Так аргументировал свою точку зрения Модьун. Он продолжал:
— Если это и проступок, то только незначительный, и возможное наказание за него — заключение в каюте не больше, чем на два-три дня.
Когда он дошел до этого места, его прервал судья, который сказал, что по его определению подсудимые совершили уголовное преступление, караемое смертью.
— По определению? — спросил Модьун.
— Да, — был ответ.
— Покажите мне это определение, — сказал Модьун.
Служащий суда, человек-гиена в лоснящемся черном костюме и рубашке с высоким воротником, имеющий ученый вид, принес книгу, в которой в главе 31 на странице 295 в параграфе 4 строка 7 начиналась словами: «…следует считать уголовным преступлением, которое карается тюремным заключением, штрафом или смертью».
— Разрешите посмотреть, — попросил Модьун.
Служащий посмотрел на судью, спрашивая согласия, и, когда тот кивнул, передал том человеку. Модьун перечитал строки, посмотрел последний лист, прочитал то, что было там, победоносно посмотрел и сказал:
— Это не тот закон, который создал человек, а неправильная и неприемлемая редакция меньшинства из людей-животных — людей-гиен.
Гиена-судья сказал:
— Я заявляю, что закон правильный и пригодный.
Его голос стал значительно менее вежливым.
— По моему мнению, — продолжал Модьун, — вы должны признать подсудимых невиновными на том основании, что преступление не доказано.
— Я хочу задать вам один вопрос, — сказал судья. — Вы собираетесь давать показания или нет? Если нет, то, пожалуйста, освободите место свидетеля.
Он говорил с раздражением. Едва ли был подходящий момент, чтобы уйти, поэтому Модьун сказал:
— Я буду давать показания, но я оставляю за собой право снова поднять этот вопрос, когда придет время.
Судья повернулся к гиене-прокурору.
— Продолжайте допрос важного свидетеля, — сказал он.
— Как вы попали на борт этого корабля? — спросил прокурор.
— Я прошел по космодрому к одному из нескольких сотен входов. Подошел к подъемнику. Он поднял меня примерно на сто этажей, и я вышел из лифта в коридор. Я был убежден, что благополучно поднялся на борт корабля, и это оказалось правдой, — закончил Модьун.
В зале заседаний стало тихо, когда фактическое рассмотрение дела завершилось. Высокий тощий человек-гиена, который задавал вопросы, казался растерянным. Но через некоторое время он овладел собой и сказал:
— Посмотрите на скамью подсудимых!
Модьун посмотрел в указанном направлении и, конечно, увидел своих четверых друзей-животных.
Прокурор спросил:
— Узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей?
— Я узнаю их всех, — сказал Модьун.
Арестованные с шумом задвигались. Неррл осел в кресле, как будто его ударили.
— Соблюдайте порядок в суде, — резким голосом закричал судья.
Прокурор продолжал:
— Присутствовал ли кто-нибудь из этих людей, — он махнул рукой в сторону обвиняемых, — когда вы шли по космодрому, входили в лифт и поднимались на борт корабля?
С места, где он сидел, человек мог видеть, как напряглись люди-животные, сидевшие на местах для публики. Модьун чувствовал, как многие из них невольно затаили или замедлили дыхание, очевидно, ожидая, что его ответ будет утвердительным. Модьун повернулся к судье:
— Ваша честь, я понимаю, что моему ответу на этот вопрос придается большое значение. Как будто каждый автоматически предполагает, что утвердительный ответ повредит арестованным. Вы тоже так считаете?
Длинное тощее создание наклонилось к нему:
— Ваша обязанность, как свидетеля, только правдиво отвечать на вопросы, — сказал он. — Какие выводы я смогу сделать в окончательном приговоре, определит логика, которой руководствуется суд.
— И все же, — возразил Модьун, — вы — член малочисленной группы, которая захватила все важные государственные посты, включая то, что только люди-гиены имеют право проводить судебное разбирательство и быть присяжными в суде. Поэтому я подозреваю, что ваш приговор может быть не совсем беспристрастным. Если вы сможете убедить меня, что он будет беспристрастным, я с радостью отвечу на вопросы.
— Он будет беспристрастным, — сказал судья.
Модьун покачал головой.
— Боюсь, что мы не понимаем друг друга. Каждый может утверждать, что суд беспристрастный. Но, как вы можете убедить меня, с учетом того, что вы
— член узурпирующего меньшинства, что вы не осудите этих арестованных, не выслушав их?
— Я собираюсь снова попросить вас либо давать показания, либо уйти, — холодно сказал судья.
— Я буду давать показания, — сказал Модьун.
— Очень хорошо. Каков же ваш ответ на вопрос?
— Арестованные были со мной, когда я поднялся на корабль.
— Аааааааахххх! — выдохнула аудитория.
Они реагировали, как один. Это был звук единого вздоха, как будто много существ одновременно вздохнуло.
Судья опустил молоток, призывая к порядку. Когда, наконец, в зале заседаний снова воцарилось молчание, Модьун сказал адвокату:
— Видите, я обнаружил, что связь четырех арестованных со мной считают важной уликой против них.
— А что же еще можно предположить? — спросил судья, едва скрывая торжество.
Человек посмотрел на него с сожалением.
— Предположение, что я сопровождал их, не может служить обвинением. Предположим, что, хотя они были со мной, они не знали о моих намерениях. — Модьун махнул рукой: — Может существовать множество подобных предположений.
Судья кивнул прокурору.
— Продолжайте допрос этого свидетеля и особенно обратите внимание на те вопросы, которые он поднял. Кажется, в конце концов, он собирается отвечать правдиво, поэтому добейтесь от него правды.
В этом был смысл, Модьун должен был с этим согласиться. Хотя он мог рассуждать о правде философски, он не собирался лгать о действительно происшедших событиях. Прокурор выжимал из него одно признание за другим. В конечном счете он сказал: да, четверо обвиняемых заранее знали, что он намеревался попасть на борт межзвездного экспедиционного корабля. Да, действительно, один из обвиняемых предложил это, а другие согласились с его планом.
Когда Модьун закончил, судья посмотрел на адвоката.
— Есть вопросы к вашему свидетелю, сэр?
— Нет, — был ответ. — Я, действительно, не вижу смысла в том, чтобы терять время, продолжая судебное разбирательство.
— Я согласен с вами, — сказал судья.
После этого он повернулся к арестованным.
— Встать! — скомандовал он.
Четверо обвиняемых нерешительно встали.
Судья продолжал:
— Ваша вина установлена этим свидетелем, — начал он.
— Эй! — громко сказал Модьун.
Судья не обратил внимания и уверенно продолжал:
— Я приказываю, чтобы вас четверых отвели в камеру…
— А как насчет присяжных? — закричал Модьун. — Это же суд присяжных.
— …и держали там одну неделю, пока вы будете ждать ответа на апелляцию в верховный суд. Если верховный суд вас не помилует, то ровно через неделю с этого дня вы будете расстреляны группой стрелков, использующих оружие N.
Он махнул рукой полицейским, которые стояли рядом с заключенными.
— Уведите осужденных, — приказал он. Теперь он повернулся к Модьуну и сказал вежливым тоном:
— Я хочу поблагодарить вас за честные показания, которые помогли установить истинную виновность четырех осужденных, и нам теперь необходимо провести дальнейшую бюрократическую процедуру.
— Да, — с сомнением сказал Модьун.
— Если это и проступок, то только незначительный, и возможное наказание за него — заключение в каюте не больше, чем на два-три дня.
Когда он дошел до этого места, его прервал судья, который сказал, что по его определению подсудимые совершили уголовное преступление, караемое смертью.
— По определению? — спросил Модьун.
— Да, — был ответ.
— Покажите мне это определение, — сказал Модьун.
Служащий суда, человек-гиена в лоснящемся черном костюме и рубашке с высоким воротником, имеющий ученый вид, принес книгу, в которой в главе 31 на странице 295 в параграфе 4 строка 7 начиналась словами: «…следует считать уголовным преступлением, которое карается тюремным заключением, штрафом или смертью».
— Разрешите посмотреть, — попросил Модьун.
Служащий посмотрел на судью, спрашивая согласия, и, когда тот кивнул, передал том человеку. Модьун перечитал строки, посмотрел последний лист, прочитал то, что было там, победоносно посмотрел и сказал:
— Это не тот закон, который создал человек, а неправильная и неприемлемая редакция меньшинства из людей-животных — людей-гиен.
Гиена-судья сказал:
— Я заявляю, что закон правильный и пригодный.
Его голос стал значительно менее вежливым.
— По моему мнению, — продолжал Модьун, — вы должны признать подсудимых невиновными на том основании, что преступление не доказано.
— Я хочу задать вам один вопрос, — сказал судья. — Вы собираетесь давать показания или нет? Если нет, то, пожалуйста, освободите место свидетеля.
Он говорил с раздражением. Едва ли был подходящий момент, чтобы уйти, поэтому Модьун сказал:
— Я буду давать показания, но я оставляю за собой право снова поднять этот вопрос, когда придет время.
Судья повернулся к гиене-прокурору.
— Продолжайте допрос важного свидетеля, — сказал он.
— Как вы попали на борт этого корабля? — спросил прокурор.
— Я прошел по космодрому к одному из нескольких сотен входов. Подошел к подъемнику. Он поднял меня примерно на сто этажей, и я вышел из лифта в коридор. Я был убежден, что благополучно поднялся на борт корабля, и это оказалось правдой, — закончил Модьун.
В зале заседаний стало тихо, когда фактическое рассмотрение дела завершилось. Высокий тощий человек-гиена, который задавал вопросы, казался растерянным. Но через некоторое время он овладел собой и сказал:
— Посмотрите на скамью подсудимых!
Модьун посмотрел в указанном направлении и, конечно, увидел своих четверых друзей-животных.
Прокурор спросил:
— Узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей?
— Я узнаю их всех, — сказал Модьун.
Арестованные с шумом задвигались. Неррл осел в кресле, как будто его ударили.
— Соблюдайте порядок в суде, — резким голосом закричал судья.
Прокурор продолжал:
— Присутствовал ли кто-нибудь из этих людей, — он махнул рукой в сторону обвиняемых, — когда вы шли по космодрому, входили в лифт и поднимались на борт корабля?
С места, где он сидел, человек мог видеть, как напряглись люди-животные, сидевшие на местах для публики. Модьун чувствовал, как многие из них невольно затаили или замедлили дыхание, очевидно, ожидая, что его ответ будет утвердительным. Модьун повернулся к судье:
— Ваша честь, я понимаю, что моему ответу на этот вопрос придается большое значение. Как будто каждый автоматически предполагает, что утвердительный ответ повредит арестованным. Вы тоже так считаете?
Длинное тощее создание наклонилось к нему:
— Ваша обязанность, как свидетеля, только правдиво отвечать на вопросы, — сказал он. — Какие выводы я смогу сделать в окончательном приговоре, определит логика, которой руководствуется суд.
— И все же, — возразил Модьун, — вы — член малочисленной группы, которая захватила все важные государственные посты, включая то, что только люди-гиены имеют право проводить судебное разбирательство и быть присяжными в суде. Поэтому я подозреваю, что ваш приговор может быть не совсем беспристрастным. Если вы сможете убедить меня, что он будет беспристрастным, я с радостью отвечу на вопросы.
— Он будет беспристрастным, — сказал судья.
Модьун покачал головой.
— Боюсь, что мы не понимаем друг друга. Каждый может утверждать, что суд беспристрастный. Но, как вы можете убедить меня, с учетом того, что вы
— член узурпирующего меньшинства, что вы не осудите этих арестованных, не выслушав их?
— Я собираюсь снова попросить вас либо давать показания, либо уйти, — холодно сказал судья.
— Я буду давать показания, — сказал Модьун.
— Очень хорошо. Каков же ваш ответ на вопрос?
— Арестованные были со мной, когда я поднялся на корабль.
— Аааааааахххх! — выдохнула аудитория.
Они реагировали, как один. Это был звук единого вздоха, как будто много существ одновременно вздохнуло.
Судья опустил молоток, призывая к порядку. Когда, наконец, в зале заседаний снова воцарилось молчание, Модьун сказал адвокату:
— Видите, я обнаружил, что связь четырех арестованных со мной считают важной уликой против них.
— А что же еще можно предположить? — спросил судья, едва скрывая торжество.
Человек посмотрел на него с сожалением.
— Предположение, что я сопровождал их, не может служить обвинением. Предположим, что, хотя они были со мной, они не знали о моих намерениях. — Модьун махнул рукой: — Может существовать множество подобных предположений.
Судья кивнул прокурору.
— Продолжайте допрос этого свидетеля и особенно обратите внимание на те вопросы, которые он поднял. Кажется, в конце концов, он собирается отвечать правдиво, поэтому добейтесь от него правды.
В этом был смысл, Модьун должен был с этим согласиться. Хотя он мог рассуждать о правде философски, он не собирался лгать о действительно происшедших событиях. Прокурор выжимал из него одно признание за другим. В конечном счете он сказал: да, четверо обвиняемых заранее знали, что он намеревался попасть на борт межзвездного экспедиционного корабля. Да, действительно, один из обвиняемых предложил это, а другие согласились с его планом.
Когда Модьун закончил, судья посмотрел на адвоката.
— Есть вопросы к вашему свидетелю, сэр?
— Нет, — был ответ. — Я, действительно, не вижу смысла в том, чтобы терять время, продолжая судебное разбирательство.
— Я согласен с вами, — сказал судья.
После этого он повернулся к арестованным.
— Встать! — скомандовал он.
Четверо обвиняемых нерешительно встали.
Судья продолжал:
— Ваша вина установлена этим свидетелем, — начал он.
— Эй! — громко сказал Модьун.
Судья не обратил внимания и уверенно продолжал:
— Я приказываю, чтобы вас четверых отвели в камеру…
— А как насчет присяжных? — закричал Модьун. — Это же суд присяжных.
— …и держали там одну неделю, пока вы будете ждать ответа на апелляцию в верховный суд. Если верховный суд вас не помилует, то ровно через неделю с этого дня вы будете расстреляны группой стрелков, использующих оружие N.
Он махнул рукой полицейским, которые стояли рядом с заключенными.
— Уведите осужденных, — приказал он. Теперь он повернулся к Модьуну и сказал вежливым тоном:
— Я хочу поблагодарить вас за честные показания, которые помогли установить истинную виновность четырех осужденных, и нам теперь необходимо провести дальнейшую бюрократическую процедуру.
— Да, — с сомнением сказал Модьун.
19
«Я сделал все, что мог», — так казалось Модьуну. Не нужно делать ничего больше, просто дать событиям идти своим чередом.
Но весь остаток дня судебного заседания тело Модьуна оставалось неприятно разгоряченным. Это, конечно, результат безрассудства его желез, которое не мог выносить идеальный с точки зрения философии мозг. Что касается привязанности его тела к Руузбу и остальным, то самым нелепым выглядело то, что Модьун встретил их совершенно случайно.
«Я не выбрал их за особые качества, которые потом обнаружил в них».
В день выхода из-за барьера Модьун остановил автомобиль с четырьмя пассажирами и занял одно из двух свободных мест. Вот и все. Не было разницы между этими четырьмя в автомобиле и любыми другими людьми-животными.
Модьун убеждал себя, что это реальное отображение его отношений с ними.
Но его тело все еще оставалось разогретым более, чем обычно.
На четвертое утро после судебного разбирательства раздался звонок. Когда Модьун открыл дверь, там стоял офицер-гиена в форме. Он был вежлив и сообщил, что «четверо осужденных получили отказ в ответ на апелляцию верховному суду. Суд настаивает, чтобы главному свидетелю сообщили о решении».
Модьун собирался поблагодарить и закрыть дверь, когда почувствовал, что его лицо сильно покраснело от такой новости. Он поспешно сказал:
— Я хочу посетить осужденных перед казнью. Это можно организовать?
— Я буду счастлив навести справки от вашего имени и сообщу о решении,
— сказал офицер.
Оказалось, что Модьун может. Ему разрешат посетить осужденных накануне казни — вечером шестого дня после судебного разбирательства.
Модьун должен был согласиться, что во всем этом деле они ведут себя очень любезно и законно. Его прежнее чувство, что за всем этим стоит какой-то хитрый план, направленный против него, казалось, было неправильным.
Снаружи тюремная камера выглядела просто, как спальня, но туда вела дверь, запертая на засов. Перед дверью сидел гиена-караульный. Он внимательно прочитал письменное разрешение Модьуна на посещение и потом отпер дверь, подождал, пока тот войдет, и запер ее за Модьуном.
Прошло несколько минут, в течение которых помещение казалось пустым, потом с низкой койки спустилась пара ног, и Неррл сел с приглушенным восклицанием:
— Господи, посмотрите, кто здесь!
После этих слов быстро появилось еще три пары ног, и еще трое людей-животных, знакомых Модьуна, встали с низких коек. Все четверо подошли и пожали руку посетителю.
Оглядевшись, Модьун увидел, что это помещение отличается от других спален. За дальней линией коек был альков. Там стоял стол и знакомое оборудование столовой.
После краткого осмотра Модьун робко сказал:
— Я решил, что лучше зайти попрощаться.
Большая слеза скатилась по щеке Руузба. Он был бледен и выглядел не очень хорошо. Его щеки ввалились.
— Спасибо, дружище, — сказал он сдавленным голосом.
Модьун посмотрел на него с заметным удивлением.
— В чем проблема? — спросил он. — Каждый должен уйти, раньше или позже. Так почему не сейчас?
Он поправил себя:
— То есть, почему не завтра?
После его слов наступило молчание. Затем Дуулдн вышел и стал перед Модьуном. На щеках его горело два больших розовых пятна. Он глотал слюну и, очевидно, едва сдерживал себя.
— Приятель, у тебя странные взгляды.
Он нахмурился и продолжал:
— Модиунн, я никогда раньше не встречал обезьяны, похожей на тебя. Ты сидел в кресле свидетеля, наговаривая на нас.
— Правда — есть правда, — защищался Модьун. В этот момент он понял, что замечание человека-ягуара не было дружеским.
— Ты не сердишься за то, что случилось? — спросил Модьун.
Румянец поблек. Дуулдн вздохнул.
— Я сердился. А потом подумал: «Это же мой милый глупый друг, обезьяна, она снова кладет палец в рот». И злость прошла. Правда, друзья?
— Он посмотрел на своих товарищей по несчастью.
— Правда, — мрачно сказали Неррл и Иггдооз. Руузб молча смотрел в пол и вытирал глаза.
Их точка зрения была такой бесперспективной, что Модьун почувствовал, что должен перевоспитать их.
— Сколько вам лет? — спросил он каждого по очереди. И впервые узнал, что их возраст колебался от двадцати шести до тридцати трех: Руузб оказался самым старшим, а человек-гиппопотам — самым младшим. Так как они были людьми-животными, они могли прожить около шестидесяти.
— Итак, — рассуждал Модьун, — вы все прожили, грубо говоря, половину нормальной жизни. За оставшуюся половину едва ли стоит бороться.
В ответ на такой аргумент люди-животные озадаченно посмотрели на него. Наконец, человек-лиса сказал взволнованно:
— Подумать только, что я здесь, в таком ужасном положении, потому что пытался быть твоим другом.
Человек был поражен. Он не понимал, какая связь могла существовать между этими двумя обстоятельствами.
— Вы намекаете, — проговорил он, потрясенный, — что здесь есть причинно-следственная связь? Это не так. Вы сделали то, что считали нужным, а потом люди-гиены сделали то, что они считали нужным. Подходя к событиям с точки зрения рационального мышления, можно понять, что эти два события не связаны. Что-то в вас говорит вам, что здесь есть связь. В действительности же ее нет.
Модьун видел, что его не понимают. Его друзья просто потупили взгляды и казались еще более несчастными, чем когда-либо. Он почувствовал внезапную жалость к ним и продолжал:
— Вы должны понимать, что никто не смог узнать смысл жизни. Поэтому каждый вид должен быть сведен к малой группе, в которой каждая личность несет в себе всю совокупность генов расы, то есть полную генетическую наследственность, — и ждать! Так как на Земле остается много представителей вашей породы, нет причины, по которой вы должны дорожить своим существованием. Очень возможно, что в этом путешествии вас все равно убьют.
Караульный громко постучал в дверь, когда были произнесены эти слова.
— Всем посетителям выйти! — закричал он через окошечко в металлической двери.
— Один момент, — попросил Модьун и повернулся к друзьям. — Ну, что вы думаете?
Большая слеза скатилась по щеке Руузба.
— Прощай, друг, — сказал он. — Я не знаю, о чем ты говоришь, но думаю, у тебя добрые намерения.
Он протянул руку.
Модьун вздохнул, когда посмотрел на Дуулдна.
— Я должен согласиться, что, если у вас такие чувства, то вам лучше пойти со мной, когда я выйду, — сказал он. — Не стоит проходить через то, чему вы так сильно сопротивляетесь. Я скажу властям, что вы считаете приговор неприемлемым. Ведь так?
Четверо людей-животных удивленно посмотрели на него. Человек-ягуар выразил сожаление.
— Как мы сможем выйти с тобой? — сказал он. — Здесь стоит вооруженный охранник.
Человек отмахнулся.
— Я только потребую, чтобы он вас пропустил — минимальное вмешательство в его мозг. И мы сможем продолжить эту дискуссию в моей каюте.
Он подумал, что, конечно, возникнет какая-то реакция со стороны людей-гиен. Поэтому, может быть, лучше пойти и поговорить с Нунули.
Прошло около часа после того, как четверо друзей последовали за ним в каюту, и раздался звонок. Модьун открыл дверь и увидел высокопоставленного офицера-гиену в форме. Тот шепотом сказал Модьуну:
— Мне снова приказано попросить вас прийти и побеседовать с хозяином Нунули. Вы придете?
Модьун вышел в коридор, включив энергетический барьер как защиту вокруг своей каюты, и сказал:
— Я готов идти немедленно.
И закрыл за собой дверь.
Но весь остаток дня судебного заседания тело Модьуна оставалось неприятно разгоряченным. Это, конечно, результат безрассудства его желез, которое не мог выносить идеальный с точки зрения философии мозг. Что касается привязанности его тела к Руузбу и остальным, то самым нелепым выглядело то, что Модьун встретил их совершенно случайно.
«Я не выбрал их за особые качества, которые потом обнаружил в них».
В день выхода из-за барьера Модьун остановил автомобиль с четырьмя пассажирами и занял одно из двух свободных мест. Вот и все. Не было разницы между этими четырьмя в автомобиле и любыми другими людьми-животными.
Модьун убеждал себя, что это реальное отображение его отношений с ними.
Но его тело все еще оставалось разогретым более, чем обычно.
На четвертое утро после судебного разбирательства раздался звонок. Когда Модьун открыл дверь, там стоял офицер-гиена в форме. Он был вежлив и сообщил, что «четверо осужденных получили отказ в ответ на апелляцию верховному суду. Суд настаивает, чтобы главному свидетелю сообщили о решении».
Модьун собирался поблагодарить и закрыть дверь, когда почувствовал, что его лицо сильно покраснело от такой новости. Он поспешно сказал:
— Я хочу посетить осужденных перед казнью. Это можно организовать?
— Я буду счастлив навести справки от вашего имени и сообщу о решении,
— сказал офицер.
Оказалось, что Модьун может. Ему разрешат посетить осужденных накануне казни — вечером шестого дня после судебного разбирательства.
Модьун должен был согласиться, что во всем этом деле они ведут себя очень любезно и законно. Его прежнее чувство, что за всем этим стоит какой-то хитрый план, направленный против него, казалось, было неправильным.
Снаружи тюремная камера выглядела просто, как спальня, но туда вела дверь, запертая на засов. Перед дверью сидел гиена-караульный. Он внимательно прочитал письменное разрешение Модьуна на посещение и потом отпер дверь, подождал, пока тот войдет, и запер ее за Модьуном.
Прошло несколько минут, в течение которых помещение казалось пустым, потом с низкой койки спустилась пара ног, и Неррл сел с приглушенным восклицанием:
— Господи, посмотрите, кто здесь!
После этих слов быстро появилось еще три пары ног, и еще трое людей-животных, знакомых Модьуна, встали с низких коек. Все четверо подошли и пожали руку посетителю.
Оглядевшись, Модьун увидел, что это помещение отличается от других спален. За дальней линией коек был альков. Там стоял стол и знакомое оборудование столовой.
После краткого осмотра Модьун робко сказал:
— Я решил, что лучше зайти попрощаться.
Большая слеза скатилась по щеке Руузба. Он был бледен и выглядел не очень хорошо. Его щеки ввалились.
— Спасибо, дружище, — сказал он сдавленным голосом.
Модьун посмотрел на него с заметным удивлением.
— В чем проблема? — спросил он. — Каждый должен уйти, раньше или позже. Так почему не сейчас?
Он поправил себя:
— То есть, почему не завтра?
После его слов наступило молчание. Затем Дуулдн вышел и стал перед Модьуном. На щеках его горело два больших розовых пятна. Он глотал слюну и, очевидно, едва сдерживал себя.
— Приятель, у тебя странные взгляды.
Он нахмурился и продолжал:
— Модиунн, я никогда раньше не встречал обезьяны, похожей на тебя. Ты сидел в кресле свидетеля, наговаривая на нас.
— Правда — есть правда, — защищался Модьун. В этот момент он понял, что замечание человека-ягуара не было дружеским.
— Ты не сердишься за то, что случилось? — спросил Модьун.
Румянец поблек. Дуулдн вздохнул.
— Я сердился. А потом подумал: «Это же мой милый глупый друг, обезьяна, она снова кладет палец в рот». И злость прошла. Правда, друзья?
— Он посмотрел на своих товарищей по несчастью.
— Правда, — мрачно сказали Неррл и Иггдооз. Руузб молча смотрел в пол и вытирал глаза.
Их точка зрения была такой бесперспективной, что Модьун почувствовал, что должен перевоспитать их.
— Сколько вам лет? — спросил он каждого по очереди. И впервые узнал, что их возраст колебался от двадцати шести до тридцати трех: Руузб оказался самым старшим, а человек-гиппопотам — самым младшим. Так как они были людьми-животными, они могли прожить около шестидесяти.
— Итак, — рассуждал Модьун, — вы все прожили, грубо говоря, половину нормальной жизни. За оставшуюся половину едва ли стоит бороться.
В ответ на такой аргумент люди-животные озадаченно посмотрели на него. Наконец, человек-лиса сказал взволнованно:
— Подумать только, что я здесь, в таком ужасном положении, потому что пытался быть твоим другом.
Человек был поражен. Он не понимал, какая связь могла существовать между этими двумя обстоятельствами.
— Вы намекаете, — проговорил он, потрясенный, — что здесь есть причинно-следственная связь? Это не так. Вы сделали то, что считали нужным, а потом люди-гиены сделали то, что они считали нужным. Подходя к событиям с точки зрения рационального мышления, можно понять, что эти два события не связаны. Что-то в вас говорит вам, что здесь есть связь. В действительности же ее нет.
Модьун видел, что его не понимают. Его друзья просто потупили взгляды и казались еще более несчастными, чем когда-либо. Он почувствовал внезапную жалость к ним и продолжал:
— Вы должны понимать, что никто не смог узнать смысл жизни. Поэтому каждый вид должен быть сведен к малой группе, в которой каждая личность несет в себе всю совокупность генов расы, то есть полную генетическую наследственность, — и ждать! Так как на Земле остается много представителей вашей породы, нет причины, по которой вы должны дорожить своим существованием. Очень возможно, что в этом путешествии вас все равно убьют.
Караульный громко постучал в дверь, когда были произнесены эти слова.
— Всем посетителям выйти! — закричал он через окошечко в металлической двери.
— Один момент, — попросил Модьун и повернулся к друзьям. — Ну, что вы думаете?
Большая слеза скатилась по щеке Руузба.
— Прощай, друг, — сказал он. — Я не знаю, о чем ты говоришь, но думаю, у тебя добрые намерения.
Он протянул руку.
Модьун вздохнул, когда посмотрел на Дуулдна.
— Я должен согласиться, что, если у вас такие чувства, то вам лучше пойти со мной, когда я выйду, — сказал он. — Не стоит проходить через то, чему вы так сильно сопротивляетесь. Я скажу властям, что вы считаете приговор неприемлемым. Ведь так?
Четверо людей-животных удивленно посмотрели на него. Человек-ягуар выразил сожаление.
— Как мы сможем выйти с тобой? — сказал он. — Здесь стоит вооруженный охранник.
Человек отмахнулся.
— Я только потребую, чтобы он вас пропустил — минимальное вмешательство в его мозг. И мы сможем продолжить эту дискуссию в моей каюте.
Он подумал, что, конечно, возникнет какая-то реакция со стороны людей-гиен. Поэтому, может быть, лучше пойти и поговорить с Нунули.
Прошло около часа после того, как четверо друзей последовали за ним в каюту, и раздался звонок. Модьун открыл дверь и увидел высокопоставленного офицера-гиену в форме. Тот шепотом сказал Модьуну:
— Мне снова приказано попросить вас прийти и побеседовать с хозяином Нунули. Вы придете?
Модьун вышел в коридор, включив энергетический барьер как защиту вокруг своей каюты, и сказал:
— Я готов идти немедленно.
И закрыл за собой дверь.
20
Он шел за гиеной-офицером по коридору и думал: я постараюсь доказать Нунули, каким нелогичным было это судебное разбирательство.
Пока они поднимались лифтом все выше и выше, Модьуну казалось, что жизнь чрезвычайно усложнится, если ему придется защищать четверых людей-животных и себя во время всего путешествия. Когда они шли по открытому пространству от одного лифта к другому, он подумал:
«Будем надеяться, что у Нунули есть приемлемое решение».
Когда второй лифт остановился, человек-гиена посмотрел на панель управления. На ней замигала белая лампочка. Он нажал кнопку. Бесшумный механизм открыл дверь, и офицер-гиена сказал:
— Вы войдете сами. Это частная беседа.
Когда Модьун прошел вперед, дверь мягко закрылась за ним. Не оглядываясь, он вошел в комнату величиной не более дюжины квадратных футов. Комната оказалась пустой; только на полу лежало что-то похожее на матрац. На нем на спине лежал Нунули.
Модьун сразу увидел, что это другой Нунули; он отличался от тех двух, которых Модьун раньше встречал на Земле. И, конечно, был настоящим. Им нужен один индивидуум на корабле, а другой, конечно, остался на Земле. По крайней мере, по одному в каждом месте, где нужно выполнять руководящую работу.
— Вы пришли ко мне, — сказал инопланетянин, лежащий на полу, — в то время, когда я отдыхаю от многочисленных обязанностей.
Модьун посмотрел вокруг в поисках выхода в другую комнату или чего-нибудь похожего. На первый взгляд, ничего не было видно.
— Это ваша квартира? — спросил он.
— Да.
— На борту корабля вы живете в этой каюте? — настаивал Модьун.
— Да.
Туго натянутая серая кожа на продолговатом лице, казалось, немного изменилась, словно инопланетянин пытался изобразить гримасу, соответствующую его чувствам. Это было напряжение мыслей-чувств, а не сцена, и поэтому ее было трудно оценить. Нунули продолжал:
— Может быть, вы считаете, что это помещение более аскетично, чем каюта, которую я выделил вам?
— Меня просто заинтересовал этот факт, — ответил Модьун. — Кажется, ваш комитет требует, чтобы его главные представители не проявляли личного интереса к роскоши или к другим признакам власти.
Лицо существа, лежащего на матраце, снова изменилось. Появилось мимолетное выражение, похожее на то, которое Модьун наблюдал на лице второго Нунули, хозяина Земли, когда тот улыбался, говоря о своем превосходстве. Инопланетянин сказал:
— Мы были аскетичной расой, когда комитет выбрал нас для этой высокой цели. Все, что нам нужно было, это…
Он замолчал, потом пробормотал:
— Неважно…
— Несомненно, — кивнул Модьун, — ваш биологический вид пришел к правильному окончательному выводу, что все в космосе, в конце концов, делается по какой-то причине. Так зачем приобретать имущество, кроме простых вещей, необходимых для выживания. Так?
— Нет.
Разговаривая, Нунули по-прежнему лежал. И через несколько секунд стало ясно, что ему не хочется распространяться по этому поводу. Модьун принял отказ без злобы. Он сказал:
— Я с уважением отношусь к вашей тайне.
— Естественно, — сказал Нунули. — Мы улучшили человеческую расу, чтобы она проявляла именно такое уважение к правам других. Мы заметили в них это качество и развили его с целью создать искаженный эффект. Наша цель была достигнута, поэтому ничего удивительного в вашем утверждении нет.
Модьун сказал:
— У меня есть внутреннее чувство, что ни одна связь не является автоматически полностью односторонней, как вы говорите. Например, меня раздражает ваша логика, ваш суд над четырьмя моими друзьями.
— Вы не знаете моей логики, — последовал резкий ответ.
— Правда. Но все очевидно. Вы подвергли суду четырех людей-животных с Земли из-за той роли, которую они сыграли в моем появлении на борту этого корабля.
— Что же здесь нелогичного?
— Корабль был сконструирован на Земле, не так ли? — спросил Модьун.
Нунули казался удивленным.
— Да, конечно. Мы всегда используем местные заводы и материалы, где это возможно.
— Вашими рабочими были животные с Земли? — настаивал Модьун.
— Конечно. Кто же еще? Комитет настаивает на том, чтобы использовать местную рабочую силу.
— Тогда, — сказал Модьун, — какие же могут быть у вас возражения? По определению я имею право быть на этом корабле.
— Не понимаю ваши рассуждения, — последовал холодный ответ.
Модьун протянул руки.
— Земля принадлежит человеку и в меньшей степени животным, которых человек поднял из животного состояния. Поэтому корабль, который построен на Земле животными, живущими на Земле, принадлежит человеку и, в меньшей степени, животным. Я единственный человек на борту, следовательно, этот корабль принадлежит мне.
— Земля — завоеванная планета, — сказал Нунули с чувством собственного достоинства. — Поэтому на ней и с нее человеку ничего не принадлежит.
Модьун упрямо покачал головой, почувствовав, как сужаются его глаза. Такая реакция тела удивила его, потому что это был эмоциональный протест против другой точки зрения.
— Я еще не смирился с ролью, Нунули, — сказал он. — Пока я существую, корабль принадлежит мне. Однако, — он сделал паузу, — это мелочи. Я обдумываю лучшее решение этой ситуации. Я ищу женщину, которую, думаю, ваш коллега увез с Земли в другое место. Если вы сможете отвезти меня к ней, я с радостью покину корабль. Отвезите меня к ней, где бы она ни находилась.
— Это совершенно невозможно, — возразило существо, лежа на полу. — Но теперь давайте вернемся к вашей логике. Ошибка заключается в том, что вы не знаете о другой нашей цели, связанной с вами. Понимаете ли вы, сколько дней прошло с момента отлета этого корабля с Земли? — в его тоне звучало ликование.
— Немного больше недели, — ответил Модьун. Он должен был признаться, что обескуражен вопросом, который казался ему не относящимся к делу.
Существо снова успокоилось, серо-зеленые глаза его полностью открылись, серая, плотно натянутая кожа лица чуть расслабилась.
— Этот корабль, — сказал он, — находится в пути примерно 400 световых лет. Он несколько раз менял курс и намеренно ушел от своей цели, чтобы нельзя было определить направление, откуда он прибыл.
Нунули замолчал, чтобы дать возможность Модьуну отреагировать. Как, видимо, и ожидал инопланетянин, человека расстроила такая информация.
«Хотя, конечно, это мудро — не давать потенциальным врагам никаких сведений о планете, откуда прибыл нападающий корабль», — подумал Модьун.
По блеску глаз противника Модьун понял, что не прав. И, действительно, через минуту очевидного злорадства существо объяснило мотивы своих поступков:
— То, что вы сказали о планете, с которой мы стартовали, бесспорно, следовательно, истинно. Но корабль маневрировал в космосе только из-за вас. Чтобы смутить вас. Убедить, что вы никогда не вернетесь на Землю. И та же цель и у суда над вашими друзьями-животными. Если вы подумаете об этом, то увидите, что мы отвлекали ваше внимание до последнего момента, устроив суд, тянули время, пока корабль не пролетел необходимое расстояние. Естественно, этот корабль не вернется на Землю.
Вот такой был у них план. Модьуну это показалось немного лишним. Но, значит, логика расы подчиненных представителей, таких, как Нунули, наверное, тоже всегда экстремальна. У этих существ была цель, которую они должны были выполнить. И теперь, добившись уничтожения людей за барьером и удалив с Земли Судлил и Модьуна, они, вероятно, выполнили свою миссию.
Полная иррациональность миссии и ее основных задач вызвали у Модьуна ощущение, что он, действительно, ничего не может сказать в ответ на это сумасшествие. Он мог только сделать логический вывод.
— В таком случае, — сказал он, — так как четверо моих друзей были только пешками, вы не будете возражать против того, чтобы отменить смертную казнь и помиловать их.
— Нет возражений, — был мгновенный ответ. — Действительно, это одна из причин, по которой я позвал вас, чтобы сообщить об этом.
Потом Нунули продолжал более официальным тоном:
— Реддлл, гиена-офицер, который привел вас сюда, проводит вас назад в каюту и даст каждому из четверых оправдательный документ.
Все еще лежа на спине в пустой комнате, Нунули сказал в заключение:
— Мне кажется, что теперь мы должны завершить нашу встречу.
Модьуну тоже так казалось. Кроме одного или нескольких второстепенных моментов, все прояснилось.
— Ваш план против меня теперь полностью осуществился? — спросил он.
— А вы как думаете? — Существо на полу казалось растерянным.
— Схема была такой: что-то сделано против меня, я принимаю это. Я даже терплю отдельного Нунули, который замышляет добиться чего-то от меня. Я все продумал. Я продолжаю мирное существование, а потом обнаруживаю, что против меня существует тайный заговор. Поэтому я хочу знать, продолжается ли тайный заговор? Или ваша миссия относительно Земли и человеческих существ выполнена?
— Теперь она выполнена, — был ответ. — Что здесь можно сделать еще?
— Это то, что говорил хозяин Нунули номер два, — ответил Модьун, — но его слова оказались ложью. И я устал от лжи и ваших козней. Они направлены против логики космоса.
— Как может последний представитель расы понимать логику космоса? — раздраженно сказал Нунули. — Но дайте мне подумать.
После паузы он продолжал:
— Единственной другой целью, связанной с вами в рамках нашей миссии, было бы убийство вас и женщины. Есть ли, по-вашему мнению, путь для достижения этого?
— Ну, нет, — заговорил Модьун после минутного раздумья. — Нет, если я буду сопротивляться.
— Правильно, — все еще раздраженно сказал Нунули, — значит, вы получили ответ.
Внешне ответ, действительно, казался удовлетворительным и правдивым. И еще…
— Есть еще одна вещь, — сказал Модьун, — которая так важна, что, может быть, я буду вынужден потребовать от вас ответ.
— Невыносимо, — протянул Нунули.
Это потрясло человека; для него немыслимо было делать что-то, невыносимое для другого живого существа.
Но — через минуту — он продолжал думать об этом.
Модьун сказал:
— С некоторым опозданием я начал понимать…
Он подождал, пока значение его слов проникнет в святая святых мозга. Слова не звучали убедительно, потому что он был последним оставшимся в живых (отличающимся от Судлил) представителем человеческой расы. И его осознание правды — если была правда — на самом деле, пришло слишком поздно. Не было ясно, что он должен делать… но разговор с комитетом, скорее всего — да.
Пока они поднимались лифтом все выше и выше, Модьуну казалось, что жизнь чрезвычайно усложнится, если ему придется защищать четверых людей-животных и себя во время всего путешествия. Когда они шли по открытому пространству от одного лифта к другому, он подумал:
«Будем надеяться, что у Нунули есть приемлемое решение».
Когда второй лифт остановился, человек-гиена посмотрел на панель управления. На ней замигала белая лампочка. Он нажал кнопку. Бесшумный механизм открыл дверь, и офицер-гиена сказал:
— Вы войдете сами. Это частная беседа.
Когда Модьун прошел вперед, дверь мягко закрылась за ним. Не оглядываясь, он вошел в комнату величиной не более дюжины квадратных футов. Комната оказалась пустой; только на полу лежало что-то похожее на матрац. На нем на спине лежал Нунули.
Модьун сразу увидел, что это другой Нунули; он отличался от тех двух, которых Модьун раньше встречал на Земле. И, конечно, был настоящим. Им нужен один индивидуум на корабле, а другой, конечно, остался на Земле. По крайней мере, по одному в каждом месте, где нужно выполнять руководящую работу.
— Вы пришли ко мне, — сказал инопланетянин, лежащий на полу, — в то время, когда я отдыхаю от многочисленных обязанностей.
Модьун посмотрел вокруг в поисках выхода в другую комнату или чего-нибудь похожего. На первый взгляд, ничего не было видно.
— Это ваша квартира? — спросил он.
— Да.
— На борту корабля вы живете в этой каюте? — настаивал Модьун.
— Да.
Туго натянутая серая кожа на продолговатом лице, казалось, немного изменилась, словно инопланетянин пытался изобразить гримасу, соответствующую его чувствам. Это было напряжение мыслей-чувств, а не сцена, и поэтому ее было трудно оценить. Нунули продолжал:
— Может быть, вы считаете, что это помещение более аскетично, чем каюта, которую я выделил вам?
— Меня просто заинтересовал этот факт, — ответил Модьун. — Кажется, ваш комитет требует, чтобы его главные представители не проявляли личного интереса к роскоши или к другим признакам власти.
Лицо существа, лежащего на матраце, снова изменилось. Появилось мимолетное выражение, похожее на то, которое Модьун наблюдал на лице второго Нунули, хозяина Земли, когда тот улыбался, говоря о своем превосходстве. Инопланетянин сказал:
— Мы были аскетичной расой, когда комитет выбрал нас для этой высокой цели. Все, что нам нужно было, это…
Он замолчал, потом пробормотал:
— Неважно…
— Несомненно, — кивнул Модьун, — ваш биологический вид пришел к правильному окончательному выводу, что все в космосе, в конце концов, делается по какой-то причине. Так зачем приобретать имущество, кроме простых вещей, необходимых для выживания. Так?
— Нет.
Разговаривая, Нунули по-прежнему лежал. И через несколько секунд стало ясно, что ему не хочется распространяться по этому поводу. Модьун принял отказ без злобы. Он сказал:
— Я с уважением отношусь к вашей тайне.
— Естественно, — сказал Нунули. — Мы улучшили человеческую расу, чтобы она проявляла именно такое уважение к правам других. Мы заметили в них это качество и развили его с целью создать искаженный эффект. Наша цель была достигнута, поэтому ничего удивительного в вашем утверждении нет.
Модьун сказал:
— У меня есть внутреннее чувство, что ни одна связь не является автоматически полностью односторонней, как вы говорите. Например, меня раздражает ваша логика, ваш суд над четырьмя моими друзьями.
— Вы не знаете моей логики, — последовал резкий ответ.
— Правда. Но все очевидно. Вы подвергли суду четырех людей-животных с Земли из-за той роли, которую они сыграли в моем появлении на борту этого корабля.
— Что же здесь нелогичного?
— Корабль был сконструирован на Земле, не так ли? — спросил Модьун.
Нунули казался удивленным.
— Да, конечно. Мы всегда используем местные заводы и материалы, где это возможно.
— Вашими рабочими были животные с Земли? — настаивал Модьун.
— Конечно. Кто же еще? Комитет настаивает на том, чтобы использовать местную рабочую силу.
— Тогда, — сказал Модьун, — какие же могут быть у вас возражения? По определению я имею право быть на этом корабле.
— Не понимаю ваши рассуждения, — последовал холодный ответ.
Модьун протянул руки.
— Земля принадлежит человеку и в меньшей степени животным, которых человек поднял из животного состояния. Поэтому корабль, который построен на Земле животными, живущими на Земле, принадлежит человеку и, в меньшей степени, животным. Я единственный человек на борту, следовательно, этот корабль принадлежит мне.
— Земля — завоеванная планета, — сказал Нунули с чувством собственного достоинства. — Поэтому на ней и с нее человеку ничего не принадлежит.
Модьун упрямо покачал головой, почувствовав, как сужаются его глаза. Такая реакция тела удивила его, потому что это был эмоциональный протест против другой точки зрения.
— Я еще не смирился с ролью, Нунули, — сказал он. — Пока я существую, корабль принадлежит мне. Однако, — он сделал паузу, — это мелочи. Я обдумываю лучшее решение этой ситуации. Я ищу женщину, которую, думаю, ваш коллега увез с Земли в другое место. Если вы сможете отвезти меня к ней, я с радостью покину корабль. Отвезите меня к ней, где бы она ни находилась.
— Это совершенно невозможно, — возразило существо, лежа на полу. — Но теперь давайте вернемся к вашей логике. Ошибка заключается в том, что вы не знаете о другой нашей цели, связанной с вами. Понимаете ли вы, сколько дней прошло с момента отлета этого корабля с Земли? — в его тоне звучало ликование.
— Немного больше недели, — ответил Модьун. Он должен был признаться, что обескуражен вопросом, который казался ему не относящимся к делу.
Существо снова успокоилось, серо-зеленые глаза его полностью открылись, серая, плотно натянутая кожа лица чуть расслабилась.
— Этот корабль, — сказал он, — находится в пути примерно 400 световых лет. Он несколько раз менял курс и намеренно ушел от своей цели, чтобы нельзя было определить направление, откуда он прибыл.
Нунули замолчал, чтобы дать возможность Модьуну отреагировать. Как, видимо, и ожидал инопланетянин, человека расстроила такая информация.
«Хотя, конечно, это мудро — не давать потенциальным врагам никаких сведений о планете, откуда прибыл нападающий корабль», — подумал Модьун.
По блеску глаз противника Модьун понял, что не прав. И, действительно, через минуту очевидного злорадства существо объяснило мотивы своих поступков:
— То, что вы сказали о планете, с которой мы стартовали, бесспорно, следовательно, истинно. Но корабль маневрировал в космосе только из-за вас. Чтобы смутить вас. Убедить, что вы никогда не вернетесь на Землю. И та же цель и у суда над вашими друзьями-животными. Если вы подумаете об этом, то увидите, что мы отвлекали ваше внимание до последнего момента, устроив суд, тянули время, пока корабль не пролетел необходимое расстояние. Естественно, этот корабль не вернется на Землю.
Вот такой был у них план. Модьуну это показалось немного лишним. Но, значит, логика расы подчиненных представителей, таких, как Нунули, наверное, тоже всегда экстремальна. У этих существ была цель, которую они должны были выполнить. И теперь, добившись уничтожения людей за барьером и удалив с Земли Судлил и Модьуна, они, вероятно, выполнили свою миссию.
Полная иррациональность миссии и ее основных задач вызвали у Модьуна ощущение, что он, действительно, ничего не может сказать в ответ на это сумасшествие. Он мог только сделать логический вывод.
— В таком случае, — сказал он, — так как четверо моих друзей были только пешками, вы не будете возражать против того, чтобы отменить смертную казнь и помиловать их.
— Нет возражений, — был мгновенный ответ. — Действительно, это одна из причин, по которой я позвал вас, чтобы сообщить об этом.
Потом Нунули продолжал более официальным тоном:
— Реддлл, гиена-офицер, который привел вас сюда, проводит вас назад в каюту и даст каждому из четверых оправдательный документ.
Все еще лежа на спине в пустой комнате, Нунули сказал в заключение:
— Мне кажется, что теперь мы должны завершить нашу встречу.
Модьуну тоже так казалось. Кроме одного или нескольких второстепенных моментов, все прояснилось.
— Ваш план против меня теперь полностью осуществился? — спросил он.
— А вы как думаете? — Существо на полу казалось растерянным.
— Схема была такой: что-то сделано против меня, я принимаю это. Я даже терплю отдельного Нунули, который замышляет добиться чего-то от меня. Я все продумал. Я продолжаю мирное существование, а потом обнаруживаю, что против меня существует тайный заговор. Поэтому я хочу знать, продолжается ли тайный заговор? Или ваша миссия относительно Земли и человеческих существ выполнена?
— Теперь она выполнена, — был ответ. — Что здесь можно сделать еще?
— Это то, что говорил хозяин Нунули номер два, — ответил Модьун, — но его слова оказались ложью. И я устал от лжи и ваших козней. Они направлены против логики космоса.
— Как может последний представитель расы понимать логику космоса? — раздраженно сказал Нунули. — Но дайте мне подумать.
После паузы он продолжал:
— Единственной другой целью, связанной с вами в рамках нашей миссии, было бы убийство вас и женщины. Есть ли, по-вашему мнению, путь для достижения этого?
— Ну, нет, — заговорил Модьун после минутного раздумья. — Нет, если я буду сопротивляться.
— Правильно, — все еще раздраженно сказал Нунули, — значит, вы получили ответ.
Внешне ответ, действительно, казался удовлетворительным и правдивым. И еще…
— Есть еще одна вещь, — сказал Модьун, — которая так важна, что, может быть, я буду вынужден потребовать от вас ответ.
— Невыносимо, — протянул Нунули.
Это потрясло человека; для него немыслимо было делать что-то, невыносимое для другого живого существа.
Но — через минуту — он продолжал думать об этом.
Модьун сказал:
— С некоторым опозданием я начал понимать…
Он подождал, пока значение его слов проникнет в святая святых мозга. Слова не звучали убедительно, потому что он был последним оставшимся в живых (отличающимся от Судлил) представителем человеческой расы. И его осознание правды — если была правда — на самом деле, пришло слишком поздно. Не было ясно, что он должен делать… но разговор с комитетом, скорее всего — да.