Страница:
– Я не шучу, – спокойно проговорили в трубке. – Стреляли в Атертона Готтшалка, кандидата в президенты от республиканской партии. У входа в собор Святого Патрика.
– Кто говорит? – Борак вытер палец о нижнюю часть крышки стола.
– Тот, кто вам нужен, – продолжал голос, – находится на одиннадцатом этаже Рокфеллеровского центра. Комната тысяча сто первая.
Борак быстро записал полученные данные.
– Откуда вам все это известно?
– Да поторопитесь же вы, ради Бога! Вы упустите его!
– Эй! – заорал Борак. – Подождите минутку, мать вашу! Но звонивший уже положил трубку. Борак с такой силой сжал кулак, что побелели костяшки. Он забыл про хандру и, блокировав все оперативные каналы, вызвал номер переносной рации Эндерса.
– ...Да, все верно, – подвел итог Борак. – Комната тысяча сто первая. Давай, шевели задницей!
Он бросил трубку и выругался. Что происходит, мать его? В кандидата стреляли всего тридцать секунд назад.
Сержант-детектив Тедди Эндерс мчался по одиннадцатому этажу Рокфеллеровского центра. Еще трое полицейских в форме бежали следом. Он недоумевал, каким образом Борак узнал о покушении, не говоря уже о практически исчерпывающей информации на стрелявшего? У всех четверых пистолеты были наготове.
В пятидесяти ярдах от них с правой стороны коридора открылась дверь из которой вышел молодой человек с потрепанной сумкой. Он оглянулся на приближавшихся полицейских, и Эндерс крикнул:
– Стоять! Полиция! Не двигаться!
Молодой человек нырнул назад в номер 1101 и захлопнул дверь. Верхняя половина ее была из матового стекла, нижняя – деревянная.
Эндерс и его отряд приблизились к двери, их тени отчетливо ложились на матовое стекло. Почувствовав опасность, Эндерс остановился и сделал знак остальным:
– Все назад! – крикнул он. – Не подходите! В это мгновение пули, выпущенные из номера, посыпали коридор осколками стекла и щепками.
Это ничего ему не даст, подумал Эндерс, но, будь я проклят, если позволю ублюдку уйти! Он все еще не мог придти в себя после покушения. И где! Прямо перед собором Святого Патрика! Эндерс почувствовал как у него закипает кровь.
– Олл райт, парни, – он немного понизил голос. – Он предлагает нам сыграть по его правилам, что ж, – сыграем.
Он указал им, какую каждому следует занять позицию, и после недолгих приготовлений они, ведя непрерывный огонь из всех четырех стволов, вошли в дверь, поливая комнату пулями до тех пор, пока не разрядили магазины своих пистолетов.
Наступившая тишина неприятно давила на уже привыкшие к грохоту выстрелов барабанные перепонки. В комнате резко пахло порохом. Эндерс оставил в коридоре одного полицейского, чтобы тот отгонял любопытных, которые уже высовывались из своих офисов на этаже.
С двумя другими он вошел внутрь. Молодой человек неподвижно лежал под окном. В последний момент он прижал к груди старенькую сумку. Рядом лежал «люгер» времен второй мировой войны. Тело молодого человека представляло собой что-то вроде фарша, вышедшего из мясорубки крупного помола. Пули попали в шею, руки, грудь, живот, ноги. Одна почти полностью оторвала нос.
Один из полицейских-новичков лишь поглядел на убитого, и его тут же стошнило.
– Черт бы все побрал, – пробормотал Эндерс. Вот что получается, когда даешь волю гневу. Он остановил этого человека, верно, но это единственное, чем он мог похвастаться. Он подошел к трупу и выглянул в окно.
– Все точно, это то самое место, – пробормотал он. – Передайте сообщение.
Он жестом подозвал полицейского и передал ему свою рацию:
– Немедленно «скорую», полицейского фотографа и криминалиста. Пусть свяжутся с медэкспертами, – он, не отрываясь, смотрел на свернувшегося калачиком мертвеца. – И, ради Бога, ничего здесь не трогать. Ничего, понятно?
Он достал из кармана хирургические перчатки, с которыми никогда не расставался. Убрал пистолет в кобуру, обтянул пальцы полупрозрачной белой резиной. Потом присел на корточки и занялся трупом.
– Боже праведный! – воскликнул полицейский, попытавший вытащить из рук покойного сумку: кровь из свежей раны хлынула ему на брюки и залила начищенные до зеркального блеска ботинки Эндерса.
Не обращая внимания на кровь, Эндерс открыл сумку.
– О Господи, – прошептал он, увидев разобранный АК-47. Он осторожно закрыл сумку и поставил ее на грудь убитого. Потом встал и стащил окровавленные перчатки. Вывернув наизнанку, Эндерс снова убрал их в карман.
Он подошел к окну: вокруг собора творилось что-то невообразимое, все ждали, когда приедут представители секретной службы. Пока же делать было абсолютно нечего.
Лицо у него было озабоченное и, дождавшись, когда официант переменил блюда, Эллиот спросил, что его беспокоит.
– Ты можешь не верить, – нахмурился Макоумер, – но это Киеу.
– Быть того не может. Киеу, как ты любишь говорить, безоговорочно предан тебе, исключительно умен, у него идеальная физическая подготовка. В конце концов, эти факторы были решающими, когда ты вывез его из Камбоджи, разве не так?
– Ты прекрасно знаешь, почему я привез его в Штаты, – неожиданно резко сказал Макоумер. – Он сирота. И жизнь его была сплошным кошмаром.
– Да будет тебе, отец, – Эллиот наклонился над столом, приблизив лицо к Макоумеру. – Он – машина. И ничего более. Ты используешь его только потому, что отлично знаешь: в каком бы направлении ты не показал пальцем, он пойдет туда и слепо выполнит любой твой приказ.
– Да, – Макоумер кивнул, – в каком-то смысле ты прав. Но мотивация в данном случае несколько отличается от того, что ты себе вбил в голову. Ты не в состоянии понять ход мыслей камбоджийца. Я приказал казнить тех, кто убил старшего брата Киеу. Он был для него кумиром, о смерти его он сожалеет больше всего, за исключением, может быть, родителей. И ход мыслей следующий: он в долгу передо мной и этот долг он никогда не сможет выплатить, хотя изо всех сил пытается это сделать. И когда я прошу его что-то сделать, он сам хочет этого.
Макоумер снова нахмурился:
– Но на этот раз с ним произошло что-то такое, чего я не могу понять.
Это последнее замечание вызвало у Эллиота улыбку:
– Ты хочешь сказать, что он больше не идеальный ребенок, которого, как ты считал, из него сделал?
– Идеальных людей не бывает, – Макоумер почувствовал, что вновь перехватывает инициативу. – Это относится даже к Киеу. И вот почему я хочу, чтобы ты мне помог.
Очередная смена блюд, очередная пауза в беседе.
– Не вижу, в чем может выражаться моя помощь. Макоумер пожал плечами. Он вовсе не намеревался облегчить Эллиоту его задачу. Необходимо дать ему почувствовать, что принимаемое им решение – его собственное решение.
– Кто знает. Все дело в том, что мне придется предпринять кое-какие действия.
Эллиот подцепил на вилку кусок телятины. Превосходная нежная телятина, обильно политая перечным соусом.
– А почему ты не обратишься за этим к нему?
– К сожалению, это уже невозможно, – Макоумер сосредоточенно резал утку. – Я задаю ему вопросы, и он либо молчит, либо отвечает очень уклончиво.
– Видимо, существует какая-то часть его жизни, закрытая для посторонних, – подумав, заявил Эллиот.
– Ты рассуждаешь как полный идиот, – горячо возразил ему Макоумер. Щеки его раскраснелись, под глазами пульсировала синяя жилка. – На карту поставлена вся «Ангка». Пятнадцать лет работы. А ты говоришь о закрытой части жизни. В «Ангке» такое невозможно.
Эллиот еще не понимал, куда клонит отец. Ясно, ему что-то от него нужно, и Эллиот разозлился на себя за то, что не может догадаться, что же именно.
– А, может, эта часть жизни Киеу не имеет никакого отношения к «Ангке»?
Макоумер окатил сына ледяным взглядом:
– У Киеу нет никакой жизни вне «Ангки». Без «Ангки» Киеу просто не существует.
Логика отца потрясла Эллиота – где все те знаки любви и нежности к Киеу, которые он уставал выставлять перед ним, Эллиотом, напоказ все эти годы? Почему все так неожиданно переменилось?
– Если он не прислушивается к моим словам, – Макоумер отодвинул тарелку, – может быть, ты сумеешь поговорить с ним.
– Я? – Эллиот с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. – Киеу ненавидит меня почти так же, как я его. Да ты и сам это прекрасно знаешь.
Макоумер игнорировал его слова:
– Ты не понимаешь одной вещи, Эллиот. Реакция Киеу на тебя – это зеркало, которое ты сам же поставил перед собой. Он реагирует исключительно на твой гнев.
– Ты хочешь сказать, что он не испытывает ко мне ненависти?
– Нет.
– Тогда он гораздо лучше меня.
Макоумер молча разглядывал сына.
После недолгого молчания Эллиот наконец выдавил из себя:
– Так ты правда хочешь, чтобы я поговорил с ним?
– Хочу, – кивнул Макоумер. – Я хочу, черт возьми, узнать, что с ним творится. Это крайне важно.
Эллиот обдумывал слова отца: колесо Фортуны начало свой новый оборот, и все было готово к смене фаворитов. Если он примет предложение отца, подчинится ему, то тогда весь банк сорвет он, Эллиот.
– Хорошо, – просто сказал он, – я прикину, как лучше подобраться к нему.
– Очень благодарен тебе, Эллиот, – улыбнулся Макоумер. – Поверь, действительно очень благодарен.
Обернувшись, Трейси следил за отъезжающим такси – задние огни машины походили на глаза дракона, мчащегося за жертвой. Дракон и его добыча, в Гонконге подобные образы приходили на ум сами собой. Трейси вспомнил Золотого Дракона с его даром предвидения и чтения чужих судеб. На Западе он стал бы объектом насмешек. Но Трейси слишком часто и подолгу бывал в Юго-Восточной Азии, чтобы подвергать сомнению подобные феномены.
Он поглядел на сияющий словно бриллиант Лоонгшан и подумал о словах Золотого Дракона: «Смерть, мистер Ричтер. Мы увидели там смерть». Чью смерть он имел ввиду, Мицо или его, Трейси?
Справа начинался горный склон, профиль его был изящен и кокетлив, словно линия женского бедра. В воздухе пахло апельсинами и кардамоном, легкий ветер с моря тихо шелестел черными листьями деревьев. Гонконг полумесяцем раскинулся в лагуне, как изогнутый тонкий клинок, он светился под луной, сверкали бриллианты и изумруды на его эфесе. Сейчас ничто не напоминало об удушливой вони грязных улочек, о джонках покачивающихся на покрытых пятнами мазута водах залива. Об этом могли не думать обитатели Лоонгшана, но только не он, Трейси. Джунгли Камбоджи и Лаоса выжгли клеймо в его душе, они кричали на разные голоса, как люди перед лицом смерти.
Трейси подошел ближе. Это был двухэтажный особняк в форме буквы L, на крыше более длинного крыла виднелось что-то вроде теннисного корта. Широкие белые колонны окружали бассейн, который сейчас, в призрачном свете луны, напоминал ломтик какого-то экзотического фрукта. Водоем на скалистых склонах Колонии был редкостью, сам факт существования бассейна свидетельствовал о невероятном богатстве владельца особняка.
Трейси подобрался еще ближе. Где-то над головой пронзительно крикнула ночная птица, и он замер. Он прислушивался к звукам в доме, но все заглушала мягкая музыка, лившаяся из открытых окон особняка.
Он решил проникнуть в дом с задней стороны. Стены были практически полностью застекленные, в этом были как свои плюсы, так и минусы: его могли увидеть изнутри, но и он с таким же успехом мог наблюдать за всеми перемещениями обитателей особняка.
Он осторожно обошел бассейн справа, стараясь держаться в тени деревьев. Примерно в ста футах от дома начинались густые кусты, представлявшие собой сравнительно неплохое укрытие.
Подобравшись к кустам, Трейси медленно повернулся на триста шестьдесят градусов: он прислушивался к звукам ночи, в них произошло некоторое изменение, но какое именно? Несмотря на дефицит времени, он должен был выяснить, в чем дело – до боли в ушах вслушиваясь в ночь, Трейси понял, что почти затих треск кузнечиков.
Затем раздался звук совершенно иного характера, Трейси припал на колено, увернувшись в последнее мгновение от надвигавшейся на него сверху тени. Из низкой стойки он нанес удар правой ногой, одновременно сбалансировав корпус, – великолепно растянутые связки позволили ему поднять удар в средний уровень, поразив нападавшего в живот.
В отблеске света от бассейна он узнал монгола.
От удара зубы его клацнули, сквозь плотно сжатые губы с шипением вырвался воздух. Удар сбил его с ног, но он почти сразу же вскочил и приготовился к новой атаке.
Трейси подтянул правую ногу и снова занял низкую стойку. Еще один удар той же ногой, практически двойник первого – монгол с трудом блокировал выпад Трейси и тихо выругался. Затем стремительно ринулся вперед, пытаясь схватить Трейси за горло.
Трейси откатился в сторону и едва не задохнулся от боли, ударившись спиной об острый камень. В ту же секунду монгол прыгнул на него: он был очень силен, и на его стороне была инерция падения. Трейси пытался найти уязвимое место для удара и, подогнув ногу к самой груди – когда противник немного прогнулся в талии, – изо всех сил обрушился коленом на грудину противника.
Монгол вскрикнул, раскинул руки в стороны и, перевернувшись в воздухе, неестественно согнулся и отлетел назад. Раздался похожий на ружейный выстрел треск, и Трейси понял, что монгол при падении сломал ногу.
Он немного расслабил мышцы, приподнялся, занимая более высокую стойку, и едва не пропустил рубящий удар в гортань: он не видел первой фазы этого стремительного удара рукой, он его почувствовал по изменению движения воздуха. Сила удара была чудовищной, и Трейси понял, что если он окончательно не обезвредит противника, тот не отвяжется от него даже со сломанной ногой.
Сместившись зигзагом вперед, он левой кистью поставил мягкий блок, погасив смертельный удар ребром ладони, и, уйдя всем корпусом влево и вниз, провел серию ударов нуките, поражая грудную клетку, брюшину и носовой хрящ монгола.
Трейси вновь опустился на колено, давая отдых напряженным пальцам: постепенно выравнивалось дыхание. Он снова прислушивался к звукам ночи, которую они с монголом всего лишь несколько мгновений назад потревожили короткой, почти безмолвной схваткой. Припав к самой земле, Трейси внимательно обследовал территорию вокруг, но никого не обнаружил.
Деловито стрекотали трудолюбивые цикады. Времени у Трейси становилось все меньше и меньше.
Он обогнул здание и наконец нашел раздвижную стеклянную дверь, сквозь которую колеблющийся зеленый свет заливал неподвижную гладь бассейна.
Последние сто метров до двери он преодолел одной стремительной перебежкой. Замок здесь был очень простой, но открывать его не потребовалось: дверь оказалась незаперта. Трейси осторожно сдвинул одну створку и проскользнул внутрь, застыв, как изваяние, за длинными, до самого пола светло-бежевыми шелковыми занавесями. Сквозняка здесь не было, шторы не колыхались. Трейси задрал промокшую от пота майку, расстегнул «молнию» на кожаном поясе и достал баллончик с кремом для бритья – правда, баллончик Трейси был заправлен отнюдь не бритвенной пеной: в отеле «Принцесса» он для этой цели вполне успешно использовал обыкновенное мыло. Зажав баллончик в левой руке, он осторожно отодвинул край занавески.
Комната словно светилась изнутри серебром. Трейси сделал шаг вперед. Он был один. Судя по всему, он попал в столовую: на небольшом возвышении здесь стоял стол с прозрачной крышкой из толстого стекла, по основанию каменного пьедестала бежали зеленые и красные выгравированные драконы. Вокруг стола расположились стулья, их было двенадцать, с аналогичной гравировкой на ножках. В центре возвышалась дивная фарфоровая ваза, стенки ее были такими тонкими, что сосуд казался полупрозрачным.
Справа открывался вид на громадных размеров гостиную – в дальнем конце ее виднелась лестница из кованого железа, которая вела на второй этаж, где, вероятно, находились спальни. Слева – небольшой коридор, через который можно было попасть в кухни и гараж.
Трейси не раздумывая двинулся вправо, мимо длинной ширмы, отделявшую жилое помещение от столовой. Он не знал, что за ширмой есть дверь и, естественно, не предполагал, что кто-то может появиться у него за спиной. Или выйти прямо на него.
Трейси уже было миновал ширму, как вдруг замер, словно пораженный молнией: прямо перед ним, словно из-под земли, выросла маленькая, изящная китаянка. Она была гораздо ниже Нефритовой Принцессы. Судя по чертам лица – жестким и идеально правильным, – она родилась в Шанхае, в этой женщине не было той мягкости и чувственности, которые исходили от Нефритовой Принцессы. Но она была красива и в высшей степени сексуальна, Трейси мгновенно отметил это.
Она удивленно смотрела на него широко открытыми раскосыми глазами, чуть склонив голову набок. Они внимательно наблюдали друг за другом, словно два хищника, внезапно столкнувшиеся нос к носу в джунглях. Женщина вскрикнула, Трейси бросился к ней и, обхватив за талию, крепко прижал к себе и сразу же почувствовал тепло ее маленьких упругих грудей.
В дальнем конце комнаты возникло какое-то движение. Два китайца. Оба с пистолетами в руке. Они расположились достаточно далеко друг от друга, поэтому, будь даже у Трейси оружие, стреляя в одного, он неизбежно попадал бы под пулю другого. Значит, это профессионалы. Трейси повернулся таким образом, чтобы женщина находилась между ним и охранниками.
Краем глаза он уловил движение над собой – не меняя позиции, Трейси поднял голову и увидел на балюстраде второго этажа Мицо.
– Мистер Ричтер, – медленно проговорил японец, – вы создали мне массу проблем.
На нем была просторная черная рубаха и темные брюки.
– Пора заканчивать эту игру. Не представляю, как вам удалось проникнуть сюда, но сейчас вы должны признать, что проиграли свою скачку. Сдайтесь добровольно, или мои люди застрелят вас.
– Почему же они не сделали этого до сих пор? – равнодушно осведомился Трейси.
Мицо нахмурился и разгладил пальцем усы.
– Да, вы правы. Я не хочу, чтобы Маленький Дракон пострадал. Но вас, мистер Ричтер, необходимо устранить.
– Кто отдал вам такой приказ?
Мицо улыбнулся:
– По крайней мере этого вы не знаете, – лицо его снова сделалось непроницаемым. – Признаюсь, вы изумляете меня. Совершенно очевидно, что вы осведомлены о моей наркосети, но связи вам неизвестны. Любопытно. И вот теперь я пытаюсь понять, каким образом вам вообще удалось выйти на меня.
Он шагнул вперед и взялся за кованые перила лестницы.
– Система моей безопасности работает очень четко, поэтому хотелось бы знать об источнике утечки информации.
– Вот видите, у нас есть информация, которой мы можем обменяться.
Мицо снова улыбнулся, но вскоре опять нахмурился.
– Увы, нет. Вы, мистер Ричтер, сейчас не в том положении, чтобы предлагать какие бы то ни было сделки. Пока мы с вами здесь беседовали, два моих человека вошли в дом с другой стороны и сейчас находятся у вас за спиной. Если только вы причините Маленькому Дракону хоть малейший вред, они убьют вас.
– Допустим, я вам поверил, – почти весело парировал его угрозу Трейси, – но у меня есть для вас кое-что еще.
Он опустил левую руку, чтобы Мицо видел, что в ней.
– Крем для бритья? – в голосе Мицо звучало неприкрытое презрение.
– Подарок от моего отца, – Трейси наблюдал за выражением лица японца. – Помните? Эта штука разнесет всех нас в клочья.
– Крем для бритья?
– А как вы думаете, я протащил бы это через таможню?
Лицо Мицо посерело. Он замер, щека его еле заметно подергивалась.
– Похоже, я снова недооценил вас, – тихо сказал он. – Но, обещаю, это в последний раз.
Мягко ступая обутыми в тапочки ногами, он спустился по лестнице и сделал знак охране. Они сразу же убрали пистолеты и вышли из комнаты.
– Игру действительно пора кончать, – устало проговорил Мицо. Сцепив руки за спиной, он подошел к Трейси. – Вы уже нанесли мне значительный урон. Того, что вы сделали, более чем достаточно. Вот уже почти двадцать лет я живу в Гонконге и делаю здесь все, что хочу, – он задумчиво пожал плечами. – В конце концов, что мне еще надо? – Он кивнул своим мыслям. – Только Маленький Дракон. А что останется? Может, Маленький Дракон, и вереница дней, как две капли воды похожих один на другой.
Он был уже совсем близко, потухший взгляд его, казалось, говорил: жаль, что я проиграл, но я уважаю вас за то, что вы меня победили. Мицо производил впечатление очень уставшего человека, но в какой-то момент глаза его сверкнули, и Трейси вдруг понял, что сделал ошибку. Слишком близко, мелькнула мысль, я позволил ему подойти слишком близко!
Но Мицо уже выбросил руки вперед и вырвал Маленького Дракона из объятий Трейси. В ту же секунду он сделал нырок с одновременным выпадом вперед и нанес короткий режущий удар правой рукой.
Он почти достиг цели, но страх, который на мгновение охватил Трейси, послал в кровь мощный поток адреналина, и в последний момент он все же успел среагировать на удар, опоздав, правда, на какую-то долю секунды. Пропустив скользящий удар, Трейси все же сумел поймать руку Мицо на захват, и простейшим приемом из арсенала айкидо, используя силу противника как оружие против него самого, взял запястье Мицо на болевой изгиб.
Он слегка повел заломленную кисть Мицо вниз, и тот вскрикнул от боли. Продолжая удерживать его, Трейси нагнулся и поднял с пола упавший баллончик.
– Считайте, что вам повезло, – шепнул ему на ухо Трейси. – А если вы столь же умны, сколь удачливы, вам удастся остаток своих дней провести с Маленьким Драконом. Если же нет, – он снова рванул намертво зажатую кисть, – умрете прямо здесь. Подумайте.
От боли Мицо едва не плакал, ему уже явно было тяжело дышать.
– Олл райт, – наконец сдался он, – достаточно. Я расскажу вам то, что вы хотите знать. Только отпустите меня. Вы же медленно меня убиваете.
– Неубедительно, – возразил Трейси, – у меня пока нет оснований верить вам.
– Я дам вам доказательство своей искренности, – лицо Мицо побагровело, он уже находился на грани пароксизма.
– Весьма сомневаюсь.
– Дайте мне по крайней мере шанс. Уверяю вас, вы ошибаетесь, и я докажу вам это всего двумя словами.
– И что же это за слова? – поинтересовался Трейси.
– "Операция Султан".
Туэйт припарковал свой «шеви» в месте, где стоянка категорически запрещалась, и опустил солнцезащитный щиток с прикрепленной к нему карточкой «Полиция».
– О'кей, – повернулся он к Мелоди. – Пошли.
Это было здание из красного камня, грязное, с трещинами на фасаде – короче, оно ничем не отличалось от большинства зданий Нью-Йорка, построенных в самом начале века. Они вошли в узкий затхлый коридор, стены которого были выкрашены в казенный зеленый цвет. Из подвала тянуло плесенью.
Привинченная к стене потрескавшаяся стеклянная табличка утверждала, что фирма «Моришез» находится на втором этаже.
Туэйт левой рукой обнял Мелоди за талию, в правой уже был любимый 38-й. Они начали подниматься по ступенькам. На площадке Туэйт остановился, чтобы перевести дух. Пыльная полутемная лестница, единственный источник света – лампочка без плафона, которая висела на убегавшем в облупленный потолок проводе.
Туэйт находил интерьер неубедительным: последний раз живой человек поднимался по этой лестнице, наверное, еще при жизни президента Рузвельта. Мелоди хотела что-то сказать, но Туэйт крепко сжал ее руку и отрицательно покачал головой.
Офисы фирмы «Моришез» находились где-то в средней части коридора второго этажа. Туэйт жестом приказал Мелоди подойти к правой стене. Прижавшись губами к ее уху, он тихо прошептал:
– Пока я тебя не позову, не двигайся. Если в течение минуты ты не услышишь мой голос, беги отсюда что есть сил.
Она поглядела на него широко открытыми от удивления глазами:
– Что ты рассчитываешь найти здесь?
– Не знаю, – он пристально смотрел на нее, отлично понимая при этом, что смотреть надо совсем в другую сторону. – Может, ничего. А, может быть, все.
– Опять стрельба, опять оружие.
– С твоими друзьями по-другому не получается.
Она усмехнулась, обнажив ряд идеально белых, ровных зубов.
Он повернулся и быстро пересек линию двери, которая теперь отделяла его от Мелоди. Осторожно повернул ручку левой рукой – она подалась, и Туэйт тихо толкнул дверь. Никакого результата, дверь была заперта. Что ж, ничего иного он и не ожидал.
Туэйт достал из кармана связку отмычек и принялся возиться с замком. Изумленная Мелоди во все глаза наблюдала за его возней. Замок щелкнул и, не медля ни секунды, Туэйт резко распахнул дверь и, чуть присев с зажатым обеими руками пистолетом, застыл на пороге.
Пол кабинета был покрыт богатым ковром светло-зеленого цвета с длинным мягким ворсом. Стол и стулья красного дерева, обитый натуральной кожей широкий диван. В левой стене – бар, напитки для которого, это была ясно с первого взгляда, подбирались с любовью. На остальных стенах висели гравюры, почти на всех были изображены китайские парусники начала девятнадцатого века.
– Кто говорит? – Борак вытер палец о нижнюю часть крышки стола.
– Тот, кто вам нужен, – продолжал голос, – находится на одиннадцатом этаже Рокфеллеровского центра. Комната тысяча сто первая.
Борак быстро записал полученные данные.
– Откуда вам все это известно?
– Да поторопитесь же вы, ради Бога! Вы упустите его!
– Эй! – заорал Борак. – Подождите минутку, мать вашу! Но звонивший уже положил трубку. Борак с такой силой сжал кулак, что побелели костяшки. Он забыл про хандру и, блокировав все оперативные каналы, вызвал номер переносной рации Эндерса.
– ...Да, все верно, – подвел итог Борак. – Комната тысяча сто первая. Давай, шевели задницей!
Он бросил трубку и выругался. Что происходит, мать его? В кандидата стреляли всего тридцать секунд назад.
Сержант-детектив Тедди Эндерс мчался по одиннадцатому этажу Рокфеллеровского центра. Еще трое полицейских в форме бежали следом. Он недоумевал, каким образом Борак узнал о покушении, не говоря уже о практически исчерпывающей информации на стрелявшего? У всех четверых пистолеты были наготове.
В пятидесяти ярдах от них с правой стороны коридора открылась дверь из которой вышел молодой человек с потрепанной сумкой. Он оглянулся на приближавшихся полицейских, и Эндерс крикнул:
– Стоять! Полиция! Не двигаться!
Молодой человек нырнул назад в номер 1101 и захлопнул дверь. Верхняя половина ее была из матового стекла, нижняя – деревянная.
Эндерс и его отряд приблизились к двери, их тени отчетливо ложились на матовое стекло. Почувствовав опасность, Эндерс остановился и сделал знак остальным:
– Все назад! – крикнул он. – Не подходите! В это мгновение пули, выпущенные из номера, посыпали коридор осколками стекла и щепками.
Это ничего ему не даст, подумал Эндерс, но, будь я проклят, если позволю ублюдку уйти! Он все еще не мог придти в себя после покушения. И где! Прямо перед собором Святого Патрика! Эндерс почувствовал как у него закипает кровь.
– Олл райт, парни, – он немного понизил голос. – Он предлагает нам сыграть по его правилам, что ж, – сыграем.
Он указал им, какую каждому следует занять позицию, и после недолгих приготовлений они, ведя непрерывный огонь из всех четырех стволов, вошли в дверь, поливая комнату пулями до тех пор, пока не разрядили магазины своих пистолетов.
Наступившая тишина неприятно давила на уже привыкшие к грохоту выстрелов барабанные перепонки. В комнате резко пахло порохом. Эндерс оставил в коридоре одного полицейского, чтобы тот отгонял любопытных, которые уже высовывались из своих офисов на этаже.
С двумя другими он вошел внутрь. Молодой человек неподвижно лежал под окном. В последний момент он прижал к груди старенькую сумку. Рядом лежал «люгер» времен второй мировой войны. Тело молодого человека представляло собой что-то вроде фарша, вышедшего из мясорубки крупного помола. Пули попали в шею, руки, грудь, живот, ноги. Одна почти полностью оторвала нос.
Один из полицейских-новичков лишь поглядел на убитого, и его тут же стошнило.
– Черт бы все побрал, – пробормотал Эндерс. Вот что получается, когда даешь волю гневу. Он остановил этого человека, верно, но это единственное, чем он мог похвастаться. Он подошел к трупу и выглянул в окно.
– Все точно, это то самое место, – пробормотал он. – Передайте сообщение.
Он жестом подозвал полицейского и передал ему свою рацию:
– Немедленно «скорую», полицейского фотографа и криминалиста. Пусть свяжутся с медэкспертами, – он, не отрываясь, смотрел на свернувшегося калачиком мертвеца. – И, ради Бога, ничего здесь не трогать. Ничего, понятно?
Он достал из кармана хирургические перчатки, с которыми никогда не расставался. Убрал пистолет в кобуру, обтянул пальцы полупрозрачной белой резиной. Потом присел на корточки и занялся трупом.
– Боже праведный! – воскликнул полицейский, попытавший вытащить из рук покойного сумку: кровь из свежей раны хлынула ему на брюки и залила начищенные до зеркального блеска ботинки Эндерса.
Не обращая внимания на кровь, Эндерс открыл сумку.
– О Господи, – прошептал он, увидев разобранный АК-47. Он осторожно закрыл сумку и поставил ее на грудь убитого. Потом встал и стащил окровавленные перчатки. Вывернув наизнанку, Эндерс снова убрал их в карман.
Он подошел к окну: вокруг собора творилось что-то невообразимое, все ждали, когда приедут представители секретной службы. Пока же делать было абсолютно нечего.
* * *
Макоумер вернулся к своим устрицам на льду, предварительно побрызгав на каждую несколькими каплями соуса «табаско».Лицо у него было озабоченное и, дождавшись, когда официант переменил блюда, Эллиот спросил, что его беспокоит.
– Ты можешь не верить, – нахмурился Макоумер, – но это Киеу.
– Быть того не может. Киеу, как ты любишь говорить, безоговорочно предан тебе, исключительно умен, у него идеальная физическая подготовка. В конце концов, эти факторы были решающими, когда ты вывез его из Камбоджи, разве не так?
– Ты прекрасно знаешь, почему я привез его в Штаты, – неожиданно резко сказал Макоумер. – Он сирота. И жизнь его была сплошным кошмаром.
– Да будет тебе, отец, – Эллиот наклонился над столом, приблизив лицо к Макоумеру. – Он – машина. И ничего более. Ты используешь его только потому, что отлично знаешь: в каком бы направлении ты не показал пальцем, он пойдет туда и слепо выполнит любой твой приказ.
– Да, – Макоумер кивнул, – в каком-то смысле ты прав. Но мотивация в данном случае несколько отличается от того, что ты себе вбил в голову. Ты не в состоянии понять ход мыслей камбоджийца. Я приказал казнить тех, кто убил старшего брата Киеу. Он был для него кумиром, о смерти его он сожалеет больше всего, за исключением, может быть, родителей. И ход мыслей следующий: он в долгу передо мной и этот долг он никогда не сможет выплатить, хотя изо всех сил пытается это сделать. И когда я прошу его что-то сделать, он сам хочет этого.
Макоумер снова нахмурился:
– Но на этот раз с ним произошло что-то такое, чего я не могу понять.
Это последнее замечание вызвало у Эллиота улыбку:
– Ты хочешь сказать, что он больше не идеальный ребенок, которого, как ты считал, из него сделал?
– Идеальных людей не бывает, – Макоумер почувствовал, что вновь перехватывает инициативу. – Это относится даже к Киеу. И вот почему я хочу, чтобы ты мне помог.
Очередная смена блюд, очередная пауза в беседе.
– Не вижу, в чем может выражаться моя помощь. Макоумер пожал плечами. Он вовсе не намеревался облегчить Эллиоту его задачу. Необходимо дать ему почувствовать, что принимаемое им решение – его собственное решение.
– Кто знает. Все дело в том, что мне придется предпринять кое-какие действия.
Эллиот подцепил на вилку кусок телятины. Превосходная нежная телятина, обильно политая перечным соусом.
– А почему ты не обратишься за этим к нему?
– К сожалению, это уже невозможно, – Макоумер сосредоточенно резал утку. – Я задаю ему вопросы, и он либо молчит, либо отвечает очень уклончиво.
– Видимо, существует какая-то часть его жизни, закрытая для посторонних, – подумав, заявил Эллиот.
– Ты рассуждаешь как полный идиот, – горячо возразил ему Макоумер. Щеки его раскраснелись, под глазами пульсировала синяя жилка. – На карту поставлена вся «Ангка». Пятнадцать лет работы. А ты говоришь о закрытой части жизни. В «Ангке» такое невозможно.
Эллиот еще не понимал, куда клонит отец. Ясно, ему что-то от него нужно, и Эллиот разозлился на себя за то, что не может догадаться, что же именно.
– А, может, эта часть жизни Киеу не имеет никакого отношения к «Ангке»?
Макоумер окатил сына ледяным взглядом:
– У Киеу нет никакой жизни вне «Ангки». Без «Ангки» Киеу просто не существует.
Логика отца потрясла Эллиота – где все те знаки любви и нежности к Киеу, которые он уставал выставлять перед ним, Эллиотом, напоказ все эти годы? Почему все так неожиданно переменилось?
– Если он не прислушивается к моим словам, – Макоумер отодвинул тарелку, – может быть, ты сумеешь поговорить с ним.
– Я? – Эллиот с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. – Киеу ненавидит меня почти так же, как я его. Да ты и сам это прекрасно знаешь.
Макоумер игнорировал его слова:
– Ты не понимаешь одной вещи, Эллиот. Реакция Киеу на тебя – это зеркало, которое ты сам же поставил перед собой. Он реагирует исключительно на твой гнев.
– Ты хочешь сказать, что он не испытывает ко мне ненависти?
– Нет.
– Тогда он гораздо лучше меня.
Макоумер молча разглядывал сына.
После недолгого молчания Эллиот наконец выдавил из себя:
– Так ты правда хочешь, чтобы я поговорил с ним?
– Хочу, – кивнул Макоумер. – Я хочу, черт возьми, узнать, что с ним творится. Это крайне важно.
Эллиот обдумывал слова отца: колесо Фортуны начало свой новый оборот, и все было готово к смене фаворитов. Если он примет предложение отца, подчинится ему, то тогда весь банк сорвет он, Эллиот.
– Хорошо, – просто сказал он, – я прикину, как лучше подобраться к нему.
– Очень благодарен тебе, Эллиот, – улыбнулся Макоумер. – Поверь, действительно очень благодарен.
* * *
Разыскать Лоонгшан был нетрудно даже в темноте. Трейси расплатился с таксистом примерно за километр до освещенного сотнями огней особняка. Вокруг трещали сверчки, басовито гудели цикады.Обернувшись, Трейси следил за отъезжающим такси – задние огни машины походили на глаза дракона, мчащегося за жертвой. Дракон и его добыча, в Гонконге подобные образы приходили на ум сами собой. Трейси вспомнил Золотого Дракона с его даром предвидения и чтения чужих судеб. На Западе он стал бы объектом насмешек. Но Трейси слишком часто и подолгу бывал в Юго-Восточной Азии, чтобы подвергать сомнению подобные феномены.
Он поглядел на сияющий словно бриллиант Лоонгшан и подумал о словах Золотого Дракона: «Смерть, мистер Ричтер. Мы увидели там смерть». Чью смерть он имел ввиду, Мицо или его, Трейси?
Справа начинался горный склон, профиль его был изящен и кокетлив, словно линия женского бедра. В воздухе пахло апельсинами и кардамоном, легкий ветер с моря тихо шелестел черными листьями деревьев. Гонконг полумесяцем раскинулся в лагуне, как изогнутый тонкий клинок, он светился под луной, сверкали бриллианты и изумруды на его эфесе. Сейчас ничто не напоминало об удушливой вони грязных улочек, о джонках покачивающихся на покрытых пятнами мазута водах залива. Об этом могли не думать обитатели Лоонгшана, но только не он, Трейси. Джунгли Камбоджи и Лаоса выжгли клеймо в его душе, они кричали на разные голоса, как люди перед лицом смерти.
Трейси подошел ближе. Это был двухэтажный особняк в форме буквы L, на крыше более длинного крыла виднелось что-то вроде теннисного корта. Широкие белые колонны окружали бассейн, который сейчас, в призрачном свете луны, напоминал ломтик какого-то экзотического фрукта. Водоем на скалистых склонах Колонии был редкостью, сам факт существования бассейна свидетельствовал о невероятном богатстве владельца особняка.
Трейси подобрался еще ближе. Где-то над головой пронзительно крикнула ночная птица, и он замер. Он прислушивался к звукам в доме, но все заглушала мягкая музыка, лившаяся из открытых окон особняка.
Он решил проникнуть в дом с задней стороны. Стены были практически полностью застекленные, в этом были как свои плюсы, так и минусы: его могли увидеть изнутри, но и он с таким же успехом мог наблюдать за всеми перемещениями обитателей особняка.
Он осторожно обошел бассейн справа, стараясь держаться в тени деревьев. Примерно в ста футах от дома начинались густые кусты, представлявшие собой сравнительно неплохое укрытие.
Подобравшись к кустам, Трейси медленно повернулся на триста шестьдесят градусов: он прислушивался к звукам ночи, в них произошло некоторое изменение, но какое именно? Несмотря на дефицит времени, он должен был выяснить, в чем дело – до боли в ушах вслушиваясь в ночь, Трейси понял, что почти затих треск кузнечиков.
Затем раздался звук совершенно иного характера, Трейси припал на колено, увернувшись в последнее мгновение от надвигавшейся на него сверху тени. Из низкой стойки он нанес удар правой ногой, одновременно сбалансировав корпус, – великолепно растянутые связки позволили ему поднять удар в средний уровень, поразив нападавшего в живот.
В отблеске света от бассейна он узнал монгола.
От удара зубы его клацнули, сквозь плотно сжатые губы с шипением вырвался воздух. Удар сбил его с ног, но он почти сразу же вскочил и приготовился к новой атаке.
Трейси подтянул правую ногу и снова занял низкую стойку. Еще один удар той же ногой, практически двойник первого – монгол с трудом блокировал выпад Трейси и тихо выругался. Затем стремительно ринулся вперед, пытаясь схватить Трейси за горло.
Трейси откатился в сторону и едва не задохнулся от боли, ударившись спиной об острый камень. В ту же секунду монгол прыгнул на него: он был очень силен, и на его стороне была инерция падения. Трейси пытался найти уязвимое место для удара и, подогнув ногу к самой груди – когда противник немного прогнулся в талии, – изо всех сил обрушился коленом на грудину противника.
Монгол вскрикнул, раскинул руки в стороны и, перевернувшись в воздухе, неестественно согнулся и отлетел назад. Раздался похожий на ружейный выстрел треск, и Трейси понял, что монгол при падении сломал ногу.
Он немного расслабил мышцы, приподнялся, занимая более высокую стойку, и едва не пропустил рубящий удар в гортань: он не видел первой фазы этого стремительного удара рукой, он его почувствовал по изменению движения воздуха. Сила удара была чудовищной, и Трейси понял, что если он окончательно не обезвредит противника, тот не отвяжется от него даже со сломанной ногой.
Сместившись зигзагом вперед, он левой кистью поставил мягкий блок, погасив смертельный удар ребром ладони, и, уйдя всем корпусом влево и вниз, провел серию ударов нуките, поражая грудную клетку, брюшину и носовой хрящ монгола.
Трейси вновь опустился на колено, давая отдых напряженным пальцам: постепенно выравнивалось дыхание. Он снова прислушивался к звукам ночи, которую они с монголом всего лишь несколько мгновений назад потревожили короткой, почти безмолвной схваткой. Припав к самой земле, Трейси внимательно обследовал территорию вокруг, но никого не обнаружил.
Деловито стрекотали трудолюбивые цикады. Времени у Трейси становилось все меньше и меньше.
Он обогнул здание и наконец нашел раздвижную стеклянную дверь, сквозь которую колеблющийся зеленый свет заливал неподвижную гладь бассейна.
Последние сто метров до двери он преодолел одной стремительной перебежкой. Замок здесь был очень простой, но открывать его не потребовалось: дверь оказалась незаперта. Трейси осторожно сдвинул одну створку и проскользнул внутрь, застыв, как изваяние, за длинными, до самого пола светло-бежевыми шелковыми занавесями. Сквозняка здесь не было, шторы не колыхались. Трейси задрал промокшую от пота майку, расстегнул «молнию» на кожаном поясе и достал баллончик с кремом для бритья – правда, баллончик Трейси был заправлен отнюдь не бритвенной пеной: в отеле «Принцесса» он для этой цели вполне успешно использовал обыкновенное мыло. Зажав баллончик в левой руке, он осторожно отодвинул край занавески.
Комната словно светилась изнутри серебром. Трейси сделал шаг вперед. Он был один. Судя по всему, он попал в столовую: на небольшом возвышении здесь стоял стол с прозрачной крышкой из толстого стекла, по основанию каменного пьедестала бежали зеленые и красные выгравированные драконы. Вокруг стола расположились стулья, их было двенадцать, с аналогичной гравировкой на ножках. В центре возвышалась дивная фарфоровая ваза, стенки ее были такими тонкими, что сосуд казался полупрозрачным.
Справа открывался вид на громадных размеров гостиную – в дальнем конце ее виднелась лестница из кованого железа, которая вела на второй этаж, где, вероятно, находились спальни. Слева – небольшой коридор, через который можно было попасть в кухни и гараж.
Трейси не раздумывая двинулся вправо, мимо длинной ширмы, отделявшую жилое помещение от столовой. Он не знал, что за ширмой есть дверь и, естественно, не предполагал, что кто-то может появиться у него за спиной. Или выйти прямо на него.
Трейси уже было миновал ширму, как вдруг замер, словно пораженный молнией: прямо перед ним, словно из-под земли, выросла маленькая, изящная китаянка. Она была гораздо ниже Нефритовой Принцессы. Судя по чертам лица – жестким и идеально правильным, – она родилась в Шанхае, в этой женщине не было той мягкости и чувственности, которые исходили от Нефритовой Принцессы. Но она была красива и в высшей степени сексуальна, Трейси мгновенно отметил это.
Она удивленно смотрела на него широко открытыми раскосыми глазами, чуть склонив голову набок. Они внимательно наблюдали друг за другом, словно два хищника, внезапно столкнувшиеся нос к носу в джунглях. Женщина вскрикнула, Трейси бросился к ней и, обхватив за талию, крепко прижал к себе и сразу же почувствовал тепло ее маленьких упругих грудей.
В дальнем конце комнаты возникло какое-то движение. Два китайца. Оба с пистолетами в руке. Они расположились достаточно далеко друг от друга, поэтому, будь даже у Трейси оружие, стреляя в одного, он неизбежно попадал бы под пулю другого. Значит, это профессионалы. Трейси повернулся таким образом, чтобы женщина находилась между ним и охранниками.
Краем глаза он уловил движение над собой – не меняя позиции, Трейси поднял голову и увидел на балюстраде второго этажа Мицо.
– Мистер Ричтер, – медленно проговорил японец, – вы создали мне массу проблем.
На нем была просторная черная рубаха и темные брюки.
– Пора заканчивать эту игру. Не представляю, как вам удалось проникнуть сюда, но сейчас вы должны признать, что проиграли свою скачку. Сдайтесь добровольно, или мои люди застрелят вас.
– Почему же они не сделали этого до сих пор? – равнодушно осведомился Трейси.
Мицо нахмурился и разгладил пальцем усы.
– Да, вы правы. Я не хочу, чтобы Маленький Дракон пострадал. Но вас, мистер Ричтер, необходимо устранить.
– Кто отдал вам такой приказ?
Мицо улыбнулся:
– По крайней мере этого вы не знаете, – лицо его снова сделалось непроницаемым. – Признаюсь, вы изумляете меня. Совершенно очевидно, что вы осведомлены о моей наркосети, но связи вам неизвестны. Любопытно. И вот теперь я пытаюсь понять, каким образом вам вообще удалось выйти на меня.
Он шагнул вперед и взялся за кованые перила лестницы.
– Система моей безопасности работает очень четко, поэтому хотелось бы знать об источнике утечки информации.
– Вот видите, у нас есть информация, которой мы можем обменяться.
Мицо снова улыбнулся, но вскоре опять нахмурился.
– Увы, нет. Вы, мистер Ричтер, сейчас не в том положении, чтобы предлагать какие бы то ни было сделки. Пока мы с вами здесь беседовали, два моих человека вошли в дом с другой стороны и сейчас находятся у вас за спиной. Если только вы причините Маленькому Дракону хоть малейший вред, они убьют вас.
– Допустим, я вам поверил, – почти весело парировал его угрозу Трейси, – но у меня есть для вас кое-что еще.
Он опустил левую руку, чтобы Мицо видел, что в ней.
– Крем для бритья? – в голосе Мицо звучало неприкрытое презрение.
– Подарок от моего отца, – Трейси наблюдал за выражением лица японца. – Помните? Эта штука разнесет всех нас в клочья.
– Крем для бритья?
– А как вы думаете, я протащил бы это через таможню?
Лицо Мицо посерело. Он замер, щека его еле заметно подергивалась.
– Похоже, я снова недооценил вас, – тихо сказал он. – Но, обещаю, это в последний раз.
Мягко ступая обутыми в тапочки ногами, он спустился по лестнице и сделал знак охране. Они сразу же убрали пистолеты и вышли из комнаты.
– Игру действительно пора кончать, – устало проговорил Мицо. Сцепив руки за спиной, он подошел к Трейси. – Вы уже нанесли мне значительный урон. Того, что вы сделали, более чем достаточно. Вот уже почти двадцать лет я живу в Гонконге и делаю здесь все, что хочу, – он задумчиво пожал плечами. – В конце концов, что мне еще надо? – Он кивнул своим мыслям. – Только Маленький Дракон. А что останется? Может, Маленький Дракон, и вереница дней, как две капли воды похожих один на другой.
Он был уже совсем близко, потухший взгляд его, казалось, говорил: жаль, что я проиграл, но я уважаю вас за то, что вы меня победили. Мицо производил впечатление очень уставшего человека, но в какой-то момент глаза его сверкнули, и Трейси вдруг понял, что сделал ошибку. Слишком близко, мелькнула мысль, я позволил ему подойти слишком близко!
Но Мицо уже выбросил руки вперед и вырвал Маленького Дракона из объятий Трейси. В ту же секунду он сделал нырок с одновременным выпадом вперед и нанес короткий режущий удар правой рукой.
Он почти достиг цели, но страх, который на мгновение охватил Трейси, послал в кровь мощный поток адреналина, и в последний момент он все же успел среагировать на удар, опоздав, правда, на какую-то долю секунды. Пропустив скользящий удар, Трейси все же сумел поймать руку Мицо на захват, и простейшим приемом из арсенала айкидо, используя силу противника как оружие против него самого, взял запястье Мицо на болевой изгиб.
Он слегка повел заломленную кисть Мицо вниз, и тот вскрикнул от боли. Продолжая удерживать его, Трейси нагнулся и поднял с пола упавший баллончик.
– Считайте, что вам повезло, – шепнул ему на ухо Трейси. – А если вы столь же умны, сколь удачливы, вам удастся остаток своих дней провести с Маленьким Драконом. Если же нет, – он снова рванул намертво зажатую кисть, – умрете прямо здесь. Подумайте.
От боли Мицо едва не плакал, ему уже явно было тяжело дышать.
– Олл райт, – наконец сдался он, – достаточно. Я расскажу вам то, что вы хотите знать. Только отпустите меня. Вы же медленно меня убиваете.
– Неубедительно, – возразил Трейси, – у меня пока нет оснований верить вам.
– Я дам вам доказательство своей искренности, – лицо Мицо побагровело, он уже находился на грани пароксизма.
– Весьма сомневаюсь.
– Дайте мне по крайней мере шанс. Уверяю вас, вы ошибаетесь, и я докажу вам это всего двумя словами.
– И что же это за слова? – поинтересовался Трейси.
– "Операция Султан".
* * *
Фирма «Моришез» размещалась в западной части Двадцать седьмой улицы. Это был район, где безраздельно господствовали компании, занимающиеся экспортом и импортом: небольшие складские помещения, конторы оптовиков, развернувших свой основной бизнес на Шестой авеню, филиалы агентств по торговле недвижимостью, которые базировались на Восьмой авеню.Туэйт припарковал свой «шеви» в месте, где стоянка категорически запрещалась, и опустил солнцезащитный щиток с прикрепленной к нему карточкой «Полиция».
– О'кей, – повернулся он к Мелоди. – Пошли.
Это было здание из красного камня, грязное, с трещинами на фасаде – короче, оно ничем не отличалось от большинства зданий Нью-Йорка, построенных в самом начале века. Они вошли в узкий затхлый коридор, стены которого были выкрашены в казенный зеленый цвет. Из подвала тянуло плесенью.
Привинченная к стене потрескавшаяся стеклянная табличка утверждала, что фирма «Моришез» находится на втором этаже.
Туэйт левой рукой обнял Мелоди за талию, в правой уже был любимый 38-й. Они начали подниматься по ступенькам. На площадке Туэйт остановился, чтобы перевести дух. Пыльная полутемная лестница, единственный источник света – лампочка без плафона, которая висела на убегавшем в облупленный потолок проводе.
Туэйт находил интерьер неубедительным: последний раз живой человек поднимался по этой лестнице, наверное, еще при жизни президента Рузвельта. Мелоди хотела что-то сказать, но Туэйт крепко сжал ее руку и отрицательно покачал головой.
Офисы фирмы «Моришез» находились где-то в средней части коридора второго этажа. Туэйт жестом приказал Мелоди подойти к правой стене. Прижавшись губами к ее уху, он тихо прошептал:
– Пока я тебя не позову, не двигайся. Если в течение минуты ты не услышишь мой голос, беги отсюда что есть сил.
Она поглядела на него широко открытыми от удивления глазами:
– Что ты рассчитываешь найти здесь?
– Не знаю, – он пристально смотрел на нее, отлично понимая при этом, что смотреть надо совсем в другую сторону. – Может, ничего. А, может быть, все.
– Опять стрельба, опять оружие.
– С твоими друзьями по-другому не получается.
Она усмехнулась, обнажив ряд идеально белых, ровных зубов.
Он повернулся и быстро пересек линию двери, которая теперь отделяла его от Мелоди. Осторожно повернул ручку левой рукой – она подалась, и Туэйт тихо толкнул дверь. Никакого результата, дверь была заперта. Что ж, ничего иного он и не ожидал.
Туэйт достал из кармана связку отмычек и принялся возиться с замком. Изумленная Мелоди во все глаза наблюдала за его возней. Замок щелкнул и, не медля ни секунды, Туэйт резко распахнул дверь и, чуть присев с зажатым обеими руками пистолетом, застыл на пороге.
Пол кабинета был покрыт богатым ковром светло-зеленого цвета с длинным мягким ворсом. Стол и стулья красного дерева, обитый натуральной кожей широкий диван. В левой стене – бар, напитки для которого, это была ясно с первого взгляда, подбирались с любовью. На остальных стенах висели гравюры, почти на всех были изображены китайские парусники начала девятнадцатого века.