Валентина Алексеева. Любовь внарезку

   Улочка упирается в широкий проезд, строго напротив Горбатого мостика. Традиционное место митингов и демонстраций. Белый дом-то – вот он, рядом. Протест должен быть услышан.
   Сегодня, несмотря на мороз, тоже собрались какие-то люди.
   Сдав назад, «Жигуль» остановился на пересечении узкой «посольской» улицы и еще более узкого переулка, огибающего с тылу гостиницу «Мир», а другим концом упирающегося в Новый Арбат. У посольства, занимающего целый квартал, парковка, само собой, запрещена. Заблокировать переулок своими машинами и отсечь случайных халтурщиков здесь проще простого: пусть не суются в чужие точки.
   Высокая колокольня давно недействующего храма нависала прямо над оранжевым «Жигулем». Залезть бы на верхотуру и наблюдать за посольским двором. Так близко: плюнь – долетит. Впрочем, и отсюда видно – и двор, и постройки, и выходящих из них американских обитателей. Прилегающие к посольству улицы и подъезд к гостинице «Мир» – тоже как на ладони. Удобное место.
   До начала разъезда «мирных» гостей еще больше часа. Но руководитель операции дол – жен все проверить: мало ли что?
   Дежурный администратор гостиницы – свой человек в Гаване. Тут все схвачено и уплачено. Он сообщил: «Отъезжающих очень много». Так что работы хватит всем, и цепочка машин в переулке получится запланированно длинной. Стратегия отработана до мельчайших деталей, сбоев быть не должно. Остается еще раз объехать поле сражения, осмотреть будущий плац. Никин «Мустанг» медленно двинулся по переулку.
   Нестройная колонна демонстрантов в оранжевых шарфах и с красно-оранжевыми транспарантами пересекала площадь, направляясь к Горбатому мосту у Белого дома. Там их поджидали прибывшие ранее участники митинга. Такие же ало-оранжевые. Высокий мужчина, судя по всему лидер, направил в сторону Белого дома металлический рупор-матюгальник и крикнул: «Сво-бо-да! Сво-бо-да!» Остальные его поддержали, и это сладкое слово «свобода» покатилось по площади. «Демонстрантов тут еще не хватало! – беспокоился исполнительный директор Ники. – Не сорвали бы нашу операцию!»
   Но, судя по двум равнодушно зевающим милиционерам, приставленным следить за порядком на массовом мероприятии, митинг был санкционированным, так что народу будет немного. Не сорвут.
   К «Миру» уже подъезжали профбаловцы: «волги», «жигули», «фольксвагены». Парковались, как и было условлено, в узком проулке сзади гостиницы. Пока шло все по плану, все путем.
   И вдруг со стороны трехлистника бывшего СЭВ показались два бело-голубых «Икаруса». Они медленно проплыли по белой площади и остановились напротив «Мира». Водитель первого «Икаруса» высунулся из машины, стал рассматривать подъезд к гостинице. Однако увидел вереницу «волг» и «жигулей», запрудивших переулок, и сделал знак второму, сложив руки крест-накрест. Тот понимающе кивнул, остановился – ближе не подъехать.
   – Глянь! – крикнул подбежавший к Никиным «Жигулям» Злат. – Конкурирующая фирма! Что делать?
   – Да-а, непредвиденный поворот… Видно, наш знакомый администратор заработал дважды.
   – Реально. «Икарусы» его перекупили. – Злат безуспешно пытался закурить. – Что ж делать-то? Сунуть гаишникам, чтобы их шуганули? Парковки тут в принципе нет, реально.
   – Гаишников, конечно, подключи, пусть наведут порядок. Но их тоже могут перекупить. Надо подстраховаться. Как? Подумаем…
   Между тем акция протеста на другом конце площади набирала силу. Демонстранты прибывали, разворачивали новые крас – но-оранжевые плакаты, беспорядочно выкрикивали, кто «Сво-бо-ду!», кто – «Сво-бо-да!». А в каком падеже было слово, кажется, не слишком волновал митингующих: суть-то не менялась. Матюгальник работал без передыху.
   – Вот что, Миш. Надо помочь митингующим, обеспечить массовость. Свобода – дело святое.
   Злат зажег, наконец, сигарету, затянулся.
   – Реально, святое. А массовость – нереально. Как ее обеспечить?
   – Шевельни мозгой. В нашей «бочке» что, деньги перевелись? Или ты не казначей-распорядитель?
   Злат хмыкнул:
   – Реально!
   – Поделись с сознательными гражданами. Теми, кто готов поддержать идеалы свободы. Видишь, сколько их на близлежащих улицах? Не говоря про зоопарк и кинотеатры. Подключи всех наших. До начала операции больше часа, успеете.
   – Реально! – пообещал Злат. – Массовость обеспечим. Не только «Икарусы» – велосипед не проедет.
   Итак, «сегодня вечером на Патриарших будет интересная история». Только не вечером, а утром. И не на Патриарших, а здесь, сейчас. Вернее, через час…
   Злат бросился поднимать на дело свою рать.
   – Главное, чтобы кричали громко, – послал ему вдогонку исполнительный директор. – И долго: чем дольше, тем лучше.
   Злат пресек свой бег:
   – Что кричать-то? – не понял он.
   – То же, что и те, на Горбатом: «Сво-бо-ду!»
   – Какую «свободу»? Для чего?
   – Какая разница! Лишь бы громче и дольше. А я пока в «Детский мир» сгоняю. За кой-каким инвентарем. Для убедительности.
   К возвращению Ники из «Детского мира» с кучей оранжевой мишуры акция была уже в полном разгаре. Народ толпился перед профбаловскими водителями, раздающими аванс участникам протеста. Гаишники бескомпромиссно помахивали полосатыми палочками, отгоняя от площади наглых водителей: нечего мешать санкционированному протесту граждан.
   Громкие требования свободы долетали не только до Белого дома, но и до американского посольства: «Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!» Завербованные демонстранты, вооруженные привезенными из «Детского мира» оранжевыми флажками, шарами и повязками того же цвета, легко слились с коренными участниками акции. И обеспечили массовость. Громоздкие «Икарусы», зажатые плотным кольцом митингующих, так и остались стоять на приличном расстоянии от желанного подъезда гостиницы. Когда начался разъезд гостей, они так и не смогли вырваться из объятий протестующего народа: ни вперед, ни назад.
   Короче, все по плану, все путем. По единодушному мнению профбаловцев операция под кодовым названием «Мир» прошла блестяще. Заработав космические по тем временам бабки, они щедро пополнили и семейный бюджет, и родную «бочку».
   Однако не все пришли в восторг от успешно проведенной операции. Мыслительный центр среагировал быстро и бескомпромиссно. Срочно созвали «ученый совет» и вызвали Ники на ковер. В только что осуществленном под руководством исполнительного директора проекте нашли политический подтекст: «С нехорошим душком».
   Совет собрался в усеченном составе: трое из восьми. Остальные то ли не смогли выкроить время в предновогодней суете, то ли не захотели участвовать в расправе. Бал правил, вместо отсутствующей Королевой, кандидат философских наук Пронин. «Кофейник Проня» – так называли его между собой профбаловцы. Он вел заседание по классическим канонам своей науки.
   – Нельзя спекулировать на таких вещах. Свобода – это свято, – выговаривал председатель со сдержанным негодованием. – Как вы могли, Ники?!
   – Ну и молодежь пошла! Ничего святого! – поддержал председателя его коллега.
   – Только деньги, только нажива! – вновь заметил Кофейник.
   – Но заработанные деньги… Я же не только для себя!
   Однако слабое оправдание юного менеджера не произвело ни малейшего впечатления на ученых мужей.
   – Надо назначить перевыборы. Менеджером должен быть человек зрелый. Стойких политических и моральных принципов.
   – Нельзя торговать духовными ценностями, – повторил Пронин. – Спекулировать на благородных чувствах. Свобода – это…
   Тут в комнату ворвался Злат. Каким-то образом он пронюхал про готовящийся разнос.
   – А знаете, какой свободы требовали демонстранты? Знаете? Свободы однополых браков, вот какой! – победоносно завершил Злат.
   Заседание закончилось мирно, ни выговора, ни порицания ученые мужи не вынесли. Ники можно было бы праздновать победу, но вместо этого обида сдавила горло. «Спекулировать на благородных чувствах»… «Ничего святого»… «Только деньги»…
   Что бы эти святоши сейчас делали на свои сто двадцать рэ в месяц? Деревянными, конечно. А тут за одну поездку – ворох баксов. В конце концов, не себе же! Себе, конечно, тоже, но совсем немного… Чахлый процент от зеленого вороха.
   Чувство несправедливости жгло. Не давало ни думать, ни рулить.
   Вдруг оранжевый «Жигуль» заглох, упершись носом в огромный сугроб. Как же отсюда выбраться? Вперед-назад, вперед-назад. Но буксующие колеса только глубже зарываются в рыхлый снег. Хоть караул кричи! А вокруг – ни души.
   И тут из-за соседнего киоска появился парень. Рослый, с открытым доброжелательным лицом, с аккуратным шнурком темных усиков на верхней губе. Нормально упакован: кожаная куртка, как у Ники, меховые полусапоги, джинсы – клёвый прикид. И сам он такой деловой, собранный, с толстой офисной папкой подмышкой.
   – Помочь? – предложил с ходу. Не дожидаясь ответа, бросил папку на сиденье рядом с водительским и в два счета вытолкал «Жигуль» из снежной ловушки.
   Благодарности Ники не было границ. Но парень деликатно пресек бурное излияние водительской признательности.
   – Может, подбросишь, браток? До Павелецкого и обратно. Я заплачу. Десять баксов, пойдет?
   Не просто «пойдет», а побежит, поедет! За такую сумму хоть на край света и обратно.
   «Надо бы подвезти бесплатно: тут же рядом. Из чистой благодарности. Но парень сам предложил! Глупо отказываться. Этот усатик, видать, не из бедных».
   По пути деловой парень объяснил, что едет оформлять сделку. Заодно забрать у поставщика несколько упаковок кофе и шоколада.
   – Перед Новым годом все подмели! Нужен новый товар для моей торговой точки, – кивнул на оставшийся позади киоск и улыбнулся. – Отоваримся?
   Улыбка у парня, подкрепленная обещанным гонораром, просто офигенная – как откажешь?
   – Отоваримся! Без проблем. – Настроение Ники резко пошло вверх. – Поворачивать? Сюда?
   – Сюда. Теперь – левый разворот, к той «сталинке», напротив вокзала, – мягко командовал парень. – Теперь во двор.
   В просторном дворе многоэтажного дома сталинской постройки было почти безлюдно. Лишь пара малышей под присмотром старушки качалась на деревянных качелях.
   – К тому подъезду, – вновь скомандовал парень. – Жди.
   – Долго ждать-то?
   – Пока не загрузимся, – уточнил пассажир и, уловив недовольную нотку в голосе водителя, снова улыбнулся: – За ожидание – премия. Банка кофе и пара плиток шоколада, пойдет?
   Еще бы! Такой дефицит! Лучшего новогоднего подарка не придумаешь. Бабушке – чтобы в очередях не стоять. Повезло с клиентом, здорово повезло!
   Клиент вернулся довольно скоро, с огромной картонной коробкой в руках.
   – Багажник открыт? – поинтересовался у водителя и, быстро загрузив товар, бросил на сиденье свою папку: – Подписал! Теперь – еще две коробки.
   Повернулся, вновь направился к подъезду:
   – Я – мигом!
   Но на полпути вдруг остановился, повернул назад:
   – Совсем забыл. У моего компаньона тоже крупные. Не разменяешь? – спросил, вынимая стодолларовую купюру.
   «Ого! Парень и в самом деле не из бедных».
   – Разменяю. Сегодня был удачный день, аэропорт.
   Однако долларовой выручки не хватило, пришлось добавлять рублями. К счастью, оказались в загашнике.
   Забрав деньги, парень поблагодарил водителя и, бросив: «Жди», скрылся в подъезде.
   Ожидание не было слишком томительным: развлекали малыши на детской площадке. Оставив надоевшие качели, они стали играть с бабушкой, норовя закинуть ей за шиворот побольше снега. Бабушка сердилась, а малята заливисто хохотали.
   Но вскоре бабушке удалось их поймать и затащить в подъезд. Развлечение исчезло, и время потянулось нудно, томительно.
   Но нет худа без добра: тут же вспомнилось, что на носу экзамен. Учебник политэкономии всегда под рукой. Вернее, под сиденьем, чтобы не озадачивать пассажиров.
   Первые две главы были проглочены быстро. На третьей вдруг пришло в голову: пора бы молодому человеку появиться. Сколько ж времени требуют две коробки?
   Одна, правда, надежно хранится в багажнике. В такой большой таре дефицитного товару – ой-ей-ей сколько! Хватит на подарок и бабушке, и соседям.
   Ах, да, экзамен! Надо сосредоточиться и дочитать. Но ученые выкладки Адама Смита почему-то плохо воспринимались.
   В машине стало жутко холодно – не будешь ведь мотор все время гонять, бензин дорогой! А в подъезде «сталинки» наверняка тепло.
   Верно: и тепло, и уютно. Просторный чистый холл, пальма в бочке. Под мраморной лестницей – комнатка для консьержки… Сама блюстительница порядка наслаждается бездельем.
   И вдруг… О нет, не может быть! В противоположном конце холла – вторая дверь, еще один выход!
   Консьержка подтвердила дурное предчувствие:
   – Усатенький паренек? А как же, был! По-первой чегой-то с картонкой возился. А напоследок как драпанет, аж ветер свистнул! Из черной двери в парадную, с полчаса назад, и след уж простыл!..
   В картонной коробке оказалась пара кирпичей. Инспекция папки ничего не дала: выдранные из какого-то финансового отчета бумаги, никакой информации о пассажире. Баксы, проверенные в обменнике, оказались фальшивыми.
   Кто бы мог подумать, что в доме два входа: черный и парадный? Эти чертовы архитектурные излишества! Наверное, в те далекие времена излишеством это не считалось…
   День клонился к закату. Голосующих у обочин дорог – хоть отбавляй. Но работать почему-то не хотелось. На бензоколонку тоже не тянуло. Бегать с заправочным шлангом от машины к машине, угождать высокомерным водителям ради их мятых рублей… Да пошли они все!
   «А здорово он меня сделал, этот деловой парень. По-деловому! Профессионал высшей пробы. Красиво обставил, артистически! Все предусмотрел: и продуктовый киоск у дороги, и дефицитный товар, и бутафорскую коробку в багажнике, и папку с мифической сделкой…
   Так тебе и надо, менеджер хренов. Ведь рассказывали коллеги-водители: и о фальшивых долларах, подсовываемых для обмена, и об остроумных аферах, и о прочих трюках мошенников. Но всегда кажется, что другие – простачки, а ты – нет. Ни в коем разе!»
   Голова гудит, словно дырявый глушитель. Рядом – спасительный крестик придорожной аптеки. Надо купить таблеток.
   – Что-нибудь от головной боли, пожалуйста.
   Аптекарша пробила анальгин, но, глянув на измученное лицо водителя, участливо предложила:
   – Возьмите и серебряную воду. Помогает от всего.
   – От глупости тоже?
   Ответная улыбка продавщицы была грустной.
   Оранжевый «Мустанг» выглядел уныло и потерянно, под стать водителю. Но пришлось себя пересилить: негоже перед Новым годом остаться без гроша. Опять та же проблема: двух «Д».
   И снова – по проверенному маршруту. Садовое кольцо, Новый Арбат, посольство. Правда, сейчас тут поживиться нечем: иностранцы разъехались на каникулы. А вот русские…
   Впереди – любимый всеми москвичами зоопарк. Там сейчас тоже холодно. Как сообщил утром телевизор, его сотрудники спасают своих питомцев всеми доступными способами. В основном не очень традиционными. Теплолюбивых животных, обитателей Южной Африки, изо всех сил разогревают теплыми ваннами и… русской водкой! Вполне естественно, что современные детишки непременно захотят ознакомиться с этими методами. Маленькие акселераты ни за что не отстанут от родителей, пока не уговорят их взглянуть на это русско-африканское чудо: пьяненьких слонов. А любящие папы и мамы не захотят огорчить своих чад отказом. Обязательно подарят им нестандартное новогоднее развлечение.
   Расчет оказался верным – зоопарк не подвел. В кармане зашуршало несколько вожделенных купюр. О компенсации утраченных, вернее добровольно отданных денег говорить не приходится. Но на безрыбье…
   На пути к дому, у колхозного рынка, пришлось резко затормозить, чуть не врезавшись в какое-то препятствие – то ли огром ный ком земли, то ли грязный сверток. Валяется у обочины дороги, в темноте не заметишь.
   Оказалось – живое существо. Свернувшийся от холода в плотный комок бомж. По спине водителя пробежал холодок: «О Господи, чуть под колеса не попал!»
   – Вставай, замерзнешь! Но грязный комок не реагировал.
   – Чего на дороге улегся? Вставай, раздавят!
   Комок не шевельнулся. Лишь откуда-то из смердящих глубин донеслось невнятное мычание.
   Прохожие торопливо пробегали мимо, не обращали ни малейшего внимания на происходящую на обочине сцену.
   – Помогите! Тут человек замерзает!
   – Человек? – удивлялись прохожие. – Это же бомж!
   – А бомж разве не человек? Бывший интеллигентный человек, без определенного…
   Однако никто не хотел пачкаться о «бывшего». Грязного и вонючего.
   Наконец – вот удача! – милицейский «Уазик», заблокированный Никиным «Жигулем». Патруль: два здоровых амбала в униформе, пожилой водитель и молодой сержант.
   – Тут человек замерзает. Надо в приют отвезти.
   – В приют? – рассмеялся сержант. – Его там так приютят!..
   – Ну, в ночлежку.
   Пожилой водитель с умеренным сочувствием посмотрел на Ники и сказал:
   – Жалеешь? Тогда сажай его в свой лимузин и – по газам. Вези куда хочешь.
   Общими усилиями затолкали бомжа на заднее сиденье Никиного «лимузина».
   Люди в униформе вздохнули с облегчением. Вскочили в «Уазик» и поехали дальше исполнять свой долг.
   – С наступающим! – крикнули на прощанье.
   В поисках приюта для бездомных пришлось исколесить почти всю Москву и пригород. Весь этот долгий путь бывший интеллигентный человек пытался вспомнить свое имя.
   – Ну вспомни, вспомни, пожалуйста! Как зовут? Как фамилия? Может, Волков? Вол-ков. Вспоминай!
   Мужчина лишь слабо хрюкал в ответ…
   Ульяна Ильинична, она же бабушка Уля, бабуля, нервно поглядывала на часы: неужели Ники опоздает? Скоро бой курантов… Может, что случилось? Дорога есть дорога. Пассажиры разные бывают. А у Ники характер заводной, непредсказуемый. Ввязаться в какое-нибудь приключение – как кофе выпить, уж бабушка-то знает! И в кого она такая авантюрная? Мать Ники, родная дочь Ульяны Ильиничны, вроде была спокойной, уравновешенной. Отец…
   В это время раздался требовательный звонок в дверь. Баба Уля бросилась в прихожую.
   – Ники! Наконец! Быстро под душ – и за стол, – с наигранной строгостью приказывала Ульяна Ильинична.
   Бывшая преподавательница английского считала, что показывать свои истинные чувства – непедагогично.
   Стащила с Ники пропахшую бензином кожаную куртку:
   – Ух и крепкий одеколончик! Надо срочно почистить.
   В гостиной ждал накрытый стол. В углу, источая терпкий смолянистый запах, красовалась пушистая елка. Сквозь густые ветки просвечивали сочные мандарины. Отец Ники как-то сказал: «Новый год должен пахнуть мандаринами». С тех пор Ники с бабушкой неизменно украшали новогоднее дерево яркими южными плодами.
   С боем курантов подняли бокалы:
   – Ну, за Новый!
   Чокнулись, выпили. С бокалом в здоровой левой руке – правая после инсульта плохо повиновалась, – бабуля предложила еще один тост:
   – Давай выпьем за то, чтобы следующий Новый год и еще следующие встречать в старой квартире. Твоих родителей и твоей.
   – Давай! Кстати, сколько нам осталось еще выплатить? Денег сегодня – одни крохи…
   – Ну и бог с ними, с деньгами, – поспешила успокоить бабушка Уля. – Не в деньгах счастье.
   – В деньгах – нет, а в квартире – да. Не выплатим пай – в два счета выселят.
   – Выплатим, – не слишком уверенно за – явила Ульяна Ильинична. И, задумчиво глядя на игру пузырьков в бокале, пояснила: – Вот снова пойду работать…
   – И не думай! Ты и мел-то в руке не удержишь.
   Баба Уля укоризненно покачала головой и показала, как разрабатывает руку и пальцы.
   – Видишь? Ладно, не будем о грустном. Лучше расскажи, какие еще авантюры разыграла, авантюринчик ты мой?
   – Разыграла не я, а меня. Твоего авантюринчика кое-кто переавантюрил, вот так! Не ожидала? Я тоже.
   Внучка рассказала бабушке, как ловко «сделал» ее один деловой парень. Как она собственными руками отдала ему не только всю выручку за операцию «Мир», но и за предыдущие поездки.
   – Надул меня этот симпатяга не хило! Век не забуду.
   – Забудешь! – вздохнула Ульяна Ильинична.
   Ее внучка, хотя и развита не по годам, в сущности, еще такой ребенок!
   – Кстати, давай выпьем за кормильца, за нашего оранжевого коня. Что бы мы без него делали?
   И в самом деле: Ульяне Ильиничне дико повезло. Проскочила почти в закрытую дверь. Пятнадцать лет простояв в очереди на машину и дойдя до вершины списка, чуть всего не лишилась. «Все, список ликвидируется, лавочка закрывается, – объявили в родном профкоме. – Больше нам машин выделять не будут».
   Бабу Улю чуть второй инсульт не разбил. Быть в числе первых – и вдруг такое!
   К счастью, выделили еще три машины – к какому-то празднику. И она проскочила! В крохотную щель! Как после этого не верить в чудеса?!
   Сейчас машина – единственный источник их существования. И то благодаря внучке.
   – Итак, за твоего «Мустанга», бабуль!
   – За твоего, – поправила бывшая преподавательница.
   Позже, лежа в своей теплой постели и бессонно глядя в потолок, Ники прокручивала в мозгу все ту же пленку…
   …Школьные каникулы. С отличием закончен третий класс. Родители пообещали повезти ее к морю, в Гагры. «Там – как в волшебной сказке, – объяснял папа. – Лежишь на пляже, пятки ласкают теплые волны, а перед носом – высоченные горы. Словно из подбородка растут! Склоны в зеленой шубе, а вершины – в снежных шапках. Представляешь, какая красотища! Солнце, море и горы… А какие там мандарины! Идешь в горы через сплошной мандариновый сад. В темной зелени оранжевые шары светятся…»
   Ее радости не было конца: горы в снежных шапках, шум волн, и главное – они втроем: папа, мама и она, Николь. Родители назвали ее так в честь какой-то кинозвезды. Видимо, надеялись и на ее звездное будущее.
   Однако поездка почему-то откладывалась. «Пап, ну скоро?», «Мам, ну когда же?» – теребила девочка по очереди родителей.
   «Видишь ли, доченька, я должна лечь в больницу. Ненадолго, – успокоила испугавшуюся дочку мать. – Скоро выпишусь, и тогда…»
   Выписалась не так уж скоро, а через неделю легла опять.
   Лето заканчивалось, наступил новый учебный год. Мать, выписавшись в очередной раз из больницы, подозвала ее к себе и, усадив на колени, сказала: «Знаешь, дочка, давай поедем к морю через годик, а? Уже вчетвером: папа, я, ты и твой маленький брат. Да, у тебя скоро появится братик, Николай Николаевич. Ты его полюбишь, я знаю».
   Брата она полюбила тут же. Мама давала ей послушать, как он дрыгает ножками в ее животе и поет песенки. Ники их слышала, честное слово.
   Она давала брату разные имена. Ведь «Николай Николаевич» – это по-взрослому. А Ники-Ники ему очень даже подойдет. Как песенка: Ники-Ники, тики-тики. Вместе с бабушкой Ульяной, мамой ее мамы, покупали всякие погремушки и считали дни: когда маленький Ник приедет из больницы, вместе с мамой.
   Но они не приехали. Мама умерла при родах, а мальчик – через день после нее. Детская коляска, купленная отцом для будущего новорожденного, так и осталась нетронутой.
   Отец запил, месяц не выходил из своей комнаты. Потом исчез. Навсегда. Ульяна Ильинична слегла с инсультом, парализовавшим ее правую руку. «Лучше бы левую, – сокрушалась бабушка. – Как я мелом по доске водить буду?»
   Когда поправилась, стала и за маму, и за папу для осиротевшей девочки. К преподаванию больше не вернулась. «Англичане не простят мне отступничества», – шутила невесело.
   Николь, так и не увидевшая своего брата, возненавидела и собственное имя, и знаменитую актрису, в честь которой ее назвали. Объявила, что теперь ее следует называть Ники. На «Николь» не реагировала. «Мне бы следовало родиться мальчишкой. Я бы им показала!»
   «Бабушка, где же папа?» – допрашивала она Ульяну Ильиничну. «В какой-нибудь подворотне. Или в канаве валяется, – зло отвечала бабушка, не сумевшая простить зятю смерти дочери. – А может, околел от перепоя». – «Нет, неправда! Он жив, жив! Я знаю».
   С несвойственной ей жестокостью Ульяна Ильинична продолжала обличать зятя: «Предатель! Предал нас – меня и тебя, свою дочь». Ники кричала: «Нет!» – «Да, – твердила бабушка. – Легче всего: залить глаза и исчезнуть. Снять с себя ответственность. А вот продолжать жить… Предатель!» – «Нет, нет, нет!»
   Отец с детства внушал дочери: «Предательство – это страшно. А предательство друзей и близких – страшно вдвойне». Ники боялась этого слова: про Иуду она сама читала. Нет, отец – не предатель. Он не мог. Просто не сумел бы. А то, что исчез, – не его вина. Значит, что-то случилось. Что-то сверхсерьезное. Неподвластное.
   Ники продолжала поиски. Настойчиво, с недетским упорством обследовала одну подворотню за другой, заглядывала во все наличные канавы, наведывалась в ночлежки. Но отца нигде не было. Интересно, узнала бы она его сейчас, после стольких лет? Скажем, в бомже, которого она чуть не переехала вчера вечером? В грязном, вонючем получеловеке без лица и имени? Конечно, узнала бы, почувствовала. А что до грязи – отмыла бы, отогрела, откормила. Только бы найти! Только был бы жив!..
   Сомкнула крепко-крепко глаза – аж веки заболели. Надо спать. Каждую ночь ее навещал отец. Неизменно веселый, молодой. И без очков, которые он стал носить незадолго до трагедии.