Страница:
Жанна вновь с отчаянной независимостью тряхнула головой. И села в повозку профессора Кова-Леви.
Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
7 день восьмого месяца, первица,
очень поздний вечер
Еще не доехав до дому, Богдан решил использовать дни одиночества для того, чтобы отбыть хотя бы толику епитимьи, наложенной на него месяц назад отцом Кукшей. Говоря по правде, он надеялся, что это развеет его тоску и печаль. Да и хоть чуть-чуть очистит совесть от груза, уже ставшего привычным, но не сделавшегося оттого более легким…
Нарушив наставление, данное ему в Храме Конфуция, он, конечно, принес большую пользу своей стране – но совершил грех. И ведь то, что совершается грех, Богдану было известно с самого начала, – а вот о том, что из греха проистечет польза Отчизне, сказать заранее было никак нельзя. А потому для человека с совестью, каковым, несомненно, являлся Богдан, оправдать этот грех этой пользой было невозможно. Отец Кукша сразу наложил на него духовное взыскание. Но ради Жанны епитимью пришлось отложить; отец Кукша, надо отдать ему должное, понял двусмысленное положение Богдана и пошел навстречу молодым. Епитимья была ужесточена, но перенесена на то время, когда срок стажировки Жанны в Ордуси истечет, и молодой исследовательнице придет пора возвращаться домой. Однако теперь, едва оставшись один, Богдан хотел хоть немного вернуть себе утраченную душевную чистоту.
Вот и дом. Совсем тихий, совсем опустевший… Пустой дом – разве это дом?
Сначала – грубое рубище, власяница. Ежась, Богдан переоделся в только что приобретенный в лавке ритуальных принадлежностей мешок с дырками для головы и рук. Далее: спать не в мягкой постели, а во гробе – самом простом, без малейших украшений. Строжайший пост, сродни сухоядению, – и ни в коем случае не закрывать окон ночью, пусть в квартире настынет как следует, ночи уже вполне холодные, ровно на Соловках…
Носильщики транспортной конторы «Самсонов и сыновья» доставили гроб через какие-то четверть часа после того, как сам Богдан вошел в свои апартаменты. Расплатившись и вновь оставшись один-одинешенек, Богдан с натугой снял с гроба крышку, прислонил ее к стене, отступил и некоторое время уныло разглядывал, скрестив руки на груди, свое новое ложе. А потом сообразил, что запрета на переписку с женой даже Великий пост не предполагает. И, выпадая из колючих лубяных опорок, надетых на босу ногу, рванулся к своему «Керулену».
Воздухолет покинул Александрию Невскую совсем недавно и, наверное, еще и приземлиться в Асланiве-то не успел, в лучшем случае заходил на посадку – но Жанна написала Богдану уже два письма.
Первое было о том, что сразу на борту лайнера профессор развил бурную деятельность. Пользуясь своим ноутбуком, он опять связался со всеми архивами Асланiва, везде подтверждая запросы относительно любой информации, хоть каким-то боком касавшейся жизнеописаний Дракусселя Зауральского и сведений о судьбе оказавшихся в его руках ценностей – если, конечно, они и впрямь существовали, а не являлись романтической легендой. Древние документы, понятное дело, не могли быть найдены посредством сети и, тем более, в виде файлов перегнаны на компьютер Глюксмана – иначе ему и в Ордусь ездить было бы незачем. Когда мы прилетим, писала Жанна, нас наверняка уже будут ждать.
Ни она, ни Богдан даже не подозревали, насколько эти ее слова окажутся пророческими.
Второе письмо было очень коротким. «Мы начали снижаться и скоро пойдем на посадку, – писала Жанна. – Уже совсем темно, уже ночь. Первая ночь за этот месяц, которую я проведу без тебя».
Не слыша интонации, невозможно было понять – гордится ли она данным фактом как безоговорочным свидетельством вновь обретенной независимости и самостоятельности, или грустит в разлуке.
Несколько раз Богдан перечел мерцающий на дисплее текст, а потом вздохнул, выключил «Керулен» и пошел в спальню. Больше часа от души молился. Потом, совсем по-стариковски кряхтя, неторопливо залез в неудобную, жесткую, узкую домовину.
Несмотря на долгую молитву, заснул он с трудом.
Багатур Лобо
Гостиница «Цветущий Юг» – апартаменты Багатура Лобо,
7 день восьмого месяца, первица,
поздний вечер
Интерес Бага к дервишу был вполне понятен. Почти сразу же после шумной истории с похищением наперсного креста святителя и великомученика Сысоя непосредственный начальник Бага, шилан Палаты наказаний Редедя Пересветович Алимагомедов в ходе разбора обстоятельств этого дела настоятельно рекомендовал Багу впредь приглядываться к дервишам.
Указание это носило характер именно рассчитанной на долгую перспективу рекомендации. Причины гибели парома «Святой Евлампий» выяснить досконально так и не удалось, вернее, непосредственная-то причина была, в отличие от утонувшего судна, на поверхности: срабатывание управляемого взрывного устройства большой мощности; но вот какому скорпиону приспичило пустить ко дну паром и кто сим устройством управлял – узнать так и не получилось. Тем более, что несколько человек, плывших на пароме, несмотря на все усилия спасателей так и остались пропавшими без вести.
Микола Хикмет, между прочим, был среди них.
С дервишами вообще все как-то оказалось не очень понятно. С одной стороны, это была безупречно, в полном соответствии с уложениями зарегистрированная в Асланiвськой уездной управе Александрийского улуса общественная культурно-историческая организация с национальным уклоном. Подобных организаций на необъятных просторах Ордуси функционировало великое множество, и все они пользовались самой широкой и многосторонней поддержкой властей – будь то в Коми, будь то в Тибете… На территории империи проживало бок о бок неисчислимое число народностей, и все они имели полное и неотъемлемое право любить свои исторические корни, свои традиции и свой язык – все свободное от работы время. А если ухитрялись совмещать свою любовь с работой – то и на протяжении пяти часов обычного трудового дня. Невозбранные возможности для этого, вне зависимости от национальной, конфессиональной и любой иной принадлежности и ориентации подданных, были в равной мере закреплены за жителями Ордуси еще народоправственными [10]эдиктами Человеколюбивейшего Владыки Дэ-цзуна, дарованными осчастливленному населению после долгих и настойчивых увещеваний Великого цзайсяна Сперанского едва ли не два века назад, в одна тысяча восемьсот двенадцатом году по христианскому летоисчислению.
Братство Незалежных Дервишей всячески пропагандировало древность происхождения населявшей Асланiвський уезд народности, богатство и самобытность ее культуры, удивительную поэтичность и образность ее исконного языка. С недавних пор особое внимание уделялось критике чужих исторических реликвий и повсеместным любительским поискам своих. Тот асланiвец, который не вел древнеискательских раскопок хотя бы на своем приусадебном участке, вскоре начинал ловить на себе косые взгляды соседей, и были нередки случаи, когда местные муллы не пускали нерадивых в мечети, либо заставляли, дабы те очистились, наизусть читать на порогах храмов несколько сур подряд.
С другой стороны, и Богдан, и Баг совершенно независимо друг от друга заподозрили причастность Братства к попытке отбить крест Сысоя на пароме – попытке, каковая закончилась для парома столь фатально. Никаких прямых и явных улик им обнаружить не удалось, но Баг своими глазами видел во время роковой стычки людей в одежде, обычной для членов Братства, причем именно эти люди и начали кровавую поножовщину. Возможно, конечно, что кто-то нарочно постарался бросить на мирных дервишей тень подозрения, обрядившись в их платье. Это было совсем несложно: чалма да косоворотка, расшитая характерным узором с петухами. Но выяснить, откуда хотя бы кому-то – дервишам ли, нет ли – стало известно о том, что Ландсбергис везет крест Сысоя, так и не получилось; а уже одно то, что такая утечка произошла и касалась информации, даже в человекоохранительных органах ставшей известной буквально нескольким людям и буквально за несколько часов до выхода парома в море – уже одно это настораживало и демонстрировало, что, скорее всего, действовала тут некая мощная, глубоко законспирированная и однозначно злокозненная организация.
Нельзя было сбрасывать со счета еще и то обстоятельство, что просветительская деятельность дервишей в последние год-два сделалась несколько чрезмерной и, если можно так выразиться, однобокой. Тут Редедя Пересветович, вводя Бага в курс дела, тяжко вздохнул и проговорил:
– Мудрый старец Лао-цзы не зря сказал: все хорошо в меру. А его не менее мудрый последователь Чжуан-цзы сформулировал это еще более утонченно: если заставить глупца возносить хвалы истинному Дао, он разобьет лоб и себе, и всем окружающим. Причем, как правило, начнет с окружающих. Умный любит свой народ просто потому, что тот ему родной, а глупый – за то, что его народ якобы лучше всех прочих. Мол, не был бы лучше, так и любить бы его не стоило – что с того, что родной… В общем, Баг, посмотри статистику мелких человеконарушений по уезду. У меня просто язык не поворачивается такое говорить… Может, мне мерещится.
Кажется, не мерещилось. Когда Баг оценил оную статистику сам, у него глаза на лоб полезли. Такого в Ордуси не случалось много десятилетий. В Асланiвськом уезде кривая хулиганств и бытовых столкновений неуклонно ползла вверх. Причем львиная доля их происходила на национальной почве.
Опять-таки, не было ни малейших поводов связывать это с деятельностью дервишей. Но и закрывать глаза на то, что человеконарушения начали учащаться сразу после регистрации Братства, для профессионала было никак невозможно.
Вот потому-то Редедя Пересветович и рекомендовал Багу иметь дервишей в виду. Что тот и сделал, – поработав с базой данных Управления, собрал всю доступную информацию, а также обозрел доступные фотографические изображения известных участников. Но текучка заедала, и в ходе расследования мелких происшествий Баг был вынужден то и дело отвлекаться.
Вот и пару седмиц назад с ним связался хорунжий Максим Крюк – теперь уже не хорунжий, а есаул: за проявленные в ходе расследования хищения креста Сысоя доблесть и бдительность Крюк удостоился повышения и был поставлен надзирать за переполненным памятниками старины историческим центром Александрии. Голос есаула взволнованно вибрировал – на подведомственной ему территории случилось происшествие, по его разумению, чрезвычайное: под покровом ночи из Павильона Возвышенного Любования Былым некие злоумышленники вынесли статую глиняного солдата, входившего в так называемую терракотовую гвардию древнего императора Цинь Ши-хуанди. Эта и прочие сорок девять статуй были привезены из города Чэнду и выставлены в упомянутом Павильоне для всеобщего обозрения на срок в четыре седмицы; по истечении оного поразительные древние изваяния должны были вернуться в Ханбалык, к месту постоянного хранения. Есаул Крюк был взволнован, есаул Крюк просил совета. Багу его волнение было вполне понятно.
Дело оказалось весьма несложным и даже скорее забавным: Баг и Крюк нашли злодеев в два дня. Злодеями оказались два свободных художника с Италийской улицы, и статуя была обнаружена в мастерской одного из них – она стояла там, прикрытая расшитым шелковым желтым покрывалом, а перед нею громоздились ритуальные дары и в курильницах дымились приятные обонянию жертвенные благовония. Баг только хмыкнул. Есаул Крюк ликовал.
Потерявших чувство меры художников вдумчиво и без ложной снисходительности вразумили большими прутняками [11]. Надо отдать детям наития должное: они приняли вразумление вполне стоически, а на вопрос Бага, зачем им понадобилась статуя, один, философски возведя очи горе, отвечал, что, мол, всю жизнь их тянуло к прекрасному. После чего потупился и засопел…
Но теперь, когда знакомый дервиш – из тех, что орудовал на пароме, – внезапно вновь возник в поле зрения, Баг счел своим прямым долгом сосредоточить на Братстве Зикром Встречающих самое пристальное внимание.
По всему выходило, что Багу надлежит следовать за дервишем Хикметом. Проследить за поднабольшим незалежником особого труда не составило: выйдя из Дворца Баоцзы, он и его спутники направились по Проспекту Всеобъемлющего Спокойствия к центру Александрии. Шли неторопливо, разговаривая, смеясь и часто останавливаясь у сверкающих витрин, каковые на Проспекте имелись в изобилии, словом – вели себя как законопослушные ордусяне, возвращающиеся домой после дружеской пирушки. Разговор их, сколько мог слышать навостривший уши Баг, ничего особенного из себя не представлял. Хмельные пустяки. Заработки, подружки, острые перипетии последней игры в «шаром покати», порой именуемой на западный манер «футболом»… И Мыкола, и его спутники прекрасно, безо всякого акцента общались на русском наречии – никаких тебе «геть», никаких «расул-керим».
Таким приятным образом подозрительный дервиш и его приятели, а следом за ними и слившийся с толпою фланирующих подданных Баг, достигли гостиницы «Цветущий Юг». Перед входом Хикмет со товарищи остановились и принялись прощаться. Точнее – прощаться именно с Хикметом, который после многочисленных похлопываний по плечам и взаимных поклонов в конце концов все же скрылся в дверях гостиницы; остальные трое прежним прогулочным шагом направились в сторону Нева-хэ.
Здесь Баг на мгновение замялся: объект наблюдения и его спутники разделились, а хотелось проследить за всеми сразу. «Ну не могу же я разорваться!» – как-то не очень профессионально, но зато вполне здраво подумал Баг и, рассудив, что среди всей этой четверки наибольший интерес представляет все-таки Хикмет, мысленно махнул рукой на остальных – лица их он запомнил накрепко, и словесные портреты мысленно отформулировал до тонкостей, – после чего направился в гостиницу.
«Цветущий Юг» не был гостиницей первого класса, однако же – вполне удобной и не слишком дорогой, учитывая то обстоятельство, что располагался едва ли не в самом центре города. В сумрачном по случаю подкравшейся ночи холле было пустынно; мерцали кожей диваны в сени развесистых голубых агав и клевал носом молодой служитель за стойкой у входа.
Оглядевшись, Баг скорым шагом приблизился к стойке и уставился на дремлющего служителя.
– Гхм… – тихо, но значительно произнес Баг.
Этого оказалось достаточно: служитель дернул головой, захлопал глазами и растянул губы в жизнерадостной улыбке:
– Что угодно преждерожденному?
Баг молча продемонстрировал ему пайцзу Управления и поинтересовался:
– Я вот что у вас спрошу, молодой человек. В каком номере живет единочаятель Хикмет? Он только что вошел.
– Э-э-э… – в замешательстве сообщил служитель. – Хикмет? Это который только что вошли? – Он оглянулся на доску с ключами от номеров. – Они изволят проживать в двести тридцать третьем номере.
Баг кивнул.
– Не сочтите за труд дать мне книгу регистрации.
Порывшись где-то под стойкой, служитель достал толстый том в кожаном переплете с золотым тиснением.
Баг деловито зашелестел страницами. Через минуту он знал, что Мыкола Хикмет проживает в «Цветущем Юге» уже целую седмицу и аккурат завтра утром собирается его покинуть. В графе «Откуда прибыл» значилось «Асланiв».
«Эге, – подумал Баг, – да ведь это не так далеко. По Ордусским-то масштабам, можно сказать, практически под боком. Часов восемь поездом. Но интересуюсь: как он из Суомского залива сразу в Асланiв попал?».
В графе «Время отбытия» значилось «семь ноль-ноль». И служитель подтвердил: дескать, преждерожденный Хикмет и впрямь собирался покинуть «Цветущий Юг» в семь утра. Баг еще немножко побеседовал с юнцом, но ничего путного не выяснил. Тогда Баг сделал страшные глаза и доходчиво объяснил юноше, что он никому, буквально никому не должен говорить о его визите, поскольку речь идет о делах человекоохранительных, а, стало быть…
Служитель, похоже, прекрасно понял, что к чему, с некоторым испугом во взоре моментально согласился со всеми доводами Бага и поспешно убрал книгу назад. Когда Баг выходил на улицу, юнец уже спал чутким сном исполнившего свой долг доброго подданного.
А Баг направился домой.
Захлопнув дверь, он махнул рукой в ответ на басовитый мяв Судьи Ди и взялся за трубку.
– Пересветыч?
– Да… Еч Лобо? – голос Алимагомедова звучал устало. – Что у тебя?
– Пришли в движение файлы под названием «Незалежные Дервиши», – отвечал Баг. – Только что я проследил знакомое мне по парому лицо до его места обитания в гостинице «Цветущий Юг». Лицо, между прочим, считалось погибшим.
– Занятно! – Алимагомедов оживился. – Значит, выжил?
– Определенно. На вид вполне живой, даже разговаривает. Шарокатством интересуется, за «Небесную высь» болеет, понимаешь ли. Хикмет его фамилия. Завтра он покидает Александрию. Думаю следовать за ним.
– А куда он… покидает?
– Мне это пока неведомо. Но думаю – в Асланiв, куда еще… Прибыл он, судя по документам, оттуда. Хотя, сдается мне – не все тут чисто, ведь спасатели его в районе катастрофы не нашли… Сдается мне также, что сей мил-человек в Асланiв после катастрофы не спешил, не торопился он туда, тут жирок нагуливал. А вот теперь, очухавшись, поедет к своему Зикром Встречающему руководству докладывать, что да как. Интересно бы послушать, а, Пересветыч?
– Что ж… Воистину интересно. Так тому и быть, поезжай следом. А мы тем временем тут попробуем разобраться, откуда постоялец Хикмет в означенную гостиницу прибыть изволил…
Баг в ответ подробнейшим образом задиктовал начальнику словесные портреты сегодняшних спутников Мыколы. Когда он закончил, Пересветыч кисловато хмыкнул:
– Все, зафиксировал. Фотоаппарат носи с собой отныне, понял?
– Понял.
– Мне связаться с Асланiвськими властями?
– Да вот как раз думаю, не надо. Пересветыч, ты ж меня знаешь: я работаю один. К тому же ведь мы пока не уверены, в Асланiв он едет или не в Асланiв. А ежели в Асланiв – стоит приглядеться сначала, что там и как. Изнутри. Не привлекая внимания. Шанс интересный возникает.
– Что имеешь в виду?
– Если и впрямь незалежные за крестом охотились, Хикмет наверняка первым делом рапортовать пойдет. Стало быть, я у него на плечах прямо к его начальству въеду и уж по крайней мере посмотрю, что это за начальство. А ежели он крест сгубить хотел по своей собственной дури да злобе – я, коли в том удостоверюсь, еще и прижать его на том попробую. Расскажи мне, дескать, что-нибудь интересное, не то я сам твоим вождям про тебя интересное расскажу… Вот такой у нас с ним тогда разговор может получиться. Славный. Душевный.
– Этого-то я и опасаюсь…
– Да я аккуратненько!
– Знаю я твое «аккуратненько». Прямо хоть напарника твоего, Оуянцева, зови тебе опять в подмогу. Вдвоем-то вы и впрямь ласково работаете. Один корабль всего-то лишь и потонул.
– Будет тебе, Пересветыч. Не трави душу. Я за тот паром переживаю по сю пору…
– Ладно, езжай.
Баг отключил трубку, опустился на диван и достал сигарету «Чжунхуа».
Судья Ди уселся на ковер напротив и выжидательно уставился на Бага.
– Ну что, хвостатый преждерожденный? – спросил его Баг. – Что ты знаешь про Асланiв, а?
Судья Ди отвернулся.
– Вот-вот, – Баг прикурил и откинулся на диванную спинку. – И ведь ты представляешь, этот дервиш, три Яньло ему буквально всюду, возник в такой неподходящий момент! Да, хвостатый друг, да. Я как раз со Стасей…
При этом имени Судья Ди с интересом глянул на Бага.
– Теперь, может, ты ее никогда и не увидишь, – горько махнул рукой Баг, – так все плохо получилось.
– Мррр… – размыслительно сказал кот.
– Да, я тоже надеюсь на лучшее. Однако надейся-не надейся, все одно – карма! – Баг свирепо затянулся. – Только вот, Ди, надо с тобой что-то делать. – Кот прижал уши. – Нет, нет! Ты не дослушал! Я должен уехать, быть может – надолго. Ты же не можешь тут один… – Судья Ди смотрел вопросительно.
– А вот что мы с тобой сделаем, хвостатый преждерожденный! Мы тебя поручим заботам сюцая Елюя, ведь он заметно переменился к лучшему. А твое общество, возможно, поможет ему еще чаще думать о главном. И не спорь! – добавил Баг, видя, что Судья Ди хочет возразить. – Ну-ка, пойдем.
Сюцай Елюй оказался дома. Один.
Увидев на пороге Бага, сюцай просветлел лицом и принялся кланяться:
– Преждерожденный Лобо! Какая честь!
– У меня к вам нижайшая просьба, сюцай.
– О! Неужели мне будет ниспослана Небесами радость быть полезным драгоценному преждерожденному, неужели полное отсутствие у меня каких-либо способностей не воспрепятствует мне оказать услугу столь незаурядному человеку? Говорите же скорее!
– Я сейчас уезжаю. И хотел просить вас об одолжении – во время моего отсутствия предоставить кров вот этому досточтимому коту.
Сюцай опустил глаза на Судью Ди. Тот пристально глянул на Елюя, неторопливо, подергивая хвостом, обошел его кругом, а потом сел справа от сюцая. Взгляд, который кот при этом бросил на Бага, ясно говорил: «Ну знаешь… И как ты можешь отдать меня этому типу хотя бы на день? Не стыдно?»
– О, я вижу, вы уже нашли общий язык! – фальшиво улыбнулся Баг. Судья Ди смотрел на него укоризненно. – Так что, сюцай? Могу я на вас положиться?
Сюцай закивал с фантастической скоростью.
Пристроив кота, Баг вернулся к себе и быстро собрал все необходимое для скрытного путешествия в Асланiв, включая накладные усы и бороду. Потом включил «Платиновый Керулен» (приобретенный взамен канувшего в воды Суомского залива «Золотого») и некоторое время изучал файл Мыколы Хикмета, но ничего для себя нового, кроме того, что Хикмет имеет степень сюцая археологии, не обнаружил.
Александрийский Великопанский вокзал,
8 день восьмого месяца, вторница,
утро
В семь часов утра Баг уже сидел в своем цзипучэ марки «юлдуз» напротив входа в гостиницу «Цветущий Юг». День обещал быть солнечным.
В семь пятнадцать перед «Цветущим Югом» остановилась повозка такси.
В семь двадцать двери гостиницы распахнулись и на пороге появился Мыкола Хикмет, предшествуемый одетым в серое носильщиком с неохватной сумой. Хикмет погрузился на заднее сидение, а суму носильщик утрамбовал в вещник повозки.
Повозка отвалила от тротуара и взяла курс на север.
Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
7 день восьмого месяца, первица,
очень поздний вечер
Еще не доехав до дому, Богдан решил использовать дни одиночества для того, чтобы отбыть хотя бы толику епитимьи, наложенной на него месяц назад отцом Кукшей. Говоря по правде, он надеялся, что это развеет его тоску и печаль. Да и хоть чуть-чуть очистит совесть от груза, уже ставшего привычным, но не сделавшегося оттого более легким…
Нарушив наставление, данное ему в Храме Конфуция, он, конечно, принес большую пользу своей стране – но совершил грех. И ведь то, что совершается грех, Богдану было известно с самого начала, – а вот о том, что из греха проистечет польза Отчизне, сказать заранее было никак нельзя. А потому для человека с совестью, каковым, несомненно, являлся Богдан, оправдать этот грех этой пользой было невозможно. Отец Кукша сразу наложил на него духовное взыскание. Но ради Жанны епитимью пришлось отложить; отец Кукша, надо отдать ему должное, понял двусмысленное положение Богдана и пошел навстречу молодым. Епитимья была ужесточена, но перенесена на то время, когда срок стажировки Жанны в Ордуси истечет, и молодой исследовательнице придет пора возвращаться домой. Однако теперь, едва оставшись один, Богдан хотел хоть немного вернуть себе утраченную душевную чистоту.
Вот и дом. Совсем тихий, совсем опустевший… Пустой дом – разве это дом?
Сначала – грубое рубище, власяница. Ежась, Богдан переоделся в только что приобретенный в лавке ритуальных принадлежностей мешок с дырками для головы и рук. Далее: спать не в мягкой постели, а во гробе – самом простом, без малейших украшений. Строжайший пост, сродни сухоядению, – и ни в коем случае не закрывать окон ночью, пусть в квартире настынет как следует, ночи уже вполне холодные, ровно на Соловках…
Носильщики транспортной конторы «Самсонов и сыновья» доставили гроб через какие-то четверть часа после того, как сам Богдан вошел в свои апартаменты. Расплатившись и вновь оставшись один-одинешенек, Богдан с натугой снял с гроба крышку, прислонил ее к стене, отступил и некоторое время уныло разглядывал, скрестив руки на груди, свое новое ложе. А потом сообразил, что запрета на переписку с женой даже Великий пост не предполагает. И, выпадая из колючих лубяных опорок, надетых на босу ногу, рванулся к своему «Керулену».
Воздухолет покинул Александрию Невскую совсем недавно и, наверное, еще и приземлиться в Асланiве-то не успел, в лучшем случае заходил на посадку – но Жанна написала Богдану уже два письма.
Первое было о том, что сразу на борту лайнера профессор развил бурную деятельность. Пользуясь своим ноутбуком, он опять связался со всеми архивами Асланiва, везде подтверждая запросы относительно любой информации, хоть каким-то боком касавшейся жизнеописаний Дракусселя Зауральского и сведений о судьбе оказавшихся в его руках ценностей – если, конечно, они и впрямь существовали, а не являлись романтической легендой. Древние документы, понятное дело, не могли быть найдены посредством сети и, тем более, в виде файлов перегнаны на компьютер Глюксмана – иначе ему и в Ордусь ездить было бы незачем. Когда мы прилетим, писала Жанна, нас наверняка уже будут ждать.
Ни она, ни Богдан даже не подозревали, насколько эти ее слова окажутся пророческими.
Второе письмо было очень коротким. «Мы начали снижаться и скоро пойдем на посадку, – писала Жанна. – Уже совсем темно, уже ночь. Первая ночь за этот месяц, которую я проведу без тебя».
Не слыша интонации, невозможно было понять – гордится ли она данным фактом как безоговорочным свидетельством вновь обретенной независимости и самостоятельности, или грустит в разлуке.
Несколько раз Богдан перечел мерцающий на дисплее текст, а потом вздохнул, выключил «Керулен» и пошел в спальню. Больше часа от души молился. Потом, совсем по-стариковски кряхтя, неторопливо залез в неудобную, жесткую, узкую домовину.
Несмотря на долгую молитву, заснул он с трудом.
Багатур Лобо
Гостиница «Цветущий Юг» – апартаменты Багатура Лобо,
7 день восьмого месяца, первица,
поздний вечер
Интерес Бага к дервишу был вполне понятен. Почти сразу же после шумной истории с похищением наперсного креста святителя и великомученика Сысоя непосредственный начальник Бага, шилан Палаты наказаний Редедя Пересветович Алимагомедов в ходе разбора обстоятельств этого дела настоятельно рекомендовал Багу впредь приглядываться к дервишам.
Указание это носило характер именно рассчитанной на долгую перспективу рекомендации. Причины гибели парома «Святой Евлампий» выяснить досконально так и не удалось, вернее, непосредственная-то причина была, в отличие от утонувшего судна, на поверхности: срабатывание управляемого взрывного устройства большой мощности; но вот какому скорпиону приспичило пустить ко дну паром и кто сим устройством управлял – узнать так и не получилось. Тем более, что несколько человек, плывших на пароме, несмотря на все усилия спасателей так и остались пропавшими без вести.
Микола Хикмет, между прочим, был среди них.
С дервишами вообще все как-то оказалось не очень понятно. С одной стороны, это была безупречно, в полном соответствии с уложениями зарегистрированная в Асланiвськой уездной управе Александрийского улуса общественная культурно-историческая организация с национальным уклоном. Подобных организаций на необъятных просторах Ордуси функционировало великое множество, и все они пользовались самой широкой и многосторонней поддержкой властей – будь то в Коми, будь то в Тибете… На территории империи проживало бок о бок неисчислимое число народностей, и все они имели полное и неотъемлемое право любить свои исторические корни, свои традиции и свой язык – все свободное от работы время. А если ухитрялись совмещать свою любовь с работой – то и на протяжении пяти часов обычного трудового дня. Невозбранные возможности для этого, вне зависимости от национальной, конфессиональной и любой иной принадлежности и ориентации подданных, были в равной мере закреплены за жителями Ордуси еще народоправственными [10]эдиктами Человеколюбивейшего Владыки Дэ-цзуна, дарованными осчастливленному населению после долгих и настойчивых увещеваний Великого цзайсяна Сперанского едва ли не два века назад, в одна тысяча восемьсот двенадцатом году по христианскому летоисчислению.
Братство Незалежных Дервишей всячески пропагандировало древность происхождения населявшей Асланiвський уезд народности, богатство и самобытность ее культуры, удивительную поэтичность и образность ее исконного языка. С недавних пор особое внимание уделялось критике чужих исторических реликвий и повсеместным любительским поискам своих. Тот асланiвец, который не вел древнеискательских раскопок хотя бы на своем приусадебном участке, вскоре начинал ловить на себе косые взгляды соседей, и были нередки случаи, когда местные муллы не пускали нерадивых в мечети, либо заставляли, дабы те очистились, наизусть читать на порогах храмов несколько сур подряд.
С другой стороны, и Богдан, и Баг совершенно независимо друг от друга заподозрили причастность Братства к попытке отбить крест Сысоя на пароме – попытке, каковая закончилась для парома столь фатально. Никаких прямых и явных улик им обнаружить не удалось, но Баг своими глазами видел во время роковой стычки людей в одежде, обычной для членов Братства, причем именно эти люди и начали кровавую поножовщину. Возможно, конечно, что кто-то нарочно постарался бросить на мирных дервишей тень подозрения, обрядившись в их платье. Это было совсем несложно: чалма да косоворотка, расшитая характерным узором с петухами. Но выяснить, откуда хотя бы кому-то – дервишам ли, нет ли – стало известно о том, что Ландсбергис везет крест Сысоя, так и не получилось; а уже одно то, что такая утечка произошла и касалась информации, даже в человекоохранительных органах ставшей известной буквально нескольким людям и буквально за несколько часов до выхода парома в море – уже одно это настораживало и демонстрировало, что, скорее всего, действовала тут некая мощная, глубоко законспирированная и однозначно злокозненная организация.
Нельзя было сбрасывать со счета еще и то обстоятельство, что просветительская деятельность дервишей в последние год-два сделалась несколько чрезмерной и, если можно так выразиться, однобокой. Тут Редедя Пересветович, вводя Бага в курс дела, тяжко вздохнул и проговорил:
– Мудрый старец Лао-цзы не зря сказал: все хорошо в меру. А его не менее мудрый последователь Чжуан-цзы сформулировал это еще более утонченно: если заставить глупца возносить хвалы истинному Дао, он разобьет лоб и себе, и всем окружающим. Причем, как правило, начнет с окружающих. Умный любит свой народ просто потому, что тот ему родной, а глупый – за то, что его народ якобы лучше всех прочих. Мол, не был бы лучше, так и любить бы его не стоило – что с того, что родной… В общем, Баг, посмотри статистику мелких человеконарушений по уезду. У меня просто язык не поворачивается такое говорить… Может, мне мерещится.
Кажется, не мерещилось. Когда Баг оценил оную статистику сам, у него глаза на лоб полезли. Такого в Ордуси не случалось много десятилетий. В Асланiвськом уезде кривая хулиганств и бытовых столкновений неуклонно ползла вверх. Причем львиная доля их происходила на национальной почве.
Опять-таки, не было ни малейших поводов связывать это с деятельностью дервишей. Но и закрывать глаза на то, что человеконарушения начали учащаться сразу после регистрации Братства, для профессионала было никак невозможно.
Вот потому-то Редедя Пересветович и рекомендовал Багу иметь дервишей в виду. Что тот и сделал, – поработав с базой данных Управления, собрал всю доступную информацию, а также обозрел доступные фотографические изображения известных участников. Но текучка заедала, и в ходе расследования мелких происшествий Баг был вынужден то и дело отвлекаться.
Вот и пару седмиц назад с ним связался хорунжий Максим Крюк – теперь уже не хорунжий, а есаул: за проявленные в ходе расследования хищения креста Сысоя доблесть и бдительность Крюк удостоился повышения и был поставлен надзирать за переполненным памятниками старины историческим центром Александрии. Голос есаула взволнованно вибрировал – на подведомственной ему территории случилось происшествие, по его разумению, чрезвычайное: под покровом ночи из Павильона Возвышенного Любования Былым некие злоумышленники вынесли статую глиняного солдата, входившего в так называемую терракотовую гвардию древнего императора Цинь Ши-хуанди. Эта и прочие сорок девять статуй были привезены из города Чэнду и выставлены в упомянутом Павильоне для всеобщего обозрения на срок в четыре седмицы; по истечении оного поразительные древние изваяния должны были вернуться в Ханбалык, к месту постоянного хранения. Есаул Крюк был взволнован, есаул Крюк просил совета. Багу его волнение было вполне понятно.
Дело оказалось весьма несложным и даже скорее забавным: Баг и Крюк нашли злодеев в два дня. Злодеями оказались два свободных художника с Италийской улицы, и статуя была обнаружена в мастерской одного из них – она стояла там, прикрытая расшитым шелковым желтым покрывалом, а перед нею громоздились ритуальные дары и в курильницах дымились приятные обонянию жертвенные благовония. Баг только хмыкнул. Есаул Крюк ликовал.
Потерявших чувство меры художников вдумчиво и без ложной снисходительности вразумили большими прутняками [11]. Надо отдать детям наития должное: они приняли вразумление вполне стоически, а на вопрос Бага, зачем им понадобилась статуя, один, философски возведя очи горе, отвечал, что, мол, всю жизнь их тянуло к прекрасному. После чего потупился и засопел…
Но теперь, когда знакомый дервиш – из тех, что орудовал на пароме, – внезапно вновь возник в поле зрения, Баг счел своим прямым долгом сосредоточить на Братстве Зикром Встречающих самое пристальное внимание.
По всему выходило, что Багу надлежит следовать за дервишем Хикметом. Проследить за поднабольшим незалежником особого труда не составило: выйдя из Дворца Баоцзы, он и его спутники направились по Проспекту Всеобъемлющего Спокойствия к центру Александрии. Шли неторопливо, разговаривая, смеясь и часто останавливаясь у сверкающих витрин, каковые на Проспекте имелись в изобилии, словом – вели себя как законопослушные ордусяне, возвращающиеся домой после дружеской пирушки. Разговор их, сколько мог слышать навостривший уши Баг, ничего особенного из себя не представлял. Хмельные пустяки. Заработки, подружки, острые перипетии последней игры в «шаром покати», порой именуемой на западный манер «футболом»… И Мыкола, и его спутники прекрасно, безо всякого акцента общались на русском наречии – никаких тебе «геть», никаких «расул-керим».
Таким приятным образом подозрительный дервиш и его приятели, а следом за ними и слившийся с толпою фланирующих подданных Баг, достигли гостиницы «Цветущий Юг». Перед входом Хикмет со товарищи остановились и принялись прощаться. Точнее – прощаться именно с Хикметом, который после многочисленных похлопываний по плечам и взаимных поклонов в конце концов все же скрылся в дверях гостиницы; остальные трое прежним прогулочным шагом направились в сторону Нева-хэ.
Здесь Баг на мгновение замялся: объект наблюдения и его спутники разделились, а хотелось проследить за всеми сразу. «Ну не могу же я разорваться!» – как-то не очень профессионально, но зато вполне здраво подумал Баг и, рассудив, что среди всей этой четверки наибольший интерес представляет все-таки Хикмет, мысленно махнул рукой на остальных – лица их он запомнил накрепко, и словесные портреты мысленно отформулировал до тонкостей, – после чего направился в гостиницу.
«Цветущий Юг» не был гостиницей первого класса, однако же – вполне удобной и не слишком дорогой, учитывая то обстоятельство, что располагался едва ли не в самом центре города. В сумрачном по случаю подкравшейся ночи холле было пустынно; мерцали кожей диваны в сени развесистых голубых агав и клевал носом молодой служитель за стойкой у входа.
Оглядевшись, Баг скорым шагом приблизился к стойке и уставился на дремлющего служителя.
– Гхм… – тихо, но значительно произнес Баг.
Этого оказалось достаточно: служитель дернул головой, захлопал глазами и растянул губы в жизнерадостной улыбке:
– Что угодно преждерожденному?
Баг молча продемонстрировал ему пайцзу Управления и поинтересовался:
– Я вот что у вас спрошу, молодой человек. В каком номере живет единочаятель Хикмет? Он только что вошел.
– Э-э-э… – в замешательстве сообщил служитель. – Хикмет? Это который только что вошли? – Он оглянулся на доску с ключами от номеров. – Они изволят проживать в двести тридцать третьем номере.
Баг кивнул.
– Не сочтите за труд дать мне книгу регистрации.
Порывшись где-то под стойкой, служитель достал толстый том в кожаном переплете с золотым тиснением.
Баг деловито зашелестел страницами. Через минуту он знал, что Мыкола Хикмет проживает в «Цветущем Юге» уже целую седмицу и аккурат завтра утром собирается его покинуть. В графе «Откуда прибыл» значилось «Асланiв».
«Эге, – подумал Баг, – да ведь это не так далеко. По Ордусским-то масштабам, можно сказать, практически под боком. Часов восемь поездом. Но интересуюсь: как он из Суомского залива сразу в Асланiв попал?».
В графе «Время отбытия» значилось «семь ноль-ноль». И служитель подтвердил: дескать, преждерожденный Хикмет и впрямь собирался покинуть «Цветущий Юг» в семь утра. Баг еще немножко побеседовал с юнцом, но ничего путного не выяснил. Тогда Баг сделал страшные глаза и доходчиво объяснил юноше, что он никому, буквально никому не должен говорить о его визите, поскольку речь идет о делах человекоохранительных, а, стало быть…
Служитель, похоже, прекрасно понял, что к чему, с некоторым испугом во взоре моментально согласился со всеми доводами Бага и поспешно убрал книгу назад. Когда Баг выходил на улицу, юнец уже спал чутким сном исполнившего свой долг доброго подданного.
А Баг направился домой.
Захлопнув дверь, он махнул рукой в ответ на басовитый мяв Судьи Ди и взялся за трубку.
– Пересветыч?
– Да… Еч Лобо? – голос Алимагомедова звучал устало. – Что у тебя?
– Пришли в движение файлы под названием «Незалежные Дервиши», – отвечал Баг. – Только что я проследил знакомое мне по парому лицо до его места обитания в гостинице «Цветущий Юг». Лицо, между прочим, считалось погибшим.
– Занятно! – Алимагомедов оживился. – Значит, выжил?
– Определенно. На вид вполне живой, даже разговаривает. Шарокатством интересуется, за «Небесную высь» болеет, понимаешь ли. Хикмет его фамилия. Завтра он покидает Александрию. Думаю следовать за ним.
– А куда он… покидает?
– Мне это пока неведомо. Но думаю – в Асланiв, куда еще… Прибыл он, судя по документам, оттуда. Хотя, сдается мне – не все тут чисто, ведь спасатели его в районе катастрофы не нашли… Сдается мне также, что сей мил-человек в Асланiв после катастрофы не спешил, не торопился он туда, тут жирок нагуливал. А вот теперь, очухавшись, поедет к своему Зикром Встречающему руководству докладывать, что да как. Интересно бы послушать, а, Пересветыч?
– Что ж… Воистину интересно. Так тому и быть, поезжай следом. А мы тем временем тут попробуем разобраться, откуда постоялец Хикмет в означенную гостиницу прибыть изволил…
Баг в ответ подробнейшим образом задиктовал начальнику словесные портреты сегодняшних спутников Мыколы. Когда он закончил, Пересветыч кисловато хмыкнул:
– Все, зафиксировал. Фотоаппарат носи с собой отныне, понял?
– Понял.
– Мне связаться с Асланiвськими властями?
– Да вот как раз думаю, не надо. Пересветыч, ты ж меня знаешь: я работаю один. К тому же ведь мы пока не уверены, в Асланiв он едет или не в Асланiв. А ежели в Асланiв – стоит приглядеться сначала, что там и как. Изнутри. Не привлекая внимания. Шанс интересный возникает.
– Что имеешь в виду?
– Если и впрямь незалежные за крестом охотились, Хикмет наверняка первым делом рапортовать пойдет. Стало быть, я у него на плечах прямо к его начальству въеду и уж по крайней мере посмотрю, что это за начальство. А ежели он крест сгубить хотел по своей собственной дури да злобе – я, коли в том удостоверюсь, еще и прижать его на том попробую. Расскажи мне, дескать, что-нибудь интересное, не то я сам твоим вождям про тебя интересное расскажу… Вот такой у нас с ним тогда разговор может получиться. Славный. Душевный.
– Этого-то я и опасаюсь…
– Да я аккуратненько!
– Знаю я твое «аккуратненько». Прямо хоть напарника твоего, Оуянцева, зови тебе опять в подмогу. Вдвоем-то вы и впрямь ласково работаете. Один корабль всего-то лишь и потонул.
– Будет тебе, Пересветыч. Не трави душу. Я за тот паром переживаю по сю пору…
– Ладно, езжай.
Баг отключил трубку, опустился на диван и достал сигарету «Чжунхуа».
Судья Ди уселся на ковер напротив и выжидательно уставился на Бага.
– Ну что, хвостатый преждерожденный? – спросил его Баг. – Что ты знаешь про Асланiв, а?
Судья Ди отвернулся.
– Вот-вот, – Баг прикурил и откинулся на диванную спинку. – И ведь ты представляешь, этот дервиш, три Яньло ему буквально всюду, возник в такой неподходящий момент! Да, хвостатый друг, да. Я как раз со Стасей…
При этом имени Судья Ди с интересом глянул на Бага.
– Теперь, может, ты ее никогда и не увидишь, – горько махнул рукой Баг, – так все плохо получилось.
– Мррр… – размыслительно сказал кот.
– Да, я тоже надеюсь на лучшее. Однако надейся-не надейся, все одно – карма! – Баг свирепо затянулся. – Только вот, Ди, надо с тобой что-то делать. – Кот прижал уши. – Нет, нет! Ты не дослушал! Я должен уехать, быть может – надолго. Ты же не можешь тут один… – Судья Ди смотрел вопросительно.
– А вот что мы с тобой сделаем, хвостатый преждерожденный! Мы тебя поручим заботам сюцая Елюя, ведь он заметно переменился к лучшему. А твое общество, возможно, поможет ему еще чаще думать о главном. И не спорь! – добавил Баг, видя, что Судья Ди хочет возразить. – Ну-ка, пойдем.
Сюцай Елюй оказался дома. Один.
Увидев на пороге Бага, сюцай просветлел лицом и принялся кланяться:
– Преждерожденный Лобо! Какая честь!
– У меня к вам нижайшая просьба, сюцай.
– О! Неужели мне будет ниспослана Небесами радость быть полезным драгоценному преждерожденному, неужели полное отсутствие у меня каких-либо способностей не воспрепятствует мне оказать услугу столь незаурядному человеку? Говорите же скорее!
– Я сейчас уезжаю. И хотел просить вас об одолжении – во время моего отсутствия предоставить кров вот этому досточтимому коту.
Сюцай опустил глаза на Судью Ди. Тот пристально глянул на Елюя, неторопливо, подергивая хвостом, обошел его кругом, а потом сел справа от сюцая. Взгляд, который кот при этом бросил на Бага, ясно говорил: «Ну знаешь… И как ты можешь отдать меня этому типу хотя бы на день? Не стыдно?»
– О, я вижу, вы уже нашли общий язык! – фальшиво улыбнулся Баг. Судья Ди смотрел на него укоризненно. – Так что, сюцай? Могу я на вас положиться?
Сюцай закивал с фантастической скоростью.
Пристроив кота, Баг вернулся к себе и быстро собрал все необходимое для скрытного путешествия в Асланiв, включая накладные усы и бороду. Потом включил «Платиновый Керулен» (приобретенный взамен канувшего в воды Суомского залива «Золотого») и некоторое время изучал файл Мыколы Хикмета, но ничего для себя нового, кроме того, что Хикмет имеет степень сюцая археологии, не обнаружил.
Александрийский Великопанский вокзал,
8 день восьмого месяца, вторница,
утро
В семь часов утра Баг уже сидел в своем цзипучэ марки «юлдуз» напротив входа в гостиницу «Цветущий Юг». День обещал быть солнечным.
В семь пятнадцать перед «Цветущим Югом» остановилась повозка такси.
В семь двадцать двери гостиницы распахнулись и на пороге появился Мыкола Хикмет, предшествуемый одетым в серое носильщиком с неохватной сумой. Хикмет погрузился на заднее сидение, а суму носильщик утрамбовал в вещник повозки.
Повозка отвалила от тротуара и взяла курс на север.