Василий Седугин. Святополк Окаянный. Проклятый князь

Василий Седугин
Святополк Окаянный. Проклятый князь

I

   Весна 988 года выдалась ранней и дружной, а в мае прошли ливневые дожди, и степь преобразилась. К лету травы вымахали такие высокие, что рога самого большого вола были незаметны издали. По всему побережью Днепра наливались гроздья дикого винограда, самородных абрикосов и персиков, а сады и огороды бушевали буйной зеленью.
   Тринадцатилетний Святополк разбудил своего брата-погодка Ярослава утром пораньше:
   – Вставай. Солнце уже высоко!
   – Не хочу! – закутывался тот в одеяло.
   – Забыл? Сегодня пятница. С подольскими сражаемся!
   – Еще чуть-чуть посплю…
   – Экий засоня! Ночи ему мало…
   Наконец Ярослав поднялся. Они умылись, пошли завтракать. Были братья очень непохожими, и неудивительно: матери у них были разными. Святополк был рожден от скандинавки Олавы и унаследовал от нее нрав несдержанный, вспыльчивый, драчливый. Ярослав же, матерью которого была славянка Рогнеда, отличался спокойствием и некоторой застенчивостью. Рос он хилым и болезненным, был мал ростом, плечи имел узкие, а на бледном лице выделялись большие голубые глаза, которые смотрели на мир серьезно и вдумчиво.
   – Ты быстрее ешь, чего размечтался? – торопил брата Святополк. – Подольские городище захватят, туго нам придется!
   Киев за последние годы сильно вырос. В нагорной его части один за другим строились терема князей и бояр, здесь стоял великокняжеский дворец, отсюда шло управление огромной страной. Но одновременно набирало силу обширное предгородье, которое получило название Подола. Население здесь преимущественно было ремесленное и торговое. Так сложилось, что с самого начала между Нагорной частью и Подолом началось соперничество, а у мальчишек оно выражалось в частых кулачных боях, которые были перенесены в городище – древнее поселение, жители его из-за частых набегов печенегов вынуждены были перебраться в Киев, под защиту крепостных стен. В городище остался крепостной вал, разрушенные глинобитные мазанки да полусгнившие землянки – полное раздолье для забав.
   Когда толпа нагорных ребят приблизилась к городищу, там уже хозяйничал противник. С крепостного вала раздались залихватский свист и задорные крики:
   – Жирные засони!
   – Полезайте на вал, мы вас пощекочем!
   – Поубавим жирку!
   Нагорные – в ответ:
   – Берегитесь, галахи!
   – Сейчас все ребра пересчитаем!
   – Нос на затылок свернем!
   И тут же – с ходу, без подготовки – кинулись на вал. Лезли в запальчивости, азарте, зло. Святополк вскарабкался в числе первых, крепким ударом в грудь сбил с ног долговязого парнишку, однако на него тотчас налетели с двух сторон и скинули вниз. Но он вскочил, задыхаясь и дрожа от нетерпения, стал вновь взбираться по скользкой от растоптанной зелени крутизне…
   Сражение разгорелось не на шутку. Оно велось по давно принятым обеими сторонами правилам: нельзя бить лежачих, ниже пояса, не закладывать в кулак «заложку» – деревянный или металлический предмет; если таких ловили, то били сообща, обеими сторонами, свирепо и беспощадно, чтобы неповадно было другим. Бой должен быть честным, только на кулаках.
   Три раза кидались нагорные на вал и трижды были отбиты. Понурые возвращались назад. Обидно было слушать издевательские крики победителей. Оставалось успокаивать себя: «Ничего, мы тоже не раз вам кричали. И покричим. Все еще впереди…»
   Палило солнце, поэтому завернули в рощицу передохнуть. Расселись на траве, не глядя друг на друга. Долго молчали. Наконец кто-то промолвил:
   – Это уже в третий раз нас одолевают…
   – Драться стали хуже, – ответил Святополк.
   – Деремся так же.
   Святополк поглядел на спорящего с ним. Это был сын боярина по имени Всеволод, занудный малый, вечно всем недовольный.
   – Тогда в чем дело? – раздраженно спросил он его.
   – Командир у нас плохой…
   – Это я-то? – вскочил Святополк.
   – Ты-то!
   – А ну замолчи! А не то!..
   – Что – не то?
   – Навешаю, до дома не донесешь!
   – Навесил один такой…
   – Что, не смогу, что ли?
   – Ты бы на валу старался!
   – Я дрался не хуже вас всех!
   – Мало драться. Тебе надо уметь руководить боем!
   – А я руководил!
   – Да ты неспособен на это!
   – Это почему?
   – Потому что зачат гнусным, порочным образом – от двух отцов. Вот почему не можешь!
   Ни для кого не было секретом, что великий князь Владимир после смерти брата своего Ярополка женился на его жене. Поэтому в народе пошел слух, что невозможно определить, чей сын Святополк – Ярополка или Владимира. Взрослые об этом говорили тайком, у детей же все это выливалось наружу.
   Услышав такие слова, Святополк с остервенением бросился на обидчика и стал его терзать, в беспамятстве хрипя и брызгая слюной. Его кое-как оттащили. Он, сгорбившись, сел в сторонку и тяжело дышал, судорожно царапая пальцами траву.
   Все долго молчали, пораженные происшедшим.
   Наконец Всеволод проговорил упрямо:
   – И все-таки нашего предводителя надо переизбрать!
   – А кого поставим?
   – Да хоть кого…
   – Но он – князь!
   – У нас другой князь есть – Ярослав.
   – А что – верно. Давайте изберем Ярослава!
   – Да нет, что вы, – поднялся со своего места Ярослав. – Не надо ничего менять. Святополк храбрый боец. У него такая силища. Он вон как дрался! А я…
   – Тебе и не надо драться! – возразили ему. – Ты руководи!
   – Все равно неудобно…
   – Да ладно! Неудобно ему. Мы всем обществом просим тебя! – загомонили ребята.
   – Может, в другой раз как-то…
   – Чего там – в другой! Становись нашим вожаком – и дело с концом! – настаивала ватага.
   Ярослав долго молчал, что-то соображая. Все внимательно наблюдали за ним. Наконец он задумчиво спросил:
   – Как вы думаете, что сейчас делает противник?
   Никто не ожидал таких слов, поэтому недоуменно смотрели на него и молчали.
   – Что сейчас делают подольские? – вновь задал он вопрос.
   – Наверно… торжествуют, – ответил кто-то неуверенно.
   – Вот то-то. Мы тоже в таких случаях устраивали ликование в честь своей победы. А что, если воспользуемся их беспечностью и снова ударим? Ну-ка, Изяслав, – обратился он к бойкому и юркому парнишке, – погляди, выставили они караульных?
   Тот нырнул в кусты, скоро вернулся:
   – На валу – постовой!
   Ярослав озадаченно похмыкал, пожевал губами, наконец сказал:
   – Тогда вот что… Всегда мы нападали со стороны города. А что, если зайти с другой стороны, со стороны леса?
   – Но кругом леса. Незаметно не пробраться, – сказал кто-то…
   – Слева лощина! Может, по ней? – раздался голос.
   – Да какая это лощина? Так себе, по колено не будет, – заговорили другие.
   – Ползком! – распорядился Ярослав. – Проползем до того леса, а оттуда ударим!
   Так и сделали. Откуда только силы взялись! Будто и не было ожесточенной, изматывающей драки, будто не валились с ног от усталости. Пробрались среди высокой травы где на коленях, где на животе до леса, там отдохнули.
   – А сейчас выходим и бежим что есть силы к городищу, – приказал Ярослав. – Бежим молча и молча нападаем. Понятно я сказал?
   – Да-а-а, – с придыханием ответила ватага…
   Пригибаясь к земле, выбрались из леса и помчались к высившемуся в поле полуразрушенному валу, легко взбежали на него. Там, разбившись на кучки, веселились подольские. Нападавшие разом бросились на них, смяли и прогнали из городища. Те даже не успели сорганизоваться и оказать серьезного сопротивления. Победа была полной!
   Взволнованные, взбудораженные, собрались все вокруг Ярослава, любовно глядя на него, маленького, тщедушного, смущенного всеобщим вниманием. Всеволод положил ему на плечо ладонь, проговорил удовлетворенно:
   – Вот это предводитель! Самый мудрый среди нас! Правильно я сказал – мудрый у нас Ярослав? – спросил он присутствующих.
   – Верна-а-а! – ответила ликующая толпа.
   Пройдет время, и этим именем назовут великого князя Руси – Ярослава Мудрого.
   Ярослав оглядел соратников, среди них Святополка не было. Обиделся. Нельзя оставлять так, надо пойти и поговорить с ним.
   Святополка он нашел в лесу. Тот забился в кусты недалеко от той поляны, где они только что принимали решение о вторичном приступе. Сидел, скрючившись в три погибели.
   – Святополк, – медленно приближаясь к нему, проговорил Ярослав. – Ну чего ты не со всеми? Обиделся, что ли?
   Святополк дернул плечами и ничего не ответил, упрямо глядя в сторону.
   – Нельзя обижаться на товарищей, – продолжал говорить Ярослав просительным голосом. – Ты порадуйся за всех: городище мы все-таки взяли!
   – А ты-то, ты-то! – надрывным голосом произнес Святополк. – Ты мне брат и – такое!..
   – Что я сделал? – Голос у Ярослава упал; он знал, что брат его отличался злопамятным и мстительным характером, и ссориться с ним было нельзя. – Меня ребята избрали вожаком. Я сам, что ли, напросился?
   – Зато согласился! Видеть тебя не могу…
   – Ну полно, полно тебе. Как будто не знаешь: сегодня меня избрали, а завтра тебя. Сколько у нас уже побывало предводителями!
   – Не знаю! Ничего не знаю! Но тебе такого не прощу! И уходи отсюда! Не береди мне душу!
   И Ярослав увидел, как по лицу брата потекли крупные, злые слезы. Он отворачивался, судорожно глотал их, стараясь скрыть, но они текли и текли.
   – Зря ты так, – немного потоптавшись, растерянно сказал Ярослав. – Я ведь тебя люблю и не хочу ссориться.
   Святополк еще больше склонил голову, спина его мелко тряслась от с трудом сдерживаемых рыданий.

II

   Они вернулись в Киев. А город в эти дни напоминал растревоженный пчелиный рой. Все были взволнованы и потрясены известием о скором крещении язычников и принятии новой веры – христианской. Нельзя сказать, чтобы жители ничего не знали о новой религии. Христиан в столице было достаточно много, и общины их существовали издавна. Сама великая княгиня Ольга, бабушка князя Владимира, была христианкой. Но вряд ли кто ожидал, что людей заставят забыть старую веру и перейти к вере греческой.
   – Это как же так? – обратился к Святополку незнакомый ему мужичишка, видно желая с кем-то поговорить и поделиться своими мыслями. – Почему я должен отречься от веры своих отцов и дедов?
   Святополк тоже был привержен язычеству и ничего не понимал в происходящих событиях. Решение отца было неожиданным для его семьи, потому что не имел привычки Владимир долго рассуждать и пояснять, а придерживался правила: раз он принял решение, все должны его выполнять!
   – Я, дяденька, не знаю, – ответил он, растерянно глядя в его всполошенные глаза.
   – Как же ты не знаешь, коли княжичем прозываешься? Кто же тогда должен знать? – настаивал мужичишка.
   – Я еще маленький для этого. Пусть взрослые решают…
   – И то верно. Чего я пристал? Да переговорил я уже со всеми своими друзьями-товарищами, ничего они толком объяснить не могут…
   А рядом кто-то из бояр доказывал пожилому мужчине, по виду купцу:
   – Не мог так поступить князь Владимир! Подбил его кто-то, околдовал, с ума свел. Ведь совсем недавно был он ярым приверженцем языческой веры, строил капища, возводил идолов и Перуну, и Велесу, и Стрибогу, и Дажь-богу… Так что же с ним случилось?
   – Женщины на него влияют, женщины им стали руководить. Перво-наперво мать его Малуша, она еще в юности своей приняла христианство… И последняя жена, византийка Анна, тоже христианка…
   – Разве он не мужик, если баб слушает? – возмущался боярин.
   – Так устроен мир: бабы исподтишка действуют, но руководят нашим братом. Недаром говорят: муж – голова, а жена – шея, куда шея захочет, туда и голова повернется…
   – Что же это у нас за страна такая, что всем женщины вертят!
   – Не скажи. Я бывал в разных странах и везде указывали, что христианство поддерживали жены правителей, – говорил купец. – У польского короля Мечислава была жена-христианка по имени Домбровка. Она так сумела околдовать своего мужа, что он слушался ее во всем и тоже обратил свой народ в христианство. То же самое сделал венгерский король Гейза, его крещению способствовала полячка Адельгеида. Чего только не насмотришься на белом свете!
   – Ни при чем тут бабы, – солидно проговорил полный человек, помаргивая поросячьими ресницами. – Близко в свое время знавал я князя Владимира и вот что скажу. Владимир является носителем подлинной русской души, которой свойственно бросаться из одной крайности в другую и никогда не бывать посредине. Раньше он много бражничал, был блудником безмерным. Теперь он кинулся в другую сторону, стал смиренным и умоленным, решил всего себя отдать Господу Богу. И баб не приплетайте!
   В другом месте Святополк увидел группу спорящих людей. Один из них, высокий, длинношеий, кадыкастый, рыкал на всю улицу басистым голосом:
   – Сам ходил к варягу-христианину, когда жрецы постановили отдать его сына на заклание богам. Сам громил его дом. Помню, как кричал варяг, стоя на сенях: «Не боги это, а просто дерево, нынче есть, а завтра сгниет. Не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны человеческими руками из дерева. Бог же один. Не дам сына своего бесам!» И кликнули мы, и подсекли под ним сени, и так их убили. И не ведает никто, где их похоронили…
   – Помним… знаем… было такое, – раздавались голоса. – По прямому приказу князя Владимира и жрецов убили варяга… Победу над ятвягами праздновали…
   – Убить-то убили, а теперь что – я не прав, стало быть? Зазря убивали?
   – Выходит, так…
   – Братцы! – кричал неподалеку богато одетый человек. Стоял он на бочке, волосы растрепались, собравшаяся вокруг него толпа смотрела в его широко разъятый рот. – Спасать надо Русь! Всегда Русь была сильная своей старой верой! Погибнет наша страна, как есть погибнет!
   – С чего бы ей погибать? – раздался насмешливый голос из толпы. – Как стояла, так и будет стоять!
   – Поднимется племя на племя, народ на народ! – обернувшись в его сторону, тотчас стал отвечать крикун. – Вся Русь встанет за своих богов, каждый будет держать свою сторону!..
   Святополк шел дальше, а его неокрепшую душу все больше и больше охватывало смятение. Отец дома был грозным, молчаливым хозяином, его взгляда боялись все. Он никогда не объяснял своих поступков, видно считал, что его и так должны были понять. Поэтому за столом никогда не вел разговоров о смысле жизни, о своих сомнениях и колебаниях, какой веры придерживаться и в какую сторону склоняться. Он только объявлял о своих действиях, хотя тоже не всегда. Так, совершенно неожиданным было его решение сначала послать войска в помощь византийским императорам Василию и Константину против мятежника Фоки, а потом выступить против тех же императоров и осадить греческий город Херсонес в Крыму. Город был взят приступом, а из похода Владимир возвратился с новой своей женой, седьмой по счету – византийской принцессой Анной.
   Разговоры и волнения продолжались в городе изо дня в день, пока 31 июля 988 года, в четверг, Владимир не собрал вече. Стихли горожане, ожидая чего-то очень важного и значительного. И не ошиблись. Объявил всем великий князь:
   – Если не придет кто завтра на реку Почайну креститься – будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, – будет мне врагом.
   Потолковали между собой киевляне и ответили князю:
   – Если бы не было это хорошим, не приняли бы этого князь наш и бояре.
   Вечером того же дня собрал князь Владимир сыновей в своей горнице. Пришли Вышеслав, Изяслав, Святополк и Ярослав. Остальные дети в это время вместе со своими матерями княжили в других городах: Глеб в Муроме, Борис в Ростове, Святослав у древлян, Всеволод во Владимире Волынском, а Мстислав в Тмутаракани.
   – Собрал я вас, дети любезные, по важному и неотложному делу, – начал Владимир, рассевшись в кресле. Его могучая фигура была полна значительности и силы, а суровый и пронзительный взгляд притягивал к себе и сковывал волю. – Завтра народ киевский, а вслед за ним и вся Русь будет крещена прибывшими из Византии клириками. Я уже принял крещение в загородном доме в Василькове. Завтра вы должны показать всем пример и первыми войти в воды реки Почайны.
   Он оглядел всех пристальным взглядом и, не увидя противоречия своим словам, продолжал:
   – Не говорил я с вами о причинах перехода к новой вере, надеясь, что вы сами поймете его необходимость. Но вот передали мне, что некоторые из вас находятся в смущении и допускают колебания. Поэтому считаю долгом своим объяснить основные причины, побудившие меня принять такое решение. Не видел я апостола, который бы, придя в землю нашу, своею нищетою и наготою, гладом и жаждою преклонил бы наше сердце к смирению. Руководствуясь только своим добрым смыслом и острым умом, постигнул я, что Един есть Бог, Творец невидимого и видимого, небесного и земного и что послал Он в мир для спасения Своего Возлюбленного Сына. И с сими помыслами вступил я в святую купель. Таким образом, что другим кажется безумием, то было для меня силою Божией…
   Владимир немного помолчал, потом продолжал:
   – Руководствовался я также государственными соображениями. Страна наша многоплеменная. Живут в ней и племена полян, древлян, вятичей, кривичей, словен, дреговичей, родимичей, северян, уличей, тиверцев, волонян, полочан. И у каждого племени – свой главный бог. У одних – Перун, у других – Стрибог, у некоторых – Род, а у кого-то – Дажьбог. Это разъединяет Русь. Никогда не быть ей единым государством при язычестве. Но тогда нас просто сомнут более сильные соседи, коли мы не достигнем единства. А христианская вера объединит нас и сделает единым народом!
   Снова замолчал великий князь, как видно, проникая в глубину своих мыслей. Наконец взгляд его просветлел, он стал говорить:
   – Русь стала великой державой, она выходит на широкий международный простор. Ей надо крепить дружеские связи с другими могучими державами – Византией, Болгарией, Венгрией, Польшей, Францией, Швецией. Все они – христианские страны и не хотят устанавливать с нами добрых отношений, потому что мы – язычники.
   С большим почтением внимали отцу сыновья, стараясь вникнуть в каждое его слово. Он между тем поучал:
   – Все вы будете князьями в своих княжествах, а старший сын, Вышеслав, станет великим князем в Киеве. И должны вы помнить одну истину. Гордыня обуяла жрецов языческой веры. Они не боятся могучих земных владык, они считают себя выше их. А это опасно, потому что могут повести за собой темные массы. Христианская же церковь говорит обратное. Она несет богоустановление власти. Она убеждает народ, что каждая власть идет от Бога. В поучении Луки Жидяты говорится: «Бога бойтесь, а князя чтите». Вот, сыновья мои, я изложил те основания, из которых исходил в своем решении принять христианство на Руси, и надеюсь, что вы дружно последуете за мной.
   Сказав это, Владимир хотел уже уходить, уверенный, что убедил сыновей своих, как вдруг Святополк проговорил, чуть заикаясь от страха и волнения:
   – Не стану я принимать греческую веру.
   Тотчас брови у великого князя насупились, он спросил грозно:
   – Почему?
   – Не в силах отступить я от веры отцов и дедов.
   – Хорошо ли ты подумал, сказав мне это?
   – Долго размышлял, отец, но не мог переломить себя.
   – Подумай еще, ибо последствия для тебя будут весьма неутешительными.
   Владимир в упор смотрел на своего сына, но тот не моргнул и не отвел своего взгляда. Тогда он тяжело поднялся и вышел из горницы.
   Братья окружили Святополка, смотрели на него с удивлением, будто впервые увидели. Наконец Ярослав произнес:
   – Как же ты осмелился перечить отцу?
   Святополк нервно дернулся, ответил заносчиво:
   – А я не такой как вы, блюдолизы!
   Вперед выступил Вышеслав, проговорил обидчивым голосом:
   – Мы не унижались и не угождали, но вели себя как достойные великого князя сыновья. Мы первыми должны поддерживать своего отца!
   – А я останусь верным своим прежним убеждениям.
   – И какие они? Кому верить? Только у русов три главных бога, а у варягов его зовут Одином, у германцев – Тором, у других народов еще другие главные и второстепенные боги. Как ты это себе представляешь? Как может такое быть?
   – Как будто ты не знаешь! – спокойно возразил Святополк. – Заведование всей Вселенной разделено между всеми группами божеств. Сколько народов, столько объединений божеств. У каждой группы божеств свой собственный удел, где они правят. Когда мы воюем против других народов, то боги наши воюют против их богов; если они побеждают, то и мы побеждаем. Поэтому мы и приносим им жертвы, чтобы они были милостивы и с усердием защищали нас.
   – А мы верим в единого Бога и завтра вместе с киевлянами пойдем креститься! – твердо заявил старший брат.
   – Ваше право, – буркнул в ответ Святополк. – А я был язычником и умру язычником. Веры своих дедов и отцов я не предам!

III

   Утро 1 августа выдалось тихим, солнечным. На небе ни облачка. Словно природа приветствовала этот благостный день.
   Народ спозаранку потянулся к Почайне, где располагалось главное капище города, недавно возведенное князем Владимиром. Посредине круглого насыпного холма виднелся высоченный деревянный идол Перуна с серебряной головой и золотыми усами. Возле нее уже стояла княжеская дружина во главе с князем Добрыней, здоровенным, с тугим брюшком и насмешливо-покровительственной улыбкой на широком лице.
   Когда жителей собралось достаточно много, он приказал:
   – Начинайте!
   Длинновязый дружинник схватил веревку, сделал на конце петлю и ловко набросил ее на шею Перуна. Тотчас за веревку ухватились дружинники и стали валить статую. Она сначала не поддавалась, но потом закачалась и наконец рухнула. Толпа взвыла, закричала, заохала, запричитала. Дружинники же, не обращая внимания, подогнали лошадей, привязали к их хвостам идола. Засвистели в воздухе плети, кони дружно взяли с места, и Перуна поволокли с горы по Боричеву взвозу к Ручью и далее к Днепру. Двенадцать воинов все это время колотили его палками, показывая всем, что не обладает никакой силой недавно так почитаемый главный бог. Следом кинулась толпа, плача и выкрикивая:
   – Увы нам!
   – Прогоняют нашего бога!
   – Здесь было его жилище, но больше не царствовать ему!
   Святополк бежал вместе со всеми и сердце его обливалось кровью. Так унижен его кумир, кому он поклонялся и остался верен в душе! Как же так можно? Почему небо не обрушится и не повергнет в прах осквернителей святыни?..
   Истукана притащили к Днепру и скинули в воду. Он поплыл, все более и более удаляясь. По берегу за ним пошло несколько воинов, чтобы отпихивать его, если он где-нибудь пристанет.
   Люди вернулись на Почайну. Там их ждали священники, прибывшие из Византии, но больше из Болгарии, потому что обе страны объединял единый язык – славянский. Святополк думал, что после плача и стенаний никто не захочет креститься, но народ дружно пошел в воду, говоря:
   – Если Перун-громовержец не сумел защитить себя, то разве сможет он защитить нас?..
   «И сошлось там людей без числа, – пишет великий летописец Нестор в «Повести временных лет». – Вошли в воду и стояли там одни по шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили; попы же, стоя, совершали молитвы. И была видна радость на небе и на земле по поводу столько спасаемых душ».
   Растерянным возвращался Святополк домой. И в этот и в последующие дни чувствовал он в себе какое-то отупение, отрешенность, в которой уже не было ни скорби, ни ужаса, а оставалось одно безнадежное отчаяние, осознание того, что былого не вернуть, а новое ему не по душе. Он иногда выходил из дворца, бродил бесцельно. Улицы были или пусты, или полупусты. Ему казалось, что город не живет, а сидит по домам и чувствует себя завоеванным каким-то особым народом. Необыкновенно короткими казались киевские улочки, необыкновенно близкими крепостные стены, замыкающие их, а Днепр виделся узким, плоским, как на ладони.
   Иногда выходило несколько человек с идолами богов в руках, пели старинные псалмы, очень трогательно и задушевно. На них смотрели, сочувствовали, некоторые плакали, но не присоединялись.
   Через неделю после крещения по ночам край черного неба стал обагряться заревом дальних пожаров. Люди тихо перешептывались между собой, что это язычники по наущению жрецов жгут дома священников, а также тех, кто перешел в христианство. Тревожной, неспокойной, смятенной жизнью жил тогда Киев.
   Переменилась жизнь и в великокняжеском дворце. Теперь он стал открытым для всех. Видя людей христианами, Владимир душою и телом радовался перемене и праздновал по случаю и без случаев. Пиры устраивались каждую неделю, было тут множество мяса от скота и зверья, было много всего. Владимир велел всякому нищему и убогому приходить на княжий двор, брать кушанье и питье, и деньги из казны. Но этого ему было мало. Поскольку дряхлые и больные не могли доходить до княжьего двора, то на телегах развозили еду и питье по Киеву для больных и нищих. В господские праздники Владимир ставил три тризны: одну – духовенству, вторую – себе и боярам, а третью – нищим.
   В передних углах горниц и светлиц дворца были поставлены иконы, на них молились. Только Святополк по-прежнему избегал их, а когда Вышеслав упрекнул его в этом, ответил:
   – Из дерева ли идол, или икона – одна ровня.
   К Ярославу он чуть потеплел, но все же держался в сторонке от него, показывая, что тот был неправ и должен перед ним покаяться. Но и брат был упрям и на поклонение не шел.