Он заверил себя в том, что они, кажется, не боялись его. А это было удивительно, потому что насколько они знали — он был преступник. Ни страха, ни тревоги, ни волнения, что он мог причинить им еще больший вред. Девушка, кажется, принимала его за джентльмена, которым можно управлять женским отказом.
Кэкстон зрительно представил их троих здесь, в этой дикой Америке более чем за тридцать лет до появления белых: все это время она будет, предположительно, неприкосновенной королевой, а он — недостойным крестьянином, которому лучше и не мечтать ни о чем таком…
Прошло какое-то время, а буря эмоций не утихла. За это время девушка несколько раз проходила через среднюю комнату. Каждый раз она бросала на него взгляд и ничего не говорила. И каждый раз, когда она уходила, он слышал ясные и громкие звуки кухонной утвари, казалось, в дюймах от барабанных перепонок. Наконец девушка вышла. — Обедать, мистер Кэкстон, — сказала она. Он пошел без слов. Там был крошечный столик, накрытый на троих. Селани указала ему в дальний конец. Ели молча. Отец сидел напротив Кэкстона, но глядел на стену мимо него. Девушка чувствовала себя за столом легко и свободно. А Кэкстон уже съел половину, когда понял, что в голове у него беспорядочно проносился набор мыслей. Первая мысль: «Обед! Уже так поздно?» Он вспомнил, что видел солнце, когда стоял с девушкой на вершине холма, но не мог вспомнить в какой части неба оно было. По зелени листвы и травы, он понял, что это была середина или конец весны и что это был теплый день: значит, солнце описывало дугу фактически в зените. Поэтому, когда они были снаружи, оно должно было катиться к западу.
«О'кей! — подумал он устало, — значит я в самом деле самый худший наблюдатель. Я человек, который постоянно находится в таком возбуждении, что ему все равно — день или ночь, дождь или солнце…» Кроме того, понял он уныло, у него сейчас будет масса времени понаблюдать за такими мелочами природы.
Годы, даже десятилетия — правда, ограниченное их число. Потому что, конечно — он засмеялся молчаливым, мрачным, глубоко внутренним смехом — это был конец поиска бессмертия Питера О. (то есть — осла) Кэкстона. Интересно, знал ли Бастман, что этот трейлер мог пройти в более раннее время, чем того позволял временной охват Дворца Бессмертия. В это было трудно поверить, потому что дело в том, что Бастману ведь нужны помощники. Его группа была очень маленькой, состоящей, очевидно, из одного человека: его самого.
Обед завершился несколько менее молчаливо, чем начался. Когда Селани стала убирать со стола, Кэкстон подошел к ней и спросил:
— Разрешите помочь?
Но она отказалась, покачав хорошенькой головкой.
— Нет, спасибо, мистер Кэкстон. Ваша комната в задней части трейлера, и я бы была признательна вам, если бы вы вышли туда или на улицу.
Так как он не собирался выходить на улицу, Кэкстон удалился в заднюю комнату и там обнаружил, что деревянная настенная кровать была разложена и занимала все место в комнате. Дверь, к счастью, была выдвижной, и он быстро заперся, удивляясь, как можно дышать в таком тесном пространстве. Дышать можно было превосходно. Причем было непривычно тихо.
Его собственный опыт говорил, что вентиляция производит слабый шум. Заинтересовавшись, он начал пробный поиск вентиляционной системы, но хотя он и чувствовал движение воздуха по комнате, оно было недостаточно прямым, чтобы его источник располагался в таком маленьком пространстве.
Наконец, он лег на кровать и собрался вздремнуть после обеда. Но, когда он разлегся, надеясь дождаться прихода сна, он внезапно вспомнил, что на обед был бифштекс: запасы их кончались, потом ему придется стать охотником и добытчиком. «Что станет потом, — подумал он, — моя прекрасная леди, с твоей отчужденностью, когда я стану мужчиной, добытчиком в первобытном мире?»
«Вот как это все начиналось, малышка. В те дни еду было трудно достать, и женщины держались мужчин, которые могли пойти и добыть ее. Ты хочешь сказать, что думаешь, я буду напрягаться без женского общества в качестве справедливой награды? Если ты так думаешь, ты…»
Только это он и успел подумать. И тут, откуда-то близко — не из трейлера — он услышал резкий хлопок. Прошло какое-то время, потому что он не привык к этому звуку, прежде чем он понял, что это — выстрел!
Кэкстон сел, свесил ноги с кровати и наткнулся на ящики. Их содержимое рассыпалось вокруг, пока он искал под кроватью туфли. Наконец он надел их, не зашнуровав, поднялся и перешагнул через кровать к двери. Забыв, что она выдвижная, он несколько раз дернул ее, думая, что она заперта.
Потом открыл дверь и неуклюже побежал, наступая на шнурки, через следующую комнату к входной двери, которая была закрыта. Открыв ее, он с облегчением увидел, что еще светло.
К нему, по тому, что позже — гораздо позже — станет Пиффер-Роуд, шла Селани. В левой руке она несла винтовку, а в правой болталась со свисающей вниз головой птица, размером с крупного голубя, только коричневатая по цвету. Кэкстон, чрезвычайно слабо разбиравшийся в птицах, тем не менее догадался, что это была куропатка, или степная курица, или, возможно даже, какая-то разновидность фазана.
Когда девушка подошла к нему, она протянула птицу ему, чтобы он посмотрел.
— Я увидела, как она села недалеко от кустов, — сказала она весело, — и вот подкралась к ней — так что всем нам будет, что поесть на завтрак.
Она добавила все тем же счастливым голосом:
— Я назначила себя охотницей, поваром и вообще добытчицей. Будет чем заняться.
— Н-но, — Кэкстон уселся на траву, завязывая шнурки. — Но, что делать мне?
Девушка пожала хрупкими плечами.
— Такие мужчины, как вы, склонны к философии, — сказала она. — Несколько примитивной, несколько бесконечной, но тем не менее. Так что продолжайте в том же духе, — закончила она.
Выдав это небрежное суждение, она прошла в трейлер. Так как дверь оказалась открытой, Кэкстон оставался на месте.
За эти несколько минут на улице стемнело, на небе стали видны звезды, их становилось все больше. Когда он лежал и смотрел на них, где-то завыл койот. Кэкстон, ни разу в жизни не видевший койота, узнал тем не менее его вой по описаниям, которые он читал. Что его напугало, так это то, что животное несомненно просто издавало звуки, но для его ушей и для чего-то в его мозгу это звучало очень мрачно. Впервые он вспомнил, как один друг — нет, он сознательно исправил слово: знакомый (у него не было друзей) — однажды сказал ему, что в Северной Америке нет по-настоящему опасных зверей. Остерегайтесь медведей, что означало просто свернуть и держаться подальше… и ничего больше. Кугуары не нападали на людей — люди сами нападали на них. У них был такой особый, дружелюбный интерес к людям, что подпуская людей к себе, они, не шелохнувшись, позволяли убить себя. Обходи гремучих змей, не стой на пути стада бизонов — и все. Ничего больше на целом континенте не было опасным для взрослого человека.
«О'кей, — подумал он в раздражении, — так значит я должен философствовать, значит великий и удачливый охотник не заставит ее передумать».
Снова улегшись на кровать, он, наконец, понял, что ему стало легче.
Это был их — его — первый день в середине семнадцатого века, в центре того, что когда-то станет Соединенными Штатами.
День второй!
После завтрака, поглощенного Кэкстоном молча, он пошел к себе в комнату, так как все еще не хотел доверяться им, оставаясь снаружи, в то время, как они оставались здесь, и лег на кровать, подумать над тем, что ему нужно сделать со своим временем. Минуты шли, а он ничего не мог придумать. Нужны один или два разговора с мистером Джонсом: как действовала перчатка? Каким образом она ему повредила? Как получилось, что Кэкстону не повредило тогда, когда его схватили за локоть с такой же перчаткой?
Потом ему пришли в голову еще несколько вопросов, пока день тянулся, а он продолжал лежать: что было известно о Дворце Бессмертия? Как долго там были Обладатели?
И это все. Теперь это были абстрактные вопросы. Временной охват был в будущем, вне их досягаемости. Любой вопрос об этом был академичным, интересным только потому, что у него сильное любопытство. Но ни один из ответов, либо Джонса, либо его дочери, не имел практического применения.
Кэкстон зрительно представил будущее, состоящее из пяти, может шести разговоров с Джонсом и случайных оскорблений от Селани, и был потрясен… «Боже, — подумал он, — тут нужен секс. Без этого я убью себя».
С этой мыслью, где-то в полдень, он встряхнулся и вышел из комнаты в поисках девушки. Внешняя дверь была открыта, и он обнаружил, что Джонс взял странного вида металлический стул и усаживался на него в тени около трейлера. Что было странного в этом стуле, Кэкстону было не совсем ясно, но Джонс читал, откинувшись назад, и стул откидывался, так что он мог это делать с удобствами. Кэкстон решил, что надо будет рассмотреть это механическое изобретение. Но это потом.
— Где ваша дочь?
— Она пошла поохотиться, — небрежно ответил Джонс, тело его шевельнулось так, что показывало, что он не хочет, чтобы его беспокоили. Взгляд его оставался прикованным к книге.
Поохотиться? Кэкстон прошел мимо сидящего на холм. Представив ее где-то там, в одиночестве, он испытал некоторую тревогу. К тому времени, когда появилась эта мысль, он уже был на вершине и глядел на просторы. Хотя он осмотрел весь горизонт, ее нигде не было видно.
Сначала он решил, что не может заметить ее маленькую, несомненно движущуюся фигурку, потому что смотрит вдаль. Словно он был в машине и искал, куда можно поставить ее. Даже на относительно близком месте часто не видно, что впереди есть даже два или три места для парковки. Таким же образом там были, как он вспомнил, небольшие долины, начинающиеся в миле или около того от него, и еще больше долин дальше, невидимых с того места, где он стоял.
Может она нашла ручей в одной из этих долин и шла вдоль него, рассчитывая, как он предположил, что какое-то супер оружие защитит ее от банды индейцев. Однако если индейцы заметят ее, то скорей всего они нападут внезапно, прежде чем она успеет взяться за свое оружие. Бесшумно подкрадутся и схватят ее.
Он снял пальто, положил его на траву и сел рядом, чтобы выследить девушку. Солнце спустилось к горизонту, но девушка ни разу не появилась ни в одной из долин. Самое меньшее, чем через час, он начал сомневаться в своей памяти… ведь он прошел значительные расстояния. Может быть, те долины были гораздо дальше, чем он думал, когда исследовал их в двадцатом и двадцать пятом веках.
Наконец положение снова стало невероятным. Он ведь мог видеть на целых 5-8 миль во всех направлениях — не могла же она зайти так далеко? В тревоге Кэкстон позвал Джонса:
— Я нигде не вижу вашей дочери, сэр.
— О, она взяла свой велосипед, — отозвался Джонс, — и у нее ее «Полет», так что с ней все в порядке, — ответив, он вернулся к своему чтению.
Из Кэкстона словно выпустили воздух. Конечно. Как он мог забыть? Эти люди имеют доступ к далекому будущему. «Велосипед», возможно, был так же бесшумен, как «Полет», и может тоже мог летать.
Он поднялся. Надев плащ, он спустился с холма к трейлеру. Услышал он ее где-то через час. Мгновенно почувствовав облегчение, Кэкстон поспешил к двери. Стоя в дверях, он увидел «велосипед». Это было трехколесное устройство, и Селани в шортах, в ремнях и с «Полетом» сидела верхом. В тот момент, когда Кэкстон увидел устройство, она все еще была в нескольких футах над землей: ясно, она могла летать. Тем временем машина изящно села на траву. Селани легко сошла с «велосипеда» и по очереди достала из просторного багажника, прежде скрытого от глаз, семь уток, еще три точно таких же куропатки, каких он уже видел прошлым вечером, и еще кроликов.
Оставив дневную добычу на земле, Селани откатила машину за трейлер и сделала три вещи. Нажала на какую-то кнопку, на трейлере, потому как на стене трейлера появилось отверстие. Еще одна кнопка, и велосипед сам начал складываться. Это было удивительное складывание, потому что около минуты спустя он превратился в комнатную конструкцию из плоскостей, сложенных одна на другую, а его общий размер, казалось, был около двух футов в самых толстых местах. Все это Селани подняла, будто оно ничего не весило, и установила в углублении, открывшемся в трейлере, которое, когда она отступила, закрылось, оставив лишь едва видимую полоску.
Она быстро вернулась к тому месту, где Кэкстон собирал убитых птиц и кроликов.
— Отнесите их в переднюю кладовую, — скомандовала она. — Я почищу их после обеда.
— Буду рад помочь, — сказал Кэкстон.
Но она отклонила предложение, резко мотнув головой.
Таким был второй день.
На следующее утро, когда Кэкстон проснулся, трейлер был в пути.
22
23
Кэкстон зрительно представил их троих здесь, в этой дикой Америке более чем за тридцать лет до появления белых: все это время она будет, предположительно, неприкосновенной королевой, а он — недостойным крестьянином, которому лучше и не мечтать ни о чем таком…
Прошло какое-то время, а буря эмоций не утихла. За это время девушка несколько раз проходила через среднюю комнату. Каждый раз она бросала на него взгляд и ничего не говорила. И каждый раз, когда она уходила, он слышал ясные и громкие звуки кухонной утвари, казалось, в дюймах от барабанных перепонок. Наконец девушка вышла. — Обедать, мистер Кэкстон, — сказала она. Он пошел без слов. Там был крошечный столик, накрытый на троих. Селани указала ему в дальний конец. Ели молча. Отец сидел напротив Кэкстона, но глядел на стену мимо него. Девушка чувствовала себя за столом легко и свободно. А Кэкстон уже съел половину, когда понял, что в голове у него беспорядочно проносился набор мыслей. Первая мысль: «Обед! Уже так поздно?» Он вспомнил, что видел солнце, когда стоял с девушкой на вершине холма, но не мог вспомнить в какой части неба оно было. По зелени листвы и травы, он понял, что это была середина или конец весны и что это был теплый день: значит, солнце описывало дугу фактически в зените. Поэтому, когда они были снаружи, оно должно было катиться к западу.
«О'кей! — подумал он устало, — значит я в самом деле самый худший наблюдатель. Я человек, который постоянно находится в таком возбуждении, что ему все равно — день или ночь, дождь или солнце…» Кроме того, понял он уныло, у него сейчас будет масса времени понаблюдать за такими мелочами природы.
Годы, даже десятилетия — правда, ограниченное их число. Потому что, конечно — он засмеялся молчаливым, мрачным, глубоко внутренним смехом — это был конец поиска бессмертия Питера О. (то есть — осла) Кэкстона. Интересно, знал ли Бастман, что этот трейлер мог пройти в более раннее время, чем того позволял временной охват Дворца Бессмертия. В это было трудно поверить, потому что дело в том, что Бастману ведь нужны помощники. Его группа была очень маленькой, состоящей, очевидно, из одного человека: его самого.
Обед завершился несколько менее молчаливо, чем начался. Когда Селани стала убирать со стола, Кэкстон подошел к ней и спросил:
— Разрешите помочь?
Но она отказалась, покачав хорошенькой головкой.
— Нет, спасибо, мистер Кэкстон. Ваша комната в задней части трейлера, и я бы была признательна вам, если бы вы вышли туда или на улицу.
Так как он не собирался выходить на улицу, Кэкстон удалился в заднюю комнату и там обнаружил, что деревянная настенная кровать была разложена и занимала все место в комнате. Дверь, к счастью, была выдвижной, и он быстро заперся, удивляясь, как можно дышать в таком тесном пространстве. Дышать можно было превосходно. Причем было непривычно тихо.
Его собственный опыт говорил, что вентиляция производит слабый шум. Заинтересовавшись, он начал пробный поиск вентиляционной системы, но хотя он и чувствовал движение воздуха по комнате, оно было недостаточно прямым, чтобы его источник располагался в таком маленьком пространстве.
Наконец, он лег на кровать и собрался вздремнуть после обеда. Но, когда он разлегся, надеясь дождаться прихода сна, он внезапно вспомнил, что на обед был бифштекс: запасы их кончались, потом ему придется стать охотником и добытчиком. «Что станет потом, — подумал он, — моя прекрасная леди, с твоей отчужденностью, когда я стану мужчиной, добытчиком в первобытном мире?»
«Вот как это все начиналось, малышка. В те дни еду было трудно достать, и женщины держались мужчин, которые могли пойти и добыть ее. Ты хочешь сказать, что думаешь, я буду напрягаться без женского общества в качестве справедливой награды? Если ты так думаешь, ты…»
Только это он и успел подумать. И тут, откуда-то близко — не из трейлера — он услышал резкий хлопок. Прошло какое-то время, потому что он не привык к этому звуку, прежде чем он понял, что это — выстрел!
Кэкстон сел, свесил ноги с кровати и наткнулся на ящики. Их содержимое рассыпалось вокруг, пока он искал под кроватью туфли. Наконец он надел их, не зашнуровав, поднялся и перешагнул через кровать к двери. Забыв, что она выдвижная, он несколько раз дернул ее, думая, что она заперта.
Потом открыл дверь и неуклюже побежал, наступая на шнурки, через следующую комнату к входной двери, которая была закрыта. Открыв ее, он с облегчением увидел, что еще светло.
К нему, по тому, что позже — гораздо позже — станет Пиффер-Роуд, шла Селани. В левой руке она несла винтовку, а в правой болталась со свисающей вниз головой птица, размером с крупного голубя, только коричневатая по цвету. Кэкстон, чрезвычайно слабо разбиравшийся в птицах, тем не менее догадался, что это была куропатка, или степная курица, или, возможно даже, какая-то разновидность фазана.
Когда девушка подошла к нему, она протянула птицу ему, чтобы он посмотрел.
— Я увидела, как она села недалеко от кустов, — сказала она весело, — и вот подкралась к ней — так что всем нам будет, что поесть на завтрак.
Она добавила все тем же счастливым голосом:
— Я назначила себя охотницей, поваром и вообще добытчицей. Будет чем заняться.
— Н-но, — Кэкстон уселся на траву, завязывая шнурки. — Но, что делать мне?
Девушка пожала хрупкими плечами.
— Такие мужчины, как вы, склонны к философии, — сказала она. — Несколько примитивной, несколько бесконечной, но тем не менее. Так что продолжайте в том же духе, — закончила она.
Выдав это небрежное суждение, она прошла в трейлер. Так как дверь оказалась открытой, Кэкстон оставался на месте.
За эти несколько минут на улице стемнело, на небе стали видны звезды, их становилось все больше. Когда он лежал и смотрел на них, где-то завыл койот. Кэкстон, ни разу в жизни не видевший койота, узнал тем не менее его вой по описаниям, которые он читал. Что его напугало, так это то, что животное несомненно просто издавало звуки, но для его ушей и для чего-то в его мозгу это звучало очень мрачно. Впервые он вспомнил, как один друг — нет, он сознательно исправил слово: знакомый (у него не было друзей) — однажды сказал ему, что в Северной Америке нет по-настоящему опасных зверей. Остерегайтесь медведей, что означало просто свернуть и держаться подальше… и ничего больше. Кугуары не нападали на людей — люди сами нападали на них. У них был такой особый, дружелюбный интерес к людям, что подпуская людей к себе, они, не шелохнувшись, позволяли убить себя. Обходи гремучих змей, не стой на пути стада бизонов — и все. Ничего больше на целом континенте не было опасным для взрослого человека.
«О'кей, — подумал он в раздражении, — так значит я должен философствовать, значит великий и удачливый охотник не заставит ее передумать».
Снова улегшись на кровать, он, наконец, понял, что ему стало легче.
Это был их — его — первый день в середине семнадцатого века, в центре того, что когда-то станет Соединенными Штатами.
День второй!
После завтрака, поглощенного Кэкстоном молча, он пошел к себе в комнату, так как все еще не хотел доверяться им, оставаясь снаружи, в то время, как они оставались здесь, и лег на кровать, подумать над тем, что ему нужно сделать со своим временем. Минуты шли, а он ничего не мог придумать. Нужны один или два разговора с мистером Джонсом: как действовала перчатка? Каким образом она ему повредила? Как получилось, что Кэкстону не повредило тогда, когда его схватили за локоть с такой же перчаткой?
Потом ему пришли в голову еще несколько вопросов, пока день тянулся, а он продолжал лежать: что было известно о Дворце Бессмертия? Как долго там были Обладатели?
И это все. Теперь это были абстрактные вопросы. Временной охват был в будущем, вне их досягаемости. Любой вопрос об этом был академичным, интересным только потому, что у него сильное любопытство. Но ни один из ответов, либо Джонса, либо его дочери, не имел практического применения.
Кэкстон зрительно представил будущее, состоящее из пяти, может шести разговоров с Джонсом и случайных оскорблений от Селани, и был потрясен… «Боже, — подумал он, — тут нужен секс. Без этого я убью себя».
С этой мыслью, где-то в полдень, он встряхнулся и вышел из комнаты в поисках девушки. Внешняя дверь была открыта, и он обнаружил, что Джонс взял странного вида металлический стул и усаживался на него в тени около трейлера. Что было странного в этом стуле, Кэкстону было не совсем ясно, но Джонс читал, откинувшись назад, и стул откидывался, так что он мог это делать с удобствами. Кэкстон решил, что надо будет рассмотреть это механическое изобретение. Но это потом.
— Где ваша дочь?
— Она пошла поохотиться, — небрежно ответил Джонс, тело его шевельнулось так, что показывало, что он не хочет, чтобы его беспокоили. Взгляд его оставался прикованным к книге.
Поохотиться? Кэкстон прошел мимо сидящего на холм. Представив ее где-то там, в одиночестве, он испытал некоторую тревогу. К тому времени, когда появилась эта мысль, он уже был на вершине и глядел на просторы. Хотя он осмотрел весь горизонт, ее нигде не было видно.
Сначала он решил, что не может заметить ее маленькую, несомненно движущуюся фигурку, потому что смотрит вдаль. Словно он был в машине и искал, куда можно поставить ее. Даже на относительно близком месте часто не видно, что впереди есть даже два или три места для парковки. Таким же образом там были, как он вспомнил, небольшие долины, начинающиеся в миле или около того от него, и еще больше долин дальше, невидимых с того места, где он стоял.
Может она нашла ручей в одной из этих долин и шла вдоль него, рассчитывая, как он предположил, что какое-то супер оружие защитит ее от банды индейцев. Однако если индейцы заметят ее, то скорей всего они нападут внезапно, прежде чем она успеет взяться за свое оружие. Бесшумно подкрадутся и схватят ее.
Он снял пальто, положил его на траву и сел рядом, чтобы выследить девушку. Солнце спустилось к горизонту, но девушка ни разу не появилась ни в одной из долин. Самое меньшее, чем через час, он начал сомневаться в своей памяти… ведь он прошел значительные расстояния. Может быть, те долины были гораздо дальше, чем он думал, когда исследовал их в двадцатом и двадцать пятом веках.
Наконец положение снова стало невероятным. Он ведь мог видеть на целых 5-8 миль во всех направлениях — не могла же она зайти так далеко? В тревоге Кэкстон позвал Джонса:
— Я нигде не вижу вашей дочери, сэр.
— О, она взяла свой велосипед, — отозвался Джонс, — и у нее ее «Полет», так что с ней все в порядке, — ответив, он вернулся к своему чтению.
Из Кэкстона словно выпустили воздух. Конечно. Как он мог забыть? Эти люди имеют доступ к далекому будущему. «Велосипед», возможно, был так же бесшумен, как «Полет», и может тоже мог летать.
Он поднялся. Надев плащ, он спустился с холма к трейлеру. Услышал он ее где-то через час. Мгновенно почувствовав облегчение, Кэкстон поспешил к двери. Стоя в дверях, он увидел «велосипед». Это было трехколесное устройство, и Селани в шортах, в ремнях и с «Полетом» сидела верхом. В тот момент, когда Кэкстон увидел устройство, она все еще была в нескольких футах над землей: ясно, она могла летать. Тем временем машина изящно села на траву. Селани легко сошла с «велосипеда» и по очереди достала из просторного багажника, прежде скрытого от глаз, семь уток, еще три точно таких же куропатки, каких он уже видел прошлым вечером, и еще кроликов.
Оставив дневную добычу на земле, Селани откатила машину за трейлер и сделала три вещи. Нажала на какую-то кнопку, на трейлере, потому как на стене трейлера появилось отверстие. Еще одна кнопка, и велосипед сам начал складываться. Это было удивительное складывание, потому что около минуты спустя он превратился в комнатную конструкцию из плоскостей, сложенных одна на другую, а его общий размер, казалось, был около двух футов в самых толстых местах. Все это Селани подняла, будто оно ничего не весило, и установила в углублении, открывшемся в трейлере, которое, когда она отступила, закрылось, оставив лишь едва видимую полоску.
Она быстро вернулась к тому месту, где Кэкстон собирал убитых птиц и кроликов.
— Отнесите их в переднюю кладовую, — скомандовала она. — Я почищу их после обеда.
— Буду рад помочь, — сказал Кэкстон.
Но она отклонила предложение, резко мотнув головой.
Таким был второй день.
На следующее утро, когда Кэкстон проснулся, трейлер был в пути.
22
Когда он одевался, ему все время приходилось держаться, чтобы не потерять равновесие. Наконец, он прошел вперед и нашел отца и дочь в кабине. Управляла машиной Селани.
Трейлер, как он увидел, медленно двигался по относительно — но недостаточно — ровным прериям. Кэкстон неловко уселся на заднее сиденье: прошло несколько минут прежде, чем женщина увидела его. Она тотчас сняла ногу с акселератора и большой трейлер резко остановился.
Селани сказала:
— Вы спрашивали меня как-то, что вы могли бы сделать, мистер Кэкстон. Я бы хотела, что бы вы повели, пока я готовлю завтрак.
Это походило на первый признак улучшения их отношений… Когда она поднималась из своего сиденья, он подхватил ее под локоть, чтобы поддержать… и она ничего не сказала. Как только она поравнялась с ним, он сразу же убрал руку. Затем подошел к месту водителя и скользнул за руль, ища на приборном щите знакомые приборы автомобильной кабины.
Увы, за исключением рулевого колеса, здесь все было по-другому, и им пришлось ему объяснять. Здесь было восемь ножных педалей, но он вскоре смог легко ставить ногу на две главные — тормоз и акселератор. Для чего служили остальные, ему не сказали, и он не экспериментировал. Селани ушла, как только его урок вождения закончился, и Кэкстон остался с ее отцом, сидящим на соседнем сиденье, а перед ним — мир без единой дороги, где каждый раз необходимо было выбирать лучший путь среди бездорожья. Сначала у него была смутная мысль расспросить мистера Джонса, но фактически это было невозможно. Вся его энергия и все внимание были отданы вождению.
Однако ему наконец удалось выдохнуть:
— Куда мы едем?
Худощавый Джонс покачал головой.
— Вам придется спросить у Селани, — сказал он. — Это была ее идея.
Через несколько минут, когда они остановились на завтрак, у Кэкстона появилось время обдумать это. Он решил тогда, что эта девушка принадлежала к доминирующему типу. Что делается — у двух мужчин даже не спрашивали мнения — ни о чем!
Однако за завтраком он задал сначала вопрос, который пришел ему в голову, когда объяснялось назначение педалей.
— Этот трейлер может летать?
— Да.
Кэкстон был поражен.
— Тогда почему мы не летим?
— Потому, что к сожалению, у нас ограничен запас энергии. — Неожиданно она покраснела. — Это единственное, за чем я позволила проследить мужчине — своему отцу, но по какой-то причине он все время не пополнял его, доверялся, я уверена, нашей, как он считал, совершенной оборонительной позиции, не думая, что Бастман убедит кого-нибудь вроде вас действовать против нас. И вот теперь у нас энергии на два дня полета или около года езды.
— Что это за энергия? — спросил Кэкстон.
— Нечто под названием аделедикнандер, — сказала она. — Вам это не известно. Очень мощный источник, но его необходимо постоянно заменять.
Значит, она не знает, что он был в двадцать пятом веке. Сидя здесь, Кэкстон вспомнил, как ему в 2476 году было неинтересно знакомиться с подробностями об аделедикнандере, и сейчас они расплачивались за его невежество и невнимание.
Однако — он просветлел — это давало надежду на улучшение его отношений с Селани. Неизбежно, наступит момент, когда они исчерпают механические ресурсы трейлера. «Чем скорей, тем лучше», — решил он. Имея в виду, подумал он мрачно, чем дольше поездка, тем лучше.
Так что его второй главный вопрос был:
— Куда мы едем?
Они ехали туда, сказала она, где будет легче найти еду.
— К горам, я думаю. Вчера я летала много времени, но увидела очень мало дичи.
Кэкстон молчаливо обрадовался, услышав это. У него было чувство, что поиски дичи будут постоянным движением. Он все еще думал об этом, когда Селани сказала:
— Если вы не возражаете, мистер Кэкстон, я думаю, надо взять отца и отправляться дальше.
Остаток этого дня и в последующие Кэкстон вел машину с довольной улыбкой и легким чувством. Он неизменно выбирал самые окружные пути, всегда обосновывая это необходимостью поиска наиболее ровных участков для маневрирования. Несколько раз Селани сидела рядом с ним. Каждый раз в этих случаях она заставляла его перелетать трудные места, подсказывая, что тем самым они сэкономят топливо. (Как управлять летающим трейлером, она показала в первый же поздний вечер). А однажды она сама забрала у него руль и перелетела через лесную местность, которую он намеревался объехать. Наконец, на тридцать пятый день пути она коротко сообщила ему, что с этого момента вести будет она.
На четвертое утро после этого, трейлер не возобновил путешествие. За завтраком Селани заявила: — Мы побудем здесь немного.
«Здесь», как обнаружил Кэкстон, выйдя наружу, оказалось предгорьями Скалистых гор — где-то, решил он, неподалеку от того места, где когда-то будет Колорадо Спрингс или Денвер, или, возможно даже, Пуэбло. Трейлер стоял у горного потока, ярко сверкающего на солнце. Стоя здесь и оглядывая гористую местность, Кэкстон внезапно увидел, что девушка вышла из трейлера и стоит поблизости.
Он обернулся, и она сказала, избегая прямого взгляда: — Мистер Кэкстон, я все думала о нашем положении здесь, в этой эре. И мне кажется неправильным, что нам с отцом приходится так близко общаться с человеком, который оказался причиной такого несчастья, и чье вождение — позвольте сказать откровенно — вдруг навело на мысль, что он пытался истратить наше топливо.
Выражение ее лица, когда она говорила все это, не было враждебным. На ней были широкие брюки и кофта. Брюки были красными, кофта белая — очень славно. Хотя и не враждебные, слова ее явились для Кэкстона страшным ударом.
Прежде чем он нашелся, что сказать, она закончила:
— Так вот, я думаю, а что если мы снабдим вас каким-то оружием, каким-то подобием палатки… и вы уйдете. И не имею в виду сегодня, а как только вы укрепитесь настолько, что сможете стать настоящим мужчиной.
Через довольно продолжительную минуту Кэкстон осознал, что главное чувство, владевшее им сейчас, было изумление. Куда он мог пойти?
Мысль эта была столь сильной, что он даже отвернулся от Селани и вновь уставился в этот отдаленный мир, словно ища подтверждения, что это действительно была необитаемая дикость. Девушка и он стояли возле стремительного потока, и все было диким и нетронутым, и самое убедительное — он помнил про все пройденные ими мили, про леса и реки, которые они пролетели. И, еще раз, какие могут быть сомнения: это была западная Америка перед приходом цивилизации.
Медленно он вновь повернулся к Селани. Интересно, ее отец был того же мнения? Он сомневался. Улыбка тронула его губы, когда ему в голову пришла неожиданная мысль: «Далеко не каждая женщина может сказать мужчине „убирайся“ при таких обстоятельствах».
И он высказал эту мысль вслух. Девушка чуть вспыхнула, но когда она заговорила, голос ее был ровным.
— У меня очень большой опыт, мистер Кэкстон, и потому, увы, мне слишком хорошо известно, какие мысли приходят в голову мужчине, склонному к паранойе. Так что, — она пожала плечами, — мне бы не хотелось снова оказаться в такой ситуации когда-нибудь в будущем.
У него перехватило дыхание так, что он не мог вымолвить ни слова. Он-то думал, что барьеры подняты, но был поражен жестоким значением приговора. Параноик!.. Она и правда решила расправиться с ним.
Тем не менее он наконец смог запротестовать.
— Послушайте! То, что я сделал, должно было доставить меня во Дворец Бессмертия. Я не вижу в этом, честно говоря, ничего плохого. По правде, это у вас не было права не пускать меня туда, когда я обнаружил его. Так что злодей — это вы, а не я. Но, — он почувствовал себя значительно лучше к тому времени, когда у него появилась эта мысль, — я не ощущаю в себе никакого беспокойства от вашей близости. Девушка холодно сказала:
— Ваши чувства сейчас не обсуждаются. Вас сюда не звали.
Это было все еще нападение и все еще безжалостное. Однако, он всегда умел сохранять самообладание с женщинами и каким-то образом оставаться спокойным, когда они совершали свои возмутительные поступки.
В данном случае это женское безумство вызвало в нем некоторое веселье. Как только это произошло, он снова почувствовал уверенность. Он сказал:
— В любое время, как только вы найдете способ, чтобы я смог отправиться в будущее, я буду рад уйти.
— Боюсь, — сказала она холодно, — такое решение будет невозможно — благодаря вам. Так что теперь, когда вам известно мое мнение, что вы предлагаете?
Он слишком долго обходился без женщин в 2476 году н. э. А теперь еще более месяца здесь. Так что он был готов. Он сказал:
— Есть два способа встретить будущее, и я могу заверить вас, что ваш — неверен.
— Мистер Кэкстон, — резко сказала Селани, — я не желаю выслушивать ваше решение.
Он не мог остановиться. Он сказал просто:
— Если с этого момента мы находимся в таком затруднении, вы становитесь моей женой. И я делаю всю тяжелую работу, что и должен делать мужчина.
Она засмеялась. Этот звенящий смех был бы музыкален, если бы не его язвительный, насмешливый тон, и он прекратился только, когда она сказала:
— Невероятно. Очевидно вы не знаете, мистер Кэкстон, что у вас постоянный неприятный запах,
Кэкстон почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Шок был тем сильней, что он совсем забыл. С его возвращением в двадцатый век, а затем в семнадцатый, воспоминание об этом печальном опыте двадцать пятого века ушло куда-то на дно его мира.
В таком тяжелом состоянии он словно в тумане видел, что она отвернулась от него и стала забираться на холм, возвышавшийся над стремительным потоком. Ее уход снял с него ужасное давление. Наконец он посмотрел на нее и подумал: «Она живой человек, со своими собственными потребностями. Поэтому, должно прийти время, когда даже я — с запахом и все такое — покажусь ей привлекательным».
Стоя здесь и наблюдая за тем, как она достигла вершины холма, он подумал, примет ли он — когда наступит это время, и она перестанет вдруг сопротивляться и изъявит желание, — примет ли он спокойно то, что она предложит. Будет ли он вести себя так, чтобы не направить все эти минуты, часы и месяцы ожидания, пока природа не образумит ее, против нее? Он мрачно подумал, что сможет. Но останется, с горечью понимал он, какая-то мысленная сдержанность. Вот поэтому-то женщина часто теряет уважение мужчины: потому что никогда не пользуется своими богом данными мозгами.
Горькие размышления прервались. Потому, что Селани поспешно бежала с холма назад. Скорость ее возвращения встревожила его… что-то случилось! Непроизвольно Кэкстон кинулся к ней. Она махнула ему, что бы он стоял. Через минуту она была рядом, задыхаясь.
— Индейцы, — сказала она. — Несколько десятков.
— Они видели вас?
— Думаю, да.
Трейлер, как он увидел, медленно двигался по относительно — но недостаточно — ровным прериям. Кэкстон неловко уселся на заднее сиденье: прошло несколько минут прежде, чем женщина увидела его. Она тотчас сняла ногу с акселератора и большой трейлер резко остановился.
Селани сказала:
— Вы спрашивали меня как-то, что вы могли бы сделать, мистер Кэкстон. Я бы хотела, что бы вы повели, пока я готовлю завтрак.
Это походило на первый признак улучшения их отношений… Когда она поднималась из своего сиденья, он подхватил ее под локоть, чтобы поддержать… и она ничего не сказала. Как только она поравнялась с ним, он сразу же убрал руку. Затем подошел к месту водителя и скользнул за руль, ища на приборном щите знакомые приборы автомобильной кабины.
Увы, за исключением рулевого колеса, здесь все было по-другому, и им пришлось ему объяснять. Здесь было восемь ножных педалей, но он вскоре смог легко ставить ногу на две главные — тормоз и акселератор. Для чего служили остальные, ему не сказали, и он не экспериментировал. Селани ушла, как только его урок вождения закончился, и Кэкстон остался с ее отцом, сидящим на соседнем сиденье, а перед ним — мир без единой дороги, где каждый раз необходимо было выбирать лучший путь среди бездорожья. Сначала у него была смутная мысль расспросить мистера Джонса, но фактически это было невозможно. Вся его энергия и все внимание были отданы вождению.
Однако ему наконец удалось выдохнуть:
— Куда мы едем?
Худощавый Джонс покачал головой.
— Вам придется спросить у Селани, — сказал он. — Это была ее идея.
Через несколько минут, когда они остановились на завтрак, у Кэкстона появилось время обдумать это. Он решил тогда, что эта девушка принадлежала к доминирующему типу. Что делается — у двух мужчин даже не спрашивали мнения — ни о чем!
Однако за завтраком он задал сначала вопрос, который пришел ему в голову, когда объяснялось назначение педалей.
— Этот трейлер может летать?
— Да.
Кэкстон был поражен.
— Тогда почему мы не летим?
— Потому, что к сожалению, у нас ограничен запас энергии. — Неожиданно она покраснела. — Это единственное, за чем я позволила проследить мужчине — своему отцу, но по какой-то причине он все время не пополнял его, доверялся, я уверена, нашей, как он считал, совершенной оборонительной позиции, не думая, что Бастман убедит кого-нибудь вроде вас действовать против нас. И вот теперь у нас энергии на два дня полета или около года езды.
— Что это за энергия? — спросил Кэкстон.
— Нечто под названием аделедикнандер, — сказала она. — Вам это не известно. Очень мощный источник, но его необходимо постоянно заменять.
Значит, она не знает, что он был в двадцать пятом веке. Сидя здесь, Кэкстон вспомнил, как ему в 2476 году было неинтересно знакомиться с подробностями об аделедикнандере, и сейчас они расплачивались за его невежество и невнимание.
Однако — он просветлел — это давало надежду на улучшение его отношений с Селани. Неизбежно, наступит момент, когда они исчерпают механические ресурсы трейлера. «Чем скорей, тем лучше», — решил он. Имея в виду, подумал он мрачно, чем дольше поездка, тем лучше.
Так что его второй главный вопрос был:
— Куда мы едем?
Они ехали туда, сказала она, где будет легче найти еду.
— К горам, я думаю. Вчера я летала много времени, но увидела очень мало дичи.
Кэкстон молчаливо обрадовался, услышав это. У него было чувство, что поиски дичи будут постоянным движением. Он все еще думал об этом, когда Селани сказала:
— Если вы не возражаете, мистер Кэкстон, я думаю, надо взять отца и отправляться дальше.
Остаток этого дня и в последующие Кэкстон вел машину с довольной улыбкой и легким чувством. Он неизменно выбирал самые окружные пути, всегда обосновывая это необходимостью поиска наиболее ровных участков для маневрирования. Несколько раз Селани сидела рядом с ним. Каждый раз в этих случаях она заставляла его перелетать трудные места, подсказывая, что тем самым они сэкономят топливо. (Как управлять летающим трейлером, она показала в первый же поздний вечер). А однажды она сама забрала у него руль и перелетела через лесную местность, которую он намеревался объехать. Наконец, на тридцать пятый день пути она коротко сообщила ему, что с этого момента вести будет она.
На четвертое утро после этого, трейлер не возобновил путешествие. За завтраком Селани заявила: — Мы побудем здесь немного.
«Здесь», как обнаружил Кэкстон, выйдя наружу, оказалось предгорьями Скалистых гор — где-то, решил он, неподалеку от того места, где когда-то будет Колорадо Спрингс или Денвер, или, возможно даже, Пуэбло. Трейлер стоял у горного потока, ярко сверкающего на солнце. Стоя здесь и оглядывая гористую местность, Кэкстон внезапно увидел, что девушка вышла из трейлера и стоит поблизости.
Он обернулся, и она сказала, избегая прямого взгляда: — Мистер Кэкстон, я все думала о нашем положении здесь, в этой эре. И мне кажется неправильным, что нам с отцом приходится так близко общаться с человеком, который оказался причиной такого несчастья, и чье вождение — позвольте сказать откровенно — вдруг навело на мысль, что он пытался истратить наше топливо.
Выражение ее лица, когда она говорила все это, не было враждебным. На ней были широкие брюки и кофта. Брюки были красными, кофта белая — очень славно. Хотя и не враждебные, слова ее явились для Кэкстона страшным ударом.
Прежде чем он нашелся, что сказать, она закончила:
— Так вот, я думаю, а что если мы снабдим вас каким-то оружием, каким-то подобием палатки… и вы уйдете. И не имею в виду сегодня, а как только вы укрепитесь настолько, что сможете стать настоящим мужчиной.
Через довольно продолжительную минуту Кэкстон осознал, что главное чувство, владевшее им сейчас, было изумление. Куда он мог пойти?
Мысль эта была столь сильной, что он даже отвернулся от Селани и вновь уставился в этот отдаленный мир, словно ища подтверждения, что это действительно была необитаемая дикость. Девушка и он стояли возле стремительного потока, и все было диким и нетронутым, и самое убедительное — он помнил про все пройденные ими мили, про леса и реки, которые они пролетели. И, еще раз, какие могут быть сомнения: это была западная Америка перед приходом цивилизации.
Медленно он вновь повернулся к Селани. Интересно, ее отец был того же мнения? Он сомневался. Улыбка тронула его губы, когда ему в голову пришла неожиданная мысль: «Далеко не каждая женщина может сказать мужчине „убирайся“ при таких обстоятельствах».
И он высказал эту мысль вслух. Девушка чуть вспыхнула, но когда она заговорила, голос ее был ровным.
— У меня очень большой опыт, мистер Кэкстон, и потому, увы, мне слишком хорошо известно, какие мысли приходят в голову мужчине, склонному к паранойе. Так что, — она пожала плечами, — мне бы не хотелось снова оказаться в такой ситуации когда-нибудь в будущем.
У него перехватило дыхание так, что он не мог вымолвить ни слова. Он-то думал, что барьеры подняты, но был поражен жестоким значением приговора. Параноик!.. Она и правда решила расправиться с ним.
Тем не менее он наконец смог запротестовать.
— Послушайте! То, что я сделал, должно было доставить меня во Дворец Бессмертия. Я не вижу в этом, честно говоря, ничего плохого. По правде, это у вас не было права не пускать меня туда, когда я обнаружил его. Так что злодей — это вы, а не я. Но, — он почувствовал себя значительно лучше к тому времени, когда у него появилась эта мысль, — я не ощущаю в себе никакого беспокойства от вашей близости. Девушка холодно сказала:
— Ваши чувства сейчас не обсуждаются. Вас сюда не звали.
Это было все еще нападение и все еще безжалостное. Однако, он всегда умел сохранять самообладание с женщинами и каким-то образом оставаться спокойным, когда они совершали свои возмутительные поступки.
В данном случае это женское безумство вызвало в нем некоторое веселье. Как только это произошло, он снова почувствовал уверенность. Он сказал:
— В любое время, как только вы найдете способ, чтобы я смог отправиться в будущее, я буду рад уйти.
— Боюсь, — сказала она холодно, — такое решение будет невозможно — благодаря вам. Так что теперь, когда вам известно мое мнение, что вы предлагаете?
Он слишком долго обходился без женщин в 2476 году н. э. А теперь еще более месяца здесь. Так что он был готов. Он сказал:
— Есть два способа встретить будущее, и я могу заверить вас, что ваш — неверен.
— Мистер Кэкстон, — резко сказала Селани, — я не желаю выслушивать ваше решение.
Он не мог остановиться. Он сказал просто:
— Если с этого момента мы находимся в таком затруднении, вы становитесь моей женой. И я делаю всю тяжелую работу, что и должен делать мужчина.
Она засмеялась. Этот звенящий смех был бы музыкален, если бы не его язвительный, насмешливый тон, и он прекратился только, когда она сказала:
— Невероятно. Очевидно вы не знаете, мистер Кэкстон, что у вас постоянный неприятный запах,
Кэкстон почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Шок был тем сильней, что он совсем забыл. С его возвращением в двадцатый век, а затем в семнадцатый, воспоминание об этом печальном опыте двадцать пятого века ушло куда-то на дно его мира.
В таком тяжелом состоянии он словно в тумане видел, что она отвернулась от него и стала забираться на холм, возвышавшийся над стремительным потоком. Ее уход снял с него ужасное давление. Наконец он посмотрел на нее и подумал: «Она живой человек, со своими собственными потребностями. Поэтому, должно прийти время, когда даже я — с запахом и все такое — покажусь ей привлекательным».
Стоя здесь и наблюдая за тем, как она достигла вершины холма, он подумал, примет ли он — когда наступит это время, и она перестанет вдруг сопротивляться и изъявит желание, — примет ли он спокойно то, что она предложит. Будет ли он вести себя так, чтобы не направить все эти минуты, часы и месяцы ожидания, пока природа не образумит ее, против нее? Он мрачно подумал, что сможет. Но останется, с горечью понимал он, какая-то мысленная сдержанность. Вот поэтому-то женщина часто теряет уважение мужчины: потому что никогда не пользуется своими богом данными мозгами.
Горькие размышления прервались. Потому, что Селани поспешно бежала с холма назад. Скорость ее возвращения встревожила его… что-то случилось! Непроизвольно Кэкстон кинулся к ней. Она махнула ему, что бы он стоял. Через минуту она была рядом, задыхаясь.
— Индейцы, — сказала она. — Несколько десятков.
— Они видели вас?
— Думаю, да.
23
Когда они оказались в трейлере и закрыли дверь, Кэкстон язвительно подумал: «Как странно, что она убежала, как любой обычный человек… А где же эта высокомерная уверенность, с которой она так пренебрежительно говорила ему о миролюбии индейцев?»
Он дипломатично не высказал эти мысли вслух, а молча прошел вместе с ней к окну кабины — и сел рядом, когда около сотни индейцев бегом обогнули излучину ручья и остановились в смятении, бежавшие сзади почти свалились на своих товарищей. Некоторые даже упали, а нескольких столкнули вниз.
Прошло около десяти секунд. Кэкстон с легким потрясением обнаружил, что он перестал дышать. Ему понадобилось усилие, чтобы выдохнуть и вдохнуть. Наконец, он подумал: «Они выглядят точно так же как на картине Джорджа Кэтлина. Там за двести лет до времени знаменитого художника, одежда не изменилась… трудно себе представить такое в обществе, в котором нет научных и философских корней потенциального прогресса».
В этот момент мистер Джонс устроился на заднем сиденье. Он усмехнулся.
— Я включил мозговой звук. В конце концов, не хотим же мы, чтобы они тут рыскали или следили за нами.
«Мозговой звук», как он объяснил, создавал гул в голове, на которую он был направлен, что на самом деле означало, что он расстраивал внутреннее ухо ненаправленным действием.
Воздействие его можно было видеть за окном. Индейцы отступали. Сначала они повернули и медленно пошли прочь, словно стараясь сохранить свое мужское достоинство. Затем ускорили шаг, словно по общему согласию сохранение достоинства было заменено сильным стремлением выжить. И вдруг они резко бросились бежать и исчезли за излучиной. Через некоторое время Кэкстон вышел наружу. Он нервничал, но чувствовал, что это должен сделать он. Он забрался на холм и с его вышины заметил вдали нескольких отставших. К его облегчению, они все еще бежали.
Он дипломатично не высказал эти мысли вслух, а молча прошел вместе с ней к окну кабины — и сел рядом, когда около сотни индейцев бегом обогнули излучину ручья и остановились в смятении, бежавшие сзади почти свалились на своих товарищей. Некоторые даже упали, а нескольких столкнули вниз.
Прошло около десяти секунд. Кэкстон с легким потрясением обнаружил, что он перестал дышать. Ему понадобилось усилие, чтобы выдохнуть и вдохнуть. Наконец, он подумал: «Они выглядят точно так же как на картине Джорджа Кэтлина. Там за двести лет до времени знаменитого художника, одежда не изменилась… трудно себе представить такое в обществе, в котором нет научных и философских корней потенциального прогресса».
В этот момент мистер Джонс устроился на заднем сиденье. Он усмехнулся.
— Я включил мозговой звук. В конце концов, не хотим же мы, чтобы они тут рыскали или следили за нами.
«Мозговой звук», как он объяснил, создавал гул в голове, на которую он был направлен, что на самом деле означало, что он расстраивал внутреннее ухо ненаправленным действием.
Воздействие его можно было видеть за окном. Индейцы отступали. Сначала они повернули и медленно пошли прочь, словно стараясь сохранить свое мужское достоинство. Затем ускорили шаг, словно по общему согласию сохранение достоинства было заменено сильным стремлением выжить. И вдруг они резко бросились бежать и исчезли за излучиной. Через некоторое время Кэкстон вышел наружу. Он нервничал, но чувствовал, что это должен сделать он. Он забрался на холм и с его вышины заметил вдали нескольких отставших. К его облегчению, они все еще бежали.