Василий Аксенов. О, этот вьюноша летучий!

   Он спрыгнул с самолета и, пожимая протянутые руки, стал пробираться к опушке леса, где ждали его трое вожаков.
   … – Господин летун, а это что за самоварчик?
   Так бойко спросила красавица в пестрой кофточке у Юры Четверкина.
   – Это резервуар горючего, – важно пояснил он.
   – Расскажите про мотор, товарищ! – крикнул из толпы парень.
   – Мотор ротативный, марки «Гном», пятьдесят лошадиных сил, – с величайшим удовольствием начал Юра. – Изволите видеть, господа… то есть… товарищи… здесь шесть цилиндров… заправляется касторовым маслом…
 
   Задоров говорил своим товарищам:
   – Я бы не решился на полет, если бы не новость. Жандармы ищут совсем в другом направлении. Нужно пустить слух, что на массовку прилетал знаменитый Пирамида…
 
   В сгустившихся сумерках вдруг послышалась трель полицейского свистка. Отряд городовых верхом пробирался через толпу.
   – Разойдись! Что за сборище?! Кто позволил?!
   – Ваше благородие, там ироплан стоит!
   Полицейские пришпорили лошадей и окружили биплан.
   – Чья машина? – громовым басом возопил пристав.
   – Уходи, Иван, – прошептал один из товарищей Задорову.
   Тот не сдвинулся с места, а только сунул руку за пазуху и сжал зубы. Вдруг он увидел нечто невероятное – на пилотское сиденье вспрыгнул знаменитый Иван Пирамида и сказал голосом Юры Четверкина:
   – Это мой аппарат, господин пристав!
   Пристав узнал популярную внешность и даже взял под козырек.
   – У вас есть разрешение на полет, господин Пирамида?
   – Нет, но… – Юра пригнулся и шепнул любознательному пареньку. – Раскрути пропеллер!
   – Я должен вас задержать, господин Пирамида! – нервно рявкнул пристав. – Извольте прекратить кружение этих… этих лопаток…
   Вдруг взвыл мотор, полетели языки огня, повалил дым.
   Лошади шарахнулись.
   – Сейчас взорвется! – что есть силы закричал Задоров. – Спасайся кто может!
   Толпа отхлынула, а городовых отнесло прямо в лес.
   Аппарат покатил по поляне.
   Перед самым взлетом Иван Пирамида еще успел лукаво помахать ладошкой возле уха – стряхните, мол, пыль, фараоны!
 
   В сгустившейся темноте бешено стучит копытами полицейский отряд. Навстречу им из темноты выныривают автомобильные фары. В автомобиле сидит бледный и мрачный полковник Отсебятников.
   – Пирамида? – почти не разжимая губ, спрашивает он пристава.
   – Так точно, ваше высокоблагородие! Найдены листовки!
   В зеленоватом, еще освещенном закатом небе, над приморским шоссе почти бесшумно летит биплан.
 
   На высоте Юра Четверкин дергает себя за усы.
   «Адью, месье Пирамида, – сердито думает он, – хватит, полетали. Это Юра Четверкин летит, а не вы. Сегодня же откроюсь Лидии!»

Сколько вам лет, месье Пирамида?

   На террасе аэроклуба «Икар» в кожаных креслах сидит Валерьян Брутень с сигарой и Лидия Задорова с газетой. Появляется бесшумный лакей с подносом.
 
   БРУТЕНЬ (насмешливо, но со скрытой тревогой): Лидия, рюмочка шерри поможет вашему сплину?
   ЛИДИЯ (читает). Известный пилот Жавез погиб при перелете через Альпы…
 
   Брутень опрокинул залпом рюмку, встал из кресла.
   – Я знал Жавеза, – сказал он и присел к роялю.
   Послышалась странная прыгающая мелодия, вроде разухабистая, а на деле – грустная.
   – Что за вздор вы играете? – раздраженно спросила Лидия.
   – Это новинка из Америки, – ответил Брутень. – Рэгтайм. – Он с тоской посмотрел на нее и заиграл с еще большей лихостью. – Между прочим, у нас тоже готовится беспосадочный перелет из Питера в Белокаменную. Семьсот верст и на отечественной машине!
   – Что же вы – полетите? – ядовито осведомилась Лидия.
   – А почему бы и нет?! – с вызовом крикнул Брутень.
   – Да вы же в моторе не разбираетесь, король северного неба!
   – Зачем мне в моторе разбираться, – скривился Брутень. – У меня Тихоныч есть!
   – Вы не пилот, Брутень, а светский шаркун, – уничтожающе процедила девушка и вдруг резко повернулась к крыльцу, словно сейчас должен был появиться тот, кого она давно ждет.
   Из темной аллеи вышел Иван Пирамида с медвежонком на плече.
   – Иван, откуда ты? – вскричал Брутень.
   – С неба! – Пирамида протянул Лидии медвежонка. – Этот зверь прилетел к вам, Лидия Дмитриевна, из Сибири.
   Лидия счастливо засмеялась, подхватывая мишку.
   – Экстравагантный подарок, – сердито пробурчал Брутень и ударил по клавишам. – Да ты, Пирамида, просто герой Джека Лондона.
   – С Джеком я был прекрасно знаком, Валерьян, – сурово сказал Пирамида. – Там… на Аляске…
   – Пирамида, мне тоже нужно с тобой… – заговорил было Брутень, но посмотрел на Лидию и хмуро усмехнулся: – Ладно, ничего, иди…
   Юра охотно двинулся за Лидией.
   …Брутень все играл мелодию за мелодией и пил рюмку за рюмкой, когда в глубине откинулась штора и к роялю подошел полковник Отсебятников с бутылкой коньяку и рюмкой в руках.
   – Сегодня я напьюсь, – меланхолично сказал он Брутеню. – Упустил вашего друга Пирамиду. Агитировал рабочих с самолета и улетел в Финляндию.
   – Бред собачий, – вяло пробормотал Брутень. – Он только что был здесь.
   Полковник Отсебятников пошатнулся. Появившийся в дверях Панкратьев делал ему таинственные знаки.
   – Что вы носите этот пшютовской монокль, Теодор? – сказал Брутень. – Старо, смешно…
   – Монокль – символ нашего поколения! – с вызовом воскликнул полковник. – Панкратьев, смирно!
 
   По аллее парка, где мелькают огоньки и яркие платья, медленно идут Лидия Задорова и Иван Пирамида.
   – Я приехала сюда из Москвы, чтобы учиться у Брутеня летному делу, – рассказывает Лидия. – И что же? В воздух я поднималась всего три раза, но зато участвовала в 33 карнавалах. Вот вы, Пирамида…
   – Я ненавижу Пирамиду! – вскричал Юра. – Я бы его застрелил, заколол, придушил, растерзал!
   – Ну полно, полно, – ласково усмехнулась Лидия. – Порой кажется, Пирамида, что вам не тридцать лет, а восемнадцать.
   Юра-Пирамида печально покрутил усы.
   – Мне самому так кажется… иногда… увы…
   – Вы, Иван, в отличие от Валерьяна, настоящий авиатор, преданный небу, такой, как Жюль Ведрин, Гарро, Ефимов, Васильев! – горячо заговорила девушка. – Я вижу за вашими плечами судьбу! Маньчжурия… Аляска… Вы знали Джека Лондона!
   – Увы… увы… – вздохнул Юра.
   Неподалеку послышался детский плач и тихий женский голос:
   – Барин, ради Христа!
   За оградой парка сидела прямо на брусчатке нищая крестьянская семья: высохшие, как мощи, муж с женой и четверо детишек мал мала меньше.
   – Откуда вы, сироты? – голос Лидии дрожал.
   – Из Казанской губернии. Голод, барышня, помирают люди…
   Лидия трясущимися руками высыпала в подол женщины все содержимое своей сумочки. Иван Пирамида с некоторой стыдливостью вывернул карманы, а затем отколол от груди серебряные крылышки…
   – Господи, господи! – зарыдала крестьянка от такого неожиданного счастья.
   – …Я не могу этого видеть, – говорила Лидия Юре, чуть не срываясь на крик. – Рядом – неслыханная роскошь и… голодные дети! Ненавижу! Я себя ненавижу за этот велюр, за французские духи, ненавижу свое подаяние…
   – Успокойтесь, Лидия, – проговорил Юра. – Вообразите, когда у нас будет развитый воздушный флот, как быстро можно будет оказать помощь голодным губерниям!
   Девушка зло усмехнулась:
   – Нет, Пирамида, одной авиацией здесь не обойдешься!
   Лидия вдруг достала из сумочки медальон и показала Юре фотографию.
   – Узнаете?
   На Юру смотрела физиономия мастера с «Дедала».
   – Да ведь это!.. – он осекся.
   – Из-за этого сходства вы едва не подрались на дуэли, – улыбнулась Лидия. – Это мой брат, он политический ссыльный на Иртыше. Кстати, я не знаю ваших взглядов, Пирамида. Каковы они?
   – Я… я… я… презираю эксплуатацию, – пробормотал Юра.
   – Есть сходство не только внешнее между вами. Вы и мой брат – настоящие мужчины, а это мне по душе, хотя я и суфражистка. – Лидия смотрела на него довольно красноречивым взглядом, и он с досадой отвернулся.
   – Послушайте, Пирамида, возьмите меня с собой в очередное путешествие, – нервно, сбивчиво говорила Лидия. – Я хочу… летать… я хочу, наконец… быть… с вами…
   – Лидия, – медленно заговорил Юра, – вы меня принимаете не за того, кто я есть…
   Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
   – Нам нужно поговорить, – Юра шмыгнул носом, – давайте зайдем сюда… подходящее место… кафе «Лунатики»…
 
   В это время по летному полю завода «Дедал» шли Иван Задоров и Яша.
   – «Фарман» на месте, Иван Дмитриевич, – сказал Яша, поднимая фонарь. – Уму непостижимо, он посадил его в темноте и точно на дорожку.
   – Щенок! – усмехнулся Задоров. – Все-таки он прирожденный летчик.

Кафе «Лунатики»

   Лидия и Пирамида откинули бамбуковые шторы поэтического кафе под картонными лунами. Какой-то человек в клетчатом пончо с раскрашенными кулистическим рисунком щеками провел их к столику, вытер лужи, доверительно прошептал:
   – Ждите Чуда, не теряйте Надежды.
   Лидия нервно вытащила из сумочки папиросу.
   – Лидия! – глаза Юры вдруг засветились мрачным вдохновением, и он зачастил: – Я ничем не лучше Брутеня! Увы, мы оба с Валерьяном стали жертвами моды. Я прожигатель жизни, Лидия, я игрок. Монако и Монте-Карло – вот мои Мекка и Медина. Если вы хотите увидеть настоящую авиацию, увидеть настоящих людей, вам надо идти на завод «Дедал». Там есть скромный юноша Юрий Четверкин. Вот человек, который…
   – Какой еще Четверкин? – Лидия раздраженно скомкала папиросу.
   – Скромный и мужественный юноша с завода «Дедал».
   Раскрашенный человек свистящим шепотом сказал с эстрады:
   – Ждите Чуда!
   Между столиками прошла змеевидная девушка с аршинными ресницами и огненными перьями в прическе.
   – Хелло, Пирамида! – игриво пропела она.
   – Кто это? – передернулась Лидия.
   – Известная демимонденка Вера фон Вирен, – сказал Пирамида. – Вот мой мир, Лидия. Я погряз в демимонде, а Юра Четверкин устремлен в небеса!
   – Отстаньте от меня с вашим Четверкиным, – отвернулась Лидия.
   – Две бутылки… зельтерской… – заказал Юра.
   За одним из столиков кафе Вышко-Вершковский говорил собеседникам:
   – Чудо явилось! – торжественно провозгласил раскрашенный человек. – Поэт Илья Царевококшайский!
   – Боги Олимпа! – воскликнул Юра.
   На эстраде появился не кто иной, как о. Илья, но в каком виде! В ярко-рыжем фраке, в лиловом жабо, с нарисованной на щеке мухой.
   – Я прочту новую аэроду, – манерно проговорил он и застыл в трагической позе.
   Вера фон Вирен за барьерчиком кафе говорила кому-то в телефон:
   – Между прочим, здесь Пирамида. Швыряет сотни!

 
Лиясь летаньями литавр,
Латун лохматый, как кентавр,
Среди громов
Услышал зов
Праматери земных основ… —
 

   читал, завывая, чудо-поэт.
   – Ни одного ужа! – изумился Вышко-Вершковский. – Декаданс!
 
   В это время Задоров и Яша вошли в цех «Дедала», посвечивая себе дорогу слабым фонарем.
   – Неужели этот плутишка гримируется под Ивана Пирамиду? – размышлял вслух Яша. – Хорош!
   – А вдруг он сам Иван Пирамида? – смеясь, сказал Задоров.
   – Почему вы доверились ему? – спросил Яша.
   Задоров остановился.
   – Старик, я уже десять лет работаю в подполье. Чутье! Парень талантлив, а талантливые люди сейчас все за нас. Впрочем, станок и кассу, конечно, надо переправить на дачу…
   Вдруг Яша схватил старшего товарища за руку. В глубине мастерской за остовом строящегося самолета брезжил слабый свет.
   Задоров и Яша по стене подобрались поближе и увидели конструктора Казаринова, который сидел, обхватив лоб длинной ладонью, над чертежами.
   – Иван Дмитриевич, – тихо сказал он, не поднимая головы, – я решил лететь сам на «Киев-граде»…
   Задоров и Яша, переглянувшись, вышли из темноты.
   – Двигатель остается прежним, я сделал новый расчет, – торопливо заговорил Казаринов. – Вот взгляните… здесь мы укрепим ферму за счет добавочных стоек.
   Задоров присел к столу и спросил тихо:
   – Почему вы решили лететь, Павел Павлович?
   – Вы же видели, Брутень не выразил восторга, а Пирамида – это миф. Если полет удастся, мы получим ассигнования и продолжим работу. Иначе – тупик! Эти господа клюют только на рекорды…
   – Хотите, я полечу вместо вас? – горячо, почти как Юра Четверкин, сказал Задоров.
   – Вам нельзя, Иван Дмитриевич, – Казаринов поднял голову и мягко улыбнулся. – У вас и на земле еще много дел.
 
   Публика в «Лунатиках» встревожена. Не менее пятнадцати черных котелков вышли из декоративного кустарника и перелезли через барьер в кафе. Лишь поэт на сцене, ничего не замечая, продолжает витийствовать.
   – Где Пирамида? – спрашивает Отсебятников Панкратьева.
   – В отхожем месте, госп… пардон, в туалете, мусью.
   В кафе появляется Юра Четверкин без «пирамидского» грима. Он подходит к Лидии для решительного объяснения.
   – Лидия Дмитриевна, я – Четверкин!
   Лидия морщится.
   – Какой еще Четверкин? Что вам угодно?

 
Двадцатый век разодран в клочья,
Сигналы радио летят,
Аэроплан рычит по-волчьи,
Терзая тучи, как ягнят.
 

   Дико взвыв, Илья Царевококшайский закончил аэроду.
   – Чудо свершилось! – объявил раскрашенный человек.
   – Пройдемте, господин хороший! – котелки взяли его под бока.
   – Туалет пуст, ваше высокоблагородие! – испуганно рявкнул Панкратьев.
   – Что-о?! – завопил Отсебятников. – Упустили?!
   – Позвольте, если туалет свободен, – попросился смиренный поэт.
   – Взять мерзавца!
   Котелки обратали Царевококшайского.
   – Не имеете права мять духовное лицо! – рванулся Юра.
   – Взять мальчишку!
   – Отрок мой подопечный! – возопил изумленный поэт.
   Отсебятников тангообразно скользнул к Лидии.
   – Мадмуазель, вы арестованы!
   Вдруг произошло неожиданное. В кафе с громкими возмущенными возгласами на родных языках вошли иностранные пилоты. Обычно меланхоличный Луи Каюзак сейчас с горящими глазами играл на гитаре «Марсельезу». Фон Лерхе нервно колотил тростью по черным котелкам. Тацуо Хаара щетинился приемами карате. И наконец, Ринго Джеггер тащил за собой на лассо до смерти перепуганного фабриканта Ветчинкина.
   – Мерд! Шайзе! Блади Ветчинкин, сан ов де бич! Капиталиста нехолосая! Стыд! Стыд! – восклицали пилоты.
   – В чем дело, господа? Мешаете развлекаться, – строго сказал пилотам Отсебятников.
   – Эта капиталиста продала нас бухарскому эмиру, – объяснил японец.
   – Господа, всего на один сезон! – возопил Ветчинкин.
   – Мы свободная пилота! Капиталиста не подциняяся! Банзай, товариси!
   Американец выхватил из-за пазухи ковбойской кольт.
   – Айл килл олл копс!
   И ринулся к Отсебятникову.
   – Все свободны! – тут же заявил полковник и скользнул к Каюзаку. – Солидаритэ, – шепнул он ему и хлопнул в ладоши. – Бутылочку перцовой, силь ву пле!

Унзере гешихте

   Лидия Задорова управляла «фарманом». Неуклюжая машина, та самая, на которой Пирамида-Четверкин совершил свой ночной полет, делала круг за кругом над летным полем завода «Дедал».
   Девушка была счастлива. Высотный ветер трепал ее светлые волосы, выбившиеся из-под меховой шапки. Иногда она посматривала вниз и видела под собой распластанный и уже готовый к рекордному полету «Киев-град» и рядом фигурки людей.
   «Чудо этот «Дедал». Всего неделю я здесь и вот уже в воздухе, – думала Лидия. – Хорошо, что послушалась Пирамиду. Но где он сам? Что за странная, в самом деле, фигура!»
   В это время внизу шли последние приготовления к старту «Киев-града».
   Юра, Яша, Миша и Кеша крепили к ферме фюзеляжа запасные баки с горючим. Юра и Яша привычно пикировались.
   – Вы очень много понимаете, Юра, – ворчал Яша. – Вы просто академик Жуковский.
   – Какой вы умный, Яша, – огрызался Юра, следя за самолетом Лидии. – Вумный, как вутка.
   – Крепите болтик, Юра. Задорова обойдется без ваших пылких взглядов, – добродушно язвил Яша.
   – Ах, какие мы проницательные! – Юра краснел, притворно хмурился, на самом-то деле ему были приятны эти намеки.
   Лидия на высоте. Она смотрит на ручные часики.
   «Пора снижаться. Павел Павлович скоро стартует…»
   Она смотрит в бинокль и видит Юру, который теперь уже откровенно смотрит на нее.
   «Четверкин… славный мальчик… Кажется, он влюблен в меня… Немного смешно… Как далеки теперь и Валерьян, и клуб… и Пирамида… Куда он пропал?»
   Неподалеку от «Киев-града» за раскладным столиком пили чай обер-мастер конструктор Казаринов и заводчик Ветчинкин.
   Казаринов был уже готов к полету, на плечи накинута утепленная куртка, кожаный шлем лежит на траве у ноги. На славном мягком лице Павла Павловича временами возникает нервное выражение.
   – В последний раз прошу, Павел, сними второй бак, заправишься в Твери, – сказал Задоров.
   – Тогда не будет рекорда, Иван, – улыбнулся Казаринов.
   – Риск, господа, благородное дело, – «окает» вальяжный Ветчинкин.
   – Если бы вы, месье Ветчинкин, развязали мошну, мы смогли бы увеличить мощность мотора! – резко поворачивается к нему Задоров.
   – Я тоже рисковал, господа, – ухмыляется в бороду Ветчинкин. – Я начинал свое дело с вологодской кулебяки. Я не миллиардер Карнеджи, господа. Копейка…
   – Похоже, вы уже принюхиваетесь к нашему аппарату, как к кулебяке, – сказал Задоров.
   – Я начинял кулебяки диким мясом, – странно дернулся хозяин.
   – Привет бухарскому эмиру, Ветчинкин!
   – Прошу по больным местам не бить! – взревел заводчик и прикрыл ладонью глаза.
   …Лидия снижается.
   «Поразительно, что брат оказался мастером на «Дедале», – думает она.
   – Посмотрите, Яша, как она великолепно гасит скорость «тырками»! – воскликнул Юра.
   Яша спрыгнул с фюзеляжа и тронул Юру за сапог.
   – Знаешь, Юра, боюсь я за эти крепления. Не знаю, что бы я дал, чтобы лететь вместо Павла Павловича…
   Впервые он обратился к Четверкину на «ты». Лицо его было очень серьезным.
   Юра тоже спрыгнул и положил руку Якову на плечо.
   – Знаешь, Яша, я боюсь за взлет. Если Павел Павлович наберет высоту, тогда уже не страшно… – он осекся, а потом улыбнулся недоброй улыбкой. – Пожаловали! Почуяли запах жареного.
   На аэродром въехали и покатили к «Киев-граду» автомобиль генерала Браульбарса, набитый золотыми эполетами, «паккард» Брутеня, превращенный изящнейшими пассажирками в подобие цветочной корзины, и три пролетки с фотографами и газетчиками.
   Все шумное общество окружило аэроплан и обернулось с аплодисментами к медленно подходящему Казаринову. Все старались попасть в кадр вместе с самолетом и летчиком. Один только Брутень смотрел в сторону, туда, где только что приземлилась Лидия.
   Генерал Браульбарс принял картинную позу.
   – Милостивые государыни и милостивые государи! Сегодня мы провожаем в дерзновенный полет отважного авиатора Казаринова, который вознамерился умножить славу двуглавого орла по всем странам!
   Среди журналистов ехидное перешептывание:
   – Сладко поет Браульбарс… А какая страна лежит между русскими столицами, господа? Никто не знает?.. Монголия?.. Папуазия?..
   Павел Павлович уже занял место в кабине, надел шлем, обмотал шею шарфом. Задумчивый и важный к нему подошел беллетрист-спортсмен Вышко-Вершковский.
   – Для чего вы летите, Казаринов? – сакраментальный вопрос.
   – Только лишь для блага моей родины, – тихо отвечает пилот.
   – Мы верим в славу и мощь наших русских чудо-богатырей! – продолжал ораторствовать генерал Браульбарс. – Унзере гешихте… извините, господа, я волновайтсь перед историей…
   – Лучше бы денег дали на историю! – вдруг громко перебил генерала юный техник Юра Четверкин.
   Газетчики охотно осклабились, застрочили вечными ручками. Генерал остался стоять с открытым ртом. Казаринов махнул рукой:
   – Пускайте!
   В одной из пролеток «в группе девушек нервных, в остром обществе дамском» сидел с лорнетом поэт-декадент Царевококшайский.
   – Джулиус, в небо, – томно позвала змееподобная фаворитка.
   – Чувствую демонический зов, – проговорил поэт. – Земля, голубой шарик…
   Взревел мотор «Киев-града».
   Дамы замахали белыми шарфами.
   – Свят, свят, свят, – тайком крестился о. Илья.
   К Лидии подошел Брутень. Он был бледен и кусал губы.
   – Газетчики, фотографы, речи… – нервно заговорил он. – Как они быстро забыли Мациевича, Руднева, Пиотровского… Лида, мне что-то не нравится в этом полете, надо остановить Павла. Я дам ему денег, продам «паккард», я сам, наконец, полечу…
   – Замолчи, Валерьян, – сказала Задорова. – Поздно спохватился.
   Пока разбегается самолет и волнуются провожающие, мы слышим тихие переговоры полковника Отсебятникова и его агентов.
   – Ваше высокобла…
   – Убью, мерзавцы!
   – Пардон, месье Отсебятников, но Пирамиды здесь нет.
   – Фотографируйте всех, кто подходит к Лидии.
 
   Лидия идет по аэродрому, следя за самолетом Казаринова. За ней как тень тянется Юра Четверкин. Он тоже смотрит в небо, и на лице его, как в зеркале, отражаются чувства Лидии.
   Лидия и Вышко-Вершковский.
   Лидия и дамы.
   Лидия приближается к Ивану Задорову. Они о чем-то тихо переговариваются. Лицо девушки вдруг искажается ужасом. Тишину, в которой слышалось лишь щелканье полицейских фотоаппаратов, прорезает отчаянный крик Юры Четверкина:
   – Мотор остановился!
 
   Дым, странный призрачный дым стелется по аэродрому, и сквозь него мы видим фигуры бегущих, охваченных ужасом и отчаянием людей… Дым, дым, дым…
 
   – Вчерашняя катастрофа обернулась для нас удачей, ваше превосходительство, – докладывает полковник Отсебятников генералу. – Меня давно тянуло на завод «Дедал». Я чувствовал это аве ле нэз, как говорится, носом… – он рассыпал на столе снимки.
   Генерал морщился от подагрических болей и мигрени.
   – От вас, полковник, разит, как от ломового извозчика…
   Полковник хохотнул:
   – Тайная война, Иллиодор Борисович! Итак, Пирамида пригрелся на «Дедале» под видом обер-мастера. Взгляните на братца с сестрицей. Каково?
   – Ежедневно одно и то же – преступники, авиаторы, гниль, отсебятина, ложь, ржа, – стонет генерал. – Когда это кончится?
   – Года через три-четыре, – бодро утешил его Отсебятников. – В 16-м или 17-м мы их ликвидируем.

Ушел! Молодчага!

   Прямо на аэродроме среди аэропланов шла панихида по Павлу Павловичу Казаринову. Собравшиеся в скорбном молчании слушали слово епископа Михаила.
   – Один за другим гибнут идеалисты-мечтатели, настоящие подвижники знания. Царство воздуха не хочет вторжения сынов тверди земной в его тайные неизвестные сферы и мстит, жестоко мстит…
   В траурном собрании мы видим много знакомых лиц, собственно говоря, почти всех героев этой повести.
   Вот Валерий Брутень, склонив голову, он еле слышно твердит самому себе:
   – Я ни в чем не виноват, я ни в чем не виноват…
   В глубине возле зеленого забора примостились техники «Дедала». Юра Четверкин вытаскивает из-за пазухи и передает Мише свой чертежик, еле слышно шепчет:
   – Вот причина катастрофы. Не хватило тяги, аппарат дал крен почти на восемьдесят градусов, бензин прекратил поступать в карбюратор, мотор стал…
   – Вместе с Казариновым рухнула вся наша идея, – печально прошептал Яков.
   Юра вытянулся на цыпочки, увидел в цветах строгий восковой профиль Казаринова, окаменевшие лица русских и иностранных пилотов, фигуру обер-мастера Задорова, шляпу Лидии…
   Словно почувствовав его взгляд, девушка чуть обернулась.
   – Клянусь продолжать дело Павла Павловича и завершить его с успехом, – горячо прошептал Юра.
   – Вечная память Павлу Казаринову и вместе с ним всем мученикам авиации! – долетел голос с импровизированного амвона.
   Запел хор.
   Под навесом ангара тихо распоряжался полковник Отсебятников.
   – Как только процессия пройдет – в наручники Пирамиду!
   Юра пробрался к Лидии.
   – Лидия, мне нужно поговорить с вами по вопросу чрезвычайной важности.
   Лицо Четверкина было очень серьезным. Лидия молча кивнула.
 
   Скорбно пел хор.
   – Прощай, Павел, – тихо и просто сказал Брутень, но, заметив вблизи репортера, добавил погромче с трагическим нажимчиком: – Прощай, авось ненадолго…
   Лидия и Юра в хвосте процессии вышли с аэродрома. За воротами стояла густая толпа. Вдруг в толпе произошло какое-то странное движение, хлопнуло несколько выстрелов, началась свалка.
   Мимо Лидии и Юры пулей пролетел полковник Отсебятников в узком клетчатом пальто.
   – Пропустили, мерзавцы!
   – Ушел! – восторженно прошептал Юра.
   Лидия, сжав руки на груди, стояла в толпе. Вокруг слышались возбужденные голоса:
   – Это Пирамида!.. Он опасный революционер!.. Он боевик!.. Убил восемь «гороховых», трижды ранен, мчится на аэродром!.. Молодчага!
 
   Мокрые листья летели вдоль аллей Елагина острова. Лидия и Юра медленно шли по кленовым следам осени.
   – Лидия Дмитриевна, я вызвал вас для очень серьезного разговора, – волнуясь, проговорил Юра.
   Девушка ласково притронулась к его рукаву.