Он стоял, размышляя. Следовало предпринять вторую попытку проникнуть в контрольный пункт. Ему нужно было нечто, что действовало бы непосредственно на клетки мозга. Имелось несколько аппаратов, способных оказать подобное воздействие. Большая их часть применялась лишь для сугубо медицинских целей. Исключение составлял прибор — энцефало-регулятор, который мог быть использован для перенесения импульсов из одного сознания в другое.
Даже с помощью Кориты Гросвенфу понадобилось несколько минут на сборку такого агрегата. Его проверка заняла еще некоторое время, а поскольку машина была исключительно хрупкой, то, размещая ее на тележке, ему пришлось прибегнуть к помощи рессорных подушек. В общем, приготовления заняли тридцать семь минут.
Затем у него произошел бурный спор с археологом, который обязательно хотел его сопровождать. В конце концов Корита согласился остаться на страже опорного пункта их операции.
Непрочность груза заставила Гросвенфа уменьшить скорость продвижения, когда он направлялся к контрольному пункту. Эта вынужденная медлительность раздражала его, но в то же время давала ему возможность замечать происшедшие в коридоре перемены.
Неподвижные тела попадались теперь реже. Гросвенф понял, что большая часть из тех людей, кто оказался погруженным в глубокий сон, теперь самопроизвольно вышли из него. Подобные пробуждения были обычным для гипноза явлением. Теперь они подвергались другой стимуляции на той же основе, их действия находились под контролем глубоко скрытых импульсов. Поэтому люди, которые в обычном состоянии лишь чувствовали друг к другу умеренную неприязнь, сейчас испытывали убийственную ненависть.
Самым страшным было то, что им самим об этом не было известно, поскольку сознание могло быть изменено без знания об этом со стороны индивидуума. Все было усилено атакой, предпринятой сейчас против находящихся на борту корабля людей. Каждый человек действовал так, как будто его новое «я» было столь же прочным, сколь и старое.
Гросвенф открыл дверцу лифта, находящуюся на уровне контрольного пункта, и тут же поспешно захлопнул ее. Нагревательная установка изрыгала пламя, разливавшееся по коридору. Металлические стены плавились с резким свистящим звуком. На видимом пространстве лежало три трупа. Пока он выжидал, раздался громкий взрыв. Внезапно пламя пропало. В воздухе повис голубой дым, жара стояла невыносимая. Но в течение нескольких последующих секунд и дым, и жара исчезли. Вентиляционная система работала надежно.
Гросвенф осторожно выбрался из лифта. На первый взгляд коридор казался пустым. Потом он увидел Мортона, полускрытого выступом стены, менее чем в двух десятках шагов от себя. Почти в ту же секунду директор заметил его и поманил к себе рукой. Гросвенф поколебался, но решил рискнуть. Он отвел тележку от дверцы лифта и направил ее к директору, который энергично приветствовал его.
— Именно вас я и хотел видеть, — заявил он. — Мы должны отобрать у капитана Лича контроль над кораблем, прежде чем Кент и его группа устроят нападение.
Взгляд Мортона был спокойным и умным. Это был взгляд человека, борющегося за правое дело. Казалось, ему и в голову не приходило, что его поведение и слова требуют объяснений. Директор с напором продолжал:
— Нам особенно необходима ваша помощь против Кента. Они использовали химический препарат, о котором я раньше не слышал. Пока мы одержали над ними верх, но они готовят новый удар. Главное сейчас успеть сокрушить капитана Лича, прежде чем Кент соберет свои силы.
«Главное успеть!» — пронеслось в мозгу Эллиота. Как бы невзначай он поднес правую руку к левой кисти и тронул активированное реле, контролировавшее направление пластинки аджустера, произнося при этом:
— У меня есть план, сэр. Полагаю, что может быть эффективным в борьбе с противником.
Мортон посмотрел вниз и сказал:
— Вы принесли с собой аджустер, и он действует. Для чего это вам понадобилось?
Гросвенф напрягся в поисках ответа. Он надеялся, что Мортон не слишком близко знаком с аджустерами, но теперь эта надежда рухнула, а он должен был все же попытаться использовать инструмент, хотя и лишенный преимущества неожиданности. Он проговорил натянутым против его желания голосом:
— Да, я хочу использовать эту штуку.
Поколебавшись, Мортон заметил:
— Мысли, возникшие в моем мозгу и переданные вами, весьма интересны…— он замолчал, и его лицо зажглось интересом: — Так, хорошо… Если вы сможете на этот раз передать известие о том, что мы подверглись нападению чужаков…— Он смолк, и его губы нервно сжались. Интенсивность мысли заставила сузиться его глаза. — Капитан Лич однажды пытался заключить со мной соглашение. Теперь мы сделаем вид, будто согласились, и вы придете к ним с вашей машиной. Вы понимаете, что я не пойду на перемирие ни с Кентом, ни с капитаном Личем, иначе как в целях достижения победы и сохранения корабля. Надеюсь, что вы это оцените, — с достоинством закончил он.
Гросвенф нашел капитана Лича на контрольном пункте. Командир приветствовал его со сдержанным дружелюбием.
— Борьба против ученых, — честно признался он, — поставила военных в сложное положение. Мы обязаны защитить контрольный пункт и аппаратную, так что наш минимум обязанностей превратился в максимум. — Он серьезно качнул головой. — Нечего и думать о том, что кому-нибудь из нас удастся одержать победу. В крайнем случае мы готовы пожертвовать собой, но не позволить ни одной из групп одержать верх.
Объяснение отвлекло Гросвенфа от собственной цели. Он спросил себя, мог ли капитан Лич быть ответственным за намеренное изменение курса корабля. По крайней мере, он дал ему частичное объяснение. Казалось, командиром двигала уверенность в том, что победа какой-либо группы, кроме военных, была немыслима. Если брать ее за исходную мысль, то оставался лишь крошечный шаг к заключению о том, что необходимо уничтожить всю экспедицию. Незаметным движением Гросвенф направил передатчик аджустера на капитана Лича.
Мозговые волны, минутные пульсации, транспортированные от дендрита к аксону и от аксона к дендриту, с предусмотренной обратной связью, — это и был процесс, идущий бесконечно между девяносто миллиардами нейронных клеток головного мозга человека. Каждая клетка находилась в состоянии собственного электроколлоидного баланса, сложного взаимодействия напряжения и импульсов. Лишь постепенно, за долгие годы, были созданы машины, которые смогли с высокой точностью обнаружить значения энергетических потоков внутри мозга.
Ранние энцело-аджустеры были косвенными потомками известного энцефалографа. Но его функции были диаметрально противоположными. Он производил искусственные мозговые волны любого требуемого образца. Используя их, опытный оператор мог стимулировать любую часть мозга и, таким образом, рождать эмоции и мечты, вызывать воспоминания из прошлого. Он не являлся сам по себе контролирующим прибором. Он лишь поддерживал собственное «я» испытуемого. Тем не менее он мог передавать импульсы мозга от одного лица к другому. Поскольку импульсы варьировались согласно мыслям посылающего, реципиент стимулировался в высшей степени легко.
Не подозревающий о присутствии аджустера, капитан Лич не догадывался, что его мысли больше не принадлежат ему.
— Нападение, совершенное на корабль, сделало среду ученых предательской и вероломной, — капитан Лич умолк и задумчиво произнес: — Вот мой план…
План включал в себя плавящие установки, акселератор мускульной напряженности и частичное обследование обеих групп ученых. Капитан Лич даже не упомянул о чужаках. Казалось, ему даже не приходит в голове, что он описывает свои намерения эмиссару тех, кого он считает своими врагами. Закончил он так:
— Где ваши действия будут важными, мистер Гросвенф, так это в научном отделе. Как некзиалист с согласованными знаниями многих наук, вы можете сыграть решающую роль в борьбе против других ученых…
Утомленный и потерявший терпение, Гросвенф махнул на него рукой. Хаос был слишком велик, чтобы с ним мог справиться один человек. Куда бы он ни посмотрел, везде были вооруженные люди. В общей сложности он видел двадцать с лишним убитых. Шаткое перемирие между капитаном Личем и директором Мортоном могло в любой момент взорваться. Уже сейчас он слышал ропот среди людей Мортона, сдерживающих атаку Кента.
Тяжело вздохнув, он повернулся к капитану.
— Мне понадобится некоторое оборудование из моей лаборатории. Переправьте меня на заднем лифте, я через пять минут вернусь.
Когда Гросвенф вносил свой аппарат через заднюю дверь своего отдела, он ощутил, что относительно его будущих действий сомнений больше нет. То, что по первом размышлении показалось ему притянутым за волосы аргументом, было сейчас главной сутью его плана. Он должен атаковать чужаков через их миражные образы, их собственным, гипнотическим, оружием.
Даже с помощью Кориты Гросвенфу понадобилось несколько минут на сборку такого агрегата. Его проверка заняла еще некоторое время, а поскольку машина была исключительно хрупкой, то, размещая ее на тележке, ему пришлось прибегнуть к помощи рессорных подушек. В общем, приготовления заняли тридцать семь минут.
Затем у него произошел бурный спор с археологом, который обязательно хотел его сопровождать. В конце концов Корита согласился остаться на страже опорного пункта их операции.
Непрочность груза заставила Гросвенфа уменьшить скорость продвижения, когда он направлялся к контрольному пункту. Эта вынужденная медлительность раздражала его, но в то же время давала ему возможность замечать происшедшие в коридоре перемены.
Неподвижные тела попадались теперь реже. Гросвенф понял, что большая часть из тех людей, кто оказался погруженным в глубокий сон, теперь самопроизвольно вышли из него. Подобные пробуждения были обычным для гипноза явлением. Теперь они подвергались другой стимуляции на той же основе, их действия находились под контролем глубоко скрытых импульсов. Поэтому люди, которые в обычном состоянии лишь чувствовали друг к другу умеренную неприязнь, сейчас испытывали убийственную ненависть.
Самым страшным было то, что им самим об этом не было известно, поскольку сознание могло быть изменено без знания об этом со стороны индивидуума. Все было усилено атакой, предпринятой сейчас против находящихся на борту корабля людей. Каждый человек действовал так, как будто его новое «я» было столь же прочным, сколь и старое.
Гросвенф открыл дверцу лифта, находящуюся на уровне контрольного пункта, и тут же поспешно захлопнул ее. Нагревательная установка изрыгала пламя, разливавшееся по коридору. Металлические стены плавились с резким свистящим звуком. На видимом пространстве лежало три трупа. Пока он выжидал, раздался громкий взрыв. Внезапно пламя пропало. В воздухе повис голубой дым, жара стояла невыносимая. Но в течение нескольких последующих секунд и дым, и жара исчезли. Вентиляционная система работала надежно.
Гросвенф осторожно выбрался из лифта. На первый взгляд коридор казался пустым. Потом он увидел Мортона, полускрытого выступом стены, менее чем в двух десятках шагов от себя. Почти в ту же секунду директор заметил его и поманил к себе рукой. Гросвенф поколебался, но решил рискнуть. Он отвел тележку от дверцы лифта и направил ее к директору, который энергично приветствовал его.
— Именно вас я и хотел видеть, — заявил он. — Мы должны отобрать у капитана Лича контроль над кораблем, прежде чем Кент и его группа устроят нападение.
Взгляд Мортона был спокойным и умным. Это был взгляд человека, борющегося за правое дело. Казалось, ему и в голову не приходило, что его поведение и слова требуют объяснений. Директор с напором продолжал:
— Нам особенно необходима ваша помощь против Кента. Они использовали химический препарат, о котором я раньше не слышал. Пока мы одержали над ними верх, но они готовят новый удар. Главное сейчас успеть сокрушить капитана Лича, прежде чем Кент соберет свои силы.
«Главное успеть!» — пронеслось в мозгу Эллиота. Как бы невзначай он поднес правую руку к левой кисти и тронул активированное реле, контролировавшее направление пластинки аджустера, произнося при этом:
— У меня есть план, сэр. Полагаю, что может быть эффективным в борьбе с противником.
Мортон посмотрел вниз и сказал:
— Вы принесли с собой аджустер, и он действует. Для чего это вам понадобилось?
Гросвенф напрягся в поисках ответа. Он надеялся, что Мортон не слишком близко знаком с аджустерами, но теперь эта надежда рухнула, а он должен был все же попытаться использовать инструмент, хотя и лишенный преимущества неожиданности. Он проговорил натянутым против его желания голосом:
— Да, я хочу использовать эту штуку.
Поколебавшись, Мортон заметил:
— Мысли, возникшие в моем мозгу и переданные вами, весьма интересны…— он замолчал, и его лицо зажглось интересом: — Так, хорошо… Если вы сможете на этот раз передать известие о том, что мы подверглись нападению чужаков…— Он смолк, и его губы нервно сжались. Интенсивность мысли заставила сузиться его глаза. — Капитан Лич однажды пытался заключить со мной соглашение. Теперь мы сделаем вид, будто согласились, и вы придете к ним с вашей машиной. Вы понимаете, что я не пойду на перемирие ни с Кентом, ни с капитаном Личем, иначе как в целях достижения победы и сохранения корабля. Надеюсь, что вы это оцените, — с достоинством закончил он.
Гросвенф нашел капитана Лича на контрольном пункте. Командир приветствовал его со сдержанным дружелюбием.
— Борьба против ученых, — честно признался он, — поставила военных в сложное положение. Мы обязаны защитить контрольный пункт и аппаратную, так что наш минимум обязанностей превратился в максимум. — Он серьезно качнул головой. — Нечего и думать о том, что кому-нибудь из нас удастся одержать победу. В крайнем случае мы готовы пожертвовать собой, но не позволить ни одной из групп одержать верх.
Объяснение отвлекло Гросвенфа от собственной цели. Он спросил себя, мог ли капитан Лич быть ответственным за намеренное изменение курса корабля. По крайней мере, он дал ему частичное объяснение. Казалось, командиром двигала уверенность в том, что победа какой-либо группы, кроме военных, была немыслима. Если брать ее за исходную мысль, то оставался лишь крошечный шаг к заключению о том, что необходимо уничтожить всю экспедицию. Незаметным движением Гросвенф направил передатчик аджустера на капитана Лича.
Мозговые волны, минутные пульсации, транспортированные от дендрита к аксону и от аксона к дендриту, с предусмотренной обратной связью, — это и был процесс, идущий бесконечно между девяносто миллиардами нейронных клеток головного мозга человека. Каждая клетка находилась в состоянии собственного электроколлоидного баланса, сложного взаимодействия напряжения и импульсов. Лишь постепенно, за долгие годы, были созданы машины, которые смогли с высокой точностью обнаружить значения энергетических потоков внутри мозга.
Ранние энцело-аджустеры были косвенными потомками известного энцефалографа. Но его функции были диаметрально противоположными. Он производил искусственные мозговые волны любого требуемого образца. Используя их, опытный оператор мог стимулировать любую часть мозга и, таким образом, рождать эмоции и мечты, вызывать воспоминания из прошлого. Он не являлся сам по себе контролирующим прибором. Он лишь поддерживал собственное «я» испытуемого. Тем не менее он мог передавать импульсы мозга от одного лица к другому. Поскольку импульсы варьировались согласно мыслям посылающего, реципиент стимулировался в высшей степени легко.
Не подозревающий о присутствии аджустера, капитан Лич не догадывался, что его мысли больше не принадлежат ему.
— Нападение, совершенное на корабль, сделало среду ученых предательской и вероломной, — капитан Лич умолк и задумчиво произнес: — Вот мой план…
План включал в себя плавящие установки, акселератор мускульной напряженности и частичное обследование обеих групп ученых. Капитан Лич даже не упомянул о чужаках. Казалось, ему даже не приходит в голове, что он описывает свои намерения эмиссару тех, кого он считает своими врагами. Закончил он так:
— Где ваши действия будут важными, мистер Гросвенф, так это в научном отделе. Как некзиалист с согласованными знаниями многих наук, вы можете сыграть решающую роль в борьбе против других ученых…
Утомленный и потерявший терпение, Гросвенф махнул на него рукой. Хаос был слишком велик, чтобы с ним мог справиться один человек. Куда бы он ни посмотрел, везде были вооруженные люди. В общей сложности он видел двадцать с лишним убитых. Шаткое перемирие между капитаном Личем и директором Мортоном могло в любой момент взорваться. Уже сейчас он слышал ропот среди людей Мортона, сдерживающих атаку Кента.
Тяжело вздохнув, он повернулся к капитану.
— Мне понадобится некоторое оборудование из моей лаборатории. Переправьте меня на заднем лифте, я через пять минут вернусь.
Когда Гросвенф вносил свой аппарат через заднюю дверь своего отдела, он ощутил, что относительно его будущих действий сомнений больше нет. То, что по первом размышлении показалось ему притянутым за волосы аргументом, было сейчас главной сутью его плана. Он должен атаковать чужаков через их миражные образы, их собственным, гипнотическим, оружием.
Глава 4
Гросвенф сознавал, что Корита наблюдает за лихорадочными приготовлениями какой-то новой машины. Археолог смотрел на массу деталей, которые он присоединял к энцефало-аджустеру, но вопросов не задавал. Казалось, он полностью избавился от любопытства. Гросвенф то и дело утирал с лица пот, хотя температура в помещении была нормальной. К тому времени, когда предварительная работа была закончена, он осознал, что ему пришлось прекратить анализ причин своего беспокойства. Дело в том, заключил он, что ему очень мало известно о врагах.
Он располагал лишь теорией о том, как они могли действовать, и этого было недостаточно. Нечто страшно таинственное было во врагах с такими удивительно женственными телами и лицами, иногда раздвоенными, а иногда нет. Для действий ему была необходима разумная философская база. Его план требовал такого противовеса, который ему могло дать только знание.
Он повернулся к Корите и спросил:
— На какой стадии развития культуры могли находиться эти существа, согласно данным теории цикличности?
Археолог сел на стул, поджал губы и попросил:
— Опишите мне ваш план.
Когда Гросвенф сделал это, японец раздраженно проговорил:
— Как случилось, что вы смогли спасти меня и не смогли разгипнотизировать других?
— Я отвлек вас сразу. Нервная система человека познается повторением. В вашем случае их образы не успели повториться такое количество раз, как для остальных.
— Был ли для нас какой-нибудь способ избежать этого бедствия? — мрачно осведомился Корита.
Гросвенф печально улыбнулся.
— Это можно было сделать с помощью некзиального обучения, поскольку оно включает в себя возможность обучения в гипнотическом состоянии. Есть только одна действенная защита против гипноза и заключается она в тренировке… Мистер Корита, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. История циклична?
Над бровями археолога выступили капельки пота.
— Друг мой, — вздохнул Корита, — вы никак не можете разобраться в этом и провести нужные параллели. Что вам известно об этих существах?
Гросвенф тоскливо вздохнул. Он понимал необходимость дискуссии, но ведь утекало драгоценное время. Он нерешительно сказал:
— Существа, умеющие использовать гипноз на расстоянии, стимулировать сознание друг друга, должны стоять на довольно высокой ступени развития, так что вполне естественно ожидать от них телепатических способностей. Люди могут обрести эти способности лишь с помощью энцефало-аджустера, — он подался вперед, ощутив неожиданное волнение. — Корита, какой эффект могла бы произвести на состояние культуры способность читать в умах без помощи приборов?
Археолог выпрямился.
— Ну конечно же у нас есть ответ. Способность читать в умах должна уничтожить развитие любой расы на феллаханской стадии, — его глаза блестели, когда он смотрел на озадаченного Гросвенфа. — Неужели вы не понимаете? Способность читать чужие мысли вызовет у вас чувство уверенности в том, что вы его знаете. На этой основе будет развиваться система абсолютной уверенности во всем. Как можно сомневаться, когда вы знаете? Подобные существа мгновенно пройдут через ранние периоды культуры и в кратчайшее время достигнут феллаханского периода.
Гросвенф хмуро слушал, Корита быстро описал, как различные земные и галактические цивилизации истощали себя, а потом коснели в состоянии фаллаха. Как общество они не были особенно жестоки, но по причине бедности во всех них часто развивалось безразличие к страданиям отдельных личностей.
Когда Корита кончил, Гросвенф предположил:
— Возможно, их возмущение переменами, к которым такие культуры нетерпимы, и явилось причиной нападения на корабль?
Археолог был осторожен:
— Возможно.
Наступило молчание. Гросвенф подумал, что ему придется действовать, исходя из того, что общий анализ Кориты верен, так как других гипотез у него не было. Имея отправным пунктом такую гипотезу, он мог попытаться получить подтверждение от одного из изображений.
Взгляд на хронометр заставил его встрепенуться. У них оставалось меньше семи часов на спасение корабля. Торопясь, он сфокусировал луч света на энцефало-аджустере. Быстрым движением он установил экран против света так, чтобы маленькая стеклянная поверхность была погружена в тень, получая от аджустера лишь прерывистые лучи.
Сразу же появилось изображение. Это было одно из частично раздвоенных изображений, и благодаря энцефало-аджустеру он мог изучить его, ничем не рискуя. Первый же внимательный взгляд поверг его в изумление. Изображение лишь смутно напоминало гуманоида. И все же стало понятым, почему раньше оно казалось ему женским. Полускрытое, раздвоенное лицо было увенчано аккуратным пучком золотистых перьев. Но птичья голова, как это было ясно видно сейчас, имела некоторое сходство с человеческой. На лице, покрытом сеткой того, что походило на вены, перьев не было. Сходство с человеческой внешностью достигалось тем, что отдельные участки лица давали эффект щек и носа. Вторая пара глаз и второй рот были в каждом случае примерно двумя дюймами выше первых. Была также двойная пара плеч с двойной парой рук, коротких и оканчивающихся восхитительно нежными и удивительно длинными кистью и пальцами. Этот эффект тоже был женским. Гросвенф поймал себя на мысли о том, что руки и пальцы двух тел были, вероятно, вначале нераздельными. Партеногенез, подумал Гросвенф, бесполое размножение. Отпочкование от родителя нового индивида.
Изображение на стене перед ним имело рудименты крыльев. Кончики крыльев виднелись на кистях. Существо носило ярко-голубую тунику на удивительно прямом, очень похожем на человеческое тело. Если и были другие рудименты оперения, то они были прикрыты одеждой. Ясно было одно, что эта птица не летала и не могла летать сама по себе.
Корита заговорил первым, и тон его голоса был безнадежным:
— Как вы собираетесь дать им знать, что вы желаете быть загипнотизированным? Ради обмена информацией хотя бы.
Гросвенф не стал отвечать. Он поднялся и нарисовал на доске приблизительное изображение образа и себя. Через сорок семь минут — время, необходимое для того чтобы нарисовать несколько десятков набросков, изображение птицы исчезло, а на его месте появилось изображение города. Оно было небольшим, и с первого взгляда казалось, будто он смотрит на город с удобной для обозрения верхней точки. Он увидел очень высокие и узкие здания, так близко расположенные друг к другу, что все находившееся внизу должно было большую часть времени теряться во мраке. Гросвенф подумал, что в этом сказываются привычки древних. Но он тут же переключился на другое. Он оставил без внимания индивидуальность зданий, стремясь охватить взглядом всю картину. Гросвенф хотел выяснить степень развития их машинной культуры, средств коммуникации, определить, был ли это тот самый город, из которого велась атака на их корабль, или нет.
Он не увидел ни машин, ни самолетов, ни автомобилей. Не было также ничего, что можно было бы принять за средства межзвездной связи, подобные тем, что использовались человеческими существами — на Земле подобные станции занимали несколько квадратных миль. Тем не менее казалось вполне вероятным, что способ нападения не имел ничего общего с подобными машинами. Как только он пришел к такому выводу, вид изменился. Теперь он обнаружил себя уже не на холме, а в здании неподалеку от центра города. То, что составляло это прекрасное цветовое изображение, сдвинулось вперед. Его сознание было захвачено разворачивающейся перед ним картиной. И все же он успел подумать, что способ показа ему непонятен. Переход одной картины в другую происходил в мгновение ока. Меньше минуты прошло с тех пор, как его иллюстрации на доске окончательно дали понять, что он желает получить информацию.
Эта мысль, как и другие, была мгновенной вспышкой. Пока она проносилась в его мозгу, он жадно смотрел со здания вниз. Расстояние, отделявшее его от соседнего строения, казалось не шире десяти футов. Но теперь он обнаружил нечто, чего не мог заметить с холма. На разных уровнях находились дорожки в несколько дюймов шириной. По ним осуществлялось пешеходное движение птичьего города. Прямо под Гросвенфом два индивида двигались навстречу друг другу по одной узкой дорожке. Они, казалось, совершенно игнорировали тот факт, что она располагалась в ста или больше футах от поверхности улицы. Они шли свободно и легко. Каждый развернул ту ногу, что находилась ближе к внутренней стороне дорожки и обогнул другого. По другим уровням шагали другие существа. Они проделывали те же хитрые маневры и двигались так же непринужденно. Наблюдая за ними, Гросвенф догадался, что их кости тонкие и полые и что тела их очень легкие.
Картина вновь изменилась, потом еще раз. Место действия переносилось с одной улицы на другую. Он увидел, как ему показалось, возможную вариацию условий воспроизводства. Некоторые изображения выдвинулись вперед, так что ноги, руки и большая часть тела оказались свободными. Другие оставались в прежнем состоянии раздвоения. Родитель казался безучастным к росту нового тела.
Гросвенф пытался разглядеть внутренность одного из зданий, когда картина начала исчезать со стены. Через мгновение город исчез совсем, а на его месте появилось двоящееся изображение. Пальцы изображения указывали на энцефало-аджустер. В значении этого жеста не приходилось сомневаться: свою долю сделки они выполнили. Настало время для Гросвенфа выполнить свою.
С их стороны было наивно ожидать, что он это сделает, но беда была в том, что он должен был это сделать. У него не было иного выхода.
Он располагал лишь теорией о том, как они могли действовать, и этого было недостаточно. Нечто страшно таинственное было во врагах с такими удивительно женственными телами и лицами, иногда раздвоенными, а иногда нет. Для действий ему была необходима разумная философская база. Его план требовал такого противовеса, который ему могло дать только знание.
Он повернулся к Корите и спросил:
— На какой стадии развития культуры могли находиться эти существа, согласно данным теории цикличности?
Археолог сел на стул, поджал губы и попросил:
— Опишите мне ваш план.
Когда Гросвенф сделал это, японец раздраженно проговорил:
— Как случилось, что вы смогли спасти меня и не смогли разгипнотизировать других?
— Я отвлек вас сразу. Нервная система человека познается повторением. В вашем случае их образы не успели повториться такое количество раз, как для остальных.
— Был ли для нас какой-нибудь способ избежать этого бедствия? — мрачно осведомился Корита.
Гросвенф печально улыбнулся.
— Это можно было сделать с помощью некзиального обучения, поскольку оно включает в себя возможность обучения в гипнотическом состоянии. Есть только одна действенная защита против гипноза и заключается она в тренировке… Мистер Корита, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. История циклична?
Над бровями археолога выступили капельки пота.
— Друг мой, — вздохнул Корита, — вы никак не можете разобраться в этом и провести нужные параллели. Что вам известно об этих существах?
Гросвенф тоскливо вздохнул. Он понимал необходимость дискуссии, но ведь утекало драгоценное время. Он нерешительно сказал:
— Существа, умеющие использовать гипноз на расстоянии, стимулировать сознание друг друга, должны стоять на довольно высокой ступени развития, так что вполне естественно ожидать от них телепатических способностей. Люди могут обрести эти способности лишь с помощью энцефало-аджустера, — он подался вперед, ощутив неожиданное волнение. — Корита, какой эффект могла бы произвести на состояние культуры способность читать в умах без помощи приборов?
Археолог выпрямился.
— Ну конечно же у нас есть ответ. Способность читать в умах должна уничтожить развитие любой расы на феллаханской стадии, — его глаза блестели, когда он смотрел на озадаченного Гросвенфа. — Неужели вы не понимаете? Способность читать чужие мысли вызовет у вас чувство уверенности в том, что вы его знаете. На этой основе будет развиваться система абсолютной уверенности во всем. Как можно сомневаться, когда вы знаете? Подобные существа мгновенно пройдут через ранние периоды культуры и в кратчайшее время достигнут феллаханского периода.
Гросвенф хмуро слушал, Корита быстро описал, как различные земные и галактические цивилизации истощали себя, а потом коснели в состоянии фаллаха. Как общество они не были особенно жестоки, но по причине бедности во всех них часто развивалось безразличие к страданиям отдельных личностей.
Когда Корита кончил, Гросвенф предположил:
— Возможно, их возмущение переменами, к которым такие культуры нетерпимы, и явилось причиной нападения на корабль?
Археолог был осторожен:
— Возможно.
Наступило молчание. Гросвенф подумал, что ему придется действовать, исходя из того, что общий анализ Кориты верен, так как других гипотез у него не было. Имея отправным пунктом такую гипотезу, он мог попытаться получить подтверждение от одного из изображений.
Взгляд на хронометр заставил его встрепенуться. У них оставалось меньше семи часов на спасение корабля. Торопясь, он сфокусировал луч света на энцефало-аджустере. Быстрым движением он установил экран против света так, чтобы маленькая стеклянная поверхность была погружена в тень, получая от аджустера лишь прерывистые лучи.
Сразу же появилось изображение. Это было одно из частично раздвоенных изображений, и благодаря энцефало-аджустеру он мог изучить его, ничем не рискуя. Первый же внимательный взгляд поверг его в изумление. Изображение лишь смутно напоминало гуманоида. И все же стало понятым, почему раньше оно казалось ему женским. Полускрытое, раздвоенное лицо было увенчано аккуратным пучком золотистых перьев. Но птичья голова, как это было ясно видно сейчас, имела некоторое сходство с человеческой. На лице, покрытом сеткой того, что походило на вены, перьев не было. Сходство с человеческой внешностью достигалось тем, что отдельные участки лица давали эффект щек и носа. Вторая пара глаз и второй рот были в каждом случае примерно двумя дюймами выше первых. Была также двойная пара плеч с двойной парой рук, коротких и оканчивающихся восхитительно нежными и удивительно длинными кистью и пальцами. Этот эффект тоже был женским. Гросвенф поймал себя на мысли о том, что руки и пальцы двух тел были, вероятно, вначале нераздельными. Партеногенез, подумал Гросвенф, бесполое размножение. Отпочкование от родителя нового индивида.
Изображение на стене перед ним имело рудименты крыльев. Кончики крыльев виднелись на кистях. Существо носило ярко-голубую тунику на удивительно прямом, очень похожем на человеческое тело. Если и были другие рудименты оперения, то они были прикрыты одеждой. Ясно было одно, что эта птица не летала и не могла летать сама по себе.
Корита заговорил первым, и тон его голоса был безнадежным:
— Как вы собираетесь дать им знать, что вы желаете быть загипнотизированным? Ради обмена информацией хотя бы.
Гросвенф не стал отвечать. Он поднялся и нарисовал на доске приблизительное изображение образа и себя. Через сорок семь минут — время, необходимое для того чтобы нарисовать несколько десятков набросков, изображение птицы исчезло, а на его месте появилось изображение города. Оно было небольшим, и с первого взгляда казалось, будто он смотрит на город с удобной для обозрения верхней точки. Он увидел очень высокие и узкие здания, так близко расположенные друг к другу, что все находившееся внизу должно было большую часть времени теряться во мраке. Гросвенф подумал, что в этом сказываются привычки древних. Но он тут же переключился на другое. Он оставил без внимания индивидуальность зданий, стремясь охватить взглядом всю картину. Гросвенф хотел выяснить степень развития их машинной культуры, средств коммуникации, определить, был ли это тот самый город, из которого велась атака на их корабль, или нет.
Он не увидел ни машин, ни самолетов, ни автомобилей. Не было также ничего, что можно было бы принять за средства межзвездной связи, подобные тем, что использовались человеческими существами — на Земле подобные станции занимали несколько квадратных миль. Тем не менее казалось вполне вероятным, что способ нападения не имел ничего общего с подобными машинами. Как только он пришел к такому выводу, вид изменился. Теперь он обнаружил себя уже не на холме, а в здании неподалеку от центра города. То, что составляло это прекрасное цветовое изображение, сдвинулось вперед. Его сознание было захвачено разворачивающейся перед ним картиной. И все же он успел подумать, что способ показа ему непонятен. Переход одной картины в другую происходил в мгновение ока. Меньше минуты прошло с тех пор, как его иллюстрации на доске окончательно дали понять, что он желает получить информацию.
Эта мысль, как и другие, была мгновенной вспышкой. Пока она проносилась в его мозгу, он жадно смотрел со здания вниз. Расстояние, отделявшее его от соседнего строения, казалось не шире десяти футов. Но теперь он обнаружил нечто, чего не мог заметить с холма. На разных уровнях находились дорожки в несколько дюймов шириной. По ним осуществлялось пешеходное движение птичьего города. Прямо под Гросвенфом два индивида двигались навстречу друг другу по одной узкой дорожке. Они, казалось, совершенно игнорировали тот факт, что она располагалась в ста или больше футах от поверхности улицы. Они шли свободно и легко. Каждый развернул ту ногу, что находилась ближе к внутренней стороне дорожки и обогнул другого. По другим уровням шагали другие существа. Они проделывали те же хитрые маневры и двигались так же непринужденно. Наблюдая за ними, Гросвенф догадался, что их кости тонкие и полые и что тела их очень легкие.
Картина вновь изменилась, потом еще раз. Место действия переносилось с одной улицы на другую. Он увидел, как ему показалось, возможную вариацию условий воспроизводства. Некоторые изображения выдвинулись вперед, так что ноги, руки и большая часть тела оказались свободными. Другие оставались в прежнем состоянии раздвоения. Родитель казался безучастным к росту нового тела.
Гросвенф пытался разглядеть внутренность одного из зданий, когда картина начала исчезать со стены. Через мгновение город исчез совсем, а на его месте появилось двоящееся изображение. Пальцы изображения указывали на энцефало-аджустер. В значении этого жеста не приходилось сомневаться: свою долю сделки они выполнили. Настало время для Гросвенфа выполнить свою.
С их стороны было наивно ожидать, что он это сделает, но беда была в том, что он должен был это сделать. У него не было иного выхода.
Глава 5
«Я спокоен, я расслаблен, — произнес голос Гросвенфа, записанный на магнитофон. — Мои мысли ясны. То, что я вижу, может быть бесполезно для объясняющих центров моего мозга. Но я видел их город таким, каким они его считают. Независимо от того, имеет ли смысл виденное и слышанное мною, я остаюсь спокойным, расслабленным и чувствую себя непринужденно…»
Гросвенф нарочито внимательно выслушал запись и повернулся к Корите.
— Все так, — сказал он.
Конечно же, может наступить время, когда он не будет в состоянии сознательно выслушать запись. На она все равно не пропадет даром, и этот текст еще тверже запечатлеется в его памяти. Все еще слушая, он в последний раз осмотрел аджустер. Все было так, как он хотел.
Кориту он проинструктировал так.
— Я устанавливаю автоматическую отсечку на пять часов; если вы опустите этот рубильник, — он указал на красную рукоятку, — то сможете освободить меня задолго до этого срока. Но воспользоваться им вы можете только в случае крайней необходимости.
— А что вы считаете случаем крайней необходимости?
— Возможность нападения на нас. — Гросвенф колебался. Ему бы хотелось назвать целый ряд подобных возможностей, но то, что он собирался сделать, было не просто научным экспериментом. Это была игра не на жизнь, а на смерть. Готовый действовать, он положил руку на контрольный диск, но остановился.
Наступил решающий момент. Через несколько секунд совместный разум бесчисленного количества особей птичьего народа завладеет частью его нервной системы. Несомненно, они попытаются взять его под свой контроль, как взяли под контроль всех людей на корабле, кроме Кориты. Он был склонен считать, что ему придется противостоять группе умов, работающих вместе. Он не видел ни машин, ни даже колесного транспорта — самого примитивного из механических приспособлений. Он считал само собой разумеющимся, что они пользуются камерами типа телевизионных, и догадался, что видит город глазами его обитателей. Подобные виды телепатии были сенсорным процессом, таким же острым, как и само видение. Нематериальная сила миллионов птицеподобных обитателей планеты могла проскочить через барьер скорости света. Она не нуждались в машинах.
Гросвенф не мог надеяться на усиление результата его попытки стать частью их коллективного сознания. Все еще слушая запись, Гросвенф манипулировал диском настройки, слегка изменяя ритм собственных мыслей. Он вынужден был делать это весьма осторожно. Даже если бы он и захотел, он не смог бы предложить чужим полной настройки. В этих ритмических пульсациях заложена возможность изменения психики в сторону здоровья-нездоровья, возможность влияния на внутренние регулировочные процессы. Ему приходилось ограничивать своего реципиента волнами, которые можно было бы зарегистрировать как психологический эквивалент здоровья.
Аджустер перенес их на луч света, который в свою очередь направил их прямо на изображение и был затронут световыми волнами, но пока никак этого не выказывал. Гросвенф не ожидал дополнительных доказательств и поэтому не был разочарован. Он был убежден в том, что результат станет очевидным лишь через посредство изменений в лучах, которые на него направляют они. А это — он был в этом уверен — ему удастся распознать.
Ему было трудно концентрироваться на изображении, но он заставил себя это сделать. Энцефало-аджустер начал явственно вмешиваться в его видение. Но он все так же твердо продолжал смотреть на картину.
«Я спокоен, я расслаблен. Мои мысли ясны…» — только что эти слова громко звучали в его ушах. И вот уже они исчезли. Вместо них послышался рокочущий звук, похожий на отдаленный гром.
Шум медленно стихал. Он перешел в ясный шорох, похожий на шуршание крупных морских ракушек. Гросвенф увидел слабый свет. Он был далеким и тусклым, как будто пробивался сквозь слой плотного тумана.
«Я все еще контролирую себя. Я получаю ощущения через их нервные системы. Они получат через мою».
Он мог ждать… Он мог сидеть и ждать, пока его мозг не начнет давать истолкование тем ощущениям, что телепатируются их нервными системами. Он может сидеть здесь и ждать…
«Стоп! Спокойно! — подумал он. — Зачем они это сделали?»
Тревога обострила его восприятие. Он услышал далекий голос, произносивший:
— Независимо от того, имеет ли смысл виденное и слышанное мною, я остаюсь спокойным…
Внезапно он ощутил зуд в носу.
«У них нет носов, — подумал он, — по крайней мере, я не видел ни у одного. Следовательно, это зависит или от моего носа, или от какой-то случайности».
Он потянулся, чтобы почесать его, и ощутил резкую боль в желудке. Если бы он смог, он бы согнулся от боли, но он не мог. Он не мог почесать нос. Он не мог положить руки на живот.
Потом Гросвенф понял источник зуда и источник боли находятся вне его тела. И они совсем не обязательно должны быть связаны с другими нервными системами. Две высокоразвитые формы жизни посылали сигналы одна другой — а он надеялся, что тоже посылал сигналы — ни один из которых не мог быть объяснен. Его преимущество состояло в том, что он этого ожидал, а чужаки, если они находились в стадии феллаха и если теория Кориты была верна, не ожидали и не могли этого ожидать. Понимая это, он мог надеяться на адаптацию. Они же могли прийти в большое замешательство.
Зуд исчез. Боль в желудке переросла в чувство тяжести, как если бы он переел. Горячая игла вонзилась ему в спину, проникая в каждый позвонок. На полпути вниз она превратилась в лед, а потом лед растаял, и ледяной поток побежал по спине.
Нечто — рука? кусок металла? щипцы? — захватило его бицепсы и едва их не разорвало. Боль отдалась в его мозгу пронзительным криком: он почти потерял сознание.
Когда чувство боли исчезло, Гросвенф был страшно измучен. Все это было иллюзией. Нигде ничего не происходило — ни в его теле, ни в телах птицеобразных существ. Его мозг получил ряд импульсов посредством зрения и неверно их понял. При таком близком контакте удовольствие могло стать болью, любой стимул мог воспроизвести любое чувство. Эти существа могут и ошибаться, что не так уж и страшно.
Он тут же забыл обо всем этом, потому что до его губ дотронулось нечто мягкое и студенистое. Голос сказал: «Я люблю…» Гросвенф отказался от этого значения. Нет, не «люблю». Это был его собственный мозг, как он полагал, пытавшийся осмыслить особенность нервной системы, реакция которой была совершенно иной, чем человеческая. Уже сознательно он заменил слово на «меня побуждает», а потом опять позволил чувствам взять вверх. В конце концов он все еще не знал, что же такое это было, то, что он ощутил. Пробуждение было неприятным, вкусовое ощущение было сладким. В его сознание вошло изображение цветка. Он был красивым, красным, напоминал земной и никак не мог быть связан с мозгом. Риим.
Гросвенф нарочито внимательно выслушал запись и повернулся к Корите.
— Все так, — сказал он.
Конечно же, может наступить время, когда он не будет в состоянии сознательно выслушать запись. На она все равно не пропадет даром, и этот текст еще тверже запечатлеется в его памяти. Все еще слушая, он в последний раз осмотрел аджустер. Все было так, как он хотел.
Кориту он проинструктировал так.
— Я устанавливаю автоматическую отсечку на пять часов; если вы опустите этот рубильник, — он указал на красную рукоятку, — то сможете освободить меня задолго до этого срока. Но воспользоваться им вы можете только в случае крайней необходимости.
— А что вы считаете случаем крайней необходимости?
— Возможность нападения на нас. — Гросвенф колебался. Ему бы хотелось назвать целый ряд подобных возможностей, но то, что он собирался сделать, было не просто научным экспериментом. Это была игра не на жизнь, а на смерть. Готовый действовать, он положил руку на контрольный диск, но остановился.
Наступил решающий момент. Через несколько секунд совместный разум бесчисленного количества особей птичьего народа завладеет частью его нервной системы. Несомненно, они попытаются взять его под свой контроль, как взяли под контроль всех людей на корабле, кроме Кориты. Он был склонен считать, что ему придется противостоять группе умов, работающих вместе. Он не видел ни машин, ни даже колесного транспорта — самого примитивного из механических приспособлений. Он считал само собой разумеющимся, что они пользуются камерами типа телевизионных, и догадался, что видит город глазами его обитателей. Подобные виды телепатии были сенсорным процессом, таким же острым, как и само видение. Нематериальная сила миллионов птицеподобных обитателей планеты могла проскочить через барьер скорости света. Она не нуждались в машинах.
Гросвенф не мог надеяться на усиление результата его попытки стать частью их коллективного сознания. Все еще слушая запись, Гросвенф манипулировал диском настройки, слегка изменяя ритм собственных мыслей. Он вынужден был делать это весьма осторожно. Даже если бы он и захотел, он не смог бы предложить чужим полной настройки. В этих ритмических пульсациях заложена возможность изменения психики в сторону здоровья-нездоровья, возможность влияния на внутренние регулировочные процессы. Ему приходилось ограничивать своего реципиента волнами, которые можно было бы зарегистрировать как психологический эквивалент здоровья.
Аджустер перенес их на луч света, который в свою очередь направил их прямо на изображение и был затронут световыми волнами, но пока никак этого не выказывал. Гросвенф не ожидал дополнительных доказательств и поэтому не был разочарован. Он был убежден в том, что результат станет очевидным лишь через посредство изменений в лучах, которые на него направляют они. А это — он был в этом уверен — ему удастся распознать.
Ему было трудно концентрироваться на изображении, но он заставил себя это сделать. Энцефало-аджустер начал явственно вмешиваться в его видение. Но он все так же твердо продолжал смотреть на картину.
«Я спокоен, я расслаблен. Мои мысли ясны…» — только что эти слова громко звучали в его ушах. И вот уже они исчезли. Вместо них послышался рокочущий звук, похожий на отдаленный гром.
Шум медленно стихал. Он перешел в ясный шорох, похожий на шуршание крупных морских ракушек. Гросвенф увидел слабый свет. Он был далеким и тусклым, как будто пробивался сквозь слой плотного тумана.
«Я все еще контролирую себя. Я получаю ощущения через их нервные системы. Они получат через мою».
Он мог ждать… Он мог сидеть и ждать, пока его мозг не начнет давать истолкование тем ощущениям, что телепатируются их нервными системами. Он может сидеть здесь и ждать…
«Стоп! Спокойно! — подумал он. — Зачем они это сделали?»
Тревога обострила его восприятие. Он услышал далекий голос, произносивший:
— Независимо от того, имеет ли смысл виденное и слышанное мною, я остаюсь спокойным…
Внезапно он ощутил зуд в носу.
«У них нет носов, — подумал он, — по крайней мере, я не видел ни у одного. Следовательно, это зависит или от моего носа, или от какой-то случайности».
Он потянулся, чтобы почесать его, и ощутил резкую боль в желудке. Если бы он смог, он бы согнулся от боли, но он не мог. Он не мог почесать нос. Он не мог положить руки на живот.
Потом Гросвенф понял источник зуда и источник боли находятся вне его тела. И они совсем не обязательно должны быть связаны с другими нервными системами. Две высокоразвитые формы жизни посылали сигналы одна другой — а он надеялся, что тоже посылал сигналы — ни один из которых не мог быть объяснен. Его преимущество состояло в том, что он этого ожидал, а чужаки, если они находились в стадии феллаха и если теория Кориты была верна, не ожидали и не могли этого ожидать. Понимая это, он мог надеяться на адаптацию. Они же могли прийти в большое замешательство.
Зуд исчез. Боль в желудке переросла в чувство тяжести, как если бы он переел. Горячая игла вонзилась ему в спину, проникая в каждый позвонок. На полпути вниз она превратилась в лед, а потом лед растаял, и ледяной поток побежал по спине.
Нечто — рука? кусок металла? щипцы? — захватило его бицепсы и едва их не разорвало. Боль отдалась в его мозгу пронзительным криком: он почти потерял сознание.
Когда чувство боли исчезло, Гросвенф был страшно измучен. Все это было иллюзией. Нигде ничего не происходило — ни в его теле, ни в телах птицеобразных существ. Его мозг получил ряд импульсов посредством зрения и неверно их понял. При таком близком контакте удовольствие могло стать болью, любой стимул мог воспроизвести любое чувство. Эти существа могут и ошибаться, что не так уж и страшно.
Он тут же забыл обо всем этом, потому что до его губ дотронулось нечто мягкое и студенистое. Голос сказал: «Я люблю…» Гросвенф отказался от этого значения. Нет, не «люблю». Это был его собственный мозг, как он полагал, пытавшийся осмыслить особенность нервной системы, реакция которой была совершенно иной, чем человеческая. Уже сознательно он заменил слово на «меня побуждает», а потом опять позволил чувствам взять вверх. В конце концов он все еще не знал, что же такое это было, то, что он ощутил. Пробуждение было неприятным, вкусовое ощущение было сладким. В его сознание вошло изображение цветка. Он был красивым, красным, напоминал земной и никак не мог быть связан с мозгом. Риим.