Страница:
Между оружейкой и тумбочкой дневального на раскладном стуле сидел погранец и читал книгу. Когда «Семенов» и Скотч приблизились, он вопросительно поднял голову. «Семенов» требовательно протянул руку и ему незамедлительно метнули связку ключей. Едва дверь оружейки отворилась, зазвучал противный зуммер, от которого невольно захотелось бежать, хватать бласт и строиться. «Семенов», не особо торопясь, заблокировал сигнал (стало восхитительно тихо) и плотно притворил дверь.
Скотч огляделся. В оружейном шкафу аккуратным рядом стояли новенькие лучеметы последней разработки, чуть ниже, стопочками — батареи к ним. Батареи тоже были новые, двойной емкости. В углу штабелем громоздились ящики с непонятной цифровой маркировкой на бортах. Напротив на полочке выстроились боевые шлемы, а под ними — свернутые пустотные комплекты незнакомого Скотчу образца.
— Ты гид «Экзотик-тура» с Табаски? — спросил пограничник напористо.
— Бывший, — уточнил Скотч. — А ты все-таки Семенов? Мой турист?
— Я не Семенов. Я Мельников. Андрей Мельников. Запомни на всякий случай.
Скотч безропотно кивнул.
Семенов-Мельников выглядел спокойным, даже расслабленным.
— Тебя… Тебя опять стерли? — неуверенно спросил Скотч.
Ответа Скотч не дождался, но смущения или досады почему-то не испытал. А еще подумал, что фамилию Семенов нужно срочно забыть. Все, нет загадочного туриста Семенова, был, да весь вышел. Есть пограничник Мельников. Точка.
— Ты был в плену? — продолжил расспросы Скотч.
— Был, — невозмутимо подтвердил Мельников. — Давай-ка, парень, расскажи, что ты знал о Семенове.
— Семенов прибыл на Табаску по обычной гражданской путевке, — послушно принялся излагать Скотч. — Приобрели ее где-то на Бете Вуалехвоста, не знаю точнее. Целью была психореабилитация после некоего, как он сам выразился, малоуспешного задания.
Скотч говорил о Семенове в третьем лице и это оказалось неожиданно уместным и правильным. Да и легче так было — обоим.
— За ним присматривала другая туристка, Валентина Силько. Вроде бы сотрудник того же ведомства, но по части здравоохранения. Когда началась оккупация Табаски и мне как гиду пришлось бороться за сохранение группы, Семенов несколько раз сильно помог, после чего я задал ему несколько вопросов. Наедине. Он мало что рассказал, сказал только, что работа у него особенная, навыки кое-какие имеются и в случае чего я могу на него рассчитывать. Еще сказал, что людям его профессии периодически чистят память от ненужных воспоминаний. В конце концов Семенов под видом искателя был захвачен шат-тсурами. Это все, что я знаю.
— Понятно, — кивнул Мельников. — Что же… Здравствуй во второй раз, Вадим. Извини, но я тебя действительно не помню. И ты Семенова лучше забудь. Совсем.
— Я уже забыл, — серьезно сказал Скотч, пожимая пограничнику руку.
— Мы с тобой, да и остальными участниками той заварухи, будем в одном… подразделении. Шепни им потихоньку, что Семенова нет и не было никогда. Ага? Всем — Солянке, Валти, Литтлу, Цубербюллеру.
— Шепну, — заверил Скотч, — обязательно.
— Кстати! — Мельников щелкнул пальцами и знакомо потряс кулаком, словно грозил Скотчу: — Тебе и остальным привет от Валюши Хилько и Патрис Дюэль.
— А они здесь? — изумился Скотч.
— Здесь, здесь, все здесь. Пришлось знакомиться по новой. Будешь смеяться, но и Мартина твоя здесь. И даже некая миниатюрная особа по имени Гурма Бхаго.
— У! — сказал Скотч совершенно искренне. — Ы!
— Что? — невинно поинтересовался Мельников. — Ее вживую лицезреть не довелось, но, судя по видео, оч-чень даже ничего! Прямо даже жаль, что я ее не помню. Личные коды дать?
— Давай!!! — едва не взвыл Скотч. Засмеявшись, пограничник потянулся к браслету-коммуникатору:
— Принимай, котяра мартовский…
3
Стратегическая база Шатта-Унве
1
Загородная резиденция синдикат-клана Вайра-Саута
1
Штаб флота прикрытия «Квазар»
1
Исследовательский модуль Союза, проект «Квазар»
1
Скотч огляделся. В оружейном шкафу аккуратным рядом стояли новенькие лучеметы последней разработки, чуть ниже, стопочками — батареи к ним. Батареи тоже были новые, двойной емкости. В углу штабелем громоздились ящики с непонятной цифровой маркировкой на бортах. Напротив на полочке выстроились боевые шлемы, а под ними — свернутые пустотные комплекты незнакомого Скотчу образца.
— Ты гид «Экзотик-тура» с Табаски? — спросил пограничник напористо.
— Бывший, — уточнил Скотч. — А ты все-таки Семенов? Мой турист?
— Я не Семенов. Я Мельников. Андрей Мельников. Запомни на всякий случай.
Скотч безропотно кивнул.
Семенов-Мельников выглядел спокойным, даже расслабленным.
— Тебя… Тебя опять стерли? — неуверенно спросил Скотч.
Ответа Скотч не дождался, но смущения или досады почему-то не испытал. А еще подумал, что фамилию Семенов нужно срочно забыть. Все, нет загадочного туриста Семенова, был, да весь вышел. Есть пограничник Мельников. Точка.
— Ты был в плену? — продолжил расспросы Скотч.
— Был, — невозмутимо подтвердил Мельников. — Давай-ка, парень, расскажи, что ты знал о Семенове.
— Семенов прибыл на Табаску по обычной гражданской путевке, — послушно принялся излагать Скотч. — Приобрели ее где-то на Бете Вуалехвоста, не знаю точнее. Целью была психореабилитация после некоего, как он сам выразился, малоуспешного задания.
Скотч говорил о Семенове в третьем лице и это оказалось неожиданно уместным и правильным. Да и легче так было — обоим.
— За ним присматривала другая туристка, Валентина Силько. Вроде бы сотрудник того же ведомства, но по части здравоохранения. Когда началась оккупация Табаски и мне как гиду пришлось бороться за сохранение группы, Семенов несколько раз сильно помог, после чего я задал ему несколько вопросов. Наедине. Он мало что рассказал, сказал только, что работа у него особенная, навыки кое-какие имеются и в случае чего я могу на него рассчитывать. Еще сказал, что людям его профессии периодически чистят память от ненужных воспоминаний. В конце концов Семенов под видом искателя был захвачен шат-тсурами. Это все, что я знаю.
— Понятно, — кивнул Мельников. — Что же… Здравствуй во второй раз, Вадим. Извини, но я тебя действительно не помню. И ты Семенова лучше забудь. Совсем.
— Я уже забыл, — серьезно сказал Скотч, пожимая пограничнику руку.
— Мы с тобой, да и остальными участниками той заварухи, будем в одном… подразделении. Шепни им потихоньку, что Семенова нет и не было никогда. Ага? Всем — Солянке, Валти, Литтлу, Цубербюллеру.
— Шепну, — заверил Скотч, — обязательно.
— Кстати! — Мельников щелкнул пальцами и знакомо потряс кулаком, словно грозил Скотчу: — Тебе и остальным привет от Валюши Хилько и Патрис Дюэль.
— А они здесь? — изумился Скотч.
— Здесь, здесь, все здесь. Пришлось знакомиться по новой. Будешь смеяться, но и Мартина твоя здесь. И даже некая миниатюрная особа по имени Гурма Бхаго.
— У! — сказал Скотч совершенно искренне. — Ы!
— Что? — невинно поинтересовался Мельников. — Ее вживую лицезреть не довелось, но, судя по видео, оч-чень даже ничего! Прямо даже жаль, что я ее не помню. Личные коды дать?
— Давай!!! — едва не взвыл Скотч. Засмеявшись, пограничник потянулся к браслету-коммуникатору:
— Принимай, котяра мартовский…
3
— Разрешите, господин полковник?
— Входите! — велел Попов, отрываясь от микрофильма и вынимая штекер из гнезда за ухом.
Изображение застыло над кристаллом в режиме паузы. Штекер с коротким усиком антенны и бусинкой дешифратора Попов положил на массивное основание старинной настольной лампы.
Вошли двое — одинаково бесцветные мужчины неопределенного возраста с незапоминающимися лицами. Оба были облачены в комбинезоны без знаков различия, зато с яркими трафаретами на спинах: «Хозчасть».
Полковник жестом предложил им садиться.
— Ну, — спросил он, разглядывая гостей и тихо постукивая пальцами по бархатной скатерти.
— Чисто, — сообщил один из пришедших. — Либо шат-тсуры научились подсаживать психорезиденты так умело, что мы их не можем обнаружить. Лично я в это не верю. Ни на грош.
— Я тоже, — кивнул Попов. — Но тогда почему шат-тсуры его с Фокиным отпустили? Какой в этом смысл?
Говоривший посетитель безмолвно развел руками.
Некоторое время в кабинете было тихо, только огонь потрескивал в камине — настоящий живой огонь, не какая-нибудь излучающая тепло озвученная голограмма.
— Вы знаете, что его направляют в проект на общих основаниях? — поинтересовался Попов.
— Да.
— Кстати, кто он у нас теперь?
— Андрей Анатольевич Мельников, пограничник с Белутры. Подробнее?
— Потом прочту. Мельников, стало быть…
— Мельников.
— Хорошо, Мельников так Мельников. Так вот я о чем: пограничников собираются слить с пустотниками, десантом и пехотинцами. Почти все участники наземной заварушки на Табаске соберутся в одной… роте. Мельникову неизбежно расскажут о подвигах Семенова и о том, какое отношение он сам имеет к Семенову.
— Ну и что? — возразил второй посетитель, до сих пор молчавший. — Все агенты знают о периодических коррекциях памяти. Ничего нового он все равно не выяснит. Кроме того, у многих свидетелей события уже начали тускнеть в памяти, все-таки год прошел. Да не просто год — год реальной войны.
— Правда твоя, — кивнул Попов. — Но тогда имело ли смысл чистить ему память?
— Память чистили всем, — пожал плечами второй. — Причем не ради сокрытия событий на Табаске, а ради сохранения тайны находки… Ну, вы ведь в курсе, господин полковник.
— А искатели сейчас где, выяснено?
— Выяснено. Собственно, там и выяснять было нечего: бригадир и одна научница погибли на Табаске, штурман, кадет и выжившая научница — по ту сторону коридора, на исследовательской базе.
— А я слышал, что кадет активно привлекался к полевой работе на той планетке, где обнаружили… искомое.
— Возможно. В рейды посылали наших людей и искателей с базы, парами. По крайней мере так было неделю назад.
И снова в кабинете некоторое время хозяйничало молчание.
— Что ж… — задумчиво протянул Попов. — Посмотрим. Наблюдение не снимать. Вдруг шат-тсуры все-таки научились ставить настолько изощренные психорезиденты, что их не может обнаружить даже наша аппаратура? На аллаха, как говорится, надейся, а верблюда привязывай.
— Кого привязывай? — встрепенулся первый из гостей; теперь стало ясно, что он несколько моложе спутника.
— Верблюда. Животное такое есть. Вьючное. На Земле, говорят, все еще водится.
— А, — удовлетворился ответом молодой. — Разрешите идти?
— Идите…
Когда невзрачная парочка с надписью «Хозчасть» на спинах покинула кабинет, полковник Попов некоторое время неподвижно сидел за столом, угрюмо глядя на ворс тяжелой зеленой скатерти. Скатерть эта покрывала стол последние три… или уже четыре года? Да, почти четыре. Какое-то время спустя полковник еле слышно пробормотал: «Мельников…» и снова оцепенел. Лишь огонь тихонько потрескивал в камине, словно боялся спугнуть мысли старого контрразведчика.
— Входите! — велел Попов, отрываясь от микрофильма и вынимая штекер из гнезда за ухом.
Изображение застыло над кристаллом в режиме паузы. Штекер с коротким усиком антенны и бусинкой дешифратора Попов положил на массивное основание старинной настольной лампы.
Вошли двое — одинаково бесцветные мужчины неопределенного возраста с незапоминающимися лицами. Оба были облачены в комбинезоны без знаков различия, зато с яркими трафаретами на спинах: «Хозчасть».
Полковник жестом предложил им садиться.
— Ну, — спросил он, разглядывая гостей и тихо постукивая пальцами по бархатной скатерти.
— Чисто, — сообщил один из пришедших. — Либо шат-тсуры научились подсаживать психорезиденты так умело, что мы их не можем обнаружить. Лично я в это не верю. Ни на грош.
— Я тоже, — кивнул Попов. — Но тогда почему шат-тсуры его с Фокиным отпустили? Какой в этом смысл?
Говоривший посетитель безмолвно развел руками.
Некоторое время в кабинете было тихо, только огонь потрескивал в камине — настоящий живой огонь, не какая-нибудь излучающая тепло озвученная голограмма.
— Вы знаете, что его направляют в проект на общих основаниях? — поинтересовался Попов.
— Да.
— Кстати, кто он у нас теперь?
— Андрей Анатольевич Мельников, пограничник с Белутры. Подробнее?
— Потом прочту. Мельников, стало быть…
— Мельников.
— Хорошо, Мельников так Мельников. Так вот я о чем: пограничников собираются слить с пустотниками, десантом и пехотинцами. Почти все участники наземной заварушки на Табаске соберутся в одной… роте. Мельникову неизбежно расскажут о подвигах Семенова и о том, какое отношение он сам имеет к Семенову.
— Ну и что? — возразил второй посетитель, до сих пор молчавший. — Все агенты знают о периодических коррекциях памяти. Ничего нового он все равно не выяснит. Кроме того, у многих свидетелей события уже начали тускнеть в памяти, все-таки год прошел. Да не просто год — год реальной войны.
— Правда твоя, — кивнул Попов. — Но тогда имело ли смысл чистить ему память?
— Память чистили всем, — пожал плечами второй. — Причем не ради сокрытия событий на Табаске, а ради сохранения тайны находки… Ну, вы ведь в курсе, господин полковник.
— А искатели сейчас где, выяснено?
— Выяснено. Собственно, там и выяснять было нечего: бригадир и одна научница погибли на Табаске, штурман, кадет и выжившая научница — по ту сторону коридора, на исследовательской базе.
— А я слышал, что кадет активно привлекался к полевой работе на той планетке, где обнаружили… искомое.
— Возможно. В рейды посылали наших людей и искателей с базы, парами. По крайней мере так было неделю назад.
И снова в кабинете некоторое время хозяйничало молчание.
— Что ж… — задумчиво протянул Попов. — Посмотрим. Наблюдение не снимать. Вдруг шат-тсуры все-таки научились ставить настолько изощренные психорезиденты, что их не может обнаружить даже наша аппаратура? На аллаха, как говорится, надейся, а верблюда привязывай.
— Кого привязывай? — встрепенулся первый из гостей; теперь стало ясно, что он несколько моложе спутника.
— Верблюда. Животное такое есть. Вьючное. На Земле, говорят, все еще водится.
— А, — удовлетворился ответом молодой. — Разрешите идти?
— Идите…
Когда невзрачная парочка с надписью «Хозчасть» на спинах покинула кабинет, полковник Попов некоторое время неподвижно сидел за столом, угрюмо глядя на ворс тяжелой зеленой скатерти. Скатерть эта покрывала стол последние три… или уже четыре года? Да, почти четыре. Какое-то время спустя полковник еле слышно пробормотал: «Мельников…» и снова оцепенел. Лишь огонь тихонько потрескивал в камине, словно боялся спугнуть мысли старого контрразведчика.
Стратегическая база Шатта-Унве
Система Тсурры, империя Унве шат-тсур
(формально — Система Тсурры, метрополия одноименной доминанты)
1
Это был тяжелый цикл — Тсурра и база Шатта-Унве совершили вокруг светила почти полный оборот. И за все это время ничего не произошло. Ничего.
Когда Император Унве окончательно убедился, что вместо искателей на погибшей Замххад-2 захватили подставных хомо и когда персональный лидер императора с группой «Блеск» на борту неожиданно потерял парламентерский бот азанни в периферийном секторе, казалось, все рушится. Проклятые хомо сумели обмануть шат-тсуров и сохранить местоположение генератора нуль-перехода в тайне. Оставалось наудачу отслеживать перемещения поисковых баз союза и смешанных групп, куда входили как военные, так и гражданские корабли. Чтобы изучить генератор к нему нужно перебросить исследовательский модуль, причем большой модуль, а значит, хомо это непременно сделают.
Активность действительно была отмечена, причем именно в ожидаемый период. Только на след генератора шат-тсуры так и не напали.
Унве задумался: как бы поступил он сам на месте лидеров хомо? Как бы спрятал исследовательский модуль? Ответ напрашивался: модуль следовало поместить по ту сторону перехода. И изучать парный генератор, а ближний — прикрывать издалека.
Тем временем война вошла в равновесную фазу: поиски и патрулирование загрузили основную часть армады, а боевые соединения захватили столько, сколько могли удержать, и осели в охранении. Мелкие стычки и рокировки обшей картины не меняли. Унве ждал начала активных действий от союзных сил, ждал массового высева генераторов, чтобы попытаться захватить хотя бы одну пару.
Тщетно. Что это могло означать?
Во-первых, что генераторы оказались для ученых союза слишком крепким орешком. Во-вторых, пресловутое захоронение, наследие исчезнувших исполинов, нужно было также отыскать, а если действующий переход на самом деле ведет в иную галактику, поиски могут занять тысячи циклов.
И если союз до сих пор не приступил к высеву генераторных пар, значит, никаких подсказок о местоположении захоронения исполины оставить не соизволили.
Можно было рискнуть, плюнуть на наблюдение и патрулирование и всей мощью имперской армады навалиться на ключевые миры четырех старших доминант, подавить их, а оставшиеся расы добивать спокойно, но по возможности быстро. Тогда даже находка и умение активировать генераторные пары союз не спасут. Нужно только действовать решительно и умело.
Император зрел к принятию этого решения последние несколько суток.
Когда Император Унве окончательно убедился, что вместо искателей на погибшей Замххад-2 захватили подставных хомо и когда персональный лидер императора с группой «Блеск» на борту неожиданно потерял парламентерский бот азанни в периферийном секторе, казалось, все рушится. Проклятые хомо сумели обмануть шат-тсуров и сохранить местоположение генератора нуль-перехода в тайне. Оставалось наудачу отслеживать перемещения поисковых баз союза и смешанных групп, куда входили как военные, так и гражданские корабли. Чтобы изучить генератор к нему нужно перебросить исследовательский модуль, причем большой модуль, а значит, хомо это непременно сделают.
Активность действительно была отмечена, причем именно в ожидаемый период. Только на след генератора шат-тсуры так и не напали.
Унве задумался: как бы поступил он сам на месте лидеров хомо? Как бы спрятал исследовательский модуль? Ответ напрашивался: модуль следовало поместить по ту сторону перехода. И изучать парный генератор, а ближний — прикрывать издалека.
Тем временем война вошла в равновесную фазу: поиски и патрулирование загрузили основную часть армады, а боевые соединения захватили столько, сколько могли удержать, и осели в охранении. Мелкие стычки и рокировки обшей картины не меняли. Унве ждал начала активных действий от союзных сил, ждал массового высева генераторов, чтобы попытаться захватить хотя бы одну пару.
Тщетно. Что это могло означать?
Во-первых, что генераторы оказались для ученых союза слишком крепким орешком. Во-вторых, пресловутое захоронение, наследие исчезнувших исполинов, нужно было также отыскать, а если действующий переход на самом деле ведет в иную галактику, поиски могут занять тысячи циклов.
И если союз до сих пор не приступил к высеву генераторных пар, значит, никаких подсказок о местоположении захоронения исполины оставить не соизволили.
Можно было рискнуть, плюнуть на наблюдение и патрулирование и всей мощью имперской армады навалиться на ключевые миры четырех старших доминант, подавить их, а оставшиеся расы добивать спокойно, но по возможности быстро. Тогда даже находка и умение активировать генераторные пары союз не спасут. Нужно только действовать решительно и умело.
Император зрел к принятию этого решения последние несколько суток.
Загородная резиденция синдикат-клана Вайра-Саута
Оа-Дирати (Иншуди), доминанта Оа
1
Зеленое солнце кому угодно могло показаться жарким, но только не оаонс-перевертышу. Соотечественники Йен-Яскера проработали метаморф-форму для Иншуди несколько тысяч циклов назад. Прогрессивный механизм охлаждения, дополнительные светофильтры на роговицу и плюмаж, слегка замедленный метаболизм, перевод почек из режима водовыделения в режим водосбережения… Тонкостей много, однако даже специалисты по метаморфозу вряд ли осмелятся утверждать, что изучили процесс всесторонне. Оаонс — раса оборотней; и хотя Творцом им дарован разум, тело во многом остается во власти инстинктов. Однако разум помогает унифицировать линейный метаморфоз, направить его по нужному пути.
Йен-Яскер начал изменять тело еще при подлете к планете, на которой появился на свет. Родовой кокон все еще хранится здесь, в его семье — женщины существа сентиментальные, особенно в отношении детей и всего, что связано с продолжением рода. Довольно долго Йен-Яскер пребывал в телесной оболочке, почти неотличимой внешне от организма хомо, представителей доминанты Земли, и скрываясь за нейтральным прозвищем Нути-Нагути. Пережил довольно неприятные дни на Табаске в обществе туристов-хомо, но, к счастью, подвернулся удобный случай примкнуть к союзникам, шат-тсурам. События на Табаске с самого начала представлялись Йен-Яскеру неоднозначными, и, хотя с тех пор прошел уже без малого годовой цикл Иншуди, сказать, что они проанализированы окончательно, все еще нельзя. Например, тот же разведчик хомо Семенов. Как он оказался в одной туристической группе с Йен-Яскером?
Не случайно же. Значит, разведка хомо отслеживает перемещения высокопоставленных лиц Оа? Каким образом? Йен-Яскер немедленно спланировал и провел операцию по выявлению утечки. Результаты — нулевые, что опять же наводит на определенные размышления. Больших трудов стоило убедить императора Унве отпустить захваченных лжеискателей. Интересно, Унве действительно полагает, что снятие максимально подробных менто-матриц двоих выживших землян ему чем-то поможет? Йен-Яскер сомневался. Еще больших трудов стоило убедить императора не имплантировать лжеискателям маячков.
Его план был куда тоньше и строился не на слепом поклонении технике, которым, увы, грешат союзники шат-тсуры, а на психологии хомо и жизненном опыте долгожителя. И сейчас Йен-Яскер ждал завершения ключевого этапа по воплощению своего плана в жизнь. Каковы на самом деле возможности разведки Оа, неизвестно никому в галактике, кроме руководителей самых влиятельных кланов синдиката. Долгожители могут себе позволить не торопиться и осуществлять отточенные в размышлениях интриги и десятками циклов, и даже сотнями.
Вот и сейчас Йен-Яскер не нервничал и не глядел то и дело на часы, как поступил бы на его месте шат-тсур или тот же хомо. Он сидел в приемной беседке и любовался маревом над серыми песками. Дюны цепочкой вставали за оградой резиденции. Йен-Яскер пил подогретый чай (редкий случай позитивного вклада людей в культуру межзвездного сообщества) и в который раз неторопливо перебирал в памяти факты и мысли, выстраивая их то так, то эдак.
Агент явился лишь ближе к вечеру, и к моменту его появления Йен-Яскер так ни разу и не взглянул на часы. Слуга дважды приносил свежезаваренный чай и убирал пустую посуду, а Йен-Яскер так и сидел, любуясь дюнами и маревом над песками. Наконец доложили, что агент прибыл.
Вошел Йен-Ридт. Старший сын. Воплощение отцовских надежд и один из лучших оперативников резидентуры. Выглядел он уставшим; следы недавнего взрывного метаморфоза все еще явственно просматривались на его теле. Сын до сих пор был неприятно похож на хомо, хотя уж кому-кому, а Йен-Яскеру вроде бы не привыкать к облику землян.
— Садись, — велел Йен-Яскер и пододвинул ближе к сыну сосуд с чаем и чистую чашу; слуга только-только ополоснул ее кипятком.
Йен-Ридт с готовностью опустился на подвес и скрестил ноги. С нескрываемым удовольствием отведал чаю, поднял глаза на отца.
Впрочем, нет: в данном случае скорее на шефа, а не на отца.
— Ну? — позволил говорить Йен-Яскер.
— Записи удалось раздобыть только на одного — того, которого на Табаске звали Семенов. С ними все в порядке… почти.
Йен-Ридт, или как чаще его называли друзья и коллеги — Рин-Риду, вынул из скрытой полости в теле плоскую кассету с мнемокристаллами.
— Двадцать три записи, включая базовую. Мы сумели прочесть двадцать две. Одна, увы, была с дополнительной защитой. Насколько я могу судить, та, которая относится к периоду обучения в разведшколе. Данные утрачены безвозвратно. Остальные читаются, копии я оставил в лабораторном архиве, как ты и велел.
— Хм! Дополнительная защита? Интересно, с чего бы? Впрочем, понятно с чего: хомо берегут методики обучения. Ручаюсь, что эта запись единственная находилась в кассете не по хронологии и под ложным ярлыком. Так?
— Откуда ты знаешь? — Рин-Риду смешно двинул кожей над глазами, хотя никакого подобия человеческих бровей у него уже не просматривалось. — Именно так. Она стояла четырнадцатой, хотя маркирована как «ноль-бис». Первые пять мы проверяли по полной программе, базовую — нулевую — и первые четыре задания, остальные — только по входной маркировке. На этой первичная маркировка была обычная, вплоть до молекулярных меток, а защита стояла по низкому уровню, от двухпарольного считывания. Требовались дополнительные пароли, которых, впрочем, у нас все равно не было. Мы не сумели бы вскрыть запись и обойти защиту, даже если бы знали о ней.
— Этих паролей в общем хранилище скорее всего нет и никогда не было, — пояснил Йен-Яскер. — Если нужно восстановить память за тот период, прибывает специалист непосредственно из разведшколы. С паролями. И вводит их самостоятельно, не открывая мнемоникам хранилища. По крайней мере я бы поступал именно так.
Рид-Рину отпил еще чаю, ожидая распоряжений шефа.
— Ладно, сын, ты хорошо поработал. Кого-нибудь потерял?
— Двоих из прикрытия. Так было надо.
— Что ж… Вполне приемлемая для клана цена. Иди отдыхай. О записях я позабочусь сам.
Йен-Ридт уважительно наклонился и встал с подвеса.
— Мама здесь?
— Здесь. Хочешь ее увидеть?
— Да.
— Похвально. Ступай. Она спрашивала о тебе утром.
Снова наклонившись, Йен-Ридт покинул беседку. А глава резидентуры притронулся к кассете с кристаллами лишь после того, как опустел сосуд с чаем.
Йен-Яскер начал изменять тело еще при подлете к планете, на которой появился на свет. Родовой кокон все еще хранится здесь, в его семье — женщины существа сентиментальные, особенно в отношении детей и всего, что связано с продолжением рода. Довольно долго Йен-Яскер пребывал в телесной оболочке, почти неотличимой внешне от организма хомо, представителей доминанты Земли, и скрываясь за нейтральным прозвищем Нути-Нагути. Пережил довольно неприятные дни на Табаске в обществе туристов-хомо, но, к счастью, подвернулся удобный случай примкнуть к союзникам, шат-тсурам. События на Табаске с самого начала представлялись Йен-Яскеру неоднозначными, и, хотя с тех пор прошел уже без малого годовой цикл Иншуди, сказать, что они проанализированы окончательно, все еще нельзя. Например, тот же разведчик хомо Семенов. Как он оказался в одной туристической группе с Йен-Яскером?
Не случайно же. Значит, разведка хомо отслеживает перемещения высокопоставленных лиц Оа? Каким образом? Йен-Яскер немедленно спланировал и провел операцию по выявлению утечки. Результаты — нулевые, что опять же наводит на определенные размышления. Больших трудов стоило убедить императора Унве отпустить захваченных лжеискателей. Интересно, Унве действительно полагает, что снятие максимально подробных менто-матриц двоих выживших землян ему чем-то поможет? Йен-Яскер сомневался. Еще больших трудов стоило убедить императора не имплантировать лжеискателям маячков.
Его план был куда тоньше и строился не на слепом поклонении технике, которым, увы, грешат союзники шат-тсуры, а на психологии хомо и жизненном опыте долгожителя. И сейчас Йен-Яскер ждал завершения ключевого этапа по воплощению своего плана в жизнь. Каковы на самом деле возможности разведки Оа, неизвестно никому в галактике, кроме руководителей самых влиятельных кланов синдиката. Долгожители могут себе позволить не торопиться и осуществлять отточенные в размышлениях интриги и десятками циклов, и даже сотнями.
Вот и сейчас Йен-Яскер не нервничал и не глядел то и дело на часы, как поступил бы на его месте шат-тсур или тот же хомо. Он сидел в приемной беседке и любовался маревом над серыми песками. Дюны цепочкой вставали за оградой резиденции. Йен-Яскер пил подогретый чай (редкий случай позитивного вклада людей в культуру межзвездного сообщества) и в который раз неторопливо перебирал в памяти факты и мысли, выстраивая их то так, то эдак.
Агент явился лишь ближе к вечеру, и к моменту его появления Йен-Яскер так ни разу и не взглянул на часы. Слуга дважды приносил свежезаваренный чай и убирал пустую посуду, а Йен-Яскер так и сидел, любуясь дюнами и маревом над песками. Наконец доложили, что агент прибыл.
Вошел Йен-Ридт. Старший сын. Воплощение отцовских надежд и один из лучших оперативников резидентуры. Выглядел он уставшим; следы недавнего взрывного метаморфоза все еще явственно просматривались на его теле. Сын до сих пор был неприятно похож на хомо, хотя уж кому-кому, а Йен-Яскеру вроде бы не привыкать к облику землян.
— Садись, — велел Йен-Яскер и пододвинул ближе к сыну сосуд с чаем и чистую чашу; слуга только-только ополоснул ее кипятком.
Йен-Ридт с готовностью опустился на подвес и скрестил ноги. С нескрываемым удовольствием отведал чаю, поднял глаза на отца.
Впрочем, нет: в данном случае скорее на шефа, а не на отца.
— Ну? — позволил говорить Йен-Яскер.
— Записи удалось раздобыть только на одного — того, которого на Табаске звали Семенов. С ними все в порядке… почти.
Йен-Ридт, или как чаще его называли друзья и коллеги — Рин-Риду, вынул из скрытой полости в теле плоскую кассету с мнемокристаллами.
— Двадцать три записи, включая базовую. Мы сумели прочесть двадцать две. Одна, увы, была с дополнительной защитой. Насколько я могу судить, та, которая относится к периоду обучения в разведшколе. Данные утрачены безвозвратно. Остальные читаются, копии я оставил в лабораторном архиве, как ты и велел.
— Хм! Дополнительная защита? Интересно, с чего бы? Впрочем, понятно с чего: хомо берегут методики обучения. Ручаюсь, что эта запись единственная находилась в кассете не по хронологии и под ложным ярлыком. Так?
— Откуда ты знаешь? — Рин-Риду смешно двинул кожей над глазами, хотя никакого подобия человеческих бровей у него уже не просматривалось. — Именно так. Она стояла четырнадцатой, хотя маркирована как «ноль-бис». Первые пять мы проверяли по полной программе, базовую — нулевую — и первые четыре задания, остальные — только по входной маркировке. На этой первичная маркировка была обычная, вплоть до молекулярных меток, а защита стояла по низкому уровню, от двухпарольного считывания. Требовались дополнительные пароли, которых, впрочем, у нас все равно не было. Мы не сумели бы вскрыть запись и обойти защиту, даже если бы знали о ней.
— Этих паролей в общем хранилище скорее всего нет и никогда не было, — пояснил Йен-Яскер. — Если нужно восстановить память за тот период, прибывает специалист непосредственно из разведшколы. С паролями. И вводит их самостоятельно, не открывая мнемоникам хранилища. По крайней мере я бы поступал именно так.
Рид-Рину отпил еще чаю, ожидая распоряжений шефа.
— Ладно, сын, ты хорошо поработал. Кого-нибудь потерял?
— Двоих из прикрытия. Так было надо.
— Что ж… Вполне приемлемая для клана цена. Иди отдыхай. О записях я позабочусь сам.
Йен-Ридт уважительно наклонился и встал с подвеса.
— Мама здесь?
— Здесь. Хочешь ее увидеть?
— Да.
— Похвально. Ступай. Она спрашивала о тебе утром.
Снова наклонившись, Йен-Ридт покинул беседку. А глава резидентуры притронулся к кассете с кристаллами лишь после того, как опустел сосуд с чаем.
Штаб флота прикрытия «Квазар»
Галактика-2, окрестности финишного створа генератора нуль-коридора
1
— Все равно, — проворчал Раджабов. — Здесь все чужое. Звезды — чужие, их из Солнечной не видно.
— Из Солнечной много чего не видно! — Маримуца пожал плечами. — В нашей галактике миллиарды звезд. Большую их часть из Солнечной не видно. Так что ж теперь?
— Я не о том. — Раджабов поморщился и несколько секунд размышлял, прежде чем развить мысль. — Пусть их не видно глазом. Но ведь всегда знаешь хотя бы, в какой стороне они находятся. А где мы сейчас? Куда моей маме глядеть, чтобы пожелать сыну удачи? Где сейчас Солнечная — ты можешь показать? Мы словно в преисподнюю провалились, когда прошли нуль-коридором. Перестань он действовать — мы ведь так никогда и не узнаем, как далеко забрались от Солнечной и где искать нашу родную галактику на этом чужом небе…
— А зачем тебе это знать? — недоуменно протянул Маримуца. — Коридор работает миллионы лет. С какой стати ему ломаться? И вообще, что ты заладил: неизвестно где, неизвестно где… На кой ляд знать, в какой сектор здешнего неба тыкать пальцем, если для возвращения все равно нужно идти в сторону коридора?
Раджабов протяжно вздохнул:
— Ничего ты не понимаешь, Дари! Человек потому и человек, что родину любит. Если мне грустно и тоскливо, я могу отыскать среди тысяч звезд одну маленькую и слабенькую звездочку, но я знаю, что это наше Солнце, я гляжу на него — и мне становится легче. Если Солнца не видно, я просто гляжу в небо и знаю, что там, за килоунами пустоты, по ту сторону сияния каких-нибудь чужих цефеид оно все равно есть, родное наше Солнышко. И мне снова легче. Понимаешь?
— Нет, — буркнул Маримуца сердито. — Что-то тебя, Рафик, пробило на ностальгию. Ты сколько в космосе?
— Двенадцать лет, — признался Раджабов.
— А, — понимающе кивнул Маримуца. — Кризис первой дюжины. Не переживай, через пару лет пройдет.
— Да ну тебя. — Раджабов говорил тихо и беззлобно. — Я не хочу терять корни.
— А ты их и не теряешь. В доминанте Земли большинство людей никогда не видело нашего Солнца. И родиной считает совсем другие миры. Вот я, к примеру: я ведь родился на Офелии. А в Солнечную попал по чистой случайности — бате выгодную работу предложили, вот всей семьей и переехали. Мне два года всего было. Не получи батя эту работу, я бы считал родиной Офелию, а не Солнечную. И вообще, я думаю, что раз уж галакты приняли нас как равных, надо и самим становиться галактами. Наша родина — космос. Теперь уже даже не только изначальная галактика. Вот тут наш дом и есть, понимаешь? Наш дом — везде, куда дотянут икс-приводы.
— Сюда они не дотянут…
— … а теперь — не только икс-приводы, но и нуль-коридоры, — невозмутимо поправился Маримуца. — В общем, не ной, Рафик, какая разница — видно Солнце, не видно? Оно есть, и ты это знаешь. Вот и грейся знанием. Знание — свет, знание — сила, понял?
Раджабов не ответил. Он глядел на экран, где чужие звезды складывались в чужие созвездия. Где к кромешней пустоте незримым пятном лежал финишный створ нуль-коридора.
— Кстати. — Маримуца поглядел на часы. — Сейчас должен транспорт пройти. Минут через пять. Давай-ка запросы…
Унтер Раджабов потянулся к пульту мгновенной почты.
Теоретически мгновенная почта могла бы работать и напрямую, но между родной галактикой и галактикой-2 не были описаны промежуточные гравитационные очаги, а стало быть, невозможно было выстроить корректный роутинг м-потока. Союз решил эту проблему посредством двух ретрансляторов вблизи стартового и финишного створов коридора. Правда, пришлось ставить еще и целую сеть ложных, «шумовых» ретрансляторов: хоть и ничтожен был шанс засечения м-потока противником, он все-таки существовал.
— Экспедиционный бот свайгов, — сообщил Раджабов спустя пару минут. — Водолазы. Ишь ты, видать, находочка наша затонула…
— Ты бы помалкивал, а, Рафик? — укоризненно посоветовал Маримуца. — Ну его… Раз в году и мгновенка подслушивает. Оно тебе надо?
— Ладно, ладно, — фыркнул Раджабов. — Дурацкая ситуация. Все все знают, но делают вид, что ничего такого не происходит. Не люблю.
— Не люби, никто не просит, — отозвался офицер. — Однако предписания изволь выполнять. Давно, блин, небо в алмазах не видел? Так можно устроить!
Рафик усмехнулся, но ответить не успел: на контрольном экране из финишного створа показался нос экспедиционного модуля.
Как и многие корабли постройки свайгов, модуль имел стремительные обтекаемые очертания и стремился к классической форме наконечника копья. Почему-то раса разумных рептилий сочла эту форму наиболее целесообразной для большинства некрупных кораблей. Огромные крейсеры свайгов обыкновенно имели форму тора — эдакие исполинские бублики. А вот малые — почти всегда как этот модуль.
Он вырастал из пустоты — стремительно и неудержимо.
В реальности проход коридора осуществлялся за доли секунды. Но на экраны выводилась замедленная запись. Зачем это делалось, никто толком не знал. Возможно, чтобы визуально-контролировать проход и быть уверенным, что нежелательных хвостов никто не притащил.
Модуль давно уже проскользнул в пределы галактики-2 и удалился от финишного створа на несколько тысяч килоун, а Маримуца, Раджабов и остальные вахтенные следящей все еще созерцали его проход коридором. Погасив паразитный дрейф, модуль переориентировался, обменялся с флагманом прикрытия несколькими депешами и минут через пятнадцать ушел в пульсацию.
— К Тахиру небось, — вздохнул Раджабов, но, перехватив сердитый взгляд капитана Маримуцы, торопливо добавил: — Все, молчу, молчу!
Маримуца только досадливо покачал головой. До окончания вахты оставалось около получаса.
— Из Солнечной много чего не видно! — Маримуца пожал плечами. — В нашей галактике миллиарды звезд. Большую их часть из Солнечной не видно. Так что ж теперь?
— Я не о том. — Раджабов поморщился и несколько секунд размышлял, прежде чем развить мысль. — Пусть их не видно глазом. Но ведь всегда знаешь хотя бы, в какой стороне они находятся. А где мы сейчас? Куда моей маме глядеть, чтобы пожелать сыну удачи? Где сейчас Солнечная — ты можешь показать? Мы словно в преисподнюю провалились, когда прошли нуль-коридором. Перестань он действовать — мы ведь так никогда и не узнаем, как далеко забрались от Солнечной и где искать нашу родную галактику на этом чужом небе…
— А зачем тебе это знать? — недоуменно протянул Маримуца. — Коридор работает миллионы лет. С какой стати ему ломаться? И вообще, что ты заладил: неизвестно где, неизвестно где… На кой ляд знать, в какой сектор здешнего неба тыкать пальцем, если для возвращения все равно нужно идти в сторону коридора?
Раджабов протяжно вздохнул:
— Ничего ты не понимаешь, Дари! Человек потому и человек, что родину любит. Если мне грустно и тоскливо, я могу отыскать среди тысяч звезд одну маленькую и слабенькую звездочку, но я знаю, что это наше Солнце, я гляжу на него — и мне становится легче. Если Солнца не видно, я просто гляжу в небо и знаю, что там, за килоунами пустоты, по ту сторону сияния каких-нибудь чужих цефеид оно все равно есть, родное наше Солнышко. И мне снова легче. Понимаешь?
— Нет, — буркнул Маримуца сердито. — Что-то тебя, Рафик, пробило на ностальгию. Ты сколько в космосе?
— Двенадцать лет, — признался Раджабов.
— А, — понимающе кивнул Маримуца. — Кризис первой дюжины. Не переживай, через пару лет пройдет.
— Да ну тебя. — Раджабов говорил тихо и беззлобно. — Я не хочу терять корни.
— А ты их и не теряешь. В доминанте Земли большинство людей никогда не видело нашего Солнца. И родиной считает совсем другие миры. Вот я, к примеру: я ведь родился на Офелии. А в Солнечную попал по чистой случайности — бате выгодную работу предложили, вот всей семьей и переехали. Мне два года всего было. Не получи батя эту работу, я бы считал родиной Офелию, а не Солнечную. И вообще, я думаю, что раз уж галакты приняли нас как равных, надо и самим становиться галактами. Наша родина — космос. Теперь уже даже не только изначальная галактика. Вот тут наш дом и есть, понимаешь? Наш дом — везде, куда дотянут икс-приводы.
— Сюда они не дотянут…
— … а теперь — не только икс-приводы, но и нуль-коридоры, — невозмутимо поправился Маримуца. — В общем, не ной, Рафик, какая разница — видно Солнце, не видно? Оно есть, и ты это знаешь. Вот и грейся знанием. Знание — свет, знание — сила, понял?
Раджабов не ответил. Он глядел на экран, где чужие звезды складывались в чужие созвездия. Где к кромешней пустоте незримым пятном лежал финишный створ нуль-коридора.
— Кстати. — Маримуца поглядел на часы. — Сейчас должен транспорт пройти. Минут через пять. Давай-ка запросы…
Унтер Раджабов потянулся к пульту мгновенной почты.
Теоретически мгновенная почта могла бы работать и напрямую, но между родной галактикой и галактикой-2 не были описаны промежуточные гравитационные очаги, а стало быть, невозможно было выстроить корректный роутинг м-потока. Союз решил эту проблему посредством двух ретрансляторов вблизи стартового и финишного створов коридора. Правда, пришлось ставить еще и целую сеть ложных, «шумовых» ретрансляторов: хоть и ничтожен был шанс засечения м-потока противником, он все-таки существовал.
— Экспедиционный бот свайгов, — сообщил Раджабов спустя пару минут. — Водолазы. Ишь ты, видать, находочка наша затонула…
— Ты бы помалкивал, а, Рафик? — укоризненно посоветовал Маримуца. — Ну его… Раз в году и мгновенка подслушивает. Оно тебе надо?
— Ладно, ладно, — фыркнул Раджабов. — Дурацкая ситуация. Все все знают, но делают вид, что ничего такого не происходит. Не люблю.
— Не люби, никто не просит, — отозвался офицер. — Однако предписания изволь выполнять. Давно, блин, небо в алмазах не видел? Так можно устроить!
Рафик усмехнулся, но ответить не успел: на контрольном экране из финишного створа показался нос экспедиционного модуля.
Как и многие корабли постройки свайгов, модуль имел стремительные обтекаемые очертания и стремился к классической форме наконечника копья. Почему-то раса разумных рептилий сочла эту форму наиболее целесообразной для большинства некрупных кораблей. Огромные крейсеры свайгов обыкновенно имели форму тора — эдакие исполинские бублики. А вот малые — почти всегда как этот модуль.
Он вырастал из пустоты — стремительно и неудержимо.
В реальности проход коридора осуществлялся за доли секунды. Но на экраны выводилась замедленная запись. Зачем это делалось, никто толком не знал. Возможно, чтобы визуально-контролировать проход и быть уверенным, что нежелательных хвостов никто не притащил.
Модуль давно уже проскользнул в пределы галактики-2 и удалился от финишного створа на несколько тысяч килоун, а Маримуца, Раджабов и остальные вахтенные следящей все еще созерцали его проход коридором. Погасив паразитный дрейф, модуль переориентировался, обменялся с флагманом прикрытия несколькими депешами и минут через пятнадцать ушел в пульсацию.
— К Тахиру небось, — вздохнул Раджабов, но, перехватив сердитый взгляд капитана Маримуцы, торопливо добавил: — Все, молчу, молчу!
Маримуца только досадливо покачал головой. До окончания вахты оставалось около получаса.
Исследовательский модуль Союза, проект «Квазар»
Галактика-2, система Тахир, четвертая планета (Тахир-4), стационарная орбита
1
Саня в последний раз проверил готовность комплекта, запахнул длинный плащ и уселся в нишу. Тут же отстрелились ремни; Саня распутал их и тщательно пристегнулся.
Правильно. Планета обитаемая. Местные летательные аппараты уже дважды пускались преследовать искательские боты, невзирая на работающую маскировку. Радиолокация, применяемая аборигенами, вообще-то не могла помочь в обнаружении ботов. Каким образом пилоты умудрялись отслеживать незваных гостей Тахира-четыре, искатели тщились понять вот уже который день.
В соседних нишах располагалась группа свайгов — из положения сидя Сане они представлялись буро-зелеными бурдюками. Одежды на них был самый минимум, да и ту свайги носили в основном из-за кобур и карманов под инструмент и приборы. На Санин плащ свайги с первого же выхода неодобрительно косились, да и не только они. Абсолют тоже встретил нештатную одежду бригадира критическим взглядом, но ни слова против в итоге не сказал. А Сане плащ нравился: во-первых, не так жарко, во-вторых, лучемет не видно, ну и в-третьих, недолюбливал Саня новомодные методы маскировки — ну их, эти голографические проекции… Куда надежнее старый добрый плащ-обманка, могущий притвориться камнем, лужей, кустом, кучей земли.
— Капсула, готовы? — проскрипел автомат-переводчик. Спрашивал свайг-инженер, ведающий отстрелом разведкапсул.
Свайги-искатели коротко просигналили гребнями.
— Готовы, — отозвался Саня.
— Даю старт!
Перегрузка при отстреле была минимальная, Саня ее не заметил, знал только, что она длится микросекунды, а потом компенсируется системой искусственной гравитации капсулы.
— Поехали, — пробормотал Саня традиционную фразу.
Говорят, это «Поехали!» ввел в обиход первый землянин, побывавший в космосе. Почему-то традицию нынче поддерживали в основном искатели: перед каждым поиском старший по должности бормотал это заклинание себе под нос; считалось, что после этого поиск не может закончиться неудачей. Не в смысле гарантированных сногсшибательных находок, а в смысле предотвращения нежелательных аварий, происшествий, травм. Скажешь: «Поехали!» в момент отстрела, и считай все это искательской команде не страшно.
Капсула углублялась в атмосферу Тахира-четыре. Насколько объединенная команда модуля успела выяснить, планета пребывала на стадии первичного освоения собственной солнечной системы. Политически планета делилась более чем на две сотни государств, достаточно сильно разнящихся по уровню технологического развития. Государства пребывали в довольно напряженном соперничестве друг с другом, а область, где было обнаружено захоронение предтеч-исполинов, как раз располагалась в приграничной зоне. А границы государствами охранялись весьма ревностно.
Правильно. Планета обитаемая. Местные летательные аппараты уже дважды пускались преследовать искательские боты, невзирая на работающую маскировку. Радиолокация, применяемая аборигенами, вообще-то не могла помочь в обнаружении ботов. Каким образом пилоты умудрялись отслеживать незваных гостей Тахира-четыре, искатели тщились понять вот уже который день.
В соседних нишах располагалась группа свайгов — из положения сидя Сане они представлялись буро-зелеными бурдюками. Одежды на них был самый минимум, да и ту свайги носили в основном из-за кобур и карманов под инструмент и приборы. На Санин плащ свайги с первого же выхода неодобрительно косились, да и не только они. Абсолют тоже встретил нештатную одежду бригадира критическим взглядом, но ни слова против в итоге не сказал. А Сане плащ нравился: во-первых, не так жарко, во-вторых, лучемет не видно, ну и в-третьих, недолюбливал Саня новомодные методы маскировки — ну их, эти голографические проекции… Куда надежнее старый добрый плащ-обманка, могущий притвориться камнем, лужей, кустом, кучей земли.
— Капсула, готовы? — проскрипел автомат-переводчик. Спрашивал свайг-инженер, ведающий отстрелом разведкапсул.
Свайги-искатели коротко просигналили гребнями.
— Готовы, — отозвался Саня.
— Даю старт!
Перегрузка при отстреле была минимальная, Саня ее не заметил, знал только, что она длится микросекунды, а потом компенсируется системой искусственной гравитации капсулы.
— Поехали, — пробормотал Саня традиционную фразу.
Говорят, это «Поехали!» ввел в обиход первый землянин, побывавший в космосе. Почему-то традицию нынче поддерживали в основном искатели: перед каждым поиском старший по должности бормотал это заклинание себе под нос; считалось, что после этого поиск не может закончиться неудачей. Не в смысле гарантированных сногсшибательных находок, а в смысле предотвращения нежелательных аварий, происшествий, травм. Скажешь: «Поехали!» в момент отстрела, и считай все это искательской команде не страшно.
Капсула углублялась в атмосферу Тахира-четыре. Насколько объединенная команда модуля успела выяснить, планета пребывала на стадии первичного освоения собственной солнечной системы. Политически планета делилась более чем на две сотни государств, достаточно сильно разнящихся по уровню технологического развития. Государства пребывали в довольно напряженном соперничестве друг с другом, а область, где было обнаружено захоронение предтеч-исполинов, как раз располагалась в приграничной зоне. А границы государствами охранялись весьма ревностно.