Ван Ластбадер Эрик. Отмели Ночи

   — Зачем ты пришел в город за стенами? — спросил он у Ронина. — Ты часом не новый закупщик?
   В облаке сладкого дыма появился еще один воин. Вынув трубку изо рта, он изучил Ронина пристальным взглядом из-под тяжелых век.
   — Нет, я хочу, получить аудиенцию в Муниципальном Совете.
   Плосколицый захохотал и удалился.
   — Они не примут тебя, — сказал второй, посасывая трубку.
   — Почему? У меня очень важное дело.
   Выпустив струйку дыма, человек лениво повернулся и указал трубкой на тихие улицы города за стенами, окаймленные густыми рядами деревьев. Большие, величественные дома с плоскими крышами, террасами и ухоженными лужайками.
   — Здесь живут жирные хонги, владельцы факторий, и холеные чиновники Шаангсея. Живут и накапливают деньгу, вдали от людских глаз и в относительной безопасности — за отдельную плату.
   — В безопасности от кого?
   Черные немигающие глаза оглядели Ронина с головы до ног.
   — От Шаангсея.
   Воин попытался затянуться, но трубка потухла. Он выбил ее о стену и принялся заново набивать табаком из кисета, который достал из кармана своей стеганой куртки.
   — Никто не бывает в Муниципальном Совете, дружище. — Глаза у него неестественно блестели. — Никто.
   Дождь так и шел. Мрачновато блестели скользкие мокрые мостовые. Деревья шумели на ветру, а где-то сладкозвучно пела птица, затерявшись среди коричневых ветвей и зеленых листьев.
   — Где здание Совета?
   Человек с темными глазами вздохнул.
   — По этой улице налево. Второй поворот.
   Он спрятался под навес.

* * *

   Эхо от мраморных стен. Тихие вздохи. Непрекращающийся шепот. Негромкий стук каблуков.
   Холодный зал без колонн, без каких-либо украшений. Из обстановки — только низкие, широкие скамьи без спинок из того же розового с черным мрамора.
   Он шел через зал, и его шаги отдавались эхом.
   Он прошел мимо безмолвных посетителей, сгорбившихся на скамьях. Что-то в них было странное: они производили впечатление людей, которые просидели здесь так долго, что уже забыли о цели своего прихода. Но они все еще ждали чего-то, хотя надежда дождаться давно улетучилась.
   Мраморный стол, закругленный по углам и массивный, служил надежным щитом для сидевшей за ним женщины. Хотя у нее были такие же черные волосы и миндалевидные глаза, как и у большинства жителей Шаангсея, ее лицу не хватало тонкости, а выступающие скулы говорили о том, что в ее жилах течет нездешняя кровь. Она прекрасно осознавала, что ее светлые глаза и квадратный подбородок производят впечатление силы, и манера говорить у нее была соответствующей.
   — Слушаю вас, господин. Прошу изложить ваше дело.
   Перед ней лежал длинный список имен, и сейчас она вычеркивала пером третье имя сверху.
   — Я хочу получить аудиенцию в Муниципальном Совете Шаангсея.
   Перо опустилось в чернильницу.
   — По какому вопросу?
   Скрип пера.
   — По вопросу чрезвычайной важности.
   Женщина подняла глаза.
   — Неужели? — Она мило улыбнулась, показав белые зубки. — Боюсь, у вас ничего не получится.
   — Я уверен, что как только Совет меня выслушает...
   — Простите, но вы, кажется, не понимаете.
   На ней был простой, без затей, зеленый с золотом жакет в обтяжку, подчеркивавший ее выступающие груди и узкую талию. В целом все это выглядело весьма аппетитно. Ронин также заметил, что ногти у нее выкрашены в сапфировый цвет.
   — Необходимо предварительно записаться, иначе никто вас не примет.
   Она помахала списком.
   — Это может занять много дней.
   — Не думаю, что вы способны оценить всю серьезность положения, — сказал Ронин, уже начинающий чувствовать себя довольно глупо.
   Женщина вздохнула и поджала губки.
   — Видите ли, господин, все, кто желает попасть на прием в Совет, приходят сюда по делам чрезвычайной важности.
   — Но...
   — Господин, вы находитесь в Муниципалитете Шаангсея, резиденции правительства не только этого города, но и прилегающей к нему территории. Поддержание жизнеобеспечения такого обширного района — задача сложная и отнимающая много времени. Вы можете это понять?
   Она подалась вперед, лицо у нее сделалось непреклонным. Выбившаяся из прически прядь волос упала ей на щеку.
   — Если вы не понимаете, я вам скажу, что город должен кормить и обеспечить жильем не только своих многочисленных жителей, но и многие окрестные общины. Плюс к тому мы обязаны заботиться о беженцах, которые постоянно поступают к нам с севера.
   Она почти вызывающе повела плечами. Этот жест был рассчитан на двойной эффект. Она свое дело знает, подумал Ронин.
   — Через порт Шаангсея, уважаемый, проходит основная часть сырья для обеспечения многих потребностей континента людей. В наше нелегкое время все силы уходят на поддержание жизни в этом городе.
   Она подняла руку, блеснувшую синими ногтями, и поправила выбившуюся прядь.
   — Теперь вы и сами видите, можем ли мы беспокоить Совет по поводу и без повода. Если каждый, кто приходит сюда, добьется немедленного приема, я даже не представляю, как город вообще сможет существовать.
   Она вздохнула и откинулась на спинку кресла. Вероятно, по замыслу высоких начальников, вид ее выпирающих грудей должен был служить безыскусным утешением для разочарованных посетителей.
   Наклонившись над столом, Ронин заглянул ей в глаза.
   — Я должен встретиться с Советом сегодня. Сейчас.
   Он не ждал, что она испугается. Она и не испугалась, а только щелкнула пальцами с сапфировыми ногтями. Тут же появились двое охранников с топорами и кривыми кинжалами.
   — Вы мне позволите занести ваше имя в список? — учтиво осведомилась она, глядя на него смеющимися глазами.
   — Хорошо, — согласился Ронин и назвал свое имя.
   — Вот так, — сказала она, записывая.
   Потом женщина снова откинулась назад и показала Ронину розовый язычок.
   — Так оно более благоразумно.

* * *

   Дождь усилился. Они сидели на корточках вокруг маленького костерка под навесом крыши. Язычки пламени вспыхивали и искрились. Когда Ронин подошел, они как раз разливали рисовое вино. Темноглазый посмотрел на него сквозь дым своей трубки; остальные не обратили на него внимания.
   Ронин без приглашения шагнул под навес и стряхнул воду с плаща.
   — В Совете меня не приняли.
   — Да, — сказал человек с трубкой, — чего и следовало ожидать.
   Он пожал плечами.
   — Прискорбно, но что поделаешь?
   Ронин присел рядом с ним. Вина ему никто не предложил.
   — Но мне все-таки надо пробраться туда, — сказал он.
   Плосколицый окинул его мрачным взглядом.
   — Вышвырни его. Тунг, — обратился он к темноглазому. — Чего на него время тратить?
   — Потому что он не из Шаангсея? — поинтересовался Тунг. — Потому что он не цивилизован?
   Он повернулся к Ронину:
   — А что я за это буду иметь?
   Плосколицый понимающе хмыкнул.
   Ронин снял с пояса кошелек и встряхнул его, ответив звоном монет.
   Разглядев кошелек. Тунг скривил губы.
   — М-м-м, боюсь, маловато будет. — Лицо его сделалась грустным. — Маловато.
   — Тогда чего же вы хотите?
   — А что у тебя есть еще?
   Ронин пристально посмотрел на него.
   — Ничего.
   — Весьма прискорбно.
   Он затянулся и лениво выпустил дым, смешавшийся с влажным воздухом, в котором образовался прозрачный узор, таинственный иероглиф.
   — Обожди. Кое-что, кажется, есть. — Ронин запустил пальцы в сапог. — Цепочка серебряная пойдет?
   Он вытащил цепочку, взятую у убитого, и подал ее Тунгу. Серебро тускло блеснуло в рассеянном свете.
   Дождь барабанил по навесу крыши, заставляя листья на деревьях приплясывать в такт этой влажной дроби. Тунг сидел неподвижно, разглядывая и вертя в руках серебряный медальон. Серебро сверкнуло оранжевым отблеском, когда на него попал отсвет костра. Тунг медленно отложил трубку.
   — Где ты это взял? — тихо спросил он.
   — Что?
   Короткая вспышка в темноте.
   — Говори.
   Черная кровь. Кривое лезвие, блеснувшее серебром, в темном переулке.
   — Я жду ответа.
   Голос сделался суровым и скрипучим. Все как один повернулись к ним. Плосколицый поднялся.
   До Ронина наконец дошло. Он встал, глядя на топор с полукруглым лезвием на боку у Тунга. Зеленые.
   Увидев серебряный медальон, плосколицый потянулся к рукоятке топора. Тунг уже вскочил на ноги. Остальные насторожились, побросали чашки и трубки и начали приближаться к нему.
   Ронин отступил назад, проклиная свою глупость. Там, в переулке, были зеленые.
   Между Ронином и открытой решеткой, за которой виднелся заветный Шаангсей, стоял Тунг. Он вцепился в цепочку и выхватил топор. Зеленые стали сходиться, беря Ронина в кольцо.
   — Убейте его, — распорядился плосколицый.

* * *

   Он затаился в зарослях; он дышал тяжело, хватая воздух пересохшим ртом. Он прислушивался, стараясь не пропустить тех звуков, которых давно уже ждал, но слышал лишь шорох падающих намокших листьев. Неба почти не видно. Его поливает дождем, вода стекает по его лицу. Он моргнул, провел ладонью по лбу и глазам. И тут он услышал те звуки.
   Его спасла правая рука. Он выбросил ее вперед и вверх, чтобы остановить смертоносный удар топором. Они думали, что он воспользуется мечом и будет отступать, держа оборону. Он не сделал ни того ни другого. Очертя голову Ронин ринулся на Тунга, поднял руку и отбил топор в сторону, одновременно врезавшись в корпус воина. Тунг, застигнутый врасплох, отлетел к стене. Путь к отступлению был свободен.
   Ронин вырвался за ворота и побежал под дождем, петляя на ходу. Он ни на мгновение не забывал о топорах у себя за спиной — ими можно не только рубить, их можно еще и метать.
   Позади загрохотали тяжелые сапоги. Он услышал крик плосколицего, а чуть подальше — голос Тунга, на удивление спокойный и отстраненный.
   Ронин уже различал звук дыхания за спиной: плосколицый догонял его, потому что бежал по прямой. Ему не надо было метаться из стороны в сторону.
   Ронин обернулся, остановился и выхватил меч. Плосколицый был быстрым и ловким, но его злость могла сыграть на руку Ронину. Он первым сделал выпад, но поскользнулся на мокрой мостовой. Идиот!
   Ухмыльнувшись, плосколицый увернулся, и его топор мелькнул среди струй дождя. Ронин ушел от прямого удара, но топор все-таки зацепил его. Руку пронзила жгучая боль. Не обращать внимания. Он повел свой клинок в обратную сторону, и зеленый, непривычный к обоюдоострому оружию, не успел вовремя отреагировать. Меч Ронина вошел ему в подмышку. Плосколицый вскрикнул. Топор выпал из его дрожащих пальцев. Его разинутый рот наполнялся водой. Ронин крутанул рукоять, чтобы освободить клинок, и рука у зеленого отвалилась. Он завопил и сложился пополам, словно тряпичная кукла. Но остальные уже приближались, и Ронин что есть сил припустил вниз по улице Королевского Ножа.
   Сквозь шум дождя он услыхал грохот сапог и отдающиеся эхом крики. Он прижался к земле. Ветер донес до него перекликающиеся голоса, злобные выкрики. Ронин рискнул пошевелиться, чтобы посмотреть, что там происходит. Зеленые под предводительством Тунга рассыпались цепью. Один из них шел прямо на него.
   В конце концов его спасла повозка, вывернувшая из тупика на улицу Королевского Ножа. Ронин чуть не сбил ее владельца, но все же сумел проскочить. Теперь повозка оказалась прямо на пути у его преследователей. Это была секундная заминка, но Ронин сумел ею воспользоваться. За следующим поворотом начинались ряды домов и обширные заросли, в которых он сразу же и затерялся.
   Он неподвижно засел в укрытии из деревьев и высоких папоротников. Дождь капал на листья, качавшиеся у него перед глазами, и стекал по ним тонкими струйками. В ветках над головой трепыхалась птица. Что-то хрустнуло. Совсем близко, и Ронин ощутил присутствие кого-то, отделенного лишь ненадежной завесой зелени. Он затаил дыхание. А если... Нет, ветки внизу закачались и начали раздвигаться. Выбора не оставалось. Он бесшумно положил меч на землю и отвернулся от его зеркальной поверхности, на которой влага размыла его отражение.
   А буквально через несколько мгновений Ронин сдавил предплечьем гортань зеленого. Глаза у бедняги закатились, лицо побледнело, и он беззвучно рухнул наземь. Ронин припал к земле, вслушался. Тихо. Только шум дождя. Затащив зеленого в самую гущу зарослей, он вернулся туда, где оставил меч. Вытерев меч и вложив его в ножны, Ронин снова присел за зеленым укрытием и оставался там до тех пор, пока не убедился, что преследователи вернулись к воротам.
   К тому времени, когда Ронин снова оказался среди шаангсейских лавок на шумной равнине нижней части города, дождь уже перестал. Он протискивался сквозь грязную толчею. Левая рука промокла от крови, боль донимала его, хотя он и пытался не давать воли слабости.
   Он миновал большую группу людей в широких соломенных шляпах, разорванных и помятых. Все они были босыми. Все тащили мешки и наскоро завязанные узелки. Угрюмые воины вели их в какое-то здание дальше по улице.
   — Беженцы, — ответил один из солдат на вопрос Ронина. — Бегут подальше от боевых действий на севере.
   — Там стало хуже?
   — Сомневаюсь, что может быть хуже, — вздохнул воин. — Сюда, — резко крикнул он нескольким отставшим беженцам, пошатывающимся от изнеможения. Один из них, хрупкого сложения, рухнул в зловонную лужу. Никто не обратил на него внимания.
   Ронин подошел к неподвижному телу.
   — Ему уже ничем не поможешь, — заметил воин.
   Ронин опустился на колени и перевернул тело, смахнув черную жижу с изможденного лица. Оказалось, что это женщина, молодая и все еще красивая, несмотря на следы голодания. Ронин откинул назад ее широкополую шляпу и нащупал артерию на шее. Потом он раскрыл ей рот и выдохнул туда воздух, медленно и глубоко.
   Воин околачивался тут же, рядом. Большинство беженцев уже загнали в дом.
   — Брось ты это, — сказал он, откусывая большой кусок от какой-то коричневой палочки. — Она готова.
   — Нет, — возразил Ронин. — В ней еще теплится жизнь.
   Воин расхохотался. Его смех звучал мрачно и зловеще.
   — Она гроша ломаного не стоит. — Воин отхаркнул и сплюнул. — Если тебе хватает монет на баб. И все же вид у нее довольно...
   Но Ронин уже поднялся и повернулся к нему, держа руку на рукояти меча. Губы у него были стиснуты, мышцы напряжены. Он смотрел воину прямо в глаза. Он что-то сказал, и голос его был похож на свист летящего стального клинка.
   Наступила пауза, во время которой воин прикидывал свои шансы. Он оглянулся в поисках товарищей, но рядом не было никого.
   — Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Делай что хочешь. Не моя это забота. Пускай зеленые этим займутся.
   Он повернулся и пошел к дому, в который зашли беженцы.
   Женщина дышала, но глаза ее по-прежнему были закрыты. Она явно была серьезно больна или ранена, а может, и то и другое. Ронин не мог оставить ее здесь, а раз уж он все равно направлялся к аптекарю, он осторожно взвалил щуплое тело на плечо и растворился в суетливых людских потоках.

* * *

   Огромный кувшин так и висел на скрипучих цепях, отливающих тусклым металлическим блеском в угасающем свете дня. Ему показалось, что слой пыли в аптеке стал еще толще, как будто он не был здесь целое столетие, а ведь он заходил сюда только вчера.
   — Ага, — воскликнул старик, не особенно удивившись. — Значит, вы все-таки пошли по переулку.
   Когда он открывал рот, его длинные усы смешно трепыхались.
   Ронин прошел к табурету и опустил на него женщину. Аптекарь вышел из-за прилавка. На нем был желтый шелковый халат с широкими рукавами, а странные башмаки у него на ногах напоминали деревянные колодки. Взглянув на Ронина, он перевел взгляд на обмякшее тело.
   — Она не из Шаангсея...
   — Да, я вижу, — откликнулся старик, искусно работая пальцами.
   — Она с севера, так мне сказал один воин. Бежала из зоны боевых действий.
   Старик покачивал головой из стороны в сторону. Дотронувшись до ее лица, он вернулся за прилавок, извлек из-под стойки пакетики с какими-то порошками — красным, серым и золотистым — и растворил их в молочной жидкости. Полученное снадобье он придвинул к Ронину.
   — Заставьте ее это выпить. Вы возьмете ее с собой?
   — Да, я не могу ее бросить. Думаю, в Тенчо о ней позаботятся.
   В глазах аптекаря промелькнуло какое-то непонятное выражение. Он кивнул.
   Ронин прижал основание челюсти, и рот у женщины открылся. Она все еще не пришла в себя. Просунув руку ей под затылок, он приподнял ее голову и стал вливать ей в рот густую жидкость, половина которой растеклась по шее. Ему пришлось прижать ей язык, чтобы она не захлебнулась, но он все же сумел влить в нее немалое количество снадобья.
   Аптекарь вернулся из затхлых недр лавки и принялся обрабатывать рану на руке у Ронина. Он наложил квадратный тампон, пропитанный мазью, и перевязал руку белой тканью. Повязку он полил прозрачной жидкостью, мгновенно впитавшуюся в ткань, а потом и в рану. На мгновение Ронин почувствовал острейшую боль, но она почти сразу прошла.
   Теперь самое время, подумал он.
   — Расскажите мне о корне.
   Аптекарь еще раз полил повязку и вытер остатки жидкости.
   — Говорят, его нашел один воин. — Голос у старика был сухим и пыльным, словно ветер веков. — Величайший воин народа, давно уже не существующего. Воин выехал поразвлечься, потому что ему было скучно. Так велико было его мастерство, что никто не мог выстоять против него, и потому не удавалось ему обрести того, чего желал он превыше всего, — победить в поединке могучего противника.
   Аптекарь перебинтовал плечо Ронина сухой повязкой.
   — С наступлением вечера, — продолжал он, — воин выбрался на просеку в дремучем лесу. Корень он заметил сразу. Ничто не росло рядом с ним, да и бледная луна, уже блиставшая в небесах, хорошо освещала его. Когда же воин спешился, он увидел растрескавшиеся и выветренные каменные плиты, врытые в землю, как если бы там было древнее место погребения. Но все письмена на камнях давным-давно стерлись от времени, и нельзя было определить, люди какого народа и племени хоронили здесь своих мертвецов.
   В лавке взвихрилась пыль, словно откуда-то снизу повеяло ветром.
   — Воин приблизился к корню и извлек его из земли. Неожиданно он ощутил сильный голод и, отрезав кусочек корня, съел его.
   Аптекарь убирал оставшиеся пакеты. Ронин смотрел на него как завороженный.
   — И тогда, как гласит предание, воин стал больше, чем человек.
   — Богом?
   — Возможно. — Аптекарь пожал плечами. — Если вам так больше нравится. Это всего лишь легенда.
   — Не очень веселая, как вы говорили.
   — Да, это правда.
   Старик моргнул. Глаза его показались Ронину огромными.
   — Воин действительно стал чем-то большим, чем человек, но при этом он превратился в угрозу старым законам, потому что теперь уже никто в мире не смог бы выстоять против него. И тогда против него выпущен был самый страшный противник. Дольмен.
   У Ронина закружилась голова. На мгновение ему показалось, что выложенный плиткой пол аптеки превратился в реку. Он сделал усилие, чтобы восстановить дыхание. Откуда-то эхом прокатился смех.
   — А что такое Дольмен? — Собственный голос казался Ронину чужим и далеким.
   — Древнейший из древних, — тихо ответил аптекарь. — Воплощение всех первобытных страхов. Кошмары ребенка, который боится темноты и остается во тьме один. Жуткие видения, выпущенные на волю, воплощенные в теле и получившие осязаемость.
   Сухой ветер пронесся в глубинах его естества. Ронин невольно поежился.
   — Разве такое возможно?
   Лишь шепот среди вековой пыли.
   — Это чудовищная тварь.
   — Откуда она?
   — Быть может, из корня?
   — А откуда тогда корень?
   — То неведомо даже богам...

* * *

   — Она хочет видеть тебя.
   — Хорошо, значит, вернулась.
   — Она просила тебе передать, чтобы ты подождал ее.
   Он рассматривал Мацу в коричневатом свете. Узкое лицо — точеное и совершенное, точно работа мастера-ваятеля. Небольшой рот с широкими губами, огромные черные глаза, нежные, словно бархатный сумрак на морском берегу. На ней — светло-голубой халат с вышитыми на нем коричневыми цикадами. Его украшает золотая кайма и такой же пояс. Он подумал...
   — Подожди ее здесь, пожалуйста, — сказала она, потупившись.
   — Ты останешься со мной на ночь?
   — Я не могу, — прошептала она.
   Он попытался заглянуть ей в глаза.
   — Юнь принесет тебе вина. — Она отвесила ему церемонный поклон.
   — Что с тобой, Мацу?
   Она пошла от него через зал, залитый коричневатым светом, мимо жужжания разговоров, мимо пышных шелков, мимо изящных фигур, мимо совершенных лиц.
   Эти люди так и останутся для меня загадкой, подумал он.
   Он нашел свободное кресло и устало присел. Почти сразу же появилась маленькая Юнь в розовом стеганом жакете. Она принесла лакированный поднос, на котором стоял кувшин с вином и чашки. Присев на корточки рядом с ним, она налила вино и подала ему чашку.
   Как только он начал пить, она тихонько исчезла. Ронин смаковал растекавшееся в горле тепло. Пряный вкус вина напомнил ему, что за весь день он ни разу не поел по-настоящему.

* * *

   Аптекарь, закончив с рукой Ронина, снова принялся возиться с женщиной. Ронин вынул меч, отвернул рукоять, извлек свиток дор-Сефрита и в который уже раз изучил его покрытую загадочными письменами поверхность.
   Его отвлек тихий возглас. Старик, похоже, обнаружил рану на теле женщины. Он закрепил повязку на внутренней поверхности ее бедра.
   — Не меняйте повязки, даже если она загрязнится. Под ней — лекарство.
   Тут аптекарь увидел свиток в руках у Ронина и замотал головой.
   — Вы знаете, что это?
   Старик отвел взгляд.
   — В этом деле я не смогу вам помочь.
   — Вы даже не посмотрели. — Ронин протянул ему свиток.
   — Не имеет значения.
   Глаза у Ронина сверкнули.
   — Имеет, холод вас побери! Вы — единственный из всех, кого я встречал в Шаангсее, знаете о Дольмене. А раз вам известно о его существовании, вы должны знать и о том, что он снова выходит в мир человека.
   Усталые глаза старика смотрели на него без всякого выражения.
   Отчаявшись, Ронин сказал:
   — Его подручные уже рыщут по улицам города. Сегодня утром Маккон совершил убийство.
   Уголки губ старика слегка задрожали, и он, похоже, начал потихонечку выходить из состояния застарелых страданий и боли.
   — Почему вы вообще обратились ко мне? — спросил он надтреснутым голосом, искаженным страхом и чем-то еще, непонятным. — В жизни моей не было ни единого дня, когда бы я не страдал, а прожил я немало дней; теперь я хочу одного — чтобы страдания мои закончились.
   — Вы желаете гибели человечеству? — Ронин вдруг рассвирепел. — Если вы промолчите о том, что, возможно, вы знаете, вы становитесь пособником Дольмена.
   — Грядет рассвет новой эпохи. Человек должен сам позаботиться о себе.
   — А вы разве не человек?
   — Я не могу прочитать этот свиток.
   — Тогда скажите, кто может.
   — Вполне вероятно, что больше никто. Но я вам вот что скажу. Дольмен действительно идет сюда, и на этот раз мир может скатиться в полное забвение, а это и есть победа Дольмена. Дольмен — губитель всего живого, вечный воитель, наделенный невообразимым могуществом. И его крепнущие легионы уже выступили на севере. Ага, я вижу, что вы уже сами догадывались об этом. Хорошо. А теперь идите. Забирайте эту женщину и хорошо о ней заботьтесь. Запомните, что я сказал. Я сделал все, что мог сделать сейчас.
   И что теперь делать? Когда еще его примут в Совете Шаангсея?! И он сейчас даже не может приблизиться к городу за стенами, потому что зеленые никогда не пропустят его через ворота. Кири — его единственная надежда. Она знает столько людей, многие из которых весьма влиятельны, поскольку к шафрановым дверям Тенчо каждый вечер стекаются сливки шаангсейского общества: это место предназначено для богатых и власть имущих. Среди них наверняка есть и чиновники из самого Совета. Этим надо воспользоваться, если Кири не откажет в помощи. Нужно спросить ее прямо сейчас. Времени остается все меньше. С каждым днем ледяная тень Дольмена простирается все дальше над континентом человека, а его легионы набирают силу.
   Поэтому Ронин и ждал ее, как она велела, расположившись в бархатном кресле, царапая ножнами длинного меча полированный пол, попивая прозрачное вино — Юнь подходила к нему уже дважды, — блуждая мыслями где-то далеко, наблюдая за происходящим вокруг. Проходившие мимо женщины были похожи на разноцветные стройные тростинки: они кланялись, их одежды ниспадали ровными складками и шуршали на легком сквозняке, а веера и длинные ресницы дрожали, напоминая трепетных насекомых в косых лучах вечернего солнца, когда оно окрашивает алым светом недвижную воду. Безмятежные овальные лица, пышные волосы, сказочное смешение невообразимых цветов, таинственных и чувственных.
   Потом к нему подошли две девушки в стеганых жакетах и повели его омыться и переодеться. Ронин понял, что сегодняшний вечер будет особым.

* * *

   — Разве я не стою долгого ожидания? — спросила она без тени смущения.
   На ней был строгий халат из темно-лилового шелка, цвета заката, с бледно-серыми нитями, вплетенными в узор, изображающий распускающиеся бутоны.
   Ее губы и ногти были лиловыми, а в волосах у нее виднелась аметистовая заколка в виде фантастического крылатого животного. В ее необыкновенных черных глазах плясали бриллиантовые искорки.