Тем временем Йодль тоже стремился прояснить что-нибудь насчет будущих намерений. На следующий день после приезда Гитлера в Танненберг он представил ему свое видение обстановки. Он явно не упускал из виду сдержанное отношение Гитлера к предложениям Редера, а также сигналы, поступающие по дипломатическим каналам. Поэтому он преподнес вторжение в Англию лишь как «последнее средство». Йодль обосновывал его так: победа Германии над Англией сейчас лишь вопрос времени; так что мы можем и должны следовать в будущем курсу на минимизацию риска и экономию наших сил. Первым шагом должно быть использование превосходства люфтваффе для уничтожения Королевских ВВС и системы их технического обслуживания. Затем должны последовать согласованные атаки с моря и воздуха на торговые пути и склады жизненно необходимых для Британских островов запасов; их следует комбинировать время от времени с устрашающими ударами по населенным центрам. Вторжение десанта должно стать завершающим шагом, и только тогда, когда воля англичан к сопротивлению будет сломлена, а их правительство окажется на грани капитуляции. Подготовку надо начинать немедленно, и можно ожидать, что поставленная цель будет достигнута к концу августа или началу сентября. Кроме того, нельзя забывать о стратегических возможностях на периферии Британской империи, и их необходимо изучить; следует идти на сближение с теми странами, на которых, вероятно, подействует распад Британской империи, в первую очередь с Италией, но также и с Испанией, Россией и Японией.
Штаб Йодля не знал ни о содержании или даже о существовании этой докладной записки, ни о значительных расхождениях во взглядах начальника оперативного штаба и своих собственных. Он делал все, что мог, для того, чтобы сконцентрировать все имеющиеся ресурсы для осуществления высадки в Англии – операции под названием «Морской лев», поскольку считал, что это будет самая эффективная форма нападения и самый лучший способ успешного завершения германского военного плана; однако в плане Йодля высадка была лишь последним и наименее значимым звеном в цепи других мер, осуществляемых в первую очередь люфтваффе.
В итоге Гитлер одобрил план Йодля, и этот план послужил основой для приказов от 2 и 16 июля; первый из них дал старт общим долговременным подготовительным мероприятиям к высадке; второй, вышедший всего лишь через четырнадцать дней, содержал более подробные инструкции. 1 августа 1940 года вышел третий приказ, на этот раз это была директива ОКВ (№ 17) под названием «Ведение боевых действий против Англии в воздухе и на море»; помимо всего прочего, в ней указывались объекты, которые германская авиация должна была вывести из строя как можно скорее, «чтобы обеспечить необходимые условия для окончательного завоевания Англии».
В качестве штриха, характеризующего отношения с Италией, интересно отметить, что 10 июля, то есть в промежутке между появлением двух упомянутых приказов, Гитлер в письме к Муссолини сообщил среди прочего, что «за прошедшие месяцы плану нападения на Англию следовали неотступно и разработали до мельчайших подробностей».
Все упомянутые приказы, которые готовили офицеры отдела «Л» в соответствии с указаниями Йодля, оставили у этих «младотурок» впечатление, что их идеи одержали победу. Когда мы их читали, нам казалось, что предваряющая битва за господство в воздухе, позднее названная англичанами «блицем», не более чем первый этап десантной операции, которая и станет кульминационным моментом всей кампании, но, разумеется, по-прежнему при условии, что люфтваффе сделает свое дело.
Предполагая, что замысел был именно таков, офицеры отдела «Л» бросили все свои умственные и физические силы на преодоление различных препятствий, стоявших на пути плана десантной операции, которые возникали, казалось, ежедневно[101]. Никогда прежде или после этого у нас не было такого шанса использовать собственную инициативу в подготовке какой-либо операции, но никогда наше высшее начальство, включая Гитлера, не было столь вялым и равнодушным в своей поддержке. Тому много примеров, но особенно удивительно, что, несмотря на то внимание, с которым Гитлер всегда относился к Герингу и люфтваффе, он практически никак не отреагировал на длительную отсрочку нападения на Англию с воздуха. В итоге оно началось лишь 31 августа, то есть спустя почти два месяца после подписания перемирия с Францией[102]. Я просто не мог понять, что происходит; в самом начале второй половины сентября во время поездки на фронт я побывал в штабе 2-го воздушного флота в Кап-Гри-Нец и там узнал, что обсуждения по поводу обеспечения перехода через Ла-Манш и десантной операции только начались и никаких определенных решений пока еще нет. С другой стороны, как с борта самолета, так и при посещении побережья я видел, что все порты на берегу Ла-Манша забиты транспортными и десантными судами.
Когда я доложил Йодлю о своей поездке, он, несмотря на то что я был старшим офицером его оперативного штаба, оставил меня в полном неведении относительно своих собственных предложений и намерений Гитлера использовать авиацию в качестве решающего фактора в операции против Англии, а высадку оставить на потом в виде довеска. Офицеры отдела «Л» и, насколько можно было судить, их коллеги в ОКХ и ОКМ продолжали свою работу, предполагая, что достижение превосходства в воздухе над Британскими островами есть лишь необходимое условие для успешной высадки десанта и что именно высадка станет решающей фазой операции. То были две совершенно разные концепции; они различались не только своими целями, но и способами их достижения, сроками и объектами наступления. После войны были опубликованы результаты ряда исследований, которые проводились руководством люфтваффе ближе к концу тридцатых годов; все они пришли к выводу, что, по всей вероятности, люфтваффе, даже при поддержке флота, не сможет добиться капитуляции Великобритании и что достигнуть этого можно только оккупацией Британских островов. Суммируем все это, и станет ясно, что нас, высокопоставленных офицеров ОКВ, вводили в заблуждение и попросту обманывали. По крайней мере, Гитлера Геринг должен был проинформировать об ограниченных возможностях люфтваффе.
Вторую идею, которую выдвинул Йодль в своей памятной записке в конце июня – атаковать Британскую империю с периферии, – пока не развивали. Однако месяц спустя совершенно независимо друг от друга, но почти одновременно отдел «Л» и ОКХ сделали определенные шаги в этом направлении, хотя и в ограниченном масштабе. Началом послужило устное сообщение от германского военного атташе в Риме генерала Ринтелена, в котором тот высказался в том смысле, что не следует ожидать многого от наступления итальянцев в Египте, которого мы тщетно ждали несколько недель. Поскольку мы тогда все больше сомневались, действительно ли Гитлер намеревается приступить к высадке десанта в Англии, то отдел «Л» включил в «оценку общей ситуации», представленную Йодлю 30 июля 1940 года, предложение «предоставить итальянцам некоторое количество танковых сил для участия в нападении на Суэцкий канал». Йодль связал это предложение с аналогичным предложением главнокомандующего сухопутными силами, которое тот высказал в устной форме Гитлеру[103]. В результате ему удалось, хотя и не без трудностей, заставить Верховного главнокомандующего согласиться на то, чтобы в письменной форме попросить ОКХ и ОКМ исследовать более детально варианты помощи нашему союзнику в этом направлении. Вступительные фразы этого меморандума (от 12 августа) в окончательном виде, утвержденном Гитлером, еще раз ясно показали ту трясину неопределенности, в которой разрабатывалась германская стратегия в этот период. Меморандум гласил:
«Исходя из того, что: а) операция «Морской лев» не осуществляется в этом году, б) итальянское наступление на Суэцкий канал либо не принесет успеха, либо будет отложено до осени, существует вероятность, что фюрер, может быть, рассмотрит передачу нескольких танковых соединений итальянцам, чтобы помочь им в этом наступлении или в его во-зобновлении»[104].
По-видимому, получив урок из этого инцидента, а также в ответ на возобновившиеся заявления от ОКХ, требующие сообщить о дальнейших намерениях, Йодль на следующий день, то есть 13 августа, представил Гитлеру еще одну «оценку ситуации». Вновь он высказал исключительно собственную точку зрения, заявив: «Ни при каких обстоятельствах операция по высадке десанта не должна провалиться. Политические последствия провала могут оказаться гораздо серьезнее, чем военные». В том же духе он добавил, что, по его мнению, пока не будут выполнены все необходимые условия, включая те, что касаются обстановки на море, «высадку следует считать отчаянной авантюрой, которую мы могли бы предпринять в безвыходной ситуации, но у нас нет необходимости начинать ее в настоящий момент….Англию можно поставить на колени другим способом», – продолжил Йодль и начал затем предлагать другие варианты реальных совместных с итальянцами военных действий против Британской империи вместо нынешних бесполезных «параллельных войн»; например, итальянскую авиацию и подводные лодки можно было бы направить в максимально возможном количестве на усиление блокады Британских островов; кроме наступления на Египет, можно вести приготовления совместно с Испанией и Италией к захвату Гибралтара[105].
В той мере, в какой эти планы оказывали поддержку десантной операции в Англии, штаб Йодля их с энтузиазмом подхватывал и развивал. Однако Гитлер принимал все эти предложения с равным отсутствием энтузиазма, и в тех случаях, когда они каким-то образом касались Средиземноморья, рассматривал их только после длительной проволочки, а затем откладывал в сторону точно так же, как поступал с предложениями о высадке в Англии. В начале сентября 1940 года он распорядился исследовать возможность оккупации большой группы островов в Восточной Атлантике: Мадейры, Канарских, Азорских и Кабо-Верде, а также изучить «возможную оккупацию Португалии»; это выглядело скорее как тактика, задуманная для того, чтобы отвлечь всеобщее внимание от операции «Морской лев», а не как серьезные намерения со стороны Гитлера. ОКМ подготовило несколько планов, и первому критическому анализу эти планы подвергались в оперативном штабе ОКВ; Йодль не возражал и даже издал несколько дополнительных инструкций на эту тему, в результате эта бесполезная и бесплодная работа затянулась на месяцы.
Тем временем произошло событие, которому, как ни одному другому, суждено было положить конец планам высадки в Англии: неожиданно мысли Гитлера обратились к Советской России! Быстрота, с которой принималось это ужасное решение, сравнима только с масштабностью его последствий, ряд которых мы ощущаем до сегодняшнего дня.
Краткий период времени ставка провела в Берлине, а после выступления Гитлера в рейхстаге 19 июля, когда он почти не оставил надежды на мирное соглашение с Англией, постепенно снова собралась в районе Берхтесгадена; отдел «Л» разместился в своем спецпоезде «Атлас» на станции Бад-Рей-хенхолл. Во время заседания рейхстага некоторым были пожалованы воинские почести, среди них повышение Йодля до звания генерала прямо из генерал-майора. Поэтому мы очень удивились, когда 29 июля Йодль дал знать, что хочет встретиться с офицерами отдела «Л». Хотя не так уж много мы и сделали, но все решили, что это необычное посещение должно быть связано с каким-то особым признанием вследствие нашей победы на западе[106]. Нас присутствовало четверо, и мы сидели за отдельными столиками в вагоне-ресторане[107]. Вопреки ожиданиям, Йодль прошелся по вагону, чтобы убедиться, что все двери и окна закрыты, а затем без всякого вступления объявил, что Гитлер решил «раз и навсегда» избавить мир от опасности большевизма, осуществив внезапное нападение на Советский Союз, которое намечено на ближайшее время, то есть на май 1941 года.
Эффект от слов Йодля был как удар током. Мы ужаснулись еще больше, когда из ответов на первые же наши вопросы поняли, что нет необходимости доводить сначала до конца войну против Англии и что победа над Россией, последней «влиятельной силой на континенте», – это наилучший способ заставить Англию заключить мир, если не доказана возможность добиться этого другими средствами. Возражали почти хором: не означает ли это, что такое решение приведет нас к войне на два фронта, чего до сих пор нам посчастливилось избежать? И если основная часть вооруженных сил должна направиться на восток, то как быть с воздушными налетами, от которых все больше и больше страдают наши города? Во всяком случае, откуда столь внезапная перемена, если всего лишь год назад с Москвой был подписан и с восторгом встречен пакт о дружбе и ненападении, если, насколько известно, условия этого договора о военных поставках России в Германию выполняются пунктуально и в полном объеме? Йодль отражал каждый вопрос, и на каждый у него имелся ответ, хотя никого из нас он не убедил. Мне особенно запомнились два из его ответов: первый – когда он повторил точку зрения Гитлера и, вероятно, свою собственную, заявив, что столкновение с большевизмом неизбежно, а потому лучше провести эту военную кампанию сейчас, когда мы находимся на пике нашей военной мощи, чем оказаться перед необходимостью снова призывать германский народ к оружию через несколько ближайших лет; второй – когда он сказал, что самое позднее к осени 1941 года всю мощь авиации, боеспособность которой поднимется на новый уровень благодаря грядущим победам на востоке, снова можно будет задействовать против Англии. В конце яростного, продолжавшегося около часа спора стало ясно, что мы должны делать: представить проект приказа о подготовке к немедленной транспортировке, передвижению и размещению большей части сухопутных и военно-воздушных сил на оккупированной территории Западной Польши (где, между прочим, были плохие коммуникации). Под заголовком «Развертывание сил на востоке» этот приказ был включен в протоколы обвинения в Нюрнберге в качестве первого документа, касающегося «агрессии» против Советской России[108].
Какова была подоплека столь внезапного коренного изменения всех наших планов? Вскоре после откровений Йодля мы случайно узнали, что первоначально Гитлер решил осуществить нападение в конце лета 1940 года. Понадобились настойчивые протесты Кейтеля и Йодля, изложенные в памятной записке, которую я сам видел, чтобы убедить Верховного главнокомандующего в том, что одни лишь факторы времени и расстояния вместе с погодными условиями делают этот план абсолютно невыполнимым. Услугу, которую таким образом оказали эти старшие офицеры ОКВ, не следует недооценивать, хотя есть все основания предполагать, что они думали не более чем о временной отсрочке. Тем не менее она давала возможность другим и более влиятельным голосам использовать выигранное таким образом время, чтобы выступить против такого страшного замысла. Однако, насколько известно, ничего подобного не случилось.
Для полноты представления стоит упомянуть (в порядке очередности) несколько других важных событий того периода, о которых я узнал лишь после войны. Как уже говорилось, о возможности такого поворота Гитлер намекал своему ближайшему окружению еще весной 1940 года. В разговоре с фельдмаршалом фон Рундштедтом 2 июня 1940 года, который записал присутствовавший при нем ныне покойный генерал фон Зоденштерн, Гитлер сказал, что теперь, когда, по его представлениям, Англия готова к миру, он начнет сводить счеты с большевизмом.
Дневник Гальдера за тот период иллюстрирует демагогические высказывания Гитлера:
«22 мая 1940. Главнокомандующий имел беседу с Гитлером и поднял вопрос о позиции России. Фюрер считает, что, если он будет настаивать, Россия ограничит свои притязания на Бессарабию.
26 июня 1940. Позиция России стоит на переднем плане внешнеполитических вопросов. Общее мнение, кажется, таково, что проблема Бессарабии может быть решена без войны».
В начале июля 1940 года сэр Стаффорд Криппс, британский посол в Москве, вручил Сталину меморандум от Уинстона Черчилля, содержание которого через несколько дней было передано советским правительством германскому посольству в Москве; меморандум убеждал Россию перейти на другую сторону и действовать против Германии.
Дальнейшие записи из дневника Гальдера:
«3 июля 1940. (Запись беседы с начальником его оперативного отдела.) Самые неотложные дела на данный момент – это Англия и… Восток. Что касается последнего, то главный вопрос в том, как нанести России военный удар, который заставит ее признать доминирующую роль Германии в Европе.
13 июля 1940. (После беседы с Гитлером.) Вопрос, стоящий у Гитлера на первом плане: почему Англия до сих пор не желает заключать мир; он, как и мы, считает, что ответ в том, что Англия все еще надеется на воздействие со стороны России.
22 июля 1940. (Запись беседы с главнокомандующим сухопутными силами.) Последний, видимо суммируя свои впечатления от вчерашнего разговора с Гитлером, дал следующее указание: «Проблемой России следует заняться. Нам надо начинать думать об этом»[109].
30 июля 1940. (Выдержка из оценки обстановки, составленной вместе с главнокомандующим сухопутными силами.) Если мы не можем добиться победы над Англией, сохраняется опасность, что Англия вступит в союз с Россией; тогда встает вопрос, надо ли нам вести войну на два фронта, одним из которых будет Россия. Ответ: лучше останемся друзьями с Россией»[110].
Наконец, запись 31 июля 1940 года некоторых высказываний Гитлера в Бергхофе:
«Россия является тем фактором, которому Англия придает наибольшее значение… Если Россия побеждена, Англия лишается последней надежды. Тогда Германия станет хозяином Европы и Балкан… Вывод: в силу этого аргумента надо заниматься Россией. Весна 1941»[111].
Эти несколько цитат безошибочно свидетельствуют о том, что стремление Гитлера напасть на Россию было с самого начала безоговорочным и «неизменным» – если использовать его собственное часто повторяемое слово – решением. Ясно и то, что в окончательном виде это решение формировалось у него приблизительно в середине июля 1940 года, то есть в то самое время, когда военным удалось убедить его дать согласие на высадку в Англии. Реальная причина решения, несомненно, заключалась в его давней, глубокой и смертельной ненависти к большевизму.
Относительная значимость двух этих решений сейчас ясна как божий день. Она была очевидна для всех посвященных уже летом 1940 года. Так была пройдена мертвая точка в германской военной стратегии; мы не приближались к концу войны; мы начинали новый этап.
Разногласия новые и старые
Штаб Йодля не знал ни о содержании или даже о существовании этой докладной записки, ни о значительных расхождениях во взглядах начальника оперативного штаба и своих собственных. Он делал все, что мог, для того, чтобы сконцентрировать все имеющиеся ресурсы для осуществления высадки в Англии – операции под названием «Морской лев», поскольку считал, что это будет самая эффективная форма нападения и самый лучший способ успешного завершения германского военного плана; однако в плане Йодля высадка была лишь последним и наименее значимым звеном в цепи других мер, осуществляемых в первую очередь люфтваффе.
В итоге Гитлер одобрил план Йодля, и этот план послужил основой для приказов от 2 и 16 июля; первый из них дал старт общим долговременным подготовительным мероприятиям к высадке; второй, вышедший всего лишь через четырнадцать дней, содержал более подробные инструкции. 1 августа 1940 года вышел третий приказ, на этот раз это была директива ОКВ (№ 17) под названием «Ведение боевых действий против Англии в воздухе и на море»; помимо всего прочего, в ней указывались объекты, которые германская авиация должна была вывести из строя как можно скорее, «чтобы обеспечить необходимые условия для окончательного завоевания Англии».
В качестве штриха, характеризующего отношения с Италией, интересно отметить, что 10 июля, то есть в промежутке между появлением двух упомянутых приказов, Гитлер в письме к Муссолини сообщил среди прочего, что «за прошедшие месяцы плану нападения на Англию следовали неотступно и разработали до мельчайших подробностей».
Все упомянутые приказы, которые готовили офицеры отдела «Л» в соответствии с указаниями Йодля, оставили у этих «младотурок» впечатление, что их идеи одержали победу. Когда мы их читали, нам казалось, что предваряющая битва за господство в воздухе, позднее названная англичанами «блицем», не более чем первый этап десантной операции, которая и станет кульминационным моментом всей кампании, но, разумеется, по-прежнему при условии, что люфтваффе сделает свое дело.
Предполагая, что замысел был именно таков, офицеры отдела «Л» бросили все свои умственные и физические силы на преодоление различных препятствий, стоявших на пути плана десантной операции, которые возникали, казалось, ежедневно[101]. Никогда прежде или после этого у нас не было такого шанса использовать собственную инициативу в подготовке какой-либо операции, но никогда наше высшее начальство, включая Гитлера, не было столь вялым и равнодушным в своей поддержке. Тому много примеров, но особенно удивительно, что, несмотря на то внимание, с которым Гитлер всегда относился к Герингу и люфтваффе, он практически никак не отреагировал на длительную отсрочку нападения на Англию с воздуха. В итоге оно началось лишь 31 августа, то есть спустя почти два месяца после подписания перемирия с Францией[102]. Я просто не мог понять, что происходит; в самом начале второй половины сентября во время поездки на фронт я побывал в штабе 2-го воздушного флота в Кап-Гри-Нец и там узнал, что обсуждения по поводу обеспечения перехода через Ла-Манш и десантной операции только начались и никаких определенных решений пока еще нет. С другой стороны, как с борта самолета, так и при посещении побережья я видел, что все порты на берегу Ла-Манша забиты транспортными и десантными судами.
Когда я доложил Йодлю о своей поездке, он, несмотря на то что я был старшим офицером его оперативного штаба, оставил меня в полном неведении относительно своих собственных предложений и намерений Гитлера использовать авиацию в качестве решающего фактора в операции против Англии, а высадку оставить на потом в виде довеска. Офицеры отдела «Л» и, насколько можно было судить, их коллеги в ОКХ и ОКМ продолжали свою работу, предполагая, что достижение превосходства в воздухе над Британскими островами есть лишь необходимое условие для успешной высадки десанта и что именно высадка станет решающей фазой операции. То были две совершенно разные концепции; они различались не только своими целями, но и способами их достижения, сроками и объектами наступления. После войны были опубликованы результаты ряда исследований, которые проводились руководством люфтваффе ближе к концу тридцатых годов; все они пришли к выводу, что, по всей вероятности, люфтваффе, даже при поддержке флота, не сможет добиться капитуляции Великобритании и что достигнуть этого можно только оккупацией Британских островов. Суммируем все это, и станет ясно, что нас, высокопоставленных офицеров ОКВ, вводили в заблуждение и попросту обманывали. По крайней мере, Гитлера Геринг должен был проинформировать об ограниченных возможностях люфтваффе.
Вторую идею, которую выдвинул Йодль в своей памятной записке в конце июня – атаковать Британскую империю с периферии, – пока не развивали. Однако месяц спустя совершенно независимо друг от друга, но почти одновременно отдел «Л» и ОКХ сделали определенные шаги в этом направлении, хотя и в ограниченном масштабе. Началом послужило устное сообщение от германского военного атташе в Риме генерала Ринтелена, в котором тот высказался в том смысле, что не следует ожидать многого от наступления итальянцев в Египте, которого мы тщетно ждали несколько недель. Поскольку мы тогда все больше сомневались, действительно ли Гитлер намеревается приступить к высадке десанта в Англии, то отдел «Л» включил в «оценку общей ситуации», представленную Йодлю 30 июля 1940 года, предложение «предоставить итальянцам некоторое количество танковых сил для участия в нападении на Суэцкий канал». Йодль связал это предложение с аналогичным предложением главнокомандующего сухопутными силами, которое тот высказал в устной форме Гитлеру[103]. В результате ему удалось, хотя и не без трудностей, заставить Верховного главнокомандующего согласиться на то, чтобы в письменной форме попросить ОКХ и ОКМ исследовать более детально варианты помощи нашему союзнику в этом направлении. Вступительные фразы этого меморандума (от 12 августа) в окончательном виде, утвержденном Гитлером, еще раз ясно показали ту трясину неопределенности, в которой разрабатывалась германская стратегия в этот период. Меморандум гласил:
«Исходя из того, что: а) операция «Морской лев» не осуществляется в этом году, б) итальянское наступление на Суэцкий канал либо не принесет успеха, либо будет отложено до осени, существует вероятность, что фюрер, может быть, рассмотрит передачу нескольких танковых соединений итальянцам, чтобы помочь им в этом наступлении или в его во-зобновлении»[104].
По-видимому, получив урок из этого инцидента, а также в ответ на возобновившиеся заявления от ОКХ, требующие сообщить о дальнейших намерениях, Йодль на следующий день, то есть 13 августа, представил Гитлеру еще одну «оценку ситуации». Вновь он высказал исключительно собственную точку зрения, заявив: «Ни при каких обстоятельствах операция по высадке десанта не должна провалиться. Политические последствия провала могут оказаться гораздо серьезнее, чем военные». В том же духе он добавил, что, по его мнению, пока не будут выполнены все необходимые условия, включая те, что касаются обстановки на море, «высадку следует считать отчаянной авантюрой, которую мы могли бы предпринять в безвыходной ситуации, но у нас нет необходимости начинать ее в настоящий момент….Англию можно поставить на колени другим способом», – продолжил Йодль и начал затем предлагать другие варианты реальных совместных с итальянцами военных действий против Британской империи вместо нынешних бесполезных «параллельных войн»; например, итальянскую авиацию и подводные лодки можно было бы направить в максимально возможном количестве на усиление блокады Британских островов; кроме наступления на Египет, можно вести приготовления совместно с Испанией и Италией к захвату Гибралтара[105].
В той мере, в какой эти планы оказывали поддержку десантной операции в Англии, штаб Йодля их с энтузиазмом подхватывал и развивал. Однако Гитлер принимал все эти предложения с равным отсутствием энтузиазма, и в тех случаях, когда они каким-то образом касались Средиземноморья, рассматривал их только после длительной проволочки, а затем откладывал в сторону точно так же, как поступал с предложениями о высадке в Англии. В начале сентября 1940 года он распорядился исследовать возможность оккупации большой группы островов в Восточной Атлантике: Мадейры, Канарских, Азорских и Кабо-Верде, а также изучить «возможную оккупацию Португалии»; это выглядело скорее как тактика, задуманная для того, чтобы отвлечь всеобщее внимание от операции «Морской лев», а не как серьезные намерения со стороны Гитлера. ОКМ подготовило несколько планов, и первому критическому анализу эти планы подвергались в оперативном штабе ОКВ; Йодль не возражал и даже издал несколько дополнительных инструкций на эту тему, в результате эта бесполезная и бесплодная работа затянулась на месяцы.
Тем временем произошло событие, которому, как ни одному другому, суждено было положить конец планам высадки в Англии: неожиданно мысли Гитлера обратились к Советской России! Быстрота, с которой принималось это ужасное решение, сравнима только с масштабностью его последствий, ряд которых мы ощущаем до сегодняшнего дня.
Краткий период времени ставка провела в Берлине, а после выступления Гитлера в рейхстаге 19 июля, когда он почти не оставил надежды на мирное соглашение с Англией, постепенно снова собралась в районе Берхтесгадена; отдел «Л» разместился в своем спецпоезде «Атлас» на станции Бад-Рей-хенхолл. Во время заседания рейхстага некоторым были пожалованы воинские почести, среди них повышение Йодля до звания генерала прямо из генерал-майора. Поэтому мы очень удивились, когда 29 июля Йодль дал знать, что хочет встретиться с офицерами отдела «Л». Хотя не так уж много мы и сделали, но все решили, что это необычное посещение должно быть связано с каким-то особым признанием вследствие нашей победы на западе[106]. Нас присутствовало четверо, и мы сидели за отдельными столиками в вагоне-ресторане[107]. Вопреки ожиданиям, Йодль прошелся по вагону, чтобы убедиться, что все двери и окна закрыты, а затем без всякого вступления объявил, что Гитлер решил «раз и навсегда» избавить мир от опасности большевизма, осуществив внезапное нападение на Советский Союз, которое намечено на ближайшее время, то есть на май 1941 года.
Эффект от слов Йодля был как удар током. Мы ужаснулись еще больше, когда из ответов на первые же наши вопросы поняли, что нет необходимости доводить сначала до конца войну против Англии и что победа над Россией, последней «влиятельной силой на континенте», – это наилучший способ заставить Англию заключить мир, если не доказана возможность добиться этого другими средствами. Возражали почти хором: не означает ли это, что такое решение приведет нас к войне на два фронта, чего до сих пор нам посчастливилось избежать? И если основная часть вооруженных сил должна направиться на восток, то как быть с воздушными налетами, от которых все больше и больше страдают наши города? Во всяком случае, откуда столь внезапная перемена, если всего лишь год назад с Москвой был подписан и с восторгом встречен пакт о дружбе и ненападении, если, насколько известно, условия этого договора о военных поставках России в Германию выполняются пунктуально и в полном объеме? Йодль отражал каждый вопрос, и на каждый у него имелся ответ, хотя никого из нас он не убедил. Мне особенно запомнились два из его ответов: первый – когда он повторил точку зрения Гитлера и, вероятно, свою собственную, заявив, что столкновение с большевизмом неизбежно, а потому лучше провести эту военную кампанию сейчас, когда мы находимся на пике нашей военной мощи, чем оказаться перед необходимостью снова призывать германский народ к оружию через несколько ближайших лет; второй – когда он сказал, что самое позднее к осени 1941 года всю мощь авиации, боеспособность которой поднимется на новый уровень благодаря грядущим победам на востоке, снова можно будет задействовать против Англии. В конце яростного, продолжавшегося около часа спора стало ясно, что мы должны делать: представить проект приказа о подготовке к немедленной транспортировке, передвижению и размещению большей части сухопутных и военно-воздушных сил на оккупированной территории Западной Польши (где, между прочим, были плохие коммуникации). Под заголовком «Развертывание сил на востоке» этот приказ был включен в протоколы обвинения в Нюрнберге в качестве первого документа, касающегося «агрессии» против Советской России[108].
Какова была подоплека столь внезапного коренного изменения всех наших планов? Вскоре после откровений Йодля мы случайно узнали, что первоначально Гитлер решил осуществить нападение в конце лета 1940 года. Понадобились настойчивые протесты Кейтеля и Йодля, изложенные в памятной записке, которую я сам видел, чтобы убедить Верховного главнокомандующего в том, что одни лишь факторы времени и расстояния вместе с погодными условиями делают этот план абсолютно невыполнимым. Услугу, которую таким образом оказали эти старшие офицеры ОКВ, не следует недооценивать, хотя есть все основания предполагать, что они думали не более чем о временной отсрочке. Тем не менее она давала возможность другим и более влиятельным голосам использовать выигранное таким образом время, чтобы выступить против такого страшного замысла. Однако, насколько известно, ничего подобного не случилось.
Для полноты представления стоит упомянуть (в порядке очередности) несколько других важных событий того периода, о которых я узнал лишь после войны. Как уже говорилось, о возможности такого поворота Гитлер намекал своему ближайшему окружению еще весной 1940 года. В разговоре с фельдмаршалом фон Рундштедтом 2 июня 1940 года, который записал присутствовавший при нем ныне покойный генерал фон Зоденштерн, Гитлер сказал, что теперь, когда, по его представлениям, Англия готова к миру, он начнет сводить счеты с большевизмом.
Дневник Гальдера за тот период иллюстрирует демагогические высказывания Гитлера:
«22 мая 1940. Главнокомандующий имел беседу с Гитлером и поднял вопрос о позиции России. Фюрер считает, что, если он будет настаивать, Россия ограничит свои притязания на Бессарабию.
26 июня 1940. Позиция России стоит на переднем плане внешнеполитических вопросов. Общее мнение, кажется, таково, что проблема Бессарабии может быть решена без войны».
В начале июля 1940 года сэр Стаффорд Криппс, британский посол в Москве, вручил Сталину меморандум от Уинстона Черчилля, содержание которого через несколько дней было передано советским правительством германскому посольству в Москве; меморандум убеждал Россию перейти на другую сторону и действовать против Германии.
Дальнейшие записи из дневника Гальдера:
«3 июля 1940. (Запись беседы с начальником его оперативного отдела.) Самые неотложные дела на данный момент – это Англия и… Восток. Что касается последнего, то главный вопрос в том, как нанести России военный удар, который заставит ее признать доминирующую роль Германии в Европе.
13 июля 1940. (После беседы с Гитлером.) Вопрос, стоящий у Гитлера на первом плане: почему Англия до сих пор не желает заключать мир; он, как и мы, считает, что ответ в том, что Англия все еще надеется на воздействие со стороны России.
22 июля 1940. (Запись беседы с главнокомандующим сухопутными силами.) Последний, видимо суммируя свои впечатления от вчерашнего разговора с Гитлером, дал следующее указание: «Проблемой России следует заняться. Нам надо начинать думать об этом»[109].
30 июля 1940. (Выдержка из оценки обстановки, составленной вместе с главнокомандующим сухопутными силами.) Если мы не можем добиться победы над Англией, сохраняется опасность, что Англия вступит в союз с Россией; тогда встает вопрос, надо ли нам вести войну на два фронта, одним из которых будет Россия. Ответ: лучше останемся друзьями с Россией»[110].
Наконец, запись 31 июля 1940 года некоторых высказываний Гитлера в Бергхофе:
«Россия является тем фактором, которому Англия придает наибольшее значение… Если Россия побеждена, Англия лишается последней надежды. Тогда Германия станет хозяином Европы и Балкан… Вывод: в силу этого аргумента надо заниматься Россией. Весна 1941»[111].
Эти несколько цитат безошибочно свидетельствуют о том, что стремление Гитлера напасть на Россию было с самого начала безоговорочным и «неизменным» – если использовать его собственное часто повторяемое слово – решением. Ясно и то, что в окончательном виде это решение формировалось у него приблизительно в середине июля 1940 года, то есть в то самое время, когда военным удалось убедить его дать согласие на высадку в Англии. Реальная причина решения, несомненно, заключалась в его давней, глубокой и смертельной ненависти к большевизму.
Относительная значимость двух этих решений сейчас ясна как божий день. Она была очевидна для всех посвященных уже летом 1940 года. Так была пройдена мертвая точка в германской военной стратегии; мы не приближались к концу войны; мы начинали новый этап.
Разногласия новые и старые
И опять перед некоторыми из тех немногих, кто был в курсе дела, – не только сотрудниками отдела «Л», – встал мучительный вопрос: как противодействовать новым замыслам Гитлера, как избежать нового и явно беспредельного распространения военных действий и во времени, и в пространстве? Углубляться в эту проблему не было нужды; ни один человек не мог даже на мгновение усомниться в том, что «с Россией лучше оставаться в мире», или в том, что нападение на Россию несет смертельную угрозу для нашего народа и нашей страны. Что нам нужно было в тот момент, так это военный человек во главе вермахта, кто-то, кто внушал бы доверие, проявлял хоть какое-то понимание, к кому мы могли бы прийти с аргументами военного характера, кто мог бы затем использовать свой личный авторитет, и это обеспечило бы ему прочную поддержку вермахта в противодействии диктатору и решению, которое он принял, исходя из политических и идеологических соображений; но такого человека не было. Теперь мы действительно начали понимать, почему Гитлер действовал столь решительно, чтобы исключить любую подобную возможность, почему он сам захватил пост Верховного главнокомандующего вермахтом и одновременно при поддержке старших офицеров ОКВ превратил этот орган просто в свой «рабочий штаб».
Отдел «Л» мог действовать не иначе как через начальника оперативного штаба. Но не было ни малейшей возможности заставить его изменить свое мнение, в особенности по вопросу столь большой политической и стратегической значимости; еще меньше надежд было на Кейтеля, который все больше и больше начинал проявлять свою зависимость от Йодля. Тем не менее в начале августа представитель кригсмарине в отделе «Л» отправился в Берхтесгаден, чтобы обратить внимание Йодля на возможные последствия для положения Германии в будущем, если войска вермахта повернутся на восток, оставив несокрушенной английскую военно-морскую мощь. Казалось бы, такой шаг был необходим, тем более что главнокомандующему кригсмарине пока еще не сообщили о планах Гитлера[112] и пока даже не собирались сообщать. Однако эта встреча только подтвердила то, что нам уже было известно: Йодль использовал эту возможность для того, чтобы подчеркнуть, что Гитлер очень высоко оценивает военно-морскую мощь Британии и считает, что мы пока недостаточно сильны, чтобы нанести решающий удар по Британским островам; именно по этой причине мы должны «идти в обход» через Россию.
Все это прозвучало не более убедительно, чем предыдущие высказывания Йодля. В результате мы в отделе «Л» постепенно пришли к выводу, что должны сделать все, что в наших силах, чтобы оставить зеленый свет для операции «Морской лев». Казалось, что на тот момент это единственная возможность избежать русской авантюры. Трудно было поверить, что Гитлер дал разрешение начать все далекоидущие приготовления к переправе через Ла-Манш только в качестве угрозы и блефа. В ряде высказываний он продолжал создавать впечатление, что готов согласиться с планом высадки при условии, что мы сначала завоюем необходимое превосходство в воздухе; это, по крайней мере, гарантировало бы в дальнейшем безопасность со стороны британского флота и авиации. Я сам слышал, как он сказал, что готов видеть, как умирают немецкие солдаты, сражаясь за Германию, но не возьмет на себя ответственность за отправку их тысячами на дно морское без единого выстрела. Казалось, этим подкреплялось предположение, что он не совсем распрощался с идеей десанта.
Конечно, при нынешнем положении дел интерес Гитлера к десантной операции ослабевал по мере того, как он углублялся в российский вопрос, а из-за неблагоприятных погодных условий становилось все менее вероятным, что война в воздухе оправдает наши ожидания. Во второй половине лета он все-таки дал разрешение на приготовления к высадке, но, возможно, лишь в качестве блефа или угрозы; в конце концов 12 октября 1940 года погодные условия вынудили его официально проинформировать руководителей вермахта, что от этой операции нам придется отказаться – предположительно, временно. Между прочим, следует заметить, что он воскресил идею операции «Морской лев» на короткое время весной 1941 года в целях введения противника в заблуждение. В это время служба информации получила приказ широко распространять слухи о том, что передвижение войск по направлению к России предпринимается лишь для того, чтобы отвлечь внимание от предстоящей высадки в Англии.
Отдел «Л» мог действовать не иначе как через начальника оперативного штаба. Но не было ни малейшей возможности заставить его изменить свое мнение, в особенности по вопросу столь большой политической и стратегической значимости; еще меньше надежд было на Кейтеля, который все больше и больше начинал проявлять свою зависимость от Йодля. Тем не менее в начале августа представитель кригсмарине в отделе «Л» отправился в Берхтесгаден, чтобы обратить внимание Йодля на возможные последствия для положения Германии в будущем, если войска вермахта повернутся на восток, оставив несокрушенной английскую военно-морскую мощь. Казалось бы, такой шаг был необходим, тем более что главнокомандующему кригсмарине пока еще не сообщили о планах Гитлера[112] и пока даже не собирались сообщать. Однако эта встреча только подтвердила то, что нам уже было известно: Йодль использовал эту возможность для того, чтобы подчеркнуть, что Гитлер очень высоко оценивает военно-морскую мощь Британии и считает, что мы пока недостаточно сильны, чтобы нанести решающий удар по Британским островам; именно по этой причине мы должны «идти в обход» через Россию.
Все это прозвучало не более убедительно, чем предыдущие высказывания Йодля. В результате мы в отделе «Л» постепенно пришли к выводу, что должны сделать все, что в наших силах, чтобы оставить зеленый свет для операции «Морской лев». Казалось, что на тот момент это единственная возможность избежать русской авантюры. Трудно было поверить, что Гитлер дал разрешение начать все далекоидущие приготовления к переправе через Ла-Манш только в качестве угрозы и блефа. В ряде высказываний он продолжал создавать впечатление, что готов согласиться с планом высадки при условии, что мы сначала завоюем необходимое превосходство в воздухе; это, по крайней мере, гарантировало бы в дальнейшем безопасность со стороны британского флота и авиации. Я сам слышал, как он сказал, что готов видеть, как умирают немецкие солдаты, сражаясь за Германию, но не возьмет на себя ответственность за отправку их тысячами на дно морское без единого выстрела. Казалось, этим подкреплялось предположение, что он не совсем распрощался с идеей десанта.
Конечно, при нынешнем положении дел интерес Гитлера к десантной операции ослабевал по мере того, как он углублялся в российский вопрос, а из-за неблагоприятных погодных условий становилось все менее вероятным, что война в воздухе оправдает наши ожидания. Во второй половине лета он все-таки дал разрешение на приготовления к высадке, но, возможно, лишь в качестве блефа или угрозы; в конце концов 12 октября 1940 года погодные условия вынудили его официально проинформировать руководителей вермахта, что от этой операции нам придется отказаться – предположительно, временно. Между прочим, следует заметить, что он воскресил идею операции «Морской лев» на короткое время весной 1941 года в целях введения противника в заблуждение. В это время служба информации получила приказ широко распространять слухи о том, что передвижение войск по направлению к России предпринимается лишь для того, чтобы отвлечь внимание от предстоящей высадки в Англии.