Страница:
Но вот лектор перешел к внешней политике. Очертив в резкой форме «унизительную для русского достоинства, крайне вредную и убыточную для интересов России пронемецкую политику предшественников Александра III», Золотарев поставил в большую заслугу последнему установление лозунга – «Россия для русских», отказ от всех обязательств в отношении германского императора и возвращение себе свободы действий по отношению к другим западным державам». Услышав это, первые ряды зашевелились. Послышался глухой шепот неодобрения, задвигались демонстративно стулья, на лицах собравшихся появились саркастические улыбки, и вообще, высшие сановники всеми способами проявляли свое негодование по адресу докладчика. Корнилов был удивлен таким ярким германофильством среди сановной знати, а также тем, как она держала себя в присутствии государя. Но когда Золотарев закончил свою речь, государь подошел к нему и в теплых выражениях поблагодарил за «беспристрастную и правдивую характеристику» назревшего момента…
В Зимнем дворце давались периодически балы в тесном кругу высшей родовой и служебной знати, на которые также приглашали и слушателей Николаевской академии Генерального штаба. Особенно это практиковалось при проведении первого бала, который означал открытие бального сезона. Накануне бала Гофмаршальская служба императора рассылала приглашения для офицеров петербургского гарнизона и в военные академии. В частности, Академия Генерального штаба получала порядка 20–25 приглашений.
Лавр Георгиевич в числе других стал гостем такого бала. Всего на нем было около полторы тысячи гостей. В начале бала придворные чины, быстро скользя по паркету, привычными жестами очистили в середине грандиозного зала обширный круг, раздвинулись портьеры, и из соседней гостиной под звуки полонеза вышли попарно государь, государыня и члены царской семьи, обходя живую стену круга и приветливо кивая гостям. Затем государь с государыней уселись в соседней открытой гостиной, наблюдая за танцами и беседуя с приглашенными в гостиную лицами. Танцы шли внутри круга. При этом, по придворному этикету, все остальные гости стояли, так как стулья в зале отсутствовали.
Корнилов и несколько его товарищей из провинциальных офицеров, впервые оказавшиеся в Зимнем дворце, в смятении держались вместе. На них обстановка бала производила впечатление своей невиданной феерией, грандиозностью и импозантностью залы, блеском мундиров военных и гражданских чинов, роскошью дамских костюмов.
Офицеров не особенно интересовали танцы. Пододвинувшись к гостиной, они с нескрываемым любопытством наблюдали за тем, что там происходит. А в промежутке между своими наблюдениями они отдавали посильную дань царскому шампанскому, переходя от одного «прохладительного буфета» к другому.
После окончания танцев все приглашенные поднялись на верхний этаж, где в ряде зал был сервирован ужин. За царским столом и в соседней зале рассаживались по особому списку, за всеми прочими – свободно, без чинов. Ужин был сытный, но без излишеств. Спиртное также пили мало, всего несколько традиционных тостов за отечество, во славу русского оружия и за членов царственного дома Романовых.
Перед окончанием ужина, во время кофе, государь, также по традиции, ходил по проходам, специально оставленным в зале. При этом он останавливался перед некоторыми столиками и беседовал с кем-либо из присутствующих.
Корнилова удивила доступность Зимнего дворца. При входе во дворец охрана пропустила офицеров, даже не проверив их удостоверений личности. Еще более доступен бывал Зимний дворец ежегодно 26 ноября, в день праздника святого Георгия и основания Николаевской академии Генерального штаба. Тогда приглашались на молебен и к царскому завтраку все находившиеся в Петербурге кавалеры ордена, а также большая группа преподавателей и слушателей академии. Во дворце проводили «Высочайший выход».
Корнилов несколько раз бывал на этих «выходах». Среди рядов офицеров из внутренних покоев в дворцовую церковь проходила процессия из ветеранов Крымской, русско-турецкой войн, кавказских и туркестанских походов – живая история России в лиц ах. В конце процессии шел государь и обе государыни.
На эти «высочайшие выходы» имели доступ офицеры Николаевской и других военных академий. И не было случая, чтобы во время церемоний произошли какие-либо непредвиденные обстоятельства, несмотря на то что в то время различными революционерами была буквально наполнена Россия.
Во время учебы Лавра Георгиевича в академии ее слушатели, так же как и офицеры армии, интереса к политике не проявляли. Так, А. И. Деникин, также учившийся в то время, в своих мемуарах писал: «Мне никогда не приходилось слышать о существовании в Академии политических кружков или об участии слушателей ее в конспиративных организациях. Задолго до нашего выпуска… тогдашний начальник Академии генерал Драгомиров, беседуя по этому поводу с академистами, сказал им:
– Я с вами говорю, как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить своему царю и его врагам. Этой традиции, без сомнения, придерживались и позднейшие поколения академистов».
Одновременно с Л. Г. Корниловым в Николаевской академии Генерального штаба учились такие в последующем известные люди, как М. Д. Бонч-Бруевич, названный уже выше А. И. Деникин, годом старше его были А. С. Лукомский и И. Г. Эрдели, годом младше – А. Е. Снесарев.
Лавр Георгиевич умел извлекать уроки из печального опыта других и неустанно готовился по всем предметам обучения. По выпуску из академии Корнилов опять первый: малая серебряная медаль, чин капитана досрочно, фамилия – на почетной мраморной доске академии. «Скромный и застенчивый армейский артиллерийский офицер, худощавый, небольшого роста, с монгольским лицом, был мало заметен в академии и только во время экзаменов сразу выделился блестящими успехами по всем наукам», – вспоминал однокашник Корнилова по академии генерал русской армии Африкан Петрович Богаевский.
Во время учебы в академии изменилась и личная жизнь Лавра Георгиевича. Несмотря на замкнутость характера и известную отчужденность от петербургского общества, на одном из званых вечеров он познакомился с дочерью титулярного советника В. Марковина, 22-летней Таисией, и вскоре женился. «Жена его, хорошенькая маленькая женщина, – вспоминала А. Г. Корнилова, – была из большой семьи и очень скучала в Петербурге. Все свои свободные минуты брат посвящал жене и временами занимался с ней французским языком. Оба мечтали иметь большую семью. Средства их были очень ограничены. 20-го делали подсчет и, если оставались лишки, шли покупать халву – любимое лакомство Таи, и позволяли себе пойти в театр».
В 1898 году должен был состояться очередной выпуск из Николаевской академии Генерального штаба. По результатам выпускных экзаменов 28 апреля на собрании профессоров и преподавателей Академии, высших чинов Военного министерства и Генерального штаба были рассмотрены результаты занятий офицеров, окончивших дополнительный курс. Заседание определило представить на утверждение императора награждение наиболее отличившихся, в том числе и штабс-капитана Туркестанской артиллерийской бригады Л. Г. Корнилова, завершившего курс академии лучшим, с малой серебряной медалью и занесением его имени на мраморную доску в конференц-зале.
Накануне, на основании существовавшего в то время закона, были составлены и опубликованы списки окончивших курс по старшинству баллов. Окончательным считался средний балл, который определялся по двум показателям: за теоретический двухлетний курс и за три диссертации. На основании выведенного среднего балла около 50 офицеров, среди которых был и капитан Л. Г. Корнилов, причислялись к корпусу Генерального штаба. Остальным, также около 50 человек, предстояло вернуться в свои части.
Офицеров, причисленных к Генеральному штабу, пригласили в академию, от имени ее начальника поздравили с причислением, после чего начались практические занятия по службе Генерального штаба, длившиеся две недели. За это же время выпускники должны были завершить в Петербурге все свои дела, и приготовиться к отъезду в места последующей службы.
Выпуск из военных академий, в том числе и Николаевской академии, также был обставлен очень торжественно. В частности, все они были приглашены на личную аудиенцию к императору в Царское Село. Для этого был даже подан специальный поезд.
В Царскосельском дворце офицеров построили в одну линию вдоль залы в порядке списка по старшинству. На правом фланге отдельно стояли офицеры, причисленные к Генеральному штабу.
Ждали долго. Наконец по рядам раздалась тихая команда:
– Господа офицеры!
Вытянулся и замер дворцовый арап, стоявший у двери, откуда ожидалось появление императора.
Вошел государь.
По природе своей человек застенчивый, он, по-видимому, испытывал немалое смущение во время такого большого приема. Перед ним стояло нескольких сот офицеров, и каждому из них ему предстояло задать несколько вопросов, сказать что-либо приветливое…
Подойдя к Корнилову, Николай II задал несколько традиционных вопросов о его предыдущей службе. Лавр Георгиевич ответил также готовыми трафаретными фразами. Но в это время сопровождавший царя военный министр Куропаткин, наклонившись, что-то шепнул Николаю II на ухо. Тот остановился, несколько пристальнее и даже с определенным интересом посмотрел на Корнилова и, больше не сказав ни слова, пошел дальше. Позже Лавр Георгиевич не раз строил догадки в отношении того, что мог сказать императору военный министр, но ответа не находил.
Несмотря на ряд недостатков, академия в плане профессиональной подготовки офицера значила очень много. Так, тот же А. И. Деникин писал: «Говоря об отрицательных сторонах Академии, я должен, однако, сказать по совести, что вынес все же из стен ее чувство искренней признательности к нашей alma mater, невзирая на все ее недочеты, на все мои мытарства, о которых речь впереди. Загромождая нередко курсы несущественным и ненужным, отставая подчас от жизни в прикладном искусстве, она все же расширяла неизмеримо кругозор наш, давала метод, критерий к познанию военного дела, вооружила весьма серьезно тех, кто хотел продолжать работать и учиться в жизни. Ибо главный учитель все-таки жизнь».
Возвращение в Туркестан
В Зимнем дворце давались периодически балы в тесном кругу высшей родовой и служебной знати, на которые также приглашали и слушателей Николаевской академии Генерального штаба. Особенно это практиковалось при проведении первого бала, который означал открытие бального сезона. Накануне бала Гофмаршальская служба императора рассылала приглашения для офицеров петербургского гарнизона и в военные академии. В частности, Академия Генерального штаба получала порядка 20–25 приглашений.
Лавр Георгиевич в числе других стал гостем такого бала. Всего на нем было около полторы тысячи гостей. В начале бала придворные чины, быстро скользя по паркету, привычными жестами очистили в середине грандиозного зала обширный круг, раздвинулись портьеры, и из соседней гостиной под звуки полонеза вышли попарно государь, государыня и члены царской семьи, обходя живую стену круга и приветливо кивая гостям. Затем государь с государыней уселись в соседней открытой гостиной, наблюдая за танцами и беседуя с приглашенными в гостиную лицами. Танцы шли внутри круга. При этом, по придворному этикету, все остальные гости стояли, так как стулья в зале отсутствовали.
Корнилов и несколько его товарищей из провинциальных офицеров, впервые оказавшиеся в Зимнем дворце, в смятении держались вместе. На них обстановка бала производила впечатление своей невиданной феерией, грандиозностью и импозантностью залы, блеском мундиров военных и гражданских чинов, роскошью дамских костюмов.
Офицеров не особенно интересовали танцы. Пододвинувшись к гостиной, они с нескрываемым любопытством наблюдали за тем, что там происходит. А в промежутке между своими наблюдениями они отдавали посильную дань царскому шампанскому, переходя от одного «прохладительного буфета» к другому.
После окончания танцев все приглашенные поднялись на верхний этаж, где в ряде зал был сервирован ужин. За царским столом и в соседней зале рассаживались по особому списку, за всеми прочими – свободно, без чинов. Ужин был сытный, но без излишеств. Спиртное также пили мало, всего несколько традиционных тостов за отечество, во славу русского оружия и за членов царственного дома Романовых.
Перед окончанием ужина, во время кофе, государь, также по традиции, ходил по проходам, специально оставленным в зале. При этом он останавливался перед некоторыми столиками и беседовал с кем-либо из присутствующих.
Корнилова удивила доступность Зимнего дворца. При входе во дворец охрана пропустила офицеров, даже не проверив их удостоверений личности. Еще более доступен бывал Зимний дворец ежегодно 26 ноября, в день праздника святого Георгия и основания Николаевской академии Генерального штаба. Тогда приглашались на молебен и к царскому завтраку все находившиеся в Петербурге кавалеры ордена, а также большая группа преподавателей и слушателей академии. Во дворце проводили «Высочайший выход».
Корнилов несколько раз бывал на этих «выходах». Среди рядов офицеров из внутренних покоев в дворцовую церковь проходила процессия из ветеранов Крымской, русско-турецкой войн, кавказских и туркестанских походов – живая история России в лиц ах. В конце процессии шел государь и обе государыни.
На эти «высочайшие выходы» имели доступ офицеры Николаевской и других военных академий. И не было случая, чтобы во время церемоний произошли какие-либо непредвиденные обстоятельства, несмотря на то что в то время различными революционерами была буквально наполнена Россия.
Во время учебы Лавра Георгиевича в академии ее слушатели, так же как и офицеры армии, интереса к политике не проявляли. Так, А. И. Деникин, также учившийся в то время, в своих мемуарах писал: «Мне никогда не приходилось слышать о существовании в Академии политических кружков или об участии слушателей ее в конспиративных организациях. Задолго до нашего выпуска… тогдашний начальник Академии генерал Драгомиров, беседуя по этому поводу с академистами, сказал им:
– Я с вами говорю, как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить своему царю и его врагам. Этой традиции, без сомнения, придерживались и позднейшие поколения академистов».
Одновременно с Л. Г. Корниловым в Николаевской академии Генерального штаба учились такие в последующем известные люди, как М. Д. Бонч-Бруевич, названный уже выше А. И. Деникин, годом старше его были А. С. Лукомский и И. Г. Эрдели, годом младше – А. Е. Снесарев.
Лавр Георгиевич умел извлекать уроки из печального опыта других и неустанно готовился по всем предметам обучения. По выпуску из академии Корнилов опять первый: малая серебряная медаль, чин капитана досрочно, фамилия – на почетной мраморной доске академии. «Скромный и застенчивый армейский артиллерийский офицер, худощавый, небольшого роста, с монгольским лицом, был мало заметен в академии и только во время экзаменов сразу выделился блестящими успехами по всем наукам», – вспоминал однокашник Корнилова по академии генерал русской армии Африкан Петрович Богаевский.
Во время учебы в академии изменилась и личная жизнь Лавра Георгиевича. Несмотря на замкнутость характера и известную отчужденность от петербургского общества, на одном из званых вечеров он познакомился с дочерью титулярного советника В. Марковина, 22-летней Таисией, и вскоре женился. «Жена его, хорошенькая маленькая женщина, – вспоминала А. Г. Корнилова, – была из большой семьи и очень скучала в Петербурге. Все свои свободные минуты брат посвящал жене и временами занимался с ней французским языком. Оба мечтали иметь большую семью. Средства их были очень ограничены. 20-го делали подсчет и, если оставались лишки, шли покупать халву – любимое лакомство Таи, и позволяли себе пойти в театр».
В 1898 году должен был состояться очередной выпуск из Николаевской академии Генерального штаба. По результатам выпускных экзаменов 28 апреля на собрании профессоров и преподавателей Академии, высших чинов Военного министерства и Генерального штаба были рассмотрены результаты занятий офицеров, окончивших дополнительный курс. Заседание определило представить на утверждение императора награждение наиболее отличившихся, в том числе и штабс-капитана Туркестанской артиллерийской бригады Л. Г. Корнилова, завершившего курс академии лучшим, с малой серебряной медалью и занесением его имени на мраморную доску в конференц-зале.
Накануне, на основании существовавшего в то время закона, были составлены и опубликованы списки окончивших курс по старшинству баллов. Окончательным считался средний балл, который определялся по двум показателям: за теоретический двухлетний курс и за три диссертации. На основании выведенного среднего балла около 50 офицеров, среди которых был и капитан Л. Г. Корнилов, причислялись к корпусу Генерального штаба. Остальным, также около 50 человек, предстояло вернуться в свои части.
Офицеров, причисленных к Генеральному штабу, пригласили в академию, от имени ее начальника поздравили с причислением, после чего начались практические занятия по службе Генерального штаба, длившиеся две недели. За это же время выпускники должны были завершить в Петербурге все свои дела, и приготовиться к отъезду в места последующей службы.
Выпуск из военных академий, в том числе и Николаевской академии, также был обставлен очень торжественно. В частности, все они были приглашены на личную аудиенцию к императору в Царское Село. Для этого был даже подан специальный поезд.
В Царскосельском дворце офицеров построили в одну линию вдоль залы в порядке списка по старшинству. На правом фланге отдельно стояли офицеры, причисленные к Генеральному штабу.
Ждали долго. Наконец по рядам раздалась тихая команда:
– Господа офицеры!
Вытянулся и замер дворцовый арап, стоявший у двери, откуда ожидалось появление императора.
Вошел государь.
По природе своей человек застенчивый, он, по-видимому, испытывал немалое смущение во время такого большого приема. Перед ним стояло нескольких сот офицеров, и каждому из них ему предстояло задать несколько вопросов, сказать что-либо приветливое…
Подойдя к Корнилову, Николай II задал несколько традиционных вопросов о его предыдущей службе. Лавр Георгиевич ответил также готовыми трафаретными фразами. Но в это время сопровождавший царя военный министр Куропаткин, наклонившись, что-то шепнул Николаю II на ухо. Тот остановился, несколько пристальнее и даже с определенным интересом посмотрел на Корнилова и, больше не сказав ни слова, пошел дальше. Позже Лавр Георгиевич не раз строил догадки в отношении того, что мог сказать императору военный министр, но ответа не находил.
Несмотря на ряд недостатков, академия в плане профессиональной подготовки офицера значила очень много. Так, тот же А. И. Деникин писал: «Говоря об отрицательных сторонах Академии, я должен, однако, сказать по совести, что вынес все же из стен ее чувство искренней признательности к нашей alma mater, невзирая на все ее недочеты, на все мои мытарства, о которых речь впереди. Загромождая нередко курсы несущественным и ненужным, отставая подчас от жизни в прикладном искусстве, она все же расширяла неизмеримо кругозор наш, давала метод, критерий к познанию военного дела, вооружила весьма серьезно тех, кто хотел продолжать работать и учиться в жизни. Ибо главный учитель все-таки жизнь».
Возвращение в Туркестан
Пожалуй, не только офицеры «из простых», но и потомственные дворяне с титулами и поместьями сочли бы это звездным часом. Лучшие выпускники академии пользовались преимуществом при выборе дальнейшего места службы. Корнилов выбрал Туркестан. И не Ташкент, уже довольно обжитый к тому времени русскими, а беспокойную границу с Афганистаном.
В октябре 1898 года Лавр Георгиевич с молодой супругой выехал в Ташкент. Они сошли на одной из железнодорожных станций, не доехав 100 верст до этого города. Корнилов решил показать супруге Туркестанский край, и с этой целью устроил в качестве свадебного путешествия трехдневный переход на верблюдах по пустыне.
В ноябре 1898 года Корнилов получил назначение в небольшой город Керки у урочища Термез, в распоряжение начальника 1-й Туркестанской линейной бригады генерал-майора М. Е. Ионова, известного исследователя Центральной Азии, совершившего поразительную по смелости экспедицию через неисследованные районы Памира. Лавр Георгиевич хорошо знал, что в строевых частях офицеры к выпускникам Николаевской академии Генерального штаба относятся неуважительно, считая их выскочками и называя между собой «моментами». Поэтому, прибыв на место службы, капитан-генштабист сразу же начал проявлять большую служебную активность.
Это было время острых англо-русских противоречий. Центральная Азия всерьез рассматривалась стратегами обоих государств как возможное место будущих сражений. Также англичане уделяли чрезвычайно важное внимание Афганистану – кратчайшему пути для продвижения России к Индии. Афганская армия ими усиленно вооружалась, а вдоль русской границы воздвигались крепости и укрепления. Поэтому не удивительно, что русским Генеральным штабом была поставлена задача – проникнуть в тайны англо-афганских приготовлений.
Существовали и приграничные трения между правительствами России и Афганистана. Перед самым приездом Корнилова в бригаду русскими войсками был отбит у афганцев важный стратегический пункт на берегу Аму-Дарьи – город Термез, древняя столица Бактрии. Прямо против Термеза, на другом берегу Аму, находился Мазари-Шариф, центр Афганского Гиндукуша. Здесь, у входа на перевалы Гиндукуша, для прикрытия путей через Бамьян на Кабул афганцы поспешно строили крепость Дейдади и целую сеть мелких опорных пунктов. «Мне, – позже вспоминал генерал Ионов, – страстно хотелось выяснить характер работ, предпринятых афганцами и, по возможности, характеристики воздвигнутых ими укреплений. Однако крепость находилась в 50 верстах от берега в глубине афганской территории, афганцы были бдительны и неумолимы к нашим разведчикам и сведений об укреплениях мы не имели».
По прибытии Корнилова Ионов посетовал ему на недоступность Дейдади для русской разведки. Лавр Георгиевич воспринял слова начальника как сигнал к действиям. После очередной неудачной попытки добыть информацию, используя разведчиков из «туземцев», он под каким-то предлогом просил у Иванова разрешения на три дня в отпуск.
Понимая несовершенство традиционных способов сбора разведывательной информации через завербованных афганцев и таджиков, которые нередко являлись двойными агентами, Корнилов решил самостоятельно предпринять рискованное путешествие.
Л. Г. Корнилов во время выполнения разведывательных заданий.
В январе 1899 года Лавр Георгиевич с двумя спутниками-афганцами, предварительно выбрив голову, подстриг усы, высоко подогнав стремена, он на утлом плоту из надутых козьих бурдюков за несколько верст от Термеза переправился на афганский берег. Высадился маленький отряд у небольшого торгового городка Чушка-Гузарь, где пересел на лошадей, купленных в ближайшем селении. На рассвете Корнилову и его спутникам удалось достичь крепости, но разглядеть ее в утреннем полумраке было невозможно. Но, подъезжая к крепости, Лавр Георгиевич заметил у самой крепостной стены чайхану, где сидели караульные афганские солдаты. Корнилов, испытывая судьбу, повел своих спутников внутрь и приказал подать завтрак. Он решает ждать до полного рассвета, чтобы лучше изучить профиль крепости.
Уже совсем рассвело, когда к ним подъехал афганский офицер, наблюдавший за крепостным районом. Корнилов объяснил свой приезд в Дейдади желанием поступить во вновь формируемый эмиром Абдурахманом Туркестанский конный полк. Офицер поверил ему. Корнилов получил возможность не только подъехать к стенам крепости, но и сделать несколько фотографических снимков укреплений. После этого он составил подробный план местности, а также добыл книгу афганского эмира «Джихад».
На третий день после отъезда Корнилова в «отпуск» он вошел в кабинет генерала Ионова в и протянул ему фотографии и чертежи каких-то укреплений.
– Это Дейдади, – объяснил он удивленному генералу. Иванов только развел руками и тут же приказал отправить ценные бумаги и фотографии в Ташкент.
В Российском государственном Военно-историческом архиве, в фонде Генерального штаба, до сих пор хранятся редкие документы – подлинные карты и планы, привезенные Корниловым из Афганистана. Благодаря Лавру Георгиевичу в руках русского командования оказались карты и снимки не только Дейдади, но и планы укреплений Шор-Тепе, крепости Тахтапуль, чертежи афганских воинских казарм, места расположения крепостной артиллерии. В пути следования Корнилов провел съемку дорог от переправ через пограничную реку к Дейдади, привез описание характера укреплений и анализ пропускных возможностей коммуникаций, обзор приграничной северной области Афганистана.
Несколько позже полученные Корниловым материалы легли в основу русских военных приготовлений на границах Туркестана, а разведка крепости Дейдади, как вспоминал генерал И. Романовский, «разбиралась в войсках как пример тщательно спланированной операции, и прибывших на службу в Туркестан офицеров специально знакомили с этой чрезвычайно опасной экспедицией».
Несмотря на то что экспедиция Корнилова завершилась успешно, Лавр Георгиевич был обвинен в том, что предварительно не нашел нужным доложить о своих намерениях начальнику. Также он был обвинен в том, что, отправляясь в разведку, оформил фиктивный отпуск на три дня. Поэтому предпринятая Корниловом разведка в глазах высокого начальства отдавала «авантюрой» в духе романов Майн Рида. На основании этого руководство Главного штаба не утвердило представление командующего округом о награждении «слишком молодого» капитана орденом Владимира 4-й степени, на том основании, что внеочередное награждение возможно только за «военные заслуги». Более того, «Корнилову было указано на недопустимость подобных действий впредь, а генералу Ионову объявили выговор за то, что рискует способными офицерами».
И все же заслуги Л. Г. Корнилова были отмечены переводом его в августе 1899 года на должность старшего адъютанта штаба Туркестанского округа. Однако штабная служба продолжалась недолго. Обстановка на границе с Афганистаном была весьма напряженной, и снова потребовались его способности разведчика. Поэтому летом 1899 года Корнилов работал над изучением района южнее Кушки – направления на Меймань и Герат. В этом деле ему помогали один казак и несколько туркмен, принятых на русскую военную службу. Также в то время по приказанию командующего Туркестанского военного округа Корнилов часто выезжал в малоизученный регион Патта-Гиссарь и Чубек для осмотра и уточнения пограничной полосы.
В октябре 1899 года Корнилов выехал сначала в Асхабад для участия в разработке оперативных мер на случай войны с Великобританией, а затем получил задание составить стратегический очерк Восточного Туркестана (Кашгарии), в отношении которого на топографических картах Генерального штаба имелось слишком много «белых» пятен.
Начало нового века Корнилов встретил в Кашгаре, у ворот Индии, в самом центре борьбы за сферы влияния между Великобританией и Россией. Несмотря на то что Лавр Георгиевич официально являлся частным лицом, начальство решило, что свои действия он должен согласовывать с российским консулом Н. Ф. Петровским.
Корнилов составил схему почтового сообщения между Ошем и Памиром, написал ряд рапортов, содержащих сведения о положении дел в Кашгарии. Не раз под видом купца Лавр Георгиевич проникал в самые отдаленные места. Итогом работы стала монография «Кашгария, или Восточный Туркестан. Опыт военно-стратегического описания», которая была издана в Ташкенте в 1903 году. Это исследование до сих пор считается одним из наиболее полных описаний данной территории.
В Кашгаре Корнилову впервые пришлось столкнуться с таким явлением, как народный бунт. Под влиянием слухов о «боксерском восстании» в Китае местное население собиралось разгромить иностранные консульства. Узнав об этом, Корнилов заявил в рапорте на имя окружного генерал-квартирмейстера о необходимости ввести русские войска и подавить малейшие беспорядки. Более того, он даже предложил конкретный план действий в виде отдельной войсковой операции. При этом он сослался на опыт подавления Наполеоном восстания роялистов в Париже в октябре 1795 года. Но представители российских властей не только отказались от его услуг, но и составили специальную докладную, назвав в ней Лавра Георгиевича «несостоятельным Буонапартом».
Здесь же произошел конфликт с консулом Н. Ф. Петровским, заявившим о нарушениях Корнилова в отчетности, а также о предоставлении им недостоверных сведений. Последнее звучало как упрек в непрофессионализме Лавра Георгиевича, что его особенно возмутило. Судить о том, кто был прав, весьма трудно. У консула был богатый опыт разведывательной работы, а Корнилов упрямо доказывал правильность собственных методов. Тем не менее из штаба округа в адрес последнего пришло указание «улучшить сбор и проверку сведений о Кашгарии и всеми сведениями политического характера обязательно делиться с консулом».
Но Корнилов упрямо стоял на своем. Обидевшись, он подал рапорт о невозможности совместной работы с Петровским. Это было вполне в его духе: принципиальный до мелочей, он не терпел попыток «учить» его там, где он сознавал себя профессионалом. Вполне понятно, что дальнейшая работа Кашгаре в таких условиях стала невозможной.
Тем не менее командующий Туркестанским округом достойно оценил работу Лавра Георгиевича. Вернувшись в Ташкент, Корнилов получил свой первый орден – Станислава 3-й степени, чин подполковника и должность штаб-офицера для поручений при штабе округа. Он праздновал победу над своими недругами и завистниками. Но праздник был испорчен болезнью и другими причинами. Донимали усталость, болезнь глаз от яркого горного солнца и лёссовой пыли, а также недовольство из-за пристрастной, как казалось, критики его работы в качестве разведчика.
Орден Св. Станислава.
В июле 1901 года Корнилов вернулся в Ташкент, где издает собранные материалы в книге «Кашгария и Восточный Туркестан», напечатанной «средствами Туркестанского военного округа».
За работу в Восточном Китае он награжден орденом Св. Станислава 3-й степени и уже через месяц, 3 сентября 1901 года, согласно «секретному письму начальника Главного штаба командирован в пределы Персии».
Русскому Главному штабу требовались сведения о провинциях восточной Персии – Харасане и Сеистане. Россия на рубеже веков активно проникала в Персию, стараясь противостоять английскому влиянию, добиваясь выгодных условий для своей торговли и промышленности. Персия становится сферой влияния России и зоной ее интересов. Кроме того, Российская империя готовилась к постройке железной дороги через Персию и устройству порта в Шехбаре на побережье Персидского залива с «различными укреплениями и флотом».
Для выполнения очередной разведывательной задачи небольшой отряд Корнилова, состоявший из двух казаков и двух туркмен, должен был пройти по знойной пустыне, населенной воинственными племенами, почти четыре тысячи верст. При этом Лавр Георгиевич был обязан собрать военно-экономические материалы, составить карты Северной Персии, а также добыть исчерпывающие сведения о положении страны.
Эта экспедиция продолжалась семь месяцев. Лошадей у разведчиков почти не осталось, припасов крайне мало. Основной багаж составляли оружие, инструменты и дневники.
Путь из Сеистана до Мешхеда вдоль Афгано-Персидской границы был неимоверно тяжким. Отряд медленно продвигался через необъятное пространство раскаленных степей. Персы называли эту пустыню «Дашти-Наумед» – «степь отчаяния». Лишь немногие английские исследователи предпринимали неудачные попытки проникнуть в глубинные районы пустыни, поэтому на картах начала ХХ века почти вся «Дашти-Наумед» все еще была представлена большим белым пятном с надписью «неисследованные земли».
Первым европейцем, решившимся пересечь пустыню с юга на север, стал Л. Г. Корнилов. В пути следования отряда воду находили в редких колодцах, припасов постоянно не хватало. Пищу отряда составляли лишь мучные лепешки. Посуду бросили в самом начале пути и лепешки пекли прямо на угольях. Силы лошадей и людей убывали с каждым днем. Из за слабости были оставлены палатки и многая необходимая утварь. Но дневники, карты и собранные образцы Корнилов упрямо вез с собой. Результатом этой экспедиции стал богатый материал об этнографии народов Северной Персии, дорогах, прилегающих к русско-персидской границе, сведения об отношении племен Персии к Российской империи, состоянии персидской армии и ее пограничных укреплениях.
Итак, и эта разведывательная экспедиция была проведена успешно, свидетельством чего стали труды Л. Г. Корнилова: «Историческая справка по вопросу о границах Хоросана с владениями России и Афганистана» и «Нушки-Сеистанская дорога». Выводы, к которым пришел тогда Лавр Георгиевич, подтверждали готовность Великобритании к расширению своего влияния на Персию и среднеазиатские районы Российской империи. В связи с этим возникала потенциальная военная угроза, которая требовала укрепления среднеазиатских границ Российской империи.
Все долгие месяцы экспедиции Корнилов продолжал изучать язык, культуру и традиции персов. Любовь к этой стране он сохранил на всю свою жизнь. Как вспоминал адъютант Хан Хаджиев, Корнилов часто интересно и увлекательно рассказывал сцены и картины нравов из персидской истории, вспоминал произведения персидских поэтов, декламируя большие отрывки на прекрасном персидском языке, переводя их после слушателям».
Л. Г. Корнилов также любил и Туркестан, его историю, древние обычаи. Как вспоминал генерал Е. Н. Мартынов, позже служивший с Корниловым в Маньчжурии, «по собственным его, Корнилова, признаниям он вообще не переносил Европу и лучше всего чувствовал себя с азиатами».
В октябре 1898 года Лавр Георгиевич с молодой супругой выехал в Ташкент. Они сошли на одной из железнодорожных станций, не доехав 100 верст до этого города. Корнилов решил показать супруге Туркестанский край, и с этой целью устроил в качестве свадебного путешествия трехдневный переход на верблюдах по пустыне.
В ноябре 1898 года Корнилов получил назначение в небольшой город Керки у урочища Термез, в распоряжение начальника 1-й Туркестанской линейной бригады генерал-майора М. Е. Ионова, известного исследователя Центральной Азии, совершившего поразительную по смелости экспедицию через неисследованные районы Памира. Лавр Георгиевич хорошо знал, что в строевых частях офицеры к выпускникам Николаевской академии Генерального штаба относятся неуважительно, считая их выскочками и называя между собой «моментами». Поэтому, прибыв на место службы, капитан-генштабист сразу же начал проявлять большую служебную активность.
Это было время острых англо-русских противоречий. Центральная Азия всерьез рассматривалась стратегами обоих государств как возможное место будущих сражений. Также англичане уделяли чрезвычайно важное внимание Афганистану – кратчайшему пути для продвижения России к Индии. Афганская армия ими усиленно вооружалась, а вдоль русской границы воздвигались крепости и укрепления. Поэтому не удивительно, что русским Генеральным штабом была поставлена задача – проникнуть в тайны англо-афганских приготовлений.
Существовали и приграничные трения между правительствами России и Афганистана. Перед самым приездом Корнилова в бригаду русскими войсками был отбит у афганцев важный стратегический пункт на берегу Аму-Дарьи – город Термез, древняя столица Бактрии. Прямо против Термеза, на другом берегу Аму, находился Мазари-Шариф, центр Афганского Гиндукуша. Здесь, у входа на перевалы Гиндукуша, для прикрытия путей через Бамьян на Кабул афганцы поспешно строили крепость Дейдади и целую сеть мелких опорных пунктов. «Мне, – позже вспоминал генерал Ионов, – страстно хотелось выяснить характер работ, предпринятых афганцами и, по возможности, характеристики воздвигнутых ими укреплений. Однако крепость находилась в 50 верстах от берега в глубине афганской территории, афганцы были бдительны и неумолимы к нашим разведчикам и сведений об укреплениях мы не имели».
По прибытии Корнилова Ионов посетовал ему на недоступность Дейдади для русской разведки. Лавр Георгиевич воспринял слова начальника как сигнал к действиям. После очередной неудачной попытки добыть информацию, используя разведчиков из «туземцев», он под каким-то предлогом просил у Иванова разрешения на три дня в отпуск.
Понимая несовершенство традиционных способов сбора разведывательной информации через завербованных афганцев и таджиков, которые нередко являлись двойными агентами, Корнилов решил самостоятельно предпринять рискованное путешествие.
В январе 1899 года Лавр Георгиевич с двумя спутниками-афганцами, предварительно выбрив голову, подстриг усы, высоко подогнав стремена, он на утлом плоту из надутых козьих бурдюков за несколько верст от Термеза переправился на афганский берег. Высадился маленький отряд у небольшого торгового городка Чушка-Гузарь, где пересел на лошадей, купленных в ближайшем селении. На рассвете Корнилову и его спутникам удалось достичь крепости, но разглядеть ее в утреннем полумраке было невозможно. Но, подъезжая к крепости, Лавр Георгиевич заметил у самой крепостной стены чайхану, где сидели караульные афганские солдаты. Корнилов, испытывая судьбу, повел своих спутников внутрь и приказал подать завтрак. Он решает ждать до полного рассвета, чтобы лучше изучить профиль крепости.
Уже совсем рассвело, когда к ним подъехал афганский офицер, наблюдавший за крепостным районом. Корнилов объяснил свой приезд в Дейдади желанием поступить во вновь формируемый эмиром Абдурахманом Туркестанский конный полк. Офицер поверил ему. Корнилов получил возможность не только подъехать к стенам крепости, но и сделать несколько фотографических снимков укреплений. После этого он составил подробный план местности, а также добыл книгу афганского эмира «Джихад».
На третий день после отъезда Корнилова в «отпуск» он вошел в кабинет генерала Ионова в и протянул ему фотографии и чертежи каких-то укреплений.
– Это Дейдади, – объяснил он удивленному генералу. Иванов только развел руками и тут же приказал отправить ценные бумаги и фотографии в Ташкент.
В Российском государственном Военно-историческом архиве, в фонде Генерального штаба, до сих пор хранятся редкие документы – подлинные карты и планы, привезенные Корниловым из Афганистана. Благодаря Лавру Георгиевичу в руках русского командования оказались карты и снимки не только Дейдади, но и планы укреплений Шор-Тепе, крепости Тахтапуль, чертежи афганских воинских казарм, места расположения крепостной артиллерии. В пути следования Корнилов провел съемку дорог от переправ через пограничную реку к Дейдади, привез описание характера укреплений и анализ пропускных возможностей коммуникаций, обзор приграничной северной области Афганистана.
Несколько позже полученные Корниловым материалы легли в основу русских военных приготовлений на границах Туркестана, а разведка крепости Дейдади, как вспоминал генерал И. Романовский, «разбиралась в войсках как пример тщательно спланированной операции, и прибывших на службу в Туркестан офицеров специально знакомили с этой чрезвычайно опасной экспедицией».
Несмотря на то что экспедиция Корнилова завершилась успешно, Лавр Георгиевич был обвинен в том, что предварительно не нашел нужным доложить о своих намерениях начальнику. Также он был обвинен в том, что, отправляясь в разведку, оформил фиктивный отпуск на три дня. Поэтому предпринятая Корниловом разведка в глазах высокого начальства отдавала «авантюрой» в духе романов Майн Рида. На основании этого руководство Главного штаба не утвердило представление командующего округом о награждении «слишком молодого» капитана орденом Владимира 4-й степени, на том основании, что внеочередное награждение возможно только за «военные заслуги». Более того, «Корнилову было указано на недопустимость подобных действий впредь, а генералу Ионову объявили выговор за то, что рискует способными офицерами».
И все же заслуги Л. Г. Корнилова были отмечены переводом его в августе 1899 года на должность старшего адъютанта штаба Туркестанского округа. Однако штабная служба продолжалась недолго. Обстановка на границе с Афганистаном была весьма напряженной, и снова потребовались его способности разведчика. Поэтому летом 1899 года Корнилов работал над изучением района южнее Кушки – направления на Меймань и Герат. В этом деле ему помогали один казак и несколько туркмен, принятых на русскую военную службу. Также в то время по приказанию командующего Туркестанского военного округа Корнилов часто выезжал в малоизученный регион Патта-Гиссарь и Чубек для осмотра и уточнения пограничной полосы.
В октябре 1899 года Корнилов выехал сначала в Асхабад для участия в разработке оперативных мер на случай войны с Великобританией, а затем получил задание составить стратегический очерк Восточного Туркестана (Кашгарии), в отношении которого на топографических картах Генерального штаба имелось слишком много «белых» пятен.
Начало нового века Корнилов встретил в Кашгаре, у ворот Индии, в самом центре борьбы за сферы влияния между Великобританией и Россией. Несмотря на то что Лавр Георгиевич официально являлся частным лицом, начальство решило, что свои действия он должен согласовывать с российским консулом Н. Ф. Петровским.
Корнилов составил схему почтового сообщения между Ошем и Памиром, написал ряд рапортов, содержащих сведения о положении дел в Кашгарии. Не раз под видом купца Лавр Георгиевич проникал в самые отдаленные места. Итогом работы стала монография «Кашгария, или Восточный Туркестан. Опыт военно-стратегического описания», которая была издана в Ташкенте в 1903 году. Это исследование до сих пор считается одним из наиболее полных описаний данной территории.
В Кашгаре Корнилову впервые пришлось столкнуться с таким явлением, как народный бунт. Под влиянием слухов о «боксерском восстании» в Китае местное население собиралось разгромить иностранные консульства. Узнав об этом, Корнилов заявил в рапорте на имя окружного генерал-квартирмейстера о необходимости ввести русские войска и подавить малейшие беспорядки. Более того, он даже предложил конкретный план действий в виде отдельной войсковой операции. При этом он сослался на опыт подавления Наполеоном восстания роялистов в Париже в октябре 1795 года. Но представители российских властей не только отказались от его услуг, но и составили специальную докладную, назвав в ней Лавра Георгиевича «несостоятельным Буонапартом».
Здесь же произошел конфликт с консулом Н. Ф. Петровским, заявившим о нарушениях Корнилова в отчетности, а также о предоставлении им недостоверных сведений. Последнее звучало как упрек в непрофессионализме Лавра Георгиевича, что его особенно возмутило. Судить о том, кто был прав, весьма трудно. У консула был богатый опыт разведывательной работы, а Корнилов упрямо доказывал правильность собственных методов. Тем не менее из штаба округа в адрес последнего пришло указание «улучшить сбор и проверку сведений о Кашгарии и всеми сведениями политического характера обязательно делиться с консулом».
Но Корнилов упрямо стоял на своем. Обидевшись, он подал рапорт о невозможности совместной работы с Петровским. Это было вполне в его духе: принципиальный до мелочей, он не терпел попыток «учить» его там, где он сознавал себя профессионалом. Вполне понятно, что дальнейшая работа Кашгаре в таких условиях стала невозможной.
Тем не менее командующий Туркестанским округом достойно оценил работу Лавра Георгиевича. Вернувшись в Ташкент, Корнилов получил свой первый орден – Станислава 3-й степени, чин подполковника и должность штаб-офицера для поручений при штабе округа. Он праздновал победу над своими недругами и завистниками. Но праздник был испорчен болезнью и другими причинами. Донимали усталость, болезнь глаз от яркого горного солнца и лёссовой пыли, а также недовольство из-за пристрастной, как казалось, критики его работы в качестве разведчика.
В июле 1901 года Корнилов вернулся в Ташкент, где издает собранные материалы в книге «Кашгария и Восточный Туркестан», напечатанной «средствами Туркестанского военного округа».
За работу в Восточном Китае он награжден орденом Св. Станислава 3-й степени и уже через месяц, 3 сентября 1901 года, согласно «секретному письму начальника Главного штаба командирован в пределы Персии».
Русскому Главному штабу требовались сведения о провинциях восточной Персии – Харасане и Сеистане. Россия на рубеже веков активно проникала в Персию, стараясь противостоять английскому влиянию, добиваясь выгодных условий для своей торговли и промышленности. Персия становится сферой влияния России и зоной ее интересов. Кроме того, Российская империя готовилась к постройке железной дороги через Персию и устройству порта в Шехбаре на побережье Персидского залива с «различными укреплениями и флотом».
Для выполнения очередной разведывательной задачи небольшой отряд Корнилова, состоявший из двух казаков и двух туркмен, должен был пройти по знойной пустыне, населенной воинственными племенами, почти четыре тысячи верст. При этом Лавр Георгиевич был обязан собрать военно-экономические материалы, составить карты Северной Персии, а также добыть исчерпывающие сведения о положении страны.
Эта экспедиция продолжалась семь месяцев. Лошадей у разведчиков почти не осталось, припасов крайне мало. Основной багаж составляли оружие, инструменты и дневники.
Путь из Сеистана до Мешхеда вдоль Афгано-Персидской границы был неимоверно тяжким. Отряд медленно продвигался через необъятное пространство раскаленных степей. Персы называли эту пустыню «Дашти-Наумед» – «степь отчаяния». Лишь немногие английские исследователи предпринимали неудачные попытки проникнуть в глубинные районы пустыни, поэтому на картах начала ХХ века почти вся «Дашти-Наумед» все еще была представлена большим белым пятном с надписью «неисследованные земли».
Первым европейцем, решившимся пересечь пустыню с юга на север, стал Л. Г. Корнилов. В пути следования отряда воду находили в редких колодцах, припасов постоянно не хватало. Пищу отряда составляли лишь мучные лепешки. Посуду бросили в самом начале пути и лепешки пекли прямо на угольях. Силы лошадей и людей убывали с каждым днем. Из за слабости были оставлены палатки и многая необходимая утварь. Но дневники, карты и собранные образцы Корнилов упрямо вез с собой. Результатом этой экспедиции стал богатый материал об этнографии народов Северной Персии, дорогах, прилегающих к русско-персидской границе, сведения об отношении племен Персии к Российской империи, состоянии персидской армии и ее пограничных укреплениях.
Итак, и эта разведывательная экспедиция была проведена успешно, свидетельством чего стали труды Л. Г. Корнилова: «Историческая справка по вопросу о границах Хоросана с владениями России и Афганистана» и «Нушки-Сеистанская дорога». Выводы, к которым пришел тогда Лавр Георгиевич, подтверждали готовность Великобритании к расширению своего влияния на Персию и среднеазиатские районы Российской империи. В связи с этим возникала потенциальная военная угроза, которая требовала укрепления среднеазиатских границ Российской империи.
Все долгие месяцы экспедиции Корнилов продолжал изучать язык, культуру и традиции персов. Любовь к этой стране он сохранил на всю свою жизнь. Как вспоминал адъютант Хан Хаджиев, Корнилов часто интересно и увлекательно рассказывал сцены и картины нравов из персидской истории, вспоминал произведения персидских поэтов, декламируя большие отрывки на прекрасном персидском языке, переводя их после слушателям».
Л. Г. Корнилов также любил и Туркестан, его историю, древние обычаи. Как вспоминал генерал Е. Н. Мартынов, позже служивший с Корниловым в Маньчжурии, «по собственным его, Корнилова, признаниям он вообще не переносил Европу и лучше всего чувствовал себя с азиатами».