— Ладно, — вздохнул Степа, сообразивший, что придется позаботиться и об этом. — Как вас зовут-то, барышня?
— Это тайна! — вдруг испуганно воскликнула та и отшатнулась. — Вы пришли узнать эту тайну! Вы пришли меня погубить!
— Ну вот еще! — Степа совсем растерялся, между тем девушка подошла к нему совсем близко и взглянула прямо в глаза.
— Нет, — радостно вздохнула она. — Я вижу, вы не желаете мне зла. Я скажу вам… Меня зовут Али-Эмете. Али-Эмете…
— Степан, — представился Косухин и поспешил откланяться. Он понял, что бедной девушке совсем худо, если она выдумала себе какое-то то ли татарское, то ли вообще персидское имя.
…Товарищ Венцлав выслушал Степу очень внимательно, похвалил и велел быть готовым к одиннадцати вечера. Степа ни о чем не стал спрашивать, но на всякий случай проверил оружие и надел лишние теплые носки — ночи в Иркутске были беспощадно холодными.
В начале одиннадцатого товарищ Венцлав велел выходить. Возле тюремных ворот их ждал грузовик и несколько дружинников. Косухин сел в кузов, вместе с остальными, а товарищ Венцлав забрался в кабину. Грузовик зарычал, окутался сизым дымом и неторопливо двинулся по пустынной улице.
Ехали долго, и Степа успел разговориться с дружинниками. Те оказались своими ребятами, из железнодорожных мастерских. Сперва Степа от души изругал поганого эсеришку Федоровича, в чем его дружно поддержали, а затем только обратил внимание, что дружинники вместо винтовок были вооружены лопатами и даже ломами. Он удивился, но ребята и сами не знали, в чем дело — их подняли по тревоге, выдали инструмент и велели ехать с товарищем Венцлавом.
Косухин несколько раз выглядывал в окружавшую грузовик ледяную мглу, но, совсем не зная города, не мог ничего понять. Один из дружинников, всмотревшись в темноту, предложил, что они едут за город, в сторону Преображенского кладбища.
— Вот те на, — подумал Степа, но вслух ничего не сказал. Поездка сразу же перестала ему нравиться.
Наконец, автомобиль затормозил. Из кабины вышел товарищ Венцлав и велел спускаться. Вскоре все уже стояли на ледяной, потрескивавшей от холода земле. Степа огляделся и вздрогнул — прямо перед ним были уже известные ему ворота Преображенского кладбища.
— Инструменты взяли? — поинтересовался Венцлав. — Ну, показывайте дорогу, товарищ Косухин.
Степа не стал переспрашивать и, вздохнув, повел отряд к могиле Ирмана.
— Двое к воротам, — распорядился Венцлав. — Никого не пускать.
Затем легко ткнул валенком в заснеженный надгробный холм и велел:
— Начинайте…
Инструмента Косухину не досталось, и он был поневоле рад — раскапывать могилы ему еще не приходилось. Он стал поближе к товарищу Венцлаву и закурил, стараясь не оглядываться на то, что происходит у него за спиной. Как ему казалось, он догадался, в чем дело — в могиле генерала могли быть спрятаны какие-то важные документы. Венцлав не курил и молчал, глядя куда-то в темноту.
— Как у вас с нервами, Степан Иванович? — внезапно спросил он.
— Это… насчет мертвецов? — Степе на мгновенье стало жарко. Мертвецов он боялся с детства.
— Может, хлебнете для храбрости? — предложил Венцлав, и в его голосе прозвучала откровенная насмешка.
— Не надо, — отрезал Степа, слегка обидевшись. — Видали мы мертвяков… Всяких.
— Ладно, — кивнул Венцлав и, повернувшись к дружинникам, крикнул: — Поскорее, товарищи! Мы должны успеть до полуночи.
«Почему до полуночи?» — удивился Степа, но смолчал.
Закаменелая земля поддавалась с трудом, но дружинники были парнями крепкими, к тому же работали, меняясь, в две смены. Вскоре лопата глухо ударилась о крышку гроба.
— Без четверти двенадцать, — Венцлав взглянул на часы и скомандовал. — Вытаскивайте гроб и уходите! Быстрее!
Через несколько минут тяжелый дубовый гроб уже стоял около разрытой могилы. Дружинники, боязливо оглядываясь, заспешили к воротам.
— Ждите в машине, — крикнул им вслед Венцлав и кивнул Косухину. Степа сглотнул внезапно подступившую слюну и подошел ближе.
— Берите лом, — приказал Венцлав. — Крышку долой! Спешите, скоро полночь…
Степа выругал себя за трусость и склонность к мелкобуржуазным предрассудкам и попытался поддеть ломом покрытую бронзовыми украшениями крышку. Дерево не поддавалось. Тогда Степа озлился всерьез, ударил ломом что есть силы и увидел, что между крышкой и нижней частью гроба образовалась щель. Остальное было нетрудным — через пару минут отодранная крышка лежала рядом.
Мороз сохранил покойного — спокойное суровое лицо Ирмана казалось живым, если бы не снежинки, которые, не тая, начали покрывать тело.
— Полночь! — голос Венцлава прозвучал неожиданно громко, и Степа вздрогнул. — Степан Иванович, станьте рядом и молчите, что бы не случилось. Молчите и слушайте…
Степа, ничего не понимая, встал поблизости от гроба. Он думал, что товарищ Венцлав собирается обыскать последнее жилище генерала, но Венцлав внезапно простер над гробом руки, плавно провел ими по воздуху — и, наконец, замер, держа ладони над лицом мертвого. Затем Степа услышал странные слова — Венцлав читал нараспев что-то, напоминающее то ли церковную службу, то ли (что было совсем дико) колыбельную песню. Это продолжалось минуты три, как вдруг Венцлав громко крикнул: «Встань!» и взмахнул правой рукой.
И тут же Степа почувствовал, что земля начинает уходить у него из-под ног. Мертвое лицо Ирмана дернулось, задрожали заснеженные ресницы, и генерал открыл глаза. Взгляд мертвеца был и без того страшен, но самое жуткое началось вслед за этим — Венцлав стал неторопливо двигать рукой, и мертвый генерал начал приподниматься. Минута — и он уже почти сидел в своем гробу. Белые застывшие губы шевельнулись, и Степа услышал низкий хриплый голос:
— Я пришел… Зачем ты вызвал меня?
— Ответь мне на вопрос — и я отпущу тебя, — Венцлав наклонился почти к самому лицу мертвеца. — Что такое «Рцы мыслете покой»?
— Это пароль операции «Владимир Мономах», — мертвый голос звучал ровно и без всякого выражения.
— Кто должен руководить ею после твоей смерти?
— Полковник Лебедев. Но дать приказ может лишь Руководитель проекта. Он мне неизвестен.
— Что ты знаешь об операции «Владимир Мономах»?
Несколько секунд мертвец молчал. Сжавшийся в комок Степа вдруг заметил, что в глазах Ирмана мелькнуло нечто осмысленное. Через мгновенье он понял, — это была страшная, неведомая живым боль.
«Господи, нельзя же так!» — вдруг подумал Степа. Он давно уже не поминал Творца, считая себя убежденным атеистом, но сейчас забыл об этом — происходящее не укладывалось даже в столь родное ему учение Маркса и Энгельса.
— Что ты знаешь об этой операции? — Венцлав резко ударил мертвеца по лицу.
— Господи! — прошептал Косухин. — Прекрати это, Господи!
И, сам не понимая, что делает, быстро перекрестился.
В ту же секунду глаза мертвого Ирмана широко раскрылись, в них вспыхнул гнев — и над гробом неторопливо поднялись огромные скрюченные руки.
— Назад! — крикнул Венцлав, но мертвец уже схватил его за горло и начал душить. Мертвый рот раскрылся и оттуда доносилось хриплое рычание. Венцлав пытался сбросить вцепившиеся в него ручищи, но мертвый генерал уже вставал, глаза горели красным огнем, а черная борода зашевелилась.
— Косухин! — прохрипел Венцлав. Степа опомнился, схватил лом и, зажмурившись, ударил по мертвому лицу Ирмана. Затем ударил еще, и еще, пока наконец не услышал чуть придушенный голос товарища Венцлава:
— Хватит, Степан Иванович… Спасибо.
Тело генерала почти вывалилось из гроба. Лицо, куда пришлись удары лома, уже ничем не напоминало лица человека.
— Позовите тех, — Венцлав кивнул в сторону ворот. — Пусть закопают… Чтоб не осталось следов. Что, хорош, а?
— Они… все так могут? — шепотом поинтересовался Степа.
— К счастью, нет, — коротко рассмеялся товарищ Венцлав. — Как видите, допрос мертвого свидетеля — вещь достаточно опасная. Но кое-что мы все-таки узнали. Как фамилия того полковника, запомнили?
— Лебедев, — тихо проговорил Степа, чувствуя, что видит какой-то жуткий бесконечный сон. — Полковник Лебедев…
3. ПОЛКОВНИК ЛЕБЕДЕВ
— Это тайна! — вдруг испуганно воскликнула та и отшатнулась. — Вы пришли узнать эту тайну! Вы пришли меня погубить!
— Ну вот еще! — Степа совсем растерялся, между тем девушка подошла к нему совсем близко и взглянула прямо в глаза.
— Нет, — радостно вздохнула она. — Я вижу, вы не желаете мне зла. Я скажу вам… Меня зовут Али-Эмете. Али-Эмете…
— Степан, — представился Косухин и поспешил откланяться. Он понял, что бедной девушке совсем худо, если она выдумала себе какое-то то ли татарское, то ли вообще персидское имя.
…Товарищ Венцлав выслушал Степу очень внимательно, похвалил и велел быть готовым к одиннадцати вечера. Степа ни о чем не стал спрашивать, но на всякий случай проверил оружие и надел лишние теплые носки — ночи в Иркутске были беспощадно холодными.
В начале одиннадцатого товарищ Венцлав велел выходить. Возле тюремных ворот их ждал грузовик и несколько дружинников. Косухин сел в кузов, вместе с остальными, а товарищ Венцлав забрался в кабину. Грузовик зарычал, окутался сизым дымом и неторопливо двинулся по пустынной улице.
Ехали долго, и Степа успел разговориться с дружинниками. Те оказались своими ребятами, из железнодорожных мастерских. Сперва Степа от души изругал поганого эсеришку Федоровича, в чем его дружно поддержали, а затем только обратил внимание, что дружинники вместо винтовок были вооружены лопатами и даже ломами. Он удивился, но ребята и сами не знали, в чем дело — их подняли по тревоге, выдали инструмент и велели ехать с товарищем Венцлавом.
Косухин несколько раз выглядывал в окружавшую грузовик ледяную мглу, но, совсем не зная города, не мог ничего понять. Один из дружинников, всмотревшись в темноту, предложил, что они едут за город, в сторону Преображенского кладбища.
— Вот те на, — подумал Степа, но вслух ничего не сказал. Поездка сразу же перестала ему нравиться.
Наконец, автомобиль затормозил. Из кабины вышел товарищ Венцлав и велел спускаться. Вскоре все уже стояли на ледяной, потрескивавшей от холода земле. Степа огляделся и вздрогнул — прямо перед ним были уже известные ему ворота Преображенского кладбища.
— Инструменты взяли? — поинтересовался Венцлав. — Ну, показывайте дорогу, товарищ Косухин.
Степа не стал переспрашивать и, вздохнув, повел отряд к могиле Ирмана.
— Двое к воротам, — распорядился Венцлав. — Никого не пускать.
Затем легко ткнул валенком в заснеженный надгробный холм и велел:
— Начинайте…
Инструмента Косухину не досталось, и он был поневоле рад — раскапывать могилы ему еще не приходилось. Он стал поближе к товарищу Венцлаву и закурил, стараясь не оглядываться на то, что происходит у него за спиной. Как ему казалось, он догадался, в чем дело — в могиле генерала могли быть спрятаны какие-то важные документы. Венцлав не курил и молчал, глядя куда-то в темноту.
— Как у вас с нервами, Степан Иванович? — внезапно спросил он.
— Это… насчет мертвецов? — Степе на мгновенье стало жарко. Мертвецов он боялся с детства.
— Может, хлебнете для храбрости? — предложил Венцлав, и в его голосе прозвучала откровенная насмешка.
— Не надо, — отрезал Степа, слегка обидевшись. — Видали мы мертвяков… Всяких.
— Ладно, — кивнул Венцлав и, повернувшись к дружинникам, крикнул: — Поскорее, товарищи! Мы должны успеть до полуночи.
«Почему до полуночи?» — удивился Степа, но смолчал.
Закаменелая земля поддавалась с трудом, но дружинники были парнями крепкими, к тому же работали, меняясь, в две смены. Вскоре лопата глухо ударилась о крышку гроба.
— Без четверти двенадцать, — Венцлав взглянул на часы и скомандовал. — Вытаскивайте гроб и уходите! Быстрее!
Через несколько минут тяжелый дубовый гроб уже стоял около разрытой могилы. Дружинники, боязливо оглядываясь, заспешили к воротам.
— Ждите в машине, — крикнул им вслед Венцлав и кивнул Косухину. Степа сглотнул внезапно подступившую слюну и подошел ближе.
— Берите лом, — приказал Венцлав. — Крышку долой! Спешите, скоро полночь…
Степа выругал себя за трусость и склонность к мелкобуржуазным предрассудкам и попытался поддеть ломом покрытую бронзовыми украшениями крышку. Дерево не поддавалось. Тогда Степа озлился всерьез, ударил ломом что есть силы и увидел, что между крышкой и нижней частью гроба образовалась щель. Остальное было нетрудным — через пару минут отодранная крышка лежала рядом.
Мороз сохранил покойного — спокойное суровое лицо Ирмана казалось живым, если бы не снежинки, которые, не тая, начали покрывать тело.
— Полночь! — голос Венцлава прозвучал неожиданно громко, и Степа вздрогнул. — Степан Иванович, станьте рядом и молчите, что бы не случилось. Молчите и слушайте…
Степа, ничего не понимая, встал поблизости от гроба. Он думал, что товарищ Венцлав собирается обыскать последнее жилище генерала, но Венцлав внезапно простер над гробом руки, плавно провел ими по воздуху — и, наконец, замер, держа ладони над лицом мертвого. Затем Степа услышал странные слова — Венцлав читал нараспев что-то, напоминающее то ли церковную службу, то ли (что было совсем дико) колыбельную песню. Это продолжалось минуты три, как вдруг Венцлав громко крикнул: «Встань!» и взмахнул правой рукой.
И тут же Степа почувствовал, что земля начинает уходить у него из-под ног. Мертвое лицо Ирмана дернулось, задрожали заснеженные ресницы, и генерал открыл глаза. Взгляд мертвеца был и без того страшен, но самое жуткое началось вслед за этим — Венцлав стал неторопливо двигать рукой, и мертвый генерал начал приподниматься. Минута — и он уже почти сидел в своем гробу. Белые застывшие губы шевельнулись, и Степа услышал низкий хриплый голос:
— Я пришел… Зачем ты вызвал меня?
— Ответь мне на вопрос — и я отпущу тебя, — Венцлав наклонился почти к самому лицу мертвеца. — Что такое «Рцы мыслете покой»?
— Это пароль операции «Владимир Мономах», — мертвый голос звучал ровно и без всякого выражения.
— Кто должен руководить ею после твоей смерти?
— Полковник Лебедев. Но дать приказ может лишь Руководитель проекта. Он мне неизвестен.
— Что ты знаешь об операции «Владимир Мономах»?
Несколько секунд мертвец молчал. Сжавшийся в комок Степа вдруг заметил, что в глазах Ирмана мелькнуло нечто осмысленное. Через мгновенье он понял, — это была страшная, неведомая живым боль.
«Господи, нельзя же так!» — вдруг подумал Степа. Он давно уже не поминал Творца, считая себя убежденным атеистом, но сейчас забыл об этом — происходящее не укладывалось даже в столь родное ему учение Маркса и Энгельса.
— Что ты знаешь об этой операции? — Венцлав резко ударил мертвеца по лицу.
— Господи! — прошептал Косухин. — Прекрати это, Господи!
И, сам не понимая, что делает, быстро перекрестился.
В ту же секунду глаза мертвого Ирмана широко раскрылись, в них вспыхнул гнев — и над гробом неторопливо поднялись огромные скрюченные руки.
— Назад! — крикнул Венцлав, но мертвец уже схватил его за горло и начал душить. Мертвый рот раскрылся и оттуда доносилось хриплое рычание. Венцлав пытался сбросить вцепившиеся в него ручищи, но мертвый генерал уже вставал, глаза горели красным огнем, а черная борода зашевелилась.
— Косухин! — прохрипел Венцлав. Степа опомнился, схватил лом и, зажмурившись, ударил по мертвому лицу Ирмана. Затем ударил еще, и еще, пока наконец не услышал чуть придушенный голос товарища Венцлава:
— Хватит, Степан Иванович… Спасибо.
Тело генерала почти вывалилось из гроба. Лицо, куда пришлись удары лома, уже ничем не напоминало лица человека.
— Позовите тех, — Венцлав кивнул в сторону ворот. — Пусть закопают… Чтоб не осталось следов. Что, хорош, а?
— Они… все так могут? — шепотом поинтересовался Степа.
— К счастью, нет, — коротко рассмеялся товарищ Венцлав. — Как видите, допрос мертвого свидетеля — вещь достаточно опасная. Но кое-что мы все-таки узнали. Как фамилия того полковника, запомнили?
— Лебедев, — тихо проговорил Степа, чувствуя, что видит какой-то жуткий бесконечный сон. — Полковник Лебедев…
3. ПОЛКОВНИК ЛЕБЕДЕВ
Итак, генерал Ирман мертв. Капитан Арцеулов узнал это почти сразу же после прибытия в Иркутск, еще на вокзале, куда его доставил чешский эшелон. Было утро 8 января, по-прежнему светило холодное, подернутое белесой дымкой солнце, а мороз, казалось, окончательно сорвался с привязи — даже днем ртуть показывала минус тридцать — тридцать пять.
Вокзал, занятый легионерами, был полон беженцев, успевших добраться сюда в дни боев за город. Конечно, чехи пускали отнюдь не каждого, в результате чего в залах ожидания было полно офицеров, генералов и высших чиновников министерств; в одном из вагонов удобно устроились несколько министров уже канувшего в вечность правительства Верховного. Вся эта публика шумела, осаждала буфеты и вела бесконечные переговоры с командованием легиона о вывозе их из иркутской ловушки. Легионеры отмалчивались, ссылаясь на французского уполномоченного генерала Жанена, который, якобы, и должен решить судьбу беглецов.
Среди этого Вавилона Ростислав довольно быстро повстречал нескольких сослуживцев, которые познакомили его с бывшим адъютантом Ирмана. Молодой штабс-капитан подробно рассказал Арцеулову о смерти и похоронах генерала, которые ему пришлось лично организовать. Увы, эти сведения ничем не могли помочь Ростиславу. Он осведомился о полковнике Лебедеве. Адъютант долго вспоминал и, наконец, заявил, что такой полковник, если он не ошибается, имел какое-то отношение к авиации и несколько раз бывал у Ирмана. Но ни в военном министерстве, ни в Иркутском гарнизоне этот Лебедев, насколько штабс-капитан помнил, не числился.
Вскоре Арцеулов понял, что на вокзале ему делать больше нечего. Конечно, если бы он потолкался здесь денек-другой, то, возможно, каким-то чудом сумел попасть в один из чешских эшелонов, идущих за Байкал. Это был шанс если не выжить, то по крайней мере прожить еще несколько месяцев — до неизбежного весеннего наступления большевиков. Однако, Ростислав был человеком упорным и привыкшим уважать прежде всего самого себя. Он не выполнил задания, а значит, покидать поле боя не имел никакого права.
Оставалось дождаться темноты и выбираться в город. Адъютант Ирмана, с которым он поделился этой мыслью, поглядел на Ростислава, как на ненормального, и посоветовал хотя бы избавиться от столь приметного черного полушубка. Арцеулов был с ним в принципе согласен, но в конце концов рассудил, что первый же патруль заберет его в любом случае — хоть в форме черного гусара, хоть в обыкновенной шинели; при этом полушубок был по крайней мере значительно теплее. Ростислав надеялся на темноту, оружие и собственную реакцию.
Куда более сложным был вопрос о маршруте. Ростислав очень плохо знал город, здесь его никто не ждал — и он понятия не имел, где можно найти загадочного Лебедева, впрочем, как и обыкновенный безопасный ночлег. Относительно последнего ему несколько помог все тот же адъютант, у которого в Иркутске оставалась тетка. Родственница штабс-капитана жила далеко от центра, и ему пришлось вычертить на папиросной коробке целый план, покуда Арцеулов сообразил, как туда добираться. За этим занятием время прошло быстро, и, выглянув в окно зала ожидания, Ростислав понял, что короткий зимний день движется к концу. Подойдя к выходу на привокзальную площадь, Арцеулов стал наблюдать.
Прямо за линией чешского караула толпилась разнообразная штатская публика, большей частью с узлами и чемоданами. Арцеулов не стал их подробно разглядывать — толпа не представляла опасности. Но чуть дальше, в наступающих сумерках, он заметил несколько вооруженных групп, перекрывавших все уходящие от привокзальной площади улицы. Ростислав пригляделся внимательнее и понял, что караульное дело у новых хозяев города поставлено неплохо. Прямой путь был закрыт. Оставалась еще одна возможность — попытаться обойти посты с тыла, со стороны железнодорожных путей. Правда, там могли стоять свои посты; кроме того, район путей надежно охранялся самими чехами, которые едва ли будут пропускать через свои караулы неизвестного им капитана…
— Проблемы, брат-вояк? — знакомый чех в зеленой шинели стоял рядом, с доброжелательной усмешкой глядя на Арцеулова.
— Добрый вечер, подпоручик, — Ростислав обрадовался знакомому лицу, хотя и не понимал, что нужно от него легионеру. — Извините, не успел поблагодарить…
— Не за что, — весело, хотя и как-то странно улыбнулся чех. — Я ведь ваш должник, брат-вояк…
— Должник? Не припомню, — совсем растерялся Арцеулов.
— А это и не важно, — чех извлек откуда-то из кармана странную разноцветную повязку. — Надевайте. И не забудьте снять погоны.
Ростислав подчинился. Подпоручик внимательно оглядел его, велел снять кокарду и наконец кивнул:
— Так сейчас многие носят. Можем идти…
Арцеулов не стал спорить. Он уже понял, — странный чех знает, как поступать в трудных обстоятельствах. Они прошли через последний легионерский пост и оказались на площади. Подпоручик на секунду задумался, а затем уверенно кивнул в сторону ближайшего караула.
— У меня нет документов, — Арцеулов на всякий случай расстегнул крючок полушубка, чтобы быстрее дотянуться до оружия.
— Не беда, брат-вояк, — усмехнулся подпоручик. — Они нам не понадобятся…
…Караул состоял из нескольких солдат, и офицера, все они были без погон, а на рукавах имели такие же повязки, как и Арцеулов. Капитан ожидал окрика и приказа остановиться, но, к его удивлению, офицер с повязкой лишь козырнул, приказав пропустить Арцеулова и его спутника. Оказавшись за линией постов, Ростислав перевел дух и попытался первым делом содрать не нравившуюся ему повязку — носить вражеские знаки различия было слишком неприятно.
— Не надо, брат-вояк, — посоветовал легионер. — Пригодится… А по тому адресу не ходи — там засада. Ну, прощай…
Он козырнул двумя пальцами и, прежде чем удивленный капитан успел опомниться, свернул в ближайший темный переулок.
«Ну и ну, — только и подумал Ростислав, медленно шагая по пустынной улице. — Неужели этого чеха приставил ко мне адмирал? Да нет, тут что-то не так…»
Внезапно он вспомнил слова Ксении, сказанные во сне. «Тебе поможет тот, кому ты уже помог, но забыл об этом…» Ростислав стал вспоминать, но ничего подходящего в голову не приходило. Чехов он невзлюбил с самого начала, ни разу вместе с ними не воевал и вообще стремился держаться от братьев-славян подальше.
Итак, на квартире неизвестной ему тетки адъютанта ждет засада. Во всяком случае, об этом предупредил странный подпоручик, а ему приходилось верить… Итог, у Ростислава есть целая ночь, чтобы бродить по мертвому холодному Иркутску — если, конечно, не встретится случайный патруль. Ну а утром… О том, что произойдет утром, когда скрыться будет негде, думать не хотелось. Арцеулов не спеша шел куда-то по неизвестной ему улице, прикидывая, что можно еще придумать в его положении. Будь дело летом, он легко нашел бы себе убежище где-нибудь на чердаке, но в такую морозную ночь это грозило верной гибелью. Можно было, конечно, постучаться в первую же попавшуюся квартиру, но это значило подвергнуть опасности не только себя, но и чьи-то ни в чем не повинные жизни…
Внезапно где-то вдали он уловил громкие мужские голоса, затем послышался крик и мощная ругань. Арцеулов выхватил наган, огляделся и нырнул в темную подворотню.
Ругань стихла, но голоса продолжали о чем-то громко спорить. Затем спор прекратился и вдалеке послышались тяжелые шаги. Похоже, те, кто только что выяснял отношения, приближались. Арцеулов прижался к стене, стараясь не обращать внимания на нечеловеческий холод, которым дышали камни. «Сейчас согреюсь», — подумал он; и не ошибся.
Это, как и ожидал Арцеулов, был патруль. Четверо, вооруженные винтовками, конвоировали пятого — высокого, в оборванной, местами прожженной офицерской шинели.
«Свой», — понял Ростислав, внимательно приглядываясь к конвоирам. Трое были обыкновенными увальнями-пролетариями, слабо разбиравшимися, где право, а где лево. Винтовки они держали настолько нелепо, что капитан даже скривился от презрения. А вот четвертый — он шел последним — его поневоле заинтересовал: маленький, почти квадратный, с могучим торсом и ручищами, почти касавшимися земли. В отличие от всех остальных, одетых в старые шинели явно с чужого плеча, на могучем коротышке было ладно сшитое, очевидно, по специальному заказу, пальто на меху, подпоясанное ремнем с кобурой.
«А это, стало быть, главный», — рассудил Арцеулов, неслышно расстегивая крючки полушубка и пряча наган за пазуху. Вопрос о том, вмешиваться или нет, перед ним, естественно, не стоял. Речь шла лишь о наиболее эффективном методе действия…
Ростислав пропустил караульных немного вперед, подождал, покуда один из солдат поравняется с ним и, резко выдохнув воздух, прыгнул. Сознание не вмешивалось — дело было несложным, и все происходило как бы само собой. Солдат все же успел услышать какой-то шум сбоку и начал поворачивать голову. Подбородок чуть приподнялся — и ладонь Арцеулова рубанула в узкий промежуток. Покуда солдат с хрипом оседал на землю, его винтовка уже была в руках у Ростислава. Удар штыка пришелся в бок одному из шедших впереди. Тот вскрикнул, и в тот же момент третий солдат успел-таки обернуться и броситься на капитана.
Это было уже опаснее, поскольку сзади оставался коротышка; но солдат, к счастью, был новичок в штыковом бою. Арцеулов поневоле усмехнулся, легко парируя удар, и резким выпадом всадил штык прямо в сердце противника.
Он тут же развернулся — и вовремя. В руках коротышки уже подпрыгивал наган. Стрелять не хотелось — на шум могла прибежать подмога, поэтому Ростислав ударил от плеча, попав прикладом прямо в зубы колобку в кожанке. Тот не упал, а не торопясь, даже с некоторым достоинством сел в сугроб, не выпуская оружия. Тогда Арцеулов еще раз добавил ему прикладом по физиономии, легко выбив револьвер, и в довершение пнул краснопузого сапогом, отчего тот бухнулся на бок и зарылся в сугроб.
Арцеулов поднял наган колобка и быстро огляделся.
— Уходим, — кивнул он офицеру, неподвижно простоявшему всю схватку. Тот дернул руками, и Ростислав сообразил, что пленный крепко связан. Нож был далеко, поэтому капитан попросту схватил бывшего пленника за плечо и потащил в переулок.
— Бежать сможете? — шепнул он, прислушиваясь. Вокруг было тихо, и капитан надеялся, что несколько лишних минут у них будет.
— Могу, — хрипло ответил офицер. — Вот только руки…
— Черт! — Арцеулов наконец извлек нож, который он носил по давней фронтовой привычке на левом боку, и одним ударом рассек веревки.
— Держите, — трофейный револьвер был передан освобожденному, и через секунду оба офицера бежали вдоль темных домов. Но уже через несколько минут Арцеулов понял, что надо передохнуть — ледяной воздух резал горло, не давая перевести дыхание.
— Уф, — выдохнул офицер в оборванной шинели, как только они остановились. — Премного вам благодарен, сударь! Впрочем, какие тут слова… За жизнь не отблагодаришь. Я подполковник Рыбников…
— Капитан Арцеулов, — представился Ростислав, оглядывая спасенного. Рыбников был небрит, на лице красовался огромный синяк, а под левым ухом кровоточил большой порез.
— Изукрасили, — кивнул тот. — Вышел в город… Сдуру, конечно. Хотел к сестре заглянуть, вот и нарвался… Вы того клопа жирного прикончили?
Арцеулов понял, что речь идет о гноме в кожаном пальто.
— По-моему, нет. Я его больше прикладом…
— Эх, зря! — огорчился подполковник. — Это же господин Чудов, глава здешней чеки. Его весь Иркутск, заразу, знает!..
— Отложим до следующего раза, — рассудил Ростислав, на которого товарищ Чудов не произвел особого впечатления. — Ну, куда теперь, господин подполковник? Я, признаться, в Иркутске второй раз в жизни.
— Пошли, — подполковник осмотрелся, а затем решительно зашагал куда-то в узкий проход между домами. — Раньше ночью можно было выходить, а сейчас — как озверели. Говорят, ищут какого-то полковника Лебедева… Такой шум подняли! Можно подумать, что этот полковник им дороже золотого запаса…
— А что за полковник такой? — равнодушным тоном поинтересовался Арцеулов, чувствуя, что большевики взялись за дело серьезно.
— А Бог весть! Фамилия нередкая… Правда, говорят, он из отдела генерала Ирмана, но там никакого Лебедева, насколько я знаю, не было…
«Вот те и раз, — размышлял Арцеулов, покуда они пробирались мрачными закоулками, перебежками пересекая немногие освещенные улицы и замирая при отдаленных шагах патрулей. — Ведь Верховный сказал, что полковник Лебедев служит в том же управлении министерства…»
Если адмирал что-то напутал или таинственного Лебедева тоже нет в живых — и то, и другое представлялось вполне возможным, — вся миссия Арцеулова становилась бессмысленной.
Между тем они добрались до окраины. Осмотревшись среди небольших одноэтажных хибар, подполковник уверенно зашагал к крайней. Войдя через калитку, они поднялись на старое, заскрипевшее под шагами крыльцо. Капитан постучал три раза, затем подождал и вновь постучал, на этот раз дважды.
— Явка, — Арцеулову эти предосторожности показались почему-то смешными и несерьезными.
— Приходится, — понял его Рыбников. — Главное, чтоб соседи не выдали. Тут бы дней пять отсидеться, пока…
Что будет потом, рассказать он не успел. Дверь приоткрылась, и оба нырнули вовнутрь.
Их окружила темнота. Где-то рядом слышались тихие голоса.
— Это я, господа, — негромко проговорил подполковник. — Со мною капитан Арцеулов…
Внезапно вспыхнул свет — кто-то зажег керосиновую лампу.
— Что у вас с лицом, подполковник? — поинтересовался кто-то. — Что случилось?
— А, сплошной форс-мажор, — скривился Рыбников. — Угодил к краснопузым. Спасибо капитану — отбил.
— Вы черный гусар? — поинтересовался кто-то невидимый. Арцеулов понял, что и здесь обратили внимание на его полушубок.
— Нет, — приходилось объяснять все сначала, и Ростислав предпочел сразу же достать свою офицерскую книжку.
— Да полно, господа! — запротестовал Рыбников. — Господин Арцеулов на моих глазах четырех краснопузых порешил…
— Трех, — поправил его капитан. — Надеюсь, как вступительный взнос сойдет?
— Проходите, капитан, — невидимая рука вернула ему документ. — Занесло же вас! Вы знаете, поганые чехи решили передать Верховного Политцентру…
— Нет, — покачал головой Ростислав. — Но можно было догадаться. Вот сволочи!..
Они прошли по коридору, затем перед глазами мелькнула лестница, ведущая в подпол. Ему посветили фонарем, и Ростислав спустился по неудобной скрипящей лестнице в глубокий подвал.
— Зажгите свет! — скомандовал кто-то, и почти сразу же засветились две керосиновые лампы. Арцеулов огляделся, и понял, что попал в неплохую компанию.
В подвале, где в более спокойные годы какой-то зажиточный иркутянин хранил припасы, собралось не менее десятка офицеров. Кое-кто в форме, но большинство попало сюда уже в штатском. Впрочем, маскарад был достаточно нелеп и едва ли мог обмануть даже самых наивных патрульных. Слабый свет ламп бросал странные, густые тени, скрывавшие лица, и в первый момент Ростиславу показалось, что он не видит тут ни одного знакомого.
Вокзал, занятый легионерами, был полон беженцев, успевших добраться сюда в дни боев за город. Конечно, чехи пускали отнюдь не каждого, в результате чего в залах ожидания было полно офицеров, генералов и высших чиновников министерств; в одном из вагонов удобно устроились несколько министров уже канувшего в вечность правительства Верховного. Вся эта публика шумела, осаждала буфеты и вела бесконечные переговоры с командованием легиона о вывозе их из иркутской ловушки. Легионеры отмалчивались, ссылаясь на французского уполномоченного генерала Жанена, который, якобы, и должен решить судьбу беглецов.
Среди этого Вавилона Ростислав довольно быстро повстречал нескольких сослуживцев, которые познакомили его с бывшим адъютантом Ирмана. Молодой штабс-капитан подробно рассказал Арцеулову о смерти и похоронах генерала, которые ему пришлось лично организовать. Увы, эти сведения ничем не могли помочь Ростиславу. Он осведомился о полковнике Лебедеве. Адъютант долго вспоминал и, наконец, заявил, что такой полковник, если он не ошибается, имел какое-то отношение к авиации и несколько раз бывал у Ирмана. Но ни в военном министерстве, ни в Иркутском гарнизоне этот Лебедев, насколько штабс-капитан помнил, не числился.
Вскоре Арцеулов понял, что на вокзале ему делать больше нечего. Конечно, если бы он потолкался здесь денек-другой, то, возможно, каким-то чудом сумел попасть в один из чешских эшелонов, идущих за Байкал. Это был шанс если не выжить, то по крайней мере прожить еще несколько месяцев — до неизбежного весеннего наступления большевиков. Однако, Ростислав был человеком упорным и привыкшим уважать прежде всего самого себя. Он не выполнил задания, а значит, покидать поле боя не имел никакого права.
Оставалось дождаться темноты и выбираться в город. Адъютант Ирмана, с которым он поделился этой мыслью, поглядел на Ростислава, как на ненормального, и посоветовал хотя бы избавиться от столь приметного черного полушубка. Арцеулов был с ним в принципе согласен, но в конце концов рассудил, что первый же патруль заберет его в любом случае — хоть в форме черного гусара, хоть в обыкновенной шинели; при этом полушубок был по крайней мере значительно теплее. Ростислав надеялся на темноту, оружие и собственную реакцию.
Куда более сложным был вопрос о маршруте. Ростислав очень плохо знал город, здесь его никто не ждал — и он понятия не имел, где можно найти загадочного Лебедева, впрочем, как и обыкновенный безопасный ночлег. Относительно последнего ему несколько помог все тот же адъютант, у которого в Иркутске оставалась тетка. Родственница штабс-капитана жила далеко от центра, и ему пришлось вычертить на папиросной коробке целый план, покуда Арцеулов сообразил, как туда добираться. За этим занятием время прошло быстро, и, выглянув в окно зала ожидания, Ростислав понял, что короткий зимний день движется к концу. Подойдя к выходу на привокзальную площадь, Арцеулов стал наблюдать.
Прямо за линией чешского караула толпилась разнообразная штатская публика, большей частью с узлами и чемоданами. Арцеулов не стал их подробно разглядывать — толпа не представляла опасности. Но чуть дальше, в наступающих сумерках, он заметил несколько вооруженных групп, перекрывавших все уходящие от привокзальной площади улицы. Ростислав пригляделся внимательнее и понял, что караульное дело у новых хозяев города поставлено неплохо. Прямой путь был закрыт. Оставалась еще одна возможность — попытаться обойти посты с тыла, со стороны железнодорожных путей. Правда, там могли стоять свои посты; кроме того, район путей надежно охранялся самими чехами, которые едва ли будут пропускать через свои караулы неизвестного им капитана…
— Проблемы, брат-вояк? — знакомый чех в зеленой шинели стоял рядом, с доброжелательной усмешкой глядя на Арцеулова.
— Добрый вечер, подпоручик, — Ростислав обрадовался знакомому лицу, хотя и не понимал, что нужно от него легионеру. — Извините, не успел поблагодарить…
— Не за что, — весело, хотя и как-то странно улыбнулся чех. — Я ведь ваш должник, брат-вояк…
— Должник? Не припомню, — совсем растерялся Арцеулов.
— А это и не важно, — чех извлек откуда-то из кармана странную разноцветную повязку. — Надевайте. И не забудьте снять погоны.
Ростислав подчинился. Подпоручик внимательно оглядел его, велел снять кокарду и наконец кивнул:
— Так сейчас многие носят. Можем идти…
Арцеулов не стал спорить. Он уже понял, — странный чех знает, как поступать в трудных обстоятельствах. Они прошли через последний легионерский пост и оказались на площади. Подпоручик на секунду задумался, а затем уверенно кивнул в сторону ближайшего караула.
— У меня нет документов, — Арцеулов на всякий случай расстегнул крючок полушубка, чтобы быстрее дотянуться до оружия.
— Не беда, брат-вояк, — усмехнулся подпоручик. — Они нам не понадобятся…
…Караул состоял из нескольких солдат, и офицера, все они были без погон, а на рукавах имели такие же повязки, как и Арцеулов. Капитан ожидал окрика и приказа остановиться, но, к его удивлению, офицер с повязкой лишь козырнул, приказав пропустить Арцеулова и его спутника. Оказавшись за линией постов, Ростислав перевел дух и попытался первым делом содрать не нравившуюся ему повязку — носить вражеские знаки различия было слишком неприятно.
— Не надо, брат-вояк, — посоветовал легионер. — Пригодится… А по тому адресу не ходи — там засада. Ну, прощай…
Он козырнул двумя пальцами и, прежде чем удивленный капитан успел опомниться, свернул в ближайший темный переулок.
«Ну и ну, — только и подумал Ростислав, медленно шагая по пустынной улице. — Неужели этого чеха приставил ко мне адмирал? Да нет, тут что-то не так…»
Внезапно он вспомнил слова Ксении, сказанные во сне. «Тебе поможет тот, кому ты уже помог, но забыл об этом…» Ростислав стал вспоминать, но ничего подходящего в голову не приходило. Чехов он невзлюбил с самого начала, ни разу вместе с ними не воевал и вообще стремился держаться от братьев-славян подальше.
Итак, на квартире неизвестной ему тетки адъютанта ждет засада. Во всяком случае, об этом предупредил странный подпоручик, а ему приходилось верить… Итог, у Ростислава есть целая ночь, чтобы бродить по мертвому холодному Иркутску — если, конечно, не встретится случайный патруль. Ну а утром… О том, что произойдет утром, когда скрыться будет негде, думать не хотелось. Арцеулов не спеша шел куда-то по неизвестной ему улице, прикидывая, что можно еще придумать в его положении. Будь дело летом, он легко нашел бы себе убежище где-нибудь на чердаке, но в такую морозную ночь это грозило верной гибелью. Можно было, конечно, постучаться в первую же попавшуюся квартиру, но это значило подвергнуть опасности не только себя, но и чьи-то ни в чем не повинные жизни…
Внезапно где-то вдали он уловил громкие мужские голоса, затем послышался крик и мощная ругань. Арцеулов выхватил наган, огляделся и нырнул в темную подворотню.
Ругань стихла, но голоса продолжали о чем-то громко спорить. Затем спор прекратился и вдалеке послышались тяжелые шаги. Похоже, те, кто только что выяснял отношения, приближались. Арцеулов прижался к стене, стараясь не обращать внимания на нечеловеческий холод, которым дышали камни. «Сейчас согреюсь», — подумал он; и не ошибся.
Это, как и ожидал Арцеулов, был патруль. Четверо, вооруженные винтовками, конвоировали пятого — высокого, в оборванной, местами прожженной офицерской шинели.
«Свой», — понял Ростислав, внимательно приглядываясь к конвоирам. Трое были обыкновенными увальнями-пролетариями, слабо разбиравшимися, где право, а где лево. Винтовки они держали настолько нелепо, что капитан даже скривился от презрения. А вот четвертый — он шел последним — его поневоле заинтересовал: маленький, почти квадратный, с могучим торсом и ручищами, почти касавшимися земли. В отличие от всех остальных, одетых в старые шинели явно с чужого плеча, на могучем коротышке было ладно сшитое, очевидно, по специальному заказу, пальто на меху, подпоясанное ремнем с кобурой.
«А это, стало быть, главный», — рассудил Арцеулов, неслышно расстегивая крючки полушубка и пряча наган за пазуху. Вопрос о том, вмешиваться или нет, перед ним, естественно, не стоял. Речь шла лишь о наиболее эффективном методе действия…
Ростислав пропустил караульных немного вперед, подождал, покуда один из солдат поравняется с ним и, резко выдохнув воздух, прыгнул. Сознание не вмешивалось — дело было несложным, и все происходило как бы само собой. Солдат все же успел услышать какой-то шум сбоку и начал поворачивать голову. Подбородок чуть приподнялся — и ладонь Арцеулова рубанула в узкий промежуток. Покуда солдат с хрипом оседал на землю, его винтовка уже была в руках у Ростислава. Удар штыка пришелся в бок одному из шедших впереди. Тот вскрикнул, и в тот же момент третий солдат успел-таки обернуться и броситься на капитана.
Это было уже опаснее, поскольку сзади оставался коротышка; но солдат, к счастью, был новичок в штыковом бою. Арцеулов поневоле усмехнулся, легко парируя удар, и резким выпадом всадил штык прямо в сердце противника.
Он тут же развернулся — и вовремя. В руках коротышки уже подпрыгивал наган. Стрелять не хотелось — на шум могла прибежать подмога, поэтому Ростислав ударил от плеча, попав прикладом прямо в зубы колобку в кожанке. Тот не упал, а не торопясь, даже с некоторым достоинством сел в сугроб, не выпуская оружия. Тогда Арцеулов еще раз добавил ему прикладом по физиономии, легко выбив револьвер, и в довершение пнул краснопузого сапогом, отчего тот бухнулся на бок и зарылся в сугроб.
Арцеулов поднял наган колобка и быстро огляделся.
— Уходим, — кивнул он офицеру, неподвижно простоявшему всю схватку. Тот дернул руками, и Ростислав сообразил, что пленный крепко связан. Нож был далеко, поэтому капитан попросту схватил бывшего пленника за плечо и потащил в переулок.
— Бежать сможете? — шепнул он, прислушиваясь. Вокруг было тихо, и капитан надеялся, что несколько лишних минут у них будет.
— Могу, — хрипло ответил офицер. — Вот только руки…
— Черт! — Арцеулов наконец извлек нож, который он носил по давней фронтовой привычке на левом боку, и одним ударом рассек веревки.
— Держите, — трофейный револьвер был передан освобожденному, и через секунду оба офицера бежали вдоль темных домов. Но уже через несколько минут Арцеулов понял, что надо передохнуть — ледяной воздух резал горло, не давая перевести дыхание.
— Уф, — выдохнул офицер в оборванной шинели, как только они остановились. — Премного вам благодарен, сударь! Впрочем, какие тут слова… За жизнь не отблагодаришь. Я подполковник Рыбников…
— Капитан Арцеулов, — представился Ростислав, оглядывая спасенного. Рыбников был небрит, на лице красовался огромный синяк, а под левым ухом кровоточил большой порез.
— Изукрасили, — кивнул тот. — Вышел в город… Сдуру, конечно. Хотел к сестре заглянуть, вот и нарвался… Вы того клопа жирного прикончили?
Арцеулов понял, что речь идет о гноме в кожаном пальто.
— По-моему, нет. Я его больше прикладом…
— Эх, зря! — огорчился подполковник. — Это же господин Чудов, глава здешней чеки. Его весь Иркутск, заразу, знает!..
— Отложим до следующего раза, — рассудил Ростислав, на которого товарищ Чудов не произвел особого впечатления. — Ну, куда теперь, господин подполковник? Я, признаться, в Иркутске второй раз в жизни.
— Пошли, — подполковник осмотрелся, а затем решительно зашагал куда-то в узкий проход между домами. — Раньше ночью можно было выходить, а сейчас — как озверели. Говорят, ищут какого-то полковника Лебедева… Такой шум подняли! Можно подумать, что этот полковник им дороже золотого запаса…
— А что за полковник такой? — равнодушным тоном поинтересовался Арцеулов, чувствуя, что большевики взялись за дело серьезно.
— А Бог весть! Фамилия нередкая… Правда, говорят, он из отдела генерала Ирмана, но там никакого Лебедева, насколько я знаю, не было…
«Вот те и раз, — размышлял Арцеулов, покуда они пробирались мрачными закоулками, перебежками пересекая немногие освещенные улицы и замирая при отдаленных шагах патрулей. — Ведь Верховный сказал, что полковник Лебедев служит в том же управлении министерства…»
Если адмирал что-то напутал или таинственного Лебедева тоже нет в живых — и то, и другое представлялось вполне возможным, — вся миссия Арцеулова становилась бессмысленной.
Между тем они добрались до окраины. Осмотревшись среди небольших одноэтажных хибар, подполковник уверенно зашагал к крайней. Войдя через калитку, они поднялись на старое, заскрипевшее под шагами крыльцо. Капитан постучал три раза, затем подождал и вновь постучал, на этот раз дважды.
— Явка, — Арцеулову эти предосторожности показались почему-то смешными и несерьезными.
— Приходится, — понял его Рыбников. — Главное, чтоб соседи не выдали. Тут бы дней пять отсидеться, пока…
Что будет потом, рассказать он не успел. Дверь приоткрылась, и оба нырнули вовнутрь.
Их окружила темнота. Где-то рядом слышались тихие голоса.
— Это я, господа, — негромко проговорил подполковник. — Со мною капитан Арцеулов…
Внезапно вспыхнул свет — кто-то зажег керосиновую лампу.
— Что у вас с лицом, подполковник? — поинтересовался кто-то. — Что случилось?
— А, сплошной форс-мажор, — скривился Рыбников. — Угодил к краснопузым. Спасибо капитану — отбил.
— Вы черный гусар? — поинтересовался кто-то невидимый. Арцеулов понял, что и здесь обратили внимание на его полушубок.
— Нет, — приходилось объяснять все сначала, и Ростислав предпочел сразу же достать свою офицерскую книжку.
— Да полно, господа! — запротестовал Рыбников. — Господин Арцеулов на моих глазах четырех краснопузых порешил…
— Трех, — поправил его капитан. — Надеюсь, как вступительный взнос сойдет?
— Проходите, капитан, — невидимая рука вернула ему документ. — Занесло же вас! Вы знаете, поганые чехи решили передать Верховного Политцентру…
— Нет, — покачал головой Ростислав. — Но можно было догадаться. Вот сволочи!..
Они прошли по коридору, затем перед глазами мелькнула лестница, ведущая в подпол. Ему посветили фонарем, и Ростислав спустился по неудобной скрипящей лестнице в глубокий подвал.
— Зажгите свет! — скомандовал кто-то, и почти сразу же засветились две керосиновые лампы. Арцеулов огляделся, и понял, что попал в неплохую компанию.
В подвале, где в более спокойные годы какой-то зажиточный иркутянин хранил припасы, собралось не менее десятка офицеров. Кое-кто в форме, но большинство попало сюда уже в штатском. Впрочем, маскарад был достаточно нелеп и едва ли мог обмануть даже самых наивных патрульных. Слабый свет ламп бросал странные, густые тени, скрывавшие лица, и в первый момент Ростиславу показалось, что он не видит тут ни одного знакомого.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента