Валентинов Андрей. Вернусь не я (Диомед, сын Тидея - 2)

   - Так что там впереди? Гарпия?
   А по ночам (тепло здесь спать, хоть без плаща на землю падай!) - звездный огонь с черных глубоких небес. Лежи, руки за голову закинув, считай огоньки под меднокованой твердью.
   ...Чем дальше от Ахайи, от Лилового моря, от родного Номоса - тем спокойнее на душе. Словно и вправду я-прежний, сирота с Глубокой улицы, ванакт-наемник на чужом троне, остался где-то там, у нелепых пергамских стен. Ушла боль, растворилась среди желтого простора, и даже Амиклу можно вспоминать без грусти, даже маму. Словно не со мною это было, словно случилось все в века допотопные, в чужой чьей-то жизни - славной, хорошей, но чужой. И будто нет уже Диомеда Тидида, а по ровной хеттийской дороге, по земле Светлых Асов, едет Дамед-ванака, Дамед-бог...
   - Горек глоток из чужого колодца!
   Хей-я!Хей-я!
   Тленом разит запах хлеба чужого!
   Хей-я!Хей-я!
   ...И вправду, наше Эхо, пугливая нимфа, здешнему даже не сестра младшая. Хоть и быстро едем, никого вперед не пропускаем, а хеттийское Эхо начеку. Узнают! Узнают, кланяются, иногда на колени бухаются. "Дамед-ванака! Дамеда-давус!" А ведь "давус" по-хеттийски "бог" и есть!
   Одно плохо: не угнаться нам за здешним Эхом. А ведь впереди - Гарпия, перекресток, самый важный, самый опасный. Перекресток - и крепость на холме.
   - Солнце чужое огнем обжигает!
   Хей-я!Хей-я!
   Небо чужое - могильные плиты!
   Хей-я! Хей-я!
   - Мантос?
   - Все понимаю, Диомед-родич, все вижу. Ночью пойду, да. Сам пойду, ванакт! Сам пойду, Фремонида возьму, брата своего возьму, племянника возьму. Не подведем, ванакт Диомед! Тихо резать будем, тихо душить будем, зарежем, задушим - ворота откроем. Не пойдем даже - поползем, змеями поползем, ящерицами...
   Змеи и ящерицы ползут в ночь...
   Искусство войны - искусство богов. Боги повелевают людьми. Боги посылают людей на смерть...
   * * *
   Эй, куреты! Провожаем в дальний путь свою родню! Пусть дорога будет легкой из чужбины в отчий край! Хо-о-о-о! Хой!
   Как же им домой добраться, как их душам путь найти? Мы польем вином дорогу, кровью вражеской польем! Хо-о-о-о! Хой!
   . Плохо гибнуть на чужбине, от родных огней вдали! Еще хуже киснуть дома да без славы помереть! Хо-о-о-о! Хой!
   Что же им сказать в Авде, нашим пращурам сказать? Пусть гордятся нами предки, пусть к себе с победой ждут! Хо-о-о-о! Хой!
   - Э-э, ванакт! Там такое, ванакт! На коня садись, поехали, посмотреть тебе надо, да!
   Пора выступать, погребальные костры залиты вином, серой гарью дымит мертвая крепость, дорога пуста... Да только вид у Мантоса-старшого уж больно странный. Вроде бы ехал себе, ехал чернобородый (по южной дороге, что к морю Зеленому ведет, я его направил - для пущего бере-жения), а у дороги той - гора золотая. И радость (гора! золотая!), и жалко, сотой доли не унести.
   - Не хеттийцы? - поинтересовался я на всякий случай, на конскую спину садясь.
   - Э-э-э-э! Зачем хеттийцы, ванакт? Тебе нужны хеттийцы? Мне нужны хеттийцы? Нам нужны хеттийцы? Поспеши, ванакт, поспеши, родич! Ай, поспеши!
   А в черной бороде - широкая улыбка. Видать, велика та гора золотая!
   Ну, если "ай!"...
   Я не ошибся - гора. Не золотая, конечно. И даже не красная - обычная, серая, в негустом кустарнике, словно у нас в Этолии. К горе дорога ведет, за камни цепляется, а в горе - дыра черная, перед дырой вроде как площадка ровная, гладкая. Хотел спросить - не успел. Подмигнул мне старшой - и остальные гетайры, что со мною увязались, подмигнули, языками прицокнули.
   - Ай, не скажем! Ай, сам посмотри, родич!
   Крут подъем, да невелик, вот уже и площадку видать, и каменные личины, что в скальную плоть врезаны (то ли все те же львицы, то ли кто еще, не разобрать), и колонны по бокам. Видать, храм! Видел я уже такие - и у нас, и тут, у хеттийцев...
   Тогда почему "ай"? Хотел переспросить, вновь вперед поглядел. Раздумал.
   Понял.
   Девчонки. Девочки. Девушки. Девицы...
   Ай!
   ...В белых накидках, в золотых ожерельях, в блистающих цветными каменьями браслетах, в диадемах серебряных. И просто так тоже - без всего этого, лишь в венках из цветов. На личиках юных, белых, смуглых, курносых, губастых, тонкогубых - улыбки. Никак рады?
   Ай!
   Протер я глаза, себе не веря, а мои гетайры уже с коней слезли, тоже улыбаются, бороды свои черные оглаживают. Не испугались девчонки, ближе подошли, руки в браслетах к небу жаркому подняли. Запели - весело, дружно. Да так запели, что тут же подпевать захотелось. Сверкнул Фремонид-гетайр уцелевшим глазом, шлем кожаный снял, к самой высокой да красивой подошел, поклон отдал. Звякнули браслеты, протянули тонкие руки венок - прямо на Фремонидову буйную голову.
   Тут только и очнулся я. Очнулся, байку, которую мне когда-то Любимчик поведал, вспомнил. Мол, живут в Океане чудо-девы, Сирены-Певуньи, да только опасно возле тех Сирен даже мимо проплывать...
   - Храм это, родич, понимаешь! - жарко зашептал мне в ухо Мантос. - Бог тут такой хороший, девочек собирает, самых красивых, самых добрых, самых...
   Не договорил. Облизнулся. Сглотнул.
   А девчонки допели, ближе подошли, вновь браслетами звякнули.
   - Ма-Инарас! Ма-Инарас! Ма! Ма! Ма!
   Понял я - худо дело. Еще раз запоют - и останусь я без моих гетайров.
   Что должен делать воевода, когда войско в бегство ударилось? Правильно вместе с ними бежать, "Заманивай, братцы!" кричать... Шагнул я вперед, улыбнулся.
   - Радуйтесь, красивые! Великое Солнце! ("Радуйтесь" - это по-нашему, а "Солнце", понятное дело, по-хеттийски.)
   - Солнце, Великое Солнце! - заулыбались в ответ. - Ма! Ма-Инарас!
   А вот и венок! Пора шлем снимать...
   - Спасибо, красивые! А вы куда? Наз-з-зад! Последние слова, ясное дело, уже по-этолийски. И не красавицам.
   - Назад, говорю! Поклониться! Улыбнуться! И - вниз! Стон к небесам вознесся. Тяжелый, протяжный...
   - Э-э, ванакт! Э-э, родич! Э-э, Диомед!
   - Отставить! - выдохнул я, не оборачиваясь и девчонкам улыбаясь. - Только вас тут не хватало, обормотов! Ишь, когти распустили, орлы плевронские!.Девчонок не обижать!
   - Так по согласию же, родич! По согласию!
   Я только рыкнул (негромко, дабы красавиц не испугать). Знаю я это куретское "по согласию"!
   И снова - стон к небесам. Хотел я повернуться, чтобы ясность-полную навести, - да опоздал. Самая красивая, в диадеме да в ожерелье, уже рядом. Улыбается.
   - Радуйся, Дамед-ванака! Не прогоняй своих друзей. В доме Ма-Инарас всегда гостям рады!
   (А за спиной моей уже не стон, вздох радостный.)
   - Спешим, уважаемая, - пожал я плечами. - Мои... э-э-э... друзья хотят лишь поклониться твоему великому богу, спасибо сказать да удачи попросить.
   - Моему богу? - В глазах под длинными ресницами - изумление. - Ма-Инарас богиня, а не бог, и не наша - ваша, из земли Ахиява. Десять лет назад ОНА сюда пришла, собрала нас всех, ОНА самая лучшая, самая добрая. Вы ЕЕ любите, мы ЕЕ любим. И ОНА всех нас любит!
   ...Плеснула невидимая река, черным крылом Таната зашелестела - рядом, совсем рядом.
   - Кто? Кто ОНА?
   - Она? - удивленно дрогнули длинные ресницы. - Великая Киприда! Великая Атроди... Афродита! Пенно... Пеннорожденная! Ма-Инарас!
   ...Мраморная крошка сыпалась, падала на гладкий скользкий пол. Но из-под камня, из самой глубины, все так же проступало ее имя.
   АМИКЛА
   Я понял - это не писали. Вернее, писали не люди...
   - Воля богини! Воля богини, ванакт! Раз в несколько лет мы приносим жертву... Кровавую жертву. Только по жребию, только тех, кто сам согласится...
   Я открыл глаза и посмотрел в небо, в белесое хеттийское небо, безоблачное, ясное. Значит, ТЫ уже здесь, Косоглазая Убийца? ТВОЯ Грибница - даже тут, посреди Азии? Здесь тоже - по жребию? Или всех подряд - на алтарь, на кровавый мрамор? Ведь ТЫ же ВСЕХ любишь, правда?
   Что-то говорила жрица - испуганно, быстро, что-то шептал на ухо Мантос, но я уже не слышал, не понимал, не хотел понимать, чужие слова скользили мимо, мимо...
   Помнишь мою клятву, Пеннорожденная? Помнишь мою кровь? Амикле уже все равно, зато не все равно мне, Диомеду Тидиду, Дамеду-ванаке. Дамеду-богу!
   МНЕ!
   - Где? Где ОНА? Веди!
   Золотой лик улыбался, золотые руки тянулись ко мне, золотые груди топорщились острыми сосками. Я отступил на шаг, сцепил зубы, всмотрелся.
   ...Идол на невысоком белом камне, за ним - украшенный цветами алтарь, по бокам - тоже идолы, только совсем маленькие, на каменных стенах узорные фрески, по углам - бронзовые светильники горячим маслом дышат, стараются. Хорошо устроилась, Киприда, богиня Любви, кровавая убийца! Удобно! Думаешь, здесь, в сердце горы, до тебя не доберутся?
   Я не доберусь?
   Чуть сзади удивленно дышали мои гетайры. Перепуганные девчонки столпились у стены. Они не догадывались, все еще не догадывались... Я поглядел прямо в мертвые золотые глаза, оскалился, обернулся.
   - Фремонид! Секиру!
   ...Секиру нам подарили шардана - тяжелую, густой черной бронзы. Вовремя!
   Недоумевающий гетайр моргнул единственным глазом, шагнул ближе. Мои пальцы сжали плотное полированное дерево...
   - Нет! Не-е-е-ет! Не-е-е-е-е-е-ет! Крик - отчаянный, полный ужаса. Крик, слезы на глазах. Девчонки бросились вперед - ко мне, к своей богине...
   - Дамеда! Дамеда-ванака! Не надо! Ма-Инарас добрая! Добрая, хорошая! Не надо! Нет! Не-е-ет!
   Я сжал секиру, отступил еще на полшага...
   - Не смей! Не смей! Она добрая! Не на-а-а... Нахмурились гетайры, ближе ко мне подступили. Легли пальцы на рукояти мечей.
   Не успели...
   - Не трогай ЕЕ, злой Дамед-бог! Девочка - самая маленькая, босоногая, в венке из горных цветов.
   - Злой! Злой!
   В неярком свете горящего масла блеснуло лезвие - тонкое лезвие хеттийского кинжала в тонкой детской ручонке.
   - Зло!.. .
   Опустил Мантос-гетайр меч. Тихо стало вокруг. Как на Поле Камней. Как в могиле.
   ...Под моими пальцами - теплая кровь. Под моими пальцами - теплая кожа. Теплая, холодеющая с каждым мигом. Жилочка на шее уже не билась...
   Встал, поглядел в гаснущие, полные ужаса детские глаза. Поклонился.
   Прости!
   Отвернулся.
   - Мантос! Все здесь уничтожить! Все! Ты понял меня? Понял?!
   Думал, переспросит, возразит. Смолчал. Не стал спорить со своим родичем. С ванактом. С Дамедом-богом.
   Со МНОЮ.
   ...И никто не стал. Даже ОНА, косоглазая тварь, золотая уродина. Лишь в пустых глазницах - странный отблеск. Страха? Гнева?
   Дамед-бог презирал ЕЕ страх. Дамед-бог смеялся над ЕЕ гневом. Секира ударила прямо по глазам. По ЕЕ глазам...
   Плещет, плещет...
   - Эй, Тидид, что случилось-то? Ты же черный весь! Ты же меня чернее!
   - Басилей Эвриал Трезенский! Какие чудища впереди?
   - Но, Тидид... ванакт... Медуза впереди, а за нею - Бриарей, да только...
   - Отставить, басилей! Выступаем! Немедленно!
   - Э-э, брат Диомед! Не грусти, брат Диомед! Лучше скажи, почему так выдумал? Медуза, понимаешь, Бриарей, понимаешь! Сильно страшно чтобы было, да?
   - Медуза, Фоас, - это и вправду страшно. Мост через Марасантию* - если не прорвемся, сгинем, там ведь горы вокруг. А Бриарей...**
   *Марасантия (ныне - Кызыл-Ирмак)- река на территории современной Турции, делит ее на западную и восточную части. Впадает в Черное море.
   **Бриарей - Хаттуса, столица Царства Хеттийского.
   - Хе! Знаю! Сто рук, сто ног, все хватает, всех душит, да?
   - Точно! Так и хеттийцы - сотни лет в сто рук хватали. А мы их по рукам ка-а-ак!..
   - Ва-а-ах!
   Хаттуса!
   АНТИСТРОФА-II
   Солнцеликий Истанус, сын Сиусумми-Света, в это утро был робок. Не бог соглядатай.
   Золотое Око так и норовило спрятаться за невесть откуда взявшиеся тучки, словно бог боялся ступить на белесое хеттийское небо в славе своей, бросить яркие лучи на плоские черепичные крыши, на золоченые колонны храмов, на высокие зубчатые стены. Прятался бог, всесильный, всемогущий Истанус, громоздил облачный щит и только изредка выглядывал-поглядывал, все еще не веря, но уже страшась.
   Мы удивили ТЕБЯ, Солнцеликий? Напугали? Так прячься, Истанус, закрывай всевидящее Око, ТЕБЕ уже не помочь ТВОИМ сыновьям, не вступиться за них. Поздно перепоясывать чресла, копить оружие, идти в бой...
   - Ванакт! Он говорит...
   - Слышу.
   Опускать глаза не хотелось. Еще успею! Успею увидеть золотой огонь бессильно распахнутых ворот, изумленные глаза каменных львиц, перепуганные взгляды очумелых стражников. Успею!
   Львиные ворота. Почти как в Микенах, в далекой Ми-касе, когда-то склонившей выю перед мечами Сыновей Солнца. Далеко протянула лапу хеттийская Львица! Знала ли она, впиваясь когтями в плоть Ахиявы, что наступит этот день, наступит это утро...
   - Переведи: я клянусь, что не трону никого, если воины бросят оружие. На раздумья времени не даю. Пусть сдаются!
   Все это лишнее. И разговор с перепуганным тысячником - верзилой в надетом набекрень высоком шлеме, полуголым, в одном цветастом фартуке с бронзовыми бляхами - тоже лишний. Аргивяне и куреты уже за воротами, над узкими улицами, над плоскими черепичными крышами разносится победное "Кур-р-р-р-р! Арго-о-о-ос! Кур-р-р-р-р-р!".
   ...Повезло - и на этот раз. Сонная стража обманулась знакомыми хеттийскими шлемами, которыми прикрыли свои черные кудри всадники Фоаса. Много этих шлемов до сталось нам после резни на берегу Марасантии. На всех хватило бы!
   - Он говорит, что согласен сдать город, но не понимает, отчего ванакт Аргоса напал на Хаттусу, ведь наши царства не воюют, мы - друзья...
   Отвечать не стал, лишь рукой махнул. Поймет - потом, может быть. А не поймет - что мне за горе? Встречай нас, Хаттуса! Падай на колени, хеттийский Бриарей!
   - Ай, брат Диомед, какой город, какой город! Дома какие, стены какие, девушки какие! Давай уезжать не будем, здесь жить будем, овец пасти будем, вокруг трава хорошая, вода хорошая, я на одном холме шатер поставлю, ты - на другом! А в город ездить станем, к девушкам ездить станем, да? Ай, какой город!
   Колонны, колонны, колонны - много, не охватишь взглядом. Над колоннами золоченая крыша, над нею, чуть дальше - зубчатое острие огромной белой башни. Пусто, тихо... Вот я и у тебя дома, Великое Солнце, Суп-пилулиумас Тиллусий, ванакт хеттийский!
   Не ждал?
   Пуст дворец, брошен - как палаты моего деда Ойнея Живоглота в тот день, когда я вернулся из-под Фив. Пока мои куреты искали дорогу в лабиринте узких улочек, пока поднимались по пологому склону к дворцовым вратам - разбежалась челядь, и стража царская разбежалась. Ходи, голову задирай, на потолки расписанные глазей, на идолов пучеглазых, на окна высокие, слюдой запечатанные. Скучно, тоскливо даже. Бродят по пустым залам, по безлюдным покоям мои гетайры, по сторонам поглядывают, языками цокают...
   Да и в городе тихо. Эвриал Смуглый аргивян по всем стенам и башням расставляет, ворота (ой, много же их тут!), какие лишние, камнями закладывает, Фоас со своими куретами на улицах порядок блюдет, золотишко-серебришко подбирает. Все поняли жители славного города Хаттусы, сами добро из домов выносят, сами под конские копыта кладут.
   Страшно! Ни разу еще чужаки в ворота Солнечных Львиц не входили!
   Почему-то казалось, что будет иначе. Особенно после боя на переправе, где мы впервые встали с хеттийцами грудь к груди, копье к копью. Здорово дрались Сыновья Солнца! И я уже видел, как мы выбиваем ворота Хаттусы тяжелым тараном, как режемся на улицах, как с боем врываемся во дворец... Обошлось! И даже жалко, что обошлось. Будто не победители мы - воры ночные, что в дом забрались, пока хозяин в отлучке.
   Как поживаешь, Эхо? Не подведи, постарайся, неси во все концы неслыханные вести - по всему Номосу, по всей земле Светлых Асов. Пала Хаттуса, неприступная столица, логовище Золотых Львиц, город, грозивший когда-то великому Баб-Или, сломивший гордых ассурцев, наводивший страх даже на всемогущую Кеми.
   Я вновь поглядел наверх, где за серыми тучами прятал свое горящее Око Истанус. Не видать тебя, Пес, Собачья Звезда, но я знаю, ты там, вольный, сбросивший цепи. Ты привела меня сюда, Дурная Собака Небес! Так веди же меня дальше, Пес!
   Веди!
   В огромном зале - огромный стол. Не из дерева - из бронзы. Пустой, гладкий, лишь посредине - что-то знакомое, уже виденное. Круглое.
   Подошел, осторожно коснулся пальцем. Усмехнулся.
   Номос!
   Маленькие медные горы, застывшие капли островов посреди гладкого моря, ровная дуга Океана вокруг. Будто я снова у дяди Эвмела, в первый раз, и он спрашивает у меня...
   "Это наш мир, мальчик.. Точнее, Номос".
   Нет! Не так что-то!
   Всмотрелся, головой покачал. Ну, конечно, у дяди Эвмела наш Номос из бронзы вылит - Европа, Эреб, обитель Тьмы. Здесь же - Восточный, земля Светлых Асов. Вот и реки знакомые, и мешанина гор на востоке, и чудо-рыба остров Кипр...
   И все равно - не так! Вновь поглядел. Понял.
   И удивился - еще пуще.
   - Э-э, ванакт! Скажи, ванакт...
   Гетайры! Видать, насмотрелись уже. Налюбовались!
   - Скажи, ванакт, грабить будем, а? Жалко грабить, понимаешь, красиво очень, будто на Олимп попали, к Дию Ясному в гости попали! Пусть остается все, люди ходить будут, смотреть будут, радоваться будут...
   Смущены чернобородые, словно и вправду на Олимп по ошибке на конях своих гривастых залетели. Не первый раз я сегодня такое слышу. Не первый, не второй. А чему удивляться-то? Для куретов и пещера моего деда Ойнея - дворец. А тут!
   Вздохнул я, по сторонам огляделся. И вправду - здорово! Не один век, поди, украшали, старались. Жалко...
   - Не будем грабить. Оглядитесь только, в каждый угол загляните.
   А на сердце - рак черный, морской. Клешнями вцепился, не отпускает. Все верно мы с Агамемноном решили, все рассчитали... А все равно - жалко! Будь я и вправду Дамедом-богом...
   Странная мысль заставила остановиться, каменной колонной застыть посреди пустого дворца. Что-то слишком часто я стал называть себя этим самым "давусом". В шутку, конечно... Но ведь называю же я себя Дурной Собакой! И ничего, не залаял пока!
   И хвост не вырос.
   А вот почему в Номосе, не в настоящем, а в том, что хеттийские умельцы из меди сотворили, не хватает...
   - Держи-и-и-и-и!
   Оглянулся. Не тут, но где-то рядом. А пальцы уже - на рукояти меча.
   - Держи-и-и-и! Вот та-а-ак! Э-э, зачем бежишь?
   Ну вот, выходит, не пуст дворец!
   Рядом с залом Номоса - горница невеликая. Даже не горница, а вроде как кладовка. Сундуки, ларцы расписные (из Кеми, по всему видать). . ...Раскрытые, перевернутые.
   - Куда бежишь? Зачем бежишь? Сюда иди, да! А посреди хаоса, посреди всякой ерунды, что из сундуков-ларцов тех выпала...
   - Э-э, хорошая какая! Кулаками не маши, да. Не кусайся, да. Скажи: по согласию!
   Я только вздохнул. Кому что, аДанаидам- бочки. Ну, а моим чернобородым...
   - По согласию, да? Ну, скажи, хорошая! Ясное дело - девушка. Поди, в сундуке пряталась. Да только от куретов и в Океане не укроешься.
   - По согласию, да?
   Всмотрелся, снова вздохнул. Не девушка - девчонка совсем. Худая, ребра кожу раздирают, рот губастый до ушей - и ноги костлявые от тех самых ушей растут. Ну и страшненькая! Прямо как моя богоравная супружница лет этак двадцать назад... И поясок яркий с каменьями вокруг пояса. И серьги серебряные в ушах. Видать, не рабыня. А здорово дерется! Кулачки худые так по носам куретским и гуляют! Да только моих гетайров теми кулачками не напугаешь. И ведь молча дерется! Правда, кого тут на помощь звать?
   ...А мне Амикла вспомнилась. Куснул рак морской сердце...
   - Э-э, какая горячая! Какая хорошая, да! Ну скажи, что по согласию!
   Сорвала куретская лапа повязку набедренную, льняную с бедер худых. А другая уже девчонку на сундук валит.
   - Ванакт! Ванакт Диомед Тидид!
   Дернуло меня от ее голоса. Не сразу понял, что позвала она меня не по-хеттийски.
   - Ванакт! Я тебе нужна! Я тебе пригожусь! По-ахейски позвала девчонка. Дрогнули куретские лапы. Отдернулись. Вскочила - голая, лишь в пояске золотом и серьгах. Ко мне рванулась.
   - Я тебе нужна буду, ванакт аргивянский!
   Загоготали чернобородые. Мол, нужна, конечно, нужна! И ванакту нужна, и нам нужна, и кто мимо пройдет - тоже нужна.
   - Я все наречия знаю! Тебе понадобится толмач! Тебе понадобится...
   Странное дело, вроде как даже не страшно ей. С характером, видать, губастая! А вот насчет толмача...
   - Все наречия? - удивился я. - Такого не бывает. Не просто так удивился на языке Древнем. Чтобы сразу понять.
   - Этоноси куса атори те кефтиу... Поймал я рукой челюсть, головой мотнул. Да-а-а... Гетайры тоже что-то поняли. Посторонились. Поморщилась девчонка, ладошкой по плечу провела, словно след: от пальцев куретских стирала.
   - Я - Цулияс, дочь Шаррума, жреца Света-Сиусум-ми. Мой отец, да будет тепло ему в царства Телепина, умер в прошлом году. Ты знаешь хеттийский, ванакт Диомед, но этого мало...
   Кивнул я, соглашаясь. Мало, конечно.
   - А наречие Кеми тебе знакомо, Цулияс, дочь Шаррума? И Баб-Или?
   - Конечно, - дернулись худые плечи. - Только, ванакт, в Баб-Или нет своего наречия. Раньше там разговаривали по-суммерийски, сейчас - на касситском, но в последние годы в войске лугаля стали говорить на языке халдеев...
   - И ты все знаешь? - поразился я, все еще не веря.
   - Ну, не все, - слегка смутилась она. - По-суммерийски только читаю, но на нем сейчас никто не разговаривает, как и на старом наречии кефтиу, на котором ты ко мне обратился...
   Поглядел я на эту худобу костлявую, губастую. Подумал чуток.
   - Хитон, плащ, эмбаты, дорожную шляпу.
   Засуетились гетайры. Вот уже кто-то хитон с плеч сдирать стал, кто-то эмбаты с ног стягивать.
   - Надеть!
   Полюбовался я на то, что вышло, усмехнулся.
   - Ну, мужи куретские, кто это? Открыл рот Фремонид Одноглазый. Закрыл. Снова открыл.
   - Я спрашиваю, кто это?
   - Мальчик это, ванакт! - послышался чей-то неуверенный голос.
   - Не мальчик! - отрезал я. - Это мой гетайр-толмач, ваш товарищ. А зовут его... Курос.* Поняли? А теперь поздоровайтесь!
   *Курос - юноша, молодой мужчина (греч.).
   - Э-э-э-э-э...
   - Я сказал - поздоровайтесь!
   - Радуйся, друг Курос! - пробормотал Одноглазый, с трудом языком ворочая.
   - Радуйся, друг Курос! Радуйся! - послышалось со всех сторон.
   - Радуйтесь, мужи куретские! - сверкнул глазенками толмач Курос. - Хорошо, когда друзья рядом!
   - Ты хочешь о чем-то спросить, Смуглый?
   - Ванакту не задают вопросов, Тидид. Особенно на войне.
   - Не обижайся, Мекистид! Тогда... тогда я в самом деле... вроде как спятил, что ли... Извини!
   - Да ладно! А насчет вопросов... Сам понимаешь, влетели мы в эту Хаттусу по-наглому...
   - А хеттийское войско уже сюда спешит? Одно с запада, другое - с востока, да?
   - Я понимаю, на севере фракийцы вместе с этими усатыми, на востоке - каска и урарту, на юге - туски. Они, да еще вместе с нами, разнесут хеттийцев за месяц. Но это если все вместе. Но ведь Суппилулиумас может заключить с ними перемирие. Пока все эти туска сообразят, пока затылки почешут...
   - Поэтому надо дать им знак. Сполох! Чтобы гром грянул, молния блеснула, чтобы всем ясно стало - нет больше великого Царства Хеттийского. Рви его на части, громи, разноси в щепки... А мы пойдем на юг, к Зеленому морю. Знаешь, где сейчас Щербатый с Капанидом?
   - Дай догадаюсь, Тидид... На Кипре, поди? И в этой, как ее... Киликии?* А я сразу подумал, когда ты с ними Идоменея-критянина послал. Ведь там, на Кипре, у Амфилоха родичей - половина острова! Слушай, а что за этот... сполох такой ?
   *Киликия (Киццувадна) - область на юго-западе современной Турции, на побережье Средиземного моря.
   - Сполох?
   Последний день - яркий, солнечный, теплый. Белесое небо над головой, белесые камни под ногами... Последний день в славном городе Хаттусе. Последний - для нас.
   ... И не только для нас.
   Все уже сделано, все готово. И кони готовы, и повозки, добычей груженные, и проводники, что поведут войско на юг, к Зеленому морю, где ожидает критский флот Идоменея, где ждут нас Капанид со Щербатым. Нечего нам делать тут, в пустынной Азии. А вот на юге, где плещет море, где снулой рыбой плавает Медный Остров... Молодец, Смуглый, сообразил! Не зря я его с собой взял.
   Все готово. И время еще есть - до сумерек, до ночи. Пусть распрощается с нами Солнцеликий Истанус!
   ...И не только с нами.
   А пока делай что хочешь, броди по улицам, на дома смотри, на народец поглядывай...
   А ведь очухались хеттийцы! Уже торгуют, уже в харчевнях пиво светлое пьют. (Тоже мне пойло, издевательство одно, не Бромий - Бром!) *Вроде и бояться им нечего. Сгребли злобные "ахиява" золотишко с серебришком, по храмам пробежались, по дворцам. В дома и заглядывать не стали. Так что торгуй, пиво потягивай.
   *Игра слов. "Б р о м и и" - прозвище Диониса, бога вина. "Бром" - "вонь" (греч.). Греки пиво не любили!
   Пока...
   Белесое небо над головой, белесый камень под ногами...
   - Что такое, парни?
   - Э-э, ванакт! Хеттийцы пленные с цепи сорвались, ванакт! Дерутся, друг друга колотят. Совсем озверели, понимаешь!
   Не понимаю. Добро бы еще с нашими дрались, со стражей куретской.
   - Пошли!
   Темницы в славном городе Хаттусе не нашлось. Да и к чему ее, проклятую, искать? Загнали мы воинов, которые оружие бросили, во двор храма, что рядом с дворцом. Большой такой храм (бога Тешшуба, который тут дождями ведает), и двор большой - на всех хватило. Думали, подержим пленных денек-другой, а как уходить будем - отпустим. Не к Зеленому же морю их волочь!
   ...И не в рабство продавать! Подкатывались тут ко мне купчишки бородатые из Ассура, так я их в тычки прогнать приказал.
   И с чего им, хеттийцам, драться?
   Дрались прямо во дворе. С шумом, с криком. Стенка на стенку. То есть не все дрались. Толпа кружком стала, плечи сомкнула, а посреди...
   - Те-ле-пин! Те-ле-пин! Те-ле-пин!
   Стенка на стенку (в одной стенке вроде как дюжина, в другой - тоже дюжина, все босые, в одних повязках набедренных), ноги в ноги лупят... Ноги? А руки?