Страница:
– Вот как, Фрон де Беф сам сознаётся, что чего-то не смеет? – произнёс у его постели чей-то прерывистый, пронзительный голос.
Фрон де Беф был настолько потрясён и совесть его была так нечиста, что, когда раздался этот вопрос, ему почудилось, будто он слышит голос одного из тех бесов, которые, по суеверным понятиям того времени, обступают умирающего человека, стараясь рассеять и отвлечь его от благочестивых размышлений о вечном блаженстве.
Он содрогнулся, но, тотчас призвав на помощь обычную свою решимость, воскликнул:
– Кто там? Кто ты, дерзающий отзываться на мои речи голосом, похожим на карканье ночного ворона? Стань перед моей постелью, чтобы я мог видеть тебя.
– Я твой злой дух, Реджинальд Фрон де Беф, – отвечал голос.
– Так покажись мне в своём телесном образе, коли ты настоящий бес, – сказал умирающий рыцарь. – Не думай, что я испугаюсь тебя. Клянусь страшным судом, если бы я мог бороться с ужасами, обступившими меня теперь, как прежде – с земными опасностями, то ни рай, ни ад не посмели бы сказать, что я отступаю от борьбы.
– Думай о своих грехах, Реджинальд Фрон де Беф, – сказал странный, почти нечеловеческий голос, – думай о своём бунтарстве, о корыстолюбии, об убийствах! Кто подстрекал распутного Джона против седого отца, против великодушного брата?
– Кто бы ты ни был – бес, монах или чёрт, – ты изрыгаешь ложь! – воскликнул Фрон де Беф. – Не я подстрекал Джона к восстанию, не я один. Нас было до пятидесяти рыцарей и баронов, цвет всех графств средней Англии. Лучше нас не было бойцов в государстве. Почему же я один должен отвечать за грех, совершённый полестней таких людей? Лживый бес, я презираю тебя! Уходи и не смей больше являться. Если ты смертный – дай мне умереть спокойно; если сатана – твой час ещё не настал.
– Нет, я не дам тебе умереть спокойно, – повторил тот же голос. – Умирая, ты будешь думать о своих злодеяниях, о стонах, раздававшихся в этих стенах, о крови, впитавшейся в пол твоего замка.
– Твоя низкая злоба меня не собьёт с толку! – возразил Фрон де Беф с мрачным и натянутым смехом. – Что касается нечестивого еврея, то мой поступок с ним был богоугодным делом; за что же тогда люди, обагряющие свои руки кровью сарацин, почитаются святыми? Саксонские свиньи, которых я уничтожил, были врагами моей родины, моего рода и моего повелителя. Ха-ха! Как видишь, не удалось тебе меня пронять. Что, убежал? Я заставил тебя молчать.
– Нет, гнусный отцеубийца, не заставил! – отвечал голос. – Подумай о своём отце, припомни его смерть, вспомни зал пиршества, где пол был залит его кровью, пролитой рукой его собственного сына.
– Ага, – произнёс барон после довольно продолжительного молчания, – ты знаешь это! Поистине ты дух зла, всеведущий, как говорят монахи. Я считал эту тайну погребённой в моей груди и в груди той, которая была искусительницей и участницей моего преступления. Уйди, бес, оставь меня! Отыщи саксонскую колдунью Ульрику. Она одна могла бы поведать тебе то, чему мы с ней были единственными свидетелями. Иди к ней, говорю я: она омыла его раны и придала убитому вид умершего естественной смертью. Иди к ней: она соблазнила меня, она уговорила меня совершить это гнусное дело, она же и отплатила мне за него ещё более гнусной наградой. Пускай же и она отведает той муки, которой я теперь мучаюсь, – хуже этого не будет и в аду.
– Она и так уже отведала этой муки, – сказала Ульрика, подходя к постели барона Фрон де Бефа. – Она давно пила из этой горькой чаши, но её горечь смягчилась теперь, когда она увидела, что и тебе приходится пить из неё. Напрасно ты скрежещешь зубами, Реджинальд, и угрожаешь глазами, нечего сжимать кулаки. Ещё недавно твоя рука, подобно руке знаменитого предка, передавшего тебе своё имя, могла одним ударом свалить быка, а теперь она так же слаба и беспомощна, как моя.
– Подлая, лютая ведьма! – проговорил Фрон де Беф. – Зловещая сова! Так это ты пришла издеваться над человеком, которого сама же погубила?
– Да, Реджинальд Фрон де Беф, – ответила она, – это я, Ульрика, дочь убитого Торкиля Вольфгангера, сестра его зарезанных сыновей. Это я пришла требовать отчёта у тебя и всего твоего рода: что сталось с моим отцом и семьёй, с моим именем, с честью – со всем, что отнял у меня проклятый род Фрон де Бефов? Подумай о перенесённых мною обидах и скажи: правду ли я говорю? Ты был моим злым духом, а я хочу быть твоим. Я буду мучить тебя до последнего твоего вздоха.
– Мерзкая фурия, – воскликнул Фрон де Беф, – ты не будешь свидетельницей моего конца! Эй, Жиль, Клеман, Юстес, Сен-Мор, Стивен! Схватите эту проклятую ведьму и сбросьте её с высоты стен! Она предала нас саксонцам! Эй, Сен-Мор, Клеман, подлые трусы, рабы, куда вы запропастились?
– Ну-ка, позови их ещё, доблестный барон, – молвила старуха со злобной усмешкой, – созывай своих вассалов, пригрози им за промедление кнутом и тюрьмой. Но знай, могучий вождь, что отныне не будет тебе ни ответа, ни помощи, ни повиновения. Слышишь ты эти страшные звуки? – продолжала она, внезапно меняя тон; до них вновь доносился оглушительный шум разгоревшейся битвы. – Эти крики возвещают падение твоего дома. Скреплённое потоками крови могущество баронов Фрон де Бефов потрясено до самых основ руками тех врагов, которых ты так презирал. Ведь там саксы, Реджинальд! Презренные саксы берут приступом стены твоего замка! Что же ты лежишь тут, как избитый холоп? Ведь саксы овладевают твоей твердыней!
– Боги и бесы! – вскричал раненый рыцарь. – О, если бы хоть на минуту воротилась моя прежняя сила, чтобы дотащиться до места боя и умереть как подобает рыцарю!
– И не думай об этом, храбрый воин! – возразила она. – Ты умрёшь не как честный воин, а как лисица в своей норе, когда крестьяне поджигают хворост вокруг её логова.
– Врёшь, ненавистная старуха! – воскликнул Фрон де Беф. – Мои слуги – отважные молодцы, мои стены крепки и высоки! Мои ратные товарищи не побоятся любого полчища саксов, хотя бы их вождями были сам Хенгист и Хорса! Это боевой клич храмовника и воинов – вольной дружины покрывает шум битвы. Клянусь честью, когда мы зажжём потешный костёр на радостях нашей победы, ты сгоришь в нём – и тело и кости твои сгорят! А я доживу до того времени, когда буду знать, что ты из земного огня попала в адское пламя, в то сатанинское царство, которое никогда ещё не порождало худшего беса, чем ты.
– Думай что хочешь, – отвечала Ульрика, – пока не убедишься в другом… Да нет, – сказала она, прерывая самое себя, – можешь и сейчас узнать свою участь, которую не могут предотвратить ни всё твоё могущество, ни сила и отвага, хотя она подготовлена моими слабыми руками. Замечаешь ли ты удушливый дым, который чёрными клубами ходит по комнате? Ты, может быть, думаешь, что у тебя в глазах темнеет и начинается предсмертное удушье? Нет, Реджинальд, тому причина иная. Ты помнишь про хворост и дрова, что сложены внизу, под этими комнатами?
– Женщина! – воскликнул Фрон де Беф вне себя от ярости. – Неужели ты подожгла его? Так и есть – замок объят пламенем!
– Да, пожар разгорается быстро, – сказала Ульрика с устрашающим спокойствием. – Вскоре я подам сигнал осаждающим, чтобы они смелее теснили тех, кто бросится тушить пожар. Прощай, Фрон де Беф! Пускай Миста, Скогула и Зернебок, божества древних саксов, или бесы, как зовут их нынешние монахи, займут место утешителей у твоего смертного одра – Ульрика покидает тебя. Но знай, если это может тебя утешить, знай, что Ульрика пойдёт с тобой одной дорогой и разделит твою кару, как делила твои злодеяния. Прощай, отцеубийца, прощай навсегда! И пусть каждый камень этих сводов обретёт язык и повторяет: «Отцеубийца!»
С этими словами она вышла из комнаты, и Фрон де Беф расслышал, как заскрипел громадный ключ и два раза повернулся в дверном замке, лишив его всякой надежды на спасение. В исступлении и тревоге он стал изо всех сил звать на помощь слуг и союзников:
– Стивен и Сен-Мор! Клеман и Жиль! Я сгорю здесь без помощи. Помогите, помогите! Храбрый Буагильбер, отважный де Браси! Это я, Фрон де Беф, призываю вас! Это я, ваш хозяин, предатели вассалы! Ваш союзник, соратник, вероломные рыцари-обманщики! Пусть проклятия разразятся над вашими малодушными головами за то, что вы бросили меня на погибель!.. Но они не слышат, не могут слышать: мой голос заглушается шумом битвы. А дым всё гуще, всё чернее, уже огонь пробивается сквозь пол. О, хоть бы один глоток чистого воздуха, а там пусть гибель! – В безумном припадке отчаяния и тоски несчастный то отдавал какие-то боевые приказания, то бормотал невнятные речи, проклиная себя самого, и род человеческий, и сами небеса.
– Вон показались красные языки пламени сквозь густой дым! – восклицал он. – Сатана идёт против меня под знаменем своей стихии. Прочь, злой дух! Я не пойду за тобой без моих товарищей! Все, все тебе предназначены, все защитники этих стен. Ты думаешь, Фрон де Беф согласится пойти к тебе один? Нет! И безбожный храмовник, и распутный де Браси, и Ульрика, гнусная развратница, и слуги, что помогали мне во всём, и саксонские псы, и проклятые евреи, мои пленники, – все, все пойдут со мной… Славная компания по дороге в ад! Ха-ха-ха! – В исступлении он расхохотался, и своды потолка ответили эхом. – Кто здесь хохочет? – воскликнул Фрон де Беф изменившимся голосом, ибо шум битвы не мог заглушить отзвуки его безумного смеха. – Кто смеялся? Ульрика, это ты? Отвечай же, ведьма! Скажи хоть слово, и я прощу тебя. Только ты могла смеяться в такую минуту или сам сатана! Прочь! Прочь!
Хотя Седрик не слишком полагался на слова Ульрики, всё же он поспешил сообщить Чёрному Рыцарю и иомену Локсли о данном ею обещании. Они были рады узнать, что в осаждённой крепости у них есть союзница, которая в случае нужды облегчит им доступ в замок. И Чёрный Рыцарь и Локсли были вполне согласны с саксом, что следует попытаться во что бы то ни стало взять стены приступом, так как это единственное средство выручить пленных, попавших в руки жестокого барона Фрон де Бефа.
– Потомок короля Альфреда в опасности, – сказал Седрик.
– Честь благородной дамы в опасности, – прибавил Чёрный Рыцарь.
– Клянусь образом святого Христофора, что у меня на перевязи, – воскликнул иомен, – если бы дело шло только о спасении верного слуги, бедняги Вамбы, я бы не пожалел своей руки или ноги, лишь бы ни один волос не упал с его головы!
– И я также, – сказал отшельник. – Как можно, сэры! Я уверен, что дурак – такой дурак, который ни в чём не виноват, да ещё мастер своего дела и умеет придать вкус и смак каждой чаше вина, не хуже доброго ломтя ветчины, – такой дурак, братцы, говорю я, всегда может рассчитывать на умного монаха. Тот за него и помолится и подерётся, пока сам не забудет, как читать молитвы и орудовать бердышом! – С этими словами он завертел над головой своей тяжёлой дубиной, словно это был лёгкий пастушеский посох.
– Дело говоришь, святой причетник! – воскликнул Чёрный Рыцарь. – Это так же верно, как если бы это говорил не ты, а сам святой Дунстан. Ну, добрый мой Локсли, не пора ли благородному Седрику принять на себя начальство и вести нас на приступ?
– Нет, я не возьмусь, – возразил Седрик. – Я не обучен ни искусству осады, ни обороны тех твердынь, которые норманские тираны воздвигли в нашей угнетённой стране. Драться я готов в первых рядах. Но мои честные соседи знают, что я не солдат и не обучен воинскому искусству вести штурм крепостей.
– Коли так, благородный Седрик, – сказал Локсли, – я с охотой возьмусь командовать стрелками, и повесьте меня на том дубе, под которым собирался мой отряд, если хоть один из защитников, показавшийся из-за стен, не будет осыпан таким множеством стрел, сколько бывает чесноку в рождественском окороке.
– Хорошо сказано, бравый иомен! – отвечал Чёрный Рыцарь. – Если вы считаете меня подходящим человеком для командования и если среди этих смелых молодцов найдётся достаточное количество желающих идти за настоящим английским рыцарем, каким я смело могу считать себя, я с радостью предлагаю своё искусство и боевой опыт – и поведу атаку на стены замка.
Распределив таким образом роли, вожди пошли на приступ, исход которого уже известен читателю.
Когда передовая башня была завоёвана, Чёрный Рыцарь послал эту радостную весть иомену Локсли; в то же время он просил Локсли как можно внимательнее наблюдать за осаждёнными и помещать им сосредоточить свои силы для внезапной атаки, чтобы снова отбить взятое у них укрепление. Для рыцаря было особенно важно не допустить неприятеля произвести вылазку: он знал, что плохо вооружённые и вовсе не обученные добровольцы, которыми он командовал, не будут в состоянии выдержать натиск опытных воинов, составлявших свиту норманских рыцарей, так как те не только превосходили осаждающих своим вооружением, но и обладали спокойной самоуверенностью, возникающей под влиянием дисциплины и долгих военных упражнений.
Рыцарь воспользовался временем затишья, приказав соорудить плавучий мост или, вернее, длинный плот, с помощью которого он надеялся перебраться через ров. Устройство такого плота задерживало дальнейшее наступление, но предводители не очень жалели об этом промедлении, тем более что оно давало возможность Ульрике оказать осаждающим обещанную помощь.
Когда плот был готов. Чёрный Рыцарь обратился к осаждающим с такой речью:
– Больше ждать нечего, друзья мои. Солнце склоняется к западу, а у меня есть такое дело, которое не дозволит мне провести с вами ещё один день. К тому же будет чудо, если на помощь противнику из Йорка не подоспеет конница. Нам надо торопиться. Один из вас пойдёт к Локсли и скажет ему, чтобы он начинал стрельбу из луков с противоположной стороны замка и подвигался вперёд, как бы на приступ. А вы, стойкие английские молодцы, оставайтесь со мной и приготовьтесь спустить на воду плот, как только откроют ворота башни. Смело следуйте за мной по доскам и помогите мне разбить вон те ворота в главной стене крепости. Те из вас, кто не желает участвовать в этом деле или у кого нет подходящего оружия, пусть займут вершину передовой башни, хорошенько натянут луки и стреляют в каждого, кто покажется на противоположной стене замка. Благородный Седрик, ты возьмёшь на себя труд распоряжаться остающимися?
– О нет! Клянусь душой Херварда, – отвечал Сакс, – распоряжаться я не умею! Но пусть потомство проклинает меня и в могиле, если я не стану биться в первом ряду, куда бы ты ни повёл нас. Ведь это моё кровное дело, и потому мне прилично идти впереди всех.
– Подумай, однако, благородный Сакс, – возразил рыцарь, – на тебе ни панциря, ни кольчуги, ты в одном лёгком шлеме, а вместо ратных доспехов у тебя только шит да меч.
– Тем лучше, – отвечал Седрик. – Тем легче мне будет лезть на эту стену. И – не сочти за похвальбу, сэр рыцарь, – я тебе покажу сегодня, что саксонец с обнажённой грудью так же смело идёт в бой, как норманн в стальном панцире.
– Ну, так с богом! – сказал Чёрный Рыцарь. – Растворяйте ворота и спускайте на воду плавучий мост.
Ворота, которые вели из передовой башни ко рву и приходились напротив ворот для вылазок в главной стене замка, внезапно распахнулись. Плот столкнули на воду. Он образовал поперёк рва скользкий и опасный переход, на котором умещалось не больше двух человек в ряд. Вполне сознавая, как важно захватить неприятеля врасплох, Чёрный Рыцарь, а за ним и Седрик спрыгнули на плавучий мост и быстро перебрались на другой берег. Тут рыцарь принялся наносить громовые удары топором по воротам замка. От сыпавшихся сверху стрел и камней он был несколько защищён остатками подъёмного моста, уничтоженного храмовником во время отступления из передовой башни. Часть настила этого моста вместе с подъёмными блоками так и осталась прикреплённой к верхнему выступу портала, образуя нечто вроде навеса над Седриком и рыцарем. Люди, перешедшие по плавучему мосту вслед за рыцарем, были лишены этого прикрытия. Двое, пронзённые стрелами, были убиты наповал, двое других упали в ров, остальные поспешно скрылись в башне.
Положение Седрика и Чёрного Рыцаря было поистине опасно. Оно было бы ещё опаснее, если бы не дружная помощь стрелков, засевших в передовой башне: они не переставали осыпать стрелами бойницы на стенах, отвлекая внимание защитников замка и мешая им обрушивать на обоих вождей метательные снаряды, которые угрожали уничтожить навес над их головами. Тем не менее грозившая Чёрному Рыцарю опасность увеличивалась с каждой минутой.
– Не стыдно ли вам! – кричал де Браси своим солдатам. – Какие же вы стрелки, если эти два пса хозяйничают под самыми стенами замка! Сворачивайте зубцы с вершины стены и валите их вниз! Доставьте ломы, рычаги и своротите вот этот зубец! – Он указал на тяжёлый каменный выступ, украшенный резьбой и выдававшийся над парапетом.
В эту минуту осаждающие увидели красный флаг, выставленный из окна угловой башни, о которой Ульрика говорила Седрику. Отважный иомен Локсли, пробираясь в передовое укрепление, чтобы узнать, как идёт осада, первый заметил этот сигнал.
– Георгий Победоносец! – крикнул он. – Святой Георгий за Англию! Вперёд, смелые иомены! Что же вы оставили рыцаря и благородного Седрика? Вдвоём, что ли, они будут штурмовать крепость? Эй, монах, шальная голова, покажи, как ты умеешь драться за свои чётки! Вперёд, отважные иомены! Замок наш, у нас есть союзники внутри крепости. Видите красный флаг? Это условный сигнал. Замок Торкилстон наш! Подумайте о чести, о добыче! Ещё одно усилие – и мы возьмём крепость!
С этими словами он натянул лук и пронзил стрелой грудь одного из воинов, который, по приказу де Браси, принялся сдвигать огромный камень со стены, собираясь обрушить его на головы Седрика и Чёрного Рыцаря. Другой воин выхватил из рук умирающего железный лом, которым тот орудовал, подсунул его под каменный зубец, но меткая стрела вонзилась в его шлем, и он мёртвый упал через парапет в ров, полный воды. Остальные бойцы растерялись, видя, что никакие доспехи не могут устоять против страшного стрелка.
– Струсили, подлецы? – крикнул де Браси. – Mount joye Saint Denis![27] Подайте мне лом!
Он схватил лом и начал подсовывать под камень, который был так велик и тяжёл, что если бы упал вниз, то, наверно, сломал бы упоры подъёмного моста, служившие прикрытием для осаждающих, и, кроме того, потопил бы плот, по которому они переправились через ров. Все увидели опасность, и даже храбрейшие (в том числе и отважный отшельник) не решались ступить на плот. Локсли трижды стрелял в де Браси, и всякий раз стрела отскакивала от его непроницаемой брони.
– Чёрт бы побрал твои испанские доспехи! – ворчал Локсли. – Будь они сработаны английским кузнецом, мои стрелы давно бы прокололи их насквозь, как шёлк или холстину. – И он закричал во весь голос: – Эй, товарищи! Друзья! Благородный Седрик! Идите назад! Дайте свалить глыбу!
Но они не слышали его голоса, так как грохот, производимый топором рыцаря, разбивавшего ворота, мог бы заглушить даже двадцать боевых труб. Правда, верный Гурт спрыгнул на мостик и побежал предупредить Седрика об угрожавшей опасности или разделить его участь. Но предупреждение пришло бы слишком поздно, потому что громадный камень начинал уже колебаться и де Браси в конце концов свалил бы его вниз, если бы у самого его уха не раздался голос храмовника:
– Всё пропало, де Браси: замок горит.
– Да ты с ума сошёл! – воскликнул рыцарь.
– Вся западная сторона охвачена пламенем. Я пробовал тушить, но всё было тщетно.
Бриан де Буагильбер сообщил эту ужасную новость с суровым спокойствием, составлявшим основную черту его характера; но не так принял это известие его изумлённый товарищ.
– Святые угодники! – сказал де Браси. – Что делать? Обещаю поставить святому Николаю в Лиможе подсвечник из чистого золота…
– Не торопись со своими обетами, – прервал его храмовник. – Выслушай меня, веди своих людей вниз, будто бы на вылазку, раствори ворота. Там на плоту только двое человек, опрокинь их в ров, а сам со своими людьми бросайся к передовой башне. Тем временем я подоспею к наружным воротам и буду атаковать башню с той стороны. Если нам удастся снова овладеть этим пунктом, будь уверен, что мы сумеем защищаться до тех пор, пока не придут к нам на выручку, или по крайней мере сдадимся на выгодных условиях.
– Это хорошая мысль, – сказал де Браси. – Я свою задачу выполню… А ты, храмовник, меня не выдашь?
– Вот тебе моя рука и перчатка, не выдам, – отвечал Буагильбер. – Но надо спешить! Скорее, во имя бога!
Де Браси наскоро собрал своих людей и бросился вниз, к воротам, которые приказал распахнуть настежь. Как только это было исполнено, чудовищная сила Чёрного Рыцаря позволила ему ворваться внутрь, невзирая на сопротивление де Браси и его воинов. Двое передовых тотчас упали мёртвыми, а остальные были оттеснены назад, как ни старался их начальник остановить отступавших.
– Скоты! – кричал де Браси. – Неужели вы дадите двоим овладеть нашим единственным средством к спасению?
– Да ведь это сам чёрт! – сказал один старый воин, сторонясь от ударов Чёрного Рыцаря.
– А хоть бы и чёрт! – возразил де Браси. – В ад вы, что ли, хотите от него бежать? Замок горит, негодяи! Пусть отчаяние придаст вам храбрости, или пустите меня вперёд – я сам разделаюсь с этим рыцарем!
И вправду, в этот день де Браси постоял за свою рыцарскую честь и показал, что он достоин славы, завоёванной им в междоусобных войнах этого ужасного времени. Сводчатый проход в стене, куда вели ворота, стал ареной рукопашной схватки двух бойцов. Гулко отдавались под каменными сводами яростные удары, которые наносили они друг другу: де Браси – мечом, а Чёрный Рыцарь – тяжёлым топором. Наконец де Браси получил такой удар, отчасти отражённый щитом, что во весь рост растянулся на каменном полу.
– Сдавайся, де Браси, – сказал Чёрный Рыцарь, склонившись над ним и занеся над решёткой его забрала роковой кинжал, которым рыцари приканчивали поверженных врагов (оружие это называлось кинжалом милосердия), – сдавайся, Морис де Браси, покорись без оглядки, не то сейчас тебе конец!
– Не хочу сдаваться неизвестному победителю, – отвечал де Браси слабым голосом, – скажи мне своё имя или прикончи меня… Пусть никто не сможет сказать, что Морис де Браси сдался в плен безымянному простолюдину.
Чёрный Рыцарь прошептал несколько слов на ухо поверженному противнику.
– Сдаюсь в плен, – отвечал норманн, переходя от упрямого и вызывающего тона к полной, хотя и мрачной покорности.
– Ступай в передовую башню, – сказал победитель властно, – и там ожидай моих приказаний.
– Сначала позволь доложить тебе, – сказал де Браси, – что Уилфред Айвенго, раненый и пленённый, погибнет в горящем замке, если не оказать ему немедленной помощи.
– Уилфред Айвенго, – воскликнул Чёрный Рыцарь, – в плену и погибает! Если хоть один волос на его голове опалит огнём, всё население замка ответит мне за это жизнью. Укажи мне, в которой он комнате.
– Вон там витая лестница, – сказал де Браси. – Взойди наверх, она ведёт в его комнату… Если угодно, я провожу тебя, – прибавил он покорным тоном.
– Нет, иди в передовую башню и жди моих распоряжений. Я тебе не доверяю, де Браси.
В продолжение этой схватки и последовавшего за ней краткого разговора Седрик во главе отряда, среди которого особенно видное место занимал отшельник, оттеснил растерявшихся и впавших в отчаяние воинов де Браси; одни из них просили пощады, другие тщетно пытались сопротивляться, а большая часть бросилась бежать ко внутреннему двору. Сам де Браси поднялся на ноги и печальным взглядом проводил своего победителя.
– Он мне не доверяет! – прошептал де Браси. – Но разве я заслужил его доверие?
Он поднял меч, валявшийся на полу, снял шлем в знак покорности и, перейдя через ров, отдал свой меч иомену Локсли.
Пожар между тем разгорался всё сильнее; отсветы его постепенно проникли в ту комнату, где Ревекка ухаживала за раненым Айвенго. Шум возобновившейся битвы пробудил его от короткого сна. По его настоятельной просьбе заботливая сиделка снова заняла место у окна, с тем чтобы наблюдать за ходом борьбы и сообщать ему, что делается под стенами; но некоторое время она ничего не могла разобрать, так как всё заволокло какимто смрадным туманом. Наконец дым чёрными клубами ворвался в комнату; затем, невзирая на оглушительный шум сражения, послышались крики: «Воды, воды!» – и они поняли, что им угрожает новая опасность.
– Замок горит! – сказала Ревекка. – Пожар! Как нам спастись?
– Беги, Ревекка, спасай свою жизнь, – сказал Айвенго, – а мне уже нет спасения.
Фрон де Беф был настолько потрясён и совесть его была так нечиста, что, когда раздался этот вопрос, ему почудилось, будто он слышит голос одного из тех бесов, которые, по суеверным понятиям того времени, обступают умирающего человека, стараясь рассеять и отвлечь его от благочестивых размышлений о вечном блаженстве.
Он содрогнулся, но, тотчас призвав на помощь обычную свою решимость, воскликнул:
– Кто там? Кто ты, дерзающий отзываться на мои речи голосом, похожим на карканье ночного ворона? Стань перед моей постелью, чтобы я мог видеть тебя.
– Я твой злой дух, Реджинальд Фрон де Беф, – отвечал голос.
– Так покажись мне в своём телесном образе, коли ты настоящий бес, – сказал умирающий рыцарь. – Не думай, что я испугаюсь тебя. Клянусь страшным судом, если бы я мог бороться с ужасами, обступившими меня теперь, как прежде – с земными опасностями, то ни рай, ни ад не посмели бы сказать, что я отступаю от борьбы.
– Думай о своих грехах, Реджинальд Фрон де Беф, – сказал странный, почти нечеловеческий голос, – думай о своём бунтарстве, о корыстолюбии, об убийствах! Кто подстрекал распутного Джона против седого отца, против великодушного брата?
– Кто бы ты ни был – бес, монах или чёрт, – ты изрыгаешь ложь! – воскликнул Фрон де Беф. – Не я подстрекал Джона к восстанию, не я один. Нас было до пятидесяти рыцарей и баронов, цвет всех графств средней Англии. Лучше нас не было бойцов в государстве. Почему же я один должен отвечать за грех, совершённый полестней таких людей? Лживый бес, я презираю тебя! Уходи и не смей больше являться. Если ты смертный – дай мне умереть спокойно; если сатана – твой час ещё не настал.
– Нет, я не дам тебе умереть спокойно, – повторил тот же голос. – Умирая, ты будешь думать о своих злодеяниях, о стонах, раздававшихся в этих стенах, о крови, впитавшейся в пол твоего замка.
– Твоя низкая злоба меня не собьёт с толку! – возразил Фрон де Беф с мрачным и натянутым смехом. – Что касается нечестивого еврея, то мой поступок с ним был богоугодным делом; за что же тогда люди, обагряющие свои руки кровью сарацин, почитаются святыми? Саксонские свиньи, которых я уничтожил, были врагами моей родины, моего рода и моего повелителя. Ха-ха! Как видишь, не удалось тебе меня пронять. Что, убежал? Я заставил тебя молчать.
– Нет, гнусный отцеубийца, не заставил! – отвечал голос. – Подумай о своём отце, припомни его смерть, вспомни зал пиршества, где пол был залит его кровью, пролитой рукой его собственного сына.
– Ага, – произнёс барон после довольно продолжительного молчания, – ты знаешь это! Поистине ты дух зла, всеведущий, как говорят монахи. Я считал эту тайну погребённой в моей груди и в груди той, которая была искусительницей и участницей моего преступления. Уйди, бес, оставь меня! Отыщи саксонскую колдунью Ульрику. Она одна могла бы поведать тебе то, чему мы с ней были единственными свидетелями. Иди к ней, говорю я: она омыла его раны и придала убитому вид умершего естественной смертью. Иди к ней: она соблазнила меня, она уговорила меня совершить это гнусное дело, она же и отплатила мне за него ещё более гнусной наградой. Пускай же и она отведает той муки, которой я теперь мучаюсь, – хуже этого не будет и в аду.
– Она и так уже отведала этой муки, – сказала Ульрика, подходя к постели барона Фрон де Бефа. – Она давно пила из этой горькой чаши, но её горечь смягчилась теперь, когда она увидела, что и тебе приходится пить из неё. Напрасно ты скрежещешь зубами, Реджинальд, и угрожаешь глазами, нечего сжимать кулаки. Ещё недавно твоя рука, подобно руке знаменитого предка, передавшего тебе своё имя, могла одним ударом свалить быка, а теперь она так же слаба и беспомощна, как моя.
– Подлая, лютая ведьма! – проговорил Фрон де Беф. – Зловещая сова! Так это ты пришла издеваться над человеком, которого сама же погубила?
– Да, Реджинальд Фрон де Беф, – ответила она, – это я, Ульрика, дочь убитого Торкиля Вольфгангера, сестра его зарезанных сыновей. Это я пришла требовать отчёта у тебя и всего твоего рода: что сталось с моим отцом и семьёй, с моим именем, с честью – со всем, что отнял у меня проклятый род Фрон де Бефов? Подумай о перенесённых мною обидах и скажи: правду ли я говорю? Ты был моим злым духом, а я хочу быть твоим. Я буду мучить тебя до последнего твоего вздоха.
– Мерзкая фурия, – воскликнул Фрон де Беф, – ты не будешь свидетельницей моего конца! Эй, Жиль, Клеман, Юстес, Сен-Мор, Стивен! Схватите эту проклятую ведьму и сбросьте её с высоты стен! Она предала нас саксонцам! Эй, Сен-Мор, Клеман, подлые трусы, рабы, куда вы запропастились?
– Ну-ка, позови их ещё, доблестный барон, – молвила старуха со злобной усмешкой, – созывай своих вассалов, пригрози им за промедление кнутом и тюрьмой. Но знай, могучий вождь, что отныне не будет тебе ни ответа, ни помощи, ни повиновения. Слышишь ты эти страшные звуки? – продолжала она, внезапно меняя тон; до них вновь доносился оглушительный шум разгоревшейся битвы. – Эти крики возвещают падение твоего дома. Скреплённое потоками крови могущество баронов Фрон де Бефов потрясено до самых основ руками тех врагов, которых ты так презирал. Ведь там саксы, Реджинальд! Презренные саксы берут приступом стены твоего замка! Что же ты лежишь тут, как избитый холоп? Ведь саксы овладевают твоей твердыней!
– Боги и бесы! – вскричал раненый рыцарь. – О, если бы хоть на минуту воротилась моя прежняя сила, чтобы дотащиться до места боя и умереть как подобает рыцарю!
– И не думай об этом, храбрый воин! – возразила она. – Ты умрёшь не как честный воин, а как лисица в своей норе, когда крестьяне поджигают хворост вокруг её логова.
– Врёшь, ненавистная старуха! – воскликнул Фрон де Беф. – Мои слуги – отважные молодцы, мои стены крепки и высоки! Мои ратные товарищи не побоятся любого полчища саксов, хотя бы их вождями были сам Хенгист и Хорса! Это боевой клич храмовника и воинов – вольной дружины покрывает шум битвы. Клянусь честью, когда мы зажжём потешный костёр на радостях нашей победы, ты сгоришь в нём – и тело и кости твои сгорят! А я доживу до того времени, когда буду знать, что ты из земного огня попала в адское пламя, в то сатанинское царство, которое никогда ещё не порождало худшего беса, чем ты.
– Думай что хочешь, – отвечала Ульрика, – пока не убедишься в другом… Да нет, – сказала она, прерывая самое себя, – можешь и сейчас узнать свою участь, которую не могут предотвратить ни всё твоё могущество, ни сила и отвага, хотя она подготовлена моими слабыми руками. Замечаешь ли ты удушливый дым, который чёрными клубами ходит по комнате? Ты, может быть, думаешь, что у тебя в глазах темнеет и начинается предсмертное удушье? Нет, Реджинальд, тому причина иная. Ты помнишь про хворост и дрова, что сложены внизу, под этими комнатами?
– Женщина! – воскликнул Фрон де Беф вне себя от ярости. – Неужели ты подожгла его? Так и есть – замок объят пламенем!
– Да, пожар разгорается быстро, – сказала Ульрика с устрашающим спокойствием. – Вскоре я подам сигнал осаждающим, чтобы они смелее теснили тех, кто бросится тушить пожар. Прощай, Фрон де Беф! Пускай Миста, Скогула и Зернебок, божества древних саксов, или бесы, как зовут их нынешние монахи, займут место утешителей у твоего смертного одра – Ульрика покидает тебя. Но знай, если это может тебя утешить, знай, что Ульрика пойдёт с тобой одной дорогой и разделит твою кару, как делила твои злодеяния. Прощай, отцеубийца, прощай навсегда! И пусть каждый камень этих сводов обретёт язык и повторяет: «Отцеубийца!»
С этими словами она вышла из комнаты, и Фрон де Беф расслышал, как заскрипел громадный ключ и два раза повернулся в дверном замке, лишив его всякой надежды на спасение. В исступлении и тревоге он стал изо всех сил звать на помощь слуг и союзников:
– Стивен и Сен-Мор! Клеман и Жиль! Я сгорю здесь без помощи. Помогите, помогите! Храбрый Буагильбер, отважный де Браси! Это я, Фрон де Беф, призываю вас! Это я, ваш хозяин, предатели вассалы! Ваш союзник, соратник, вероломные рыцари-обманщики! Пусть проклятия разразятся над вашими малодушными головами за то, что вы бросили меня на погибель!.. Но они не слышат, не могут слышать: мой голос заглушается шумом битвы. А дым всё гуще, всё чернее, уже огонь пробивается сквозь пол. О, хоть бы один глоток чистого воздуха, а там пусть гибель! – В безумном припадке отчаяния и тоски несчастный то отдавал какие-то боевые приказания, то бормотал невнятные речи, проклиная себя самого, и род человеческий, и сами небеса.
– Вон показались красные языки пламени сквозь густой дым! – восклицал он. – Сатана идёт против меня под знаменем своей стихии. Прочь, злой дух! Я не пойду за тобой без моих товарищей! Все, все тебе предназначены, все защитники этих стен. Ты думаешь, Фрон де Беф согласится пойти к тебе один? Нет! И безбожный храмовник, и распутный де Браси, и Ульрика, гнусная развратница, и слуги, что помогали мне во всём, и саксонские псы, и проклятые евреи, мои пленники, – все, все пойдут со мной… Славная компания по дороге в ад! Ха-ха-ха! – В исступлении он расхохотался, и своды потолка ответили эхом. – Кто здесь хохочет? – воскликнул Фрон де Беф изменившимся голосом, ибо шум битвы не мог заглушить отзвуки его безумного смеха. – Кто смеялся? Ульрика, это ты? Отвечай же, ведьма! Скажи хоть слово, и я прощу тебя. Только ты могла смеяться в такую минуту или сам сатана! Прочь! Прочь!
Глава XXXI
Вперёд, мои друзья! В брешь, напролом!
Закроем брешь стеной английских тел!
… Вы, иомены мои,
Вы англичане родом – покажите,
Что от природы и по воспитанью
Вы храбрецы…
«Король Генрих V»
Хотя Седрик не слишком полагался на слова Ульрики, всё же он поспешил сообщить Чёрному Рыцарю и иомену Локсли о данном ею обещании. Они были рады узнать, что в осаждённой крепости у них есть союзница, которая в случае нужды облегчит им доступ в замок. И Чёрный Рыцарь и Локсли были вполне согласны с саксом, что следует попытаться во что бы то ни стало взять стены приступом, так как это единственное средство выручить пленных, попавших в руки жестокого барона Фрон де Бефа.
– Потомок короля Альфреда в опасности, – сказал Седрик.
– Честь благородной дамы в опасности, – прибавил Чёрный Рыцарь.
– Клянусь образом святого Христофора, что у меня на перевязи, – воскликнул иомен, – если бы дело шло только о спасении верного слуги, бедняги Вамбы, я бы не пожалел своей руки или ноги, лишь бы ни один волос не упал с его головы!
– И я также, – сказал отшельник. – Как можно, сэры! Я уверен, что дурак – такой дурак, который ни в чём не виноват, да ещё мастер своего дела и умеет придать вкус и смак каждой чаше вина, не хуже доброго ломтя ветчины, – такой дурак, братцы, говорю я, всегда может рассчитывать на умного монаха. Тот за него и помолится и подерётся, пока сам не забудет, как читать молитвы и орудовать бердышом! – С этими словами он завертел над головой своей тяжёлой дубиной, словно это был лёгкий пастушеский посох.
– Дело говоришь, святой причетник! – воскликнул Чёрный Рыцарь. – Это так же верно, как если бы это говорил не ты, а сам святой Дунстан. Ну, добрый мой Локсли, не пора ли благородному Седрику принять на себя начальство и вести нас на приступ?
– Нет, я не возьмусь, – возразил Седрик. – Я не обучен ни искусству осады, ни обороны тех твердынь, которые норманские тираны воздвигли в нашей угнетённой стране. Драться я готов в первых рядах. Но мои честные соседи знают, что я не солдат и не обучен воинскому искусству вести штурм крепостей.
– Коли так, благородный Седрик, – сказал Локсли, – я с охотой возьмусь командовать стрелками, и повесьте меня на том дубе, под которым собирался мой отряд, если хоть один из защитников, показавшийся из-за стен, не будет осыпан таким множеством стрел, сколько бывает чесноку в рождественском окороке.
– Хорошо сказано, бравый иомен! – отвечал Чёрный Рыцарь. – Если вы считаете меня подходящим человеком для командования и если среди этих смелых молодцов найдётся достаточное количество желающих идти за настоящим английским рыцарем, каким я смело могу считать себя, я с радостью предлагаю своё искусство и боевой опыт – и поведу атаку на стены замка.
Распределив таким образом роли, вожди пошли на приступ, исход которого уже известен читателю.
Когда передовая башня была завоёвана, Чёрный Рыцарь послал эту радостную весть иомену Локсли; в то же время он просил Локсли как можно внимательнее наблюдать за осаждёнными и помещать им сосредоточить свои силы для внезапной атаки, чтобы снова отбить взятое у них укрепление. Для рыцаря было особенно важно не допустить неприятеля произвести вылазку: он знал, что плохо вооружённые и вовсе не обученные добровольцы, которыми он командовал, не будут в состоянии выдержать натиск опытных воинов, составлявших свиту норманских рыцарей, так как те не только превосходили осаждающих своим вооружением, но и обладали спокойной самоуверенностью, возникающей под влиянием дисциплины и долгих военных упражнений.
Рыцарь воспользовался временем затишья, приказав соорудить плавучий мост или, вернее, длинный плот, с помощью которого он надеялся перебраться через ров. Устройство такого плота задерживало дальнейшее наступление, но предводители не очень жалели об этом промедлении, тем более что оно давало возможность Ульрике оказать осаждающим обещанную помощь.
Когда плот был готов. Чёрный Рыцарь обратился к осаждающим с такой речью:
– Больше ждать нечего, друзья мои. Солнце склоняется к западу, а у меня есть такое дело, которое не дозволит мне провести с вами ещё один день. К тому же будет чудо, если на помощь противнику из Йорка не подоспеет конница. Нам надо торопиться. Один из вас пойдёт к Локсли и скажет ему, чтобы он начинал стрельбу из луков с противоположной стороны замка и подвигался вперёд, как бы на приступ. А вы, стойкие английские молодцы, оставайтесь со мной и приготовьтесь спустить на воду плот, как только откроют ворота башни. Смело следуйте за мной по доскам и помогите мне разбить вон те ворота в главной стене крепости. Те из вас, кто не желает участвовать в этом деле или у кого нет подходящего оружия, пусть займут вершину передовой башни, хорошенько натянут луки и стреляют в каждого, кто покажется на противоположной стене замка. Благородный Седрик, ты возьмёшь на себя труд распоряжаться остающимися?
– О нет! Клянусь душой Херварда, – отвечал Сакс, – распоряжаться я не умею! Но пусть потомство проклинает меня и в могиле, если я не стану биться в первом ряду, куда бы ты ни повёл нас. Ведь это моё кровное дело, и потому мне прилично идти впереди всех.
– Подумай, однако, благородный Сакс, – возразил рыцарь, – на тебе ни панциря, ни кольчуги, ты в одном лёгком шлеме, а вместо ратных доспехов у тебя только шит да меч.
– Тем лучше, – отвечал Седрик. – Тем легче мне будет лезть на эту стену. И – не сочти за похвальбу, сэр рыцарь, – я тебе покажу сегодня, что саксонец с обнажённой грудью так же смело идёт в бой, как норманн в стальном панцире.
– Ну, так с богом! – сказал Чёрный Рыцарь. – Растворяйте ворота и спускайте на воду плавучий мост.
Ворота, которые вели из передовой башни ко рву и приходились напротив ворот для вылазок в главной стене замка, внезапно распахнулись. Плот столкнули на воду. Он образовал поперёк рва скользкий и опасный переход, на котором умещалось не больше двух человек в ряд. Вполне сознавая, как важно захватить неприятеля врасплох, Чёрный Рыцарь, а за ним и Седрик спрыгнули на плавучий мост и быстро перебрались на другой берег. Тут рыцарь принялся наносить громовые удары топором по воротам замка. От сыпавшихся сверху стрел и камней он был несколько защищён остатками подъёмного моста, уничтоженного храмовником во время отступления из передовой башни. Часть настила этого моста вместе с подъёмными блоками так и осталась прикреплённой к верхнему выступу портала, образуя нечто вроде навеса над Седриком и рыцарем. Люди, перешедшие по плавучему мосту вслед за рыцарем, были лишены этого прикрытия. Двое, пронзённые стрелами, были убиты наповал, двое других упали в ров, остальные поспешно скрылись в башне.
Положение Седрика и Чёрного Рыцаря было поистине опасно. Оно было бы ещё опаснее, если бы не дружная помощь стрелков, засевших в передовой башне: они не переставали осыпать стрелами бойницы на стенах, отвлекая внимание защитников замка и мешая им обрушивать на обоих вождей метательные снаряды, которые угрожали уничтожить навес над их головами. Тем не менее грозившая Чёрному Рыцарю опасность увеличивалась с каждой минутой.
– Не стыдно ли вам! – кричал де Браси своим солдатам. – Какие же вы стрелки, если эти два пса хозяйничают под самыми стенами замка! Сворачивайте зубцы с вершины стены и валите их вниз! Доставьте ломы, рычаги и своротите вот этот зубец! – Он указал на тяжёлый каменный выступ, украшенный резьбой и выдававшийся над парапетом.
В эту минуту осаждающие увидели красный флаг, выставленный из окна угловой башни, о которой Ульрика говорила Седрику. Отважный иомен Локсли, пробираясь в передовое укрепление, чтобы узнать, как идёт осада, первый заметил этот сигнал.
– Георгий Победоносец! – крикнул он. – Святой Георгий за Англию! Вперёд, смелые иомены! Что же вы оставили рыцаря и благородного Седрика? Вдвоём, что ли, они будут штурмовать крепость? Эй, монах, шальная голова, покажи, как ты умеешь драться за свои чётки! Вперёд, отважные иомены! Замок наш, у нас есть союзники внутри крепости. Видите красный флаг? Это условный сигнал. Замок Торкилстон наш! Подумайте о чести, о добыче! Ещё одно усилие – и мы возьмём крепость!
С этими словами он натянул лук и пронзил стрелой грудь одного из воинов, который, по приказу де Браси, принялся сдвигать огромный камень со стены, собираясь обрушить его на головы Седрика и Чёрного Рыцаря. Другой воин выхватил из рук умирающего железный лом, которым тот орудовал, подсунул его под каменный зубец, но меткая стрела вонзилась в его шлем, и он мёртвый упал через парапет в ров, полный воды. Остальные бойцы растерялись, видя, что никакие доспехи не могут устоять против страшного стрелка.
– Струсили, подлецы? – крикнул де Браси. – Mount joye Saint Denis![27] Подайте мне лом!
Он схватил лом и начал подсовывать под камень, который был так велик и тяжёл, что если бы упал вниз, то, наверно, сломал бы упоры подъёмного моста, служившие прикрытием для осаждающих, и, кроме того, потопил бы плот, по которому они переправились через ров. Все увидели опасность, и даже храбрейшие (в том числе и отважный отшельник) не решались ступить на плот. Локсли трижды стрелял в де Браси, и всякий раз стрела отскакивала от его непроницаемой брони.
– Чёрт бы побрал твои испанские доспехи! – ворчал Локсли. – Будь они сработаны английским кузнецом, мои стрелы давно бы прокололи их насквозь, как шёлк или холстину. – И он закричал во весь голос: – Эй, товарищи! Друзья! Благородный Седрик! Идите назад! Дайте свалить глыбу!
Но они не слышали его голоса, так как грохот, производимый топором рыцаря, разбивавшего ворота, мог бы заглушить даже двадцать боевых труб. Правда, верный Гурт спрыгнул на мостик и побежал предупредить Седрика об угрожавшей опасности или разделить его участь. Но предупреждение пришло бы слишком поздно, потому что громадный камень начинал уже колебаться и де Браси в конце концов свалил бы его вниз, если бы у самого его уха не раздался голос храмовника:
– Всё пропало, де Браси: замок горит.
– Да ты с ума сошёл! – воскликнул рыцарь.
– Вся западная сторона охвачена пламенем. Я пробовал тушить, но всё было тщетно.
Бриан де Буагильбер сообщил эту ужасную новость с суровым спокойствием, составлявшим основную черту его характера; но не так принял это известие его изумлённый товарищ.
– Святые угодники! – сказал де Браси. – Что делать? Обещаю поставить святому Николаю в Лиможе подсвечник из чистого золота…
– Не торопись со своими обетами, – прервал его храмовник. – Выслушай меня, веди своих людей вниз, будто бы на вылазку, раствори ворота. Там на плоту только двое человек, опрокинь их в ров, а сам со своими людьми бросайся к передовой башне. Тем временем я подоспею к наружным воротам и буду атаковать башню с той стороны. Если нам удастся снова овладеть этим пунктом, будь уверен, что мы сумеем защищаться до тех пор, пока не придут к нам на выручку, или по крайней мере сдадимся на выгодных условиях.
– Это хорошая мысль, – сказал де Браси. – Я свою задачу выполню… А ты, храмовник, меня не выдашь?
– Вот тебе моя рука и перчатка, не выдам, – отвечал Буагильбер. – Но надо спешить! Скорее, во имя бога!
Де Браси наскоро собрал своих людей и бросился вниз, к воротам, которые приказал распахнуть настежь. Как только это было исполнено, чудовищная сила Чёрного Рыцаря позволила ему ворваться внутрь, невзирая на сопротивление де Браси и его воинов. Двое передовых тотчас упали мёртвыми, а остальные были оттеснены назад, как ни старался их начальник остановить отступавших.
– Скоты! – кричал де Браси. – Неужели вы дадите двоим овладеть нашим единственным средством к спасению?
– Да ведь это сам чёрт! – сказал один старый воин, сторонясь от ударов Чёрного Рыцаря.
– А хоть бы и чёрт! – возразил де Браси. – В ад вы, что ли, хотите от него бежать? Замок горит, негодяи! Пусть отчаяние придаст вам храбрости, или пустите меня вперёд – я сам разделаюсь с этим рыцарем!
И вправду, в этот день де Браси постоял за свою рыцарскую честь и показал, что он достоин славы, завоёванной им в междоусобных войнах этого ужасного времени. Сводчатый проход в стене, куда вели ворота, стал ареной рукопашной схватки двух бойцов. Гулко отдавались под каменными сводами яростные удары, которые наносили они друг другу: де Браси – мечом, а Чёрный Рыцарь – тяжёлым топором. Наконец де Браси получил такой удар, отчасти отражённый щитом, что во весь рост растянулся на каменном полу.
– Сдавайся, де Браси, – сказал Чёрный Рыцарь, склонившись над ним и занеся над решёткой его забрала роковой кинжал, которым рыцари приканчивали поверженных врагов (оружие это называлось кинжалом милосердия), – сдавайся, Морис де Браси, покорись без оглядки, не то сейчас тебе конец!
– Не хочу сдаваться неизвестному победителю, – отвечал де Браси слабым голосом, – скажи мне своё имя или прикончи меня… Пусть никто не сможет сказать, что Морис де Браси сдался в плен безымянному простолюдину.
Чёрный Рыцарь прошептал несколько слов на ухо поверженному противнику.
– Сдаюсь в плен, – отвечал норманн, переходя от упрямого и вызывающего тона к полной, хотя и мрачной покорности.
– Ступай в передовую башню, – сказал победитель властно, – и там ожидай моих приказаний.
– Сначала позволь доложить тебе, – сказал де Браси, – что Уилфред Айвенго, раненый и пленённый, погибнет в горящем замке, если не оказать ему немедленной помощи.
– Уилфред Айвенго, – воскликнул Чёрный Рыцарь, – в плену и погибает! Если хоть один волос на его голове опалит огнём, всё население замка ответит мне за это жизнью. Укажи мне, в которой он комнате.
– Вон там витая лестница, – сказал де Браси. – Взойди наверх, она ведёт в его комнату… Если угодно, я провожу тебя, – прибавил он покорным тоном.
– Нет, иди в передовую башню и жди моих распоряжений. Я тебе не доверяю, де Браси.
В продолжение этой схватки и последовавшего за ней краткого разговора Седрик во главе отряда, среди которого особенно видное место занимал отшельник, оттеснил растерявшихся и впавших в отчаяние воинов де Браси; одни из них просили пощады, другие тщетно пытались сопротивляться, а большая часть бросилась бежать ко внутреннему двору. Сам де Браси поднялся на ноги и печальным взглядом проводил своего победителя.
– Он мне не доверяет! – прошептал де Браси. – Но разве я заслужил его доверие?
Он поднял меч, валявшийся на полу, снял шлем в знак покорности и, перейдя через ров, отдал свой меч иомену Локсли.
Пожар между тем разгорался всё сильнее; отсветы его постепенно проникли в ту комнату, где Ревекка ухаживала за раненым Айвенго. Шум возобновившейся битвы пробудил его от короткого сна. По его настоятельной просьбе заботливая сиделка снова заняла место у окна, с тем чтобы наблюдать за ходом борьбы и сообщать ему, что делается под стенами; но некоторое время она ничего не могла разобрать, так как всё заволокло какимто смрадным туманом. Наконец дым чёрными клубами ворвался в комнату; затем, невзирая на оглушительный шум сражения, послышались крики: «Воды, воды!» – и они поняли, что им угрожает новая опасность.
– Замок горит! – сказала Ревекка. – Пожар! Как нам спастись?
– Беги, Ревекка, спасай свою жизнь, – сказал Айвенго, – а мне уже нет спасения.