Страница:
– Ты живешь сегодняшним днем, текущими заботами. Ты такой, и ничего с этим не поделаешь. Поэтому я решил поставить во главе войска Мономаха.
Олег опустил голову. Он не скрывал, что огорчен решением отца, но, подумав, нашел в себе силы сказать:
– Пусть будет так. Наверно, ты прав, отец. Я обещаю, что буду неукоснительно выполнять все приказы и распоряжения моего двоюродного брата.
Сказав это, Олег встал и удалился. Глядя ему вслед, Святослав проговорил:
– Самолюбив! Но, наверно, каждый на его месте был бы недоволен. Ничего, перемелется – мука будет. Главное, чтобы дело не пострадало. Поэтому своего решения я не изменю.
Они просидели долго, обсуждая, каких князей необходимо привлечь к походу, каков будет обоз, что брать из продовольствия и снаряжения.
Когда Мономах сказал Гите о предстоящем походе, по ее лицу пробежала тень. Задумавшись, она произнесла:
– Я опасаюсь походов. Боюсь с тех пор, когда отец допустил ошибку перед битвой под Гастингсом. Только что он выиграл сражение. Разгромил норвежского конунга Гарольда Смелого. Это случилось на севере страны. И тут пришло известие о высадке норманнов на юге. Высадились большие силы, вел их Вильгельм Рыжебородый. Отец двинулся навстречу ему. Войску пришлось идти через всю страну. Отец измотал его длинным переходом. А потом бросил в бой, не дав отдохнуть. Англы были разгромлены, а мой отец погиб. Бароны потом говорили, надо было остановиться хоть на сутки. Ведь битва склонялась в нашу сторону. Но не хватило сил на последний натиск. Самый последний, решающий. Потому что воины не отдохнули, не набрались сил перед сражением. Постарайся, супруг, не повторить этой ошибки в своих походах!
Мономах уже знал, что после победы под Гастингсом Вильгельм Рыжебородый захватил Лондон и установил норманнское господство над всей Англией. Королевская семья бежала на один из островов, оттуда переправилась во Фландрию, затем в Данию, ко двору короля Свена, который находился в состоянии войны с норманнами. С его помощью братья Гиты пытались собрать войско и отвоевать отцовские владения, но потерпели неудачу. Гита с родственниками влачила жалкое существование на скупые подачки датской королевской семьи…
Когда Мономах впервые услышал рассказ о прежней жизни Гиты, он не почувствовал к ней большого сострадания. Умом он, конечно, понимал, что ей пришлось многое пережить, но сердце оставалось глухим к ее бедам. Что поделаешь, судьба всех правителей такова: сегодня ты у власти, а завтра могут выкинуть на обочину; на Руси во время феодальных смут он немало повидал такого… Только подумал огорченно: «И стоило отцу свататься к изгнанной из страны принцессе! Неужели не мог найти подходящую пару из правящего дома?»
Они сидели за столом, завтракали. Слуги бесшумно меняли блюда, наливали напитки. Владимир был несколько удивлен: жена впервые проявила к нему участие. До этого она вела себя сдержанно и замкнуто, видно, была занята своими переживаниями. Ее слова он выслушал внимательно, ответил вежливо, но прохладно:
– Я буду осторожен в походе.
Некоторое время ели молча. Потом Гита наклонилась к нему и прошептала на ухо:
– Владимир, я что-то хочу сообщить тебе важное…
Он отложил ложку, взглянул на нее и увидел сияющие глаза и загадочное выражение лица. Спросил сухо:
– Что случилось?
Она будто поперхнулась и наклонилась над чашкой. Ответила отстраненно:
– Об этом потом.
Он пожал плечами. Завтрак закончили в молчании.
Вся зима 1076 года прошла в сборах к походу. Как-то к Мономаху подошла мачеха, сказала с улыбкой:
– Ничего не замечаешь за своей супругой?
Он непонимающе взглянул на нее.
– Беременна она. Какими же вы, мужики, слепыми бываете!
Это известие не обрадовало и не огорчило его. Он только спросил:
– А что мне делать? Как поступать?
– А так, как и прежде, – игриво засмеялась мачеха, почти ровня его жене. – Но не мешало бы сделать какой-нибудь подарок Гите.
Он вспомнил разговор за столом, когда Гита хотела что-то сказать ему важное, а потом раздумала, и только теперь понял, что она намеревалась сообщить ему о своей беременности. Не понял он ее тогда… Ну не понял и не понял, теперь стало ясно. Что от этого изменилось? – как-то равнодушно думалось ему.
Он сходил на рынок, у новгородского торговца выбрал понравившиеся серьги, преподнес Гите. Она взглянула ему в глаза, губы тронула едва заметная улыбка:
– Спасибо…
А потом спросила:
– Кого бы ты хотел – мальчика или девочку?
Он подумал, ответил:
– Мужчины всегда хотят мальчиков. Но я молю Бога, чтобы ты благополучно разрешилась от бремени.
И, помедлив, спросил участливо:
– Как себя чувствуешь? Ничего не болит?
Она благодарно улыбнулась ему:
– Спасибо. Я здорова.
В апреле, как установились дороги, к Владимиру-Волынскому подошла дружина великого князя Святослава во главе с тысяцким Ратибором. Следом за ней явился Олег с ростово-суздальской ратью, Всеволод прислал переяславскую дружину, Мономах подготовил местные силы. Большое войско, обремененное обозом, двинулось в западном направлении.
– Ты хоть напоследок виделся со своей любимой? – подскакав к Мономаху, спросил Олег.
– Конечно. С женой – и не проститься?
– Я не про жену говорю. К Белославе перед дорогой завернул?
– Как можно? Я женатый человек.
– У вас такая любовь, за версту видно. Я бы не утерпел!
– Нехорошо это. Недостойно князя. И вообще женатого человека.
– А, вечно ты проповеди и поучения читаешь, – разочарованно протянул Олег. – Скучный ты человек, Мономах!
Олег поскакал дальше, а Владимир погрузился в думы. Брат разбередил старую рану. Как тяжело было в первые недели и месяцы после расставания с Белославой! Как рвался к ней, чтобы хоть издали увидеть ее, проводить взглядом… Но находил в себе силы, наступал на свою тоску и, наконец, переломил себя. В последнее время стал вроде забывать ее. И вот так некстати Олег напомнил…
Поход проходил спокойно. У Калиша соединились с польским войском. Король Болеслав пригласил русских князей в свой шатер. Шатер был из желтого шелка, внутри наполнен мягким солнечным светом. Посредине стоял походный столик со складными стульчиками. Королю было за пятьдесят, но он сидел молодецки подбоченившись, изредка трогая лихо закрученные усы.
– Проше паны! Угощайтесь без стеснения. Чувствуйте себя как дома!
Рядом с ним располагалась королева Ядвига, дама лет двадцати. Увидев ее, Олег сразу стал задумчивым, движения его сделались медленными, а глаза томными, глубокими. Никто этого не заметил. Зато королева стала украдкой кидать на него любопытные взгляды.
– Я рад видеть русских князей на своей земле, – говорил Болеслав, любезно и в то же время свысока поглядывая на гостей. – Польские короли всегда ценили близкие связи с соседней Русью. Моя мать русская, а тетя отдана замуж за русского князя, сына Ярослава Мудрого. Я тоже со своей стороны много сил и старания прилагаю для укрепления дружеских отношений. И наш совместный поход против общего врага, чешского пособника Германской империи, еще одно подтверждение тому.
«Однако ты не побрезговал воспользоваться феодальной усобицей на Руси, чтобы отхватить у нас Червенские земли, – подумал про себя Мономах, внимательно слушая короля. – И если бы я не вышиб твои войска из наших волостей, ты до сих пор считал бы их захват за проявление братских чувств к нашей стране».
Но вслух сказал:
– Мы высоко ценим дружбу великого польского государства и готовы всячески поддерживать ее.
Затем перешли к текущим заботам. Король поинтересовался, достаточно ли взяли с собой продовольственных запасов русы, не нужна ли какая помощь. Мономах ответил, что спокоен за пропитание воинов, а если возникнет нужда, то везет с собой казну, за счет которой будет куплено все нужное в пути. Вопрос был важным, королю не хотелось стычек населения с русскими воинами, а Мономаху не нужна была вражда поляков.
Много внимания было уделено порядку следования войск, их взаимодействию в пути, устанавливались способы связи между подразделениями. Потом приступили к трапезе, которая затянулась допоздна. Король, разгоряченный хмельным, расчувствовался настолько, что проводил русских князей за пределы шатра. Олег шел последним и, когда Болеслав скрылся за пологом, повернулся к королеве и горячо прошептал:
– Пани, я без ума от твоей красоты!
Она вспыхнула и наградила его жарким, влюбленным взглядом. Он выскочил наружу, не чувствуя под собой ног.
Наутро началось движение войск. Стояли хорошие летние денечки. Дорога проходила через пашни и луга, разбросанные по отрогам Карпат. Олег скакал вдоль дороги, обгоняя колонну войск. Увидел красивый разброс цветов, слез с коня, набрал охапку и поскакал дальше. Он знал, что впереди следует королева. А вот и ее возок, окруженный телохранителями. Олег привстал на стременах, вглядываясь в группу конников, у него хищно изогнулись лепестки носа, в глазах появился холодный блеск. Выждав момент, он толкнул каблуками сапог коня, подскочил к возку, умудрился между телохранителями найти небольшой промежуток, пронырнул в него и оказался возле королевы. Она изумленно смотрела на него. Не теряя времени, Олег подал ей букет и, гикнув, вырвался из окружения стражников и умчался вдаль. Это произошло столь стремительно, что никто не успел что-либо понять, только Ядвига, прижав цветы к груди, растроганно смотрела вслед русскому князю…
Войска подошли к Одре, началась переправа. Первыми тронулись всадники. Молча, не сходя с коней, сотни вошли в воду, и река запестрела разноцветными плащами. Следом с телегами, камнестрелами, камнями для метания поплыли сколоченные на берегу плоты; слышались голоса начальников, командовавших воинами, те изо всех сил налегали на большие весла, чтобы течение не снесло их далеко от места переправы. Между ними быстро двигались лодчонки, нанятые у местного населения.
– Впервые вижу такую силу, – говорил Олег, радостно блестя глазами. – У меня сердце ликует при виде такой картины. Так бы и перелетел на ту сторону!
– Переправляйся, раз не терпится, – с улыбкой отвечал Мономах. – Наладишь движение подразделений по Чешскому лесу. Кинь во все стороны разъезды, как бы противник не устроил засады.
Олега только и видели.
Мономах отплыл с последним плотом.
Сумрак Чешского леса не смутил русские войска. Леса были привычны, большинство воинов выросли в них. Появись противник в чаще, тотчас бы изготовились для встречного боя. Но, видно, не по нутру было закованным в железо рыцарям сражаться среди деревьев; им подавай широкое поле, где можно развернуться широким строем и ударить плотными рядами.
И точно: только миновали леса, как увидели чешские и германские войска. Мономах подскакал к польскому королю, стал говорить возбужденно:
– Надо побыстрее развернуть силы. Пока наши войска выбираются из леса, чехи с немцами имеют прекрасную возможность разбить нас по частям. Опасный момент наступил, надо во что бы то ни стало остановить противника, если он попытается напасть на нас.
– Мои войска идут первыми, – отвечал Болеслав. – Я приказал занять позицию в центре, чтобы прикрыть дорогу. За моей спиной ваши полки спокойно выйдут из леса и займут правое и левое крыло от меня.
Мономаху понравилось распоряжение короля. «Точность расчета, правильное решение, – подумал он про себя. – С таким союзником можно спокойно идти в бой».
Олегу Мономах поручил левое крыло, передав в его подчинение ростово-суздальскую рать и дружину великого князя; под свою руку он взял своих воинов и переяславские полки.
Противник все же не утерпел и ударил во время развертывания союзных войск. Тяжелая рыцарская конница выставила копья, тронулась с места и, набирая ход, грузно поскакала на поляков. Прогнулась, застонала под тысячами копыт покрытая зеленой травой земля. Навстречу им вылетели тучи стрел, кое-где вызвав замешательство и нарушение порядка; однако основная масса продолжала неумолимо приближаться к плотному строю поляков; те выставили вперед длинные пики, приняв на них передовые ряды рыцарей. Оба строя сомкнулись, и воздух огласился грохотом железа, криками людей и ржанием коней; началось страшное, беспощадное избиение одной группы людей другой.
Поляки под напором закованных в железо воинов стали медленно пятиться. Но тут Мономах бросил своих дружинников во фланг рыцарей. Не успевшие перестроиться в боевую линию конники тем не менее дружно напали и внесли сумятицу в ряды неприятеля. Его натиск на королевские войска ослаб, поляки выстояли. Но в это время против Мономаха двинулись пешие войска, ему пришлось срочно отводить своих дружинников на исходные позиции и готовить к отражению нового нападения чехов. Дружина его выполнила свою первую задачу: общая линия союзных войск была восстановлена.
Противник подтягивал силы, но уже выходили из леса и становились в ряды переяславские дружинники. Мономах с замиранием сердца следил за их действиями: успеют ли они занять свои места? Хватит ли у них сил, не отдохнув, отразить удар неприятеля?.. Тут он вспомнил рассказ Гиты, как ее отец бросил в сражение усталых воинов. История повторялась, и он ничего не мог поделать.
Переяславцы кое-как поравняли ряды и тут же вступили в бой. Первый натиск был отражен, началось изнурительное сражение. Мономах приказал боярину Драгомиру останавливать задержавшихся воинов в лесу и ждать его приказа; нельзя вступать в сражение, не имея запасного полка.
Бой разгорался. Бойцы гибли, их заменяли новые. Мономах носился вдоль бьющихся рядов, подбадривал воинов, кидался в схватку там, где слабели, прогибались ратники, своим примером вел их вперед. Вся линия боя напряглась, как натянутая тетива; казалось, еще одно усилие, еще один удар мечей – и кто-то не выдержит, побежит. Но время шло, противники стояли насмерть.
Мономах подскочил к королю, выкрикнул вгорячах:
– Не чувствуешь ослабления натиска чехов? Может, помочь запасным полком и совместно опрокинем центр неприятеля?
Болеслав посмотрел на обрызганное кровью лицо русского князя, его обнаженный меч, прищурил зоркие глаза, ответил не спеша:
– Мне кажется, Олег удачно перебросил часть своих сил в сторону леса и теснит врагов. Неплохо бы тебе, князь, ударить свежими силами по краю обороны. Тогда мы создадим угрозу окружения, и чехи не выдержат!
– Твои войска выстоят? Не отступят?
– Моим шляхте и холопам зазорно бежать перед презренными чехами! – с неожиданным пафосом проговорил король.
«Поляк всегда остается поляком, – направляясь к лесу, думал Мономах. – Высокомерие у них на первом месте!» Он подскакал к запасному полку, крикнул:
– Братцы! Пришел и наш черед! Ударим во всю силу по ворогу!
Тут же развернул коня и вырвался на простор. Он вел конницу, направляя ее на самый край чешско-германского войска. На ходу увидел: противник заметил его бросок и кинул запасные силы. Бой разгорелся с еще большим ожесточением.
Мономах сражался в первых рядах, подбадривая соотечественников. Тяжелый меч его работал безостановочно, прокладывая дорогу. С боков его прикрывали телохранители, оберегая от случайных ударов. На какое-то время они прорвались вперед и заградили его от противника. Мономах привстал на стременах, оглянулся. Поляки мужественно держались в центре, а вот Олег со своими воинами теснил неприятеля; в разношерстной волнующейся массе метался, словно подхваченный вихрем, его белый плащ; Олег сражался в самой гуще войск. «Храбрый, чертяка!» – с восхищением подумал Мономах, кидаясь в схватку.
Успех Олега воодушевил воинов-союзников, они тоже стали постепенно, но неуклонно продвигаться вперед. Вскоре Олег стал нависать над вражеским центром; противник дрогнул и стал отступать по всей линии битвы, а потом побежал в сторону своего обоза. Там, загородившись повозками, несколько тысяч чехов и немцев пытались обороняться, но вал за валом, как потоп, обрушивалась на них конница, лезли на повозки пешцы, сокрушали, ломили, топили в крови любые попытки сопротивления. Защитники обоза рассыпались и побежали по полю. Рыцари сбрасывали с себя латы, срывали с коней тяжелую броню и стремились скрыться в зарослях близлежащего леса. Однако немногим удалось достичь его, поле и луг перед ним были устланы трупами разгромленного противника.
После небольшого отдыха войско двинулось в глубь Чехии. Маленькие крепости сдавались без боя. Отказался отворить ворота только Хлумец – крупный город, окруженный каменной стеной. На коротком совещании Болеслав и Мономах решили взять его без подготовки, с ходу. Однако горожане обрушили на головы наступавших весь набор запасенных средств – от стрел и дротиков до горячей смолы и кипятка. Приступ захлебнулся.
Тогда начались основательные приготовления. В лесу был выбран толстый кряжистый дуб. Его срубили, заострили, а потом обили листами железа и поставили на колеса. Получился мощный таран. Его подвезли к воротам и стали бить в них, упорно, настойчиво и безостановочно. К стенам были подвезены камнеметы, с их помощью крушили зубцы, за которыми прятались защитники. Сколачивались длинные лестницы. Работа кипела, надо было торопиться, могли подойти дополнительные войска германского императора, союзника чехов.
Олег иногда выезжал к самим стенам, медленно следовал вдоль них, задумчиво осматривал мощные укрепления. Наконец обратился к Мономаху:
– А что, если взобраться с южной стороны? Подготовим два отряда, один из них возглавлю я. Ночи стоят темные, факелы освещают только верх стены. Бросим клич, желающие найдутся. Ну как, рискнем?
Мономах раздумывал недолго:
– Можно попробовать. Только на себя бери подготовку, а на стену лезть смысла нет. Без тебя обойдутся.
У Олега холодно блеснули глаза, он ничего не ответил и ускакал прочь.
Подготовка была закончена быстро. Во второй половине ночи охотники с лестницами на плечах двинулись к крепости и растворились в темноте. Мономах оглянулся. Только что рядом на коне сидел Олег, и будто сгинул. Неспокойная, неуемная душа, опять нашел себе какое-то дело.
Стояла тишина. Только на фоне темного неба виднелись фигурки часовых, расхаживавших по стене, тусклый свет от факелов освещал зубчатый верх. Внезапно там началась беготня, раздался шум, крики, звон оружия, тяжелое падение тел, треск ломаемого дерева, – то разбивались лестницы. У Мономаха холодом охватило сердце: замысел рушился в самом начале, видно, противник зорко следил за подступами к крепости.
Однако под этот шум другой отряд, во главе которого встал Олег (сбежал-таки от Мономаха!), сумел незаметно взобраться на площадку, заколоть стражников и протрубить в рог. Тотчас Мономах к этому месту кинул наготове стоявшую тысячу воинов. Не успели чехи опомниться, как русы оказались наверху, растеклись по стене, а потом ворвались в город. До обеда шли ожесточенные сражения на улицах, пока чехи не выбросили белый флаг. Вооруженные схватки закончились, начался повальный грабеж.
На другой день в помещении городского магистрата Болеслав и Мономах давали пир. Здесь были воеводы и тысяцкие, князья и гетманы. Сначала пили за победу, потом за здоровье короля Болеслава и князя Мономаха, за войско польское и русское. А потом встал король и сказал:
– Я поднимаю бокал за князя, славного воина Олега Святославича, благодаря находчивости и безрассудной смелости которого нам так быстро удалось взять эту крепость. Многие ему лета!
И тут все стали дружно хвалить Олега. А он сидел прямой, устремив взгляд куда-то поверх голов, щеки его зарделись, на губах играла едва заметная улыбка. Он мельком взглянул на королеву Ядвигу. Она с восторгом смотрела на него.
Королю захотелось поохотиться, Мономах поддержал его, и с большой свитой они отправились в близлежащие леса. Олег был оставлен в городе, принимал выборных от купцов и ремесленников, разбирал жалобы и заявления.
И тут к нему подошла пожилая женщина, закутанная в платок, сказала, наклонившись к его уху:
– Князь, тебя ждет моя госпожа в одном доме. Дом недалеко, я провожу.
– Кто такая? – встрепенулся Олег.
– Ее имя я не могу назвать, но ты должен догадаться сам.
И Олег понял, о ком идет речь. Здесь могла быть только одна дама, которая хотела увидеть его.
Неизвестная привела его к небольшому, красивому дому, отворила калитку и впустила во дворик. Приложив пальчик к губам, заставила ждать, а сама скрылась в помещении. Через короткое время выглянула, поманила к себе.
Олег вошел в комнату, освещенную слабым светом, лившимся из небольших окон, и увидел сидящую в кресле королеву Ядвигу. Она большими блестящими глазами смотрела на него. Он кинулся к ней в ноги, проговорил страстно, с надрывом:
– О пани! Я без ума от счастья снова лицезреть твое прекрасное, словно ослепительное солнце, обворожительное личико!
– Встань, князь, – сказала королева мягким грудным голосом. – Я тоже рада видеть тебя.
– Не смею, моя госпожа. Я твой раб и могу находиться только у ног твоих!
– От всего сердца идут твои слова, князь, или только от притворства?
– Верь, верь мне, богиня! С первого раза, как только увидел тебя, ты покорила меня своей красотой!
– Так сядь же рядом со мной. Я приказываю! – нарочито строго произнесла Ядвига, не сводя влюбленного взгляда с Олега.
Он покорился, примостился рядом с ней.
– Знаю, князь, что ты проявляешь чудеса храбрости на поле боя. Скажи мне, кому ты посвящаешь свои подвиги? Кто эта счастливая женщина, которая может гордиться своей властью над тобой?
– Ты, моя прекрасная избранница! Только ради тебя я кидался в самую пучину сражений!
– Неужто у тебя не было до этого возлюбленной?
– Нет! Никого я так не любил, как тебя. Ты у меня первая, пламенная любовь!
– Ах, князь, ты совсем околдовал меня и своей красотой, и своими словами! Я чувствую себя перед тобой слабой и беззащитной!
Так поворковали они еще некоторое время, потом королева стала прощаться. Олег спросил:
– Когда мы снова свидимся, ясновельможная пани?
– Моя служанка известит тебя, – ответила она, подарив на прощание ласковый, обнадеживающий взгляд.
Олег вернулся в купеческий дом, в котором поселился вместе с Мономахом. Тот только что прибыл с охоты, разоблачался возле вешалки. Олег схватил его в охапку и закружил по комнате, восторженно выкрикивая:
– Знал бы ты, с кем я был на свидании! Какая женщина влюбилась в меня!
– Задушил, совсем задушил, чертяка, – шутливо отбивался от него Владимир. – Не боишься в чужой стране доверяться женщине?
– Она меня любит! А любовь хоть в своей, хоть в чужой стране всегда остается любовью!
– Не скажи! Чехи только что отчаянно обороняли свой город. Из-за ненависти к захватчикам подошлют девицу, которая может и отравить, и еще что угодно сделать. Все-таки ты – князь!
– А она не чешка! Она – полячка!
– Стой, стой, какая полячка? Город же чешский.
– Ну и что? А она совсем другого рода-племени!
Мономах немного подумал, спросил серьезно:
– Уж не с польской ли королевой ты шашни завел?
– А хотя бы!
– Ты что, сдурел? С огнем шутишь!
У Олега холодно блеснули синие глаза, рот ощерился.
– А я люблю с огнем шутить! Чтобы искры из глаз летели!
– Искры искрами, но большие неприятности можем нажить из-за тебя, братец!
Олег весело отмахнулся:
– Небось!
На другой день к Олегу подошла служанка королевы, оглянувшись, пошептала:
– Госпожа ждет тебя, князь, в том же доме…
Олег не стал медлить, тотчас отправился на свидание. Все было как накануне, только Олег действовал уже более смело и напористо. После коротких слов приветствия он обнял Ядвигу за пояс, нежно прижал к себе, стал горячо шептать на ушко:
– Я всю ночь не мог уснуть, думая о тебе! Ты меня свела с ума! Для меня нет женщины прекрасней тебя, моя повелительница!
Королева повернула к нему пылающее лицо, невольно качнулась всем телом, и он стал целовать ее в горячие губы.
– Князь, князь, – шептала она, – с тобой я впервые узнала, что такое настоящая любовь! Мой муж, он такой старый, так с ним скучно и тошно! Я готова бежать с тобой хоть на край света!
Он говорил ей еще какие-то страстные слова, не слишком вникая в их смысл, она отвечала ему столь же пламенно и пылко.
Неожиданно в комнату вбежала служанка, проговорила испуганно:
– Идут охранники с королем! Что делать, королева?
Олег вихрем выскочил во двор. Там уже стояло человек пять вооруженных, преградили путь. Выкрикнув: «Вот я вам!» Олег кинулся на них, по пути раздавая кулаками кому по голове, кому по лицу…
Мономах сидел за столом и перекусывал, когда в комнату ворвался Олег. Глаза сполошные, весь взъерошенный, взбудораженный, проговорил срывающимся голосом:
– Король меня прихватил!
– Только этого не хватало! – в сердцах произнес Мономах. – Ты хоть на глаза ему не попадался?
– Видел он меня! Он в калитку входил, а я в сад сиганул!
Мономах задумался, потом проговорил озабоченно:
– Это хуже. Может и сюда заявиться, твоей выдачи потребовать.
– Как выдачи? Зачем я ему?
– Под суд отдаст. За прелюбодеяние. За такое преступление судят очень строго!
– Но никакого прелюбодеяния не было! Мы только целовались…
– Не все ли равно. Отрубят голову – и дело с концом!
– Шутишь? В «Русской правде» о прелюбодеянии не говорится ничего. Неужели поляки более жестоки?
Олег опустил голову. Он не скрывал, что огорчен решением отца, но, подумав, нашел в себе силы сказать:
– Пусть будет так. Наверно, ты прав, отец. Я обещаю, что буду неукоснительно выполнять все приказы и распоряжения моего двоюродного брата.
Сказав это, Олег встал и удалился. Глядя ему вслед, Святослав проговорил:
– Самолюбив! Но, наверно, каждый на его месте был бы недоволен. Ничего, перемелется – мука будет. Главное, чтобы дело не пострадало. Поэтому своего решения я не изменю.
Они просидели долго, обсуждая, каких князей необходимо привлечь к походу, каков будет обоз, что брать из продовольствия и снаряжения.
Когда Мономах сказал Гите о предстоящем походе, по ее лицу пробежала тень. Задумавшись, она произнесла:
– Я опасаюсь походов. Боюсь с тех пор, когда отец допустил ошибку перед битвой под Гастингсом. Только что он выиграл сражение. Разгромил норвежского конунга Гарольда Смелого. Это случилось на севере страны. И тут пришло известие о высадке норманнов на юге. Высадились большие силы, вел их Вильгельм Рыжебородый. Отец двинулся навстречу ему. Войску пришлось идти через всю страну. Отец измотал его длинным переходом. А потом бросил в бой, не дав отдохнуть. Англы были разгромлены, а мой отец погиб. Бароны потом говорили, надо было остановиться хоть на сутки. Ведь битва склонялась в нашу сторону. Но не хватило сил на последний натиск. Самый последний, решающий. Потому что воины не отдохнули, не набрались сил перед сражением. Постарайся, супруг, не повторить этой ошибки в своих походах!
Мономах уже знал, что после победы под Гастингсом Вильгельм Рыжебородый захватил Лондон и установил норманнское господство над всей Англией. Королевская семья бежала на один из островов, оттуда переправилась во Фландрию, затем в Данию, ко двору короля Свена, который находился в состоянии войны с норманнами. С его помощью братья Гиты пытались собрать войско и отвоевать отцовские владения, но потерпели неудачу. Гита с родственниками влачила жалкое существование на скупые подачки датской королевской семьи…
Когда Мономах впервые услышал рассказ о прежней жизни Гиты, он не почувствовал к ней большого сострадания. Умом он, конечно, понимал, что ей пришлось многое пережить, но сердце оставалось глухим к ее бедам. Что поделаешь, судьба всех правителей такова: сегодня ты у власти, а завтра могут выкинуть на обочину; на Руси во время феодальных смут он немало повидал такого… Только подумал огорченно: «И стоило отцу свататься к изгнанной из страны принцессе! Неужели не мог найти подходящую пару из правящего дома?»
Они сидели за столом, завтракали. Слуги бесшумно меняли блюда, наливали напитки. Владимир был несколько удивлен: жена впервые проявила к нему участие. До этого она вела себя сдержанно и замкнуто, видно, была занята своими переживаниями. Ее слова он выслушал внимательно, ответил вежливо, но прохладно:
– Я буду осторожен в походе.
Некоторое время ели молча. Потом Гита наклонилась к нему и прошептала на ухо:
– Владимир, я что-то хочу сообщить тебе важное…
Он отложил ложку, взглянул на нее и увидел сияющие глаза и загадочное выражение лица. Спросил сухо:
– Что случилось?
Она будто поперхнулась и наклонилась над чашкой. Ответила отстраненно:
– Об этом потом.
Он пожал плечами. Завтрак закончили в молчании.
Вся зима 1076 года прошла в сборах к походу. Как-то к Мономаху подошла мачеха, сказала с улыбкой:
– Ничего не замечаешь за своей супругой?
Он непонимающе взглянул на нее.
– Беременна она. Какими же вы, мужики, слепыми бываете!
Это известие не обрадовало и не огорчило его. Он только спросил:
– А что мне делать? Как поступать?
– А так, как и прежде, – игриво засмеялась мачеха, почти ровня его жене. – Но не мешало бы сделать какой-нибудь подарок Гите.
Он вспомнил разговор за столом, когда Гита хотела что-то сказать ему важное, а потом раздумала, и только теперь понял, что она намеревалась сообщить ему о своей беременности. Не понял он ее тогда… Ну не понял и не понял, теперь стало ясно. Что от этого изменилось? – как-то равнодушно думалось ему.
Он сходил на рынок, у новгородского торговца выбрал понравившиеся серьги, преподнес Гите. Она взглянула ему в глаза, губы тронула едва заметная улыбка:
– Спасибо…
А потом спросила:
– Кого бы ты хотел – мальчика или девочку?
Он подумал, ответил:
– Мужчины всегда хотят мальчиков. Но я молю Бога, чтобы ты благополучно разрешилась от бремени.
И, помедлив, спросил участливо:
– Как себя чувствуешь? Ничего не болит?
Она благодарно улыбнулась ему:
– Спасибо. Я здорова.
В апреле, как установились дороги, к Владимиру-Волынскому подошла дружина великого князя Святослава во главе с тысяцким Ратибором. Следом за ней явился Олег с ростово-суздальской ратью, Всеволод прислал переяславскую дружину, Мономах подготовил местные силы. Большое войско, обремененное обозом, двинулось в западном направлении.
– Ты хоть напоследок виделся со своей любимой? – подскакав к Мономаху, спросил Олег.
– Конечно. С женой – и не проститься?
– Я не про жену говорю. К Белославе перед дорогой завернул?
– Как можно? Я женатый человек.
– У вас такая любовь, за версту видно. Я бы не утерпел!
– Нехорошо это. Недостойно князя. И вообще женатого человека.
– А, вечно ты проповеди и поучения читаешь, – разочарованно протянул Олег. – Скучный ты человек, Мономах!
Олег поскакал дальше, а Владимир погрузился в думы. Брат разбередил старую рану. Как тяжело было в первые недели и месяцы после расставания с Белославой! Как рвался к ней, чтобы хоть издали увидеть ее, проводить взглядом… Но находил в себе силы, наступал на свою тоску и, наконец, переломил себя. В последнее время стал вроде забывать ее. И вот так некстати Олег напомнил…
Поход проходил спокойно. У Калиша соединились с польским войском. Король Болеслав пригласил русских князей в свой шатер. Шатер был из желтого шелка, внутри наполнен мягким солнечным светом. Посредине стоял походный столик со складными стульчиками. Королю было за пятьдесят, но он сидел молодецки подбоченившись, изредка трогая лихо закрученные усы.
– Проше паны! Угощайтесь без стеснения. Чувствуйте себя как дома!
Рядом с ним располагалась королева Ядвига, дама лет двадцати. Увидев ее, Олег сразу стал задумчивым, движения его сделались медленными, а глаза томными, глубокими. Никто этого не заметил. Зато королева стала украдкой кидать на него любопытные взгляды.
– Я рад видеть русских князей на своей земле, – говорил Болеслав, любезно и в то же время свысока поглядывая на гостей. – Польские короли всегда ценили близкие связи с соседней Русью. Моя мать русская, а тетя отдана замуж за русского князя, сына Ярослава Мудрого. Я тоже со своей стороны много сил и старания прилагаю для укрепления дружеских отношений. И наш совместный поход против общего врага, чешского пособника Германской империи, еще одно подтверждение тому.
«Однако ты не побрезговал воспользоваться феодальной усобицей на Руси, чтобы отхватить у нас Червенские земли, – подумал про себя Мономах, внимательно слушая короля. – И если бы я не вышиб твои войска из наших волостей, ты до сих пор считал бы их захват за проявление братских чувств к нашей стране».
Но вслух сказал:
– Мы высоко ценим дружбу великого польского государства и готовы всячески поддерживать ее.
Затем перешли к текущим заботам. Король поинтересовался, достаточно ли взяли с собой продовольственных запасов русы, не нужна ли какая помощь. Мономах ответил, что спокоен за пропитание воинов, а если возникнет нужда, то везет с собой казну, за счет которой будет куплено все нужное в пути. Вопрос был важным, королю не хотелось стычек населения с русскими воинами, а Мономаху не нужна была вражда поляков.
Много внимания было уделено порядку следования войск, их взаимодействию в пути, устанавливались способы связи между подразделениями. Потом приступили к трапезе, которая затянулась допоздна. Король, разгоряченный хмельным, расчувствовался настолько, что проводил русских князей за пределы шатра. Олег шел последним и, когда Болеслав скрылся за пологом, повернулся к королеве и горячо прошептал:
– Пани, я без ума от твоей красоты!
Она вспыхнула и наградила его жарким, влюбленным взглядом. Он выскочил наружу, не чувствуя под собой ног.
Наутро началось движение войск. Стояли хорошие летние денечки. Дорога проходила через пашни и луга, разбросанные по отрогам Карпат. Олег скакал вдоль дороги, обгоняя колонну войск. Увидел красивый разброс цветов, слез с коня, набрал охапку и поскакал дальше. Он знал, что впереди следует королева. А вот и ее возок, окруженный телохранителями. Олег привстал на стременах, вглядываясь в группу конников, у него хищно изогнулись лепестки носа, в глазах появился холодный блеск. Выждав момент, он толкнул каблуками сапог коня, подскочил к возку, умудрился между телохранителями найти небольшой промежуток, пронырнул в него и оказался возле королевы. Она изумленно смотрела на него. Не теряя времени, Олег подал ей букет и, гикнув, вырвался из окружения стражников и умчался вдаль. Это произошло столь стремительно, что никто не успел что-либо понять, только Ядвига, прижав цветы к груди, растроганно смотрела вслед русскому князю…
Войска подошли к Одре, началась переправа. Первыми тронулись всадники. Молча, не сходя с коней, сотни вошли в воду, и река запестрела разноцветными плащами. Следом с телегами, камнестрелами, камнями для метания поплыли сколоченные на берегу плоты; слышались голоса начальников, командовавших воинами, те изо всех сил налегали на большие весла, чтобы течение не снесло их далеко от места переправы. Между ними быстро двигались лодчонки, нанятые у местного населения.
– Впервые вижу такую силу, – говорил Олег, радостно блестя глазами. – У меня сердце ликует при виде такой картины. Так бы и перелетел на ту сторону!
– Переправляйся, раз не терпится, – с улыбкой отвечал Мономах. – Наладишь движение подразделений по Чешскому лесу. Кинь во все стороны разъезды, как бы противник не устроил засады.
Олега только и видели.
Мономах отплыл с последним плотом.
Сумрак Чешского леса не смутил русские войска. Леса были привычны, большинство воинов выросли в них. Появись противник в чаще, тотчас бы изготовились для встречного боя. Но, видно, не по нутру было закованным в железо рыцарям сражаться среди деревьев; им подавай широкое поле, где можно развернуться широким строем и ударить плотными рядами.
И точно: только миновали леса, как увидели чешские и германские войска. Мономах подскакал к польскому королю, стал говорить возбужденно:
– Надо побыстрее развернуть силы. Пока наши войска выбираются из леса, чехи с немцами имеют прекрасную возможность разбить нас по частям. Опасный момент наступил, надо во что бы то ни стало остановить противника, если он попытается напасть на нас.
– Мои войска идут первыми, – отвечал Болеслав. – Я приказал занять позицию в центре, чтобы прикрыть дорогу. За моей спиной ваши полки спокойно выйдут из леса и займут правое и левое крыло от меня.
Мономаху понравилось распоряжение короля. «Точность расчета, правильное решение, – подумал он про себя. – С таким союзником можно спокойно идти в бой».
Олегу Мономах поручил левое крыло, передав в его подчинение ростово-суздальскую рать и дружину великого князя; под свою руку он взял своих воинов и переяславские полки.
Противник все же не утерпел и ударил во время развертывания союзных войск. Тяжелая рыцарская конница выставила копья, тронулась с места и, набирая ход, грузно поскакала на поляков. Прогнулась, застонала под тысячами копыт покрытая зеленой травой земля. Навстречу им вылетели тучи стрел, кое-где вызвав замешательство и нарушение порядка; однако основная масса продолжала неумолимо приближаться к плотному строю поляков; те выставили вперед длинные пики, приняв на них передовые ряды рыцарей. Оба строя сомкнулись, и воздух огласился грохотом железа, криками людей и ржанием коней; началось страшное, беспощадное избиение одной группы людей другой.
Поляки под напором закованных в железо воинов стали медленно пятиться. Но тут Мономах бросил своих дружинников во фланг рыцарей. Не успевшие перестроиться в боевую линию конники тем не менее дружно напали и внесли сумятицу в ряды неприятеля. Его натиск на королевские войска ослаб, поляки выстояли. Но в это время против Мономаха двинулись пешие войска, ему пришлось срочно отводить своих дружинников на исходные позиции и готовить к отражению нового нападения чехов. Дружина его выполнила свою первую задачу: общая линия союзных войск была восстановлена.
Противник подтягивал силы, но уже выходили из леса и становились в ряды переяславские дружинники. Мономах с замиранием сердца следил за их действиями: успеют ли они занять свои места? Хватит ли у них сил, не отдохнув, отразить удар неприятеля?.. Тут он вспомнил рассказ Гиты, как ее отец бросил в сражение усталых воинов. История повторялась, и он ничего не мог поделать.
Переяславцы кое-как поравняли ряды и тут же вступили в бой. Первый натиск был отражен, началось изнурительное сражение. Мономах приказал боярину Драгомиру останавливать задержавшихся воинов в лесу и ждать его приказа; нельзя вступать в сражение, не имея запасного полка.
Бой разгорался. Бойцы гибли, их заменяли новые. Мономах носился вдоль бьющихся рядов, подбадривал воинов, кидался в схватку там, где слабели, прогибались ратники, своим примером вел их вперед. Вся линия боя напряглась, как натянутая тетива; казалось, еще одно усилие, еще один удар мечей – и кто-то не выдержит, побежит. Но время шло, противники стояли насмерть.
Мономах подскочил к королю, выкрикнул вгорячах:
– Не чувствуешь ослабления натиска чехов? Может, помочь запасным полком и совместно опрокинем центр неприятеля?
Болеслав посмотрел на обрызганное кровью лицо русского князя, его обнаженный меч, прищурил зоркие глаза, ответил не спеша:
– Мне кажется, Олег удачно перебросил часть своих сил в сторону леса и теснит врагов. Неплохо бы тебе, князь, ударить свежими силами по краю обороны. Тогда мы создадим угрозу окружения, и чехи не выдержат!
– Твои войска выстоят? Не отступят?
– Моим шляхте и холопам зазорно бежать перед презренными чехами! – с неожиданным пафосом проговорил король.
«Поляк всегда остается поляком, – направляясь к лесу, думал Мономах. – Высокомерие у них на первом месте!» Он подскакал к запасному полку, крикнул:
– Братцы! Пришел и наш черед! Ударим во всю силу по ворогу!
Тут же развернул коня и вырвался на простор. Он вел конницу, направляя ее на самый край чешско-германского войска. На ходу увидел: противник заметил его бросок и кинул запасные силы. Бой разгорелся с еще большим ожесточением.
Мономах сражался в первых рядах, подбадривая соотечественников. Тяжелый меч его работал безостановочно, прокладывая дорогу. С боков его прикрывали телохранители, оберегая от случайных ударов. На какое-то время они прорвались вперед и заградили его от противника. Мономах привстал на стременах, оглянулся. Поляки мужественно держались в центре, а вот Олег со своими воинами теснил неприятеля; в разношерстной волнующейся массе метался, словно подхваченный вихрем, его белый плащ; Олег сражался в самой гуще войск. «Храбрый, чертяка!» – с восхищением подумал Мономах, кидаясь в схватку.
Успех Олега воодушевил воинов-союзников, они тоже стали постепенно, но неуклонно продвигаться вперед. Вскоре Олег стал нависать над вражеским центром; противник дрогнул и стал отступать по всей линии битвы, а потом побежал в сторону своего обоза. Там, загородившись повозками, несколько тысяч чехов и немцев пытались обороняться, но вал за валом, как потоп, обрушивалась на них конница, лезли на повозки пешцы, сокрушали, ломили, топили в крови любые попытки сопротивления. Защитники обоза рассыпались и побежали по полю. Рыцари сбрасывали с себя латы, срывали с коней тяжелую броню и стремились скрыться в зарослях близлежащего леса. Однако немногим удалось достичь его, поле и луг перед ним были устланы трупами разгромленного противника.
После небольшого отдыха войско двинулось в глубь Чехии. Маленькие крепости сдавались без боя. Отказался отворить ворота только Хлумец – крупный город, окруженный каменной стеной. На коротком совещании Болеслав и Мономах решили взять его без подготовки, с ходу. Однако горожане обрушили на головы наступавших весь набор запасенных средств – от стрел и дротиков до горячей смолы и кипятка. Приступ захлебнулся.
Тогда начались основательные приготовления. В лесу был выбран толстый кряжистый дуб. Его срубили, заострили, а потом обили листами железа и поставили на колеса. Получился мощный таран. Его подвезли к воротам и стали бить в них, упорно, настойчиво и безостановочно. К стенам были подвезены камнеметы, с их помощью крушили зубцы, за которыми прятались защитники. Сколачивались длинные лестницы. Работа кипела, надо было торопиться, могли подойти дополнительные войска германского императора, союзника чехов.
Олег иногда выезжал к самим стенам, медленно следовал вдоль них, задумчиво осматривал мощные укрепления. Наконец обратился к Мономаху:
– А что, если взобраться с южной стороны? Подготовим два отряда, один из них возглавлю я. Ночи стоят темные, факелы освещают только верх стены. Бросим клич, желающие найдутся. Ну как, рискнем?
Мономах раздумывал недолго:
– Можно попробовать. Только на себя бери подготовку, а на стену лезть смысла нет. Без тебя обойдутся.
У Олега холодно блеснули глаза, он ничего не ответил и ускакал прочь.
Подготовка была закончена быстро. Во второй половине ночи охотники с лестницами на плечах двинулись к крепости и растворились в темноте. Мономах оглянулся. Только что рядом на коне сидел Олег, и будто сгинул. Неспокойная, неуемная душа, опять нашел себе какое-то дело.
Стояла тишина. Только на фоне темного неба виднелись фигурки часовых, расхаживавших по стене, тусклый свет от факелов освещал зубчатый верх. Внезапно там началась беготня, раздался шум, крики, звон оружия, тяжелое падение тел, треск ломаемого дерева, – то разбивались лестницы. У Мономаха холодом охватило сердце: замысел рушился в самом начале, видно, противник зорко следил за подступами к крепости.
Однако под этот шум другой отряд, во главе которого встал Олег (сбежал-таки от Мономаха!), сумел незаметно взобраться на площадку, заколоть стражников и протрубить в рог. Тотчас Мономах к этому месту кинул наготове стоявшую тысячу воинов. Не успели чехи опомниться, как русы оказались наверху, растеклись по стене, а потом ворвались в город. До обеда шли ожесточенные сражения на улицах, пока чехи не выбросили белый флаг. Вооруженные схватки закончились, начался повальный грабеж.
На другой день в помещении городского магистрата Болеслав и Мономах давали пир. Здесь были воеводы и тысяцкие, князья и гетманы. Сначала пили за победу, потом за здоровье короля Болеслава и князя Мономаха, за войско польское и русское. А потом встал король и сказал:
– Я поднимаю бокал за князя, славного воина Олега Святославича, благодаря находчивости и безрассудной смелости которого нам так быстро удалось взять эту крепость. Многие ему лета!
И тут все стали дружно хвалить Олега. А он сидел прямой, устремив взгляд куда-то поверх голов, щеки его зарделись, на губах играла едва заметная улыбка. Он мельком взглянул на королеву Ядвигу. Она с восторгом смотрела на него.
Королю захотелось поохотиться, Мономах поддержал его, и с большой свитой они отправились в близлежащие леса. Олег был оставлен в городе, принимал выборных от купцов и ремесленников, разбирал жалобы и заявления.
И тут к нему подошла пожилая женщина, закутанная в платок, сказала, наклонившись к его уху:
– Князь, тебя ждет моя госпожа в одном доме. Дом недалеко, я провожу.
– Кто такая? – встрепенулся Олег.
– Ее имя я не могу назвать, но ты должен догадаться сам.
И Олег понял, о ком идет речь. Здесь могла быть только одна дама, которая хотела увидеть его.
Неизвестная привела его к небольшому, красивому дому, отворила калитку и впустила во дворик. Приложив пальчик к губам, заставила ждать, а сама скрылась в помещении. Через короткое время выглянула, поманила к себе.
Олег вошел в комнату, освещенную слабым светом, лившимся из небольших окон, и увидел сидящую в кресле королеву Ядвигу. Она большими блестящими глазами смотрела на него. Он кинулся к ней в ноги, проговорил страстно, с надрывом:
– О пани! Я без ума от счастья снова лицезреть твое прекрасное, словно ослепительное солнце, обворожительное личико!
– Встань, князь, – сказала королева мягким грудным голосом. – Я тоже рада видеть тебя.
– Не смею, моя госпожа. Я твой раб и могу находиться только у ног твоих!
– От всего сердца идут твои слова, князь, или только от притворства?
– Верь, верь мне, богиня! С первого раза, как только увидел тебя, ты покорила меня своей красотой!
– Так сядь же рядом со мной. Я приказываю! – нарочито строго произнесла Ядвига, не сводя влюбленного взгляда с Олега.
Он покорился, примостился рядом с ней.
– Знаю, князь, что ты проявляешь чудеса храбрости на поле боя. Скажи мне, кому ты посвящаешь свои подвиги? Кто эта счастливая женщина, которая может гордиться своей властью над тобой?
– Ты, моя прекрасная избранница! Только ради тебя я кидался в самую пучину сражений!
– Неужто у тебя не было до этого возлюбленной?
– Нет! Никого я так не любил, как тебя. Ты у меня первая, пламенная любовь!
– Ах, князь, ты совсем околдовал меня и своей красотой, и своими словами! Я чувствую себя перед тобой слабой и беззащитной!
Так поворковали они еще некоторое время, потом королева стала прощаться. Олег спросил:
– Когда мы снова свидимся, ясновельможная пани?
– Моя служанка известит тебя, – ответила она, подарив на прощание ласковый, обнадеживающий взгляд.
Олег вернулся в купеческий дом, в котором поселился вместе с Мономахом. Тот только что прибыл с охоты, разоблачался возле вешалки. Олег схватил его в охапку и закружил по комнате, восторженно выкрикивая:
– Знал бы ты, с кем я был на свидании! Какая женщина влюбилась в меня!
– Задушил, совсем задушил, чертяка, – шутливо отбивался от него Владимир. – Не боишься в чужой стране доверяться женщине?
– Она меня любит! А любовь хоть в своей, хоть в чужой стране всегда остается любовью!
– Не скажи! Чехи только что отчаянно обороняли свой город. Из-за ненависти к захватчикам подошлют девицу, которая может и отравить, и еще что угодно сделать. Все-таки ты – князь!
– А она не чешка! Она – полячка!
– Стой, стой, какая полячка? Город же чешский.
– Ну и что? А она совсем другого рода-племени!
Мономах немного подумал, спросил серьезно:
– Уж не с польской ли королевой ты шашни завел?
– А хотя бы!
– Ты что, сдурел? С огнем шутишь!
У Олега холодно блеснули синие глаза, рот ощерился.
– А я люблю с огнем шутить! Чтобы искры из глаз летели!
– Искры искрами, но большие неприятности можем нажить из-за тебя, братец!
Олег весело отмахнулся:
– Небось!
На другой день к Олегу подошла служанка королевы, оглянувшись, пошептала:
– Госпожа ждет тебя, князь, в том же доме…
Олег не стал медлить, тотчас отправился на свидание. Все было как накануне, только Олег действовал уже более смело и напористо. После коротких слов приветствия он обнял Ядвигу за пояс, нежно прижал к себе, стал горячо шептать на ушко:
– Я всю ночь не мог уснуть, думая о тебе! Ты меня свела с ума! Для меня нет женщины прекрасней тебя, моя повелительница!
Королева повернула к нему пылающее лицо, невольно качнулась всем телом, и он стал целовать ее в горячие губы.
– Князь, князь, – шептала она, – с тобой я впервые узнала, что такое настоящая любовь! Мой муж, он такой старый, так с ним скучно и тошно! Я готова бежать с тобой хоть на край света!
Он говорил ей еще какие-то страстные слова, не слишком вникая в их смысл, она отвечала ему столь же пламенно и пылко.
Неожиданно в комнату вбежала служанка, проговорила испуганно:
– Идут охранники с королем! Что делать, королева?
Олег вихрем выскочил во двор. Там уже стояло человек пять вооруженных, преградили путь. Выкрикнув: «Вот я вам!» Олег кинулся на них, по пути раздавая кулаками кому по голове, кому по лицу…
Мономах сидел за столом и перекусывал, когда в комнату ворвался Олег. Глаза сполошные, весь взъерошенный, взбудораженный, проговорил срывающимся голосом:
– Король меня прихватил!
– Только этого не хватало! – в сердцах произнес Мономах. – Ты хоть на глаза ему не попадался?
– Видел он меня! Он в калитку входил, а я в сад сиганул!
Мономах задумался, потом проговорил озабоченно:
– Это хуже. Может и сюда заявиться, твоей выдачи потребовать.
– Как выдачи? Зачем я ему?
– Под суд отдаст. За прелюбодеяние. За такое преступление судят очень строго!
– Но никакого прелюбодеяния не было! Мы только целовались…
– Не все ли равно. Отрубят голову – и дело с концом!
– Шутишь? В «Русской правде» о прелюбодеянии не говорится ничего. Неужели поляки более жестоки?