Михаил Всвелодович, приняв новгородский стол, остается черниговским вотчинником. Он возвращается в Чернигов в том же 1229 г., оставив в Новгороде своего несовершеннолетнего сына, и из Чернигова руководит новгородской политикой. В 1230 г. Михаил ненадолго появляется в Новгороде, чтобы совершить постриги своему сыну Ростиславу и официально провозгласить его новгородским князем, и снова возвращается в Чернигов. Эта ситуация в значительной степени способствует возобновлению борьбы в Новгороде.
Снова, как и в 1229 г., боярская борьба совмещается с движением «простой чади», положение которой еще больше ухудшается в результате нового неурожая и голодного мора. Инициатором борьбы с посадником Внездом Водовиком теперь выступает сын бывшего посадника Твердислава – Степан, к которому присоединяется с самого начала Иванко Тимощинич. После того как они «распрелись» с посадником, Иванко был избит «посадничьими паробцами» и на другой день собрал вече на Водовика. Последний в союзе с бывшим посадником Семеном Борисовичем сумел одержать верх. По его приказу тут же на вече был убит один из его противников Волос Блудкинич, обвиненный в покушении на поджог посадничьего дома. Вскоре был убит и сброшен в Волхов Иванко Тимощинич, а один из заговорщиков Яким убежал к князю Ярославу Всеволодовичу, что раскрывает политические связи Степана Твердиславича и его единомышленников.
Борьба с Водовиком продолжилась в конце 1230 г. и на этот раз увенчалась успехом. 9 декабря, после того как Водовик уехал с молодым князем в Торжок, новгородцы убивают Семена Борисовича, грабят двор и села Внезда Водовика и его сторонников и дают посадничество Степану Твердиславичу, «а добыток Сменов и Водовиков разделиша по стом»[207]. Избрание Степана Твердиславича сопровождается приглашением на новгородский стол Ярослава Всеволодовича, созвавшего вече на Ярославовом дворище и целовавшего крест «на всех грамотах Ярославлих и на всеи воли новгородчкои». Под 1231 г. летопись содержит сообщение о смерти Внезда Водовика в Чернигове[208].
Весьма показательны обвинения, которые были предъявлены княжичу Ростиславу при его изгнании из Новгорода перед приходом Ярослава Всеволодовича: «Како отець твои рекл был всести на конь на воину с Въздвижениа и крест целовал, а се уже Микулинь день, с нас крестьное целование; а ты поиди прочь, а мы собе князя промыслим»[209]. Если раньше молодость князя признавалась особым преимуществом, теперь интересы военного союза выступают на первый план.
Политическое лицо сторонников черниговской ориентации наглядно проявляется в событиях последующих лет. Вместе с Водовиком в Чернигов бежали многие бояре из числа его родственников и сторонников: сын Водовика Петр, брат Семена Борисовича Глеб, Михаил с братом, Миша, а также тысяцкий Борис Негочевич. Все эти лица, которых летописец именует «Борисова чадь», в 1232 г. приходят к Новгороду и приводят с собой своего ставленника на новгородский стол трубчевского князя Святослава. Еще не дойдя до Новгорода, Святослав убедился, что никаких видов на княжение у него быть не может, «уразумев, яко сии солгаша», и вернулся в Трубчевск, а заговорщики утвердились в Пскове и избили там бывшего новгородского тысяцкого и Ярославова сторонника Вячеслава, передав его в Новгород только в обмен на своих жен, которых они побросали во время бегства в 1230 г. Вызвав противодействие псковичей, «Борисова чадь» удалилась в Медвежью Голову, а результаты широко задуманного ими предприятия свелись к семейному празднику. Их действия можно было бы признать лишь недалекой авантюрой, если бы, находясь в Медвежьей Голове, они не заключили союза с немцами против Изборска и Пскова[210].
Таким образом, выступая первоначально против союза Новгорода с Владимиром, направленного к защите новгородских рубежей, сторонники Водовика в конечном счете оказываются в числе наиболее активных врагов Новгорода.
Переходя к вопросу о принадлежности группировок Степана Твердиславича и Внезда Водовика, мы очень легко могли бы быть увлечены на путь их территориального противопоставления. Действительно, Степан Твердиславич легко связывается с боярством Прусской улицы, где жили его отец, дядя и дед. Один из сторонников Водовика Семен Борисович уже известен нам как славенский боярин. Однако наблюдения над другими именами говорят, что вывод, который мог бы быть сделан на основании указанного сопоставления, неправомерен. Если к славенскому боярству принадлежал Семен Борисович, то та же принадлежность может быть указана и для сторонника Ярослава Всеволодовича – Судимира, которого летопись называет «Судимиром в Славне»[211]. Если в 1224 г. Иванко Тимощинич был в числе бояр, выдачи которых добивался владимирский князь, то в 1230 г. тот же Иванко Тимощинич погибает как сторонник Ярослава Всеволодовича. Проблема военного и политического союза Новгорода в сложной обстановке первой половины XIII в. перерастает проблему территориального соперничества боярских группировок, и линии политического размежевания в 1220-х и 1230-х гг. прошли не по границам традиционных сообществ, а по частоколам усадеб одной и той же улицы. Показательно, что в своем рассказе о событиях рассмотренного периода летописец не дает никаких территориальных примет. Их и не могло быть, поскольку политические корни этой борьбы необычны и глубоки, хотя они и не уходят в освященную традициями борьбу старых боярских группировок. Тем решительнее должна была оказаться победа Степана Твердиславича.
Новгород на острие ордынского нашествия
Снова, как и в 1229 г., боярская борьба совмещается с движением «простой чади», положение которой еще больше ухудшается в результате нового неурожая и голодного мора. Инициатором борьбы с посадником Внездом Водовиком теперь выступает сын бывшего посадника Твердислава – Степан, к которому присоединяется с самого начала Иванко Тимощинич. После того как они «распрелись» с посадником, Иванко был избит «посадничьими паробцами» и на другой день собрал вече на Водовика. Последний в союзе с бывшим посадником Семеном Борисовичем сумел одержать верх. По его приказу тут же на вече был убит один из его противников Волос Блудкинич, обвиненный в покушении на поджог посадничьего дома. Вскоре был убит и сброшен в Волхов Иванко Тимощинич, а один из заговорщиков Яким убежал к князю Ярославу Всеволодовичу, что раскрывает политические связи Степана Твердиславича и его единомышленников.
Борьба с Водовиком продолжилась в конце 1230 г. и на этот раз увенчалась успехом. 9 декабря, после того как Водовик уехал с молодым князем в Торжок, новгородцы убивают Семена Борисовича, грабят двор и села Внезда Водовика и его сторонников и дают посадничество Степану Твердиславичу, «а добыток Сменов и Водовиков разделиша по стом»[207]. Избрание Степана Твердиславича сопровождается приглашением на новгородский стол Ярослава Всеволодовича, созвавшего вече на Ярославовом дворище и целовавшего крест «на всех грамотах Ярославлих и на всеи воли новгородчкои». Под 1231 г. летопись содержит сообщение о смерти Внезда Водовика в Чернигове[208].
Весьма показательны обвинения, которые были предъявлены княжичу Ростиславу при его изгнании из Новгорода перед приходом Ярослава Всеволодовича: «Како отець твои рекл был всести на конь на воину с Въздвижениа и крест целовал, а се уже Микулинь день, с нас крестьное целование; а ты поиди прочь, а мы собе князя промыслим»[209]. Если раньше молодость князя признавалась особым преимуществом, теперь интересы военного союза выступают на первый план.
Политическое лицо сторонников черниговской ориентации наглядно проявляется в событиях последующих лет. Вместе с Водовиком в Чернигов бежали многие бояре из числа его родственников и сторонников: сын Водовика Петр, брат Семена Борисовича Глеб, Михаил с братом, Миша, а также тысяцкий Борис Негочевич. Все эти лица, которых летописец именует «Борисова чадь», в 1232 г. приходят к Новгороду и приводят с собой своего ставленника на новгородский стол трубчевского князя Святослава. Еще не дойдя до Новгорода, Святослав убедился, что никаких видов на княжение у него быть не может, «уразумев, яко сии солгаша», и вернулся в Трубчевск, а заговорщики утвердились в Пскове и избили там бывшего новгородского тысяцкого и Ярославова сторонника Вячеслава, передав его в Новгород только в обмен на своих жен, которых они побросали во время бегства в 1230 г. Вызвав противодействие псковичей, «Борисова чадь» удалилась в Медвежью Голову, а результаты широко задуманного ими предприятия свелись к семейному празднику. Их действия можно было бы признать лишь недалекой авантюрой, если бы, находясь в Медвежьей Голове, они не заключили союза с немцами против Изборска и Пскова[210].
Таким образом, выступая первоначально против союза Новгорода с Владимиром, направленного к защите новгородских рубежей, сторонники Водовика в конечном счете оказываются в числе наиболее активных врагов Новгорода.
Переходя к вопросу о принадлежности группировок Степана Твердиславича и Внезда Водовика, мы очень легко могли бы быть увлечены на путь их территориального противопоставления. Действительно, Степан Твердиславич легко связывается с боярством Прусской улицы, где жили его отец, дядя и дед. Один из сторонников Водовика Семен Борисович уже известен нам как славенский боярин. Однако наблюдения над другими именами говорят, что вывод, который мог бы быть сделан на основании указанного сопоставления, неправомерен. Если к славенскому боярству принадлежал Семен Борисович, то та же принадлежность может быть указана и для сторонника Ярослава Всеволодовича – Судимира, которого летопись называет «Судимиром в Славне»[211]. Если в 1224 г. Иванко Тимощинич был в числе бояр, выдачи которых добивался владимирский князь, то в 1230 г. тот же Иванко Тимощинич погибает как сторонник Ярослава Всеволодовича. Проблема военного и политического союза Новгорода в сложной обстановке первой половины XIII в. перерастает проблему территориального соперничества боярских группировок, и линии политического размежевания в 1220-х и 1230-х гг. прошли не по границам традиционных сообществ, а по частоколам усадеб одной и той же улицы. Показательно, что в своем рассказе о событиях рассмотренного периода летописец не дает никаких территориальных примет. Их и не могло быть, поскольку политические корни этой борьбы необычны и глубоки, хотя они и не уходят в освященную традициями борьбу старых боярских группировок. Тем решительнее должна была оказаться победа Степана Твердиславича.
Новгород на острие ордынского нашествия
Известно, что во время татаро-монгольского нашествия Новгород не подвергся военному разорению, хотя и был одним из вожделенных объектов этого нашествия. Объясняя причины неудач Батыя в походе 1238 г. на города российского Северо-Запада, исследователи чаще всего склонны называть неблагоприятные для войска Батыя погодные условия начавшейся весны. Такая мысль впервые была высказана В. Н. Татищевым: «Татара, взяв Торжек марта 15, весь сожгли, людей иных побили, иных в плен взяли, а за ушедшими гнались Селигерскою дорогою даже до Игнача креста, посекая люди, яко траву. И токмо за 100 верст не дошед Новаграда, возвратились, понеже стало быть тепло, боялись междо так многих рек, озер и болот далее идти».[212]
Явно на текст В. Н. Татищева проецированы мнения Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева: «Уже Батый находился в 100 верстах от Новгорода, где плоды цветущей долговременной торговли могли обещать ему богатую добычу, но вдруг испуганный, как вероятно, лесами и болотами сего края, к радостному изумлению тамошних жителей обратился назад»[213]; татары «осадили Торжок, били в него пороками две недели и наконец взяли 23-го марта, истребили всех жителей. От Торжка пошли Селигерским путем, посекая людей как траву, но не дошедши сто верст до Новгорода, остановились, боясь, по некоторым известиям, приближения весеннего времени, разлива рек, таяния болот, и пошли к юго-востоку, на степь»[214].
Еще более категоричны заключения историков, писавших позднее: Батый, не дойдя ста верст до Новгорода, «быстро пошел обратно в придонские половецкие степи, избегая начавшейся распутицы. Это обстоятельство и спасло Новгород от погрома»[215]; «в середине марта татарское войско пошло по направлению к Новгороду, но, не дойдя километров двухсот до этого города, в конце марта или в начале апреля, когда в этих местах начинается вскрытие рек и озер и вместе с ним весенняя распутица, вынуждены были круто повернуть назад»[216].
Следует изложить также весьма детализированное рассуждение В. В. Каргалова. После падения Торжка 5 марта монголо-татарский отряд преследовал немногочисленных спасшихся новоторжцев и, не дойдя до Новгорода всего 100 км, вернулся на соединение с главными силами. «Это не был, конечно, поход на Новгород… У Батыя в начале марта попросту не оказалось под Торжком достаточных сил». Войско Бурундая приводило себя в порядок после битвы на Сити. «Чтобы подойти к Торжку и подготовиться к походу на Новгород, ему требовалось не менее двух недель. Еще больше времени понадобилось бы для подхода монголо-татарского войска с Волги, от Ярославля и Костромы. Большие силы для похода на Новгород Батый мог бы собрать под Торжком только в конце марта – начале апреля. Если учесть, что монголо-татарскому войску с обозами и тяжелыми осадными орудиями нужно было не меньше двух-трех недель, чтобы преодолеть трехсоткилометровое расстояние от Торжка до Новгорода, то такой поход представляется совершенно бесполезным – в середине апреля новгородские леса им болота становились непроходимыми для войска».[217]
Близко к только что изложенному и мнение Л. В. Черепнина: «Татаро-монгольское войско двинулось к Новгороду, но, не дойдя до него 100 верст, повернуло обратно. Дальнейшему движению помешала, по-видимому, весенняя распутица, да и силы татаро-монгольских завоевателей были уже значительно подорваны, и они не могли рассчитывать на успех под укреплениями Новгорода».[218]
Явно на текст В. Н. Татищева проецированы мнения Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева: «Уже Батый находился в 100 верстах от Новгорода, где плоды цветущей долговременной торговли могли обещать ему богатую добычу, но вдруг испуганный, как вероятно, лесами и болотами сего края, к радостному изумлению тамошних жителей обратился назад»[213]; татары «осадили Торжок, били в него пороками две недели и наконец взяли 23-го марта, истребили всех жителей. От Торжка пошли Селигерским путем, посекая людей как траву, но не дошедши сто верст до Новгорода, остановились, боясь, по некоторым известиям, приближения весеннего времени, разлива рек, таяния болот, и пошли к юго-востоку, на степь»[214].
Еще более категоричны заключения историков, писавших позднее: Батый, не дойдя ста верст до Новгорода, «быстро пошел обратно в придонские половецкие степи, избегая начавшейся распутицы. Это обстоятельство и спасло Новгород от погрома»[215]; «в середине марта татарское войско пошло по направлению к Новгороду, но, не дойдя километров двухсот до этого города, в конце марта или в начале апреля, когда в этих местах начинается вскрытие рек и озер и вместе с ним весенняя распутица, вынуждены были круто повернуть назад»[216].
Следует изложить также весьма детализированное рассуждение В. В. Каргалова. После падения Торжка 5 марта монголо-татарский отряд преследовал немногочисленных спасшихся новоторжцев и, не дойдя до Новгорода всего 100 км, вернулся на соединение с главными силами. «Это не был, конечно, поход на Новгород… У Батыя в начале марта попросту не оказалось под Торжком достаточных сил». Войско Бурундая приводило себя в порядок после битвы на Сити. «Чтобы подойти к Торжку и подготовиться к походу на Новгород, ему требовалось не менее двух недель. Еще больше времени понадобилось бы для подхода монголо-татарского войска с Волги, от Ярославля и Костромы. Большие силы для похода на Новгород Батый мог бы собрать под Торжком только в конце марта – начале апреля. Если учесть, что монголо-татарскому войску с обозами и тяжелыми осадными орудиями нужно было не меньше двух-трех недель, чтобы преодолеть трехсоткилометровое расстояние от Торжка до Новгорода, то такой поход представляется совершенно бесполезным – в середине апреля новгородские леса им болота становились непроходимыми для войска».[217]
Близко к только что изложенному и мнение Л. В. Черепнина: «Татаро-монгольское войско двинулось к Новгороду, но, не дойдя до него 100 верст, повернуло обратно. Дальнейшему движению помешала, по-видимому, весенняя распутица, да и силы татаро-монгольских завоевателей были уже значительно подорваны, и они не могли рассчитывать на успех под укреплениями Новгорода».[218]
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента