Валентино Донна. Рыцарь прерий

   «Моя!»
   Чувство собственника было одновременно пьянящим и отрезвляющим.
   По какой-то непонятной причине он пронесся сквозь время, чтобы оказаться рядом с этой женщиной. Его не слишком решительные попытки не поддаваться влечению к ней ни к чему не привели. Поразмыслив, Джеффри пришел к выводу, что глупо было даже пробовать противиться судьбе. Недоступные его пониманию силы из бесконечного множества представителей человечества избрали именно его недостойную душу и привели его к Джульетте. Он решился доверить ей правду – и она не стала смеяться или называть его лжецом, а прикоснулась к нему с нежной страстью, о которой сейчас, пока она спала, ему лучше было бы забыть.
   «Моя!»
   Может быть, кельтское божество Рованвудов поступило не столь неразумно, как поначалу показалось Джеффри. Он не мог представить себе места и времени, которые сильнее нуждались бы в его знаниях и умениях.
   Возможно, он был заброшен в будущее для того, чтобы уладить здешний приграничный конфликт в качестве тренировки перед встречей со своими более решительными врагами.
   На этой мысли следовало бы остановиться подольше, но в этот момент его ум был занят явно не военными вопросами. Джеффри немного сильнее сжал руки, и Джульетта чуть слышно вздохнула во сне.
   – Приближается рассвет, миледи, – прошептал он, несмотря на то что ему не особенно хотелось ее будить.
   – Рассвет… – Ее сонный шепот быстро перешел в негромкий и отнюдь не сонный вскрик: – Рассвет!
   Она высвободилась – не без игривой борьбы, поскольку Джеффри не хотел ее отпускать. Отвернувшись от него, Джульетта начала неловко возиться со своим светло-голубым платьем, явно сгорая от стыда. Натягивая одолженные ему брюки, Джеффри живо представлял себе, как нежно заалела ее кожа, жалея о том, что не помедлил еще немного, прежде чем ее будить. Но даже в предрассветных сумерках она светилась неземной красотой. Он пытался найти слова, которые сказали бы Джульетте, насколько его сердце покорено ее внутренним светом.
   – Мое лицо не обращено к востоку, иначе я решил бы, что прекрасная Джульетта – это солнце.
   Ответом на его комплимент был звук рвущейся материи. Она чуть не напрочь оторвала рукав от платья.
   – Что ты сказал?
   Джеффри не мог понять, почему Джульетта вдруг испортила свое платье резким движением и почему голос у нее звучит так странно, однако ему определен но не понравилось, что между ними создалось непонятное отчуждение. Подойдя к ней, он собрался снова обнять ее.
   – Я сказал: «Мое лицо не обращено к востоку, иначе я решил бы, что прекрасная Джульетта – это…»
   Возмущенно вскрикнув, его полуобнаженная дама изо всех сил ударила его в подбородок.
   – Ты… ты, жирный громила-обманщик! Ты почти заставил меня поверить в свои невероятные сказки насчет прихода из прошлого, а теперь показываешь, что ты всего лишь актер, и дразнишь меня перевранным Шекспиром!
   Джеффри считал, что комплимент у него получился необычайно удачным, и оттого что Джульетта его отвергла, ему было больнее, чем от удара.
   – Ты говоришь чепуху, женщина. Я не знаю никакого Шекспира и не могу тебя им дразнить. И, – тут он многозначительно посмотрел на свой подтянутый живот, – я совсем не толстый и не актер, хоть ты упорно меня так называешь.
   – Ха! – Она снова оскорбила его, хоть и произнесла это слово со странной дрожью в голосе, словно это он нанес ей рану, а не наоборот. Джульетта стремительно всунула руки в рукава, но так как один из них был почти оторван, то голубая ткань спустилась с плеча, обнажив ее левую грудь. Казалось, она даже не заметила, насколько соблазнительно выглядит. – Тогда скажи мне, мистер якобы рыцарь из тысяча двести восемьдесят третьего года от Рождества Христова: кто, кроме актеров, мог бы почти дословно знать фразу, написанную через триста лет после того, как ты жил? Я никогда не думала, что буду благодарна моему одержимому отцу за то, что он наградил меня таким… таким романтическим именем!
   Право, очень трудно было сосредоточиться на ее бессмысленных попреках, когда ее грудь выглядывала из-под платья нахальным приглашением.
   – Именем? Что значит имя?
   – Ты делаешь все только еще хуже! – Невероятно, но на глазах у нее выступили слезы. – Еще немного, и ты забудешь об этих сказках насчет рыцаря и начнешь утверждать, что ты Ромео Монтекки. Давай уж я докончу за тебя: «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет».
   Джеффри протянул к ней руки, но она оттолкнула их. Ему отчаянно хотелось привлечь ее к себе, обнять покрепче.
   – Почему ты обвиняешь меня в том, что я выдаю себя за итальянца и даю новые имена цветам? – Это предвещало неприятную перемену в ее отношении к нему. – Я не могу понять, почему ты так расстроилась, Джульетта. Ты произносишь слова, но ничего не говоришь.
   – Прекрати! – Встающее солнце послало в их сторону первые робкие лучи, осветив слезы гнева, которые стояли в ее глазах, но не проливались. – Мой отец назвал меня именем девушки из той пьесы. Когда я была маленькая, он все повторял и повторял мне отрывки оттуда, пока я не выучила наизусть чуть ли не все роли.
   К вящему изумлению Джеффри, она прижала одну руку к сердцу, а вторую моляще воздела к небу.
   – «В окне забрезжил свет. С востока он. Джульетта, солнце – ты!» – Она мрачно смотрела на Джеффри, изумленно уставившегося на нее, а потом, приняв новую, но тоже совершенно бессмысленную позу, прижала ладонь ко лбу. – «Что значит имя?!» А слова про розу, которые идут следом, я уже процитировала. – Потом она высокомерно приподняла бровь в ответ на его молчание и сказала: – «Она произносит слова, но ничего не говорит». С тем же успехом ты мог взять с собой томик «Ромео и Джульетты» и зачитывать отрывки прямо оттуда, вместо того чтобы перевирать слова Шекспира и притворяться, будто не знаешь, что говоришь. Ты лжец, Джеффри д'Арбанвиль, и соблазнитель женщин, которые были вполне довольны своей жизнью и… И ты просто подлец, что заставил меня захотеть тебе поверить!
   Джеффри чувствовал себя совершенно не способным справиться с болью и неловкостью, которые были написаны на ее лице.
   – Джульетта… Твои слова – удары…
   – Прекрати! Слышишь, прекрати!
   С этими словами она расплакалась и неловко заковыляла по прерии прочь от него.
   Лучше было бы умереть, чем вынести мысль, ударившую в него с силой стенобитного орудия: Джульетта ему не верит! Она никогда ему не верила. Ее невинная чувственность не имела никакого отношения к любви и доверию.
   Она считает его подлецом. Его – Джеффри д'Арбанвиля, рыцаря! Она считает его подлецом. И… и актером. Право, легче было бы умереть, чем выносить такое.
   И тем не менее он не мог поднять «кольт», так кстати данный ему лейтенантом Джорданом, и всадить себе пулю в лоб: ведь его дама с обнаженной грудью одиноко брела по прерии, считая его подлым лжецом. Джеффри не стал тратить время на то, чтобы обуть ноги, защищая их от остро режущей травы, и даже не пожалел об этом, потому что был настолько ошеломлен реакцией Джульетты, что его ноги словно превратились в чугун.
   И все равно он без труда ее догнал.
   Когда он оказался у нее за спиной, Джульетта разрыдалась и бессильно рухнула на землю. Ее волосы, спутанные его ласками, прятали от него ее лицо. Джеффри склонился над ней и, взяв за подбородок, заставил поднять лицо к нему, заранее страшась вида ее слез. Любого рыцаря ужаснули бы слезы его дамы, но если бы она плакала, то это значило бы, что она делится своей внутренней мукой.
   Джульетта смотрела на Джеффри сухими глазами, и лицо ее оставалось каменным, полным обвинений в предательстве, которое он совершил только в ее воображении.
   Джеффри ничего не понимал. Возможно, она тоже. Теперь он жалел, что столько времени восхищался ее невинным сном, вместо того чтобы привести в порядок свои мысли. Однако сожалеть было уже поздно. Ему придется изложить ей свои полуоформившиеся теории, иначе он рискует навсегда ее потерять.
   – Джульетта, мне все теперь ясно.
   – Просвети меня. Только от Шекспира уволь.
   – Приграничные конфликты, Джульетта! Я был занят тем, что пытался прекратить именно такие столкновения между англичанами и валлийцами, – и вдруг меня перенесло сюда. Могу тебя уверить, приграничные лорды вроде Рованвуда сражались гораздо более храбро, чем ваши собственные приграничные разбойники.
   Она возмущенно смотрела на него, не желая уступать ни в чем.
   – И надо принять во внимание твое собственное положение, во многом похожее на то, в котором оказалась леди Деметра. Она поклялась держать замок Рованвуд, собираясь защитить его от любого, кто осмелится его осадить, будь он друг или враг. Как ты сама, Джульетта. Юный Робби сказал мне, что всем вокруг известно, что ты намерена обречь себя на горькую вдовью долю. – Джеффри не стал обращать внимания на ее возмущенный вскрик. – Ты говоришь, что здесь нет рыцарей и поэтому некому спасти тебя от такого холодного будущего. Самим богам пришлось послать такого, как я, чтобы не допустить этого.
   – Чтобы спасти меня.
   – Да. – Когда она бросила на него полный отвращения взгляд и попыталась встать, он поднял руку, чтобы помешать ей. – И возможно, решается нечто гораздо более серьезное. Король Эдуард поручил мне жизненно важный квест. Его неудача вполне может изменить ход истории. Мой меч должен разить еще точнее, чем прежде. Мой щит должен выдержать самые злобные удары. Боги, видимо, решили, что мне предстоят самые невероятные трудности. И поэтому я был отправлен сюда, чтобы попрактиковаться на приграничных разбойниках. И спасти тебя – спасти нас обоих, узнав любовь.
   – О, ну конечно! – Джульетта оттолкнула его руку, которой он пытался ее удержать, и встала над ним, стройная и гибкая. Ее лицо превратилось в маску, скрывавшую все чувства. Она наконец заметила порванное платье, потому что прикрыла грудь тканью, словно ей было необходимо скрыть от его взора всю себя: тело и душу.
   Но Джульетта не убежала. Возможно, несвязные объяснения Джеффри оказались не такими неубедительными, как показалось ему самому.
   – Да. Конечно. Всем известно, что рыцарь обретает невероятные силы, когда находит свою истинную любовь, а я надеюсь, что нашел ее с тобой.
   Она чуть заметно содрогнулась – складки юбки заколыхались.
   – Истинная любовь наделяет рыцаря отвагой, – прошептал Джеффри. – Перед лицом Господа я посвящаю все, чем я был и чем когда-то буду, тебе – моей даме, моей любви. Если бы ты в ответ предложила мне то же, то никакой враг, никакое препятствие не помешало бы мне сделать то, что я должен сделать.
   – Найти высокую гору, чтобы взобраться по ней обратно в тысяча двести восемьдесят третий год.
   – А ты мне сказала, что здесь нет гор. Вероятно, вместо этого мне следует найти огромную пропасть и прыгнуть в нее – ведь именно таким способом я попал сюда. – Джеффри нахмурился, смущенный тем, что раньше не сумел до этого додуматься. – Ты сказала, что Земля круглая, но уверяю тебя, когда я в последний раз ее покидал, она была плоской! Должен быть переход с одной стороны на другую.
   – И конечно, как истинные влюбленные, мы прыгнем вместе, с одной плоской стороны на другую. А потом, когда ты разберешься с Дрого Фиц-как-его-там, мы, надо полагать, сможем перепрыгнуть обратно сюда и получить окончательные права на твой участок.
   – Миледи, на такое я даже не смел надеяться! Рыцарь склонил голову, потрясенный ее предложением, чувствуя, как отчаянно колотится его сердце.
   Джульетта так долго молчала, что он убедил себя в том, что, когда поднимет голову, то увидит в ее глазах любовь, а на губах – теплую улыбку. Вместо этого теперь на ее щеках серебрились струйки слез.
   – Ты спутал меня с той, другой Джульеттой. Которая была в пьесе. Которая не слушала предостережений и рискнула всем… ради любви, которая была обречена.
   Было унизительно, что Джеффри зашатался, когда Джульетта засмеялась, горько и презрительно, издеваясь надо всем, что он мог ей предложить. Было унизительно, что когда она его отвергла, он не смог не протянуть к ней руки.
   Она оттолкнула его руку – она оттолкнула его.
   – Не существует ни волшебства, ни любви, которая была бы неподвластна времени. Я не верю в счастливые развязки. Может, тебе стоило бы попытаться выбросить из головы всю эту чушь, чтобы там нашлось хоть немного места для реальности.

Глава 13

   Джульетта не знала, удалось ли ей спрятать внутреннюю дрожь, которая охватила ее после вспышки негодования. Никогда прежде она не была столь уверена в том, что нашла слова, способные причинить боль. И это заставило ее опомниться и задуматься об этом новом и, откровенно говоря, неприятном свойстве ее характера. И удивиться ранимости Джеффри и своему собственному безошибочному инстинкту: словно они двое обладали повышенной чувствительностью друг к другу. Чувствительностью, которая была неуместна при таком недолгом и поверхностном знакомстве – а ведь иных отношений между ними быть не могло!
   Джеффри молча выпрямился и набросил ей на плечи свою рубашку, а сам отправился седлать лошадей. Грубый домотканый холст колол нежную кожу ее груди, напоминая о том, что она по-прежнему прижимает к телу ткань разорванного лифа, словно эта ненадежная преграда сможет защитить ее от воспоминаний.
   Прежде столь дисциплинированный ум Джульетты напомнил ей о том, как о нежную кожу терлась заросшая щетиной щека, как теплые и нежные губы рождали в этой самой груди совершенно невероятные ощущения. Ее дрожащим пальцам едва удавалось удержать материю на месте. По правде говоря, ей приходилось бороться с непристойным желанием отпустить ткань и проверить, сможет ли вид ее обнаженного тела вернуть в глаза Джеффри выражение желания, которое сейчас сменилось болью и оскорбленным достоинством, когда она отвергла его мольбу.
   Да и вообще вся ее столь тщательно налаженная жизнь с появлением Джеффри начала расползаться по швам.
   – Ты должен понять! – испугавшись его молчания, Джульетта снова заговорила. – В том, что произошло между нами, я виню исключительно себя.
   Его губы тронула чуть заметная улыбка.
   – Полагаю, я в этом тоже участвовал.
   – Нет… То есть я хотела сказать – да. То есть нет, во всем виновата я одна. – Ее сердце по-прежнему отчаянно колотилось. – Я прежде была немного… несдержанная. Теперь я уже не такая. Почти всегда. Спроси в городе кого угодно – они все скажут одно и то же. Я разумная и практичная деловая женщина. Моя единственная забота – это благополучие Брода Уолберна.
   – Ах да – клятва, которую вырвал у тебя муж.
   – Ничего он у меня не вырывал. Я… я люблю эти места. Я не представляю себе большего счастья в жизни, чем видеть процветание Брода Уолберна.
   Но что случилось с этими обещаниями, с этой твердой решимостью? Достаточно ей оказаться в прериях вдвоем с Джеффри, и она, не в силах устоять, ложится на спину, ощущая на своих губах его поцелуй. А прошедшей ночью – не только на губах… И помоги Господи, но она снова жаждет его ласки… О Боже!..
   – Тебе нет нужды ничего объяснять, Джульетта. Дьявол знает, как плотский соблазн может на время помешать человеку исполнять клятву.
   Слова Джеффри должны были бы освободить ее от чувства вины, а вместо этого ей хотелось громко кричать о том, что он больше… мог бы быть чем-то большим, нежели просто плотским развлечением. Но ведь он не мог!
   – Я рада, что ты это понимаешь. – У Джульетты дрожал голос, поэтому она старалась говорить тихо. – Ты не просил меня бросать все дела и тащиться с тобой заполнять заявку на земельный участок. И я одна должна нести ответственность за то… за то, что мы остановились тогда, когда нам следовало бы спешить в Брод Уолберна, чтобы предупредить его жителей о том, что Форт-Скотту грозит нападение приграничных разбойников. Городу необходимо принять меры. Город должен остаться цел!
   – Мне кажется, что твой муж возложил на твои плечи очень тяжелую ношу, Джульетта. Ты никогда не думала о том, что он мог потребовать от тебя этого обещания во время горячечного бреда? Что, если бы его не терзала мучительная боль, он не отважился бы связывать тебя клятвами? Человек, стоящий перед лицом смерти, часто пытается в последний раз отчаянно ухватиться за возможность бессмертия.
   Его слова заставили ее заметно вздрогнуть. Она не смеет позволить себе питать эту мысль даже долю секунды – иначе ей придется признать бесполезными последние четыре года своей жизни.
   Бросаясь защищать Дэниеля, она почти ничего не чувствовала.
   – Дэниель в меня верил! А я верю, что он с самыми лучшими намерениями попросил меня дать ему клятву. Вот почему я должна извиниться перед тобой за мое поведение. Я… я вела себя как безмозглая распустеха, которую ничуть не заботят правила приличия. Я даже не могу винить тебя за то, что ты решил, будто я буду готова найти большую яму и прыгнуть туда вместе с тобой. Мне жаль, что я ввела тебя в заблуждение.
   – А мне жаль человека, который умер, повторяя имя города, а не женщины, которую любил. Если мне дарован будет выбор, я предпочту, чтобы после моей смерти женщина лелеяла в своем сердце чувство любви, а не заботилась о процветании города, названного моим именем.
   Джульетта сжала ворот его рубашки, жалея, что сейчас не может провалиться сквозь землю – вот когда ей пригодилась бы глубокая яма, которую ищет Джеффри! Не зная о прошлом Джульетты, Джеффри догадался, что она хоронила Дэниеля с чувством вины, а не с любовью в сердце. И теперь, совершенно ошеломленная этими словами о своем покойном муже, она может думать только о том, что от рубашки исходит запах тела Джеффри, и ее' ставшее предательски непослушным тело горит от незабытой страсти.
   А она еще называла Джеффри сумасшедшим!
   Он отвернулся, чтобы закончить седлать лошадей. Двигался он с резковатой точностью, говорившей о нетерпении. Джульетта не смогла отвести от него глаз. Одолженные капитаном Чейни брюки низко сидели на его бедрах: Джеффри не стал затягивать полученный взаймы ремень, который свободно держался на его мускулистой талии. Торс расширялся до плеч, равных которым не нашлось бы и во всем Канзасе.
   Сегодня Джеффри стянул волосы кожаным ремешком – волосы, которые прошлой ночью так естественно переплелись с ее собственными, – и они широким локоном лежали на его спине, на бронзовой от солнца коже. Шрамов на спине было гораздо меньше, чем на иссеченных руках и груди: можно было подумать, что он получил свои раны при столкновениях с не менее свихнувшимися людьми, рыцарями, которые целиком преданы идее порядочности. В отличие от нее самой, притворившейся, будто верит ему, а потом открыто назвавшей его лжецом.
   Где же все-таки человек мог получить так много ран, настолько серьезных и глубоких, что после них осталось бессчетное количество шрамов?
   – Почему у тебя так много шрамов? – спросила она.
   – Я больше не стану давать объяснений, которым ты отказываешься верить. Думай что хочешь.
   Джульетта вдруг подумала, что получить так много шрамов вполне мог именно рыцарь, но уж никак не актер.
   Она поджала губы, злясь на себя за то, что снова склоняется к тому, чтобы ему поверить. Она слишком много времени потратила на то, чтобы развить в себе с таким трудом давшуюся ей практичность! Теперь она не допустит, чтобы верх взяло ее женское сердце. Чего Джеффри от нее ждет? Предположим – просто предположим, что она уступит желанию поверить в его невероятные байки. Кончится это тем, что он заставит ее скитаться по такой глуши, о какой не слышал даже ее непоседа отец, отступиться от обещания, данного ею умирающему мужу, – и все ради какого-то поблекшего, грубо сработанного талисмана, который Джеффри намерен передать другой женщине.
   «А ты все равно ему поверь!» – настаивал несносный голос сердца.
   Джульетта покачала головой. Поверить Джеффри значило бы отказаться от своих самых дорогих идеалов: спокойствия, чувства долга, независимости.
   Но что, если Джеффри – это та самая прекрасная сказка, о которой она мечтала всю жизнь? Ее драгоценные идеалы были плохой компанией во время метелей прошлой невероятно холодной и снежной зимы.
   Одиночество давило на нее, но все равно она практически никогда не горевала о человеке, который приковал ее к Броду Уолберна. Может быть, Джеффри не ошибся? Может быть Дэниель действительно не хотел бы, чтобы все так получилось?
   Она снова покачала головой, жалея, что перед ней нет зеркала, чтобы увидеть в нем свой собственный благоразумный жест и справиться со своей дуростью. Она не могла поступить иначе, не уничтожив то существо, в которое она себя превратила, – вдову Уолберн… И поэтому она вместо этого уничтожила Джеффри д'Арбанвиля. Раны, которые нанесла ему Джульетта, не оставят после себя видимых постороннему глазу шрамов.
   – Извини, Джеффри, – прошептала она.
   Он обернулся к ней: обычное движение, которое мог бы сделать любой мужчина. Но при виде мускулов, заигравших на его шее и плечах, у нее загорелась кровь. Джеффри всего на секунду встретился с ней взглядом – и тут же снова отвернулся, так сильно дернув подпругу, что лошадь протестующе фыркнула.
   Похоже, он был намерен истолковать ее извинение неправильно.
   – Обойдусь без рубашки. Сейчас не слишком холодно, а тебе она нужнее.
   – Я прошу прощения не за то, что отняла у тебя рубашку.
   Он пожал плечами, словно слова Джульетты мало его интересовали.
   – Как угодно…
   Джеффри замолчал, а в голове Джульетты тихий голосок добавил отброшенное им любезное обращение «миледи».
   – Мы можем заехать в дом на окраине, чтобы ты починила платье, прежде чем въедешь в поселок. Тебе не захочется, чтобы миссис Эббот написала о твоих злоключениях своему сыну Герману из Военной службы инженеров-топографов.
   Над неумеренной гордостью миссис Эббот все подшучивали, так что Джульетта обнадеженно подумала, что слова Джеффри говорят о том, что он немного смягчается. Но быстро взглянув на его стиснутые челюсти и бесстрастное лицо, она убедилась, что он говорил абсолютно серьезно. Ей с большим трудом удалось спокойно ответить на его слова.
   – У нас на пути дом Уилкоксов, но заезжать туда вряд ли следует. Однако я хочу…
   Джеффри снова прервал ее извинения.
   – Ты опасаешься, что тот злобный невежа может обвинить меня в том, что это я разорвал твою одежду?
   – Нет, я имела в виду…
   Но готовое вырваться на свободу опрометчивое признание замерло у нее на губах, когда он стремительно повернулся к ней.
   Ее нежный, дразнящий, чувственный Джеффри прошлой ночи исчез, а вместо него перед ней оказался суроволицый незнакомец с холодным взглядом, мерившим ее так, словно она была его самым страшным врагом. Джульетта невольно отшатнулась от него: ее оттолкнула излучаемая им сила, казавшаяся физически ощутимой, словно он орудовал кнутом, расчищая перед собой дорогу.
   Или словно на нем был боевой доспех, скрывший его внутри; Джеффри как бы преграждал Джульетте путь в его собственный мир.
   – Мне невыносимо, что вы пытаетесь тешить мою гордость. Я просил бы вас забыть о том бреде, который вы слышали от меня в последние дни… мисс Джей.
   Протестующий крик застрял у нее в горле и прозвучал только в ее мыслях.
   «Джульетта!» – горевала она, томясь по звукам его голоса, так певуче произносившего ее имя. – «Миледи».
   Он называл ее миледи, своей любимой… Бред, о котором он попросил ее позабыть. Вдова Уолберн могла бы увидеть в этом доказательство того, что ему нельзя верить – ни в чем. А Джульетта могла горевать, зная, что причинила Джеффри боль и что он ответил на удар, нанесенный его сердцу и его гордости.
   Нет. Она ведь не просила о том, чтобы он называл ее ласковыми именами. Когда Джеффри отверг ее извинения, ей стало проще собрать остатки своей добропорядочности. Она расправила плечи, принимая на себя этот груз.
   – Ну, я рада, что вы наконец начали называть меня «мисс Джей»: я предпочитаю именно это обращение. – Она сложила губы в неискреннюю улыбку. – Поскольку мы теперь будем соседями, я бы хотела, чтобы вы и дальше звали меня именно так.
   Его губы чуть изогнулись в невеселой улыбке.
   – Можете не беспокоиться. Мне нетрудно будет это запомнить, мисс Джей. Я здесь надолго не задержусь, чтобы называть вас как-то иначе. А теперь я провожу вас до дома Уилкоксов.
   Ребекке пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, что ей шепчет Алма: Робби трещал не переставая, обращаясь к их молчаливому гостю.
   – Что вы сказали?
   – Я сказала, что если у нас вдруг выйдут все спички, то можно будет просто взять у мисс Джей взаймы Джеффри и подвести его к очагу.
   – О чем это вы говорите? – изумилась Ребекка, но невольно бросила взгляд на обнаженного по пояс Джеффри с мрачно горящим взглядом.
   – Он так из-за чего-то разозлился, что того и гляди начнет изрыгать пламя! – захихикала Алма. – Готова спорить, что кожа у него сейчас – как раскаленный утюг!
   – Пшшш! – Она помолчала. – Но, конечно, девушка почувствовала бы жар, даже если бы он не был так расстроен.
   – Алма!
   Благопристойная замужняя дама должна подавать пример легкомысленной девице, так что Ребекка сжала губы, стараясь не рассмеяться, чего ей очень хотелось. Но… Джозайя наверняка видел, как мисс Джей и этот тип заехали на двор, так что, наверное, он уже сейчас мчится домой с поля. Если она хочет как следует рассмотреть этого нового приезжего, этого странного актера, чьи рассказы так заворожили ее Робби, то ей надо сделать это прямо сейчас.