Что касается главнокомандований трех видов вооруженных сил, то они достигали необходимого согласия в период подготовки через своих офицеров связи; они не видели необходимости участия штаба оперативного руководства ОКВ, и у них не было повода обращаться к третейскому судье. Фактически главнокомандующие и их штабы, свободные от мешавшего им вышестоящего посредника, которого представлял главнокомандующий вермахта, находили более разумным добиваться непосредственного контакта с Гитлером. Они поняли, что помощники, составлявшие часть личного штаба Гитлера, обеспечивают легкий способ перепрыгнуть или обойти ненавистное ОКВ всегда, когда этого хочется. Даже главнокомандующий ОКВ уходил, таким образом, все дальше и дальше в тень. Вместо «единственного советника по делам вермахта», его роль по отношению к отдельным видам вооруженных сил свелась к тому, что он стал посредником, если не мальчиком для битья, и на него сочли вполне уместным спихивать всю щекотливую работу, которой никто не желал заниматься. У меня в памяти много подобных примеров того времени, когда я служил в этом ведомстве, но я не знаю деталей, так как это были, главным образом, вопросы внутреннего характера, например отношения с Трудовым фронтом и СС. Однако хороший пример можно найти в дневнике Йодля в период Судетского кризиса в 1938 году:
«28 сентября. День величайшего кризиса. Все больше сообщений о предупредительных мерах Англии и Франции, равносильных частичной мобилизации.
Главнокомандующий сухопутными силами (фон Браухич) оказывал сильное давление на главкома ОКВ, указывая, что его обязанность – попытаться отговорить Гитлера от любых военных действий за пределами Судетской области».
Кейтель уже обжег пальцы на делах такого рода, и было известно, какова его обычная реакция на подобные заявления. Вот еще один пример, гораздо ближе связанный с его непосредственными обязанностями.
Гитлер включил бомбардировку Праги в план нападения на Чехословакию[27]. Офицер, обеспечивавший связь Министерства иностранных дел с ОКВ, выразил несогласие, заявив, что район Градчан следует пощадить, насколько это возможно. Ответ начальника штаба ОКВ был таков:
«Генерал Кейтель уже ставил этот вопрос перед фюрером. Последний проконсультировался с маршалом Герингом и решил, что оставит за собой решение относительно этой атаки. Генералу Кейтелю ничего другого не остается, как твердо выполнять это решение. Если возникнут какие-либо вопросы о его изменении, министр [Риббентроп] сам должен обращаться к маршалу Герингу или фюреру».
Силы, боровшиеся за власть на высшем уровне вермахта, не более чем за год с момента принятия Гитлером командования спокойно достигли того, в чем до того им отказывали, несмотря на многочисленные предложения, памятные записки и устные заявления; они более-менее исключили из командной цепочки вермахта штаб оперативного руководства ОКВ, и этот штаб оказался лишенным даже непосредственного доступа к Гитлеру, которому он теоретически подчинялся. Генеральный штаб сухопутных сил был так воодушевлен столь явным успехом, что, несмотря на все мои попытки пойти им навстречу, прервал существовавшее прежде тесное взаимодействие с отделом «Л». Это вызывало сожаление, поскольку, работая в тесной связи с армейским штабом, отдел способствовал бы выбору несомненно правильного решения и курса, которому до того штаб армии намеревался следовать.
Единственным, кто выиграл от такого развития событий, оказался Гитлер; это отлично согласовывалось с его системой «разделения власти в командовании и рассредоточения прав», и отныне он мог натравливать всех друг на друга в своих интересах. Поэтому неэффективность штабов высшего уровня в вермахте, со всеми вытекающими отсюда роковыми последствиями, явилась результатом не только плохой организации ОКВ, но и в большой степени позиции трех видов вооруженных сил, которые смотрели на «рабочий штаб» Гитлера сверху вниз, вместо того чтобы делать с ним общее дело в борьбе против Гитлера.
Путь к войне
Глава 2
«28 сентября. День величайшего кризиса. Все больше сообщений о предупредительных мерах Англии и Франции, равносильных частичной мобилизации.
Главнокомандующий сухопутными силами (фон Браухич) оказывал сильное давление на главкома ОКВ, указывая, что его обязанность – попытаться отговорить Гитлера от любых военных действий за пределами Судетской области».
Кейтель уже обжег пальцы на делах такого рода, и было известно, какова его обычная реакция на подобные заявления. Вот еще один пример, гораздо ближе связанный с его непосредственными обязанностями.
Гитлер включил бомбардировку Праги в план нападения на Чехословакию[27]. Офицер, обеспечивавший связь Министерства иностранных дел с ОКВ, выразил несогласие, заявив, что район Градчан следует пощадить, насколько это возможно. Ответ начальника штаба ОКВ был таков:
«Генерал Кейтель уже ставил этот вопрос перед фюрером. Последний проконсультировался с маршалом Герингом и решил, что оставит за собой решение относительно этой атаки. Генералу Кейтелю ничего другого не остается, как твердо выполнять это решение. Если возникнут какие-либо вопросы о его изменении, министр [Риббентроп] сам должен обращаться к маршалу Герингу или фюреру».
Силы, боровшиеся за власть на высшем уровне вермахта, не более чем за год с момента принятия Гитлером командования спокойно достигли того, в чем до того им отказывали, несмотря на многочисленные предложения, памятные записки и устные заявления; они более-менее исключили из командной цепочки вермахта штаб оперативного руководства ОКВ, и этот штаб оказался лишенным даже непосредственного доступа к Гитлеру, которому он теоретически подчинялся. Генеральный штаб сухопутных сил был так воодушевлен столь явным успехом, что, несмотря на все мои попытки пойти им навстречу, прервал существовавшее прежде тесное взаимодействие с отделом «Л». Это вызывало сожаление, поскольку, работая в тесной связи с армейским штабом, отдел способствовал бы выбору несомненно правильного решения и курса, которому до того штаб армии намеревался следовать.
Единственным, кто выиграл от такого развития событий, оказался Гитлер; это отлично согласовывалось с его системой «разделения власти в командовании и рассредоточения прав», и отныне он мог натравливать всех друг на друга в своих интересах. Поэтому неэффективность штабов высшего уровня в вермахте, со всеми вытекающими отсюда роковыми последствиями, явилась результатом не только плохой организации ОКВ, но и в большой степени позиции трех видов вооруженных сил, которые смотрели на «рабочий штаб» Гитлера сверху вниз, вместо того чтобы делать с ним общее дело в борьбе против Гитлера.
Путь к войне
Другой поразительный симптом, отразивший состояние и авторитет штаба оперативного руководства ОКВ, проявился 23 мая 1939 года по случаю «презентации» (если использовать терминологию Нюрнбергского военного трибунала), проведенной несколькими высокопоставленными армейскими офицерами в рейхсканцелярии, когда они представили Гитлеру планы наступления и военных операций против Польши. ОКВ не было проинформировано об этих планах заранее, и на совещании его представлял лишь начальник штаба, хотя там присутствовали и главнокомандующие двух других видов вооруженных сил. Кейтель даже никак не отреагировал на то, что Гитлер, полностью игнорируя присутствие начальника своего собственного оперативного штаба, потребовал, чтобы среди прочих мер по подготовке предстоящего наступления в Европе «была сформирована небольшая исследовательская группа в рамках ОКВ». Эта группа должна была включать представителей трех видов вооруженных сил, и ей предстояло заняться «бумажной подготовкой операций на самом высоком уровне (что, видимо, означало на высшем стратегическом уровне), а также теми вопросами в технической и организационной сфере, которые из этого вытекали»[28]. Эта задача, изложенная Гитлером в несколько невоенных терминах, означала именно то, что в любой более правильно организованной структуре должно было лечь на плечи штаба оперативного руководства ОКВ; на самом деле это была именно та задача, для выполнения которой штаб ОКВ первоначально и предназначался – как орган, несущий прямую ответственность за защиту рейха и своего народа, а не как штаб для подготовки «плана нападения». В любом случае после этого совещания никто больше не слышал ни о заявленных во всеуслышание главных стратегических направлениях, ни об этой «исследовательской группе».
Совещание 23 мая явилось еще одним важным показателем полного отсутствия у Гитлера способа взаимодействия и логики в отношениях со старшими офицерами вермахта. Всего за день до этого, 22 мая, после длительных переговоров был заключен и подписан в Берлине на торжественной церемонии, в присутствии всех высших военных лиц, «Стальной пакт» с Италией. К этому договору существовал дополнительный секретный документ, который абсолютно ясно означал военный союз и, соответственно, накладывал далеко идущие обязательства на вермахт. Ни одно военное ведомство не принимало участия в подготовке или заключении этого пакта; более того, в тот единственный раз, когда германскому и итальянскому штабам под руководством Кейтеля и Париани позволили встретиться (в Инсбруке, в конце марта – начале апреля 1939 года), Гитлер специально запретил обсуждение стратегических вопросов; точно так же и 23 мая он ничего не сказал собравшимся о важных военных статьях этого договора. Из всего, что он обязан был сказать по этому вопросу, старший военный адъютант фюрера подполковник Шмундт зачитал только следующее: «Секретность (имелась в виду секретность планов относительно Польши) есть главная предпосылка успеха. Наши цели должны держаться в тайне от Италии и Японии. Прорыв через линию Мажино остается для Италии проблемой, и это следует проверить»[29].
Хотя я был старшим офицером штаба оперативного руководства ОКВ, мне не удалось выяснить об этом совещании больше того, что счел нужным мне рассказать Кейтель. Фактически ничего, кроме дел, связанных непосредственно с Польской кампанией. Однако то, что я узнал, в увязке с одновременными событиями на политическом фронте не оставило у меня сомнений в том, что намерения Гитлера, ограничивавшиеся до того «военными прогулками», представляли теперь нечто гораздо более серьезное. Весной 1939 года нам в оперативном штабе, в котором давно служившего при Йодле начальника разведки, тогда еще подполковника, Зейцлера сменил подполковник Лоссберг, пришлась не по вкусу роль гитлеровского «рабочего штаба» для осуществления подобных целей. Мы полностью осознавали тревожащую слабость своего положения и с этого момента концентрировали свои силы на том, чтобы стараться противостоять, исходя из тех средств и возможностей, которые у нас были, гитлеровскому нападению на Польшу и следующему за ним безрассудному движению к новой мировой войне.
Первый раз мы попытались сыграть на пристрастии Верховного главнокомандующего к многочисленным аргументам, независимо от того, имеют ли они прямое отношение к его военным планам; наша цель состояла в том, чтобы убедить его, хотя он и не верил во вмешательство западноевропейских держав, что их вооружение превосходит военный потенциал Германии. Об этом плане доложили главкому ОКВ и честно объяснили ему его истинную цель; план рухнул, потому что после беглого просмотра Кейтель отверг его на том основании, что Гитлер сразу же почувствует, что штаб имеет намерение влиять на его решения, и в результате перестанет ему доверять. Следующее предложение состояло в том, чтобы, как в предыдущие годы, возложить на ОКВ проведение больших военных учений вермахта летом 1939 года, чтобы эти учения более-менее исходили из создавшейся международной обстановки и чтобы Гитлер сам ими руководил. В разговоре с главкомом ОКВ было особо подчеркнуто, что это предложение успешнее пройдет, если указать Гитлеру на огромные возможности рекламного характера – как внутри страны, так и за рубежом, которые представятся ему как Верховному главнокомандующему вермахта. В ходе учений Гитлер оказался бы лицом к лицу с роковыми последствиями собственных авантюр, но Кейтель отверг и этот план. Он заявил, что просят невозможного – загружать фюрера и рейхсканцелярию проведением военных учений. Контраргумент, заключавшийся в том, что Гитлер в любом случае собирается командовать вермахтом во время войны, успеха не имел.
В результате подобных попыток, а также с учетом особенностей характера Кейтеля очень скоро стало ясно, что такими способами оперативный штаб мало что может делать для того, чтобы эффективнее влиять на ход событий. Но от Гитлера и его окружения тем временем не исходило никаких новых военных угроз; с другой стороны, штабы трех видов вооруженных сил продолжали отказываться от сотрудничества с отделом «Л» в подготовительных мероприятиях. Таким образом, в последние недели перед началом величайшей в истории войны офицеры высшего штаба вермахта оказались в странном, вызывавшем тревогу вакууме. Единственным мало-мальски важным заданием для него было составление графика военных действий – на рубежах, использованных для «военных прогулок», – на случай, если конфликт с Польшей придется решать силой. График базировался на докладах из армии, ВМС и ВВС; в нем перечислялись самые важные подготовительные мероприятия и указывались самые последние даты, когда Гитлер должен принять окончательные решения об оглашении необходимых приказов. Кроме инструкций по маскировке от разведки противника, он устанавливал предельный срок, когда в крайнем случае решение перейти от марш-подхода к наступлению может быть отменено или отложено. Этот график был типичным примером «канцелярской» работы, которую приходилось выполнять штабу; он явно не имел отношения к решению относительно войны или мира[30].
С середины августа, прочно обосновавшись к тому времени в Бергхофе, Гитлер начал подавать сигналы к усилению активности в военных делах; эти сигналы состояли почти исключительно из непрерывного потока настойчивых просьб и требований, касающихся планов выдвижения сухопутных сил. До тех пор пока главком ОКВ через адъютантов Гитлера знал, что вообще происходит, он ограничивался устными сообщениями начальнику штаба сухопутных сил о пожеланиях Гитлера. Целью такого способа общения было избежать чрезмерного противодействия со стороны армии или повода для новых трений, подобных тем, что возникли в прошлом году из-за личного вмешательства Гитлера и письменных директив ОКВ. Следует признать, что результатом этого стало значительное усовершенствование планов на выдвижение сухопутных сил.
22 августа в большом зале приемов в Бергхофе Гитлер произнес многочасовую речь для всех старших офицеров вермахта, которые должны были занимать командные должности на суше, в море и в воздухе в случае военных операций против Польши. Он почти не оставил сомнений в том, что необходимо будет прибегнуть к силе. Однако истинной целью этого выступления было раз и навсегда убедить генералов и адмиралов в правильности его политики и особенно в том, что вмешательства западных держав не будет. Только накануне стало известно, что Сталин готов заключить с рейхом пакт о ненападении, и это, конечно, придавало немалый вес его прогнозу. После обеда командующие подробно изложили свои оперативные планы. Гитлер показал свою отличную осведомленность во всех деталях и, не колеблясь, внес собственные предложения, не проконсультировавшись ни с начальником штаба ОКВ, ни с начальником отдела «Л», несмотря на присутствие обоих.
Вся процедура поэтому выглядела как пропагандистская речь с последовавшими за ней выступлениями отдельных командующих, которые, бесспорно не все, использовали возможность подчеркнуть, что, как военные-профессионалы, они уверены в Гитлере. Это послужило примером, который Гитлер, как политический лидер и главнокомандующий, обратил в привычку; подобной церемонии предопределено было повторяться перед всеми крупными кампаниями или другими важными событиями до самого наступления в Арденнах в конце 1944 года. Однако она не могла стать заменой испытанного и убедительного способа – проведения военных учений.
23 августа, не дождавшись даже заложенного в «график» последнего срока, Гитлер в нетерпении приказал вермахту начать наступление на Польшу 26 августа; это довело ситуацию почти до критической точки. Задачей оперативного штаба ОКВ в этой связи стало, среди прочего, проинформировать высшее руководство рейха и партии, с тем чтобы они смогли задействовать все средства, предназначенные для поддержки вермахта, защитить население и контролировать общественную жизнь в случае войны. И опять полнейшее игнорирование Гитлером четкого военного порядка действий стало вызывающе очевидным. Под руководством ОКВ, работавшего практически с каждым министерством и «канцелярией» партии, тщательные приготовления к войне, разработанные в течение нескольких лет, в соответствии с обычной военной практикой, были включены в «мобилизационную книгу для гражданских властей». В последний момент все эти меры были отменены, что привело к неразберихе по двум пунктам. По мнению Гитлера, Польская кампания рассматривалась не как война, а как всего лишь «специальное использование сил вермахта», поэтому он потребовал, чтобы впредь до дальнейших приказов не предпринимались никакие шаги, ведущие к длительному нарушению жизни страны. Значительные силы вермахта должны были быть мобилизованы между 26 и 31 августа, но военная промышленность страны и большая часть обрабатывающей промышленности не должны были следовать его примеру до 3 сентября. Это создало различного рода трудности. Больше всех с самого начала пострадала промышленность, поскольку поэтапная мобилизация, идущая вразрез с детально разработанным в течение нескольких лет планом, означала, что следовало освободить от работы мужчин, подлежащих призыву, даже если они были необходимы на рабочих местах. Это рикошетом ударило по вермахту, которому пришлось решать сложную и трудоемкую задачу, кого из специалистов забирать, кого оставлять. Окончательный удар по уже разваливающейся системе был нанесен в тот самый день, когда разразилась война: Геринг уговорил Гитлера лишить ОКВ координирующих функций даже в таких делах. Обязанности, которые до тех пор выполнял «секретариат» оперативного штаба ОКВ, были переданы рейхсканцелярии; комитет обороны рейха был распущен и заменен «правительственным советом по обороне рейха», в котором решающий голос имела партия. Статьи закона об обороне рейха, второй проект которого уже значительно урезал власть военных, были отложены в сторону, и вермахт, таким образом, окончательно лишили какой-либо ответственности за «руководство нацией во время войны». Начальника штаба ОКВ даже не выслушали, хотя он и не высказывал никаких возражений.
Вечером 25 августа Гитлер отменил приказы о наступлении на Польшу по политическим причинам, что является предметом исторических исследований. Поскольку последний срок, указанный в графике, приближался, мы решили немедленно телефонировать всем заинтересованным ведомствам. Вскоре после этого меня срочно вызвали вслед за Кейтелем в рейхсканцелярию. Все, что потребовалось от отдела «Л», гитлеровского военного «бюро», – это одна фраза, письменно подтверждающая приказ. По дороге в канцелярию я испытывал большое облегчение, поскольку решил, что мир удалось сохранить, но, прежде чем мне дали время набросать проект приказа, это чувство уступило место глубокому разочарованию, потому что, когда я вошел, Шмундт встретил меня словами, настолько важными с исторической точки зрения, что заслуживают того, чтобы их процитировать: «Рановато праздновать; это всего лишь отсрочка на несколько дней!»
Картина неразберихи в рейхсканцелярии в тот момент, на взгляд опытного штабного офицера, была и невыносимой, и в определенной степени ужасающей. Я продолжал задавать себе вопрос: неужели, если война действительно на пороге, Верховный главнокомандующий собирается держать свою штаб-квартиру в этой атмосфере лихорадочной активности и беспорядка? Вопрос на тот момент весьма существенный, так как к этому времени, кроме ОКВ, лишь главный штаб ВМФ оставался на своем обычном месте в Берлине. Штабы сухопутных и военно-воздушных сил уже приступили к осуществлению мобилизационного плана и переезжали на заранее подготовленные для военного времени квартиры: ОКХ размещалось в лагере, состоявшем частично из барачных помещений, частично из защищенных бункеров, на краю учебного полигона Цоссен, примерно в 40–50 милях южнее Берлина; штаб ВВС обосновался в кадетском летном училище в Вильдпарке вблизи Потсдама. А для ОКВ до 1 сентября не планировалось никаких перемещений. Да и в любом случае было уже поздно; при таких обстоятельствах не могло быть речи об использовании запасного командного пункта, организованного при Бломберге на виллах в пригороде Берлина Далеме, хотя он был хорошо защищен и обеспечен необходимыми средствами связи, – и никаких других приготовлений не было сделано.
Нельзя сказать определенно, по каким причинам Гитлер отверг все предложения об организации штаб-квартиры ОКВ для военного времени. Когда начальник штаба ОКВ предложил наполовину готовый план размещения в только что отстроенных бараках около Потсдама, Гитлер заявил, что, как главнокомандующий, он не может переместиться из Берлина на запад в то время, когда вермахт движется на восток; для народа это выглядело бы как бегство от опасности! Очевидно, это была не более чем отговорка, чтобы уйти от принятия решения, но на самом деле он скорее понимал, что в тяжелые времена сможет оказывать необходимое влияние только из места расположения правительства, то есть из Берлина, и поэтому ему следует оставаться в столице. Тот факт, что Берлин находится посередине между востоком и западом, возможно, лишь укреплял его решимость, поскольку, оставаясь там, он представлял доказательство своей мнимой уверенности, что западные страны не станут вмешиваться. А то, что, несмотря на это, 3 сентября он принял неожиданное решение покинуть Берлин, было, возможно, еще одним показателем неуравновешенности его характера – рассчитанным действиям он предпочитал импровизацию; или же причиной мог стать эмоциональный порыв быть поближе к войскам; наконец, что почти наверняка, желание извлечь максимальный пропагандистский эффект из своей роли великого военного руководителя, которую он себе приписывал, было каким-то образом связано с принятым решением.
Даже Гитлер едва ли предполагал, что сможет должным образом и по всем военным правилам руководить боевыми действиями из своего поезда, какими бы средствами связи его ни обеспечили. Едва ли он был совсем не в состоянии понять, что для правильно организованной ставки понадобится больше, чем только Кейтель и Йодль, его собственные и их адъютанты, а также офицеры связи сухопутных сил и ВВС, которых срочно вызвали к поезду (еще один абсолютно непредсказуемый шаг, направленный на то, чтобы выдавить ОКВ). Но гораздо важнее для него было не лишиться своего обычного окружения, состоявшего из членов партии и представителей прессы, собственных фотографов и врачей, личных охранников и даже верных поклонниц, которые составляли компанию для беседы и музицирования по вечерам. Во всяком случае, именно таким образом он мотался во время этой «военной прогулки», так приехал в Австрию, через Судетскую область в Прагу. В конце концов, Польская кампания была не более чем «специальным использованием» вермахта[31].
Совещание 23 мая явилось еще одним важным показателем полного отсутствия у Гитлера способа взаимодействия и логики в отношениях со старшими офицерами вермахта. Всего за день до этого, 22 мая, после длительных переговоров был заключен и подписан в Берлине на торжественной церемонии, в присутствии всех высших военных лиц, «Стальной пакт» с Италией. К этому договору существовал дополнительный секретный документ, который абсолютно ясно означал военный союз и, соответственно, накладывал далеко идущие обязательства на вермахт. Ни одно военное ведомство не принимало участия в подготовке или заключении этого пакта; более того, в тот единственный раз, когда германскому и итальянскому штабам под руководством Кейтеля и Париани позволили встретиться (в Инсбруке, в конце марта – начале апреля 1939 года), Гитлер специально запретил обсуждение стратегических вопросов; точно так же и 23 мая он ничего не сказал собравшимся о важных военных статьях этого договора. Из всего, что он обязан был сказать по этому вопросу, старший военный адъютант фюрера подполковник Шмундт зачитал только следующее: «Секретность (имелась в виду секретность планов относительно Польши) есть главная предпосылка успеха. Наши цели должны держаться в тайне от Италии и Японии. Прорыв через линию Мажино остается для Италии проблемой, и это следует проверить»[29].
Хотя я был старшим офицером штаба оперативного руководства ОКВ, мне не удалось выяснить об этом совещании больше того, что счел нужным мне рассказать Кейтель. Фактически ничего, кроме дел, связанных непосредственно с Польской кампанией. Однако то, что я узнал, в увязке с одновременными событиями на политическом фронте не оставило у меня сомнений в том, что намерения Гитлера, ограничивавшиеся до того «военными прогулками», представляли теперь нечто гораздо более серьезное. Весной 1939 года нам в оперативном штабе, в котором давно служившего при Йодле начальника разведки, тогда еще подполковника, Зейцлера сменил подполковник Лоссберг, пришлась не по вкусу роль гитлеровского «рабочего штаба» для осуществления подобных целей. Мы полностью осознавали тревожащую слабость своего положения и с этого момента концентрировали свои силы на том, чтобы стараться противостоять, исходя из тех средств и возможностей, которые у нас были, гитлеровскому нападению на Польшу и следующему за ним безрассудному движению к новой мировой войне.
Первый раз мы попытались сыграть на пристрастии Верховного главнокомандующего к многочисленным аргументам, независимо от того, имеют ли они прямое отношение к его военным планам; наша цель состояла в том, чтобы убедить его, хотя он и не верил во вмешательство западноевропейских держав, что их вооружение превосходит военный потенциал Германии. Об этом плане доложили главкому ОКВ и честно объяснили ему его истинную цель; план рухнул, потому что после беглого просмотра Кейтель отверг его на том основании, что Гитлер сразу же почувствует, что штаб имеет намерение влиять на его решения, и в результате перестанет ему доверять. Следующее предложение состояло в том, чтобы, как в предыдущие годы, возложить на ОКВ проведение больших военных учений вермахта летом 1939 года, чтобы эти учения более-менее исходили из создавшейся международной обстановки и чтобы Гитлер сам ими руководил. В разговоре с главкомом ОКВ было особо подчеркнуто, что это предложение успешнее пройдет, если указать Гитлеру на огромные возможности рекламного характера – как внутри страны, так и за рубежом, которые представятся ему как Верховному главнокомандующему вермахта. В ходе учений Гитлер оказался бы лицом к лицу с роковыми последствиями собственных авантюр, но Кейтель отверг и этот план. Он заявил, что просят невозможного – загружать фюрера и рейхсканцелярию проведением военных учений. Контраргумент, заключавшийся в том, что Гитлер в любом случае собирается командовать вермахтом во время войны, успеха не имел.
В результате подобных попыток, а также с учетом особенностей характера Кейтеля очень скоро стало ясно, что такими способами оперативный штаб мало что может делать для того, чтобы эффективнее влиять на ход событий. Но от Гитлера и его окружения тем временем не исходило никаких новых военных угроз; с другой стороны, штабы трех видов вооруженных сил продолжали отказываться от сотрудничества с отделом «Л» в подготовительных мероприятиях. Таким образом, в последние недели перед началом величайшей в истории войны офицеры высшего штаба вермахта оказались в странном, вызывавшем тревогу вакууме. Единственным мало-мальски важным заданием для него было составление графика военных действий – на рубежах, использованных для «военных прогулок», – на случай, если конфликт с Польшей придется решать силой. График базировался на докладах из армии, ВМС и ВВС; в нем перечислялись самые важные подготовительные мероприятия и указывались самые последние даты, когда Гитлер должен принять окончательные решения об оглашении необходимых приказов. Кроме инструкций по маскировке от разведки противника, он устанавливал предельный срок, когда в крайнем случае решение перейти от марш-подхода к наступлению может быть отменено или отложено. Этот график был типичным примером «канцелярской» работы, которую приходилось выполнять штабу; он явно не имел отношения к решению относительно войны или мира[30].
С середины августа, прочно обосновавшись к тому времени в Бергхофе, Гитлер начал подавать сигналы к усилению активности в военных делах; эти сигналы состояли почти исключительно из непрерывного потока настойчивых просьб и требований, касающихся планов выдвижения сухопутных сил. До тех пор пока главком ОКВ через адъютантов Гитлера знал, что вообще происходит, он ограничивался устными сообщениями начальнику штаба сухопутных сил о пожеланиях Гитлера. Целью такого способа общения было избежать чрезмерного противодействия со стороны армии или повода для новых трений, подобных тем, что возникли в прошлом году из-за личного вмешательства Гитлера и письменных директив ОКВ. Следует признать, что результатом этого стало значительное усовершенствование планов на выдвижение сухопутных сил.
22 августа в большом зале приемов в Бергхофе Гитлер произнес многочасовую речь для всех старших офицеров вермахта, которые должны были занимать командные должности на суше, в море и в воздухе в случае военных операций против Польши. Он почти не оставил сомнений в том, что необходимо будет прибегнуть к силе. Однако истинной целью этого выступления было раз и навсегда убедить генералов и адмиралов в правильности его политики и особенно в том, что вмешательства западных держав не будет. Только накануне стало известно, что Сталин готов заключить с рейхом пакт о ненападении, и это, конечно, придавало немалый вес его прогнозу. После обеда командующие подробно изложили свои оперативные планы. Гитлер показал свою отличную осведомленность во всех деталях и, не колеблясь, внес собственные предложения, не проконсультировавшись ни с начальником штаба ОКВ, ни с начальником отдела «Л», несмотря на присутствие обоих.
Вся процедура поэтому выглядела как пропагандистская речь с последовавшими за ней выступлениями отдельных командующих, которые, бесспорно не все, использовали возможность подчеркнуть, что, как военные-профессионалы, они уверены в Гитлере. Это послужило примером, который Гитлер, как политический лидер и главнокомандующий, обратил в привычку; подобной церемонии предопределено было повторяться перед всеми крупными кампаниями или другими важными событиями до самого наступления в Арденнах в конце 1944 года. Однако она не могла стать заменой испытанного и убедительного способа – проведения военных учений.
23 августа, не дождавшись даже заложенного в «график» последнего срока, Гитлер в нетерпении приказал вермахту начать наступление на Польшу 26 августа; это довело ситуацию почти до критической точки. Задачей оперативного штаба ОКВ в этой связи стало, среди прочего, проинформировать высшее руководство рейха и партии, с тем чтобы они смогли задействовать все средства, предназначенные для поддержки вермахта, защитить население и контролировать общественную жизнь в случае войны. И опять полнейшее игнорирование Гитлером четкого военного порядка действий стало вызывающе очевидным. Под руководством ОКВ, работавшего практически с каждым министерством и «канцелярией» партии, тщательные приготовления к войне, разработанные в течение нескольких лет, в соответствии с обычной военной практикой, были включены в «мобилизационную книгу для гражданских властей». В последний момент все эти меры были отменены, что привело к неразберихе по двум пунктам. По мнению Гитлера, Польская кампания рассматривалась не как война, а как всего лишь «специальное использование сил вермахта», поэтому он потребовал, чтобы впредь до дальнейших приказов не предпринимались никакие шаги, ведущие к длительному нарушению жизни страны. Значительные силы вермахта должны были быть мобилизованы между 26 и 31 августа, но военная промышленность страны и большая часть обрабатывающей промышленности не должны были следовать его примеру до 3 сентября. Это создало различного рода трудности. Больше всех с самого начала пострадала промышленность, поскольку поэтапная мобилизация, идущая вразрез с детально разработанным в течение нескольких лет планом, означала, что следовало освободить от работы мужчин, подлежащих призыву, даже если они были необходимы на рабочих местах. Это рикошетом ударило по вермахту, которому пришлось решать сложную и трудоемкую задачу, кого из специалистов забирать, кого оставлять. Окончательный удар по уже разваливающейся системе был нанесен в тот самый день, когда разразилась война: Геринг уговорил Гитлера лишить ОКВ координирующих функций даже в таких делах. Обязанности, которые до тех пор выполнял «секретариат» оперативного штаба ОКВ, были переданы рейхсканцелярии; комитет обороны рейха был распущен и заменен «правительственным советом по обороне рейха», в котором решающий голос имела партия. Статьи закона об обороне рейха, второй проект которого уже значительно урезал власть военных, были отложены в сторону, и вермахт, таким образом, окончательно лишили какой-либо ответственности за «руководство нацией во время войны». Начальника штаба ОКВ даже не выслушали, хотя он и не высказывал никаких возражений.
Вечером 25 августа Гитлер отменил приказы о наступлении на Польшу по политическим причинам, что является предметом исторических исследований. Поскольку последний срок, указанный в графике, приближался, мы решили немедленно телефонировать всем заинтересованным ведомствам. Вскоре после этого меня срочно вызвали вслед за Кейтелем в рейхсканцелярию. Все, что потребовалось от отдела «Л», гитлеровского военного «бюро», – это одна фраза, письменно подтверждающая приказ. По дороге в канцелярию я испытывал большое облегчение, поскольку решил, что мир удалось сохранить, но, прежде чем мне дали время набросать проект приказа, это чувство уступило место глубокому разочарованию, потому что, когда я вошел, Шмундт встретил меня словами, настолько важными с исторической точки зрения, что заслуживают того, чтобы их процитировать: «Рановато праздновать; это всего лишь отсрочка на несколько дней!»
Картина неразберихи в рейхсканцелярии в тот момент, на взгляд опытного штабного офицера, была и невыносимой, и в определенной степени ужасающей. Я продолжал задавать себе вопрос: неужели, если война действительно на пороге, Верховный главнокомандующий собирается держать свою штаб-квартиру в этой атмосфере лихорадочной активности и беспорядка? Вопрос на тот момент весьма существенный, так как к этому времени, кроме ОКВ, лишь главный штаб ВМФ оставался на своем обычном месте в Берлине. Штабы сухопутных и военно-воздушных сил уже приступили к осуществлению мобилизационного плана и переезжали на заранее подготовленные для военного времени квартиры: ОКХ размещалось в лагере, состоявшем частично из барачных помещений, частично из защищенных бункеров, на краю учебного полигона Цоссен, примерно в 40–50 милях южнее Берлина; штаб ВВС обосновался в кадетском летном училище в Вильдпарке вблизи Потсдама. А для ОКВ до 1 сентября не планировалось никаких перемещений. Да и в любом случае было уже поздно; при таких обстоятельствах не могло быть речи об использовании запасного командного пункта, организованного при Бломберге на виллах в пригороде Берлина Далеме, хотя он был хорошо защищен и обеспечен необходимыми средствами связи, – и никаких других приготовлений не было сделано.
Нельзя сказать определенно, по каким причинам Гитлер отверг все предложения об организации штаб-квартиры ОКВ для военного времени. Когда начальник штаба ОКВ предложил наполовину готовый план размещения в только что отстроенных бараках около Потсдама, Гитлер заявил, что, как главнокомандующий, он не может переместиться из Берлина на запад в то время, когда вермахт движется на восток; для народа это выглядело бы как бегство от опасности! Очевидно, это была не более чем отговорка, чтобы уйти от принятия решения, но на самом деле он скорее понимал, что в тяжелые времена сможет оказывать необходимое влияние только из места расположения правительства, то есть из Берлина, и поэтому ему следует оставаться в столице. Тот факт, что Берлин находится посередине между востоком и западом, возможно, лишь укреплял его решимость, поскольку, оставаясь там, он представлял доказательство своей мнимой уверенности, что западные страны не станут вмешиваться. А то, что, несмотря на это, 3 сентября он принял неожиданное решение покинуть Берлин, было, возможно, еще одним показателем неуравновешенности его характера – рассчитанным действиям он предпочитал импровизацию; или же причиной мог стать эмоциональный порыв быть поближе к войскам; наконец, что почти наверняка, желание извлечь максимальный пропагандистский эффект из своей роли великого военного руководителя, которую он себе приписывал, было каким-то образом связано с принятым решением.
Даже Гитлер едва ли предполагал, что сможет должным образом и по всем военным правилам руководить боевыми действиями из своего поезда, какими бы средствами связи его ни обеспечили. Едва ли он был совсем не в состоянии понять, что для правильно организованной ставки понадобится больше, чем только Кейтель и Йодль, его собственные и их адъютанты, а также офицеры связи сухопутных сил и ВВС, которых срочно вызвали к поезду (еще один абсолютно непредсказуемый шаг, направленный на то, чтобы выдавить ОКВ). Но гораздо важнее для него было не лишиться своего обычного окружения, состоявшего из членов партии и представителей прессы, собственных фотографов и врачей, личных охранников и даже верных поклонниц, которые составляли компанию для беседы и музицирования по вечерам. Во всяком случае, именно таким образом он мотался во время этой «военной прогулки», так приехал в Австрию, через Судетскую область в Прагу. В конце концов, Польская кампания была не более чем «специальным использованием» вермахта[31].
Глава 2
Уроки польской кампании
Первыми инструкциями по обеспечению единого командования вермахта были директивы № 1 и 2, вышедшие в Берлине соответственно 31 августа и 3 сентября 1939 года; названия обеих включали дополнительные слова: «для ведения войны». Они уже упоминались в другом контексте. Начиная с выхода этих директив инструкции ОКВ стали аналогичными, как по форме, так и по содержанию, боевым приказам, в том смысле, в котором эти слова было принято употреблять в прусско-германском Генеральном штабе. Боевые приказы направлялись непосредственно подчиненным командира, и в них умышленно избегали каких-либо указаний на его намерения сверх того, что было явно необходимо и касалось ближайшего будущего. Директивы же должны были оставаться действующими как можно дольше. В соответствии с организацией высшего командования вермахта, учрежденной в 1939 году, директивы ОКВ сначала адресовались просто штабам армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил. Позднее количество ведомств, подчиненных непосредственно ОКВ, росло и все больше и больше менялся характер самих директив[32]. Кроме того, наблюдалось постепенное снижение качества приказов, исходящих от германской стороны. В отличие от них директива генералу Эйзенхауэру от Объединенного комитета начальников о вторжении в Европу от 12 февраля 1944 года поистине классическая: краткая и изложена общепринятыми терминами. Ее ключевой раздел (параграф 2 – задача) звучит так:
«Вы вступаете на европейский континент и, совместно с другими объединенными нациями, осуществляете боевые действия, нацеленные на центр Германии и разгром ее вооруженных сил. Дата вступления на этот континент – май 1944 года. После того как будут захвачены необходимые морские порты на Ла-Манше, дальнейшее наступление будет направлено на захват территории, которая обеспечит наземные и воздушные боевые действия против неприятеля».
Директива № 1 появилась в тот момент, когда закончились последние подготовительные мероприятия, заложенные в «график». Кодовое слово – вот все, что требовалось, чтобы привести в движение планы трех видов вооруженных сил, одобренные Гитлером для «решения проблемы силой». Это кодовое слово поступило из рейхсканцелярии 31 августа в 0.30, то есть за четырнадцать часов до окончательного срока по графику. В директиве просто говорилось: «Нападение на Польшу будет осуществлено в соответствии с приготовлениями по плану «Вейс» (Польша). Предложения трех видов вооруженных сил легли также в основу распоряжений тем «подразделениям вермахта, которые действовали на западе». Этим весьма слабым соединениям был отдан приказ: в случае открытых враждебных действий со стороны Англии и Франции «обеспечить условия для успешного завершения боевых действий против Польши, максимально экономя при этом свои силы». Хотя содержание этого распоряжения носило общий характер, Йодль придавал его выходу особое значение; безусловно, в первую очередь он был заинтересован в этой директиве как в документальном свидетельстве создания объединенного командования вермахта.
«Вы вступаете на европейский континент и, совместно с другими объединенными нациями, осуществляете боевые действия, нацеленные на центр Германии и разгром ее вооруженных сил. Дата вступления на этот континент – май 1944 года. После того как будут захвачены необходимые морские порты на Ла-Манше, дальнейшее наступление будет направлено на захват территории, которая обеспечит наземные и воздушные боевые действия против неприятеля».
Директива № 1 появилась в тот момент, когда закончились последние подготовительные мероприятия, заложенные в «график». Кодовое слово – вот все, что требовалось, чтобы привести в движение планы трех видов вооруженных сил, одобренные Гитлером для «решения проблемы силой». Это кодовое слово поступило из рейхсканцелярии 31 августа в 0.30, то есть за четырнадцать часов до окончательного срока по графику. В директиве просто говорилось: «Нападение на Польшу будет осуществлено в соответствии с приготовлениями по плану «Вейс» (Польша). Предложения трех видов вооруженных сил легли также в основу распоряжений тем «подразделениям вермахта, которые действовали на западе». Этим весьма слабым соединениям был отдан приказ: в случае открытых враждебных действий со стороны Англии и Франции «обеспечить условия для успешного завершения боевых действий против Польши, максимально экономя при этом свои силы». Хотя содержание этого распоряжения носило общий характер, Йодль придавал его выходу особое значение; безусловно, в первую очередь он был заинтересован в этой директиве как в документальном свидетельстве создания объединенного командования вермахта.