Ван Ластбадер Эрик. Цзянь

   Этим местом была, конечно, фирма "Сойер и Сыновья", где доля братьев Ши значительно выросла. С их "братской" помощью эта американская компания расширила свое влияние. С ней теперь соперничать могли только две старейшие британские фирмы.
   Брат Чжилиня рос по службе даже быстрее, чем он думал. Отлично разбираясь в людях, Сойер скоро приблизил к себе молодого человека и, когда Чжилинь напомнил ему о его обещании отправить его в Гонконг, сделал это с большой неохотой.
   - Он очень ценный работник и может быть полезен здесь, - ворчал он.
   - А ты только прикинь, - возразил Чжилинь, - насколько его ценность возрастет, когда он возглавит твое Гонконгское отделение!
   Весной 1927 года Чан Кайши с триумфом вернулся в Шанхай. По возвращении он обнаружил, что в его отсутствие Гоминьдан избрал нового Председателя, но это не смутило бравого генерала. Он быстро вернул себе руководство партией, хотя и не полностью: она раскололась на две фракции. Май было горько видеть любимый цветок, посаженный Сунь Ятсеном, разорванным надвое, и она делала все возможное, чтобы воспрепятствовать расколу. Но все ее усилия были напрасны: семена вражды были посеяны, и уже было невозможно остановить стихийные силы, раздирающие Революцию пополам.
   Несколько дней спустя после китайского Нового года Чжилинь проснулся среди ночи весь в холодном поту. Ему приснился страшный сон, но о чем - этого он не мог вспомнить. Он повернулся к Май, но обнаружил, что ее нет рядом с ним.
   Он поднялся с кровати, вышел в прихожую, надевая на ходу халат. Ее уже выводили на улицу двое вооруженных солдат и офицер в форме Национальной армии.
   - Что здесь происходит?
   - Это вас не касается, - буркнул офицер. - Приказ генерала Чана.
   - Она моя жена, - встревожился не на шутку Чжилинь. - Все, что касается ее, касается и меня.
   - Это внутренние дела Центрального Комитета Гоминьдана, - заявил офицер, будто повторяя урок, заученный наизусть. - Я не советую вам вмешиваться в них. - Он повернулся на каблуках. - Миссис Ши, следуйте за мной.
   - Я должен поговорить с женой, прежде чем она... Но солдаты уже схватили ее и выволокли за дверь.
   - Чжилинь! - услышал он ее голос. - Муж мой!
   - Подождите! - крикнул он, устремляясь вслед за ними, но офицер остановил его, приставив пистолет к груди.
   - Извольте возвратиться в свою комнату, мистер Ши! - приказал он. - Ваша жена вернется после того, как мы уточним некоторые вопросы. Генерал Чан гарантирует, что с ней ничего не случится.
   Дверь закрылась за ним.
   Когда столбняк прошел, Чжилинь бросился к окну. Он успел увидеть, как солдаты уводили ее в темноту. Прежде чем тоже исчезнуть из поля зрения, офицер взглянул вверх, и его глаза встретились с глазами Чжилиня. Офицер поднял руку с пистолетом, будто салютуя им или предупреждая. Затем и он растворился во тьме.
   Чжилинь дрожал как в лихорадке. Сердце болезненно ныло, когда он возвращался в свою комнату, чтобы одеться. И в таком смятенном состоянии был его ум, что он услышал продолжающийся уже минут десять стук в дверь, только когда вернулся в прихожую. Мелькнула мысль, что Май была арестована по ошибке и теперь она вернулась. Он бросился к двери и распахнул ее настежь.
   На пороге стоял Ху Ханмин. Лицо его было бело, как лист мелованной бумаги.
   - Я только что из штаб-квартиры Партии. У дверей солдаты Чана. Всюду аресты. Если кто пытается сопротивляться, его расстреливают на месте. Как видишь, худшие опасения Май сбылись: Чан принялся за чистку Партии, которую он теперь контролирует полностью. - Ху взглянул на Чжилиня. - А где Май? Боюсь, угроза нависла и над ней.
   - Ее увели солдаты. Только что! - Чжилинь схватил своего старшего друга за руку. - Скорее, Ханмин! Мы должны догнать их, пока не поздно!
   Они сбежали вниз по лестнице и выскочили на улицу. Фонарь освещал площадку перед домом, а дальше была тьма. Раздавшийся оттуда голос остановил их:
   - Куда направляетесь, господа?
   Чжилинь узнал голос прежде, чем разглядел его фигуру, вырастающую из темноты. Офицер держал их на мушке своего пистолета.
   - Генерал Чан и тут не ошибся! - с удовлетворением заметил он. Чувствовал он, что Ху Ханмин объявится именно здесь! - Офицер улыбнулся. - И вот он, голубчик! - Последовал отрывистый приказ и появились солдаты. Май была с ними.
   - Отпустите ее! - крикнул Чжилинь. Он сделал шаг вперед, но офицер остановил его, направив на него свой пистолет.
   - Отпустите ее! - как эхо, прозвучал голос Ху. - Отпустите, и я без сопротивления сдамся.
   - Приказ, полученный мной, этого не предусматривает! - заявил офицер, очевидно упиваясь своей властью над этими некогда известными людьми. - Кроме того, меня не очень волнует, будешь ты сопротивляться или нет. - Он повернулся к солдатам. - Держите ее крепче!
   Выполняя его приказ, те схватили Май за кисти рук и развернули ее лицом к офицеру. И тут до Чжилиня дошло, что офицер вовсе не собирается доставлять ее к Чан Кайши. У него были совершенно другие инструкции относительно нее.
   - Что вы делаете! Остановитесь! - крикнул он, бросаясь к ним, но офицер уже выстрелил.
   Май смотрела на него, и не было страха в ее глазах, когда пуля вошла в ее грудь напротив сердца. Чжилиню показалось, что она вздохнула, умирая.
   - Стойте! - крикнул он еще раз, устремляясь вперед. Офицер не сделал никакой попытки остановить его. Лицо его расплылось в садистской ухмылке, и он не заметил, что в последний миг Чжилинь изменил, направление, в котором бежал, и бросился на него. Не помня себя от ярости, Чжилинь вырвал пистолет из рук офицера, запихнул его дуло прямо в ухмыляющийся рот и нажал на курок.
   Звук выстрела резанул по ушам, и руку с пистолетом подбросило отдачей. То, что осталось от офицерского лица, больше напоминало кровавое месиво. Труп завалился на землю, руки и ноги дернулись в последнем рефлекторном движении.
   С подсознательной точностью и экономией движений загнанного в угол зверя Чжилинь повернулся к солдатам, которые спешили на помощь командиру, выпустив руки своей мертвой жертвы, и еще два раза нажал на курок. Он продолжал стрелять, опустошая обойму, даже после того, как они упали на землю.
   А потом он пошел туда, где в пыли лежала Май, и опустился на колени рядом с мертвой женой. Глаза закрыты и почти нет крови.
   Можно было подумать, что она просто спит.
   КНИГА ВТОРАЯ
   У-ВЭЙ24
   ВРЕМЯ НАСТОЯЩЕЕ, ЛЕТО
   ГОНКОНГ - КРЫМ - ПЕКИН - ЦУРУГИ- ТОКИО - ВАШИНГТОН
   Эндрю Сойер проснулся, помня в мельчайших подробностях сон, который ему только что снился. Он сел на кровати, уставившись на свое отражение в большом, засиженном мухами зеркале на противоположной стене. Увидел вытянутое лицо, отцовские - синие, как васильки - глаза. Щеточка безукоризненно подстриженных усов, убеленные сединой редеющие волосы на голове.
   Рассеяно он пригладил их рукой, испещренной бурыми пигментными пятнами. Интересно, подумал он, когда это волосы начали так активно выпадать? Наверно, в то же самое время, когда появилась первая седина в усах - рыжевато-светлых, какими они были у него в лучшие годы... Где они теперь, эти годы?
   Облокотившись рукой на сатиновые простыни, другой он потянулся к фарфоровому кувшину с водой, стоявшему на ночном столике. Налил стакан и с жадностью выпил. Надо позвонить Питеру Ынгу, - подумал он, делая большие глотки. - Питер точно знает надежную сам-ку.
   Сойер поставил стакан, и при этом его взгляд опять упал на пигментные пятнышки на тыльной стороне ладони. Кожа совсем стариковская, подумал он. Как сильно выступают голубоватые вены, как неприятно в них пульсирует кровь, поддерживая жизнь в этом старческом теле.
   Обычно он не слишком задумывался над бренностью человеческого существования. Являясь тай-пэнем фирмы "Сойер и сыновья" утке более сорока лет, он всегда был поглощен делами. Даже смерть его первой жены Мэри во время урагана 1948 года не слишком отвлекла его.
   Теперь, когда ему уже семьдесят, он бы тоже не задумывался о быстротекущем времени, если бы не сны. И не смерть Мики.
   Ему было двадцать восемь, когда Мэри покинула его. Судьба? Может, это и так, но Мики было всего восемнадцать месяцев, когда она умерла... Долгие годы мысль о том, чтобы жениться во второй раз, не приходила ему в голову. Возможно, она бы так и не пришла никогда, если бы не увещевания Питера Ынга, его компрадора25, его главного и незаменимого советника. Питер Ынг считал, что тай-пэню необходимо иметь наследника, которому он мог бы передать бразды правления своей фирмой.
   Но только десять лет назад он повстречал особу, к которой почувствовал интерес. Сьюзан Уэллс была на тридцать лет его моложе, и их свадьба вызвала настоящий скандал в колонии Ее Величества. Он напомнил Сойеру о другом назревающем скандале, от которого его спас тридцать лет назад Ши Чжилинь в Шанхае.
   Из всего его многочисленного семейства внутри фирмы только Питер Ынг был искренне счастлив за него.
   Но женитьба не оказалась счастливой. Год спустя Сьюзан умерла от родов. Родившаяся девочка, которую Сойер назвал Мики, прожила восемнадцать месяцев и тоже угасла, подкошенная целым букетом детских болезней, с которыми она появилась на свет.
   Вот Мики ему сегодня и приснилась.
   Сойер потянулся рукой к телефону и набрал знакомый номер.
   - Извини, что беспокою тебя так рано, Питер, - сказал он в трубку, - но я должен тебя увидеть немедленно. - Немного помолчал, слушая, что тот говорит. Да нет, лучше в офисе. - Затем, рассердившись на себя самого за то, что неприятности заставили его забыть правила приличия, прибавил: - Как Джоселина? Как дети? Хорошо. Значит, через сорок пять минут, да?
   Принял душ, побрился и, облачившись в великолепный льняной с шелковой ниткой легкий костюм цвета кофе с молоком, Сойер покинул свои апартаменты, спустился вниз и погрузился в кондиционированную прохладу своего "Роллса", не обращая внимания на шофера, услужливо распахнувшего перед ним дверцу. Вышел он из машины на Сойер-плэйс, единственной улице Гонконга, названной в честь американца. За углом проходила главная улица, Коннот-роуд, весьма оживленная даже в этот ранний час.
   Сойер посмотрел, запрокинув голову, на здание, занимаемое фирмой "Сойер и сыновья". Налево от него было здание фирмы "Маттиас, Кинг и Компания" - их соперников еще с тех пор, как европейцы начали осваивать Гонконг.
   Поднимаясь по ступенькам из розоватого мрамора к массивным двойным дверям из красного дерева, отделанным бронзой, Сойер подумал о том, как все в жизни меняется. Когда-то в молодости он верил, что бессмертен он сам. Затем, до недавних, ему казалось, что бессмертна одна только его фирма. В свое время он не придал особого значения истерическим воплям по поводу возвращения Гонконга Китаю в 1997 году. И вместе со всеми понес значительные убытки в 1980 году, когда индекс Ханг Сенга упал практически за ночь на сто пунктов. Но, в отличие от многих других тай-пэней, которые продолжали распродавать акции и в последующие дни, Сойер дал своим людям команду покупать. Его дальновидность принесла плоды год спустя, когда боязнь за недвижимость прошла, и индекс Ханг Сенга пополз вверх. Вот тогда и оказалось, что "Сойер и сыновья" является главным держателем акций дюжины новых предприятий, начинающих преуспевать после годичного штопора, в который экономика колонии вошла после того скандального заявления китайского руководства.
   Лично Сойер считал, что все это говорится так, для сотрясения воздуха. Китайцам надо заботиться о том, чтобы поднять свой престиж, и они, как истинные азиаты, делают это, мстительно мечтая, чтобы английская королева поклонилась им в ножки. Все это хорошо и чудесно - на словах. Но на деле все значительно сложнее. Коммунисты отлично понимают, что способны управлять сложнейшим механизмом Гонконгского бизнеса не лучше, чем ходить по поверхности луны. Если этот механизм сломается, то китайская казна понесет чудовищные убытки. О китайских коммунистах можно говорить что угодно, но они явно не дураки.
   И Сойер оказался прав. Новое заявление правительства о том, что колонии предоставляется пятьдесят лет переходного периода, в который все останется неизменным, не было для него сюрпризом. Тем не менее, нервозность в колонии после второго заявления нисколько не уменьшилась, как можно было ожидать, а даже увеличилась.
   В душе многие бизнесмены не верили коммунистам, не доверяли их словам. Даже подписанные официально соглашения ничего не меняют, считали они. Кто остановит Китайскую Армию, если она, в нарушение соглашения о пятидесятилетнем переходном периоде, войдет в Гонконг в ночь на 1-е января 1997 года?
   Но некоторые все же несколько успокоились, получив эту отсрочку. Однако в этом тоже было мало хорошего, потому что они успокоились только потому, что лично их мало тревожило, что станет с колонией через пятьдесят лет. Сойер понимал, что это ненадежное спокойствие. Корни процветания Гонконга уходили в семейные торговые предприятия, предполагающие преемственность и прирост благосостояния с каждым следующим поколением.
   Так что, по большому счету, эта пятидесятилетняя подачка не уменьшила опасений за будущее Гонконга.
   Если слухи о том, что Маттиас и Кинг выводят свой капитал из Гонконга, подтвердятся, тогда поможет Бог всем нам, - подумал Сойер, - включая и коммунистов. Закрытие старейших и самых уважаемых тайпэньских домов может оказаться смертельным ударом по доверию инвесторов.
   Войдя в свой офис, занимавший почти половину верхнего этажа здания, Сойер сразу же направился к внутренней двери, ведущей в его, как он выражался, "берлогу". Одна из стен его кабинета представляла собой сплошное окно десяти футов высотой, обращенное на север.
   Сквозь его толстое стекло был виден весь Цзюлун в серой утренней дымке. От пристани Виктории отваливал "Звездный паром". Вот он уже поравнялся со старой башней с часами наверху - там когда-то был вокзал.
   Сойер повернулся, услышав звук шагов в передней. В следующую минуту в комнату вошел Питер Ынг. Это был маленький, одетый с иголочки китаец с широким лицом уроженца Кантона и умными глазами, которые все замечали. Как обычно, на нем был темно-серый легкий костюм и лакированные туфли.
   - Доброе утро, тай-пэнь. - произнес он высоким, распевным голосом. - Я принес наш завтрак.
   - Доброе утро, Питер. Спасибо.
   Ынг поставил на стол два пластиковых корытца с рисом, приправой и кусочками нежного мяса. Они сели друг против друга и, ловко орудуя пластиковыми палочками для еды, принялись за завтрак. Чай пили тоже из пластиковых чашек. Такой уж у них был ритуал: приходя в офис в такую рань в связи с каким-либо кризисом, необходимо прежде всего подкрепиться. Это настраивает мысли на спокойный и несуетливый лад. А спокойные и несуетливые мысли - лучший способ борьбы с кризисом.
   - Плохие новости, тай-пэнь, - сказал Питер Ынг, отодвигая в сторону пустое корытце. Китайцы не любят говорить о делах, когда едят. - Я слышал, сегодня Маттиас и Кинг объявят о том, что перебираются на Бермуды.
   Сойер закрыл глаза. Он сидел не шевелясь, прокручивая в уме разнообразные возможности, открывающиеся перед ним в связи с этим.
   - Индекс Ханг Сенга уже в понедельник начнет пикировать, это абсолютно точно! - продолжал Ынг. - Вопрос только, насколько сильно он упадет, и сможем ли мы вообще продавать акции в этот день.
   Сойера открыл глаза.
   - Никаких распродаж, Питер. Никаких. Мы - плоть от плоти колонии. Маттиас и Кинг всегда были паникерами. Никогда бы не поверил, что они могут так далеко зайти, но факт налицо. Может, как подданные Ее Величества, они и получат значительную скидку на налоги в Бермудах и таким образом что-то выгадают. Но в остальном, мой Бог! Ты только подумай, какие возможности открываются перед нами, когда Маттиас и Кинг уберутся из Гонконга! "Сойер и сыновья" будет крупнейшим и самым уважаемым из тайпэньских домов в Гонконге!
   - Но они говорят, что этот шаг ни в коей мере не отразится на масштабе торговли, которую они ведут здесь, - возразил Ынг.
   - Пустые слова ради спасения лица, - холодно заявил Сойер. - Мы с тобой, как и всякий другой предприниматель, знаем, что отныне здесь у них уже не будет таких возможностей для бизнеса. Как только они снимутся с места, они сразу же станут здесь чужаками. Самые выгодные проекты будут закрыты для них.
   - Но здесь есть еще и китайские торговые формы, которые могут конкурировать с нами, - напомнил Ынг.
   - Т.И. Чун и Цунь Три Клятвы развернулись весьма широко и по части перевозок, и по части складирования.
   "Тихоокеанский союз пяти звезд" скупил многие совместные предприятия здесь и на Новых Территориях.
   - Могу тебе сказать по секрету, что неустойчивый рынок очень сильно повредит Цуню. У него последнее время появились финансовые затруднения. После того, как он вместе с "Маттиас и Кинг" влез в Камсангский атомный проект в Китае. Их уход может поставить его в опасное положение.
   - Не только его, но и китайское руководство, - сказал Ынг, - если Ханг Сенг начнет падать в понедельник.
   - Еще бы! В этом не может быть никаких сомнений. И следует быть готовыми воспользоваться этим в своих целях. В частности, война между Т.И. Чуном и Цунем Три Клятвы - тоже в наших интересах. Всякая война высасывает ресурсы у всех ее участников.
   - А Пак Ханмин?
   - Совместное предприятие Цуня? Да. Через Пак Ханмин и Камсангский проект Цунь пытается пустить корни в том регионе. Причем только проект камсангского уровня может помочь ему это сделать. - Глаза Сойера блеснули. - Тут мы, пожалуй, имеем дело с ахиллесовой пятой нашего главного конкурента.
   - И вы думаете, что Чуна и Блустоуна осенила та же идея?
   Сойер закончил свой завтрак.
   - Поживем - увидим, - сказал он.
   Питер Ынг начал собирать со стола остатки Трапезы.
   - До чего же глупы эти коммунисты, что проявляют нерешительность! Эта пятидесятилетняя отсрочка ничего не решает. И уж, конечно, она не поможет им сохранить собственность в неприкосновенности.
   - Я думаю, - сказал Сойер, - они просто не имеют четкой идеи, как им вести себя в сложившейся ситуации. Она нова сама по себе, и коммунистический Китай исторически не умеет вести себя в новой ситуации. Посылать войска или не посылать? Вмешиваться в управление колонией после 1997 года или не вмешиваться? Национализировать всю промышленность или не всю? Пока они, очевидно, не имеют ответов на эти вопросы. Но в конце концов они у них будут. Китайцы - великие прагматики. Им не нужны новые земли, у них нет опыта в бизнесе, у них большие трудности в общении с остальным миром. Так что они нуждаются в нас - во всяком случае, пока - в качестве посредников, которые будут делать за них их работу. Это лучший способ "спасти лицо", как они выражаются... Пусть англичане отзовут своего губернатора отсюда. Это не важно. Губернаторы уже давно лишились всякой власти. Так или иначе, она и сейчас - у китайцев. Но Гонконг - единственный реальный канал, по которому Китай может общаться с Западом, получая от него материальные средства и технологию.
   - Да, что ни говори, а решение "Маттиаса и Кинга" - это поражение китайской политики, - глубокомысленно изрек Питер Ынг
   - Верно. И для нас важно постараться использовать ситуацию так, чтобы их поражение обернулось нашим триумфом, - подытожил Сойер.
   Какое-то время они оба молчали, прислушиваясь к звукам просыпающегося офиса: приглушенно звонили телефоны, раздавались голоса служащих, открывались и закрывались двери, по коридору цокали женские каблучки.
   - Тай-пэнь?
   Глаза Сойера опять закрылись.
   - Да, Питер?
   - О чем вы хотели поговорить со мной?
   Сойер вздохнул.
   - О Мики.
   - О Мики?
   - Сегодня она приходила ко мне во сне. В царстве духов она повстречала кого-то, и теперь хочет за него выйти замуж.
   Хотя она умерла ребенком, но духи не имеют возраста. Китайцы верят, что духи, как и живые люди, могут страдать от одиночества, мечтать о счастье, стремиться к цельности. Вот что имел в виду Сойер.
   - Но это просто прекрасно, тай-пэнь, - сказал Ынг, всем телом подаваясь вперед для убедительности.
   Сны такого рода весьма часты у китайцев, потерявших своих детей. Ынг подумал, что это очень интересно, что тай-пэню снятся такие сны, но вряд ли это так уж удивительно. Хотя чужеземцы вообще-то не могут входить в контакт с духами, но Сойер, конечно, врос в китайскую культуру.
   - Теперь ее дух обретет счастье. Она сказала, за кого хочет выйти?
   - Вот его имя, - ответил Сойер, пододвинув через стол листок бумаги. Надо пригласить сам-ку, чтобы она узнала адрес этого человека и устроила все, что надо для свадьбы духов.
   - Это очень благоприятный знак, тай-пэнь, - сказал Ынг, беря листок. - Я знаю подходящую сам-ку. Не исключено, что к ней уже обращались родственники того покойника насчет Мики. Сны такого рода обычно одновременно посещают обе семьи. - Он поднялся из-за стола. - Я ей позвоню немедленно.
   Оставшись в одиночестве, Сойер опустил обе руки на полированную крышку стола. Когда он их поднял, на столе остались отпечатки его ладоней, быстро исчезающие. Как Мики.
   Сэй Ан, его секретарша, стояла в дверях. Очевидно, она только что зашла.
   - Тай-пэнь, вам что-нибудь нужно?
   Эндрю Сойер медленно покачал головой.
   На даче было так тихо, что она слышала воду и ветер. Уже довольно поздно, но все еще светло - ее любимые часы в летнее время. Каркнула пролетающая ворона, и ее хриплое карканье раскатилось по вечернему небу, как гром.
   Даниэла спустилась в погреб и, вынув пару кирпичей из стены, достала записную книжку из потайного места. В таких вот местах в послереволюционные годы в России хранились иконы. Мать ее была верующей, но скрывала это даже от мужа. И сейчас Даниэла сделала точно то же, что на ее глазах не раз проделывала мать, хотя извлекла она из тайника не икону, а другой, но не менее ценный для нее предмет.
   И опасность ее действий была сродни той, которой подвергалась мать, пряча от отца икону. Ей было приятно осознавать, что она скрывает от мужа нечто сокровенное. Символ внутренней свободы. Вот и Даниэла поступала так же в отношении Карпова.
   Она присела за грубо сколоченный столик и, положив перед собой текст и шифр, принялась за работу. Металлический абажур настольной лампы отбрасывал на нее сноп яркого света.
   Работа шла быстро и четко, потому что шифр был придуман ею самой. Секретная работа требует особенной четкости. Снова Даниэла вспомнила о своей матери, тайно работавшей на Русскую православную церковь и приобщившую к этому и дочь. Общая тайна сблизила их, как двух заговорщиков.
   Посещения церкви были для Даниэлы праздником духа, по эмоциональному заряду сравнимым с оперным представлением. Хотя она не стала религиозной в полном смысле этого слова, но уважением к религии прониклась. Даже в этом юном возрасте она почувствовала вечность и непреходящую ценность идей, проповедуемых церковью. Феодализм ушел, капитализм уходит. Возможно, и социализм уйдет. Но Бог - он вечен.
   Матери не надо было говорить ей об этом. Эти мысли были ее собственным маленьким открытием. Позднее она еще более укрепилась в убеждении, что все политические системы временны, ибо являются продуктом деятельности человека.
   Закончив дешифровку, она закрыла записную книжку и положила ее на место, заботливо прикрыв кирпичами. Затем вернулась к столу и задумалась над последним донесением Медеи.
   "Медея" - так назывался проект, существовавший уже более трех лет. Главным исполнителем его был человек, которого завербовала сама Даниэла. Столкнулась она с ним случайно, занимаясь другим, более прозаическим проектом. Тот проект был благополучно завершен. Но в процессе работы Даниэла собрала сведения о всех людях, которых он так или иначе касался. Один из таких людей был Чжан Хуа, высокопоставленный чиновник в китайском коммунистическом руководстве. Как оказалось, его младший брат жил в Гонконге. Даниэла приказала установить за ним слежку и скоро получила подробную картину взаимоотношений в семействе Чжан Хуа.
   Собрав эту информацию, она бросила пробный шар. Чжан Хуа отказался от сотрудничества, чему она, впрочем, не удивилась. Но когда Даниэла организовала задержание жены его брата и воздействовала на чиновника с этого фланга, он через сорок восемь часов капитулировал.
   Даниэла не отпустила заложницу, пока не удостоверилась, что первая информация, переданная ей ее новым агентом, соответствует истине. В течение трех следующих месяцев Чжан Хуа передал ей еще три донесения. Все они содержали важную информацию, впоследствии полностью подтвердившуюся.
   Первое время Даниэла чувствовала сильное искушение сообщить о своем триумфе Карпову и получить за это медаль. Но потом заколебалась. И чем больше она думала, тем большую чувствовала уверенность, что может одновременно и отличиться, и сохранить собственный канал в Пекине. Когда переданные Медеей образцы были доставлены ей, она сама тщательно все проверила, сделала пробы воды. И когда ее люди арестовали трех инженеров, которые, как оказалось, работали на китайцев, Карпов захотел немедленно узнать, откуда она получила эти сведения. И тогда она сказала полуправду, что, мол, были кое-какие подозрения, да еще кое-что просочилось по ее обычным каналам. Все это звучало весьма убедительно.
   Она получила медаль и сохранила Медею для себя. Теперь, читая последнее донесение, она радовалась, что так поступила. В донесении говорилось, что внутри китайского руководства идет ожесточенная борьба по вопросу о Гонконге. С самого начала сформировалось два лагеря. С одной стороны, сторонники жесткого курса желали бы вернуть полный контроль над колонией Ее Величества уже в 1997 году. Они говорят, что, мол, стыдно терпеть такое положение, при котором иностранцы управляются столь успешно с исконной китайской территорией, "гнусным образом отторгнутой в 1842 году". И, мол, дело чести Китая доказать, что коммунисты с этим прекрасно и сами справятся, что Китай может занять место среди других великих держав в сфере бизнеса, начав с управления Гонконгом.