Вальтамский Дарт. Властелину ####ец ('Властелину дюже плохо')

   Принцесса вещала еще долго, но речь ее стала окончательно бессмысленной. Наконец, закончила она тем, что уже было известно героям нашего повествования. Изображение погасло. Гэндальф кочергой вынул кольцо из печки и прямо на кончике кочерги протянул его Фродо.
   - Не бойтесь, друг мой. Я знаю наверное, что оно не могло нагреться.
   Хоббит доверчиво подставил ладонь. В следущий миг дикий вопль огласил пещеру, и от хоббитской лапы пополз удушливый запах паленого мяса.
   - Ну что ж, - философски заметил Гэндальф, - порой ошибаются и древние предания.
   Некоторое время воцарялось тягостное молчание, но его узурпаторские попытки снова пресек Гэндальф.
   - Теперь вы понимаете, мой юный друг, какая высокая ответственность легла на ваши плечи! Вы, именно вы, пронесете сие кольцо через все опастнсти и бросите его в жерло ядерного реактора Звезды Смерти!
   - Ну его в баню, честное слово! Я что вам, оваларевший что-ли? Берите его себе, если охота, а нет - так я лучше его на ближайших Хоббитчьих Игрищах не выходя из родной Хоббитании в Ородруин брошу.
   - Вай-вай, дарагой, - Закачал головой старик, - какие слова я слышу! И это над всей Галактикой нависла тень кровожадного тирана! И это когда нас, последних Дерини, что не успели еще уплыть на белоснежных кораблях в благословенную Заокраинную страну, где вечно властвуют Пресветлые Харконнены, вот-вот засадят в мордорские каменоломни! И это когда тысячи мужественных героев не щадят себя в священной борьбе с великодержавным шовинизмом Империи!
   - А почему бы одному из из этих тысяч героев, - ухватился за его мысль Фродо, - не взять бы, да и не отнести эту закамуфлированную взрывчатку в Мордор?
   - А потому, мой юный друг, - нравоучительно вещал кудесник, что каждый должен делать то, что предназначено ему и отвечать за себя. Те самоотверженные герои борются с Врагом на страницах журналов и на экране телевизора. Но приходят времена, когда бессильны сильные и умные, ибо ни один умный не может взять в руки урановое кольцо. И тогда вся надежда на хоббитов!
   - Я тоже не могу!
   - Можете, мой мохнатолапый друг, и уже это доказали. Ибо волею судьбы сегодня вы спасли уже кольцо!
   Фродо мало понял в рассуждениях старого мага. Собственно ясно понял он только одно: его втягивают в какую то опасную авантюру. Кроме того, он начал догадываться, что спорить с этим полоумным дерини совершенно бесполезно. Поэтому он решительно встал, положил кольцо на стол и откланялся. Как ни странно Гэндильф не стал пытаться его задержать, а лишь ехидно поинтересовался:
   - Обратно к дядюшке?
   - Да.
   - Ну-ну. Только запомните пожалуйста, теперь вы не Бэггинс, а Торбинс.
   После этого никем не задерживаемый Фродо покинул пещеру, оседлал гэндальфовский лендспидер и понесся в направлении Холма.
   Уже занималось утро. Зеленое треугольное солнце, которое, как известно из классики, так легко придумать, взошло не на западе, как обычно, а на юге, как тонко подметила эльфийская принцесса во время вчерашнего пророчества. В этот рассветный час хоббитанская пустыня Татуин казалась зеленой.
   Запах гари хоббит почуял издалека. Вскоре стала ясна и причина: Холм был наполовину разрыт и на раскопе, словно бригада палентологов, ищущих акульи зубы, копошилась серая рота имперских урук-хайев, явно из спецслужбы дона Дарта Ангмарского. Тут же возвышалась самодельная виселица, и в висевшей на ней фигуре можно было угадать когда-то неуловимого старого взломщика. Не успел Фродо, как говорится, ни вздохнуть ни пукнуть, как был уже схвачен, обыскан (благо, что оставил кольцо у Гэндальфа!) и доставлен пред светлые очи распоряжавшегося тут молодого старательного призрака из выпускников назгульской академии. Призрака звали Пертвит, и пребывал он в чине оберштурмназгула, но сейчас Фродо этого еще не знал.
   - Кто такой? - начал с традиционного вопроса призрак.
   - Торбинс, - пискнул Фродо, вдруг вспомнив казавшиеся бессмысленными наставления кудесника, а сам подумал:"Ведь все знал!". И добавил, - хоббит я местный.
   - Бильбо Беггинса знал?
   - Не знал!
   - Ай не лги, - Покачал невидимой головой молодой призрак и сердито засопел, подражая своему начальнику дону Дарту, - назгулу лжешь! Как же ты, смерд, мог его не знать, коли ты местный?
   В голосе призрака было такое довольство собственными интелектуальными возможностями, что видно было - он чувствует себя Штирлицем, Мюллером и Шерлоком Холмсом одновременно.
   - Так я, гражданин начальник, почему говорю, что местный? Потому что с моей норки на блохе сюда прискакать можно, - скороговоркой заверещал самозванный Торбинс, - да только ту дорогу зайцу пять дней петлять. Так что извольте сами судить, местный я али нет.
   - На какой блохе? - Ошарашенно спросил призрак и даже сопеть перестал от удивления.
   - Да известно, на какой блохе, - опять бойко затарахтел Фродо и вдруг добавил испуганно, - гражданин начальник. На той, что в пятках волосатых живет что у хоббита, что у зайца. И как всякие пасквилянты во "Взхоббите" писали, блохи оные иногда даже вырываются из пяток вместе с шерстью, когда хоббит пяткой за колючку зацепится. Да только, гражданин начальник, извольте видеть, клевета это все! Поклеп грязный на хоббитов! Нет на Татуине колючек. Не растут у нас саксаулы, да и аксакалы, сами видите, перевелись почти. А блохи те, извольте видеть, те же самые, что у зайца. Потому что, сами знаете, что хоббит, что rebbit - едино кендер.
   Штурмовики урук-хайи испуганно притихли, ожидая в какую причудлувую форму выльется гнев их вспыльчивого начальника. Оберштурмназгул потер невидимой рукой невидимую же голову и тяжело вздохнул. С утра его мучило то, что болела половина головы. Теперь это не мучило призрака - голова болела вся. Призрак обвел затуманенным взглядом ненавистный ему Татуин.
   - Какой заяц? - слабым голосом вопросил призрак и тут же подумал "зачем я его спрашиваю?". Однако сам процесс ему вдруг понравился, он подумал еще раз, и еще раз. Это давало хоть какое то спасение от тараторившего высоким голосом Фродо.
   - Так ведь известно, какой заяц - который бы пять дней дорогу петлял. Только по прямой бы, понимаете, гражданин начальник, гораздо быстрее бы получилось, так что и на блохе прискакать можно. Да только теперь зайцу тому не петлять - тулуп из него вышел.
   - Куда вышел? - тчетно попытался назгул сохранить лицо перед подчиненными, которые стали смутно догадываться, что их начальника дурачат.
   - Вышел и пошел гулять по Татуину. Так с тех пор то у одного, то у другого этот тулуп и видят.
   - Да, я вижу язык у тебя хорошо подвешен, - мрачновато произнес назгул.
   - Уж не думаешь ли ты, гражданин начальник, что ты его подвесил? - окончательно обнаглел Фродо, - Я, видите ли, только с блохи и сразу к вам, о тулупе докладывать. Сделайте вы что-нибудь! Вам же власть дадена. А то так у будет этот потрошеный заяц по Татуину ходить, пока Король не вернется.
   - Какой заяц? Какая блоха?!! Вон!!! - взорвался, наконец, доведенный до отчаянья призрак, и неслышно застучал призрачными ногами. Упоминание Короля было последней каплей, переполнившей чашу его неназгульского терпения. - Вон! Прочь с глаз моих! И скажи всем, что эта земля теперь принадлежит Леонсо Фабрицию - законному владельцу.
   ВТОРОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ.
   Он шел мимо черных чадящих руин, и в руке его был меч. Он чувствовал в себе Силу, она переполнила его до краев и рвалась наружу. Низкорослые темнокожие твари, мародерствующие на руинах, в страхе разбегались перед ним. Орки. Он знал, что это именно они. Но ему не было до них дела. Он шел на бой, на свой бой.
   Перед ним вырос противник. Исполинская нечеловеческая фигура, словно сотканная из тьмы. Горящие глаза. И голос, замогильный, нечеловеческий.
   - Ты ищешь смерти, последний король людей?
   Он не ответил. Он выхватил свой клинок, сияющий белым огнем. Навстречу рванулось багровое пламя.
   Шурик проснулся в холодном поту от собственного крика. Огляделся по сторонам, все еще не отойдя от сна. Вокруг была полатка, судя по освещению едва всходило солнце. Начинался девятый день экспедиции. Осознание реальности приходило постепенно. Кошмар, повторявшийся уже пятый раз, отступал не сразу. Несмотря на ранний час, Гэндальфа в палатке не было. Все в палатке отсырело, вода преизрядно натекла на пол, и спальник, как и все шмотки, был отвратительно мокрым. По стенам полатки расселась прекрасно заметная на светлом фоне, вдоволь насосавшаяся крови за ночь мошкара. От всего этого веселья Шурика неудержимо потянуло домой, прочь от этой сырости, от этой мошкары, от этих ночных кошмаров. Но дом был весьма далеко, и пришлось удовольствоваться бегством из палатки наружу.
   Лагерь спал. Кострище не подавало признаков жизни после обильного ночного дождя. С деревьев капала вода, мох и трава были насыщены ею, и это изобилие мгновенно передавалось обуви и одежде. Солнце, как и всегда рано утром, успело выглянуть, но серые наползавшие тучи обещали обложную облачность и дождь на весь день. Мелкие мошки-кровососы мгновенно облепили лицо и руки. Героически преодалевая отвращение к погоде, жизни и всему мирозданию, Шурик попытался развисти костер. Его благородное намерение, впрочем, пропало втуне, ибо отсыревшие в палатке спички были под стать переночевавшим под открытым небом дровам и щепочкам для растопки.
   Некоторое время фигура Шурика являла собой почти идеальное алегорическре изображение скорби. На вскоре все монументальность была испорчена крупной дрожью. Положение Шурика было поистине безысходным: залезать обратно в мокрую палатку было такой же адской пыткой, как и сидеть у потухшего костра, лязгая от озноба зубами и кормя собою прожорливых насекомых. Морщась от отвратительного хлюпанья в кедах и еще пуще от прикосновения к коже мерзких, мокрых и холодных, как последняя жаба, джинсов, Шурик зашагал по ближайшей тропочке, чтобы хоть немного согреться движением и отвлечься.
   Но на первой же поляне Шурика ждал сюрприз, заставивший забыть и мокрые ноги, и прочие неприятности. На полянке, широко раскинув руки и вперив в небо пустой остекленелый взгляд, лежал Ленька-Гэндальф. Попытки привести его в сознание никаких видимых результатов не дали. Не прошло и двух минут, как Шурик уже был в лагере и своими довольно бессвязными криками поднял хмурых и заспанных шефов. Когда шефы достигли искомой поляны, Гэндальф уже пришел в себя и даже нашел силы сомостоятельно добраться до лагеря, хотя был необычайно бледен, и походка его была не вполне уверенной. Ни на какие вопросы он не отвечал и, придя в лагерь, незамедлительно залез в палатку, рухнул на спальник и полдня не вставал. Когда же он поднялся, то старался вести себя, как будто ничего не произошло, всех разговоров на тему происшествия избегал. Впрочем, на следующее утро его под чуткой охраной одного из шефов отправили домой.
   ГЛАВА 3
   Прочь, прочь от родного фиорда...
   Лустберг
   Если в кошмарном сне Вам приснилась Ниенна
   Убедитесь в том, что Вы проснулись.
   Равен Роханский
   На руины своего дома Фродо вернулся только к ночи. Урук-хайи ушли. Глазам хоббита предстали раскуроченные спальни, ванные, подвалы, платяные шкафы, кладовки (которых, как уже известно читателю, было очень много), карцеры и пыточные камеры. Покореженный стальной люк любимого дядюшкиного цвета хаки, много лет служивший верой, правдой и дверью, валялся неподалеку. М-р Беггинс отрешенно глядел на этот разгром невидящими глазами с высоты добротной имперской висилицы.
   Фродо вспомнил свою последнее расставание с дядюшкой и глубоко задумался. Не обидел ли он его чем-нибудь? Не огорчил ли неосторожным словом или взглядом? Не упустил ли шанс порадовать старика в его последний роковой день рождения?
   Внезапный скрежет вывел хоббита из тяжелых раздумий. Перед Фродо стояла пара роботов из тех, что годами пылились в холле дядюшкиной норы среди всякого хлама. Один - высокий, человекообразный. Густая ржавчина, изъевшая его железное тело, в лучах заходящего Анора казалась золотой. Второй был и вовсе непотребный и напоминал ни то яйцо с ногами, ни то упырицу, порожденную болезненным воображением Анджея Сапковского.
   - Хозяин, сэр, - проскрежитал заржавленным голосом человекообразный, - пожалейте хоть вы нас. Мы жить хотим, а дядя ваш, мир его праху, такая сво..., свободен был конечно поступать с нами, как сочтет нужным. Но вот мы теперь заржавели совсем.
   - А делать вы чего-нибудь умеете?
   Непотребный робот долго и протяжно присвиснул. Человекообразный обрадованно заскрежетал.
   - Умеем, хозяин, еще как умеем! Это Пин2Д2, он троллей убивать горазд, а я СэмзипИО, или просто Сэм, садовник.
   И он кровожадно кляцкнул секаторами, заменявшими ему правую руку.
   - Садовник? - удивился Фродо незнакомому слову, - а чего это?
   - Садовник, сэр, - это от слова де Сад, - пояснил Сэм, - был когда-то такой маркиз. Ну в общем могу кому-нибудь все лишнее пообрезать.
   И он снова плотоядно щелкнул секаторами.
   - Ну что ж, - вымученно улыбнулся Фродо, - втроем веселее.
   Пин2Д2 разразился злобным богатырским пописком.
   Прошло пять дней с тех пор, как компания из трех приключенцев начала свой марш по Татуину. Горючего в гэндальфовском лендспидере хватило ненадолго. Теперь приходилось топать пешком, и Сэм поминутно ныл и стонал, скрежеща заржавевшими деталями. Пин вел себя вполне пристойно, но, когда Сэм попытался его оседлать, гаденько присвиснул и шарахнул незадачливого садовника электрическим разрядом.
   Солнце стало лилово-черным, как всегда перед закатом, и лишь в противоположной от него части небосклона оставалась светлая полоска. Орава из одного хоббита и двух роботов стала располагаться ко сну. Внезапно легкий шуршащий звук насторожил Фродо. Перебравшись через гребень холма, он увидел одиноко бредущую фигурку без стилс'юита, зато в широком темном плаще с капюшоном. Существо волокло здоровенный мешок и явно изнемогало под его тяжестью. "Пустынник" - догадался смышленый хоббит. Фродо аккуратно достал тяжелый кривой нож из тех, что вошли в Хоббитании в моду после нашествия Муда-Диба.
   Хоббит возник перед пустынником совершенно внезапно, да еще и с ножом в руке. Существо обалдело от неожиданности и уставилось на Фродо. За время наступившей немой сцены Фродо успел рассмотреть пустынника. Тварь была невилика, не больше хоббита ростом. Лысая голова вызывала ассоциации с чем-то резиновым. Довольно четкое описание подобной твари Фродо читал в известной хоббитоненавистнической книжке "Тошнит от колец". Глаза, издали казавшиеся красными и светящимися, в действительности таковыми не были - этот эффект Фродо знал как фотолюбитель. В действетельности глаза твари были голубыми от сожранного спайса - и радужка, и белки. В глазах выделялся только зрачок. Но Фродо тут же пришло в голову, что если этот зрачок расковырять как следует ножиком, то и там все будет голубым. Одним словом, глаза были голубые-голубые, а все остальное была ...
   Взгляд существа что-то напомнил Фродо. Когда хоббита увидел хорошо знакомый ему ведмачий меч, он вспомнил, где видел этот взгляд так смотрел на него кусок протоплазмы на берегу протоплазменного озера.
   - Стой! Кто такой? - рявкнул хоббит.
   - Кендер, - спокойно ответствовал пустынник и сел.
   - У нас таких тварей называют бреднизайками, - недоверчиво заметил хоббит.
   - Одно другому не противоречит, - философски прокомментировал брендизайк, - брендизайк - это национальность, а кендер - это стиль жизни.
   - Позволь, я отрежу ему уши! - проскрежитал внезапно шагнувший из-за спины Фродо Сэм и деловито щелкнул секаторами.
   Фродо поморщился и отстранил работа - как уже было сказано, Фродо был вовсе не злой малый.
   - Куда идешь? - продолжил распрос хоббит.
   - Куда глаза глядят. Я, как говорится, вольнаиб.
   - Позволь, я вырежу ему глаза, - обрадовался Сэм и возбужденно защелкал секаторами.
   - И куда же глядят твое глаза?
   - Мои глаза. Куда башку поверну, туда и глядят.
   - Позволь, я отрежу ему башку! - вновь проявил инициативу неугомонный робот.
   Фродо вырвал электрическую вилку из з....цы робота, и СэмзипИО безвольно застыл с полуоткрытым ртом и выражением крайнего удивления на хоббитообразной физиономии. Брендизайк благодарно сплюнул. Фродо успел увернуться. Плевок попал на обшивку робота, зашипел и стал разъедать ржавчину.
   - рН пять и пять, - пояснил брендизайк, - лучшее средство от перхоти и ломких волос. У нас, у вольнаибов, плюнуть на башку - это высшая честь, какую только можно оказать.
   При этом мутант гордо провел семипалой ладонью по гладкому, словно обтянутому резиной черепу, демонстрируя, сколь глубоким уважением пользуется он у соплеменников.
   Оказалось, что так и не выразанные инициативным садовником глаза брендизайка смотрят примерно в ту же сторону, что и глаза троих злосчастных путешественником. Теперь они шли вместе. Мало по малу хоббит стал привыкать к присутствию этой твари, и теперь пустынники не внушали ему такого отвращения как у незабвенного протоплазменного озера. Он узнал, что его нового знакомого зовут Мериадоком, или просто Мерри, и что брендизайк, или, иначе говоря, корчевщик - это так же как жид - не только матерное ругательство, но и обозначение вполне конкретного народа. Фродо вспомнил, как когда-то злобные Лякошель-Бэггинсы обозвали его в детстве "самым настоящим брендизайком". Услышав эту историю Мерри заметил:
   - Дурак ты Бэггинс, и пятки у тебя мохнатые. Тебе комплимент сделали, а ты обиделся.
   Хоббит бросил взгляд на мутанта. Нет, даже зная, что это комплимент, он не захотел бы его принять.
   На седьмой день путешественники нагнали уже знакомую Фродо серую роту имперских урук-хайев. Урук-хайи мерно топали и на пол Татуина горланили свою ротную песню:
   День, ночь. День, ночь.
   Мы идем на Лориен.
   День, ночь. День, ночь.
   Все на тот же Лориен.
   Пыль, пыль, пыль, пыль
   От шагающих сапог,
   И отдыха нет на войне...
   Последним в колонне в метре над землей медленно и изможденно летел, отставая и всех задерживая, выпускник назгульской академии Пертвит. Они встретились как старые знакомые. Едва увидев Фродо, назгул перестал привычно сопеть и издал душераздирающий вой. Фродо ничуть не смутился столь бурным выражением дружеских чувств и сразу же поинтересовался:
   - Скажите, если вы летаете на такой высоте и с такой скоростью, зачем вы вообще летаете?
   Назгул болезненно поморщился.
   - Рожденный ползать понять не может!
   Но Фродо ничуть не обиделся и продолжал тараторить. Они прошагали уже довильно порядочно, и гемикрания назгула успела смениться обычной головной болью от хоббитчей бесконечной трескотни. Наконец, они остановились на привал. Здесь Татуин уже подходил к концу, и среди редкой растительности уже можно было развести костерчик.
   Кто-то из орков взялся читать книжку. На обложке был изображен лысый человечек с острой бородкой и в кепке. Крупными киртаровскими рунами на имперском новоязе было написано "Сказки". Некоторое время он читал с интересом, но потом стал все более хмуриться и, наконец, бросил книжку в костер.
   - Нет, ну до чего эльфы народ довели! Уже сказки разучились писать.
   - А чо? - приподнялся другой урук.
   - Сюжетик у них для сказки! Придумали, понимаешь, какого-то Ленина. Он у них эдакий добрый владыка, Учитель и борец за счастье всего человечества. И вот, мол, приходит в его замок, Смольный вроде, старуха и хочет передать сынишке свому вареньица да какой то домашней хавки. Сынок то на службе, понимаешь, у этого самого Ленина. А старуха его, то есть Ленина, не знает. Она и думает, что с какой то снагой из мелкого начальства треплется, а меж тем треплется она, понимаешь, с самым что ни на есть ихним главным поханом, с Лениным то есть. А он, вишь ты, с ней эдак по-простому. Она его и спрашивает: "А как, мол, Сам Ленин то выглядит?" А он, слышь ты, засмеялся и говорит: "Да вроде меня"...
   - Да это ж из нашей Черной Книги Арды! - не выдержал кто-то из орков.
   - А я о чем! Сами ничего придумать не могут, а только ниеннаховские сюжетики воруют, поганцы эльфийские! Глумятся, мать их в душу так-растак, над Мелькором, лениных каких-то напридумывали!
   - Это точно! Не умеешь - не берись. А то развелось всякой пишущей швали!
   - Или еще вот, - не унимался возмущенный читатель. - Тоже сказочка. "Человек с ружьем" называется. Встретился с тем же ихним Лениным кой-то вооруженный пизант. Ну и не сразу поверил что этот плюгавый - и есть евойный Владыка. А уж как до него дошло, так говорит, мол, всех за тебя порублю вражин проклятых.
   По орочьей ватаге прошел взрыв возмущения. Все загомонили наперебой.
   - Да це ж Гонн, сын Гонна!
   - Так это ж тоже про нашего Мелькора!
   - Вот дрянной писака! Только и умеет Ниенну переделывать.
   - А что такое Ниенна? - вдруг встрял с вопросом хоббит из своего угла.
   Уруки заговорили все наперебой. Потом так же разам замолчали, и над орочьим лагерем повисло зловещее молчанье. Наконец, тот же седой бывалый орк тихо заговорил.
   - Негоже говорить о таких вещах ночью. Но уж коли спросил, так слушай. Ниеннах, которую эльфы зовут Ниенной, а люди - Натальей Васильевой, есть чудовищный демон. Сама же себя она именует Элхе. Является она ночью, в образе безобразной женщины в черных лохмотьях. Выходит она из темноты и подсаживается к костру, тогда все чувствуют смертельный ужас и хлад могильный, и запах тлена исходит от нее.
   Орки притихли, и голос расказчика звучал все тише и глуше. Все словно почувствовали как к их мирному орочьему костру подбирается зловещее чудовище в женском обличии. Седошкурый орк продолжал.
   - И тогда достает она гитару, называемую ею лютней, и мерзостным, мучительным для уха всякого живого создания существа голосом начинает стонать свои песни. При этом она так терзает инструмент, что скрежет гитарных струн может свести с ума еще раньше, чем это сделает ее кошмарный голос. Немногие способны выдержать это. Те, кто не умирают на месте, сходят с ума, и помраченный их рассудок не воспринимает более нечего кроме скорби и страдания. Бывает и так, что она не поет, а пересказывает мрачный сериал "Рогатые тоже плачут", что повествует об участи Черных Хроников. И ложь ее столь искусна, что белое становится черным, победы предстают поражениями, а надежда обращается в отчаяние. И отравленные ее речами воины начинают словно безумные жрать полынь, вереск, мак, спайс, кактус пейот, дурман и сушеные мухоморы. И тогда они видят воочию то, о чем говарила и пела им Ниеннах и навсегда теряют рассудок.
   - Неужели никто не мог убить эту нежить?
   - Многие пробовали сделать это. Ее рассекали мечом, ее сжигали на кострах, ее топили в великой реке Андуин. Но видно тело ее состоит из загадочного вещества, что не тонет и не горит. Одно слово - Элхе. И потому она каждый раз возвращается. Но страшнее всего участь тех, кто не устоял перед ее соблазнами и согрешил с сим демоном. Ибо не-Тьма вошла в них, и приняли они черное служение и стали на веки вечные ниеннистами. Многим отдалась она, но велика ее цена! Ибо ниеннисты лишь оболочки, исполненные ее воли. И в тот час, когда число их достигнет тысячи тысяч, сама Ниенна выйдет в образе гигантской паучихи Унголианты во главе их войска. И тогда грянет последняя битва, Дагор Дагоррат, из которой, как известно, никто не уйдет живым!
   - А что такое Дагор Дагоррат? - поинтересовался хоббит.
   - Никто толком не знает об этом, - Философски заметил орк устраиваясь спать. - А вот говорят о ней все кому не лень. Сначала будут трубить трубы, без этого уж точно не обойдется. Потом Всадник Возмездия поймет, что всю жизнь слепым прожил, да еще и конь у него хромой на три ноги. А как поймет, так верно дюже осерчает. Потом лесной цветок начнет подогревать камень алтаря, да так подогреет, что оный камень без всякого короля кричать начнет. А от того крика проснется Мелькор и перегрызет железную цепь Ангайнор и въедет в Валинор верхом на Гарме, Великом Волке...
   - А потом?
   - А потом прискачет мастер на красном коне, и все окажутся в мертвятнике. И тогда грянет Последняя Песня, и, если не врет старик С.О. Рокдевятый, будет она еще круче, чем та, что была в начале мира. И песня эта поднимет мертвецов, но не всех, а только проклятых, заклейменных, голодных и рабов. А уж они весь мир разрушат до основания. А те, что свободные - они от этой песни и второй раз умрут. Никого не останется - ни изгоя, ни царя. Из последнего боя никто не уйдет живым. Кровь у света и тьмы...
   Пророчества старого урук-хайя незаметно перешли в храп. Храпели орки, тихонько подвывал себе под нос уставший назгул Пертвит, клацкал во сне секаторами Сэм, видимо видел приятный его ржавому сердце сон. Не спал только Фродо. То ему чудилось, что в темноте крадется Ниенна с лютней наперевес. То представлялся Мелькор верхом на Гарме, только Гарм был почему-то не волком, а белым элефантом и в'езжал он в какой-то город, а не в Валинор, а все вокруг вдруг закричали "Сын юриста вернулся!". Потом пошло и вовсе что-то невообразимое: на хобббита набросились два огромных чугунных чудовища и принялись бить его по голове, при этом один бил его молотом и говорил "Эйрар", а другая добавляла серпом и говорила "Эльварсон", и тут же стоял царь Митридат весь в соплях и, глядя на хоббита, злобно смеялся.