Он закончил свое утверждение:
— …начал понимать, что, может быть, неблагоразумно, чтобы одна раса позволяла усовершенствовать себя другой расе, мотивы которой могут не быть альтруистическими.
Когда он говорил, он переживал старые видоизмененные чувства, поднимающиеся без слов откуда-то из глубин нервной системы. Он слышал, как он говорил:
— Вопрос не исчерпан. Это простые логические заключения временного характера.
Потребовалось усилие сознания, чтобы остановить поток слов. Модьун долго стоял, удивленный силой своих чувств. Но через некоторое время он контролировал их и мог продолжать:
— Когда я говорю с Нунули, я ловлю себя на том, что прислушиваюсь к реакции на мои слова, и эта реакция не является полной копией того, что раньше сказал другой Нунули. Поэтому я вынужден спросить: как я могу определить, что Нунули сами относятся или не относятся к комитету, который они якобы представляют?
Внезапно он изменил тему разговора:
— Почему вы считаете, что я должен буду преодолеть мое естественное нежелание требовать ответа, если вы не найдете менее крутое решение?
Тусклые глаза Нунули так пристально смотрели на него, что после долгих минут Модьун нерешительно добавил:
— Почему вы не откроете для меня свой мозг по собственной доброй воле и не покажете мне достаточно из истории расы Нунули, чтобы я мог согласиться, что дело обстоит, действительно, так, и больше не удивляться?
Когда он закончил, существо на полу зашевелилось. Тонкие ноги задвигались. Руки согнулись. Шея изогнулась назад, и существо село.
— Хорошо, — сказал Нунули, — я уступаю вашему преступному давлению. Но я предупреждаю, что комитет может оскорбиться и я не смогу отвечать за возможные последствия.
— …начал понимать, что, может быть, неблагоразумно, чтобы одна раса позволяла усовершенствовать себя другой расе, мотивы которой могут не быть альтруистическими.
Когда он говорил, он переживал старые видоизмененные чувства, поднимающиеся без слов откуда-то из глубин нервной системы. Он слышал, как он говорил:
— Вопрос не исчерпан. Это простые логические заключения временного характера.
Потребовалось усилие сознания, чтобы остановить поток слов. Модьун долго стоял, удивленный силой своих чувств. Но через некоторое время он контролировал их и мог продолжать:
— Когда я говорю с Нунули, я ловлю себя на том, что прислушиваюсь к реакции на мои слова, и эта реакция не является полной копией того, что раньше сказал другой Нунули. Поэтому я вынужден спросить: как я могу определить, что Нунули сами относятся или не относятся к комитету, который они якобы представляют?
Внезапно он изменил тему разговора:
— Почему вы считаете, что я должен буду преодолеть мое естественное нежелание требовать ответа, если вы не найдете менее крутое решение?
Тусклые глаза Нунули так пристально смотрели на него, что после долгих минут Модьун нерешительно добавил:
— Почему вы не откроете для меня свой мозг по собственной доброй воле и не покажете мне достаточно из истории расы Нунули, чтобы я мог согласиться, что дело обстоит, действительно, так, и больше не удивляться?
Когда он закончил, существо на полу зашевелилось. Тонкие ноги задвигались. Руки согнулись. Шея изогнулась назад, и существо село.
— Хорошо, — сказал Нунули, — я уступаю вашему преступному давлению. Но я предупреждаю, что комитет может оскорбиться и я не смогу отвечать за возможные последствия.
21
Картины показывали простую аскетичную жизнь: Нунули, по-видимому, на своей планете, жили как монахи. Были видны длинные темные строения, где каждое существо имело крошечную комнатку, похожую на келью, и влачило в ней однообразное существование. Полы не были отделаны; в келье не было никакой мебели, только матрац, на котором Нунули спали.
Дальше картины рисовали женщин Нунули в домах немного другой формы. Различие заключалось в том, что здесь были общие дворы и комнаты, где ухаживали за детьми. В первые годы жизни их держали в удобных сооружениях, похожих на детские кроватки.
Один раз в несколько лет женщина Нунули отправлялась утром с определенной целью и разыскивала один из монастырей. На мысленно появившейся картине было видно, как она стучит в дверь кельи. Потом во вторую дверь. Потом в третью и так далее. Мужчина в каждой келье, очевидно, узнавал стук, потому что поднимался с матраца, открывал дверь и стоял, глядя на нее. И она стояла, ожидая. Ее, казалось, не волновал первоначальный отказ, она просто шла к следующей келье. Наконец, в каждом случае (из трех, которые наблюдал Модьун) она доходила до комнаты, где жил мужчина, которого привлекал либо ее запах, либо мысленная волна, исходившая от нее. С этим поклонником, который ее принимал, она оставалась на несколько дней и ночей. В большинстве случаев двое просто лежали рядом, медитируя. Но дважды за время ее присутствия наступал тот самый момент. Возбуждение? Даже при хорошем мысленном контакте Модьун не мог точно определить это чувство. Что бы это ни было, это вызывало спаривание, которое, казалось, длилось бесконечно. Четыре часа. Пять. Несомненно, большую часть ночи.
После второго раза женщина просто вставала и, даже не взглянув на своего супруга, уходила из кельи и из монастыря. Потом она жила в собственном маленьком уютном жилище. Здесь в безмолвной тайне своей кельи она вынашивала и примерно через год рожала своеобразное маленькое чудовище, которое через какое-то время принимало облик Нунули.
Неожиданно все эти сцены поблекли. Нунули с пола своей небольшой комнаты посмотрел на Модьуна и сказал:
— Такой была наша жизнь, пока комитет не показал нам способ быть полезными.
Модьун сказал удивленно и разочарованно:
— Это все, что вы собираетесь показать мне?
— Это краткое изложение нашей дозувгской истории, — был резкий ответ.
— Именно то, о чем вы спрашивали.
Модьун открыл рот, чтобы возразить, что это неудовлетворительный ответ. А потом замолчал. Стоя здесь, он понял, что только что услышал удивительную новость.
«Зувг», — сказал Нунули.
Из контекста следовало, что это было название расы, к которой принадлежали члены комитета…
«Я, действительно, должен был нажать на него, чтобы получить такую информацию».
Несколько долгих секунд он смаковал это слово. Наконец, ему пришло в голову, что то, против чего он собирался протестовать с самого начала, все еще необходимо. Он сказал:
— То, что вы показали мне, не объясняет скачок Нунули от сурового монашеского существования до массовых убийств по всей галактике. Как произошло это превращение?
Зеленые глаза в недоумении уставились на него.
— Разве мы обсуждаем ту же самую тему? — начал Нунули. И замолчал.
— О! — сказал он. Его глаза расширились, словно он, наконец, понял, о чем речь. — То, что мы делаем от имени комитета, — это не убийство, — сказал инопланетянин.
— Разрешите мне внести ясность в этот вопрос, — сказал Модьун. — Вы или другой Нунули уничтожили или потворствовали истреблению человеческой расы. В соответствии с убеждениями, которых вы придерживаетесь, это не убийство?
— Это — часть программы комитета по улучшению жизненной ситуации в галактике, — Нунули махнул тонкой гладкой серой рукой.
— По улучшению чего?
Существо оставалось спокойным.
— Простите. Теперь я должен попросить вас оказать мне любезность и покинуть меня, чтобы я мог продолжить отдых. Ваши друзья в безопасности. Вы получили информацию, о которой просили. Вы, несомненно, не собираетесь обсуждать этот вопрос несмотря на мой протест?
Модьун заколебался. Слова Нунули не оказали на него такого влияния, как можно было бы ожидать. В его голове роилось еще несколько вопросов, и его беспокоило собственное нетерпение к возражениям собеседника.
— Я, кажется, в странном настроении, — сказал он наконец. — У меня есть несколько вопросов, на которые я хочу получить ответ. — Он не ждал разрешения Нунули на обсуждение этой темы и продолжал: — Я думаю, самое важное это то, каким образом члены комитета добились поддержки такой расы, как вы?
Голубоватые глаза, казалось, стали слегка удивленными. Затем на гладком лице появилось такое выражение, как будто Нунули нахмурился. Он заговорил словно это было само собой разумеющимся:
— Они высшая раса. В тот момент, когда один из них вошел с нами в контакт, он показал нам цель. С тех пор, после того, что мы увидели планету с передовой культурой и решили, что нам нужны тонкие методы, мы позвали члена комитета, чтобы вложить цели в умы наших лидеров. Вот и все. Все сопротивление прекратилось.
Модьун сказал:
— О!
Все стало проясняться.
— Цель, — сказал Модьун, — конечно.
А потом спросил многозначительно:
— Когда Зувгайты вошли в контакт с Нунули, это была мысленная связь? То есть, мысленная беседа, которая имела результат, диалог?
Нунули возмутился.
— Член комитета не обсуждает ничего с членом низшей расы, — сказал он.
Модьун сдержал торжество. Небольшая победа, но он узнал кое-что, чего не знал Нунули. Зувгайты не могли передавать мысли в обоих направлениях в обычном понимании этого слова. Они, очевидно, могли делать внушение.
Внушать можно было что угодно. В этом смысле два Зувгайта могли обмениваться внушениями друг с другом, возможно, могли защищать себя от гипнотического воздействия взаимного внушения; могли благополучно беседовать через мили и годы пространства. Подобным способом внушать можно другой личности, которая не имеет защиты против него.
Модьун удивился, когда понял, что его тело дрожит от такой информации. Ему потребовалось усилие, чтобы сказать:
— Они могут… внушать, объединившись?..
— Вся тысяча, — с удовлетворением ответил Нунули. — Их сила непреодолима.
Больше они не обсуждали это качество Зувгайтов. Против такого защищенного одностороннего фронта тысячи индивидуалов, каждый из которых мог оказать сильное сопротивление, метод человеческой системы восприятия нельзя использовать непосредственно.
Модьуну вдруг захотелось узнать и остальное.
— Цель этих существ продолжает удивлять меня, — сказал он. — Их план усовершенствования галактики включает уничтожение человеческой расы и, возможно, других видов разумных существ. Какое научное объяснение этому?
Нунули оказался лишенным воображения.
— Эта информация существует. Я имею ее, но не могу открыть.
У Модьуна промелькнула мысль, что люди Земли мертвы в результате деятельности Зувгайтов, и он, по крайней мере, должен получить этому разумное объяснение.
— В таком случае, — пригрозил он, — я должен буду кое-что сделать.
— Это не принесет вам пользы, — сказал Нунули. Он вел себя самодовольно. — Я убежден, что никто, даже человеческое существо, не сможет понять особое состояние моего мозга, защищающее эти данные.
— Может получиться интересная проверка для вас и для меня, — сказал Модьун. — Мы узнаем, действительно ли это правда.
Но он говорил нерешительно и обнаружил, что мысленно одобряет ограничение, которое заложил раньше: если Нунули откроет свою давнюю историю, то насилия не будет. Решение, заложенное где-то внутри Модьуна, оказалось сдерживающим аргументом. Это казалось нелепым, потому что во время бурных эмоций или физического напряжения он использовал свои внутренние резервы, не считаясь с прежними моральными обязательствами.
Думая так, но еще колеблясь, Модьун сказал:
— Что сказали Зувги о природе барьера в вашем мозгу?
— Если вы примените свою силу в этой области — это мгновенно убьет меня, — был ответ.
— О!
— Принималось и принимается на веру, — спокойно сказал Нунули, — что вы не сделаете ничего, что действительно повредит мне.
— Я думаю, что это правда, — неохотно сказал Модьун. — Но все же…
Он объяснил, что это область биологии, которую человеческие существа полностью изучили.
— То, что мы сделали для животных Земли, — это только крошечная часть нашей общей способности манипулировать с клетками и группами клеток. Я уже видел, что у вас не такой, но сравнимый с человеческим тип нервных клеток. Каждая из ваших нервных клеток имеет длинную соединительную нить из нервной ткани, выходящую из каждого конца. У человеческих существ подобные связи называются аксоны и дендриты.
— Я знаком с анатомическими подробностями, о которых вы говорите.
— Хорошо. Однажды на Земле, — продолжал Модьун, — была высказана мысль, что аксон — это просто линия, похожая на телефонный провод, способная передавать электрические импульсы; то же касается и дендритов. Однако обнаружили, что каждая из этих мелких нитей нервного вещества усеяна пятью-десятью тысячами маленьких пятнышек. Последующие опыты показали, что каждое из этих пятнышек имеет свой вход или выход. Итак, представьте себе оригинальный человеческий мозг с двенадцатью миллиардами клеток, каждая с нервными окончаниями, имеющими около пяти-десяти тысяч входов и выходов, ни один из которых, очевидно, не используется в непосредственной передаче импульсов мозга.
— Я очень хорошо знаком с этими подробностями, — последовал резкий ответ. — Мы изучали эти специальные входы и выходы, которых не хватает другим расам; это сделало возможным наше улучшение человеческой породы до уровня, когда каждый индивидуал обладает полной силой, но ее применение против других ограничивается философией — вы помните?
Модьун с грустью вспомнил, но упорно продолжал.
— В работающем электронном приборе неиспользуемые входы и выходы создают шум. В человеческом мозгу они стали источником беспорядка и неправильных связей. Однако впоследствии обнаружили, что входы, действительно, принимают все мысли других людей, а выходы, действительно, передают все содержимое мозга в единое психическое пространство. Но моя точка зрения: то, что входит и выходит, как бы обременено шумом, и было невозможно отделить информацию от шума до тех пор, пока не была разработана наша система. Я не вижу ничего неправильного в том, что вся сила ограничивается философией, — кроме тех случаев (я начал это понимать), когда это ограничение работает на общее саморазрушение. Это означает, что я чувствую, что могу свободно давать указания. Думаю, что смогу очень легко помочь вам обойти или аннулировать барьер, запрограммированный внутри вас… — Модьун не закончил предложение. — Но,
— закончил он, — я, действительно, хочу получить больше информации.
Последовала долгая пауза. Взгляд инопланетянина замер на Модьуне. Наконец, Нунули сказал:
— Я отвечу почти на любой вопрос, кроме этого. Я не уверен, что ваши знания могут преодолеть то, что создал член комитета. Что еще вы хотели бы знать?
— Где находится Зувг?
— Я не знаю. Я никогда не был там. Очевидно, они не допустят, чтобы тот, кто знает это, был близко от вас.
Модьуну это показалось честным ответом. Он сказал:
— Тогда расскажите мне, что вы знаете о комитете?
— Это самая развитая раса в галактике. Те науки, которые они не развили сами, они позаимствовали у других рас с помощью своего метода управления разумом. Они — единственные по-настоящему бессмертные.
Модьун прервал:
— Вы имеете в виду «живущие дольше всех»? — Он улыбнулся. — В настоящее время человек живет около тридцати пяти сотен земных лет. Возможно, что эволюция в конце концов доведет этот срок до десяти тысяч. Есть причины, из-за которых нормальная клетка увядает, что в результате и приводит к смерти.
Гладкое загадочное лицо было мягче, чем когда-либо.
— Я повторяю: они по-настоящему бессмертны. Нескольким членам комитета более ста тысяч земных лет. Вы слышите?
— Но это невозможно на этой стадии развития галактики, — запротестовал Модьун. — Есть только один путь.
Он забеспокоился.
— Много лет назад мы, люди, решили не идти по такому неестественному пути.
— Вы не хотели идти по нему из-за вашей философии, правильно?
— В основном, я полагаю, да. Но также и потому…
Модьуна прервали.
— Это и была ваша ошибка, — последовал спокойный ответ. — Природу не заботят правильные или неправильные методы. Имеет значение только сам факт. А факт заключается в том, что они все очень старые, а вы не способны на то, чего они достигли.
Существо на матраце оборвало фразу.
— Наверное, вы теперь перестанете задавать вопросы и мы сможем расстаться.
— Да, — сказал Модьун. — Остальное я узнаю, когда побеседую с представителем комитета. Вы можете организовать такую встречу?
— Это невозможно — по причинам, которые я уже объяснил. Они не принимают сообщения. Они только посылают их, в форме приказов.
— Если только представится возможность, — сказал Модьун, — вы знаете, где я.
— Конечно, я знаю, где вы, — был ответ, произнесенный с удовлетворением, — и куда вы собираетесь.
— Куда же?
— В никуда.
Дальше картины рисовали женщин Нунули в домах немного другой формы. Различие заключалось в том, что здесь были общие дворы и комнаты, где ухаживали за детьми. В первые годы жизни их держали в удобных сооружениях, похожих на детские кроватки.
Один раз в несколько лет женщина Нунули отправлялась утром с определенной целью и разыскивала один из монастырей. На мысленно появившейся картине было видно, как она стучит в дверь кельи. Потом во вторую дверь. Потом в третью и так далее. Мужчина в каждой келье, очевидно, узнавал стук, потому что поднимался с матраца, открывал дверь и стоял, глядя на нее. И она стояла, ожидая. Ее, казалось, не волновал первоначальный отказ, она просто шла к следующей келье. Наконец, в каждом случае (из трех, которые наблюдал Модьун) она доходила до комнаты, где жил мужчина, которого привлекал либо ее запах, либо мысленная волна, исходившая от нее. С этим поклонником, который ее принимал, она оставалась на несколько дней и ночей. В большинстве случаев двое просто лежали рядом, медитируя. Но дважды за время ее присутствия наступал тот самый момент. Возбуждение? Даже при хорошем мысленном контакте Модьун не мог точно определить это чувство. Что бы это ни было, это вызывало спаривание, которое, казалось, длилось бесконечно. Четыре часа. Пять. Несомненно, большую часть ночи.
После второго раза женщина просто вставала и, даже не взглянув на своего супруга, уходила из кельи и из монастыря. Потом она жила в собственном маленьком уютном жилище. Здесь в безмолвной тайне своей кельи она вынашивала и примерно через год рожала своеобразное маленькое чудовище, которое через какое-то время принимало облик Нунули.
Неожиданно все эти сцены поблекли. Нунули с пола своей небольшой комнаты посмотрел на Модьуна и сказал:
— Такой была наша жизнь, пока комитет не показал нам способ быть полезными.
Модьун сказал удивленно и разочарованно:
— Это все, что вы собираетесь показать мне?
— Это краткое изложение нашей дозувгской истории, — был резкий ответ.
— Именно то, о чем вы спрашивали.
Модьун открыл рот, чтобы возразить, что это неудовлетворительный ответ. А потом замолчал. Стоя здесь, он понял, что только что услышал удивительную новость.
«Зувг», — сказал Нунули.
Из контекста следовало, что это было название расы, к которой принадлежали члены комитета…
«Я, действительно, должен был нажать на него, чтобы получить такую информацию».
Несколько долгих секунд он смаковал это слово. Наконец, ему пришло в голову, что то, против чего он собирался протестовать с самого начала, все еще необходимо. Он сказал:
— То, что вы показали мне, не объясняет скачок Нунули от сурового монашеского существования до массовых убийств по всей галактике. Как произошло это превращение?
Зеленые глаза в недоумении уставились на него.
— Разве мы обсуждаем ту же самую тему? — начал Нунули. И замолчал.
— О! — сказал он. Его глаза расширились, словно он, наконец, понял, о чем речь. — То, что мы делаем от имени комитета, — это не убийство, — сказал инопланетянин.
— Разрешите мне внести ясность в этот вопрос, — сказал Модьун. — Вы или другой Нунули уничтожили или потворствовали истреблению человеческой расы. В соответствии с убеждениями, которых вы придерживаетесь, это не убийство?
— Это — часть программы комитета по улучшению жизненной ситуации в галактике, — Нунули махнул тонкой гладкой серой рукой.
— По улучшению чего?
Существо оставалось спокойным.
— Простите. Теперь я должен попросить вас оказать мне любезность и покинуть меня, чтобы я мог продолжить отдых. Ваши друзья в безопасности. Вы получили информацию, о которой просили. Вы, несомненно, не собираетесь обсуждать этот вопрос несмотря на мой протест?
Модьун заколебался. Слова Нунули не оказали на него такого влияния, как можно было бы ожидать. В его голове роилось еще несколько вопросов, и его беспокоило собственное нетерпение к возражениям собеседника.
— Я, кажется, в странном настроении, — сказал он наконец. — У меня есть несколько вопросов, на которые я хочу получить ответ. — Он не ждал разрешения Нунули на обсуждение этой темы и продолжал: — Я думаю, самое важное это то, каким образом члены комитета добились поддержки такой расы, как вы?
Голубоватые глаза, казалось, стали слегка удивленными. Затем на гладком лице появилось такое выражение, как будто Нунули нахмурился. Он заговорил словно это было само собой разумеющимся:
— Они высшая раса. В тот момент, когда один из них вошел с нами в контакт, он показал нам цель. С тех пор, после того, что мы увидели планету с передовой культурой и решили, что нам нужны тонкие методы, мы позвали члена комитета, чтобы вложить цели в умы наших лидеров. Вот и все. Все сопротивление прекратилось.
Модьун сказал:
— О!
Все стало проясняться.
— Цель, — сказал Модьун, — конечно.
А потом спросил многозначительно:
— Когда Зувгайты вошли в контакт с Нунули, это была мысленная связь? То есть, мысленная беседа, которая имела результат, диалог?
Нунули возмутился.
— Член комитета не обсуждает ничего с членом низшей расы, — сказал он.
Модьун сдержал торжество. Небольшая победа, но он узнал кое-что, чего не знал Нунули. Зувгайты не могли передавать мысли в обоих направлениях в обычном понимании этого слова. Они, очевидно, могли делать внушение.
Внушать можно было что угодно. В этом смысле два Зувгайта могли обмениваться внушениями друг с другом, возможно, могли защищать себя от гипнотического воздействия взаимного внушения; могли благополучно беседовать через мили и годы пространства. Подобным способом внушать можно другой личности, которая не имеет защиты против него.
Модьун удивился, когда понял, что его тело дрожит от такой информации. Ему потребовалось усилие, чтобы сказать:
— Они могут… внушать, объединившись?..
— Вся тысяча, — с удовлетворением ответил Нунули. — Их сила непреодолима.
Больше они не обсуждали это качество Зувгайтов. Против такого защищенного одностороннего фронта тысячи индивидуалов, каждый из которых мог оказать сильное сопротивление, метод человеческой системы восприятия нельзя использовать непосредственно.
Модьуну вдруг захотелось узнать и остальное.
— Цель этих существ продолжает удивлять меня, — сказал он. — Их план усовершенствования галактики включает уничтожение человеческой расы и, возможно, других видов разумных существ. Какое научное объяснение этому?
Нунули оказался лишенным воображения.
— Эта информация существует. Я имею ее, но не могу открыть.
У Модьуна промелькнула мысль, что люди Земли мертвы в результате деятельности Зувгайтов, и он, по крайней мере, должен получить этому разумное объяснение.
— В таком случае, — пригрозил он, — я должен буду кое-что сделать.
— Это не принесет вам пользы, — сказал Нунули. Он вел себя самодовольно. — Я убежден, что никто, даже человеческое существо, не сможет понять особое состояние моего мозга, защищающее эти данные.
— Может получиться интересная проверка для вас и для меня, — сказал Модьун. — Мы узнаем, действительно ли это правда.
Но он говорил нерешительно и обнаружил, что мысленно одобряет ограничение, которое заложил раньше: если Нунули откроет свою давнюю историю, то насилия не будет. Решение, заложенное где-то внутри Модьуна, оказалось сдерживающим аргументом. Это казалось нелепым, потому что во время бурных эмоций или физического напряжения он использовал свои внутренние резервы, не считаясь с прежними моральными обязательствами.
Думая так, но еще колеблясь, Модьун сказал:
— Что сказали Зувги о природе барьера в вашем мозгу?
— Если вы примените свою силу в этой области — это мгновенно убьет меня, — был ответ.
— О!
— Принималось и принимается на веру, — спокойно сказал Нунули, — что вы не сделаете ничего, что действительно повредит мне.
— Я думаю, что это правда, — неохотно сказал Модьун. — Но все же…
Он объяснил, что это область биологии, которую человеческие существа полностью изучили.
— То, что мы сделали для животных Земли, — это только крошечная часть нашей общей способности манипулировать с клетками и группами клеток. Я уже видел, что у вас не такой, но сравнимый с человеческим тип нервных клеток. Каждая из ваших нервных клеток имеет длинную соединительную нить из нервной ткани, выходящую из каждого конца. У человеческих существ подобные связи называются аксоны и дендриты.
— Я знаком с анатомическими подробностями, о которых вы говорите.
— Хорошо. Однажды на Земле, — продолжал Модьун, — была высказана мысль, что аксон — это просто линия, похожая на телефонный провод, способная передавать электрические импульсы; то же касается и дендритов. Однако обнаружили, что каждая из этих мелких нитей нервного вещества усеяна пятью-десятью тысячами маленьких пятнышек. Последующие опыты показали, что каждое из этих пятнышек имеет свой вход или выход. Итак, представьте себе оригинальный человеческий мозг с двенадцатью миллиардами клеток, каждая с нервными окончаниями, имеющими около пяти-десяти тысяч входов и выходов, ни один из которых, очевидно, не используется в непосредственной передаче импульсов мозга.
— Я очень хорошо знаком с этими подробностями, — последовал резкий ответ. — Мы изучали эти специальные входы и выходы, которых не хватает другим расам; это сделало возможным наше улучшение человеческой породы до уровня, когда каждый индивидуал обладает полной силой, но ее применение против других ограничивается философией — вы помните?
Модьун с грустью вспомнил, но упорно продолжал.
— В работающем электронном приборе неиспользуемые входы и выходы создают шум. В человеческом мозгу они стали источником беспорядка и неправильных связей. Однако впоследствии обнаружили, что входы, действительно, принимают все мысли других людей, а выходы, действительно, передают все содержимое мозга в единое психическое пространство. Но моя точка зрения: то, что входит и выходит, как бы обременено шумом, и было невозможно отделить информацию от шума до тех пор, пока не была разработана наша система. Я не вижу ничего неправильного в том, что вся сила ограничивается философией, — кроме тех случаев (я начал это понимать), когда это ограничение работает на общее саморазрушение. Это означает, что я чувствую, что могу свободно давать указания. Думаю, что смогу очень легко помочь вам обойти или аннулировать барьер, запрограммированный внутри вас… — Модьун не закончил предложение. — Но,
— закончил он, — я, действительно, хочу получить больше информации.
Последовала долгая пауза. Взгляд инопланетянина замер на Модьуне. Наконец, Нунули сказал:
— Я отвечу почти на любой вопрос, кроме этого. Я не уверен, что ваши знания могут преодолеть то, что создал член комитета. Что еще вы хотели бы знать?
— Где находится Зувг?
— Я не знаю. Я никогда не был там. Очевидно, они не допустят, чтобы тот, кто знает это, был близко от вас.
Модьуну это показалось честным ответом. Он сказал:
— Тогда расскажите мне, что вы знаете о комитете?
— Это самая развитая раса в галактике. Те науки, которые они не развили сами, они позаимствовали у других рас с помощью своего метода управления разумом. Они — единственные по-настоящему бессмертные.
Модьун прервал:
— Вы имеете в виду «живущие дольше всех»? — Он улыбнулся. — В настоящее время человек живет около тридцати пяти сотен земных лет. Возможно, что эволюция в конце концов доведет этот срок до десяти тысяч. Есть причины, из-за которых нормальная клетка увядает, что в результате и приводит к смерти.
Гладкое загадочное лицо было мягче, чем когда-либо.
— Я повторяю: они по-настоящему бессмертны. Нескольким членам комитета более ста тысяч земных лет. Вы слышите?
— Но это невозможно на этой стадии развития галактики, — запротестовал Модьун. — Есть только один путь.
Он забеспокоился.
— Много лет назад мы, люди, решили не идти по такому неестественному пути.
— Вы не хотели идти по нему из-за вашей философии, правильно?
— В основном, я полагаю, да. Но также и потому…
Модьуна прервали.
— Это и была ваша ошибка, — последовал спокойный ответ. — Природу не заботят правильные или неправильные методы. Имеет значение только сам факт. А факт заключается в том, что они все очень старые, а вы не способны на то, чего они достигли.
Существо на матраце оборвало фразу.
— Наверное, вы теперь перестанете задавать вопросы и мы сможем расстаться.
— Да, — сказал Модьун. — Остальное я узнаю, когда побеседую с представителем комитета. Вы можете организовать такую встречу?
— Это невозможно — по причинам, которые я уже объяснил. Они не принимают сообщения. Они только посылают их, в форме приказов.
— Если только представится возможность, — сказал Модьун, — вы знаете, где я.
— Конечно, я знаю, где вы, — был ответ, произнесенный с удовлетворением, — и куда вы собираетесь.
— Куда же?
— В никуда.
22
Все закончилось.
По крайней мере, для людей-животных больше не было проблем. Они волновались, когда впервые возвратились в свою спальню. Но, когда ничего не случилось, — когда товарищи по спальне окружили их и стали хлопать по плечам и жать им руки (были даже аплодисменты) — они быстро возобновили свое беззаботное существование.
Но они, конечно, приобрели суровый опыт. Сила потрясения, которое они пережили, обнаружилась в первый раз после того, как они вернулись в каюту Модьуна. Когда Модьун, который принимал ванну, вышел, он увидел, что они разглядывают все вокруг с завистью и удивлением. Они, казалось, забыли те часы, которые раньше провели здесь. Они изучали роскошную гостиную и выражали свои чувства восклицаниями, разглядывали великолепно обставленную ванную. Но, когда они увидели кухню с отдельной столовой, то стали громко выражать свое изумление.
— Дружище! — сказал Руузб, подозрительно наклонив голову. — Это, действительно, класс. Как это получилось?
— Да, как? — поинтересовался Неррл.
Иггдооз и Дуулдн стояли рядом с округлившимися от любопытства глазами.
Модьун дал им объяснение, исходившее от высокопоставленного офицера-гиены.
— Мне объяснили, — сказал он, — когда я переехал, что, так как меня не было в списках для спален, то для меня не нашлось другого места, кроме свободной офицерской каюты.
— Дружище! — сказал Руузб. — Я думаю, после этого стоит быть безбилетным пассажиром.
Модьун великодушно продолжал:
— Почему бы вам, друзья, не приходить сюда и не обедать со мной? Так мы сможем держаться вместе.
Они охотно согласились. Теперь он имел компаньонов на время обедов. Что было приятно. Не потому что эта компания много значила для него, а потому что теперь они стали почти беспрерывно болтать о приближающейся посадке. Это стало неизбежной темой. Когда они уходили для дополнительных тренировок, Модьун включал свой телевизор с замкнутым контуром, и на экране появлялся высокопоставленный человек-гиена, который говорил о том же самом. В подготовительные часы только по одному каналу передавалась музыка.
На второй день, когда четверо пришли в его каюту, у каждого был пакет и длинный прибор, излучавший статический заряд, который зарегистрировала одна из систем восприятия в мозгу человека. Модьун осмотрел оружие и увидел, что оно неземного происхождения и конструкции.
— Очень остроумно, — сказал он, возвращая оружие человеку-ягуару, его владельцу. На щеках Дуулдна вспыхнули два знакомых ярко-красных пятна.
— Ты смеешься? — сказал он. — Прошло много времени, пока до моей башки дошло, как работает эта штука. А ты ведешь себя так, словно уже все понял.
— Ну… — сказал Модьун.
— Может быть, он видел ее раньше в Африке, — вставил Руузб из другого конца комнаты. — Так, Модиунн?
Модьун с радостью принял это объяснение.
— Оно выглядит так, как то, что я видел в Африке, — сказал он многословно. — Заряд содержится в этом длинном стволе. — Он показал блестящее тиснение вдоль дна барабана этого оружия, похожего на винтовку.
— Если нажать большим пальцем кнопку здесь наверху, то ствол освобождает заряд как батарея. Судя по размеру, я думаю, что энергия мгновенной вспышки может сделать электропроводным столб воздуха величиной около пятисот ярдов, и электрический ток от маленькой динамо внутри ствола доходит до любой цели без потерь. Я думаю, тысячи ампер при 660 вольтах достаточно, чтобы убить даже слона.
Он покачал головой и сказал грустно:
— Очень плохо.
— Что же здесь плохого? — сказал Дуулдн. — Нам может понадобиться здесь что-то подобное для защиты. Кто знает, что нас ждет?
Так как они не знали о настоящей цели экспедиции, Модьун прекратил разговор.
Во время еды, когда они были вместе, Модьун узнал, что по плану посадка назначена на следующее утро по корабельному времени.
По крайней мере, для людей-животных больше не было проблем. Они волновались, когда впервые возвратились в свою спальню. Но, когда ничего не случилось, — когда товарищи по спальне окружили их и стали хлопать по плечам и жать им руки (были даже аплодисменты) — они быстро возобновили свое беззаботное существование.
Но они, конечно, приобрели суровый опыт. Сила потрясения, которое они пережили, обнаружилась в первый раз после того, как они вернулись в каюту Модьуна. Когда Модьун, который принимал ванну, вышел, он увидел, что они разглядывают все вокруг с завистью и удивлением. Они, казалось, забыли те часы, которые раньше провели здесь. Они изучали роскошную гостиную и выражали свои чувства восклицаниями, разглядывали великолепно обставленную ванную. Но, когда они увидели кухню с отдельной столовой, то стали громко выражать свое изумление.
— Дружище! — сказал Руузб, подозрительно наклонив голову. — Это, действительно, класс. Как это получилось?
— Да, как? — поинтересовался Неррл.
Иггдооз и Дуулдн стояли рядом с округлившимися от любопытства глазами.
Модьун дал им объяснение, исходившее от высокопоставленного офицера-гиены.
— Мне объяснили, — сказал он, — когда я переехал, что, так как меня не было в списках для спален, то для меня не нашлось другого места, кроме свободной офицерской каюты.
— Дружище! — сказал Руузб. — Я думаю, после этого стоит быть безбилетным пассажиром.
Модьун великодушно продолжал:
— Почему бы вам, друзья, не приходить сюда и не обедать со мной? Так мы сможем держаться вместе.
Они охотно согласились. Теперь он имел компаньонов на время обедов. Что было приятно. Не потому что эта компания много значила для него, а потому что теперь они стали почти беспрерывно болтать о приближающейся посадке. Это стало неизбежной темой. Когда они уходили для дополнительных тренировок, Модьун включал свой телевизор с замкнутым контуром, и на экране появлялся высокопоставленный человек-гиена, который говорил о том же самом. В подготовительные часы только по одному каналу передавалась музыка.
На второй день, когда четверо пришли в его каюту, у каждого был пакет и длинный прибор, излучавший статический заряд, который зарегистрировала одна из систем восприятия в мозгу человека. Модьун осмотрел оружие и увидел, что оно неземного происхождения и конструкции.
— Очень остроумно, — сказал он, возвращая оружие человеку-ягуару, его владельцу. На щеках Дуулдна вспыхнули два знакомых ярко-красных пятна.
— Ты смеешься? — сказал он. — Прошло много времени, пока до моей башки дошло, как работает эта штука. А ты ведешь себя так, словно уже все понял.
— Ну… — сказал Модьун.
— Может быть, он видел ее раньше в Африке, — вставил Руузб из другого конца комнаты. — Так, Модиунн?
Модьун с радостью принял это объяснение.
— Оно выглядит так, как то, что я видел в Африке, — сказал он многословно. — Заряд содержится в этом длинном стволе. — Он показал блестящее тиснение вдоль дна барабана этого оружия, похожего на винтовку.
— Если нажать большим пальцем кнопку здесь наверху, то ствол освобождает заряд как батарея. Судя по размеру, я думаю, что энергия мгновенной вспышки может сделать электропроводным столб воздуха величиной около пятисот ярдов, и электрический ток от маленькой динамо внутри ствола доходит до любой цели без потерь. Я думаю, тысячи ампер при 660 вольтах достаточно, чтобы убить даже слона.
Он покачал головой и сказал грустно:
— Очень плохо.
— Что же здесь плохого? — сказал Дуулдн. — Нам может понадобиться здесь что-то подобное для защиты. Кто знает, что нас ждет?
Так как они не знали о настоящей цели экспедиции, Модьун прекратил разговор.
Во время еды, когда они были вместе, Модьун узнал, что по плану посадка назначена на следующее утро по корабельному времени.
23
По просьбе Нунули, хозяина корабля, Модьун оставался в своей каюте. При сложившихся обстоятельствах — подчеркнуло создание — это было самое малое, что он мог сделать. Модьуну совет Нунули показался разумным. Он согласился, что он незваный гость и поэтому должен доставлять как можно меньше беспокойства.
Нунули отклонил его просьбу позволить ему наблюдать посадку по видеоустройству в каюте. Модьун заметил, что его тело почувствовало досаду из-за отказа; но это, действительно, было не его дело. И, конечно, похоже на правду, что такая высадка получится очень скучной, с бесчисленными повторяющимися действиями.
Модьун не старался представить себе, что происходит внизу. Континент неведомой планеты, который он мельком видел на ранних стадиях приближения корабля, был достаточного размера, чтобы прийти к заключению, что там очень много обитателей. И Модьун предполагал, что будет применен метод захвата.
Модьун выполнял обычные действия, которых требовало его выросшее человеческое тело. Когда подошло время дневного сна, он немного поел. Потом, когда он расслабился, ожидая чтобы тело выполнило необходимые биологические функции, он позволил себе послушать живую животную музыку. Странно, но кровь побежала быстрее, сердце забилось сильнее, глаза заблестели. Музыка продолжала быть для Модьуна источником обучения эмоциям, возможным объяснением человеческого поведения в те давние дни, когда эмоции было так легко вызвать.
«Мы, действительно, произошли от существ очень примитивного типа», — подумал Модьун. Ему было страшно подумать, что Нунули нашли именно этого примитивного человека и безошибочно поняли его уязвимость. Это, конечно, не имело смысла. После всего: то что они думали, что достигли, и то, чего они в самом деле достигли, — это оказались совершенно разные вещи.
Пока Модьун так размышлял, он закончил свой туалет, сбросил одежду и забрался в кровать.
Прошел час, — и его разбудил стук в дверь.
«Стук, — подумал он. — А что же случилось со звонком?»
Но он включил свет и встал с постели.
— Кто там?
— Это я, Нунули, хозяин корабля. Я хочу поговорить с вами.
— Почему бы не прийти после дневного сна? — спросил Модьун.
— То, что я должен сказать, не может ждать.
Рассуждения Модьуна сразу пришли в противоречие с его природной вежливостью. Его разум говорил: очевидно, что-то не так. Правда заключалась в том, что, если бы он и Нунули никогда больше ни о чем не беседовали, Модьун ничего бы не потерял. Но, конечно, никто бы и не выиграл. Но Модьун всегда был любезен, даже в противовес разуму. Так получилось и теперь.
Модьун сказал:
— Я раздет. Я могу одеться прежде чем отвечу?
— Нет, нет, в этом нет необходимости. Я всегда раздет, как вы знаете. Ваше тело безобразно, но я могу вынести его вид.
«Смотрите-ка, кто кого называет безобразным», — подумал Модьун, когда пошел открывать дверь. Нунули проскользнул в его каюту с удивительной поспешностью. Он подошел к кровати и опустился на нее.
— У нас возникла небольшая проблема, — сказал он. — Я хотел бы знать, не поделитесь ли вы со мной своими соображениями.
— В чем проблема? — спросил Модьун. Он пока не хотел давать никаких обещаний.
Нунули встал с кровати.
— Может быть, вы могли бы одеться и сойти со мной вниз.
— То я должен одеться, то не должен. Решите же, наконец, — сказал Модьун.
— Оденьтесь. Температура внизу около нуля. Мы, кажется, опустились на холодную часть планеты.
Когда Модьун одевался, он подумал, а потом, наконец, сказал, что для него в любом случае было бы неразумно покидать корабль.
— Я нахожусь на борту без вашего разрешения, — подчеркнул он. — Насколько я знаю, если я сойду здесь, вы просто отдадите приказ улететь из этого района космоса, а я останусь здесь. Я даже не знаю, где это «здесь».
— Я думал, что вас не заботит, где вы находитесь, — последовал резкий ответ.
— Мое тело устало от того, что оно заполнено простыми устройствами, — сказал Модьун. — И я очень мало интересуюсь той неразберихой, которую вы пытаетесь создать вокруг меня.
Нунули смирился с возражением человека. Он сказал коротко:
— Внизу идет битва, и поэтому я прошу, чтобы вы воспользовались одной из ваших систем восприятия и спасли нашу армию.
Модьун был изумлен неправильным представлением собеседника. Он подчеркнул, что системы восприятия строго ограничены и в такой ситуации неприменимы вообще.
— Они обеспечивают, — сказал он, — ограниченное управление элементарными силами в ограниченном пространстве. Если бы вы, Нунули, действительно захотели убить меня, вы, вероятно, смогли бы это сделать. Но вы должны были бы приготовиться к тому, что силы, которые вы используете, обратятся персонально против вас. Таким способом работают мои системы.
Если бы можно было сказать, что масса похожих на червей щупалец и гладкое, как стекло, лицо имеют отсутствующее выражение, то именно так Нунули реагировал на его объяснение. Инопланетянин казался задумчивым. Наконец, он сказал:
— Каким способом вы могли бы отразить атаку врага на корабль?
— Забрать ваших людей на борт и улететь, — просто ответил Модьун.
— Это проблема, с которой я сам никогда не сталкивался, — признался Нунули. — Должен сказать, что я сбит с толку тем, что так неадекватно оценил Ганиан по прежним посещениям. Я мог бы поклясться, что сложная техника не понадобится и что мы просто сможем прибыть с нашим мощным оружием, и сокрушить все на своем пути.
Он объяснил:
— Это всегда самый простой способ. Дело делается сразу, и больше нет помех. Мы создаем правительство, подчиненное нам, и ждем указаний от комитета.
Он покачал головой.
— Но не так, как на вашей Земле. Помните? Там нам противостояла атомная цивилизация, и мы должны были применить метод, который требует нескольких сотен тысяч лет.
Вдруг он вспомнил о своей главной цели.
Нунули отклонил его просьбу позволить ему наблюдать посадку по видеоустройству в каюте. Модьун заметил, что его тело почувствовало досаду из-за отказа; но это, действительно, было не его дело. И, конечно, похоже на правду, что такая высадка получится очень скучной, с бесчисленными повторяющимися действиями.
Модьун не старался представить себе, что происходит внизу. Континент неведомой планеты, который он мельком видел на ранних стадиях приближения корабля, был достаточного размера, чтобы прийти к заключению, что там очень много обитателей. И Модьун предполагал, что будет применен метод захвата.
Модьун выполнял обычные действия, которых требовало его выросшее человеческое тело. Когда подошло время дневного сна, он немного поел. Потом, когда он расслабился, ожидая чтобы тело выполнило необходимые биологические функции, он позволил себе послушать живую животную музыку. Странно, но кровь побежала быстрее, сердце забилось сильнее, глаза заблестели. Музыка продолжала быть для Модьуна источником обучения эмоциям, возможным объяснением человеческого поведения в те давние дни, когда эмоции было так легко вызвать.
«Мы, действительно, произошли от существ очень примитивного типа», — подумал Модьун. Ему было страшно подумать, что Нунули нашли именно этого примитивного человека и безошибочно поняли его уязвимость. Это, конечно, не имело смысла. После всего: то что они думали, что достигли, и то, чего они в самом деле достигли, — это оказались совершенно разные вещи.
Пока Модьун так размышлял, он закончил свой туалет, сбросил одежду и забрался в кровать.
Прошел час, — и его разбудил стук в дверь.
«Стук, — подумал он. — А что же случилось со звонком?»
Но он включил свет и встал с постели.
— Кто там?
— Это я, Нунули, хозяин корабля. Я хочу поговорить с вами.
— Почему бы не прийти после дневного сна? — спросил Модьун.
— То, что я должен сказать, не может ждать.
Рассуждения Модьуна сразу пришли в противоречие с его природной вежливостью. Его разум говорил: очевидно, что-то не так. Правда заключалась в том, что, если бы он и Нунули никогда больше ни о чем не беседовали, Модьун ничего бы не потерял. Но, конечно, никто бы и не выиграл. Но Модьун всегда был любезен, даже в противовес разуму. Так получилось и теперь.
Модьун сказал:
— Я раздет. Я могу одеться прежде чем отвечу?
— Нет, нет, в этом нет необходимости. Я всегда раздет, как вы знаете. Ваше тело безобразно, но я могу вынести его вид.
«Смотрите-ка, кто кого называет безобразным», — подумал Модьун, когда пошел открывать дверь. Нунули проскользнул в его каюту с удивительной поспешностью. Он подошел к кровати и опустился на нее.
— У нас возникла небольшая проблема, — сказал он. — Я хотел бы знать, не поделитесь ли вы со мной своими соображениями.
— В чем проблема? — спросил Модьун. Он пока не хотел давать никаких обещаний.
Нунули встал с кровати.
— Может быть, вы могли бы одеться и сойти со мной вниз.
— То я должен одеться, то не должен. Решите же, наконец, — сказал Модьун.
— Оденьтесь. Температура внизу около нуля. Мы, кажется, опустились на холодную часть планеты.
Когда Модьун одевался, он подумал, а потом, наконец, сказал, что для него в любом случае было бы неразумно покидать корабль.
— Я нахожусь на борту без вашего разрешения, — подчеркнул он. — Насколько я знаю, если я сойду здесь, вы просто отдадите приказ улететь из этого района космоса, а я останусь здесь. Я даже не знаю, где это «здесь».
— Я думал, что вас не заботит, где вы находитесь, — последовал резкий ответ.
— Мое тело устало от того, что оно заполнено простыми устройствами, — сказал Модьун. — И я очень мало интересуюсь той неразберихой, которую вы пытаетесь создать вокруг меня.
Нунули смирился с возражением человека. Он сказал коротко:
— Внизу идет битва, и поэтому я прошу, чтобы вы воспользовались одной из ваших систем восприятия и спасли нашу армию.
Модьун был изумлен неправильным представлением собеседника. Он подчеркнул, что системы восприятия строго ограничены и в такой ситуации неприменимы вообще.
— Они обеспечивают, — сказал он, — ограниченное управление элементарными силами в ограниченном пространстве. Если бы вы, Нунули, действительно захотели убить меня, вы, вероятно, смогли бы это сделать. Но вы должны были бы приготовиться к тому, что силы, которые вы используете, обратятся персонально против вас. Таким способом работают мои системы.
Если бы можно было сказать, что масса похожих на червей щупалец и гладкое, как стекло, лицо имеют отсутствующее выражение, то именно так Нунули реагировал на его объяснение. Инопланетянин казался задумчивым. Наконец, он сказал:
— Каким способом вы могли бы отразить атаку врага на корабль?
— Забрать ваших людей на борт и улететь, — просто ответил Модьун.
— Это проблема, с которой я сам никогда не сталкивался, — признался Нунули. — Должен сказать, что я сбит с толку тем, что так неадекватно оценил Ганиан по прежним посещениям. Я мог бы поклясться, что сложная техника не понадобится и что мы просто сможем прибыть с нашим мощным оружием, и сокрушить все на своем пути.
Он объяснил:
— Это всегда самый простой способ. Дело делается сразу, и больше нет помех. Мы создаем правительство, подчиненное нам, и ждем указаний от комитета.
Он покачал головой.
— Но не так, как на вашей Земле. Помните? Там нам противостояла атомная цивилизация, и мы должны были применить метод, который требует нескольких сотен тысяч лет.
Вдруг он вспомнил о своей главной цели.