Страница:
Когда Вольф Мессинг впервые увидел Пилсудского, его пристальный взгляд и наклоненную вперед при походке фигуру, он сразу понял, что этого незаурядного человека ждет особое будущее. Пилсудский отнюдь не аскет, ему свойственны и сила и слабости, но последние он сумеет подчинить своей воле, особенно если речь идет о борьбе за власть.
Каждый раз после возвращения из длительных зарубежных гастролей Мессинг убеждался в правоте своих предсказаний. Вот Юзеф Пилсудский получает от сейма звание маршала, вот он уже Начальник Польши. Кстати, по данным социологического опроса, проведенного в этой стране в 1986 году, Юзеф Пилсудский занимает первое место среди самых известных поляков прошлого и настоящего. Его личность, характер и мировоззрение повлияли на жизнь межвоенной Польши, поскольку в возрожденном в 1918 году Польском государстве он обладал властью, ставшей с мая 1926-го неограниченной.
Стремясь к диктатуре, он придерживался буквы закона, что выбивало оружие из рук его противников. Он даже не преследовал офицеров, которые некогда вели борьбу с его войсками. Тем не менее Пилсудский избавился от генералов, не желавших идти с ним на компромисс, и значительно обновил гражданскую администрацию, беспрекословно ему подчинявшуюся. Народу же говорил: «Мне не хотелось бы править с помощью кнута». В войне с большевиками он победил при содействии Петлюры, Врангеля, Колчака и Юденича.
Но время идет, и уже многие понимали, что над Европой нависла коричневая тень нацизма.
Пилсудский раздумывает – послать ли к Мессингу своего советника или лично переговорить с ним. Ведь поход Гитлера на Восток начнется в первую очередь захватом Польши. Пилсудский побаивается и России, однако от нее можно откупиться частью земель. Правда, и Гитлер и Сталин мечтают о завоевании мира, но если первый, по гениальному определению А. Ф. Керенского, попытается совершить это «на основе расы, то второй – класса». Пилсудский понимает, что победа пролетариата во всем мире если и наступит когда-нибудь, то еще очень нескоро. Танки и авиация Гитлера гораздо опаснее.
Пилсудский решается еще на одну, но уже конспиративную встречу с Мессингом. Он пришел на нее в плаще с капюшоном, наброшенным на голову. Мессинга вновь поразил его высокий лоб, проницательные глаза под густыми бровями, пышные усы – дань офицерской моде. Суеверный Пилсудский исподлобья пристально взглянул на собеседника и понял, что имеет дело не с шарлатаном и не просто с артистом, а с необычным человеком, может быть, даже действительно ясновидящим. Он решился на откровенный разговор с Мессингом, зная, что его психологические опыты неизменно пользуются успехом у зрителей всех континентов, и ему, Начальнику Польши, негоже не воспользоваться возможностями своего подчиненного.
Они поздоровались. Перед Вольфом стоял легендарный на родине человек, совсем недавно официально встретившийся с главой правительства Пруссии Германом Герингом. Встреча состоялась в Бельведере – резиденции руководителя Польши – вечером 31 января 1935 года.
Геринг приехал в точно назначенное время. Его внушительный живот, который обычно скрадывал мундир, теперь, в гражданской одежде, особенно выделялся. Лицо Геринга выражало неукротимую веру в себя и то дело, которому он себя посвятил, веру, ломающую любые преграды. Не глядя ни на кого, не проронив ни слова, Геринг большими шагами проследовал через несколько залов. В последнем его ждал маршал. Двери за ними закрылись. Когда встреча закончилась – а длилась она недолго, – Геринг снова молча прошел через залы дворца, сел в машину и уехал. Казалось, он был на редкость суровым и неразговорчивым наци, хотя через несколько лет, выступая на огромном митинге в Вене, после присоединения Австрии к Германскому рейху, этот пузатый человек будет на протяжении двух часов держать в напряжении пятнадцатитысячную толпу. Его голос не ослабеет ни на минуту, а доведенная до исступления толпа охрипнет от постоянных возгласов: «Зиг хайль!»…
Пилсудский медленно, понуро опустив голову, прошел в вестибюль дворца. Взгляд его был задумчив. То ли маршал переживал историческую встречу, то ли пребывал в растерянности от того, что понял: визит Геринга не сулил Польше ничего хорошего, по крайней мере, определенного. Вероятно, поэтому Юзеф Пилсудский и решил поговорить с Мессингом, он во что бы то ни стало желал выяснить, что ожидает его страну.
– Вы уверены, что Гитлер двинет войска на Восток? – Пилсудский без промедления приступил к интересующему его вопросу. – Скажите, очень прошу вас, сколько времени Бог отпустил полякам до их порабощения?! – взмолился он, и Мессинга удивила истинная боль за судьбу своего народа, прозвучавшая в голосе маршала. – Почему вы молчите? – удивился Пилсудский и недовольно наморщил лоб.
– Я не знаю… Я не могу назвать точное время, – растерянно вымолвил Мессинг, – я даже не уверен, что это знает сам Гитлер… Ситуация может измениться, но не очень скоро.
– Вы правы! – неожиданно похвалил Мессинга Пилсудский. – Гитлер пока еще проектирует новые танки, мощные орудия. Его наступление может задержаться на годы. Значит, я не успею сразиться с немцами, когда они нападут на мою несчастную родину. Я болен, – вдруг признался Мессингу маршал, – я очень болен, больше чем считают мои доктора.
– Да, вы не очень здоровы, – заметил Мессинг, обнаруживший у Пилсудского рак желудка. – Я могу определить состояние здоровья человека, но не могу его вылечить. К сожалению… Извините…
– Нечего извиняться, – улыбнулся Пилсудский и погладил усы. – Вы – смелый человек! Говорить человеку горькую правду позволит себе не каждый! Даже врач, – грустно произнес Пилсудский. И, помолчав, продолжил: – Когда я был молод и горяч… – Он вынул из портфеля папку и раскрыл ее. – Вот, послушайте донесение на меня: «Студент Юзеф Пилсудский своим поведением обратил на себя внимание инспекции, а за участие в беспорядках 18 и 19 февраля 1886 года и решением Правления Университета, утвержденным куратором округа, был посажен в карцер, получил выговор и предупреждение, что если будет замечено, что он ведет себя вопреки действующим предписаниям, то будет безоговорочно исключен из университета». Вы знаете, почему я храню этот документ? Завтра ему исполняется полвека! – воскликнул Пилсудский, и в его глазах вспыхнул огонек молодости.
– Выходит, завтра исполняется полвека вашей борьбы, вашей работы. По этому случаю не грешно было бы провести торжества в Польше! – предложил Мессинг.
– Еще чего, ни в коем случае! – возразил Пилсудский. – Кстати, пятьдесят лет мне исполнилось в Магдебургской тюрьме. А через год я уже был Начальником Польши. Полвека… Полвека собачьей жизни. Хотя… Хотя… были и свои радости. – Лицо Пилсудского, казалось, помолодело. – Я кое-что сделал для Польши. Меня забудут, потом вспомнят, затем снова забудут, затем снова вспомнят, но уже навсегда, когда я войду в учебники истории.
– Подобное нередко происходит с людьми вашей судьбы, – согласился Мессинг, – и я предсказываю, что вас не забудут.
– Вы льстите мне, – покраснел Пилсудский.
Мессинг опустил голову:
– Я говорю то, что вижу.
– Спасибо! – Пилсудский встал со стула, набросил на голову капюшон и направился к двери.
2 апреля 1935 года Пилсудский встречался с министром иностранных дел Англии Антони Иденом. Мессинг волновался. Ему показалось, что здоровье маршала резко ухудшилось, и успокоился он лишь тогда, когда после окончания визита Начальник Польши сказал: «Да, да, после завершения переговоров с англичанами всегда чувствуешь себя очень приятно»…
Пилсудский не подозревал, что Мессинг с помощью отпущенных природой качеств наблюдал за трагической концовкой его романа с молодым врачом Евгенией Левицкой. Пилсудский познакомился с ней в Друскининкае, удивительном курортном месте, напоенном ароматами соснового леса. Левицкая создала в этом литовском городке оздоровительный центр – центр лечения солнцем, целебным воздухом и движением. Соорудила здесь пляж, бассейн, площадку для волейбола, корты… Маршал в это время отстаивал в борьбе свою власть, но насыщенный политическими событиями сентябрь провел не в столице, а в курортном городке у Немана. Приехал сюда, как и годом раньше, без жены и детей. Под влиянием Левицкой задумал создание государственных заведений, которые занимались бы физическим воспитанием молодежи, и позднее осуществил эту идею.
Совместное путешествие с Евгенией на Мадейру стало переломным в их знакомстве, перешедшем в бурную любовь. Однако развязка их двухлетнего романа оказалась трагической. Левицкая вдруг решила покинуть остров раньше намеченного времени и одна вернулась в Варшаву. Вскоре в тяжелом состоянии, с признаками острого отравления, ее отправили в больницу, где через два дня она скончалась, не приходя в сознание. Падкая на сенсации столица буквально бурлила от сплетен. Официально обстоятельства смерти не были выяснены. Ходили слухи о случайном отравлении, самоубийстве и об убийстве. В любом случае смерть доктора Левицкой считалась странной. Она была вхожа к маршалу, и через нее до Пилсудского могла дойти небезопасная для оппозиции информация.
Пилсудский появился в костеле перед началом траурной церемонии. Посидел в сторонке, в последних рядах и уехал, не поднимая глаз на окружающих. Он не заметил обращенный к нему взгляд Мессинга, горящий желанием сказать: «Ее убили! Ее убили!»
Во время последней встречи с Пилсудским Мессинг не обмолвился ни словом о трагической судьбе Евгении, зная, что маршал переживает ее утрату до сих пор, находясь уже в преклонном возрасте и будучи тяжело больным. Встреча была полуофициальной, о ней проведали журналисты и просто не могли не знать сталинские чекисты. Позднее, когда Мессинг окажется в Советском Союзе, Сталин поинтересуется, о чем с ним говорил Пилсудский.
– Ни о чем особенном, – честно признался Мессинг, – о своих интимных вопросах.
Поскольку беседа не касалась политики, Сталин не настаивал на раскрытии ее содержания…
День 5 ноября 1934 года ничем не отличался от других ноябрьских дней в Польше. Был умеренно холодным, без дождя.
– Паршивое время, – заметил Пилсудский своему врачу. – Для меня самые плохие месяцы – это ноябрь и март.
Маршал оделся и перешел из спальни в кабинет, где его ожидал Вольф Мессинг. Он приблизился к ясновидящему и обнял его за плечи.
– Я слышал о ваших гастролях за границей. Вы всюду достойно представляли Польшу. Я издам указ с благодарностью вам за это. Издам. Постараюсь успеть. Сейчас меня волнует военный парад 11 ноября. Я понимаю, что жизнь не вечна, – улыбнулся он. – Признаюсь, боюсь опростоволоситься на военном параде, последнем в моей жизни. Я не верю своим врачам. Скажите, выдержу ли я парад, и не сидя в кресле, а стоя навытяжку перед своими воинами.
– Выдержите, – как мог увереннее произнес Мессинг, стараясь передать свою энергию старику в военной форме. – Только не курите.
– Слушаюсь, – неожиданно согласился маршал. – Один из журналистов сказал, что «история унесет меня на своих крыльях». Леший с нею. Пусть унесет, но только после военного парада…
Пилсудский величаво стоял на трибуне, а перед ним текла река войск Варшавского гарнизона. Менее чем через год он умер, так и не успев издать указ о заслугах Мессинга перед Польшей.
Наци № 1, Ганусен и Вольф Мессинг
Каждый раз после возвращения из длительных зарубежных гастролей Мессинг убеждался в правоте своих предсказаний. Вот Юзеф Пилсудский получает от сейма звание маршала, вот он уже Начальник Польши. Кстати, по данным социологического опроса, проведенного в этой стране в 1986 году, Юзеф Пилсудский занимает первое место среди самых известных поляков прошлого и настоящего. Его личность, характер и мировоззрение повлияли на жизнь межвоенной Польши, поскольку в возрожденном в 1918 году Польском государстве он обладал властью, ставшей с мая 1926-го неограниченной.
Стремясь к диктатуре, он придерживался буквы закона, что выбивало оружие из рук его противников. Он даже не преследовал офицеров, которые некогда вели борьбу с его войсками. Тем не менее Пилсудский избавился от генералов, не желавших идти с ним на компромисс, и значительно обновил гражданскую администрацию, беспрекословно ему подчинявшуюся. Народу же говорил: «Мне не хотелось бы править с помощью кнута». В войне с большевиками он победил при содействии Петлюры, Врангеля, Колчака и Юденича.
Но время идет, и уже многие понимали, что над Европой нависла коричневая тень нацизма.
Пилсудский раздумывает – послать ли к Мессингу своего советника или лично переговорить с ним. Ведь поход Гитлера на Восток начнется в первую очередь захватом Польши. Пилсудский побаивается и России, однако от нее можно откупиться частью земель. Правда, и Гитлер и Сталин мечтают о завоевании мира, но если первый, по гениальному определению А. Ф. Керенского, попытается совершить это «на основе расы, то второй – класса». Пилсудский понимает, что победа пролетариата во всем мире если и наступит когда-нибудь, то еще очень нескоро. Танки и авиация Гитлера гораздо опаснее.
Пилсудский решается еще на одну, но уже конспиративную встречу с Мессингом. Он пришел на нее в плаще с капюшоном, наброшенным на голову. Мессинга вновь поразил его высокий лоб, проницательные глаза под густыми бровями, пышные усы – дань офицерской моде. Суеверный Пилсудский исподлобья пристально взглянул на собеседника и понял, что имеет дело не с шарлатаном и не просто с артистом, а с необычным человеком, может быть, даже действительно ясновидящим. Он решился на откровенный разговор с Мессингом, зная, что его психологические опыты неизменно пользуются успехом у зрителей всех континентов, и ему, Начальнику Польши, негоже не воспользоваться возможностями своего подчиненного.
Они поздоровались. Перед Вольфом стоял легендарный на родине человек, совсем недавно официально встретившийся с главой правительства Пруссии Германом Герингом. Встреча состоялась в Бельведере – резиденции руководителя Польши – вечером 31 января 1935 года.
Геринг приехал в точно назначенное время. Его внушительный живот, который обычно скрадывал мундир, теперь, в гражданской одежде, особенно выделялся. Лицо Геринга выражало неукротимую веру в себя и то дело, которому он себя посвятил, веру, ломающую любые преграды. Не глядя ни на кого, не проронив ни слова, Геринг большими шагами проследовал через несколько залов. В последнем его ждал маршал. Двери за ними закрылись. Когда встреча закончилась – а длилась она недолго, – Геринг снова молча прошел через залы дворца, сел в машину и уехал. Казалось, он был на редкость суровым и неразговорчивым наци, хотя через несколько лет, выступая на огромном митинге в Вене, после присоединения Австрии к Германскому рейху, этот пузатый человек будет на протяжении двух часов держать в напряжении пятнадцатитысячную толпу. Его голос не ослабеет ни на минуту, а доведенная до исступления толпа охрипнет от постоянных возгласов: «Зиг хайль!»…
Пилсудский медленно, понуро опустив голову, прошел в вестибюль дворца. Взгляд его был задумчив. То ли маршал переживал историческую встречу, то ли пребывал в растерянности от того, что понял: визит Геринга не сулил Польше ничего хорошего, по крайней мере, определенного. Вероятно, поэтому Юзеф Пилсудский и решил поговорить с Мессингом, он во что бы то ни стало желал выяснить, что ожидает его страну.
– Вы уверены, что Гитлер двинет войска на Восток? – Пилсудский без промедления приступил к интересующему его вопросу. – Скажите, очень прошу вас, сколько времени Бог отпустил полякам до их порабощения?! – взмолился он, и Мессинга удивила истинная боль за судьбу своего народа, прозвучавшая в голосе маршала. – Почему вы молчите? – удивился Пилсудский и недовольно наморщил лоб.
– Я не знаю… Я не могу назвать точное время, – растерянно вымолвил Мессинг, – я даже не уверен, что это знает сам Гитлер… Ситуация может измениться, но не очень скоро.
– Вы правы! – неожиданно похвалил Мессинга Пилсудский. – Гитлер пока еще проектирует новые танки, мощные орудия. Его наступление может задержаться на годы. Значит, я не успею сразиться с немцами, когда они нападут на мою несчастную родину. Я болен, – вдруг признался Мессингу маршал, – я очень болен, больше чем считают мои доктора.
– Да, вы не очень здоровы, – заметил Мессинг, обнаруживший у Пилсудского рак желудка. – Я могу определить состояние здоровья человека, но не могу его вылечить. К сожалению… Извините…
– Нечего извиняться, – улыбнулся Пилсудский и погладил усы. – Вы – смелый человек! Говорить человеку горькую правду позволит себе не каждый! Даже врач, – грустно произнес Пилсудский. И, помолчав, продолжил: – Когда я был молод и горяч… – Он вынул из портфеля папку и раскрыл ее. – Вот, послушайте донесение на меня: «Студент Юзеф Пилсудский своим поведением обратил на себя внимание инспекции, а за участие в беспорядках 18 и 19 февраля 1886 года и решением Правления Университета, утвержденным куратором округа, был посажен в карцер, получил выговор и предупреждение, что если будет замечено, что он ведет себя вопреки действующим предписаниям, то будет безоговорочно исключен из университета». Вы знаете, почему я храню этот документ? Завтра ему исполняется полвека! – воскликнул Пилсудский, и в его глазах вспыхнул огонек молодости.
– Выходит, завтра исполняется полвека вашей борьбы, вашей работы. По этому случаю не грешно было бы провести торжества в Польше! – предложил Мессинг.
– Еще чего, ни в коем случае! – возразил Пилсудский. – Кстати, пятьдесят лет мне исполнилось в Магдебургской тюрьме. А через год я уже был Начальником Польши. Полвека… Полвека собачьей жизни. Хотя… Хотя… были и свои радости. – Лицо Пилсудского, казалось, помолодело. – Я кое-что сделал для Польши. Меня забудут, потом вспомнят, затем снова забудут, затем снова вспомнят, но уже навсегда, когда я войду в учебники истории.
– Подобное нередко происходит с людьми вашей судьбы, – согласился Мессинг, – и я предсказываю, что вас не забудут.
– Вы льстите мне, – покраснел Пилсудский.
Мессинг опустил голову:
– Я говорю то, что вижу.
– Спасибо! – Пилсудский встал со стула, набросил на голову капюшон и направился к двери.
2 апреля 1935 года Пилсудский встречался с министром иностранных дел Англии Антони Иденом. Мессинг волновался. Ему показалось, что здоровье маршала резко ухудшилось, и успокоился он лишь тогда, когда после окончания визита Начальник Польши сказал: «Да, да, после завершения переговоров с англичанами всегда чувствуешь себя очень приятно»…
Пилсудский не подозревал, что Мессинг с помощью отпущенных природой качеств наблюдал за трагической концовкой его романа с молодым врачом Евгенией Левицкой. Пилсудский познакомился с ней в Друскининкае, удивительном курортном месте, напоенном ароматами соснового леса. Левицкая создала в этом литовском городке оздоровительный центр – центр лечения солнцем, целебным воздухом и движением. Соорудила здесь пляж, бассейн, площадку для волейбола, корты… Маршал в это время отстаивал в борьбе свою власть, но насыщенный политическими событиями сентябрь провел не в столице, а в курортном городке у Немана. Приехал сюда, как и годом раньше, без жены и детей. Под влиянием Левицкой задумал создание государственных заведений, которые занимались бы физическим воспитанием молодежи, и позднее осуществил эту идею.
Совместное путешествие с Евгенией на Мадейру стало переломным в их знакомстве, перешедшем в бурную любовь. Однако развязка их двухлетнего романа оказалась трагической. Левицкая вдруг решила покинуть остров раньше намеченного времени и одна вернулась в Варшаву. Вскоре в тяжелом состоянии, с признаками острого отравления, ее отправили в больницу, где через два дня она скончалась, не приходя в сознание. Падкая на сенсации столица буквально бурлила от сплетен. Официально обстоятельства смерти не были выяснены. Ходили слухи о случайном отравлении, самоубийстве и об убийстве. В любом случае смерть доктора Левицкой считалась странной. Она была вхожа к маршалу, и через нее до Пилсудского могла дойти небезопасная для оппозиции информация.
Пилсудский появился в костеле перед началом траурной церемонии. Посидел в сторонке, в последних рядах и уехал, не поднимая глаз на окружающих. Он не заметил обращенный к нему взгляд Мессинга, горящий желанием сказать: «Ее убили! Ее убили!»
Во время последней встречи с Пилсудским Мессинг не обмолвился ни словом о трагической судьбе Евгении, зная, что маршал переживает ее утрату до сих пор, находясь уже в преклонном возрасте и будучи тяжело больным. Встреча была полуофициальной, о ней проведали журналисты и просто не могли не знать сталинские чекисты. Позднее, когда Мессинг окажется в Советском Союзе, Сталин поинтересуется, о чем с ним говорил Пилсудский.
– Ни о чем особенном, – честно признался Мессинг, – о своих интимных вопросах.
Поскольку беседа не касалась политики, Сталин не настаивал на раскрытии ее содержания…
День 5 ноября 1934 года ничем не отличался от других ноябрьских дней в Польше. Был умеренно холодным, без дождя.
– Паршивое время, – заметил Пилсудский своему врачу. – Для меня самые плохие месяцы – это ноябрь и март.
Маршал оделся и перешел из спальни в кабинет, где его ожидал Вольф Мессинг. Он приблизился к ясновидящему и обнял его за плечи.
– Я слышал о ваших гастролях за границей. Вы всюду достойно представляли Польшу. Я издам указ с благодарностью вам за это. Издам. Постараюсь успеть. Сейчас меня волнует военный парад 11 ноября. Я понимаю, что жизнь не вечна, – улыбнулся он. – Признаюсь, боюсь опростоволоситься на военном параде, последнем в моей жизни. Я не верю своим врачам. Скажите, выдержу ли я парад, и не сидя в кресле, а стоя навытяжку перед своими воинами.
– Выдержите, – как мог увереннее произнес Мессинг, стараясь передать свою энергию старику в военной форме. – Только не курите.
– Слушаюсь, – неожиданно согласился маршал. – Один из журналистов сказал, что «история унесет меня на своих крыльях». Леший с нею. Пусть унесет, но только после военного парада…
Пилсудский величаво стоял на трибуне, а перед ним текла река войск Варшавского гарнизона. Менее чем через год он умер, так и не успев издать указ о заслугах Мессинга перед Польшей.
Наци № 1, Ганусен и Вольф Мессинг
Два талантливых телепата выбрали разные пути в жизни. Мессинг – путь познания и совершенства своих способностей, Ганусен – использование их в корыстных целях, ради завоевания власти, влияния на самого Гитлера, наци № 1.
Познакомились они в 1931 году перед выступлением Ганусена, которому Мессинг дал в своих мемуарах лестную характеристику, но, наверное, не мог не отметить отрицательных черт его натуры, не должных сопутствовать столь редкому таланту: «Работал Ганусен интересно: у него были несомненные способности телепата. Но, чтобы они развернулись в полную меру, ему нужен был душевный подъем, взвинченность сил и восторг публики. Я это знаю по себе: когда аудитория завоевана, работать становится значительно легче».
Как пишет Мессинг, Ганусен прибегал для этого к нечестному приему – первые два номера исполнял с подставными людьми: «Едва он (Ганусен. – В. С.) вышел на сцену, из глубины зала раздался крик: «Шарлатан». Ганусен «сыграл» чисто по-артистически оскорбленную невинность и пригласил на сцену своего обидчика. С ним он показывал первый номер. Надо ли говорить, что «оскорбитель» мгновенно «перевоспитывался», уверовав в телепатию, и что в действительности этот человек ездил из города в город в свите Ганусена. Я это понял сразу. Но аудитория это приняла за чистую монету, и аплодисменты стали более дружными. Начиная с третьего номера, Ганусен работал честно, с любым человеком из зала. Очень артистично, стремясь как можно эффектнее подать свою работу. Однако использование им вначале подставных лиц не могло уже потом до конца вечера изгладить во мне какого-то невольного чувства недоверия. Мне кажется, что человек, наделенный от рождения такими способностями, как Ганусен, не имеет права быть непорядочным, морально нечестным. Это мое глубокое убеждение».
В идеале Мессинг прав, но, возможно, в оценке Ганусена он перегибал палку, забывая, что коллега, чистокровный еврей, жил в Германии, где к власти упорно шел Гитлер. Ганусена и его жизнь очень точно описывает Лион Фейхтвангер в образе Оскара Лаутензака. «Сегодня Гитлер был в ударе, он превзошел самого себя. Издевался, неистовствовал, любил, громил. Казалось, он зажег перед публикой сверкающий фейерверк. А Оскару чудилось, что все это делается ради него. Для него одного этот человек из кожи вон лезет и так старается, что с длинной пряди на лбу и с коротких усиков падает пот. Оскар должен подать ему знак, этому человеку на трибуне, и получить знак от него; и вот кожа его лица натянулась, зрачки сузились, его дерзкие глаза стали неподвижными и вместе с тем живыми. Он погрузился в себя, весь обратился в волю. „Ты там, наверху, – приказала эта горячая воля, – знай, что я здесь. Я понял яснее, чем другие, каким несказанным трудом добился ты успеха и как вдохновляет тебя удача; подай мне знак. Посмотри на меня, как я смотрю на тебя“. Вдруг в Гитлере почувствовалась мгновенная неуверенность – только Оскар заметил ее. Заметил, как человек на трибуне внезапно начал искать кого-то в толпе. Затаив дыхание, Оскар следил за взглядом Гитлера. И вот – свершилось. С почти физическим сладострастием он ощутил, как взор Гитлера погрузился в его взор. И с этой минуты эти двое людей не отводили глаз друг от друга: Гитлер в громком crescendo, казалось, превзошел самого себя. Кипел, шипел, гремел, визжал, льстил, глумился. И на лице Оскара отражались глумление, лесть, любовь. Гитлер и Оскар давали друг другу грандиозный спектакль».
В тот вечер они познакомились. Пожали руки, глубоко заглянули друг другу в глаза. Безмолвно заключили союз. «Если ты меня предашь, – сказали глаза Гитлера, – ты погиб. А если останешься верен, то будешь моим подручным, и я поделюсь с тобою моей добычей».
В 1944 году эмигрировавший Лион Фейхтвангер издал в Лондоне роман «Братья Лаутензак». В это время мало кто догадывался, что литературный герой произведения не плод фантазии автора, а списан им (не без участия писательского воображения) с натуры. Глубоко проникнуть в характер героя, видимо, помогла Фейхтвангеру автобиографическая книга прототипа «Моя линия жизни», вышедшая в 1930 году и на русский язык не переведенная. «Однажды ночью я неожиданно проснулся. Словно чья-то рука подняла меня с постели, вывела на улицу и направила к дому аптекаря. Там я поднял с постели его дочь Эрну, взял ее за руку и, ни слова не говоря, повел на кладбище. Там мы присели за большим каменным надгробием. И в это время раздался взрыв, и дом аптекаря охватило яркое пламя. Это было моим первым спасительным предвидением». Мальчику-спасителю было всего три года, как он уверяет в своей книге.
На своих первых сеансах Ганусен делал то, что и Вольф Мессинг, работая с индукторами из зала. Но лучше всего ему удавались беседы с людьми, у которых он угадывал прошлое и будущее. Говорят, он обладал умением находить под землей воду и полезные ископаемые. Но фактов, подтверждающих феноменальную способность, нет, и, возможно, это всего лишь легенда. Уже в конце двадцатых годов о Ганусене рассказывали удивительные истории: то он предсказал гибель океанского лайнера, то сумел найти деньги, украденные в коммерческом банке… Его имя окружали скандалы. Журналисты писали, что о крушении лайнера он узнал из зарубежных газет, прежде чем эта весть дошла до Вены, а деньги сумел найти, обладая связями в воровском мире…
Его настоящее имя – Хершель Штайншнайдер. Он родился 2 июня 1889 года. Дед его был старостой в синагоге. Отец и мать – цирковые артисты. Наряду с простейшими фокусами, мальчик научился у цирковых гипнотизеров умению вглядываться в глаза людей, разгадывать их внутренний мир и предугадывать судьбы. На этом поприще он вскоре намного перещеголял своих учителей.
Книга Ганусена о себе – восхваление собственных телепатических достоинств. Кстати, по своей сути она очень близка другому произведению – «Моя борьба», которое сочинил его будущий клиент и хозяин Адольф Шикльгрубер, мечтавший, как и Ганусен, вырваться из низов и добиться у Германии признания своей гениальности.
Тем не менее позже Ганусен старался изъять свою книгу, чтобы скрыть даже не завуалированное там еврейское происхождение.
В 1926 году в одном из берлинских салонов Ганусена представили Гитлеру. Они были ровесниками, оба не имели настоящего образования, оба интересовались оккультизмом, спиритизмом и астрологией, что их, несомненно, и сблизило.
– Если вы хотите стать выдающимся политиком, – сказал Ганусен Гитлеру, – вам надо учиться ораторскому искусству.
– Что для этого надо? – спросил Гитлер.
– Зеркало, учитель и тренировка.
Именно после уроков Ганусена в речах Гитлера появляются истерические ноты, их сопровождает активная, прямо-таки театральная жестикуляция. Ганусен по требованию Гитлера переезжает из Вены в Берлин, о чем свидетельствует объявление в берлинских газетах: «Провидец всей Германии, присяжный поверенный и консультант судебных палат, профессор магических наук Эрик Ян Ганусен предлагает опыты по психографологии, дает советы в профессиональных и личных делах. Адрес: Курфюрстендам, 26».
К этому времени он уже имеет документ о том, что его настоящее имя Эрик Ян Ганусен. А евреи Штайншнайдеры – всего лишь приемные родители. На всякий случай совершает обряд крещения. Позднее приобретает паспорт, где указаны его новое имя и происхождение.
Апартаменты Ганусена были обтянуты темным шелком, меж мраморными колоннами висели зеркала в бронзе – все говорило о процветании хозяина, великого мага и телепата. В стены приемной, куда слуги поначалу приводили гостей, были вмонтированы микрофоны. Прием специально задерживали. Посетителям предлагали кофе и коньяк, которые развязывали им языки, расслабляли, позволяли высказывать мысли и мнения, обычно скрываемые. Таким образом Ганусен получал нужную ему информацию. Наконец секретарь Ганусена Исмет Дзико приглашал людей в полутемную комнату, рассаживал в кожаные кресла вокруг круглого стола с подсветкой. В черном фраке и ослепительной белизны сорочке медленно, словно в трансе, появлялся хозяин, брал записки с вопросами, сжимал их, закрывал глаза, напрягался до выступавшего на лбу пота и завораживающе произносил: «Я вижу необычайные вещи. Я слышу голоса. Я узнаю их. Слушайте меня внимательно. Тот, кто вложил свои деньги в акции иностранных фирм и швейцарские банки, может их потерять. Лучше и надежнее переправить их в немецкие банки. Скоро мы приобретем железную руку, которая смело и уверенно поведет нас вперед…»
Ганусен вступил в нацистскую партию, и, возможно, недалек был от истины Лион Фейхтвангер, говоря о том, что брат достал Оскару партийный билет с номером, близким к номеру билета лидера нацистов. Это поднимало авторитет Оскара в нацистском движении и сулило соответствующие привилегии.
26 февраля 1933 года Ганусен устроил у себя прием, на котором во время медитации изрек: «Слушайте меня. Я вижу зарево над Берлином. Это пожар. Горит самое известное здание Берлина…» На следующий день действительно загорелся Рейхстаг, который, по сообщениям газет, подожгли коммунисты. Однако успех «ясновидящего» оказался в определенной мере и его провалом, так как верхушка СА начала поговаривать, что пожар придумал Ганусен, что он слишком много знает и болтает. У Ганусена появились завистники. К тому же, став в 1933 году канцлером Германии, Гитлер уже не нуждался ни в чьей поддержке, не хотел ни с кем делить славу единственного провидца в стране. Не замечая этого, Ганусен вел прежний роскошный образ жизни, в одной из статей привел цитаты, по своему духу и построению явно принадлежавшие фюреру. На стол Геринга ложится досье с книгой Ганусена «Моя линия жизни», где он не скрывает своего еврейского происхождения. Выясняется, что телепат трижды женат – и это вызывает ярость пуританина Гитлера, – собирается построить дворец оккультизма и занять пост министра оккультных наук, владеет роскошной яхтой, катается на американском автомобиле, который гораздо дороже немецкого «мерседеса» Гитлера, пользуется неимоверным успехом у женской части артистического мира…
Дни, даже часы, Ганусена были сочтены. В романе Фейхтвангера они описаны так: «Он сел в машину, на которую ему указали… Кроме него, в ней сидели четверо.
– Куда мы поедем? – спросил Оскар.
Ему не ответили… Выехали к лесу и свернули на узкую дорогу… А вот еще более узкая – машина шла здесь с трудом. И вот остановилась.
– Вылезай, – приказал один из сопровождающих.
Оскар неуклюже вылез из машины. Посреди реденькой рощи стоял он во фраке, пальто и цилиндре. Дорога здесь кончалась, вокруг был лес; Оскар очень ослабел, его трясло, хотя было не холодно.
– Пошли, – сказал штурмовик.
– Нельзя ли подождать до утра? – заикаясь, жалобно спросил Оскар и дрожащей рукой достал бумажник.
– А ну, пошли, – вместо ответа повторил сопровождающий. Вели все глубже в лес. Шли натыкаясь на кусты, на корни деревьев.
– Теперь беги, – услышал он приказ, – беги туда. – И ему указали на лесную чащу.
Оскар оглядел палачей одного за другим долгим молящим тоскующим взглядом. На их лицах не было ничего похожего на чувство, ничего, кроме холодного, деловитого стремления выполнить приказ…
За день до открытия Академии оккультных наук все газеты поместили на первой странице под жирными заголовками сообщение о том, что Оскар Лаутензак зверски убит. При нем было большое кольцо, знакомое сотням тысяч людей, побывавших на его выступлениях, были драгоценности и деньги, но его не ограбили. Очевидно, убийство совершено по политическим мотивам. Оскар Лаутензак был для «красных» представителем национал-социалистической идеологии: они его убили из-за угла.
Фюрер распорядился устроить своему ясновидцу торжественные похороны за государственный счет. Гроб провожала огромная толпа, несли много знамен и штандартов, оркестр исполнял траурные мелодии. Сам Гитлер произнес речь на могиле Оскара Лаутензака.
– Это был один из тех, – провозгласил он взволнованным голосом, – кто колокольным звоном – музыкой души своей – возвещал становление созидаемой мною новой Германии».
Так заканчивает Лион Фейхтвангер свой роман о судьбе ясновидящего, но в жизни было несколько иначе, в деталях, конечно. Как утверждает Михаил Кубеев, опубликовавший материалы о Ганусене, 7 апреля 1933 года в местечке Барут под Берлином бродившие по лесу охотники наткнулись на останки человека, лежавшего лицом вниз. Весна выдалась холодной, а на мужчине был лишь черный фрак. Вместо лица – сплошная рана. Криминалистов из полиции тоже удивили одежда погибшего и дорогое кольцо на левой руке. Тело Ганусена опознал его бывший секретарь. Ясновидящий исчез во время представления. Как только начался перерыв, Ганусена попросили выйти в вестибюль, куда он спустился, как был, во фраке. Там его ждали штурмовики. Сказали, что срочно вызывает руководство партии, и усадили в припаркованный у дома автомобиль. Ни пышных похорон, ни речи Гитлера не было. Газеты поместили краткое сообщение, что в лесу неподалеку от Барута найден труп сорокалетнего мужчины, скорее всего ясновидящего Эрика Яна Ганусена, который, вероятно, стал жертвой ограбления. По факту этого убийства даже не возбуждалось уголовное дело, хотя ушел из жизни близкий к фюреру человек, будораживший умы миллионов немцев. Гитлер сделал вид, что забыл о нем, о том, как он учил его ораторскому искусству, предрекал величие Германии под его, Гитлера, руководством.
И только тридцать один год спустя прокуратура Западного Берлина точно установила, что Ганусена застрелили из пистолетов штурмовики СА Курт Эглер и Рудольф Штайнле по приказу обер-фюрера СС Карла Эрнста… К тому времени никого из них уже не было в живых. Стали известны и подробности гибели Ганусена. Его знакомый – представитель СА – попросил телепата выйти на улицу, где он силой был усажен в автомобиль. Не помогли ни деньги, ни кольца, ни призывы к помощи магических сил и напоминание о связях с Гитлером… Высадив Ганусена в лесу, ему приказали бежать. Он пытался скрыться за редкими деревьями, но тут раздались выстрелы. Как сейчас говорят, контрольный выстрел был сделан в лицо. У Ганусена осталась дочь, которая родилась после его гибели. Она поставила на его могиле памятник, пыталась на спиритических сеансах вызвать дух отца. Талантливого телепата Ганусена погубили жажда денег и желание примкнуть к власть имущим. Прав был Вольф Мессинг, когда упрекал его в достижении успеха любым путем, даже обманом. Червоточинка, сидевшая в Ганусене, со временем разрослась и помешала ему разглядеть и реально оценить смертельную опасность.
Познакомились они в 1931 году перед выступлением Ганусена, которому Мессинг дал в своих мемуарах лестную характеристику, но, наверное, не мог не отметить отрицательных черт его натуры, не должных сопутствовать столь редкому таланту: «Работал Ганусен интересно: у него были несомненные способности телепата. Но, чтобы они развернулись в полную меру, ему нужен был душевный подъем, взвинченность сил и восторг публики. Я это знаю по себе: когда аудитория завоевана, работать становится значительно легче».
Как пишет Мессинг, Ганусен прибегал для этого к нечестному приему – первые два номера исполнял с подставными людьми: «Едва он (Ганусен. – В. С.) вышел на сцену, из глубины зала раздался крик: «Шарлатан». Ганусен «сыграл» чисто по-артистически оскорбленную невинность и пригласил на сцену своего обидчика. С ним он показывал первый номер. Надо ли говорить, что «оскорбитель» мгновенно «перевоспитывался», уверовав в телепатию, и что в действительности этот человек ездил из города в город в свите Ганусена. Я это понял сразу. Но аудитория это приняла за чистую монету, и аплодисменты стали более дружными. Начиная с третьего номера, Ганусен работал честно, с любым человеком из зала. Очень артистично, стремясь как можно эффектнее подать свою работу. Однако использование им вначале подставных лиц не могло уже потом до конца вечера изгладить во мне какого-то невольного чувства недоверия. Мне кажется, что человек, наделенный от рождения такими способностями, как Ганусен, не имеет права быть непорядочным, морально нечестным. Это мое глубокое убеждение».
В идеале Мессинг прав, но, возможно, в оценке Ганусена он перегибал палку, забывая, что коллега, чистокровный еврей, жил в Германии, где к власти упорно шел Гитлер. Ганусена и его жизнь очень точно описывает Лион Фейхтвангер в образе Оскара Лаутензака. «Сегодня Гитлер был в ударе, он превзошел самого себя. Издевался, неистовствовал, любил, громил. Казалось, он зажег перед публикой сверкающий фейерверк. А Оскару чудилось, что все это делается ради него. Для него одного этот человек из кожи вон лезет и так старается, что с длинной пряди на лбу и с коротких усиков падает пот. Оскар должен подать ему знак, этому человеку на трибуне, и получить знак от него; и вот кожа его лица натянулась, зрачки сузились, его дерзкие глаза стали неподвижными и вместе с тем живыми. Он погрузился в себя, весь обратился в волю. „Ты там, наверху, – приказала эта горячая воля, – знай, что я здесь. Я понял яснее, чем другие, каким несказанным трудом добился ты успеха и как вдохновляет тебя удача; подай мне знак. Посмотри на меня, как я смотрю на тебя“. Вдруг в Гитлере почувствовалась мгновенная неуверенность – только Оскар заметил ее. Заметил, как человек на трибуне внезапно начал искать кого-то в толпе. Затаив дыхание, Оскар следил за взглядом Гитлера. И вот – свершилось. С почти физическим сладострастием он ощутил, как взор Гитлера погрузился в его взор. И с этой минуты эти двое людей не отводили глаз друг от друга: Гитлер в громком crescendo, казалось, превзошел самого себя. Кипел, шипел, гремел, визжал, льстил, глумился. И на лице Оскара отражались глумление, лесть, любовь. Гитлер и Оскар давали друг другу грандиозный спектакль».
В тот вечер они познакомились. Пожали руки, глубоко заглянули друг другу в глаза. Безмолвно заключили союз. «Если ты меня предашь, – сказали глаза Гитлера, – ты погиб. А если останешься верен, то будешь моим подручным, и я поделюсь с тобою моей добычей».
В 1944 году эмигрировавший Лион Фейхтвангер издал в Лондоне роман «Братья Лаутензак». В это время мало кто догадывался, что литературный герой произведения не плод фантазии автора, а списан им (не без участия писательского воображения) с натуры. Глубоко проникнуть в характер героя, видимо, помогла Фейхтвангеру автобиографическая книга прототипа «Моя линия жизни», вышедшая в 1930 году и на русский язык не переведенная. «Однажды ночью я неожиданно проснулся. Словно чья-то рука подняла меня с постели, вывела на улицу и направила к дому аптекаря. Там я поднял с постели его дочь Эрну, взял ее за руку и, ни слова не говоря, повел на кладбище. Там мы присели за большим каменным надгробием. И в это время раздался взрыв, и дом аптекаря охватило яркое пламя. Это было моим первым спасительным предвидением». Мальчику-спасителю было всего три года, как он уверяет в своей книге.
На своих первых сеансах Ганусен делал то, что и Вольф Мессинг, работая с индукторами из зала. Но лучше всего ему удавались беседы с людьми, у которых он угадывал прошлое и будущее. Говорят, он обладал умением находить под землей воду и полезные ископаемые. Но фактов, подтверждающих феноменальную способность, нет, и, возможно, это всего лишь легенда. Уже в конце двадцатых годов о Ганусене рассказывали удивительные истории: то он предсказал гибель океанского лайнера, то сумел найти деньги, украденные в коммерческом банке… Его имя окружали скандалы. Журналисты писали, что о крушении лайнера он узнал из зарубежных газет, прежде чем эта весть дошла до Вены, а деньги сумел найти, обладая связями в воровском мире…
Его настоящее имя – Хершель Штайншнайдер. Он родился 2 июня 1889 года. Дед его был старостой в синагоге. Отец и мать – цирковые артисты. Наряду с простейшими фокусами, мальчик научился у цирковых гипнотизеров умению вглядываться в глаза людей, разгадывать их внутренний мир и предугадывать судьбы. На этом поприще он вскоре намного перещеголял своих учителей.
Книга Ганусена о себе – восхваление собственных телепатических достоинств. Кстати, по своей сути она очень близка другому произведению – «Моя борьба», которое сочинил его будущий клиент и хозяин Адольф Шикльгрубер, мечтавший, как и Ганусен, вырваться из низов и добиться у Германии признания своей гениальности.
Тем не менее позже Ганусен старался изъять свою книгу, чтобы скрыть даже не завуалированное там еврейское происхождение.
В 1926 году в одном из берлинских салонов Ганусена представили Гитлеру. Они были ровесниками, оба не имели настоящего образования, оба интересовались оккультизмом, спиритизмом и астрологией, что их, несомненно, и сблизило.
– Если вы хотите стать выдающимся политиком, – сказал Ганусен Гитлеру, – вам надо учиться ораторскому искусству.
– Что для этого надо? – спросил Гитлер.
– Зеркало, учитель и тренировка.
Именно после уроков Ганусена в речах Гитлера появляются истерические ноты, их сопровождает активная, прямо-таки театральная жестикуляция. Ганусен по требованию Гитлера переезжает из Вены в Берлин, о чем свидетельствует объявление в берлинских газетах: «Провидец всей Германии, присяжный поверенный и консультант судебных палат, профессор магических наук Эрик Ян Ганусен предлагает опыты по психографологии, дает советы в профессиональных и личных делах. Адрес: Курфюрстендам, 26».
К этому времени он уже имеет документ о том, что его настоящее имя Эрик Ян Ганусен. А евреи Штайншнайдеры – всего лишь приемные родители. На всякий случай совершает обряд крещения. Позднее приобретает паспорт, где указаны его новое имя и происхождение.
Апартаменты Ганусена были обтянуты темным шелком, меж мраморными колоннами висели зеркала в бронзе – все говорило о процветании хозяина, великого мага и телепата. В стены приемной, куда слуги поначалу приводили гостей, были вмонтированы микрофоны. Прием специально задерживали. Посетителям предлагали кофе и коньяк, которые развязывали им языки, расслабляли, позволяли высказывать мысли и мнения, обычно скрываемые. Таким образом Ганусен получал нужную ему информацию. Наконец секретарь Ганусена Исмет Дзико приглашал людей в полутемную комнату, рассаживал в кожаные кресла вокруг круглого стола с подсветкой. В черном фраке и ослепительной белизны сорочке медленно, словно в трансе, появлялся хозяин, брал записки с вопросами, сжимал их, закрывал глаза, напрягался до выступавшего на лбу пота и завораживающе произносил: «Я вижу необычайные вещи. Я слышу голоса. Я узнаю их. Слушайте меня внимательно. Тот, кто вложил свои деньги в акции иностранных фирм и швейцарские банки, может их потерять. Лучше и надежнее переправить их в немецкие банки. Скоро мы приобретем железную руку, которая смело и уверенно поведет нас вперед…»
Ганусен вступил в нацистскую партию, и, возможно, недалек был от истины Лион Фейхтвангер, говоря о том, что брат достал Оскару партийный билет с номером, близким к номеру билета лидера нацистов. Это поднимало авторитет Оскара в нацистском движении и сулило соответствующие привилегии.
26 февраля 1933 года Ганусен устроил у себя прием, на котором во время медитации изрек: «Слушайте меня. Я вижу зарево над Берлином. Это пожар. Горит самое известное здание Берлина…» На следующий день действительно загорелся Рейхстаг, который, по сообщениям газет, подожгли коммунисты. Однако успех «ясновидящего» оказался в определенной мере и его провалом, так как верхушка СА начала поговаривать, что пожар придумал Ганусен, что он слишком много знает и болтает. У Ганусена появились завистники. К тому же, став в 1933 году канцлером Германии, Гитлер уже не нуждался ни в чьей поддержке, не хотел ни с кем делить славу единственного провидца в стране. Не замечая этого, Ганусен вел прежний роскошный образ жизни, в одной из статей привел цитаты, по своему духу и построению явно принадлежавшие фюреру. На стол Геринга ложится досье с книгой Ганусена «Моя линия жизни», где он не скрывает своего еврейского происхождения. Выясняется, что телепат трижды женат – и это вызывает ярость пуританина Гитлера, – собирается построить дворец оккультизма и занять пост министра оккультных наук, владеет роскошной яхтой, катается на американском автомобиле, который гораздо дороже немецкого «мерседеса» Гитлера, пользуется неимоверным успехом у женской части артистического мира…
Дни, даже часы, Ганусена были сочтены. В романе Фейхтвангера они описаны так: «Он сел в машину, на которую ему указали… Кроме него, в ней сидели четверо.
– Куда мы поедем? – спросил Оскар.
Ему не ответили… Выехали к лесу и свернули на узкую дорогу… А вот еще более узкая – машина шла здесь с трудом. И вот остановилась.
– Вылезай, – приказал один из сопровождающих.
Оскар неуклюже вылез из машины. Посреди реденькой рощи стоял он во фраке, пальто и цилиндре. Дорога здесь кончалась, вокруг был лес; Оскар очень ослабел, его трясло, хотя было не холодно.
– Пошли, – сказал штурмовик.
– Нельзя ли подождать до утра? – заикаясь, жалобно спросил Оскар и дрожащей рукой достал бумажник.
– А ну, пошли, – вместо ответа повторил сопровождающий. Вели все глубже в лес. Шли натыкаясь на кусты, на корни деревьев.
– Теперь беги, – услышал он приказ, – беги туда. – И ему указали на лесную чащу.
Оскар оглядел палачей одного за другим долгим молящим тоскующим взглядом. На их лицах не было ничего похожего на чувство, ничего, кроме холодного, деловитого стремления выполнить приказ…
За день до открытия Академии оккультных наук все газеты поместили на первой странице под жирными заголовками сообщение о том, что Оскар Лаутензак зверски убит. При нем было большое кольцо, знакомое сотням тысяч людей, побывавших на его выступлениях, были драгоценности и деньги, но его не ограбили. Очевидно, убийство совершено по политическим мотивам. Оскар Лаутензак был для «красных» представителем национал-социалистической идеологии: они его убили из-за угла.
Фюрер распорядился устроить своему ясновидцу торжественные похороны за государственный счет. Гроб провожала огромная толпа, несли много знамен и штандартов, оркестр исполнял траурные мелодии. Сам Гитлер произнес речь на могиле Оскара Лаутензака.
– Это был один из тех, – провозгласил он взволнованным голосом, – кто колокольным звоном – музыкой души своей – возвещал становление созидаемой мною новой Германии».
Так заканчивает Лион Фейхтвангер свой роман о судьбе ясновидящего, но в жизни было несколько иначе, в деталях, конечно. Как утверждает Михаил Кубеев, опубликовавший материалы о Ганусене, 7 апреля 1933 года в местечке Барут под Берлином бродившие по лесу охотники наткнулись на останки человека, лежавшего лицом вниз. Весна выдалась холодной, а на мужчине был лишь черный фрак. Вместо лица – сплошная рана. Криминалистов из полиции тоже удивили одежда погибшего и дорогое кольцо на левой руке. Тело Ганусена опознал его бывший секретарь. Ясновидящий исчез во время представления. Как только начался перерыв, Ганусена попросили выйти в вестибюль, куда он спустился, как был, во фраке. Там его ждали штурмовики. Сказали, что срочно вызывает руководство партии, и усадили в припаркованный у дома автомобиль. Ни пышных похорон, ни речи Гитлера не было. Газеты поместили краткое сообщение, что в лесу неподалеку от Барута найден труп сорокалетнего мужчины, скорее всего ясновидящего Эрика Яна Ганусена, который, вероятно, стал жертвой ограбления. По факту этого убийства даже не возбуждалось уголовное дело, хотя ушел из жизни близкий к фюреру человек, будораживший умы миллионов немцев. Гитлер сделал вид, что забыл о нем, о том, как он учил его ораторскому искусству, предрекал величие Германии под его, Гитлера, руководством.
И только тридцать один год спустя прокуратура Западного Берлина точно установила, что Ганусена застрелили из пистолетов штурмовики СА Курт Эглер и Рудольф Штайнле по приказу обер-фюрера СС Карла Эрнста… К тому времени никого из них уже не было в живых. Стали известны и подробности гибели Ганусена. Его знакомый – представитель СА – попросил телепата выйти на улицу, где он силой был усажен в автомобиль. Не помогли ни деньги, ни кольца, ни призывы к помощи магических сил и напоминание о связях с Гитлером… Высадив Ганусена в лесу, ему приказали бежать. Он пытался скрыться за редкими деревьями, но тут раздались выстрелы. Как сейчас говорят, контрольный выстрел был сделан в лицо. У Ганусена осталась дочь, которая родилась после его гибели. Она поставила на его могиле памятник, пыталась на спиритических сеансах вызвать дух отца. Талантливого телепата Ганусена погубили жажда денег и желание примкнуть к власть имущим. Прав был Вольф Мессинг, когда упрекал его в достижении успеха любым путем, даже обманом. Червоточинка, сидевшая в Ганусене, со временем разрослась и помешала ему разглядеть и реально оценить смертельную опасность.