Страница:
Войча не помнил, сколько простоял в доме, ставшем могилой. Надо было уходить, заняться делом, но Войчемир не мог оторвать взгляда от детских останков. Он был воином, он знал, что на войне гибнут не только взрослые мужчины, но такое приходилось видеть впервые. И ведь погибло дите невинное не из-за огров и даже не из-за еси белоглазой! Какой-то «опыр», нежить, мертвяк паскудный! И Войча понял, что был трижды прав, решив идти через мертвую деревню. Конечно, возле бабкиной избушки он больше думал, как бы перед Ужиком не сплоховать да удальство альбир-ское потешить. А выходит, не в удальстве вовсе дело. Прав Ужик, нечего по кустам прятаться да кругами ходить! Поганый мертвяк село извел, значит, теперь в другое село пойдет! Ну, нет! Не выйдет!
Ужик появился незаметно, молча склонился над колыбелью, покачал головой и осторожно потянул Войчу наружу. Тот не сопротивлялся. Почему-то вспомнилось Ужиково «Убьем!». Наверное, парень навидался такого, вот и рассудил верно. А что молчит и слова в час по одному цедит, так видать, характер у него спокойный. А может, и не спокойный, просто Ужик боль внутри держит, делиться не хочет.
Между тем, начинало темнеть, и Войча, решив не искушать судьбу, дал команду возвращаться в дом. Закрыв дверь на тяжелый засов, Войчемир положил поблизости заранее приготовленную кучу сосновых лучин, снял с пояса меч, саблю и решил, что готов. Оставалось ждать.
Ночь пришла быстро. За окнами зашелестел) ветер, из близкого леса донеслось уханье филина,) а старый дом наполнился скрипом рассохшегося дерева. Стало холодно — и неуютно. Войча то и дело поглядывал на Ужика, но тот сидел молча, чуть прикрыв глаза, словно собирался спать. Это Войче совсем не понравилось, и он поинтересовался, не думает ли недомерок проспать всю ночь, оставив его одного наедине с «опыром». Ужик покачал головой, но Войчемира это ничуть не успокоило.
— Ты вот чего, — решил он, — расскажи про вас, про рахманов.
Но Ужик лишь развел руками, изобразив полное неведение.
— Ну да, — вздохнул Войча, — сейчас скажешь, что только лягушек ловил!
Недоросток покорно кивнул, соглашаясь. Войчемир махнул рукой и прислушался. Нет, пока ничего подозрительного. Ветер шумит, филин ухает.,.
— Ужик! Ну давай поговорим! Заснем ведь!
— А ты спой…
Войча только моргнул, но затем мысль ему неожиданно понравилась. Пусть «опыр» слышит! Недаром поют перед боем, песня — как вызов.
— Годится! — решил он. — Только петь вместе будем.
— Про медведей?
Оказывается, Ужик не забыл песню про незадачливого охотника. Но Бойче она уже надоела.
— Нет, давай другую. Тоже про охотника. Мы все в Ольмине пели. Она строевая — громкая, не заснем. Только надо зверей вспомнить…
Войча сосредоточился и принялся загибать пальцы: медведь, мышь, тур, рысь, заяц… Кажется, вспомнил.
— Значит так, — распорядился он, — я начинаю, ты подпеваешь. А припев вместе, и погромче.
— Да я петь-то не очень… — вновь развел руками Ужик, но Войчу это только развеселило:
— Так и я — не очень. В строевой что главное? Рот на ширину ножен — и реви, как Идрик-Зверь. Значит так… Песня…
И тут Войчу осенило. Если заменить имя.. — …Про храброго Ужика. Недомерок широко раскрыл глаза, а Войче стало совсем весело. Вообще-то в песне говорилось о храбром Брешике, но уж больно хорошо выходило. Войчемир прокашлялся и грянул:
Ох, пошел наш храбрый Ужик Да за медведем чернобрюхим.
Раз во первый повстречал он Мышь черноголовую.
«Дико диво!» — закричал и…
Храбрый Ужик убежал.
— А теперь про мышь, — распорядился Войчемир и запел следующий куплет:
Ох, пошел наш храбрый Ужик Да за мышью черноголовой.
Во второй раз повстречал он Тура чернорогого…
Привев пели уже вместе, причем Войча заметил, что Ужик тоже вроде как повеселел. Это обрадовало — парень, видать, не из обидчивых.
Следом спели про рысь черноногую, зайца чернобокого, Змея черномордого, затем про коня, про козла, про кочета и даже про волка черноухого (еще в Ольмине Войча поражался — что за зверь такой?). И, наконец, подошли к самому главному:
Ох, как пошел наш храбрый Ужик Да за волком черноухим.
Раз в остатний повстречал он Деву черноглазую.
Ужик не выдержал и засмеялся, Войча — тоже, и припев пропели, давясь от хохота:
«Дико диво!» — закричал и-ичн — Храбрый Ужик убежал!
— А ну, еще раз! — предложил довольный Войча, и припев повторили с неменьшим успехом. Разошедшийся Войчемир хотел запеть все сначала, но внезапно почувствовал, как рука Ужика сдавила его кисть.
— Чего? — не понял он в первый миг, но затем быстро оглянулся — и до него дошло.
— Продолжай говорить! — послышался тихий шепот. Войча кивнул, схватил меч и, став поближе к двери, начал пороть какую-то чушь про Ольмин о том, как Хальг Лодыжка однажды выпил целый кувшин румского вина, а потом всю ночь гонял по двору очумелых кметов, про то, какие уродины ольминские девки, особенно которые из еси… Между тем слух уже работал, и сознание привычно отмечало: ветер, скрип старых досок в доме, уханье филина, будь он проклят, и… шаги, еле слышные, глухие, совсем близко.
«Подманили!» — на миг он почувствовал злое веселье, но тут же одернул себя. Это кто еще кого подманил! Не спеши, альбир, ох не спеши…
Заскрипело крыльцо. Войча расслабил кисть и помотал ею в воздухе, затем покрепче сжал рукоять меча и отступил на шаг, чтобы его не заметили с порога. Если сейчас рухнет дверь… Но тот, кто был уже так близко, не спешил. Войче показалось, что он слышит хриплое, булькающее дыхание, но может, это просто шумело в ушах. И вот снова скрип — шаги удалялись. Ночной гость уходил.
Войчемир еле удержался, чтобы не выскочить следом. Нет, на такое его не взять! Старый прием: я убегаю, а ты — догоняй! Ждать, ждать…
И снова шаги. Гость не ушел, он просто спустился вниз и теперь бродил возле дома. Окна? Войча оглянулся. Нет, если что, они услышат. Что бы сделал он, Войчемир, на месте этого «опыра»?
Ясное дело — не лез бы в дом, а попытался выманить. Ну, попытайся…
И вдруг тишину разорвал громкий лязг, а затем рой — долгий, тоскливый, похожий на волчий. Войчемир даже присел от неожиданности, но тут же хлопнул себя по бестолковой голове. Капкан! Сработало!
— Войчемир! — Ужик бросился вперед, но Войча уже отодвигал засов. Попался, душегуб! Ну, я тебя…
На крыльце он остановился, пытаясь осмотреться. К счастью. Луна уже взошла, и Войча сразу же увидел ночного гостя. Нет, сначала он увидел капкан
— сломанный, чуть ли не скрученный в кольцо. Вырвался! Но думать об этом было поздно— Огромный темный силуэт был уже рядом. Войча выхватил саблю — меч был давно в руке — и засмеялся. Он знал — смех как ничто другое выводит врага из себя. И тут тот, кто пришел за ними, сделал шаг вперед. Лунный свет упал на лицо — нет, на личину, — и Войча на миг окаменел. Желтоватая кожа туго обтягивала череп, резкие складки рассекли щеки, черные пятна легли под глазами. Мертвец! Но глаза — застывшие, недвижные, горели красным огнем, а толстые, налитые кровью губы кривились жуткой гримасой. И руки — огромные, волосатые, с длинными желтыми когтями…
Первый удар Войча пропустил. Он лишь почувствовал, как что-то обрушилось на правую руку, а в следующий миг с удивлением понял, что меч лежит на земле. Раздумывать над этим не было времени. Сабля! Войча сделал резкий выпад и вдруг увидел, что проклятый «опыр» схватил саблю за лезвие. Короткий сухой треск — и в руке у Войчи остался лишь эфес с жалким обломком клинка. Войчемир попытался отскочить, но упырь оказался проворнее. Рука с зажатым в ней обломком сабли метнулась вперед, и левое плечо словно окатили кипятком. Войчемир упал, перекатился и вскочил, успев подхватить с земли меч. Оставалось размахнуться…
Но рубить было некого. Тот, кто пришел за ними, исчез. Войча сделал несколько неверных шагов, чувствуя, как подкашиваются ноги, затем зажал рану на плече ладонью и опустился в высокую мягкую траву
— Эх, Зайча, голова — два уха!
Голос Ужика прозвучал откуда-то издалека. Войчемир почувствовал, как его поднимают и волокут на крыльцо. Он еще слабо удивился, кто это смог его поднять, не Ужик же в самом деле! Затем чьи-то руки разорвали рубашку на плече…
— Перетянуть… чем-то… — пробормотал Войча, запоздало соображая, что проклятый упырь подранил его крепко, и бедолага-Ужик остается без присмотра.
— Лежи, лежи… — Ужик между тем что-то делал с его плечом, но что именно, Войчемир сообразить уже не смог. Накатила слабость, затем в глазах замелькали разноцветные огоньки, и все покрыла тьма…
— Вставай, уже утро!
Войча дернулся, привстал и открыл глаза. Да, уже утро. Яркие солнечные лучи пробивались сквозь ставни, сквозь рассохшиеся доски двери, и мертвый дом теперь выглядел совсем по-другому: уютно и даже весело. Ужик сидел у стола, а на столе красовались четыре жареные рыбины.
— Лопай! Тебе нужно, — недомерок кивнул на рыб. Войча послушно встал, направился к столу и туг только вспомнил — ночь, страшная мертвая личина, поломанная сабля… Плечо! Он же ранен! Рука полезла к ране, но вместо повязки Войча почувствовал что-то странное. Еще не веря, он шагнул к свету…
— Матушка Сва! Как же…
Повязки не было. Не было и раны, даже шрама не осталось — лишь розовая полоска на том месте, куда его ударил «опыр»,
— Матушка Сва.., — повторил Войчемир, после чего сел на лавку и, ни о чем не думая, занялся рыбами. По крайней мере, с рыбами все ясно. Недомерок наловил их своим дурацким крючком… Интересно все же, когда? Ночью?
— Ужик… — растерянно проговорил Войча и умолк. На большее его не хватило.
— Ешь, ешь! — подбодрил недомерок. — Сейчас за упырем пойдем!
— Упырем! — Войча вскочил, но тут же вновь опустился на скамью. — А он… Не возвращался?
Ужик ничего не ответил, и Войчемир принялся вновь вспоминать. Эх, таки подловили его! Как желторотика подловили! Но откуда было знать, что «опыр» руками за клинок хватается! Стоп! Кто же его, болвана раненого, в дом притащил? И что с раной? Ведь так не бывает…
Но тут же Войча понял: бывает. И на все его вопросы ответ очень простой. Вот он, ответ, сидит, Даже в его сторону не смотрит!
— Ужик, ты… В общем, я…
— Да ладно' — Ужик даже поморщился. — В следующий раз из дому не выскакивай!
— Ну… — Войча задумался, — А как же его, опыра этого, достать? Ведь спрятался он, поди теперь найди! Собаку бы по следу пустить, да откуда тут собака?
— Эх, Зайча, Зайча… — Ужик лишь головой покачал. — Капкан-то зачем ставили?
— Капкан? Но ведь опыр вырвался! И тут Войчу осенило:
— Так у него же нога пробита! Кровь! И рукой он за саблю взялся! Мы же его по крови найдем!
Ужик никак не реагировал, и Войчемир почувствовал себя последним дураком.
— А ты тоже хорош, Урс! Объяснил бы все сразу! Ишь, умный!
Но ругаться сразу же расхотелось. Да, недомерок оказался кругом прав. И главное — плечо. Выходит, он не только лягушек у Патара ловил? И тут Войча сообразил, что вновь забыл поблагодарить своего странного спутника. Но слова не шли. Похоже, Ужик вовсе и не ждал благодарности…
Кровавый след начинался сразу же за порогом, Крови было много — как будто истекал кровью целый бык. Затем пятна стали меньше и реже, но все равно след был явный и вел он прямиком в лес.
Шли долго. Похоже, упырь пытался кружить, сбивать со следу, но слишком велика была рана — почерневшие пятна вели дальше, дальше, и вот, наконец, глазам открылась небольшая полянка.
— Тут — кивнул Ужик, став очень серьезным. — Смотри.
Войча кивнул — посреди поляны возвышалась куча свежей земли. Ужик, заранее захвативший с собой найденную в доме лопату, немного постоял, словно к чему-то прислушиваясь, а затем вонзил лопату в землю.
— Я сам — Войча, хотя и чувствовал себя слабым после случившегося, решил не сдаваться. Все-таки он — Кеев альбир! Хватит с Ужика и вчерашнего…
Впрочем, копать почти не пришлось. Вскоре лопата глухо ударила о дерево. Гроб… Точнее, целая домовина, вырубленная из огромного ствола. Войча нахмурился, достал меч и кивнул Ужику.
Крышка поддалась легко. Войчемир подошел ближе…
…Кровь. Она была всюду — на деревянных стенках, на потемневшем кафтане с медными бляшками, на страшном мертвом лице. Теперь, при свете дня, оно уже не казалось бледным. Кожа набухла красным, ярко горели пунцовые губы, а из-под полуприкрытых век медленно проступали маленькие красные капельки. И тут веки дрогнули. Мертвые глаза взглянули прямо на Войчемира, и он невольно отшатнулся.
— Как его? Куда?
Вопрос был не слишком понятен, но Ужик сообразил.
— Сначала — в сердце. Затем — голову… Внезапно послышалось рычание — негромкое, полное бессильной ненависти. Мертвое тело дернулось, руки с желтыми когтями стали подниматься…
— Назад! — крикнул Войча, соображая, что они рано успокоились. Ужик попытался отойти, но не успел. Упырь с неожиданным проворством рванулся вперед. Миг — и огромные ручищи с кривыми желтыми когтями сомкнулись на горле. Ужик захрипел и пошатнулся.
— Ах ты! — растерянность длилась недолго самую малость. Войча подскочил и, тщательно примерившись, дабы не зацепить недомерка, всадил меч в спину «опыра». Послышался глухой рев, чудище дрогнуло, но не отпустило свою жертву. Войчемир стиснул зубы и ударил вновь. После третьего удара упырь затих. Смертельная хватка разжалась, чудовище пошатнулось и грузно рухнуло на землю. Войча перевел дух и, точно прицелившись, отсек голову. Страшные глаза медленно закрылись.
— Говорил мне Патар… — голос недомерка звучал хрипло. Ужик сидел на траве, морщась и массируя шею.
— Чтоб к опырам не лазил? — поинтересовался Войча, убедившись, что с заморышем ничего страшного не случилось.
— Вроде… А ведь ты мне, Зайча, жизнь спас! Слова недомерка прозвучали странно. Войчемиру почудилось, что его спутник испытывает не вполне понятную благодарность, а нечто совсем иное. Ужик был удивлен, даже поражен. А вот чем — понять было сложно. Не тем же, что он, Кей Войчемир, выручил этого недомерка!
Но думать об этом было не ко времени. Огромная туша упыря лежала у разрытой могилы, и с ней следовало что-то делать.
— Хворост, — негромко подсказал Ужик. — Сожжем…
Хворост пришлось носить самому Ужику. Войча был еще слишком слаб и предпочел просто посидеть на травке. В голове слегка шумело, в висках стучала кровь, но на душе было легко. Все-таки прищучили нелюдя! Расскажешь кому — не поверят! А Ужик, Ужик-то каков! Да и сам он, Войчемир, по всем статьям — герой!
Тяжелое тело пришлось укладывать на кучу хвороста вдвоем. Войча собрался с силами и притащил целую сухую березу. Ужик собрал немного высохшего мха и достал огниво.
Горячий воздух заструился над поляной. Черный труп корчился в огне, и Бойче все казалось, что «опыр» вот-вот встанет. Несколько раз пришлось подкидывать дрова, но, наконец, все было кончено.
— Все? — с надеждой спросил Войча, но Ужик покачал головой и поманил его куда-то в лес.
…На маленькой поляне лежали трупы. Почти все уже успели обратиться в прах. Желтые черепа равнодушно скалились, а по костям деловито бегали рыжие муравьи. Объяснений не требовалось, и Войча лишь вздохнул. Скольких загубил, проклятый! И тут он заметил, что Ужик стоит возле одного из скелетов — самого маленького, почти детского…
— Гляди…
Вначале Войчемир ничего не понял. Белокурые волосы, лоскутья того, что было когда-то скромным платьем, нитка синих стеклянных бус… И тут Войча почувствовал, как его собственные волосы встают дыбом. Страшилка! Если бы он не видел ее еще вчера живой и здоровой… Но… Как же это?
Он опустился на корточки и покачал головой, Даже бусы такие — точь-в-точь! Разве что зубы на месте… Его передернуло, и Войча поспешил отойти в сторону.
— Ей не рассказывай, — негромко проговорил Ужик.
— А… Может, сестра… — начал Войча и только рукой махнул. Слишком много непонятного свалилось на бедного парня за последние дни.
Первое, что они услыхали, вернувшись в село, был топот копыт, а затем знакомый голос:
— Дяденька! Дяденька! Вы живы!
Та, над чьим скелетом они стояли полчаса назад, как ни в чем не бывало шла по улице, ведя в поводу Басаврюка. Ложок неторопливо трусил сзади.
Оставалось принять строгий вид, что Войча и сделал:
— А кто тебе разрешил сюда приходить? Трепки захотела?
У Войчемира слова редко расходились с делом. Левое ухо Страшилки оказались крепко зажатым, после чего Войчемир выломал длинный гибкий прут.
— Ай, дяденька, не надо! Не надо, больно! Больно еще не было, но стало бы, если б Войча не заметил, что все платье Страшилки почему-то мокрое — как и конские бока.
— Ты чего? — поразился он. — Вброд шла?
— Да… — Ула шмыгнула носом. — Мостик… Ненадежный очень… Не бейте, дяденька! Я за вас так боялась! И за себя боялась! В лесу так страшно!
В конце концов прут был выброшен за ненадобностью, и Войча заявил, что они тут же выступают. Он даже был рад, что непослушная Страшилка поспешила в село — не надо возвращаться. Значит. можно уходить — и поскорее.
Солнце светило ярко, лес весело шумел птичьими голосами, и дорога, а точнее широкая лесная тропа, вела прямо на полдень. Войча ехал, не оглядываясь. Его то и дело тянуло пришпорить Басаврюка, и он еле сдерживался, вовремя вспоминая об Ужике и Страшилке, которые, словно сговорившись, не желали ехать верхом. Атак хотелось поскорее оставить за спиной проклятое место, где еще тлели угли страшного костра! Слава Соколу, обошлось… Впрочем, обошлось ли? Войча то и дело косился на Страшилку, не зная, что и думать. В конце концов он решил на время забыть о желтых костях, по которым ползали проворные муравьи. Может, и вправду почудилось…
Итак, забот хватало, и Войча весь день был необыкновенно молчалив. Об Ужике и говорить нечего, из него и в обычный день слово вытянуть мудрено. Зато Ула болтала за всех троих— Вначале она попыталась подробно расспросить об «опыре», но суровый Войча расспросы пресек, сообщив лишь, что упомянутого «опыра"> больше нет и поминать его незачем. Но это Страшилку не смутило. Пристроившись рядом с теплым боком Басаврюка, она как и раньше не шла, а бежала вприпрыжку, На ходу задавая бесконечные вопросы то о том, то об этом. Причем обращалась она исключительно к Войче, словно Ужика рядом и не было.
Войчемир отвечал односложно — не до вопросов было, но к вечеру незаметно для себя разговорился. Вышло как-то так, что он рассказал странной девчушке буквально обо всем, что знал — о далеком Ольмине, о Хальге Лодыжке, о славном Кей-городе и, конечно, о своих родичах — суровом Рацимире, горячем, вспыльчивом Валадаре, о мальчишке-Уладе и милой сетренке Кледе. И, конечно, о братане Сварге, с которым сошелся особо и даже ездил к нему в далекий Коростень, что находится где-то у Косматого на куличках. Тут Бойче вспомнилось, что братан Рацимир говорил, будто у волотичей неспокойно, но он поспешил успокоить себя, а заодно и Страшилку, заверив, что Сварг живо со всем разберется, и не такой он человек, чтоб у него кто-то там бунтовал.
Трудно сказать, что из всего этого поняла Ула, но слушала она жадно, то и дело переспрашивая и не забывая восхищаться Войчемиром, то есть, конечно, «дяденькой», который «такой сильный, такой смелый», что даже «опыра угрохал». Почему именно «угрохал», а не «прикончил» или хотя бы «прибил», Войча так и не понял. Слушать такое было приятно, это тебе не Ужик, который разве что «Зайчей» обзовет! И Войчино сердце начало потихоньку таять. Всем хороша девчушка — шустрая, с пониманием, вот только страшна. Эх, Страшилочка…
А поздно вечером, когда костер уже догорал, а зануда-Ужик улегся спать, накрывшись с головой своим дурацким плащом, Ула стала рассказывать сама. Она говорила о лесе, в котором прожила всю жизнь, о глухих чащах, где по вечерам слышен тихий звук таинственной свирели, об утреннем тумане, в котором исчезают навы, о глубоких омутах, куда лучше вообще не приближаться, о лесных источниках, чья вода может подарить вечную молодость… Войча слушал как зачарованный, и ему начинало казаться, что голос у Страшилки становится каким-то иным, и вообще с ним говорит не шепелявая девчушка из мертвой деревни, а кто-то совсем другой — но тоже знакомый. Но затем Ула умолкла, и странное очарование прошло. Рядом с Бойчей по-прежнему была Страшилка, и когда ночью сквозь сон он вновь почувствовал под боком ее горячее тело, то только погладил бедняжку по голове и отодвинулся подальше.
А следующий день начался неожиданно. Тропа стала заметно шире, деревья расступились, и глазам открылась огромная поляна, скорее — целое поле, покрытое высокой травой. За полем был снова лес, но другой — пониже, да и пореже. К тому же дорога расходилась, и не надвое, а натрое.
Пришлось сделать привал. Войчемир с надеждой поглядел на Улу, но девчушка только развела руками — не хуже самого Ужика. За свою короткую жизнь она почти не покидала родное село и этих мест совсем не знала. Итак, приходилось думать самому.
Войчемир выбрал бугор повыше и принялся изучать окрестности. Нужная дорога должна вести Прямиком на полдень, но где этот самый полдень находится, ясности не было. Еще в Ольмине Войчу учили этому хитрому искусству, и теперь самое время было вспомнить. Но, увы, ни мха, который должен расти с полуночной стороны, ни веток, что длиннее как раз со стороны полуденной, обнаружить не удалось. Точнее, и мох, и ветки имелись, но росли они как-то не в том порядке. Войчемир вспомнил, что в середине дня солнце — Небесный Всадник — находится как раз на полдне. Но наступила ли эта середина, а если нет, то когда наступит, сказать было трудно. Конечно, можно и не заниматься подобными сложностями, а просто ткнуть указующим перстом в одну из дорог, но случай был явно не тот. Этак можно вместо Акелона попасть прямиком к ограм! И хорошо, если только к ограм.
Войча спустился с бугра и хотел уже обратиться к своим спутникам с соответствующей моменту речью, но тут заметил, что недотепа-Ужик копается в своей дурацкой котомке. Это случалось нечасто, и Войча решил подождать. Тем временем Ужик извлек из котомки деревянную чашку и что-то маленькое, похожее на иголку.
— Полуночник, — сообщил он и стал смотреть куда-то в сторону.
Нельзя сказать, что эта краткость пришлась Войче по душе, но он уже привык к чудачествам своего странного спутника. Войчемир взял чашку и принялся ее разглядывать. Чашка как чашка, обычная, даже не крашеная. Вот иголка, та действительно выглядела как-то по-особому. Она была длинной, тяжелой и имела небольшой деревянный ободок, вроде колечка. Оставалось спросить недомерка, к чему вся эта ерунда, как вдруг в голове забродило что-то знакомое. Хальг Лодыжка как-то рассказывал… Точно! Где-то в Скандии есть Полночь-камень, и если рядом положить иголку, а потом эту иголку опустить в чашку…
Войча чуть не подпрыгнул от восторга, но вовремя сдержался. Нечего потакать этому наглецу! Полуночник — так полуночник, обычное дело.
Оставалось налить в чашку воды и осторожно опустить иголку. Деревянное колечко удержало ее на поверхности, и она завертелась, словно волчок, сначала в одну сторону, потом в другую. . Войча терпеливо ждал. Наконец иголка, дрогнув в последний раз, замерла, указывая на… И тут Войча сообразил, что иголка имеет два конца! Пришлось вновь задуматься. Они идут с полночи, значит…
Наконец тяжкие размышления остались позади, Войча вытер пот со лба и уверенно ткнул пальцем по направлению одной из дорог, как раз той, что была посредине. Воду из чашки он выплеснул, а саму чашку вместе с иголкой вернул Ужику, буркнув: «Не потеряй!». Тот, даже не моргнув, спрятал полуночник в котомку, после чего Войча с легким сердцем велел выступать.
Теперь дорога шла на подъем. Временами приходилось взбираться на невысокие, покрытые редким лесом холмы, и Войча, дабы излишне не утруждать Басаврюка, слезал и шел пешком, разминая ноги. Страшилка, как привязанная, держалась рядом, но в этот день ее словно подменили. Девчушка молчала, то и дело оглядывалась, и даже не отвечала на вопросы Войчемира, который был не прочь поболтать. Разговорить Ужика было невозможно, и Войче оставалось предаваться размышлениям. И было о чем.
Лес заканчивался. За ним, как слыхал Войчемир, находятся загадочные Серые Холмы. Холмы эти ничуть не беспокоили, но вот за ними было то, чего Войча опасался более всего — Змеева Пустыня.
Что это такое, он толком не знал. И неудивительно — об этом вообще мало что ведали в Сав-мате. О Змеях, конечно, говорили много, но такое что лучше и не слушать. Правда, в глубине души Войчемир считал, что страхи эти преувеличены. Конечно, ничего стыдного нет, что худосочный Ужик этих Змеев опасается. Но он, Войчемир сын Жихослава, Кей и потомок Кеев, не должен бояться. Разве не его предок, Кей Кавад, Кей Победитель, запряг Великого Змея в плуг, а после пропахал борозду до самого моря! На такое Войча, конечно, не покушался, но считал, что и Змеи смертны. Особенно когда столкнутся с настоящим альбиром, вооруженным франкским мечом. Впрочем, по поводу оружия у Войчемира были свои соображения.
Он изложил их Ужику у вечернего костра. Ула, по-прежнему мрачная и неразговорчивая, уснула у огня, а Войча, посадив сонного недомерка рядом с собою, повел речь о том, что такое Змеи и как с ними бороться.
Змеев Войча ни разу не встречал — вот уже много лет они не появлялись над Савматом. Но из рассказов старых кметов Войчемир сумел составить ясное и полное представление, о том, что собой представляет эта гадина. А Змей, по мнению Войчи, был именно гадиной — здоровущей змеюкой, крылатой и огнедышащей. Последние два обстоятельства дело осложняли, а вот гадючья природа была на руку. Достаточно ловко взмахнуть мечом — и Змею каюк. Правда, встречались, по словам тех же стариков. Змеи многоглавые, говорящие и даже Змеи-оборотни, но в это не верилось. Зато Войча запомнил одну важную подробность. Живут эти Змеи в болоте, словно жабы, а значит, их там можно подстеречь и накрыть. Проблема, по мнению Войчемира, была не в самих Змеях, а в оружии. Франкский меч при всех его немалых достоинствах был короток. Двуручник! Настоящий двуручник! Вот что требовалось для этого трудного дела.
Ужик появился незаметно, молча склонился над колыбелью, покачал головой и осторожно потянул Войчу наружу. Тот не сопротивлялся. Почему-то вспомнилось Ужиково «Убьем!». Наверное, парень навидался такого, вот и рассудил верно. А что молчит и слова в час по одному цедит, так видать, характер у него спокойный. А может, и не спокойный, просто Ужик боль внутри держит, делиться не хочет.
Между тем, начинало темнеть, и Войча, решив не искушать судьбу, дал команду возвращаться в дом. Закрыв дверь на тяжелый засов, Войчемир положил поблизости заранее приготовленную кучу сосновых лучин, снял с пояса меч, саблю и решил, что готов. Оставалось ждать.
Ночь пришла быстро. За окнами зашелестел) ветер, из близкого леса донеслось уханье филина,) а старый дом наполнился скрипом рассохшегося дерева. Стало холодно — и неуютно. Войча то и дело поглядывал на Ужика, но тот сидел молча, чуть прикрыв глаза, словно собирался спать. Это Войче совсем не понравилось, и он поинтересовался, не думает ли недомерок проспать всю ночь, оставив его одного наедине с «опыром». Ужик покачал головой, но Войчемира это ничуть не успокоило.
— Ты вот чего, — решил он, — расскажи про вас, про рахманов.
Но Ужик лишь развел руками, изобразив полное неведение.
— Ну да, — вздохнул Войча, — сейчас скажешь, что только лягушек ловил!
Недоросток покорно кивнул, соглашаясь. Войчемир махнул рукой и прислушался. Нет, пока ничего подозрительного. Ветер шумит, филин ухает.,.
— Ужик! Ну давай поговорим! Заснем ведь!
— А ты спой…
Войча только моргнул, но затем мысль ему неожиданно понравилась. Пусть «опыр» слышит! Недаром поют перед боем, песня — как вызов.
— Годится! — решил он. — Только петь вместе будем.
— Про медведей?
Оказывается, Ужик не забыл песню про незадачливого охотника. Но Бойче она уже надоела.
— Нет, давай другую. Тоже про охотника. Мы все в Ольмине пели. Она строевая — громкая, не заснем. Только надо зверей вспомнить…
Войча сосредоточился и принялся загибать пальцы: медведь, мышь, тур, рысь, заяц… Кажется, вспомнил.
— Значит так, — распорядился он, — я начинаю, ты подпеваешь. А припев вместе, и погромче.
— Да я петь-то не очень… — вновь развел руками Ужик, но Войчу это только развеселило:
— Так и я — не очень. В строевой что главное? Рот на ширину ножен — и реви, как Идрик-Зверь. Значит так… Песня…
И тут Войчу осенило. Если заменить имя.. — …Про храброго Ужика. Недомерок широко раскрыл глаза, а Войче стало совсем весело. Вообще-то в песне говорилось о храбром Брешике, но уж больно хорошо выходило. Войчемир прокашлялся и грянул:
Ох, пошел наш храбрый Ужик Да за медведем чернобрюхим.
Раз во первый повстречал он Мышь черноголовую.
«Дико диво!» — закричал и…
Храбрый Ужик убежал.
— А теперь про мышь, — распорядился Войчемир и запел следующий куплет:
Ох, пошел наш храбрый Ужик Да за мышью черноголовой.
Во второй раз повстречал он Тура чернорогого…
Привев пели уже вместе, причем Войча заметил, что Ужик тоже вроде как повеселел. Это обрадовало — парень, видать, не из обидчивых.
Следом спели про рысь черноногую, зайца чернобокого, Змея черномордого, затем про коня, про козла, про кочета и даже про волка черноухого (еще в Ольмине Войча поражался — что за зверь такой?). И, наконец, подошли к самому главному:
Ох, как пошел наш храбрый Ужик Да за волком черноухим.
Раз в остатний повстречал он Деву черноглазую.
Ужик не выдержал и засмеялся, Войча — тоже, и припев пропели, давясь от хохота:
«Дико диво!» — закричал и-ичн — Храбрый Ужик убежал!
— А ну, еще раз! — предложил довольный Войча, и припев повторили с неменьшим успехом. Разошедшийся Войчемир хотел запеть все сначала, но внезапно почувствовал, как рука Ужика сдавила его кисть.
— Чего? — не понял он в первый миг, но затем быстро оглянулся — и до него дошло.
— Продолжай говорить! — послышался тихий шепот. Войча кивнул, схватил меч и, став поближе к двери, начал пороть какую-то чушь про Ольмин о том, как Хальг Лодыжка однажды выпил целый кувшин румского вина, а потом всю ночь гонял по двору очумелых кметов, про то, какие уродины ольминские девки, особенно которые из еси… Между тем слух уже работал, и сознание привычно отмечало: ветер, скрип старых досок в доме, уханье филина, будь он проклят, и… шаги, еле слышные, глухие, совсем близко.
«Подманили!» — на миг он почувствовал злое веселье, но тут же одернул себя. Это кто еще кого подманил! Не спеши, альбир, ох не спеши…
Заскрипело крыльцо. Войча расслабил кисть и помотал ею в воздухе, затем покрепче сжал рукоять меча и отступил на шаг, чтобы его не заметили с порога. Если сейчас рухнет дверь… Но тот, кто был уже так близко, не спешил. Войче показалось, что он слышит хриплое, булькающее дыхание, но может, это просто шумело в ушах. И вот снова скрип — шаги удалялись. Ночной гость уходил.
Войчемир еле удержался, чтобы не выскочить следом. Нет, на такое его не взять! Старый прием: я убегаю, а ты — догоняй! Ждать, ждать…
И снова шаги. Гость не ушел, он просто спустился вниз и теперь бродил возле дома. Окна? Войча оглянулся. Нет, если что, они услышат. Что бы сделал он, Войчемир, на месте этого «опыра»?
Ясное дело — не лез бы в дом, а попытался выманить. Ну, попытайся…
И вдруг тишину разорвал громкий лязг, а затем рой — долгий, тоскливый, похожий на волчий. Войчемир даже присел от неожиданности, но тут же хлопнул себя по бестолковой голове. Капкан! Сработало!
— Войчемир! — Ужик бросился вперед, но Войча уже отодвигал засов. Попался, душегуб! Ну, я тебя…
На крыльце он остановился, пытаясь осмотреться. К счастью. Луна уже взошла, и Войча сразу же увидел ночного гостя. Нет, сначала он увидел капкан
— сломанный, чуть ли не скрученный в кольцо. Вырвался! Но думать об этом было поздно— Огромный темный силуэт был уже рядом. Войча выхватил саблю — меч был давно в руке — и засмеялся. Он знал — смех как ничто другое выводит врага из себя. И тут тот, кто пришел за ними, сделал шаг вперед. Лунный свет упал на лицо — нет, на личину, — и Войча на миг окаменел. Желтоватая кожа туго обтягивала череп, резкие складки рассекли щеки, черные пятна легли под глазами. Мертвец! Но глаза — застывшие, недвижные, горели красным огнем, а толстые, налитые кровью губы кривились жуткой гримасой. И руки — огромные, волосатые, с длинными желтыми когтями…
Первый удар Войча пропустил. Он лишь почувствовал, как что-то обрушилось на правую руку, а в следующий миг с удивлением понял, что меч лежит на земле. Раздумывать над этим не было времени. Сабля! Войча сделал резкий выпад и вдруг увидел, что проклятый «опыр» схватил саблю за лезвие. Короткий сухой треск — и в руке у Войчи остался лишь эфес с жалким обломком клинка. Войчемир попытался отскочить, но упырь оказался проворнее. Рука с зажатым в ней обломком сабли метнулась вперед, и левое плечо словно окатили кипятком. Войчемир упал, перекатился и вскочил, успев подхватить с земли меч. Оставалось размахнуться…
Но рубить было некого. Тот, кто пришел за ними, исчез. Войча сделал несколько неверных шагов, чувствуя, как подкашиваются ноги, затем зажал рану на плече ладонью и опустился в высокую мягкую траву
— Эх, Зайча, голова — два уха!
Голос Ужика прозвучал откуда-то издалека. Войчемир почувствовал, как его поднимают и волокут на крыльцо. Он еще слабо удивился, кто это смог его поднять, не Ужик же в самом деле! Затем чьи-то руки разорвали рубашку на плече…
— Перетянуть… чем-то… — пробормотал Войча, запоздало соображая, что проклятый упырь подранил его крепко, и бедолага-Ужик остается без присмотра.
— Лежи, лежи… — Ужик между тем что-то делал с его плечом, но что именно, Войчемир сообразить уже не смог. Накатила слабость, затем в глазах замелькали разноцветные огоньки, и все покрыла тьма…
— Вставай, уже утро!
Войча дернулся, привстал и открыл глаза. Да, уже утро. Яркие солнечные лучи пробивались сквозь ставни, сквозь рассохшиеся доски двери, и мертвый дом теперь выглядел совсем по-другому: уютно и даже весело. Ужик сидел у стола, а на столе красовались четыре жареные рыбины.
— Лопай! Тебе нужно, — недомерок кивнул на рыб. Войча послушно встал, направился к столу и туг только вспомнил — ночь, страшная мертвая личина, поломанная сабля… Плечо! Он же ранен! Рука полезла к ране, но вместо повязки Войча почувствовал что-то странное. Еще не веря, он шагнул к свету…
— Матушка Сва! Как же…
Повязки не было. Не было и раны, даже шрама не осталось — лишь розовая полоска на том месте, куда его ударил «опыр»,
— Матушка Сва.., — повторил Войчемир, после чего сел на лавку и, ни о чем не думая, занялся рыбами. По крайней мере, с рыбами все ясно. Недомерок наловил их своим дурацким крючком… Интересно все же, когда? Ночью?
— Ужик… — растерянно проговорил Войча и умолк. На большее его не хватило.
— Ешь, ешь! — подбодрил недомерок. — Сейчас за упырем пойдем!
— Упырем! — Войча вскочил, но тут же вновь опустился на скамью. — А он… Не возвращался?
Ужик ничего не ответил, и Войчемир принялся вновь вспоминать. Эх, таки подловили его! Как желторотика подловили! Но откуда было знать, что «опыр» руками за клинок хватается! Стоп! Кто же его, болвана раненого, в дом притащил? И что с раной? Ведь так не бывает…
Но тут же Войча понял: бывает. И на все его вопросы ответ очень простой. Вот он, ответ, сидит, Даже в его сторону не смотрит!
— Ужик, ты… В общем, я…
— Да ладно' — Ужик даже поморщился. — В следующий раз из дому не выскакивай!
— Ну… — Войча задумался, — А как же его, опыра этого, достать? Ведь спрятался он, поди теперь найди! Собаку бы по следу пустить, да откуда тут собака?
— Эх, Зайча, Зайча… — Ужик лишь головой покачал. — Капкан-то зачем ставили?
— Капкан? Но ведь опыр вырвался! И тут Войчу осенило:
— Так у него же нога пробита! Кровь! И рукой он за саблю взялся! Мы же его по крови найдем!
Ужик никак не реагировал, и Войчемир почувствовал себя последним дураком.
— А ты тоже хорош, Урс! Объяснил бы все сразу! Ишь, умный!
Но ругаться сразу же расхотелось. Да, недомерок оказался кругом прав. И главное — плечо. Выходит, он не только лягушек у Патара ловил? И тут Войча сообразил, что вновь забыл поблагодарить своего странного спутника. Но слова не шли. Похоже, Ужик вовсе и не ждал благодарности…
Кровавый след начинался сразу же за порогом, Крови было много — как будто истекал кровью целый бык. Затем пятна стали меньше и реже, но все равно след был явный и вел он прямиком в лес.
Шли долго. Похоже, упырь пытался кружить, сбивать со следу, но слишком велика была рана — почерневшие пятна вели дальше, дальше, и вот, наконец, глазам открылась небольшая полянка.
— Тут — кивнул Ужик, став очень серьезным. — Смотри.
Войча кивнул — посреди поляны возвышалась куча свежей земли. Ужик, заранее захвативший с собой найденную в доме лопату, немного постоял, словно к чему-то прислушиваясь, а затем вонзил лопату в землю.
— Я сам — Войча, хотя и чувствовал себя слабым после случившегося, решил не сдаваться. Все-таки он — Кеев альбир! Хватит с Ужика и вчерашнего…
Впрочем, копать почти не пришлось. Вскоре лопата глухо ударила о дерево. Гроб… Точнее, целая домовина, вырубленная из огромного ствола. Войча нахмурился, достал меч и кивнул Ужику.
Крышка поддалась легко. Войчемир подошел ближе…
…Кровь. Она была всюду — на деревянных стенках, на потемневшем кафтане с медными бляшками, на страшном мертвом лице. Теперь, при свете дня, оно уже не казалось бледным. Кожа набухла красным, ярко горели пунцовые губы, а из-под полуприкрытых век медленно проступали маленькие красные капельки. И тут веки дрогнули. Мертвые глаза взглянули прямо на Войчемира, и он невольно отшатнулся.
— Как его? Куда?
Вопрос был не слишком понятен, но Ужик сообразил.
— Сначала — в сердце. Затем — голову… Внезапно послышалось рычание — негромкое, полное бессильной ненависти. Мертвое тело дернулось, руки с желтыми когтями стали подниматься…
— Назад! — крикнул Войча, соображая, что они рано успокоились. Ужик попытался отойти, но не успел. Упырь с неожиданным проворством рванулся вперед. Миг — и огромные ручищи с кривыми желтыми когтями сомкнулись на горле. Ужик захрипел и пошатнулся.
— Ах ты! — растерянность длилась недолго самую малость. Войча подскочил и, тщательно примерившись, дабы не зацепить недомерка, всадил меч в спину «опыра». Послышался глухой рев, чудище дрогнуло, но не отпустило свою жертву. Войчемир стиснул зубы и ударил вновь. После третьего удара упырь затих. Смертельная хватка разжалась, чудовище пошатнулось и грузно рухнуло на землю. Войча перевел дух и, точно прицелившись, отсек голову. Страшные глаза медленно закрылись.
— Говорил мне Патар… — голос недомерка звучал хрипло. Ужик сидел на траве, морщась и массируя шею.
— Чтоб к опырам не лазил? — поинтересовался Войча, убедившись, что с заморышем ничего страшного не случилось.
— Вроде… А ведь ты мне, Зайча, жизнь спас! Слова недомерка прозвучали странно. Войчемиру почудилось, что его спутник испытывает не вполне понятную благодарность, а нечто совсем иное. Ужик был удивлен, даже поражен. А вот чем — понять было сложно. Не тем же, что он, Кей Войчемир, выручил этого недомерка!
Но думать об этом было не ко времени. Огромная туша упыря лежала у разрытой могилы, и с ней следовало что-то делать.
— Хворост, — негромко подсказал Ужик. — Сожжем…
Хворост пришлось носить самому Ужику. Войча был еще слишком слаб и предпочел просто посидеть на травке. В голове слегка шумело, в висках стучала кровь, но на душе было легко. Все-таки прищучили нелюдя! Расскажешь кому — не поверят! А Ужик, Ужик-то каков! Да и сам он, Войчемир, по всем статьям — герой!
Тяжелое тело пришлось укладывать на кучу хвороста вдвоем. Войча собрался с силами и притащил целую сухую березу. Ужик собрал немного высохшего мха и достал огниво.
Горячий воздух заструился над поляной. Черный труп корчился в огне, и Бойче все казалось, что «опыр» вот-вот встанет. Несколько раз пришлось подкидывать дрова, но, наконец, все было кончено.
— Все? — с надеждой спросил Войча, но Ужик покачал головой и поманил его куда-то в лес.
…На маленькой поляне лежали трупы. Почти все уже успели обратиться в прах. Желтые черепа равнодушно скалились, а по костям деловито бегали рыжие муравьи. Объяснений не требовалось, и Войча лишь вздохнул. Скольких загубил, проклятый! И тут он заметил, что Ужик стоит возле одного из скелетов — самого маленького, почти детского…
— Гляди…
Вначале Войчемир ничего не понял. Белокурые волосы, лоскутья того, что было когда-то скромным платьем, нитка синих стеклянных бус… И тут Войча почувствовал, как его собственные волосы встают дыбом. Страшилка! Если бы он не видел ее еще вчера живой и здоровой… Но… Как же это?
Он опустился на корточки и покачал головой, Даже бусы такие — точь-в-точь! Разве что зубы на месте… Его передернуло, и Войча поспешил отойти в сторону.
— Ей не рассказывай, — негромко проговорил Ужик.
— А… Может, сестра… — начал Войча и только рукой махнул. Слишком много непонятного свалилось на бедного парня за последние дни.
Первое, что они услыхали, вернувшись в село, был топот копыт, а затем знакомый голос:
— Дяденька! Дяденька! Вы живы!
Та, над чьим скелетом они стояли полчаса назад, как ни в чем не бывало шла по улице, ведя в поводу Басаврюка. Ложок неторопливо трусил сзади.
Оставалось принять строгий вид, что Войча и сделал:
— А кто тебе разрешил сюда приходить? Трепки захотела?
У Войчемира слова редко расходились с делом. Левое ухо Страшилки оказались крепко зажатым, после чего Войчемир выломал длинный гибкий прут.
— Ай, дяденька, не надо! Не надо, больно! Больно еще не было, но стало бы, если б Войча не заметил, что все платье Страшилки почему-то мокрое — как и конские бока.
— Ты чего? — поразился он. — Вброд шла?
— Да… — Ула шмыгнула носом. — Мостик… Ненадежный очень… Не бейте, дяденька! Я за вас так боялась! И за себя боялась! В лесу так страшно!
В конце концов прут был выброшен за ненадобностью, и Войча заявил, что они тут же выступают. Он даже был рад, что непослушная Страшилка поспешила в село — не надо возвращаться. Значит. можно уходить — и поскорее.
Солнце светило ярко, лес весело шумел птичьими голосами, и дорога, а точнее широкая лесная тропа, вела прямо на полдень. Войча ехал, не оглядываясь. Его то и дело тянуло пришпорить Басаврюка, и он еле сдерживался, вовремя вспоминая об Ужике и Страшилке, которые, словно сговорившись, не желали ехать верхом. Атак хотелось поскорее оставить за спиной проклятое место, где еще тлели угли страшного костра! Слава Соколу, обошлось… Впрочем, обошлось ли? Войча то и дело косился на Страшилку, не зная, что и думать. В конце концов он решил на время забыть о желтых костях, по которым ползали проворные муравьи. Может, и вправду почудилось…
Итак, забот хватало, и Войча весь день был необыкновенно молчалив. Об Ужике и говорить нечего, из него и в обычный день слово вытянуть мудрено. Зато Ула болтала за всех троих— Вначале она попыталась подробно расспросить об «опыре», но суровый Войча расспросы пресек, сообщив лишь, что упомянутого «опыра"> больше нет и поминать его незачем. Но это Страшилку не смутило. Пристроившись рядом с теплым боком Басаврюка, она как и раньше не шла, а бежала вприпрыжку, На ходу задавая бесконечные вопросы то о том, то об этом. Причем обращалась она исключительно к Войче, словно Ужика рядом и не было.
Войчемир отвечал односложно — не до вопросов было, но к вечеру незаметно для себя разговорился. Вышло как-то так, что он рассказал странной девчушке буквально обо всем, что знал — о далеком Ольмине, о Хальге Лодыжке, о славном Кей-городе и, конечно, о своих родичах — суровом Рацимире, горячем, вспыльчивом Валадаре, о мальчишке-Уладе и милой сетренке Кледе. И, конечно, о братане Сварге, с которым сошелся особо и даже ездил к нему в далекий Коростень, что находится где-то у Косматого на куличках. Тут Бойче вспомнилось, что братан Рацимир говорил, будто у волотичей неспокойно, но он поспешил успокоить себя, а заодно и Страшилку, заверив, что Сварг живо со всем разберется, и не такой он человек, чтоб у него кто-то там бунтовал.
Трудно сказать, что из всего этого поняла Ула, но слушала она жадно, то и дело переспрашивая и не забывая восхищаться Войчемиром, то есть, конечно, «дяденькой», который «такой сильный, такой смелый», что даже «опыра угрохал». Почему именно «угрохал», а не «прикончил» или хотя бы «прибил», Войча так и не понял. Слушать такое было приятно, это тебе не Ужик, который разве что «Зайчей» обзовет! И Войчино сердце начало потихоньку таять. Всем хороша девчушка — шустрая, с пониманием, вот только страшна. Эх, Страшилочка…
А поздно вечером, когда костер уже догорал, а зануда-Ужик улегся спать, накрывшись с головой своим дурацким плащом, Ула стала рассказывать сама. Она говорила о лесе, в котором прожила всю жизнь, о глухих чащах, где по вечерам слышен тихий звук таинственной свирели, об утреннем тумане, в котором исчезают навы, о глубоких омутах, куда лучше вообще не приближаться, о лесных источниках, чья вода может подарить вечную молодость… Войча слушал как зачарованный, и ему начинало казаться, что голос у Страшилки становится каким-то иным, и вообще с ним говорит не шепелявая девчушка из мертвой деревни, а кто-то совсем другой — но тоже знакомый. Но затем Ула умолкла, и странное очарование прошло. Рядом с Бойчей по-прежнему была Страшилка, и когда ночью сквозь сон он вновь почувствовал под боком ее горячее тело, то только погладил бедняжку по голове и отодвинулся подальше.
А следующий день начался неожиданно. Тропа стала заметно шире, деревья расступились, и глазам открылась огромная поляна, скорее — целое поле, покрытое высокой травой. За полем был снова лес, но другой — пониже, да и пореже. К тому же дорога расходилась, и не надвое, а натрое.
Пришлось сделать привал. Войчемир с надеждой поглядел на Улу, но девчушка только развела руками — не хуже самого Ужика. За свою короткую жизнь она почти не покидала родное село и этих мест совсем не знала. Итак, приходилось думать самому.
Войчемир выбрал бугор повыше и принялся изучать окрестности. Нужная дорога должна вести Прямиком на полдень, но где этот самый полдень находится, ясности не было. Еще в Ольмине Войчу учили этому хитрому искусству, и теперь самое время было вспомнить. Но, увы, ни мха, который должен расти с полуночной стороны, ни веток, что длиннее как раз со стороны полуденной, обнаружить не удалось. Точнее, и мох, и ветки имелись, но росли они как-то не в том порядке. Войчемир вспомнил, что в середине дня солнце — Небесный Всадник — находится как раз на полдне. Но наступила ли эта середина, а если нет, то когда наступит, сказать было трудно. Конечно, можно и не заниматься подобными сложностями, а просто ткнуть указующим перстом в одну из дорог, но случай был явно не тот. Этак можно вместо Акелона попасть прямиком к ограм! И хорошо, если только к ограм.
Войча спустился с бугра и хотел уже обратиться к своим спутникам с соответствующей моменту речью, но тут заметил, что недотепа-Ужик копается в своей дурацкой котомке. Это случалось нечасто, и Войча решил подождать. Тем временем Ужик извлек из котомки деревянную чашку и что-то маленькое, похожее на иголку.
— Полуночник, — сообщил он и стал смотреть куда-то в сторону.
Нельзя сказать, что эта краткость пришлась Войче по душе, но он уже привык к чудачествам своего странного спутника. Войчемир взял чашку и принялся ее разглядывать. Чашка как чашка, обычная, даже не крашеная. Вот иголка, та действительно выглядела как-то по-особому. Она была длинной, тяжелой и имела небольшой деревянный ободок, вроде колечка. Оставалось спросить недомерка, к чему вся эта ерунда, как вдруг в голове забродило что-то знакомое. Хальг Лодыжка как-то рассказывал… Точно! Где-то в Скандии есть Полночь-камень, и если рядом положить иголку, а потом эту иголку опустить в чашку…
Войча чуть не подпрыгнул от восторга, но вовремя сдержался. Нечего потакать этому наглецу! Полуночник — так полуночник, обычное дело.
Оставалось налить в чашку воды и осторожно опустить иголку. Деревянное колечко удержало ее на поверхности, и она завертелась, словно волчок, сначала в одну сторону, потом в другую. . Войча терпеливо ждал. Наконец иголка, дрогнув в последний раз, замерла, указывая на… И тут Войча сообразил, что иголка имеет два конца! Пришлось вновь задуматься. Они идут с полночи, значит…
Наконец тяжкие размышления остались позади, Войча вытер пот со лба и уверенно ткнул пальцем по направлению одной из дорог, как раз той, что была посредине. Воду из чашки он выплеснул, а саму чашку вместе с иголкой вернул Ужику, буркнув: «Не потеряй!». Тот, даже не моргнув, спрятал полуночник в котомку, после чего Войча с легким сердцем велел выступать.
Теперь дорога шла на подъем. Временами приходилось взбираться на невысокие, покрытые редким лесом холмы, и Войча, дабы излишне не утруждать Басаврюка, слезал и шел пешком, разминая ноги. Страшилка, как привязанная, держалась рядом, но в этот день ее словно подменили. Девчушка молчала, то и дело оглядывалась, и даже не отвечала на вопросы Войчемира, который был не прочь поболтать. Разговорить Ужика было невозможно, и Войче оставалось предаваться размышлениям. И было о чем.
Лес заканчивался. За ним, как слыхал Войчемир, находятся загадочные Серые Холмы. Холмы эти ничуть не беспокоили, но вот за ними было то, чего Войча опасался более всего — Змеева Пустыня.
Что это такое, он толком не знал. И неудивительно — об этом вообще мало что ведали в Сав-мате. О Змеях, конечно, говорили много, но такое что лучше и не слушать. Правда, в глубине души Войчемир считал, что страхи эти преувеличены. Конечно, ничего стыдного нет, что худосочный Ужик этих Змеев опасается. Но он, Войчемир сын Жихослава, Кей и потомок Кеев, не должен бояться. Разве не его предок, Кей Кавад, Кей Победитель, запряг Великого Змея в плуг, а после пропахал борозду до самого моря! На такое Войча, конечно, не покушался, но считал, что и Змеи смертны. Особенно когда столкнутся с настоящим альбиром, вооруженным франкским мечом. Впрочем, по поводу оружия у Войчемира были свои соображения.
Он изложил их Ужику у вечернего костра. Ула, по-прежнему мрачная и неразговорчивая, уснула у огня, а Войча, посадив сонного недомерка рядом с собою, повел речь о том, что такое Змеи и как с ними бороться.
Змеев Войча ни разу не встречал — вот уже много лет они не появлялись над Савматом. Но из рассказов старых кметов Войчемир сумел составить ясное и полное представление, о том, что собой представляет эта гадина. А Змей, по мнению Войчи, был именно гадиной — здоровущей змеюкой, крылатой и огнедышащей. Последние два обстоятельства дело осложняли, а вот гадючья природа была на руку. Достаточно ловко взмахнуть мечом — и Змею каюк. Правда, встречались, по словам тех же стариков. Змеи многоглавые, говорящие и даже Змеи-оборотни, но в это не верилось. Зато Войча запомнил одну важную подробность. Живут эти Змеи в болоте, словно жабы, а значит, их там можно подстеречь и накрыть. Проблема, по мнению Войчемира, была не в самих Змеях, а в оружии. Франкский меч при всех его немалых достоинствах был короток. Двуручник! Настоящий двуручник! Вот что требовалось для этого трудного дела.