Страница:
— Так это же и хорошо, — заметил Чогдар. — Удивление привлекает людей, а уменье понравиться закрепляет привлекательность. Сбыслав — отменный охотник, нас кормил на Дону. Владеет арканом, как степняк, луком, как татарин, а монгольский лук и стрелы я ему сделаю.
— Подумай, Александр, — сказал Ярун. — Мы должны о шведах знать все, а они о нас — ничего.
— Или неправду, — заметил Чогдар. — Неправда, в которую поверил враг, — половина успеха.
Александр промолчал и молчал до конца застолья, но друзья не расстраивались, понимая, что князь думает, взвешивая все «за» и «против» В конце концов за ним лежало последнее слово, которое всегда было очень весомым.
Александр не утаил от Гаврилы Олексича разговора с назначенными отцом пестунами и советниками. Олексичу понравилась идея позаимствовать у монголов опыт тайной разведки, да и к предложению поручить Сбыславу главную роль он отнёсся одобрительно:
— Умеет и улыбаться, и помалкивать. Среди чужих всю жизнь прожил, такое не забывается. Только ты, князь, сам с ним поговори. Больно уж поручение ответственное да не очень почётное.
Сбыслав воспринял поручение без восторга, но и без неудовольствия. Сказал, что понимает важность, но опыта не имеет и что неплохо бы собраться всем посвящённым для обсуждения не столько того, что надо, сколько того, как надо. С этим Александр согласился и, найдя благовидный предлог, собрал всю заинтересованную пятёрку.
— Как? — спросил Ярун, когда выяснил цель тайного совещания. — Думали мы об этом с андой и на том сошлись, что так, чтоб комар носа не подточил.
— На торг Сбыслава не определишь, купцы враз поймут, с кем дело имеют, — сказал Гаврила. — Охота — лучше всего. И удовольствие знатное, и азарт всех равняет, и языки развязываются. Может, князь Александр, тебе Сбыслава ловчим определить?
— Сие преждевременно, — вздохнул Александр. — И должность эта родовитости требует, и помнит Новгород, что ты, Олексич, из Полоцка вместе со Сбысла-вом вернулся.
— Вот в Полоцке и поискать, — сказал молчавший доселе Чогдар. — На пиру князь Брячислав со мной говорил, а рядом с ним был какой-то Яков.
— То Яков Полочанин, родственник князя Брячи-слава, — подтвердил Александр. — Его тесть при дочери оставил, супруге моей Александре.
— То и знатно, — подхватил Ярун — Новгородцы его не знают, а родовитости для чина ему не занимать
— И Сбыслав при нем — вроде друга-советника, — заметил Александр — Что ж, попробовать можно.
— Сперва человека надо попробовать, — заметил Чогдар. — Умеет ли он язык за зубами держать.
— Это непременно проверим, — оживился Гаврила. — Яков — парень холостой, и высокий чин ему в молодецкой компании праздновать. Вот туда мы со Сбыславом и напросимся: Сбыслав к гостям присмотрится, а я — к хозяину. Каков во хмелю, каков в трезвости, каков с похмелья. Коль пьян да умен — два угодья в нем!
Через день после этого разговора князь Александр официально назначил Якова Полочанина своим ловчим, а неофициально посоветовал ему во всем полагаться на Сбыслава, поменьше говорить да побольше слушать. И уже на первом дружеском пиру, куда Гаврила Олексич зазвал видную новгородскую молодёжь, Сбыслав быстро сошёлся с самым известным в городе драчуном и забиякой Мишей Прушанином.
— Тут не мечи, а калиты на поясе носят, — презрительно говорил Миша, опрокинув пару кубков доброго вина. — Слава Богу, татары у Игнатьева креста остановились, а то бы бояре наши на позор без боя город сдали. Сам — сын боярский, отца и приятелей его вдосталь наслушался и в городскую дружину ушёл. По мне добрый меч да удаль дороже весов да прибыли, хоть отец и грозится наследства лишить. Плевать мне на его богатства, я с татарами посчитаться должен.
— Где ж ты их найдёшь, Миша? — улыбнулся Сбыслав. — Татары там, где конские табуны пасти можно, им трава нужна, а не земля. А вот немцы, слышал я, как раз до земли охочи. Говорят, уж в псковские земли заглядывают и к новгородским подошли. Конечно, торговые люди поболе об этом знают, им немцы препятствий не чинят.
— Спорят много, когда и до крика. Одни говорят, что, мол, захиреет Великий Новгород без заморской торговли, другие — что Святую Софию на позор немцам отдать все одно что мать родную из дома выгнать, третьи — что меж двух огней мы, и из двух зол придётся рано или поздно меньшее выбирать.
— А сам как думаешь?
— Немцы, какие ни есть, но — христиане. А татары — язычники поганые. Что ж тут думать?
— Жил я среди этих язычников. Жадны, грубы, спесью надуты, грабить горазды и нас за людей не считают.
— Вот!
— Только ни земли, ни веры нашей не трогают. У них закон строгий: чужих богов не обижать. Да и в Новгород они не полезут, далеко слишком. А до немцев — рукой подать.
Миша тогда отмолчался, перевёл разговор на другую тему, а через несколько дней новый княжеский ловчий устроил охоту. К тому времени Чогдар соорудил монгольский лук — длиннее русского и тугой до невозможности. Даже богатыри вроде Гаврилы Олек-сича и Миши с трудом сгибали его, но — русским способом, тетивой, а не левой рукой, и стрелы их летели пока что мимо цели. Вот тут-то Сбыслав и блеснул мастерством, вызвав не только удивление, но и огромное уважение. А когда показал своё уменье пользоваться арканом, чего совершенно не знали новгородцы, слава лучшего охотника сразу закрепилась за ним. Из никому не известного дружинника князя Александра он вдруг стал человеком видным и авторитетным, и теперь уж каждому лестно было поговорить с ним.
Так сложилась охотничья компания, попасть в которую хотелось многим. И Александр, и посадник щедро выдавали разрешения на охоту в своих угодьях, особенно если к этой охоте желали примкнуть разного рода почёт'ные гости, в том числе и иностранные, часто посещавшие Новгород по торговым делам.
Сбыслав передавал все затеянные или услышанные им разговоры слово в слово Гавриле Олексичу. Память была отменной, но главное заключалось в том, что Сбыслав не считал себя вправе самому решать, что достойно размышлений и княжьих ушей, а что — нет. Право это принадлежало его начальнику, с детских лет имевшему прямой доступ к Александру в любое время. Олексич был человеком весьма осмотрительным, а потому стал приглашать Сбыслава к себе домой, где и выслушивал его доклады без опасения, что их услышит кто-либо другой. Однажды это совпало с обедом, и Гаврила, выслушав подчинённого, пригласил его к столу:
— Сестра моя, Марфуша. Матушка наша у старшей сестры проживает, ну а меня Марфуша обихаживает. Жаль, что с тобой охотиться не может, хорошим была бы помощником.
— Помощником? — спросил Сбыслав, с трудом отрывая взгляд от задумчивого, трагически строгого лица девушки.
— Ты говорил, что вчера беседу на немецком языке слышал да не понял ни слова. А Марфуша немецкому обучена.
— Я три языка знаю, могу и четвёртый выучить, — сказал Сбыслав и тут же пожалел, что сказал, потому что начал краснеть.
— А что? — оживился Олексич. — Дело полезное. Может, поможешь нам, сестра?
— Попробую, — тихо сказала девушка.
— Зови, — оживился князь. — Закусить в малой трапезной накрой.
Вошёл ижорский старейшина Филипп-Пелгу-сий — рослый, степенный, немолодой. Молча перекрестился на образ в углу, молча отдал поклон.
— Здравствуй, Филипп. Или Пелгусий? Как лучше называть?
— Лучше Пелгусием. С детства привык
— Не застыл в дороге?
— Медвежья шуба и старые кости согреет.
— А старый мёд и того пуще!
Ратмйр был ловок, быстр и исполнителен, и разговор князь продолжил уже за трапезой. Подняв первый кубок за отцова крестника, сразу же перешёл к делу:
— Что о шведах слыхать?
— Сунулись было к финнам, да в снегах завязли, это знаю точно. Среди финнов смущение, кое-кто и в шведскую сторону поглядывает, известия точные. Думаю, как море вскроется, кораблями пойдут. Это бы проверить нехудо, князь Александр.
Через несколько дней предположения Пелгусия нашли косвенные подтверждения. Рижский купец на охотничьей пирушке похвастался выгодным подряд-ком:
— Канаты в Стокгольм поставить подрядился.
— Стало быть, прав Пелгусий, — вздохнул князь, когда Гаврила Олексич доложил ему о подслушанном Сбыславом разговоре. — Могут и к нам летом пожаловать.
— Значит, готовиться надо, князь Александр.
— Отец запретил с западной границы силы снимать. А готовиться, конечно, надо. Коней кормить получше, выездки делать, брони и оружие проверить. Вот ты этим и займись, Олексич, а я с дядьками потолкую.
Потолковал. Советники кое-что уточнили, подумали. Потом Ярун сказал:
— Насчёт того, что с запада войска снимать нельзя, великий князь верно сказал. И немцы обрадуются, и шведы будут знать. Своими силами отбиваться придётся. Много ли их у тебя?
— Дружина моя да новгородская городская. Ею Миша командует. Но небольшая она.
— Вели этому Мише добровольцев набрать. Не скупись, лучше у отца денег займи.
— Денег я у владыки возьму. После победы он их с бояр стребует.
— Молодец, что в победу до битвы веришь! — улыбнулся Ярун.
— Приблизить её этот… Пелгусий может помочь, — сказал Чогдар. — Пусть заранее слушок пустит, что сильно ты его обидел.
— Он — отцовский крестник.
— А ты у него дочь совратил, — очень серьёзно продолжал Чогдар. — Пусть он об этом шведам поплачется.
Александр хмуро молчал, не соглашаясь. И Ярун призадумался, сурово сдвинув брови.
— Обман противника — не обман, а военная хитрость, — вздохнул Чогдар, поняв их внутреннее несогласие. — Пелгусию станут доверять, и ты о шведах многое узнаешь. А узнав, своих людей сбережёшь
— Только без дочерей, — твёрдо сказал Александр. — Слух в голенище не спрячешь, а я недавно свадьбу сыграл.
— Придумаем что-нибудь, — усмехнулся Чогдар. — Это ведь я так, для примера. Но шведов надо обмануть. Надо, чтоб они в Пелгусия поверили, в стан свой пускали. Тогда и победа придёт.
Александр долго не соглашался. Было в нем рыцарское представление о чести, почерпнутое из сочинений Плутарха, которого он читал запоем ещё в детстве, основанное на молодости, которую ещё не пережил, несмотря на самостоятельность, властность, ответственность и женитьбу Он избрал своим примером Александра Великого, восхищался им, стремился ему подражать, выискивая в его подвигах только благородство и как-то мимо пропуская все, что не укладывалось в созданный образ, даже убийство Македонским собственного молочного брата Кли-та, не говоря уж о беспощадности к поверженным. Но довод Чогдара о сбережении его воинов, его ровесников, которых он знал поимённо, перевесил. Именно этот довод победил в нем наивное чувство личной чести, породив представление о чести полководца, в первую очередь отвечающего за судьбу родины и жизнь подвластных ему людей.
— Ваша правда.
Через несколько дней он отправил к Пелгусию Гаврилу Олексича, ясно объяснив ему, чего он должен добиться. Гаврила провёл разговор с ижорским старейшиной с присущим ему тактом и настойчивостью, хотя и путь, и переговоры потребовали времени. Сбыславу докладывать оказалось некому, но обучение языку он не прерывал, а Олексич этому не препятствовал.
У каждого человека наступает период могучего стремления любить, и Сбыслав не миновал его. Отрочество и юность он провёл в положении изгоя, поскольку оказался вне общин как бродников, так и татар, с девушками знакомиться ему запрещалось, и единственное возрастное стремление переросло в жажду, в тяготившую его самоцель. Марфуша оказалась первой девушкой, с которой ему довелось не только сидеть за столом, но и разговаривать, сердце было распахнуто настежь, и он влюбился впервые в жизни. И испытывал невероятное счастье и подъем, несмотря на то что объект его любви был по-прежнему отрешён и задумчив. Он просто не замечал этого, считая, что виноват сам, что пока ещё не заслужил её внимания, но не терзался, поскольку не знал, что Марфуша переживает горький период крушения собственной любви.
Гаврила Олексич вернулся уже весной, в самую распутицу, но с добрыми вестями. Пелгусий быстро понял, чего от него хотят, мысль одобрил и сам нашёл предлог для обиды помимо дочери, которой, к слову сказать, у него и не было. Слухи следовало распускать заранее, чтоб стали привычными, но при этом возникало одно неудобство: он лишался возможности лично связываться с князем Александром. Но и это неудобство было в конце концов разрешено:
— Я тебе, Олексич, бересту с сыном пришлю, коли надобность возникнет.
Надобность появилась в самом начале лета: берестяной свиток доставил Олексичу младший сын ижор-ского старейшины.
«Разреши сон мой, друже. Привиделось мне, будто стою я на берегу озера Нево и вижу судно, а в судне том — князья святые Борис да Глеб в одеждах червлёных. Тревожит меня видение сие».
— Что на словах передать велено?
— Отец ждёт встречи.
— Где?
— Я укажу.
Выезд на встречу обставили, как выезд на охоту. • Кроме Якова Полочанина и Сбыслава взяли Ратмира да Савку из младшей дружины, а в охотниках числились сам Александр, Ярун и Чогдар. Гавриле Олексичу князь поручил сделать смотр городской дружины Миши Прушанина, уже пополненной добровольцами, а деньги на вооружение дал владыка Спиридон по личной просьбе князя Александра.
Свидание с Пелгусием состоялось в глухом лесу, куда провёл всадников сын старейшины. В тесной охотничьей избушке с трудом разместились четверо старших. Молодёжь несла охрану, а Ратмир хлопотал у костра с ужином.
— Что шведы пожаловали, из бересты твоей понял, — сказал князь, обняв отцовского крестника. — Много ли пожаловало?
— Изрядно, и ещё ждут, потому и от берега не отходят. Командует зять короля ярл Биргер. Принял он меня, тобою обиженного, обещал заступничество, а просил проводников.
— Кони на берегу?
— На берегу, князь. Пасутся.
— Дозоры сильные?
— Сторожи держат только по Ижоре. По берегам сторожей нет.
— Вот тут-то у них и дырка, — сказал Ярун.
— Тут кто раньше поспеет, — вздохнул Александр. — Мы из Новгорода или помощь из Швеции.
— Когда обедают? — вдруг спросил Чогдар.
— В одиннадцать.
— Много едят?
— Изрядно, сам с ними ел. Набить живот любят.
— Проголодался, дядька Чогдар? — улыбнулся Александр. — Сейчас Ратмир нас на славу угостит, он это умеет.
— Я определил время твоей атаки, князь, — сказал Чогдар. — Двенадцать часов, когда животы набьют. А своим воинам ни ужинать, ни тем паче завтракать не давай, пусть голодными дерутся. Самый сладкий пир — пир победы.
А вскоре после возвращения в Новгород пожаловал посол от ярла Биргера с гордым ультиматумом:
— Я в твоей земле — если можешь, обороняйся!
— В Новгороде все решают посадник, Совет господ, владыка и вече, посол, — спокойно ответил Александр — На это нужно две недели. Если хочешь, жди здесь, если хочешь, жди там.
— Мы будем ждать две недели.
— Проводить с честью.
— Напрасно ты отпустил его, князь Александр, — с неудовольствием сказал присутствовавший на беседе посадник. — Новгород послов не отпускает.
— А я — отпускаю. Посол — человек подневольный, он передал только то, что ему велено передать
— Он выведает все о наших силах.
— Каких? — улыбнулся Александр. — В Новгороде моя младшая дружина да новгородская вольница. Он увидит их и доложит Биргеру, что Новгород к битве не готов
А когда недовольный посадник ушёл, сказал Олек-сичу.
— Передай Мише, чтоб этой же ночью начал сплавлять свою дружину по Волхову. Через двое суток выступим и мы.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Греби день и ночь, — сказал Александр. — На подходе тебя встретит Пелгусий и скрытно обведёт вокруг шведского лагеря. Наступать будешь по берегу и отрежешь шведов от кораблей. Выбери мужиков покрепче да посноровистей, пусть сходни порубят
— Понял, князь Александр
— Кони, — напомнил Ярун
— Да, кони — Александр скользнул взглядом по лавкам, где сидели дружинники. — Сбыслав, пойдёшь с Мишей. В бой не ввязывайся, пока коней не уведёшь.
— Я их до боя уведу, князь Александр, — улыбнулся Сбыслав. — Дозволишь идти?
— Ступайте
— Позволь Сбыславу совет дать, князь, — сказал Чогдар. — Зааркань жеребца, который табун водит, вскочи на него и не жалей плети. За ним остальные пойдут. Это первое. А второе — тебе пеши сражаться
Возьми мой топорик, ты им лучше, чем мечом, владеешь.
— Спасибо, дядя Чогдар. Пошли, Миша?
— С Богом! — напутствовал Александр. Сбыслав и Миша низко поклонились и вышли.
Князь вздохнул.
— Младшей дружине наступать вдоль берега навстречу новгородцам, а поведёт её Гаврила Олексич. Не давайте шведам опомниться и отрезайте их от судов. Я ударю по центру, как только вы крутую кашу заварите. Что скажете, дядьки мои?
— Все быстрота решит, — сказал Ярун. — Шведов раз в пять больше, чем всех сил в твоей руке.
— Монгольские полководцы в битвах не участвуют не потому, что смерти боятся, а потому, что в бою битва не видна, — предостерёг Чогдар. — Дозволь нам с андой за нею понаблюдать.
— Нет, — решительно сказал Александр. — Вы мне здесь нужны, в ворота немцы ломятся. А магистр посерьёзнее королевского зятя Биргера, без доброй разведки в бой не полезет. Вот вы и подумайте, как мне с их разведкой бороться.
Советом все остались довольны, поскольку были ещё очень молоды, бесстрашны и жаждали славы А Сбыслав был просто счастлив, потому что получил личное и очень ответственное поручение от самого князя Александра. И лишь одно омрачало его настроение: отплыв в ночь вместе с Мишей Прушанином, он так и не попрощался с Марфушей, которая после третьего урока начала уже неуверенно улыбаться.
— Шведы о вас и ведать не ведают, — сказал он. — Посол слух привёз, что в Новгороде паника началась.
— А задержи мы этого посла, все бы наоборот было, — сказал Сбыслав Мише Прушанину. — Князь Александр наперёд все продумал.
— Недаром в шахматы любит играть, — усмехнулся Миша.
На каторжной этой гонке выиграли сутки. Миша велел хорошо спрятать суда и отдыхать, а сам вместе со Сбыславом отправился на тайную встречу с Пелгу-сием.
— В следующую ночь обведу вокруг их застав, — сказал Пелгусий. — Место укрытое, но костёр разводить нельзя. Выставь, Миша, сторожи и жди двенадцати часов. Только есть никому не давай. Завтра день святого князя Владимира, я шведам пир обещал. Пусть обожрутся.
— Где кони? — спросил Сбыслав.
— Сын покажет. Есть скрытные подходы.
— Охрана большая?
— Трое финнов, остальные — мои, — усмехнулся Пелгусий. — Финнов уберут, когда ты скажешь.
— Что же мне, кричать, что ли?
— Зачем? Финны сына моего знают, он к ним подойдёт, их и повяжут без хлопот.
— Значит, утром. Если раньше времени табун угнать, шведы всполошатся и от пира откажутся.
В ночь сын ижорского старейшины удачно провёл новгородскую дружину к месту, откуда им надлежало атаковать. Миша выслал усиленные сторожи, остальным строго-настрого запретил есть, но посоветовал поспать перед боем. А в утреннем тумане сын Пелгу-сия вместе со Сбыславом подобрались к мирно пасущемуся табуну и залегли в кустах.
Табун был невелик — видно, шведы не всех коней свели на сушу. Присмотревшись, Сбыслав легко выделил косматого жеребца, по-хозяйски покусывавшего других лошадей и часто вскидывавшего голову, осматриваясь.
— Чуткий вожак, — сказал Сбыслав, сняв с пояса аркан. — Может увести табун к стану, если что почует. Сделаем так. Иди к пастухам, заведи разговор, но финнов бери, когда я жеребца заарканю. Не раньше. И смотри, чтоб не заорал кто.
— Не заорут.
— Разверни финнов лицом к солнцу, чтобы меня не заметили. А как увидишь, что жеребец на аркане, вяжи их сразу.
— Понял. И пошёл.
Юноша кустами обошёл лощинку, чтобы солнце светило ему в спину, и, уже не скрываясь, направился к пастухам, гревшимся у догорающего костра. Они встали ему навстречу, что-то говорили, незаметно окружив финнов. Все пока складывалось удачно, и Сбыслав, пригнувшись, скользнул в самую гущу табуна. Недовольно пофыркивая, кони уступали ему дорогу, а вожак насторожённо поднял голову. Этого было достаточно для того, чтобы Сбыслав раскрутил аркан и метнул его на вздёрнутую шею жеребца. Петля упала точно, вожак негодующе заржал, встал на дыбы и рванулся вперёд. Сбыслав ожидал, что не удержит первого рывка, но, падая, все время выбирал аркан, натягивая его изо всех сил. Жеребец оказался упрямым, вдосталь потаскал по лугу, однако аркан делался все короче и короче. Шею стягивало все сильнее, и он в конце концов остановился. Сбыслав вскочил на ноги, с силой рванул ремень на себя, пригибая лошадиную голову к земле, а подобравшись поближе, одним махом взлетел на спину жеребца. Жеребец забился, пытаясь встать на дыбы, но дыхания не хватило, и он, хрипя, помчался туда, куда направил его Сбыслав, используя аркан как уздечку. И весь табун, развернувшись, тут же помчался следом за вожаком.
К тому времени финнов уже повязали, и пастухи побежали следом за уходящими лошадьми. Сбыслав проскакал с версту, добрался до лесной опушки, почувствовав, что окончательно измотал жеребца, и, спрыгнув на землю, привязал конец аркана к дереву. Взмыленный конь тяжело поводил боками, но Сбыслав тут же ослабил ему петлю и успокоил, похлопывая по мокрой шее. Жеребец поднял голову, призывно заржал, и кони остановились, окружив его полукольцом.
Подбежали пастухи. Сбыслав велел приглядывать за табуном, ни в коем случае не отвязывая вожака. А сыну ижорского старейшины сказал:
— К новгородцам веди кратчайшей дорогой. А то ещё без меня в битву ввяжутся.
Он порядком устал в этом поединке с косматым жеребцом, но был доволен, что исполнил и повеление князя, и совет Чогдара. Все сложилось удачно, и сейчас ему больше всего хотелось добраться до боевого топорика, владеть которым Ярун со своим побратимом научили его ещё в детстве.
По молодости лет никто из новгородцев не спал. Сидели кучками, тихо переговариваясь, а Миша не отрывал глаз от песчаного круга с палкой посередине.
— Помотал меня жеребец, — сказал Сбыслав.
— Отдохни. Тень до чёрточки дойдёт, и мы пойдём. Лучников я уже выслал, они и начнут, пока мы разворачиваться будем.
Сбыслав лёг на спину, раскинув руки. Чогдар ещё в детстве научил его отдыхать, мысленно расслабляя мышцы от ступнёй до пальцев рук, и ему хватало четверти часа, чтобы полностью восстановить дыхание и вновь ощутить силу во всем теле
— Пора, — сказал Миша, вскочив. — Новгородцы, с нами Бог и Святая София!
— С Богом! — Гаврила Олексич вскочил в седло, выхватил меч, поймав сверкающим лезвием полуденное солнце 15 июля 1240 года. — За землю Русскую!…
Шведы, распустив пояса и ослабив застёжки броней, ещё сидели у костров, когда посыпались первые новгородские стрелы Воинами они были опытными, появление лучников паники не внесло, но все внимание их обратилось сейчас против врага видимого. И они развернулись против него, подставляя спины конному удару младшей княжеской дружины.
Так началась эта полуденная битва, которой суждено было стать образцом двух одновременных фланговых ударов на все времена средневековых войн.
Миша Прушанин, несмотря на захватывающую ярость боя, ни на миг не забывал о главной задаче: оттеснить шведов от кораблей и порубить сходни Отобранные им заранее крепкие и умелые мужики, следуя за спинами сражающихся товарищей, крушили сходни топорами, сталкивая обломки в воду. Сбыслав дрался рядом с новгородским вождём, ловко орудуя боевым топориком, против которого шведы, непривычные к такому оружию, ничего не могли поделать своими тяжёлыми мечами.
Как ни велика была внезапность двух одновременных ударов, шведы в панику не ударились Умело перестроившись на два фронта, они сдержали натиск пеших новгородцев, но с дружиной Олексича им этого сделать не удалось. Однако отступали они медленно, с уцелевших судов уже сбегала на берег подмога, Александр со старшей дружиной что-то задерживался с ударом, и Гаврила понял, что наступление рискует захлебнуться и надо решаться на действия неожиданные.
— Подумай, Александр, — сказал Ярун. — Мы должны о шведах знать все, а они о нас — ничего.
— Или неправду, — заметил Чогдар. — Неправда, в которую поверил враг, — половина успеха.
Александр промолчал и молчал до конца застолья, но друзья не расстраивались, понимая, что князь думает, взвешивая все «за» и «против» В конце концов за ним лежало последнее слово, которое всегда было очень весомым.
4
Последнее слово так и не прозвучало во время обеда, но советники нимало не расстроились, понимая, что зерно посеяно и рано или поздно проклюнется. В конце концов в этом и заключалась их служба: сеять зёрна для урожая, который собирали не они.Александр не утаил от Гаврилы Олексича разговора с назначенными отцом пестунами и советниками. Олексичу понравилась идея позаимствовать у монголов опыт тайной разведки, да и к предложению поручить Сбыславу главную роль он отнёсся одобрительно:
— Умеет и улыбаться, и помалкивать. Среди чужих всю жизнь прожил, такое не забывается. Только ты, князь, сам с ним поговори. Больно уж поручение ответственное да не очень почётное.
Сбыслав воспринял поручение без восторга, но и без неудовольствия. Сказал, что понимает важность, но опыта не имеет и что неплохо бы собраться всем посвящённым для обсуждения не столько того, что надо, сколько того, как надо. С этим Александр согласился и, найдя благовидный предлог, собрал всю заинтересованную пятёрку.
— Как? — спросил Ярун, когда выяснил цель тайного совещания. — Думали мы об этом с андой и на том сошлись, что так, чтоб комар носа не подточил.
— На торг Сбыслава не определишь, купцы враз поймут, с кем дело имеют, — сказал Гаврила. — Охота — лучше всего. И удовольствие знатное, и азарт всех равняет, и языки развязываются. Может, князь Александр, тебе Сбыслава ловчим определить?
— Сие преждевременно, — вздохнул Александр. — И должность эта родовитости требует, и помнит Новгород, что ты, Олексич, из Полоцка вместе со Сбысла-вом вернулся.
— Вот в Полоцке и поискать, — сказал молчавший доселе Чогдар. — На пиру князь Брячислав со мной говорил, а рядом с ним был какой-то Яков.
— То Яков Полочанин, родственник князя Брячи-слава, — подтвердил Александр. — Его тесть при дочери оставил, супруге моей Александре.
— То и знатно, — подхватил Ярун — Новгородцы его не знают, а родовитости для чина ему не занимать
— И Сбыслав при нем — вроде друга-советника, — заметил Александр — Что ж, попробовать можно.
— Сперва человека надо попробовать, — заметил Чогдар. — Умеет ли он язык за зубами держать.
— Это непременно проверим, — оживился Гаврила. — Яков — парень холостой, и высокий чин ему в молодецкой компании праздновать. Вот туда мы со Сбыславом и напросимся: Сбыслав к гостям присмотрится, а я — к хозяину. Каков во хмелю, каков в трезвости, каков с похмелья. Коль пьян да умен — два угодья в нем!
Через день после этого разговора князь Александр официально назначил Якова Полочанина своим ловчим, а неофициально посоветовал ему во всем полагаться на Сбыслава, поменьше говорить да побольше слушать. И уже на первом дружеском пиру, куда Гаврила Олексич зазвал видную новгородскую молодёжь, Сбыслав быстро сошёлся с самым известным в городе драчуном и забиякой Мишей Прушанином.
— Тут не мечи, а калиты на поясе носят, — презрительно говорил Миша, опрокинув пару кубков доброго вина. — Слава Богу, татары у Игнатьева креста остановились, а то бы бояре наши на позор без боя город сдали. Сам — сын боярский, отца и приятелей его вдосталь наслушался и в городскую дружину ушёл. По мне добрый меч да удаль дороже весов да прибыли, хоть отец и грозится наследства лишить. Плевать мне на его богатства, я с татарами посчитаться должен.
— Где ж ты их найдёшь, Миша? — улыбнулся Сбыслав. — Татары там, где конские табуны пасти можно, им трава нужна, а не земля. А вот немцы, слышал я, как раз до земли охочи. Говорят, уж в псковские земли заглядывают и к новгородским подошли. Конечно, торговые люди поболе об этом знают, им немцы препятствий не чинят.
— Спорят много, когда и до крика. Одни говорят, что, мол, захиреет Великий Новгород без заморской торговли, другие — что Святую Софию на позор немцам отдать все одно что мать родную из дома выгнать, третьи — что меж двух огней мы, и из двух зол придётся рано или поздно меньшее выбирать.
— А сам как думаешь?
— Немцы, какие ни есть, но — христиане. А татары — язычники поганые. Что ж тут думать?
— Жил я среди этих язычников. Жадны, грубы, спесью надуты, грабить горазды и нас за людей не считают.
— Вот!
— Только ни земли, ни веры нашей не трогают. У них закон строгий: чужих богов не обижать. Да и в Новгород они не полезут, далеко слишком. А до немцев — рукой подать.
Миша тогда отмолчался, перевёл разговор на другую тему, а через несколько дней новый княжеский ловчий устроил охоту. К тому времени Чогдар соорудил монгольский лук — длиннее русского и тугой до невозможности. Даже богатыри вроде Гаврилы Олек-сича и Миши с трудом сгибали его, но — русским способом, тетивой, а не левой рукой, и стрелы их летели пока что мимо цели. Вот тут-то Сбыслав и блеснул мастерством, вызвав не только удивление, но и огромное уважение. А когда показал своё уменье пользоваться арканом, чего совершенно не знали новгородцы, слава лучшего охотника сразу закрепилась за ним. Из никому не известного дружинника князя Александра он вдруг стал человеком видным и авторитетным, и теперь уж каждому лестно было поговорить с ним.
Так сложилась охотничья компания, попасть в которую хотелось многим. И Александр, и посадник щедро выдавали разрешения на охоту в своих угодьях, особенно если к этой охоте желали примкнуть разного рода почёт'ные гости, в том числе и иностранные, часто посещавшие Новгород по торговым делам.
Сбыслав передавал все затеянные или услышанные им разговоры слово в слово Гавриле Олексичу. Память была отменной, но главное заключалось в том, что Сбыслав не считал себя вправе самому решать, что достойно размышлений и княжьих ушей, а что — нет. Право это принадлежало его начальнику, с детских лет имевшему прямой доступ к Александру в любое время. Олексич был человеком весьма осмотрительным, а потому стал приглашать Сбыслава к себе домой, где и выслушивал его доклады без опасения, что их услышит кто-либо другой. Однажды это совпало с обедом, и Гаврила, выслушав подчинённого, пригласил его к столу:
— Сестра моя, Марфуша. Матушка наша у старшей сестры проживает, ну а меня Марфуша обихаживает. Жаль, что с тобой охотиться не может, хорошим была бы помощником.
— Помощником? — спросил Сбыслав, с трудом отрывая взгляд от задумчивого, трагически строгого лица девушки.
— Ты говорил, что вчера беседу на немецком языке слышал да не понял ни слова. А Марфуша немецкому обучена.
— Я три языка знаю, могу и четвёртый выучить, — сказал Сбыслав и тут же пожалел, что сказал, потому что начал краснеть.
— А что? — оживился Олексич. — Дело полезное. Может, поможешь нам, сестра?
— Попробую, — тихо сказала девушка.
5
— Крещёный чудин тебя спрашивает, князь, — доложил любимый слуга Александра Ратмир. — Именем Филипп. Говорит, что великий князь Ярослав велел…— Зови, — оживился князь. — Закусить в малой трапезной накрой.
Вошёл ижорский старейшина Филипп-Пелгу-сий — рослый, степенный, немолодой. Молча перекрестился на образ в углу, молча отдал поклон.
— Здравствуй, Филипп. Или Пелгусий? Как лучше называть?
— Лучше Пелгусием. С детства привык
— Не застыл в дороге?
— Медвежья шуба и старые кости согреет.
— А старый мёд и того пуще!
Ратмйр был ловок, быстр и исполнителен, и разговор князь продолжил уже за трапезой. Подняв первый кубок за отцова крестника, сразу же перешёл к делу:
— Что о шведах слыхать?
— Сунулись было к финнам, да в снегах завязли, это знаю точно. Среди финнов смущение, кое-кто и в шведскую сторону поглядывает, известия точные. Думаю, как море вскроется, кораблями пойдут. Это бы проверить нехудо, князь Александр.
Через несколько дней предположения Пелгусия нашли косвенные подтверждения. Рижский купец на охотничьей пирушке похвастался выгодным подряд-ком:
— Канаты в Стокгольм поставить подрядился.
— Стало быть, прав Пелгусий, — вздохнул князь, когда Гаврила Олексич доложил ему о подслушанном Сбыславом разговоре. — Могут и к нам летом пожаловать.
— Значит, готовиться надо, князь Александр.
— Отец запретил с западной границы силы снимать. А готовиться, конечно, надо. Коней кормить получше, выездки делать, брони и оружие проверить. Вот ты этим и займись, Олексич, а я с дядьками потолкую.
Потолковал. Советники кое-что уточнили, подумали. Потом Ярун сказал:
— Насчёт того, что с запада войска снимать нельзя, великий князь верно сказал. И немцы обрадуются, и шведы будут знать. Своими силами отбиваться придётся. Много ли их у тебя?
— Дружина моя да новгородская городская. Ею Миша командует. Но небольшая она.
— Вели этому Мише добровольцев набрать. Не скупись, лучше у отца денег займи.
— Денег я у владыки возьму. После победы он их с бояр стребует.
— Молодец, что в победу до битвы веришь! — улыбнулся Ярун.
— Приблизить её этот… Пелгусий может помочь, — сказал Чогдар. — Пусть заранее слушок пустит, что сильно ты его обидел.
— Он — отцовский крестник.
— А ты у него дочь совратил, — очень серьёзно продолжал Чогдар. — Пусть он об этом шведам поплачется.
Александр хмуро молчал, не соглашаясь. И Ярун призадумался, сурово сдвинув брови.
— Обман противника — не обман, а военная хитрость, — вздохнул Чогдар, поняв их внутреннее несогласие. — Пелгусию станут доверять, и ты о шведах многое узнаешь. А узнав, своих людей сбережёшь
— Только без дочерей, — твёрдо сказал Александр. — Слух в голенище не спрячешь, а я недавно свадьбу сыграл.
— Придумаем что-нибудь, — усмехнулся Чогдар. — Это ведь я так, для примера. Но шведов надо обмануть. Надо, чтоб они в Пелгусия поверили, в стан свой пускали. Тогда и победа придёт.
Александр долго не соглашался. Было в нем рыцарское представление о чести, почерпнутое из сочинений Плутарха, которого он читал запоем ещё в детстве, основанное на молодости, которую ещё не пережил, несмотря на самостоятельность, властность, ответственность и женитьбу Он избрал своим примером Александра Великого, восхищался им, стремился ему подражать, выискивая в его подвигах только благородство и как-то мимо пропуская все, что не укладывалось в созданный образ, даже убийство Македонским собственного молочного брата Кли-та, не говоря уж о беспощадности к поверженным. Но довод Чогдара о сбережении его воинов, его ровесников, которых он знал поимённо, перевесил. Именно этот довод победил в нем наивное чувство личной чести, породив представление о чести полководца, в первую очередь отвечающего за судьбу родины и жизнь подвластных ему людей.
— Ваша правда.
Через несколько дней он отправил к Пелгусию Гаврилу Олексича, ясно объяснив ему, чего он должен добиться. Гаврила провёл разговор с ижорским старейшиной с присущим ему тактом и настойчивостью, хотя и путь, и переговоры потребовали времени. Сбыславу докладывать оказалось некому, но обучение языку он не прерывал, а Олексич этому не препятствовал.
У каждого человека наступает период могучего стремления любить, и Сбыслав не миновал его. Отрочество и юность он провёл в положении изгоя, поскольку оказался вне общин как бродников, так и татар, с девушками знакомиться ему запрещалось, и единственное возрастное стремление переросло в жажду, в тяготившую его самоцель. Марфуша оказалась первой девушкой, с которой ему довелось не только сидеть за столом, но и разговаривать, сердце было распахнуто настежь, и он влюбился впервые в жизни. И испытывал невероятное счастье и подъем, несмотря на то что объект его любви был по-прежнему отрешён и задумчив. Он просто не замечал этого, считая, что виноват сам, что пока ещё не заслужил её внимания, но не терзался, поскольку не знал, что Марфуша переживает горький период крушения собственной любви.
Гаврила Олексич вернулся уже весной, в самую распутицу, но с добрыми вестями. Пелгусий быстро понял, чего от него хотят, мысль одобрил и сам нашёл предлог для обиды помимо дочери, которой, к слову сказать, у него и не было. Слухи следовало распускать заранее, чтоб стали привычными, но при этом возникало одно неудобство: он лишался возможности лично связываться с князем Александром. Но и это неудобство было в конце концов разрешено:
— Я тебе, Олексич, бересту с сыном пришлю, коли надобность возникнет.
Надобность появилась в самом начале лета: берестяной свиток доставил Олексичу младший сын ижор-ского старейшины.
«Разреши сон мой, друже. Привиделось мне, будто стою я на берегу озера Нево и вижу судно, а в судне том — князья святые Борис да Глеб в одеждах червлёных. Тревожит меня видение сие».
— Что на словах передать велено?
— Отец ждёт встречи.
— Где?
— Я укажу.
Выезд на встречу обставили, как выезд на охоту. • Кроме Якова Полочанина и Сбыслава взяли Ратмира да Савку из младшей дружины, а в охотниках числились сам Александр, Ярун и Чогдар. Гавриле Олексичу князь поручил сделать смотр городской дружины Миши Прушанина, уже пополненной добровольцами, а деньги на вооружение дал владыка Спиридон по личной просьбе князя Александра.
Свидание с Пелгусием состоялось в глухом лесу, куда провёл всадников сын старейшины. В тесной охотничьей избушке с трудом разместились четверо старших. Молодёжь несла охрану, а Ратмир хлопотал у костра с ужином.
— Что шведы пожаловали, из бересты твоей понял, — сказал князь, обняв отцовского крестника. — Много ли пожаловало?
— Изрядно, и ещё ждут, потому и от берега не отходят. Командует зять короля ярл Биргер. Принял он меня, тобою обиженного, обещал заступничество, а просил проводников.
— Кони на берегу?
— На берегу, князь. Пасутся.
— Дозоры сильные?
— Сторожи держат только по Ижоре. По берегам сторожей нет.
— Вот тут-то у них и дырка, — сказал Ярун.
— Тут кто раньше поспеет, — вздохнул Александр. — Мы из Новгорода или помощь из Швеции.
— Когда обедают? — вдруг спросил Чогдар.
— В одиннадцать.
— Много едят?
— Изрядно, сам с ними ел. Набить живот любят.
— Проголодался, дядька Чогдар? — улыбнулся Александр. — Сейчас Ратмир нас на славу угостит, он это умеет.
— Я определил время твоей атаки, князь, — сказал Чогдар. — Двенадцать часов, когда животы набьют. А своим воинам ни ужинать, ни тем паче завтракать не давай, пусть голодными дерутся. Самый сладкий пир — пир победы.
А вскоре после возвращения в Новгород пожаловал посол от ярла Биргера с гордым ультиматумом:
— Я в твоей земле — если можешь, обороняйся!
— В Новгороде все решают посадник, Совет господ, владыка и вече, посол, — спокойно ответил Александр — На это нужно две недели. Если хочешь, жди здесь, если хочешь, жди там.
— Мы будем ждать две недели.
— Проводить с честью.
— Напрасно ты отпустил его, князь Александр, — с неудовольствием сказал присутствовавший на беседе посадник. — Новгород послов не отпускает.
— А я — отпускаю. Посол — человек подневольный, он передал только то, что ему велено передать
— Он выведает все о наших силах.
— Каких? — улыбнулся Александр. — В Новгороде моя младшая дружина да новгородская вольница. Он увидит их и доложит Биргеру, что Новгород к битве не готов
А когда недовольный посадник ушёл, сказал Олек-сичу.
— Передай Мише, чтоб этой же ночью начал сплавлять свою дружину по Волхову. Через двое суток выступим и мы.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Вечером того же дня князь собрал военный совет. Кроме старших дружинников, Яруна и Чогдара, на нем присутствовал и командир городской пешей дружины Миша Прушанин. Он первым доложил, что его войско уже погрузилось на судна и ждёт лишь команды к отплытию.— Греби день и ночь, — сказал Александр. — На подходе тебя встретит Пелгусий и скрытно обведёт вокруг шведского лагеря. Наступать будешь по берегу и отрежешь шведов от кораблей. Выбери мужиков покрепче да посноровистей, пусть сходни порубят
— Понял, князь Александр
— Кони, — напомнил Ярун
— Да, кони — Александр скользнул взглядом по лавкам, где сидели дружинники. — Сбыслав, пойдёшь с Мишей. В бой не ввязывайся, пока коней не уведёшь.
— Я их до боя уведу, князь Александр, — улыбнулся Сбыслав. — Дозволишь идти?
— Ступайте
— Позволь Сбыславу совет дать, князь, — сказал Чогдар. — Зааркань жеребца, который табун водит, вскочи на него и не жалей плети. За ним остальные пойдут. Это первое. А второе — тебе пеши сражаться
Возьми мой топорик, ты им лучше, чем мечом, владеешь.
— Спасибо, дядя Чогдар. Пошли, Миша?
— С Богом! — напутствовал Александр. Сбыслав и Миша низко поклонились и вышли.
Князь вздохнул.
— Младшей дружине наступать вдоль берега навстречу новгородцам, а поведёт её Гаврила Олексич. Не давайте шведам опомниться и отрезайте их от судов. Я ударю по центру, как только вы крутую кашу заварите. Что скажете, дядьки мои?
— Все быстрота решит, — сказал Ярун. — Шведов раз в пять больше, чем всех сил в твоей руке.
— Монгольские полководцы в битвах не участвуют не потому, что смерти боятся, а потому, что в бою битва не видна, — предостерёг Чогдар. — Дозволь нам с андой за нею понаблюдать.
— Нет, — решительно сказал Александр. — Вы мне здесь нужны, в ворота немцы ломятся. А магистр посерьёзнее королевского зятя Биргера, без доброй разведки в бой не полезет. Вот вы и подумайте, как мне с их разведкой бороться.
Советом все остались довольны, поскольку были ещё очень молоды, бесстрашны и жаждали славы А Сбыслав был просто счастлив, потому что получил личное и очень ответственное поручение от самого князя Александра. И лишь одно омрачало его настроение: отплыв в ночь вместе с Мишей Прушанином, он так и не попрощался с Марфушей, которая после третьего урока начала уже неуверенно улыбаться.
2
Миша распределил гребцов в четыре смены, плыли без остановок, спали сидя и ели всухомятку, чтобы как можно быстрее поспеть к Неве. Несмотря на молодость и неопытность, Миша прекрасно понимал, что весь план князя Александра построен на быстроте и внезапности, а потому не жалел сил. Однако он не забывал и об охранении, и по обоим берегам скрытно шли дозоры. Впрочем, надобность в них вскоре отпала: Пелгусий, зная о его тайном продвижении, выслал навстречу своих наблюдателей под начальством сына.— Шведы о вас и ведать не ведают, — сказал он. — Посол слух привёз, что в Новгороде паника началась.
— А задержи мы этого посла, все бы наоборот было, — сказал Сбыслав Мише Прушанину. — Князь Александр наперёд все продумал.
— Недаром в шахматы любит играть, — усмехнулся Миша.
На каторжной этой гонке выиграли сутки. Миша велел хорошо спрятать суда и отдыхать, а сам вместе со Сбыславом отправился на тайную встречу с Пелгу-сием.
— В следующую ночь обведу вокруг их застав, — сказал Пелгусий. — Место укрытое, но костёр разводить нельзя. Выставь, Миша, сторожи и жди двенадцати часов. Только есть никому не давай. Завтра день святого князя Владимира, я шведам пир обещал. Пусть обожрутся.
— Где кони? — спросил Сбыслав.
— Сын покажет. Есть скрытные подходы.
— Охрана большая?
— Трое финнов, остальные — мои, — усмехнулся Пелгусий. — Финнов уберут, когда ты скажешь.
— Что же мне, кричать, что ли?
— Зачем? Финны сына моего знают, он к ним подойдёт, их и повяжут без хлопот.
— Значит, утром. Если раньше времени табун угнать, шведы всполошатся и от пира откажутся.
В ночь сын ижорского старейшины удачно провёл новгородскую дружину к месту, откуда им надлежало атаковать. Миша выслал усиленные сторожи, остальным строго-настрого запретил есть, но посоветовал поспать перед боем. А в утреннем тумане сын Пелгу-сия вместе со Сбыславом подобрались к мирно пасущемуся табуну и залегли в кустах.
Табун был невелик — видно, шведы не всех коней свели на сушу. Присмотревшись, Сбыслав легко выделил косматого жеребца, по-хозяйски покусывавшего других лошадей и часто вскидывавшего голову, осматриваясь.
— Чуткий вожак, — сказал Сбыслав, сняв с пояса аркан. — Может увести табун к стану, если что почует. Сделаем так. Иди к пастухам, заведи разговор, но финнов бери, когда я жеребца заарканю. Не раньше. И смотри, чтоб не заорал кто.
— Не заорут.
— Разверни финнов лицом к солнцу, чтобы меня не заметили. А как увидишь, что жеребец на аркане, вяжи их сразу.
— Понял. И пошёл.
Юноша кустами обошёл лощинку, чтобы солнце светило ему в спину, и, уже не скрываясь, направился к пастухам, гревшимся у догорающего костра. Они встали ему навстречу, что-то говорили, незаметно окружив финнов. Все пока складывалось удачно, и Сбыслав, пригнувшись, скользнул в самую гущу табуна. Недовольно пофыркивая, кони уступали ему дорогу, а вожак насторожённо поднял голову. Этого было достаточно для того, чтобы Сбыслав раскрутил аркан и метнул его на вздёрнутую шею жеребца. Петля упала точно, вожак негодующе заржал, встал на дыбы и рванулся вперёд. Сбыслав ожидал, что не удержит первого рывка, но, падая, все время выбирал аркан, натягивая его изо всех сил. Жеребец оказался упрямым, вдосталь потаскал по лугу, однако аркан делался все короче и короче. Шею стягивало все сильнее, и он в конце концов остановился. Сбыслав вскочил на ноги, с силой рванул ремень на себя, пригибая лошадиную голову к земле, а подобравшись поближе, одним махом взлетел на спину жеребца. Жеребец забился, пытаясь встать на дыбы, но дыхания не хватило, и он, хрипя, помчался туда, куда направил его Сбыслав, используя аркан как уздечку. И весь табун, развернувшись, тут же помчался следом за вожаком.
К тому времени финнов уже повязали, и пастухи побежали следом за уходящими лошадьми. Сбыслав проскакал с версту, добрался до лесной опушки, почувствовав, что окончательно измотал жеребца, и, спрыгнув на землю, привязал конец аркана к дереву. Взмыленный конь тяжело поводил боками, но Сбыслав тут же ослабил ему петлю и успокоил, похлопывая по мокрой шее. Жеребец поднял голову, призывно заржал, и кони остановились, окружив его полукольцом.
Подбежали пастухи. Сбыслав велел приглядывать за табуном, ни в коем случае не отвязывая вожака. А сыну ижорского старейшины сказал:
— К новгородцам веди кратчайшей дорогой. А то ещё без меня в битву ввяжутся.
Он порядком устал в этом поединке с косматым жеребцом, но был доволен, что исполнил и повеление князя, и совет Чогдара. Все сложилось удачно, и сейчас ему больше всего хотелось добраться до боевого топорика, владеть которым Ярун со своим побратимом научили его ещё в детстве.
По молодости лет никто из новгородцев не спал. Сидели кучками, тихо переговариваясь, а Миша не отрывал глаз от песчаного круга с палкой посередине.
— Помотал меня жеребец, — сказал Сбыслав.
— Отдохни. Тень до чёрточки дойдёт, и мы пойдём. Лучников я уже выслал, они и начнут, пока мы разворачиваться будем.
Сбыслав лёг на спину, раскинув руки. Чогдар ещё в детстве научил его отдыхать, мысленно расслабляя мышцы от ступнёй до пальцев рук, и ему хватало четверти часа, чтобы полностью восстановить дыхание и вновь ощутить силу во всем теле
— Пора, — сказал Миша, вскочив. — Новгородцы, с нами Бог и Святая София!
3
— Новгородцы пошли! — ещё издали закричал дозорный.— С Богом! — Гаврила Олексич вскочил в седло, выхватил меч, поймав сверкающим лезвием полуденное солнце 15 июля 1240 года. — За землю Русскую!…
Шведы, распустив пояса и ослабив застёжки броней, ещё сидели у костров, когда посыпались первые новгородские стрелы Воинами они были опытными, появление лучников паники не внесло, но все внимание их обратилось сейчас против врага видимого. И они развернулись против него, подставляя спины конному удару младшей княжеской дружины.
Так началась эта полуденная битва, которой суждено было стать образцом двух одновременных фланговых ударов на все времена средневековых войн.
Миша Прушанин, несмотря на захватывающую ярость боя, ни на миг не забывал о главной задаче: оттеснить шведов от кораблей и порубить сходни Отобранные им заранее крепкие и умелые мужики, следуя за спинами сражающихся товарищей, крушили сходни топорами, сталкивая обломки в воду. Сбыслав дрался рядом с новгородским вождём, ловко орудуя боевым топориком, против которого шведы, непривычные к такому оружию, ничего не могли поделать своими тяжёлыми мечами.
Как ни велика была внезапность двух одновременных ударов, шведы в панику не ударились Умело перестроившись на два фронта, они сдержали натиск пеших новгородцев, но с дружиной Олексича им этого сделать не удалось. Однако отступали они медленно, с уцелевших судов уже сбегала на берег подмога, Александр со старшей дружиной что-то задерживался с ударом, и Гаврила понял, что наступление рискует захлебнуться и надо решаться на действия неожиданные.