Валерий Александрович Замыслов. Великая грешница

   Дворецкий, вспомнив слова Бориса Годунова, не стал перечить.
   – Всё, что дочь моя запросит, изволь выполнить. Лишь бы никакой порухи не было.
   Пришлось боярину зело покумекать над грибным выходом царевны. Допрежь всего в лес был послан Демша с наказом сыскать грибное место. Тот озаботился:
   – Ныне август не шибко на грибы угораздило. Дождей выпало мало.
   – Надо сыскать, Демша, а когда сыщешь, женке своей укажи. Она вкупе с верховой боярыней пойдет.
   Демша отыскал одну грибную полянку, коя находилась в начале темного леса. В день выхода царевны Григорий Васильевич не только отрядил в лес княжича Василия, но и пятерых стрельцов.
   Когда царевна, в сопровождении верховой боярыни и сенных девушек и Надейки, вышла на поляну, случилось непредвиденное. Княжич заметил, как на поляну вдруг вылез из чащи огромный сохатый с ветвистыми рогами и нетропко двинулся в сторону царевны.
   – Назад! Наза-ад! – что есть мочи закричал Василий.
   Сохатый замер, а княжич стремительно побежал к перепуганной царевне, коя и в самом деле устрашилась, увидев невдалеке невиданное животное.
   Взбудораженный княжич обнял царевну за плечи, а затем прижал к себе.
   – Не бойся, государыня-царевна! Я спасу тебя. У меня сабля и пистоль!
   После этих слов Василий и в самом деле выхватил пистоль и бесстрашно двинулся на сохатого, но тот, никогда не ведая пистольного огня, удивленно посмотрел на людей, нарушивших его царственное шествие, плавно развернулся и, задевая рогами ветви деревьев, скрылся в чаще.
   – Спасибо тебе, сынок, – судорожно глотнув воздух, вымолвила из побелевших губ Мария Федоровна.
   Княжич, оказавшийся без шапки (потерял, когда ринулся к царевне), пришел в себя и поклонился Ксении большим обычаем.
   – Прости, государыня-царевна.
   Впервые Ксения так близко столкнулась с Василием. Стоял он перед ней высокий, сероглазый, с шапкой густых русокудрых волос, весь ладный, пригожий.
   – Это ты меня прости, княжич. Не подобало мне в лес ходить. Вон и стрельцы всполошились.
   Стрельцы, услышав громкий выкрик Василия, выбежали к поляне, но тотчас попятились в лес, увидев отмашку верховой боярыни.
   – Ступай и ты, Василий.
   – Ухожу, ухожу, матушка.
   Царевна, оправившись от пережитого, увидела в сажени от себя два гриба с красными шляпками, выглядывающими из травы, и тотчас забыла обо всем на свете.
   – Боже, какие они красивые! Как они называются, Надеюшка?
   – То грибки боровые, государыня-царевна. Съедобные. Их можно жарить и солить.
   – А вот еще! – радостно воскликнула Ксения. – Этот еще прекрасней.
   – Не срывай, государыня матушка. Худой, не съедобный сей гриб, из него отравное зелье готовят.
   – Из такого-то красивого? Какая жалость. Гриб – загляденье.
   Царевна огорчилась. Она-то до сих пор не ведала, что не всякий гриб к еде пригоден.
   А Надейка вдруг сунула какой-то гриб в рот и принялась его жевать. Не только Ксения, но и верховая боярыня с сенными девушками подивились:
   – Да разве можно сырой гриб есть?!
   Всеобщий испуг рассмешил Надейку:
   – Так он и зовется сыроежкой. Бывает, заплутаешь в лесу, есть захочется, а сыроежка выручит. Съешь три-четыре грибочка – и, почитай, сыт.
   – Хочу и я откусить, – молвила Ксения.
   – И мы! – закричали сенные девушки.
   А затем все посмотрели на верховую боярыню, но Мария Федоровна, несмотря на просьбу царевны, на такое «яство» не решилась.
   – Допрежь надо их в водице промыть, мало ли чего. Глянь, сколь разной всячины к ним прилипло.
   – То хвойные иголки, матушка боярыня.
   – Хвойные? – заинтересовалась Ксения. – Что сие означает?
   – От хвойных деревьев. Сосны да ели, государыня-царевна.
   Надейка не переставала удивляться на царевну (ничегошеньки-то не ведает!), а царевна – все новым и новым открытиям.
   Выходили из леса густым и высоким кочедыжником, с толстыми корневищами и бурой чешуйчатой листвой.
   Надейка загадочно поднесла к губам палец.
   – Ступайте тихонько, дабы кочедыжнику зла не причинить, ибо он большим волшебством обладает.
   – И каким же, Надеюшка?
   – Великим, государыня-царевна. Послушайте, что мне бабушка покойная поведала. Есть за тридцать три версты от града стольного лес вельми дремуч. Осередь лесу – полянка малая. На полянке – кочедыжник, цветок всемогущий. А расцветет он единожды в год, в полночь на Ивана Купалу, и горит огнем ярым. И ежели кто сей кочедыжник отыщет, тому станут ведомы все тайны, и ждет его счастье неслыханное. Он может повелевать царями и правителями, ведьмами и лешими, русалками и бесами. Он ведает, где прячутся клады несметные, и проникает в любые сокровищницы. Лишь стоит ему приложить цветок к железным замкам – и все рассыпается перед ним. Но взять сей чудодей-цветок мудрено, ибо охраняет его адская сила, и лишь человеку хороброму дано сорвать сей огненный кочедыжник. С другого же – злой дух сорвет голову. Не каждый дерзнет на оное. А вот моя бабушка дерзнула и засобиралась на полянку волшебную.
   Ксения слушала сказочную и напевную речь Надейки, затаив дыхание.
   – Бабушка?
   – Бабушка, когда она девицей была. Она в ту пору красна молодца возлюбила, душой иссохла, а он к другой сердцем тянулся. Вот и надумала она сыскать тот цветок и в полночь ждать, покуда кочедыжник огнем не загорит, а как загорит – сорвать его, и тогда с ней окажется добрый молодец.
   – И сходила-таки?
   Ксения, очарованная сказом, так и впилась своими чуткими бархатными очами в лицо Надейки.
   – Не сходила, государыня-царевна, одумалась: намедни видение было. Явилась ей сама Пресвятая Богородица да изрекла: «Не ходи на Ивана Купалу в лес. Тяжкий грех – молодца от суженой уводить». Поплакала, покручинилась – и смирилась. Так вот и прожила одна-одинешенька.
   – Вот как в жизни бывает. Жаль твою бабушку.
   – Зато на внучат ей повезло, государыня-царевна. Семеро по лавкам.
   – Это как, Надеюшка?
   Вопросы, вопросы. Они так и сыпались из уст царевны, пока шли до ее шатра. Затем она подумает: «Девушка из простолюдинок, а как много всего ведает! Оказывается, народ разумнее царей, кои живут в золотых дворцах и так мало всего знают. Что книги и латынь по соотнесению с таким, казалось бы, нехитрым и в то же время мудрым бытом народа?»
   И эта мысль поразила Ксению. Непродолжительная жизнь на Серебрянке во многом опрокинула ее суждения о бытие сущем.
   А для боярина Григория Годунова оставалось последнее испытание. Самое тяжкое и серьезное. Ксения, уж коль ей предстоит стать королевой Ливонии, должна научиться верховой езде. На Серебрянку еще неделю назад были доставлены не только аглицкое женское седло, но и арабская лошадь. Прибыл и телохранитель царя Жак Маржерет. Когда-то сей французский подданный сражался на стороне короля Генриха Четвертого, затем, с наступлением мира, попал на службу к князю трансильванскому, потом к королю венгерскому, участвуя в их войнах с турками; перешел затем на польскую службу капитаном пехотной роты и, наконец, в 1600 году, по предложению Посольского дьяка Афанасия Власьева был принят на русскую службу Борисом Годуновым, который назначил его капитаном немецкой роты и дал ему отряд всадников. Жак Маржарет отменно владел саблей и шпагой и когда-то обучал зарубежных принцесс верховой езде. Но то было в Венгрии и Франции, где верховая езда королевских особ была обычным делом и не вызывала кривотолков среди вельмож. Русь не знала таких примеров, да и не хотела. Но Борис Федорович невзирая на враждебные взгляды бояр делал все новые и новые шаги в сторону Европы… Иногда в открытую, а иногда тайно. Вот и поездка Жака Маржарета была окружена неимоверной тайной. Никто на Москве не должен ведать, что царская дочь готовится стать королевой Ливонии. Даже сама Ксения пока об этом ничего не ведает, полагая, что государь батюшка захотел укрепить ее здоровье тайной поездкой на Серебрянку.
   – Всем ли ты довольна, царевна? – спросил Григорий Васильевич, придя в шатер Ксении.
   – Всем! – без раздумий отозвалась царевна. – Я очень благодарна батюшке, кой сделал мне такой бесценный подарок. Здесь все прекрасно. Райский уголок!
   Слова царевны были искренними и восторженными.
   – Рад за тебя, царевна. Но ты не забыла еще об одном посуле государя?
   Ксения призадумалась. Кажется, все, о чем она мечтала, с лихвой исполнилось. Впрочем… Но батюшка, наверное, пошутил, сказав, что на Серебрянке она сядет на «златогривого коня». Конечно же, пошутил, о том не следует и боярину рассказывать.
   Но боярин сам напомнил:
   – Никак, запамятовала, царевна, про коня златогривого. Будет конь!
   – Ужели и то возможно? – обрадовалась Ксения.
   – Для царской дочери ничего невозможного нет. То будет завтра поутру.
   Но радость Ксении вскоре померкла. Она представила себя сидящей на коне и… перепугалась. Это в грезах хорошо лететь на златогривом коне, а наяву? Да как же она в женском платье взберется на седло?! От людей совестно.
   Как-то видела Надейку и диву далась. Та вывела со двора оседланного коня, подоткнула подол сарафана, вставила ногу в стремя, ловко перекинулась в седло, выпрямилась, затем натянула повод, озорно гикнула – и куда-то помчала. Вот тебе и Надейка! Нет, она так никогда не сможет, да и зазорно так на коня взбираться.
   Поделилась своими страхами и сомнениями с верховой боярыней, на что та молвила:
   – Надейка – из мужичья, вот и вытворяет бог весть что. Твоя же верховая езда, государыня-царевна, будет достойной, с соблюдением всех приличий. Ты останешься в женском платье, но тебе не придется переметываться через седло, как сие делают мужчины.
   – Да как же, боярыня?
   – Седло будет особое, ты будешь сидеть на нем, как в креслице, боком к голове коня. Его уже привезли. Конь арабский.
   – Из таких-то стран чужедальних. Ох, страшно мне, боярыня.
   – Не тушуйся, государыня-царевна. Я уже зрела сего коня. Он не столь высок и не строптив, прекрасно обучен выездке. На оном коне ты получишь большое удовольствие.
   – Ох, не знаю, не знаю, боярыня… А кто меня на седло подсадит?… Может, княжич Василий?
   – Отчего ж Василий, государыня-царевна?
   Вопрос Марии Федоровны смутил Ксению. Потупив очи, она прошлась вдоль шатра, а затем, с пунцовыми щеками, тихо ответила:
   – Василий – храбрый. Он защитил меня от страшного зверя.
   Мария Федоровна улыбнулась. Она помышляла сказать, что сохатый – не такой уж и страшный зверь, коль спокойно ушел от людей, но не стала разуверять Ксению, а вот ее слова о сыне пришлись верховой боярыне явно по душе: восприимчивая царевна надолго запомнит Василия, что само по себе полезно для семьи Пожарских. В жизни всякое может случиться.
   – Княжич Василий и рад бы тебе услужить, государыня-царевна, но ты сама ведаешь, что царевне не дозволено быть в обществе чужих мужчин, опричь своих родичей.
   – А кто же мне поможет?
   – Тот, кто прислан самим государем.
   – Мой братец Федор? – обрадовалась Ксения.
   – Нет, не братец… Ты только не пугайся, государыня-царевна, и ничему не удивляйся… Подданный французского короля Генриха Четвертого, мушкетер Жак Маржарет, а ныне начальник караула государева дворца.
   – Пресвятая Богородица! Иноверец?!
   Пораженная словами верховой боярыни, Ксения опустилась в кресло и сложила руки крестом на груди, как бы заслоняясь от чего-то дурного или бесовского.
   – Говорила же: не пугайся. Сей иноверец ведает личной охраной твоего батюшки. Весьма надежный человек, к тому же он отменный учитель верховой езды. Только ему великий государь доверил сие важное дело. Ради Бога, не волнуйся, государыня-царевна. Завтра у тебя будет прекрасное утро. Ты пойдешь на прогулку в рощу и там встретишь своего учителя. Он довольно сносно говорит на русском языке.
   Перед сном царевна долго стояла перед дорожным киотом, составленным из наиболее чтимых икон в серебряных ризах. Молилась, молилась…

Глава 16
Мушкетер Маржарет

   Завершив утреннюю трапезу, Ксения, в сопровождении верховой боярыни и всего лишь одной сенной девушки Оришки, вышла из шатра в сторону березовой рощи. И на сей раз порадовало солнечное погожее утро. Царевна мягко ступала алыми бархатными башмачками по выкошенной Демшей траве и вдругорядь любовалась березами. Теплые, рдяные лучи солнца, пробиваясь через трепетную малахитовую листву, освещали ее чистое, ясноглазое лицо, играли на легком серебряном венце с жемчужными подвесками. Тиховейный игривый ветерок слегка ворошил ее черные роскошные волосы, ниспадавшие на изящные округлые плечи.
   Шла, любовалась рощей, но на душе ее было далеко не безоблачно, как в прежние дни, когда душа ее пела и безмерно отдыхала. Как ни успокаивала ее верховая боярыня, но предстоящая езда на «златогривом коне» по-прежнему волновала сердце Ксении.
   Впереди, среди берез, мелькнула неясная фигура в серебристом кафтане, и царевне почему-то показалось, что в роще находится княжич Василий, но фигура тотчас исчезла. «Погрезилось», – подумалось Ксении.
   Но вскоре перед царевной оказался боярин Григорий Васильевич, возле коего стоял какой-то безбородый незнакомец со щегольскими, лихо закрученными усами. Был он лет тридцати, ладный, подбористый, облаченный в короткий русский зипун, расшитый золотыми шелками.
   – Твой учитель, государыня-царевна. Жак Маржарет, – представил французского мушкетера Григорий Годунов.
   Маржарет сорвал с головы шляпу и учтиво, на западный манер, поклонился.
   – К вашим услугам, ваше высочество. Надеюсь быть полезным вашему высочеству. Я никогда не видел такой очаровательной женщины. Вашу неземную красоту надо живописать на парсунах.
   Ксения не ведала, что и сказать. Этот говорливый чужеземец действительно хорошо владеет русским языком. Но он… он какой-то другой, русские люди так дерзко не разговаривают. Его слова смущают, заставляют краснеть. Боже! О чем с ним беседовать?
   И вдруг Ксения вспомнила встречи с главой Посольского приказа Афанасием Власьевым, который, по повелению государя, провел с ней несколько уроков, подробно рассказывая о своих впечатлениях, связанных с поездками в Австрию, Францию, Ливонию… Она жадно впитывала все, что так интересно и подробно повествовал сей умудренный, много повидавший посольский дьяк: о том или ином государстве, его народах, обычаях, дворцовых этикетах… (Царевна не ведала, что далеко не случайно посещал ее покои Афанасий Иванович), и вот теперь его «уроки» пригодились.
   – Вы гугенот или гасконец, сударь?
   – О! – восторженно воскликнул Маржарет, и даже пальцами прищелкнул. – Я восхищен вами, ваше высочество. Вы отлично знаете историю моей удивительной страны. Конечно же, я гасконец. Тысячу чертей, но гасконцы – самые храбрые люди на свете. Ничто не устоит на их пути, они непобедимы!
   Вид Маржарета был настолько горделив и воинственен, что царевна не сдержалась и уколола напыщенного вояку:
   – В «Парижскую кровавую свадьбу», прозванную Варфоломеевской ночью, вы, гасконцы, убили две тысячи ни в чем не повинных гугенотов. И вы, сударь, считаете это победой?
   Григорий Годунов довольно крякнул. Ай да книжница! Не зря ее в боярских теремах называют самой образованной женщиной Москвы. Утерла нос велеречивому гасконцу. Ишь, как вытаращил на царевну свои ореховые глаза!
   Мушкетеру ничего не оставалось, как вновь выразить царевне свое восхищение, ибо спорить с ней, ему было запрещено. Но будь на месте царевны мужчина! Он, горячий гасконец, не потерпел бы в свой адрес никаких попреков. Тысячу чертей! Эта дама не только прекрасна, но и умна.
   Мария Федоровна улыбалась краешками губ. Ее «подопечная» сегодня показала коготки. Тихая смиренница поставила на место гордого, заносчивого мушкетера, известного своими подвигами во всей Европе. Не случайно государь Борис Федорович назначил его начальником дворцовой охраны. Он бесстрашен и предан, но «только тогда, – как тихонько выразился Афанасий Иванович, – когда ему хорошо платят. Чем тяжелее его кошелек, тем безопасней жизнь царя». Борис же Федорович не жалел никаких денег.
   – Не соблаговолишь ли, царевна, пройти к коню-арабчуку? – спросил Григорий Васильевич.
   – Да, – робко выдохнула Ксения, и вся «дерзость» ее разом улетучилась. Господи, не осрамиться бы перед этим гасконцем!
   Конь, привязанный за повод к березке, дожидался на противной стороне рощи, где находилась довольно обширная опушка, уходящая в луговое дикотравье.
   Конь, увидев приближавшихся к нему людей, тонко заржал, но остался спокоен: не принялся, показывая свой норов, вскидывать головой, не застучал копытом.
   Ксения хоть и подошла с волнением к коню, но «арабчук» ей поглянулся. Какая горделивая у него осанка, грудь, грива, какие легкие и стройные ноги! На таком коне, наверное, можно нестись как по воздуху.
   А Жак Маржарет отвязал арабчука и подвел его к царевне.
   – Извольте взглянуть на седло, ваше высочество, и очень внимательно выслушать меня. В западных странах дамы ездят именно на таких седлах, позволяющих сидеть боком. Оно весьма удобно. Красивая и прочная посадка получается только в том случае, если дама сидит на середине седла, держа корпус совершенно отвесно, не перегибая его ни вправо, ни влево. Голова повернута в сторону движения. Правая нога перекидывается через верхнюю луку, бедро левой располагается под нижней лукой, а голень этой ноги свободно свешивается вниз; стремя надевается на носок, но упора на него быть не должно. Голень правой ноги отводится назад, каблук оттягивается несколько вниз и плотно прижимается к лошади так, чтобы не было раскачивания, и носок не был виден из-под наездницы. Прочность посадки обеспечивается исполнением этих правил, ибо луки седла весьма крепко держат наездницу. Не следует только, ваше высочество, подавать правым плечом вперед, ибо при этом возможно падение направо. Управление основано на тех же правилах, что и управление, совершаемое мужчинами, но отсутствующий правый шенкель заменяется твердым хлыстом, или стыгом. Корпус, то есть его уклоны, также принимает участие в управлении. Поводья можно держать в одной или обеих руках; в первом случае над правым коленом, во втором – раздвинутые на три вершка руки держатся над правым бедром. При езде рысью дамам следует опираться на стремя, повернув пятку левой ноги кнаружи, но отнюдь не раскачивая этой ногой. Опираться на стремя надо в тот момент, когда лошадь становится на землю левой передней ногой, в тот же момент, когда выдвигается правая передняя нога, надо слегка приподниматься. Для наездника труднее всего подметить, когда надо начать приподниматься; но при небольшом навыке это очень легко приобретается. Ездить же облегченной рысью гораздо здоровее, менее утомительно и для наездницы, и для лошади, и несравненно элегантнее. При навыке можно ездить и не опираясь на стремя, что гораздо приятнее и даже безопаснее. Ту же посадку следует сохранять и на галопе. Поднимание же лошади в галоп делается совместными действиями повода и шенкеля или хлыста. Дамы предпочитают галоп с правой ноги как более спокойный. Для поднятия лошади в галоп с правой ноги несколько укорачиваются поводья, затем сокращается правый повод поворотом левой кисти вверх мизинцем, одновременно дается сильный удар левым шенкелем, а если этого мало, то и хлыстом по правому плечу. Затем повод отпускается. Ширина галопа выбирается дамой в зависимости от ослабления или натяжения поводьев и побуждающими действиями шенкеля и хлыста. На прыжках дама должна сидеть спокойно и крепко, несколько откинув корпус назад, ни помогать, ни побуждать лошадь ей не следует. Прыгать наездницам рекомендуется только на вполне верных лошадях. На полевом галопе, карьере и прыжках поводья следует держать в обеих руках. В заключение хочу заметить, ваше высочество, что положение наездницы в седле, пока она не выбилась из сил, весьма прочно, но если лошадь понесла и впереди видно неодолимое препятствие, то следует рискнуть спрыгнуть. Для этого надо быстро, но неторопливо освободить правую ногу из луки, сбросить стремя, оставить поводья, и, оперевшись правой рукой о верхнюю луку, прыгнуть вперед, как можно дальше. Вот и все правила верховой езды, ваше высочество. Все просто и ясно, как божий день.
   Обмерла Ксения! Легче латынь на зубок выучить, чем сии правила запомнить. Ну почему царь батюшка загодя о таких неимоверных трудностях ей не поведал? Да ей в жизнь не осилить сию верховую езду!
   Даже боярин Григорий Васильевич озадаченно крутанул головой. Эк, чего наворотил этот гасконец! И вовсе перепугал Ксению… И все же надо выполнять царский приказ. Царевна не только должна сесть на лошадь, но и проехаться по опушке.
   – Ты вот что, Жак. Зачинай с азов, опосля пойдут и буки. Допрежь сам покажи, как в седло подняться, да не единожды.
   – Я готов, ваша милость.
   Маржарет трижды оказался в седле, а затем обратился к царевне:
   – Может, попробуете, ваше высочество? Все мои дамы, которых я обучал, поднимались в седло с первого раза. Такой прекрасной принцессе, как вы, сам Бог велел овладеть конем. Не бойтесь, я вам помогу.
   Гасконец хотел, было, подхватить царевну за талию, но Ксения решительно отвела его руки.
   – Я хорошо запомнила, как вы поднимались в седло. Я сама. Вы только подержите лошадь.
   – Подержу, ваше высочество. Но вы можете не беспокоиться. Арабчук – очень смирный конь, тем более, когда его желает оседлать столь прекрасная дама.
   «Этот гасконец ведет себя чересчур развязно и дерзко», – невольно подумалось верховой боярыне.
   – Не сглазьте, сударь, – произнесла царевна и довольно легко оказалась на седле.
   – Отменно, ваше высочество! Держите корпус прямо, не перегибайте его ни вправо, ни влево. Головку поверните в сторону движения. Отменно! А теперь возьмите левой рукой поводья… Как вы себя чувствуете?
   – Кажется, хорошо, сударь…
   А Василий наблюдал из-за берез за Ксенией и Маржаретом, и его охватило чувство ревности. Как смеет этот высокомерный иноземец так близко подходить к царевне и брать ее за стан?! Хорошо, что царевна отвела его похотливые руки. Ну зачем, зачем государь поручил обучать царевну этому иноверцу?! Все, что он показал Ксении, он, Василий, мог бы выучить в считанные минуты, и тогда сам бы все показал царевне. Подумаешь, иноземный наездник выискался. Да он, Василий, не уступит ему ни в каких скачках. Бывало, так летал по мугреевским полям и лугам, что ветер свистел в ушах… А царевна-то? Молодчина. Поехала по опушке. Как грациозно перебирает тонкими ногами Арабчук. Правда, обок ступает иноземец, но Ксения улыбается своей светозарной улыбкой, ибо ей по нраву эта тихая, но красивая езда. Слышится ее звонкий голос:
   – Мне совсем не страшно, не страшно, боярыня!
   А вот и чужеземец чему-то рассмеялся, а затем подбежал к Арабчуку и слегка поправил в стремени алый башмачок царевны. Василий даже за рукоять сабли схватился. Подлый гасконец!
   Ревность обуревала княжича Василия. На другой день он не выдержал и пришел в шатер Маржарета.
   – Мне надо поговорить с тобой, гасконец.
   Жак (в России его называли Яковом) уже знал, что княжич Василий Пожарский является рындой государя, он как начальник личной гвардии Бориса Годунова несколько раз виделся с мечником царя во дворце, но не имел представления, что делает этот привлекательный юноша на Серебрянке.
   Маржарета несколько озадачил холодный тон княжича.
   – Я слушаю вас, сударь.
   – Скажи, гасконец, сколько еще дней ты будешь обучать царевну Ксению?
   – До тех пор, пока царевна не станет настоящей амазонкой.
   – Она уже изрядно держится в седле. Советую, гасконец, прекратить выучку.
   В словах княжича Маржарет уловил угрожающие нотки, чего он никогда не терпел.
   – Что вы себе позволяете, сударь? Выйдете из шатра!
   – И не подумаю! Либо ты перестанешь крутиться вокруг царевны, либо я навсегда покончу с этим.
   – Тысячу чертей! – загорячился Маржарет. – Не хотите ли, сударь, вызвать меня на поединок? Моя шпага к вашим услугам.
   Маржарет с вызывающей улыбкой положил кисть на эфес шпаги, а Василий стиснул рукоять сабли. И быть бы, наверное, поединку, если бы в шатер привлеченный громкими голосами не вошел боярин Годунов.
   – Что ты здесь делаешь, княжич?
   Василий замешкал с ответом, а находчивый гасконец произнес с улыбкой:
   – Сей юноша, монсеньор, захотел посмотреть на мою шпагу. Мы поспорили, чье оружие крепче.
   – Ну и чье, Василий?
   – Сабля, боярин.
   Василий Григорьевич глянул на обоих, хмыкнул и строго молвил:
   – Ты вот что, княжич. Больше не заходи в шатер Маржарета. И не забывай дело свое. Ступай!

Глава 17
Жила царевна Серебрянкой

   Ксения возвратилась в Москву вместе с поездом царицы Марьи, отбывшей из Троицкой обители. После продолжительного доклада боярина Григория Годунова государь Борис Федорович допрежь встретился с дочерью, а затем с верховой боярыней.
   – Зело доволен тобой, боярыня. Ксению не узнать. Весела, жизнерадостна, здоровьем цветет.
   Обычно задумчивые, зачастую снулые глаза Бориса Федоровича, на сей раз были веселыми и добрыми.
   – За твое радение награждаю тебя еще одним сельцом, что недалече от твоего Мугреева.
   Мария Федоровна земно поклонилась.
   – Но вновь хочу упредить тебя, боярыня. О поездке царевны на Серебрянку – ни слова.
   – Я умею хранить тайны, великий государь.
   – И другие будут хранить! – жестко заключил Годунов.