Страница:
Самоходчики Фомичева рассказали об ожесточенной схватке в овраге. Очень они мешали наступлению немцев, занимая, можно сказать, стратегическую позицию, вот и решили немцы с ними расправиться. Первую атаку фомичевцы отбили, и фрицы отошли, оставив сгоревший танк и десятка два убитых. Перед второй атакой немцы решили провести артподготовку: минут пятнадцать-двадцать били по оврагу из орудий и минометов. Одним прямым попаданием самоходку сильно тряхнуло. Водитель Гриша Викулов вылез из своего люка и увидел, что между резиновыми бандажами второго и третьего катков застрял, не взорвавшись, снаряд крупного калибра, это означало, что самоходка не может даже тронуться с места, не то что двигаться. И тут, сразу с трех сторон, поднялась в атаку вражеская пехота с истребителями танков. Фомичев доложил комбату о ситуации, Шевченко обещал помочь (этот разговор я слышал по рации). Наводчик Коля Лапшин успел сделать несколько выстрелов из гаубицы, пока неприятель был в секторе обстрела, затем экипажу пришлось отбиваться автоматами и гранатами. Но вскоре закончились и эти боеприпасы. Оставалось только закрыть люки и ждать помощи от своих.
Немцы, поняв, что самоходка беззащитна, приблизились вплотную. Офицер с группой солдат взобрался на машину, стучал пистолетом по крышке люка и на коверканном, но понятном русском, произнося отдельно каждое слово, предложил экипажу сдаться. Фомичев ответил, что ни он сам, ни его солдаты сдаваться не собираются. Им дали десять минут на размышление. В этот момент и ударил с нашей самоходки пулемет Плаксина. Большинство немцев, стоявших на самоходке Фомичева, были убиты, остальные растерялись, забегали, что-то кричали друг другу. И тут послышалось русское «ура» – подоспевшие автоматчики и ремонтники атаковали врага. Схватка была короткой. Немцы поспешно отступили, оставив убитых. Зампотех лейтенант Ишкин расцеловал спасенный экипаж, потом попросил всех отойти в укрытие и сам, один, каждую секунду рискуя жизнью, прикрепил к застрявшему снаряду тонкий трос. Тянули трос из-за угла оврага несколько человек, и снаряд наконец подался, вышел из зацепления, стукнувшись о гусеницу… и не взорвался. Все-таки, от греха, его осторожно выволокли из оврага и затянули в воронку. Потом искривленную ленту гусеницы разрезали автогеном и, заменив пару траков, быстро одели заново. Они еще регулировали натяжение гусеницы, как началась новая атака противника! Впереди двигались три легких танка Т-III, следом шла пехота, стараясь держаться с тыльной стороны нашей самоходки, считая ее неисправной. Когда пехоту немцев на минуты скрыл рельеф и они не могли видеть самоходку, Гриша Викулов мгновенно развернул машину на 180 градусов и поставил в кустарник у противоположного ската оврага. Подпустили танки поближе, и Коля Лапшин, наводчик Фомичева, точными выстрелами поджег два из них; третий, маскируясь дымом, ушел восвояси. Однако вражеская пехота наступала на широком фронте, с большим численным преимуществом, и не устоять бы взводу наших автоматчиков, но внезапно из небольшого каньона в скате оврага застрочил пулемет – это Ишкин и его ремонтник Леша Суслов длинными очередями из трофейного пулемета косили наступающих фрицев! Немцы, потеряв с десяток человек, сначала залегли, а потом и принялись отползать назад.
Узнали мы также, что во время нашей контратаки на Поныри противнику удалось вклиниться между полками первого эшелона дивизии, и две «пантеры» подошли к основным артиллерийским позициям. Здесь с ними вступили в бой три наших самоходки. Дрались на близком расстоянии. Самоходки выскочили внезапно и во фланг танков, тем получив большое преимущество. Бой был скоротечный и бескомпромиссный. Одну «пантеру» подожгла самоходка Савушкина. Вторую удалось подбить экипажам Самойлова и Завьялова, у нее заклинило башню, но до этого она успела зажечь машину Завьялова, а потом сумела отойти. Досталось и машинам Самойлова и Савушкина, ремонтировать их пришлось всю ночь. Оставшиеся в живых три члена экипажа сгоревшей «пантеры», несмотря на сильное сопротивление, были схвачены нашими разведчиками во главе с начальником разведки капитаном Солдатовым.
Многих в полку удивлял и восхищал этот поистине железный человек. Родом он был из города Верхняя Салда Свердловской области. Выше среднего роста, крепкого телосложения, отличной физической закалки. Человек большой силы воли, мужества и беспредельной преданности Родине. Иван Павлович постоянно учил своих подчиненных нелегкому мастерству войсковой разведки. Днем они изучали различные приемы захвата «языка», особые приемы борьбы с вражескими разведчиками, а также их язык – по русско-немецкому военному разговорнику. В расположении взвода разведки часто слышались стук и грохот, это отрабатывались приемы захватов, и уже ночью эти приемы применялись на практике. Мы все удивлялись: когда и спит ли начальник разведки?! Кроме данных, полученных из штабов бригады, дивизии, корпуса, Солдатов всегда имел что-то свое, уточненное, ценное.
Вечерело, казалось бы, можно и передохнуть, но меня да и других офицеров батареи подмывало желание сползать посмотреть на ближайшего подбитого, но не сгоревшего «тигра», хотя противник держал его под постоянным минометным огнем. Стали мы у комбата отпрашиваться. Шевченко, подумав, разрешил:
– Отпускаю двоих, Ишкина и Крысова. Танк мощный, надо оценить его сильные и слабые стороны. Но предупреждаю: ни в коем случае не вещать всем и каждому о преимуществах над нашими танками, а то можно и в штрафбат загреметь. И будьте предельно осторожны. Зайдите к командиру стрелковой роты, пусть выделит в проводники и для охраны двух автоматчиков.
К танку пробирались по частично уцелевшему ходу сообщения. На «тигра» выползали из-за башни и, чтобы не маячить вверху, спустились вниз головой в узкий круглый люк командирской башни. Больше всего поразили нас оптика и боеприпасы. Через оптический прицел с голубым оттенком ошеломляюще четко просматривалась вся местность – в том числе и наши позиции! На шкале прицеливания у них был дальномер, тогда как нам приходилось пользоваться формулой «тысячных» или просто глазомером; в обороне, конечно, можно определять расстояние по формуле и то не всегда, а в наступлении на это нет времени и оставалось нам полагаться «на глазок». Поразили нас и снаряды – тип и количество! Унитарные патроны и, надо сказать, очень большой длины, наверное, не меньше метра. В боеукладке для снарядов насчитали 92 гнезда, это большой боекомплект для такой мощной 88-мм пушки. Пока я осматривал вооружение и радиостанцию, Ишкин бегло изучал рычаги управления, приборы, тяги, педали.
Вернулись мы как раз к сбору офицеров. Комполка Самыко подводил итоги:
– За день боев подразделениями полка уничтожено пять танков и шесть подбито. Живой силы убито и ранено свыше ста человек. Наши потери: семь погибших и двадцать раненых. Сгорели две самоходки, еще пять подбито. Самый главный итог: свой участок обороны мы удержали! Более того, выбили противника из Понырей, за что командующий фронтом генерал армии Константин Константинович Рокоссовский объявляет полку благодарность. Поздравляю весь личный состав! Большая честь получить одобрение от такого полководца!
Заканчивался напряженный боевой день, теплый ветерок шевелил вершины деревьев, волнами клонил высокую рожь, кое-где уцелевшую от боев и пожаров, багряно-красный закат словно напоминал, но и завершал, уводил в прошлое адское, кровавое дело уходящего дня.
Тяжелые оборонительные бои на Курском выступе мы вели еще долгие дни и ночи, продолжая отбивать по нескольку массированных атак ежедневно.
12 июля, по приказу командующего фронтом, мы покинули позиции у Понырей, обагренные кровью наших однополчан. В тот день полк перешел в подчинение 9-го отдельного танкового корпуса генерал-лейтенанта Богданова и был придан 95-й танковой бригаде.
Начинался второй, наступательный, этап Курской битвы, обозначенный как план «Кутузов».
Глава четвертая
Примерно в полдень над самым лесом прошли в сторону немцев штурмовики Ил-2 и бомбовыми ударами проутюжили немецкую оборону. Затем в течение четверти часа массированным сосредоточенным огнем била по врагу артиллерия. С ее последними залпами устремились в атаку наши танки, самоходки и пехота. Преодолевая сильный заградительный огонь артиллерии, мы подошли к железной дороге Курск – Орел и здесь попали под сильный обстрел танков и самоходных орудий. Загорелись два наших танка. Атака затормозилась. Источник огня просматривался из рощи, примыкавшей к железнодорожной станции, и большинство наших танков и самоходок, наступавших на левом фланге, сосредоточили огонь на этой роще. Открытая местность ставила наши войска в очень невыгодное положение, и впору было отступить, чтобы спасти боевые машины. Неожиданно с фланга на больших скоростях, рыская по полю, рванулись две наши самоходки: они мчались к южной опушке рощи, откуда стреляли вражеские танки. Продолжая вести огонь и медленно продвигаясь вперед, мы внимательно наблюдали за летящими в сторону врага самоходками. Корпуса боевых машин были буквально опоясаны черными шапками разрывов, освещавшихся пламенем при рикошетных ударах о броню, – а они шли как заколдованные сквозь целый рой смертоносных снарядов! Но радость наша вскоре омрачилась, одна из самоходок вспыхнула возле самой рощи, из горящей машины, сколько мог рассмотреть, выскочил только один человек.
Когда вторая самоходка заскочила в рощу и ослабел огонь противника, танки и самоходки на максимальных скоростях, ведя непрерывный огонь из пушек и пулеметов, ринулись на вражескую оборону и с ходу овладели восточной окраиной поселка. В первой траншее и отдельных домах разгорелись рукопашные схватки стрелков с вражеской пехотой. Некоторые дома по нескольку раз переходили из рук в руки. Немцы снова и снова поднимались в контратаки. Упорный бой длился уже больше часа, когда противник начал контратаку пехотой с танками в правый фланг наших наступающих войск.
В этой сложной обстановке командование в срочном порядке создало сводный отряд из танковой роты, двух батарей нашего полка, взвода огнеметных танков и двух рот мотострелков – с целью нанесения внезапного удара во фланг и тыл противника. Командовать соединением назначили начштаба полка майора Фетисова. Операция началась с нанесения сильного огневого удара. В это время отряд скрытно, в предбоевых порядках – готовности отразить атаки слева и справа, продвигался в тылы неприятеля. Майор Фетисов двигался за самоходками во взводе огнеметных танков, состоявшем из двух тяжелых танков КВ-1 с автоматическими танковыми огнеметами АТО-41, которые могли выбрасывать горящую жидкость на расстояние до двухсот метров. Кроме огнеметов каждый танк имел 76-мм пушку и два ДТ – дегтяревских танковых пулемета калибра 7,62.
Благодаря внезапным решительным действиям нашему отряду, который по своему боевому назначению нельзя было назвать ни передовым, ни разведывательным, удалось прорваться в тылы, всполошив и заставив противника быстро перестраивать боевые порядки. Чем мы и воспользовались! Сразу подожгли четыре самоходных орудия и танк! Отряд же потерял один танк Т-34 и была подбита самоходка лейтенанта Мирошникова, сам командир был тяжело ранен, но не покинул боя, эвакуировали его уже потерявшим сознание.
Противнику удалось восстановить систему огня и повернуть ее против отряда. Наше продвижение сразу затормозилось. Все экипажи вели огонь с места, укрываясь, по ситуации, за домами, в усадебных садах, за брустверами отвоеванных траншей. Вскоре вызванная Фетисовым артиллерия ударила по второй позиции немцев, и наступление отряда возобновилось. Хотя и медленно, но шаг за шагом мы продвигались вперед. Как раз по центру наступления отряда находилось полуразрушенное, без крыши, красное кирпичное здание. Никто и предположить не мог, что немцы так быстро сумеют оборудовать его под пушечный дот! Из этого дота и ударили залпом несколько орудий! Сразу же загорелся головной танк, еще один и две самоходки были подбиты.
– Виктор! Машину в кустарник! – только успел скомандовать, как вражеский снаряд сковырнул бруствер нашей траншеи! В бою все решают секунды – и гореть бы нам заживо, задержись я с командой хотя бы на миг!
С радостью увидел, что и левановская машина успела спрятаться, однако их теперь взял на прицел «насхорн». Схоронился «носорог» в кустарнике возле траншеи, и прицельный огонь по нему был практически невозможен. Но тут, обойдя левановцев, промчалась вперед самоходка комбата 4-й батареи Васи Поршнева! Узнавалась она по трем звездам на левом борту башни – знак трех уничтоженных экипажем танков. Трудно было догадаться о намерениях командира, но Поршнев был, пожалуй, самым опытным в полку офицером, а за рычагами его самоходки сидел Афанасий Захаров, один из лучших водителей, с железным уральским характером. Я не мог оторвать глаз от несущейся самоходки, а она на предельной скорости, с ходу ударила по «носорогу» и таранным толчком отбросила его на несколько метров! Одна гусеница «зверя» свалилась в траншею, и он уже не мог вести прицельный огонь – на то и был расчет Поршнева! Командир вышел из схватки победителем! Это был первый таран в полку! Но подвиг Поршнева как-то не получил должной огласки, видимо, из-за скромности самого героя. А мне тогда подумалось, что очень кстати на наших самоходках стоят гаубицы с их короткими стволами: если бы при таране ствол стукнул по броне вражеской машины, то всю гаубицу вбило бы в боевое отделение.
Дальнейшему наступлению отряда по-прежнему препятствовало кирпичное здание, наши снаряды, ударяясь о его толстые, старинной кладки стены, не наносили существенных повреждений, оставляя лишь небольшие воронки. Тогда как фашисты вели настолько интенсивный огонь из превращенных в амбразуры окон первого этажа, что о продвижении не могло быть и речи. В этот критический момент начштаба Фетисов и двинул грозные огнеметные танки КВ на вражескую цитадель. Шли они по следу самоходки Поршнева и, остановившись в кустарнике метрах в ста пятидесяти от торца здания, произвели залп. Два вулкана огня обрушились сверху на не защищенных крышей вражеских артиллеристов! Второй залп полыхнул в амбразуры, из которых торчали стволы орудий! Стрельба сразу прекратилась. Из здания доносились душераздирающие крики горящей орудийной прислуги и глухие взрывы снарядов с выбросами огня и черного дыма.
Миновав злополучное здание, танки и самоходки ворвались на рубеж вражеской обороны и начали утюжить пехоту. Наша батарея вышла на артиллерийские позиции. Появились мы внезапно! Орудийная прислуга заметалась возле пушек, многие сразу обратились в бегство! Но не расчет орудия, на которое шла наша самоходка! Эти оказались фанатиками – не побежали, как другие, решили произвести выстрел в упор и уже разворачивали орудие в нашу сторону!
– Виктор, дави пушку! – скомандовал механику.
Виктор выжал полный газ и включил педаль главного фрикциона. Настал момент – кто кого!! Судьбу нашего экипажа и расчета орудия решали секунды! Или они нас сожгут! Или мы их раздавим! Нельзя дать противнику произвести выстрел! Самоходка летела на врага с такой скоростью, что мы не успевали фиксировать окружающее, не ощущали толчков, я понимал, если теперь вмешаться командой, это неминуемо замедлит действия водителя, потому полностью положился на его опытность. Разогнанная машина силой инерции обрушила в сторону пушки высокое дерево! Но расчет успел произвести выстрел! Однако рухнувшее дерево качнуло ствол орудия – и снаряд прошел мимо! А у нас сначала сильно задрало нос машины, затем мы почувствовали металлический удар по днищу, скрежет, большой крен, еще подброс – и самоходка выскочила из капонира[7]! Олейник без моей команды, с ходу, пока враг не успел опомниться, перевернул и вторую пушку, оставшуюся без расчета! Затем, лихо свернув, поставил машину в садик возле дома – нужно было сориентироваться.
Открыв люк, я осмотрелся. Экипажи комбата и взводного Фомичева в дыму и густых облаках пыли от гусениц уничтожали живую силу и пушки неприятеля. Экипажи Леванова и Горшкова почти одновременно произведенными выстрелами зажгли самоходное орудие. Пехотинцы двигались следом за танками и самоходками вдоль немецких траншей, обстреливая из винтовок и автоматов уже начавшую отступать пехоту, а когда немцы бросались в контратаки, в ход шли штыки и приклады – большинство наших стрелков в ту пору были вооружены винтовками-трехлинейками с трехгранными штыками.
Двухчасовой бой накалил стволы орудий, в боевом отделении было жарко и душно, хотя мы периодически открывали люки, а вентиляторы работали на всю мощь. Но стрелять теперь приходилось реже, снаряды были на исходе, оставалась четверть боекомплекта, которую нельзя было расходовать без разрешения комполка, и ожидать пополнения не приходилось. Переключившись на внешнюю связь, только хотел доложить комбату о нехватке снарядов, как услышал в эфире голос Фетисова, открытым текстом он просил комполка подбросить «огурцов», как мы кодировали снаряды. И тут же сзади послышался шум мотора, оглянулся – это подходил «студебекер» со снарядными ящиками в кузове. За рулем сидел шофер из взвода боепитания Борис Пушков, рядом – старший санинструктор Валя Воробьева. Проскочили они буквально под жерлами немецких танков, доставив снаряды в самый нужный момент! Валя, выскочив из кабины, сразу побежала к раненым, а Борис развез снаряды, сначала к самоходкам, затем к танкам. Надо отдать должное мужеству этих ребят, 18-летнего парня из Верхнего Волочка и 19-летней девушки из Свердловска: они выполнили практически смертельный приказ! На машине были десятки метин от пуль и осколков! За этот подвиг оба по праву были награждены медалями «За боевые заслуги».
После пятнадцатиминутного огневого налета нашей артиллерии отряд, заправившись боеприпасами и уже совместно с главными силами, возобновил наступление. Не выдержав решительной атаки с фронта и фланга, противник оставил Глазуновку.
Люди обнимались! Поздравляли друг друга! Это была первая существенная победа после перехода в наступление! Все мы были до того чумазые, что узнавались только по глазам и походке! Зубы на черных лицах блистали такой белизной, что в наступающих сумерках нас можно было принять за негров!
Первое дело после боя – привести в боеготовность машину!
Свою самоходку мы берегли, как невесту, заботились, обслуживали – и, естественно, привыкали к ней. Своевременно заправить топливом, отрегулировать, почистить, посмотреть контакты – это был закон. Мотор должен быть чистым, без подтеканий, пыли и грязи! Щупом регулярно проверяли уровень масла. Если подтекало на днище – протереть, приубрать, но обязательно старались находить место, откуда подтекает, или, может, пролилось при заправке.
Пеклись и об орудии. После боя ствол неукоснительно чистили. Использовали для этого толстый деревянный пыж, обматывая его тряпкой, и банник – специальный прочный деревянный шест. Дело это было тяжелое. Вставляли пыж с дульной части и всем экипажем брались за банник, пробивали ствол от пороховых заусениц. Чистили тщательно, добиваясь внутри зеркального блеска. И обязательно зачехляли дуло! Не дай бог, попадет в ствол песок или камушек – «лилия» обеспечена! От помех снаряд мог сработать уже в стволе, и тогда взрывом разносило пушку, ствол «расцветал» острыми рваными «лепестками» наподобие цветка.
Трофейный пулемет тоже в любую минуту должен быть в рабочем состоянии. Это была вотчина заряжающего, и пулемет всегда был ухожен и смазан; не забывали и прихватить у немцев боезапас для верного помощника в бою. Можно добавить, что в вооружение самоходки входили два автомата ППШ, и все члены экипажа имели личное оружие, у меня всегда был пистолет, у остальных – револьверы системы «наган», и я следил, чтобы не забывали ребята их чистить и проверять.
После машин привели и себя в божеский вид, долго вытряхивали темно-бурую пыль из одежды, обуви, шлемов, отмывались от пота и грязи.
Затем последовал совмещенный с обедом ужин, но и тут никто не разошелся, бурно обсуждались подробности минувшего боя. В первую очередь всех интересовало, чьи были самоходки, что вырвались вперед на открытом фланге и одна из них сгорела. Экипажи окружили раненого наводчика Леню Зыкова, он рассказывал, как все происходило.
Комбат 1-й батареи старший лейтенант Белоусов решил на максимальных скоростях заскочить в рощу южнее Глазуновки и приказал экипажам поддержать его действия. Сергей Скуратов повел самоходку на предельной скорости, рыская по полю, чтобы избежать прямого попадания. Левее с той же скоростью мчалась машина лейтенанта Томина, его водитель Тимофей Поролов даже сумел обогнать комбатовскую самоходку. И тут вдруг экипажи увидели, что сарай, по которому комбат корректировал направление атаки, приподнялся и сразу осел – из сарая выполз «тигр»! Мгновенным выстрелом в упор он поджег вырвавшуюся вперед машину Белоусова. За прицелом его самоходки в тот момент находился лейтенант Кеньшинский, так как Зыкова ранило. Кеньшинский быстро развернул самоходку в сторону вражеского танка и произвел точный выстрел. Но одновременно выстрелил и немецкий танк. Обе машины загорелись. Николай Кеньшинский и Сергей Скуратов погибли. Комбат Белоусов был тяжело ранен.
– Еле-еле успел его вытащить, машина горела… – закончил свое горькое повествование Зыков, голос его сорвался, на глазах были слезы, он снял шлем и опустил голову.
Немцы были мастера на обман! Случай с сараем был не первым, и комбат Шевченко, собрав батарейцев, предупредил:
– Сегодня после боя погибли два солдата. Один поднял аккордеон, другой – часы в серебряном корпусе с позолоченной цепочкой. Так что не прельщайтесь на оставленное немцами, даже если это соблазнительные или дорогие вещи.
После этого случая мы взяли за правило строго предупреждать всех новичков, прибывающих на пополнение, об опасности «обманок», а зачастую, если хватало времени, ставили указки с надписью: «Мины!»
Первым делом хорошо врылись в землю и надежно замаскировались. Затем смогли немного привести себя в порядок. На второй день помылись в палаточной бане.
Помывка – это блаженство! Бои непрерывные месяц, второй – какая тут баня?! А ведь лето, жара! Ну, и вши тут как тут. У нас, самоходчиков и танкистов, это не так было распространено, как в пехоте, но иногда, нечасто, были такие случаи. Мы тогда меры принимали, свое белье сбрасывали и надевали трофейное. У немцев белье было французское, шелковое и ячеи в нем: вошь с наружной стороны находится, скатывается по шелку, цепляется за ячеи и через них кусает. Даже и сейчас противно вспоминать. Так что предпочитали мы свое белье.
При первой же остановке, если на несколько дней встаем, интенданты стараются баню делать. Чаще под помывку палатки оборудовали, но если какой-нибудь сарай найдется, то в него камней натаскают, сделают каменку, разожгут, воду согреют – хоть как-то, а людей помоют. И белье, слава богу, заменят. Белье выдавали наше, у них-то трофейного не было. Танкисты да самоходчики, по отношению к другим родам войск, как кум королю жили. А почему! Трофеи всегда есть! А что бедняга-солдат?! Обмотки, шинель, винтовка, каска, противогаз, сумка с боеприпасами – всё на себе, еле-еле идет! А у нас на заднем броневом листе между выхлопными трубами печка была металлическая, крепилась она на четырех болтах, была довольно объемна и имела дверцу, которая плотно закрывалась. Эту печку мы использовали как вещевой и продовольственный склад, не в башню же все потребное класть. Правда, печкой как складом пользовались только зимой, но зимой и вшей было меньше.
К вечеру помывочного дня в расположение полка прибыл командир корпуса генерал-лейтенант танковых войск Богданов со своим начштаба полковником Рудченко. С комбригом танковой бригады и нашим комполка они обошли все подразделения, детально интересуясь состоянием боевых машин и настроением экипажей. В войсках корпуса ходили легенды о храбрости генерала Богданова. Несколько раз он на своем танке ночью ходил в тыл к немцам – громил штабы, захватывал знамена, секретные документы. Легенды подтверждались рассказами офицеров, знающих генерала близко. Да и богатырская, много больше двух метров, фигура генерала, решительное выражение лица внушали уверенность в успехе под началом такого командира. Той ночью я был дежурным по полку и услышал в штабе, что генерал Богданов передает свою должность комкора полковнику Рудченко, а сам принимает командование 2-й танковой армией. Этой армией он командовал до конца войны, с ним она получила звание гвардейской, а сам генерал стал маршалом бронетанковых войск и дважды Героем Советского Союза. Мне посчастливилось еще раз, в середине пятидесятых, встретиться с этим талантливым военачальником в Москве, в стенах Военной академии бронетанковых войск, где я тогда учился, а маршал Богданов был начальником академии. Тогда я и узнал о его боевом пути.
Немцы, поняв, что самоходка беззащитна, приблизились вплотную. Офицер с группой солдат взобрался на машину, стучал пистолетом по крышке люка и на коверканном, но понятном русском, произнося отдельно каждое слово, предложил экипажу сдаться. Фомичев ответил, что ни он сам, ни его солдаты сдаваться не собираются. Им дали десять минут на размышление. В этот момент и ударил с нашей самоходки пулемет Плаксина. Большинство немцев, стоявших на самоходке Фомичева, были убиты, остальные растерялись, забегали, что-то кричали друг другу. И тут послышалось русское «ура» – подоспевшие автоматчики и ремонтники атаковали врага. Схватка была короткой. Немцы поспешно отступили, оставив убитых. Зампотех лейтенант Ишкин расцеловал спасенный экипаж, потом попросил всех отойти в укрытие и сам, один, каждую секунду рискуя жизнью, прикрепил к застрявшему снаряду тонкий трос. Тянули трос из-за угла оврага несколько человек, и снаряд наконец подался, вышел из зацепления, стукнувшись о гусеницу… и не взорвался. Все-таки, от греха, его осторожно выволокли из оврага и затянули в воронку. Потом искривленную ленту гусеницы разрезали автогеном и, заменив пару траков, быстро одели заново. Они еще регулировали натяжение гусеницы, как началась новая атака противника! Впереди двигались три легких танка Т-III, следом шла пехота, стараясь держаться с тыльной стороны нашей самоходки, считая ее неисправной. Когда пехоту немцев на минуты скрыл рельеф и они не могли видеть самоходку, Гриша Викулов мгновенно развернул машину на 180 градусов и поставил в кустарник у противоположного ската оврага. Подпустили танки поближе, и Коля Лапшин, наводчик Фомичева, точными выстрелами поджег два из них; третий, маскируясь дымом, ушел восвояси. Однако вражеская пехота наступала на широком фронте, с большим численным преимуществом, и не устоять бы взводу наших автоматчиков, но внезапно из небольшого каньона в скате оврага застрочил пулемет – это Ишкин и его ремонтник Леша Суслов длинными очередями из трофейного пулемета косили наступающих фрицев! Немцы, потеряв с десяток человек, сначала залегли, а потом и принялись отползать назад.
Узнали мы также, что во время нашей контратаки на Поныри противнику удалось вклиниться между полками первого эшелона дивизии, и две «пантеры» подошли к основным артиллерийским позициям. Здесь с ними вступили в бой три наших самоходки. Дрались на близком расстоянии. Самоходки выскочили внезапно и во фланг танков, тем получив большое преимущество. Бой был скоротечный и бескомпромиссный. Одну «пантеру» подожгла самоходка Савушкина. Вторую удалось подбить экипажам Самойлова и Завьялова, у нее заклинило башню, но до этого она успела зажечь машину Завьялова, а потом сумела отойти. Досталось и машинам Самойлова и Савушкина, ремонтировать их пришлось всю ночь. Оставшиеся в живых три члена экипажа сгоревшей «пантеры», несмотря на сильное сопротивление, были схвачены нашими разведчиками во главе с начальником разведки капитаном Солдатовым.
Многих в полку удивлял и восхищал этот поистине железный человек. Родом он был из города Верхняя Салда Свердловской области. Выше среднего роста, крепкого телосложения, отличной физической закалки. Человек большой силы воли, мужества и беспредельной преданности Родине. Иван Павлович постоянно учил своих подчиненных нелегкому мастерству войсковой разведки. Днем они изучали различные приемы захвата «языка», особые приемы борьбы с вражескими разведчиками, а также их язык – по русско-немецкому военному разговорнику. В расположении взвода разведки часто слышались стук и грохот, это отрабатывались приемы захватов, и уже ночью эти приемы применялись на практике. Мы все удивлялись: когда и спит ли начальник разведки?! Кроме данных, полученных из штабов бригады, дивизии, корпуса, Солдатов всегда имел что-то свое, уточненное, ценное.
Вечерело, казалось бы, можно и передохнуть, но меня да и других офицеров батареи подмывало желание сползать посмотреть на ближайшего подбитого, но не сгоревшего «тигра», хотя противник держал его под постоянным минометным огнем. Стали мы у комбата отпрашиваться. Шевченко, подумав, разрешил:
– Отпускаю двоих, Ишкина и Крысова. Танк мощный, надо оценить его сильные и слабые стороны. Но предупреждаю: ни в коем случае не вещать всем и каждому о преимуществах над нашими танками, а то можно и в штрафбат загреметь. И будьте предельно осторожны. Зайдите к командиру стрелковой роты, пусть выделит в проводники и для охраны двух автоматчиков.
К танку пробирались по частично уцелевшему ходу сообщения. На «тигра» выползали из-за башни и, чтобы не маячить вверху, спустились вниз головой в узкий круглый люк командирской башни. Больше всего поразили нас оптика и боеприпасы. Через оптический прицел с голубым оттенком ошеломляюще четко просматривалась вся местность – в том числе и наши позиции! На шкале прицеливания у них был дальномер, тогда как нам приходилось пользоваться формулой «тысячных» или просто глазомером; в обороне, конечно, можно определять расстояние по формуле и то не всегда, а в наступлении на это нет времени и оставалось нам полагаться «на глазок». Поразили нас и снаряды – тип и количество! Унитарные патроны и, надо сказать, очень большой длины, наверное, не меньше метра. В боеукладке для снарядов насчитали 92 гнезда, это большой боекомплект для такой мощной 88-мм пушки. Пока я осматривал вооружение и радиостанцию, Ишкин бегло изучал рычаги управления, приборы, тяги, педали.
Вернулись мы как раз к сбору офицеров. Комполка Самыко подводил итоги:
– За день боев подразделениями полка уничтожено пять танков и шесть подбито. Живой силы убито и ранено свыше ста человек. Наши потери: семь погибших и двадцать раненых. Сгорели две самоходки, еще пять подбито. Самый главный итог: свой участок обороны мы удержали! Более того, выбили противника из Понырей, за что командующий фронтом генерал армии Константин Константинович Рокоссовский объявляет полку благодарность. Поздравляю весь личный состав! Большая честь получить одобрение от такого полководца!
Заканчивался напряженный боевой день, теплый ветерок шевелил вершины деревьев, волнами клонил высокую рожь, кое-где уцелевшую от боев и пожаров, багряно-красный закат словно напоминал, но и завершал, уводил в прошлое адское, кровавое дело уходящего дня.
Тяжелые оборонительные бои на Курском выступе мы вели еще долгие дни и ночи, продолжая отбивать по нескольку массированных атак ежедневно.
12 июля, по приказу командующего фронтом, мы покинули позиции у Понырей, обагренные кровью наших однополчан. В тот день полк перешел в подчинение 9-го отдельного танкового корпуса генерал-лейтенанта Богданова и был придан 95-й танковой бригаде.
Начинался второй, наступательный, этап Курской битвы, обозначенный как план «Кутузов».
Глава четвертая
ИДЕМ В НАСТУПЛЕНИЕ ПО ПЛАНУ «КУТУЗОВ»
12 июля – 23 августа 1943
Бой за Глазуновку
Двое суток наш 1454-й самоходный полк, ведя скоротечные бои, продвигался на северо-запад в первом эшелоне танкового корпуса. Для выполнения главной задачи – овладения поселком и железнодорожной станцией Глазуновка сосредоточились в лесу возле населенного пункта Куначь на западном берегу реки Неручь.Примерно в полдень над самым лесом прошли в сторону немцев штурмовики Ил-2 и бомбовыми ударами проутюжили немецкую оборону. Затем в течение четверти часа массированным сосредоточенным огнем била по врагу артиллерия. С ее последними залпами устремились в атаку наши танки, самоходки и пехота. Преодолевая сильный заградительный огонь артиллерии, мы подошли к железной дороге Курск – Орел и здесь попали под сильный обстрел танков и самоходных орудий. Загорелись два наших танка. Атака затормозилась. Источник огня просматривался из рощи, примыкавшей к железнодорожной станции, и большинство наших танков и самоходок, наступавших на левом фланге, сосредоточили огонь на этой роще. Открытая местность ставила наши войска в очень невыгодное положение, и впору было отступить, чтобы спасти боевые машины. Неожиданно с фланга на больших скоростях, рыская по полю, рванулись две наши самоходки: они мчались к южной опушке рощи, откуда стреляли вражеские танки. Продолжая вести огонь и медленно продвигаясь вперед, мы внимательно наблюдали за летящими в сторону врага самоходками. Корпуса боевых машин были буквально опоясаны черными шапками разрывов, освещавшихся пламенем при рикошетных ударах о броню, – а они шли как заколдованные сквозь целый рой смертоносных снарядов! Но радость наша вскоре омрачилась, одна из самоходок вспыхнула возле самой рощи, из горящей машины, сколько мог рассмотреть, выскочил только один человек.
Когда вторая самоходка заскочила в рощу и ослабел огонь противника, танки и самоходки на максимальных скоростях, ведя непрерывный огонь из пушек и пулеметов, ринулись на вражескую оборону и с ходу овладели восточной окраиной поселка. В первой траншее и отдельных домах разгорелись рукопашные схватки стрелков с вражеской пехотой. Некоторые дома по нескольку раз переходили из рук в руки. Немцы снова и снова поднимались в контратаки. Упорный бой длился уже больше часа, когда противник начал контратаку пехотой с танками в правый фланг наших наступающих войск.
В этой сложной обстановке командование в срочном порядке создало сводный отряд из танковой роты, двух батарей нашего полка, взвода огнеметных танков и двух рот мотострелков – с целью нанесения внезапного удара во фланг и тыл противника. Командовать соединением назначили начштаба полка майора Фетисова. Операция началась с нанесения сильного огневого удара. В это время отряд скрытно, в предбоевых порядках – готовности отразить атаки слева и справа, продвигался в тылы неприятеля. Майор Фетисов двигался за самоходками во взводе огнеметных танков, состоявшем из двух тяжелых танков КВ-1 с автоматическими танковыми огнеметами АТО-41, которые могли выбрасывать горящую жидкость на расстояние до двухсот метров. Кроме огнеметов каждый танк имел 76-мм пушку и два ДТ – дегтяревских танковых пулемета калибра 7,62.
Благодаря внезапным решительным действиям нашему отряду, который по своему боевому назначению нельзя было назвать ни передовым, ни разведывательным, удалось прорваться в тылы, всполошив и заставив противника быстро перестраивать боевые порядки. Чем мы и воспользовались! Сразу подожгли четыре самоходных орудия и танк! Отряд же потерял один танк Т-34 и была подбита самоходка лейтенанта Мирошникова, сам командир был тяжело ранен, но не покинул боя, эвакуировали его уже потерявшим сознание.
Противнику удалось восстановить систему огня и повернуть ее против отряда. Наше продвижение сразу затормозилось. Все экипажи вели огонь с места, укрываясь, по ситуации, за домами, в усадебных садах, за брустверами отвоеванных траншей. Вскоре вызванная Фетисовым артиллерия ударила по второй позиции немцев, и наступление отряда возобновилось. Хотя и медленно, но шаг за шагом мы продвигались вперед. Как раз по центру наступления отряда находилось полуразрушенное, без крыши, красное кирпичное здание. Никто и предположить не мог, что немцы так быстро сумеют оборудовать его под пушечный дот! Из этого дота и ударили залпом несколько орудий! Сразу же загорелся головной танк, еще один и две самоходки были подбиты.
– Виктор! Машину в кустарник! – только успел скомандовать, как вражеский снаряд сковырнул бруствер нашей траншеи! В бою все решают секунды – и гореть бы нам заживо, задержись я с командой хотя бы на миг!
С радостью увидел, что и левановская машина успела спрятаться, однако их теперь взял на прицел «насхорн». Схоронился «носорог» в кустарнике возле траншеи, и прицельный огонь по нему был практически невозможен. Но тут, обойдя левановцев, промчалась вперед самоходка комбата 4-й батареи Васи Поршнева! Узнавалась она по трем звездам на левом борту башни – знак трех уничтоженных экипажем танков. Трудно было догадаться о намерениях командира, но Поршнев был, пожалуй, самым опытным в полку офицером, а за рычагами его самоходки сидел Афанасий Захаров, один из лучших водителей, с железным уральским характером. Я не мог оторвать глаз от несущейся самоходки, а она на предельной скорости, с ходу ударила по «носорогу» и таранным толчком отбросила его на несколько метров! Одна гусеница «зверя» свалилась в траншею, и он уже не мог вести прицельный огонь – на то и был расчет Поршнева! Командир вышел из схватки победителем! Это был первый таран в полку! Но подвиг Поршнева как-то не получил должной огласки, видимо, из-за скромности самого героя. А мне тогда подумалось, что очень кстати на наших самоходках стоят гаубицы с их короткими стволами: если бы при таране ствол стукнул по броне вражеской машины, то всю гаубицу вбило бы в боевое отделение.
Дальнейшему наступлению отряда по-прежнему препятствовало кирпичное здание, наши снаряды, ударяясь о его толстые, старинной кладки стены, не наносили существенных повреждений, оставляя лишь небольшие воронки. Тогда как фашисты вели настолько интенсивный огонь из превращенных в амбразуры окон первого этажа, что о продвижении не могло быть и речи. В этот критический момент начштаба Фетисов и двинул грозные огнеметные танки КВ на вражескую цитадель. Шли они по следу самоходки Поршнева и, остановившись в кустарнике метрах в ста пятидесяти от торца здания, произвели залп. Два вулкана огня обрушились сверху на не защищенных крышей вражеских артиллеристов! Второй залп полыхнул в амбразуры, из которых торчали стволы орудий! Стрельба сразу прекратилась. Из здания доносились душераздирающие крики горящей орудийной прислуги и глухие взрывы снарядов с выбросами огня и черного дыма.
Миновав злополучное здание, танки и самоходки ворвались на рубеж вражеской обороны и начали утюжить пехоту. Наша батарея вышла на артиллерийские позиции. Появились мы внезапно! Орудийная прислуга заметалась возле пушек, многие сразу обратились в бегство! Но не расчет орудия, на которое шла наша самоходка! Эти оказались фанатиками – не побежали, как другие, решили произвести выстрел в упор и уже разворачивали орудие в нашу сторону!
– Виктор, дави пушку! – скомандовал механику.
Виктор выжал полный газ и включил педаль главного фрикциона. Настал момент – кто кого!! Судьбу нашего экипажа и расчета орудия решали секунды! Или они нас сожгут! Или мы их раздавим! Нельзя дать противнику произвести выстрел! Самоходка летела на врага с такой скоростью, что мы не успевали фиксировать окружающее, не ощущали толчков, я понимал, если теперь вмешаться командой, это неминуемо замедлит действия водителя, потому полностью положился на его опытность. Разогнанная машина силой инерции обрушила в сторону пушки высокое дерево! Но расчет успел произвести выстрел! Однако рухнувшее дерево качнуло ствол орудия – и снаряд прошел мимо! А у нас сначала сильно задрало нос машины, затем мы почувствовали металлический удар по днищу, скрежет, большой крен, еще подброс – и самоходка выскочила из капонира[7]! Олейник без моей команды, с ходу, пока враг не успел опомниться, перевернул и вторую пушку, оставшуюся без расчета! Затем, лихо свернув, поставил машину в садик возле дома – нужно было сориентироваться.
Открыв люк, я осмотрелся. Экипажи комбата и взводного Фомичева в дыму и густых облаках пыли от гусениц уничтожали живую силу и пушки неприятеля. Экипажи Леванова и Горшкова почти одновременно произведенными выстрелами зажгли самоходное орудие. Пехотинцы двигались следом за танками и самоходками вдоль немецких траншей, обстреливая из винтовок и автоматов уже начавшую отступать пехоту, а когда немцы бросались в контратаки, в ход шли штыки и приклады – большинство наших стрелков в ту пору были вооружены винтовками-трехлинейками с трехгранными штыками.
Двухчасовой бой накалил стволы орудий, в боевом отделении было жарко и душно, хотя мы периодически открывали люки, а вентиляторы работали на всю мощь. Но стрелять теперь приходилось реже, снаряды были на исходе, оставалась четверть боекомплекта, которую нельзя было расходовать без разрешения комполка, и ожидать пополнения не приходилось. Переключившись на внешнюю связь, только хотел доложить комбату о нехватке снарядов, как услышал в эфире голос Фетисова, открытым текстом он просил комполка подбросить «огурцов», как мы кодировали снаряды. И тут же сзади послышался шум мотора, оглянулся – это подходил «студебекер» со снарядными ящиками в кузове. За рулем сидел шофер из взвода боепитания Борис Пушков, рядом – старший санинструктор Валя Воробьева. Проскочили они буквально под жерлами немецких танков, доставив снаряды в самый нужный момент! Валя, выскочив из кабины, сразу побежала к раненым, а Борис развез снаряды, сначала к самоходкам, затем к танкам. Надо отдать должное мужеству этих ребят, 18-летнего парня из Верхнего Волочка и 19-летней девушки из Свердловска: они выполнили практически смертельный приказ! На машине были десятки метин от пуль и осколков! За этот подвиг оба по праву были награждены медалями «За боевые заслуги».
После пятнадцатиминутного огневого налета нашей артиллерии отряд, заправившись боеприпасами и уже совместно с главными силами, возобновил наступление. Не выдержав решительной атаки с фронта и фланга, противник оставил Глазуновку.
Люди обнимались! Поздравляли друг друга! Это была первая существенная победа после перехода в наступление! Все мы были до того чумазые, что узнавались только по глазам и походке! Зубы на черных лицах блистали такой белизной, что в наступающих сумерках нас можно было принять за негров!
Первое дело после боя – привести в боеготовность машину!
Свою самоходку мы берегли, как невесту, заботились, обслуживали – и, естественно, привыкали к ней. Своевременно заправить топливом, отрегулировать, почистить, посмотреть контакты – это был закон. Мотор должен быть чистым, без подтеканий, пыли и грязи! Щупом регулярно проверяли уровень масла. Если подтекало на днище – протереть, приубрать, но обязательно старались находить место, откуда подтекает, или, может, пролилось при заправке.
Пеклись и об орудии. После боя ствол неукоснительно чистили. Использовали для этого толстый деревянный пыж, обматывая его тряпкой, и банник – специальный прочный деревянный шест. Дело это было тяжелое. Вставляли пыж с дульной части и всем экипажем брались за банник, пробивали ствол от пороховых заусениц. Чистили тщательно, добиваясь внутри зеркального блеска. И обязательно зачехляли дуло! Не дай бог, попадет в ствол песок или камушек – «лилия» обеспечена! От помех снаряд мог сработать уже в стволе, и тогда взрывом разносило пушку, ствол «расцветал» острыми рваными «лепестками» наподобие цветка.
Трофейный пулемет тоже в любую минуту должен быть в рабочем состоянии. Это была вотчина заряжающего, и пулемет всегда был ухожен и смазан; не забывали и прихватить у немцев боезапас для верного помощника в бою. Можно добавить, что в вооружение самоходки входили два автомата ППШ, и все члены экипажа имели личное оружие, у меня всегда был пистолет, у остальных – револьверы системы «наган», и я следил, чтобы не забывали ребята их чистить и проверять.
После машин привели и себя в божеский вид, долго вытряхивали темно-бурую пыль из одежды, обуви, шлемов, отмывались от пота и грязи.
Затем последовал совмещенный с обедом ужин, но и тут никто не разошелся, бурно обсуждались подробности минувшего боя. В первую очередь всех интересовало, чьи были самоходки, что вырвались вперед на открытом фланге и одна из них сгорела. Экипажи окружили раненого наводчика Леню Зыкова, он рассказывал, как все происходило.
Комбат 1-й батареи старший лейтенант Белоусов решил на максимальных скоростях заскочить в рощу южнее Глазуновки и приказал экипажам поддержать его действия. Сергей Скуратов повел самоходку на предельной скорости, рыская по полю, чтобы избежать прямого попадания. Левее с той же скоростью мчалась машина лейтенанта Томина, его водитель Тимофей Поролов даже сумел обогнать комбатовскую самоходку. И тут вдруг экипажи увидели, что сарай, по которому комбат корректировал направление атаки, приподнялся и сразу осел – из сарая выполз «тигр»! Мгновенным выстрелом в упор он поджег вырвавшуюся вперед машину Белоусова. За прицелом его самоходки в тот момент находился лейтенант Кеньшинский, так как Зыкова ранило. Кеньшинский быстро развернул самоходку в сторону вражеского танка и произвел точный выстрел. Но одновременно выстрелил и немецкий танк. Обе машины загорелись. Николай Кеньшинский и Сергей Скуратов погибли. Комбат Белоусов был тяжело ранен.
– Еле-еле успел его вытащить, машина горела… – закончил свое горькое повествование Зыков, голос его сорвался, на глазах были слезы, он снял шлем и опустил голову.
Немцы были мастера на обман! Случай с сараем был не первым, и комбат Шевченко, собрав батарейцев, предупредил:
– Сегодня после боя погибли два солдата. Один поднял аккордеон, другой – часы в серебряном корпусе с позолоченной цепочкой. Так что не прельщайтесь на оставленное немцами, даже если это соблазнительные или дорогие вещи.
После этого случая мы взяли за правило строго предупреждать всех новичков, прибывающих на пополнение, об опасности «обманок», а зачастую, если хватало времени, ставили указки с надписью: «Мины!»
Между боями
Продолжая наступление, части корпуса освободили сотни населенных пунктов в Орловской, Брянской и Курской областях, и 19 августа сосредоточились в лесу в трех километрах юго-западнее населенного пункта Ивановское, где остановились надолго, готовясь к предстоящим боям.Первым делом хорошо врылись в землю и надежно замаскировались. Затем смогли немного привести себя в порядок. На второй день помылись в палаточной бане.
Помывка – это блаженство! Бои непрерывные месяц, второй – какая тут баня?! А ведь лето, жара! Ну, и вши тут как тут. У нас, самоходчиков и танкистов, это не так было распространено, как в пехоте, но иногда, нечасто, были такие случаи. Мы тогда меры принимали, свое белье сбрасывали и надевали трофейное. У немцев белье было французское, шелковое и ячеи в нем: вошь с наружной стороны находится, скатывается по шелку, цепляется за ячеи и через них кусает. Даже и сейчас противно вспоминать. Так что предпочитали мы свое белье.
При первой же остановке, если на несколько дней встаем, интенданты стараются баню делать. Чаще под помывку палатки оборудовали, но если какой-нибудь сарай найдется, то в него камней натаскают, сделают каменку, разожгут, воду согреют – хоть как-то, а людей помоют. И белье, слава богу, заменят. Белье выдавали наше, у них-то трофейного не было. Танкисты да самоходчики, по отношению к другим родам войск, как кум королю жили. А почему! Трофеи всегда есть! А что бедняга-солдат?! Обмотки, шинель, винтовка, каска, противогаз, сумка с боеприпасами – всё на себе, еле-еле идет! А у нас на заднем броневом листе между выхлопными трубами печка была металлическая, крепилась она на четырех болтах, была довольно объемна и имела дверцу, которая плотно закрывалась. Эту печку мы использовали как вещевой и продовольственный склад, не в башню же все потребное класть. Правда, печкой как складом пользовались только зимой, но зимой и вшей было меньше.
К вечеру помывочного дня в расположение полка прибыл командир корпуса генерал-лейтенант танковых войск Богданов со своим начштаба полковником Рудченко. С комбригом танковой бригады и нашим комполка они обошли все подразделения, детально интересуясь состоянием боевых машин и настроением экипажей. В войсках корпуса ходили легенды о храбрости генерала Богданова. Несколько раз он на своем танке ночью ходил в тыл к немцам – громил штабы, захватывал знамена, секретные документы. Легенды подтверждались рассказами офицеров, знающих генерала близко. Да и богатырская, много больше двух метров, фигура генерала, решительное выражение лица внушали уверенность в успехе под началом такого командира. Той ночью я был дежурным по полку и услышал в штабе, что генерал Богданов передает свою должность комкора полковнику Рудченко, а сам принимает командование 2-й танковой армией. Этой армией он командовал до конца войны, с ним она получила звание гвардейской, а сам генерал стал маршалом бронетанковых войск и дважды Героем Советского Союза. Мне посчастливилось еще раз, в середине пятидесятых, встретиться с этим талантливым военачальником в Москве, в стенах Военной академии бронетанковых войск, где я тогда учился, а маршал Богданов был начальником академии. Тогда я и узнал о его боевом пути.