Страница:
– Боитесь купить краденое? – усмехнулся бывший осведомитель. – Зря! Теперь до этого никому нет дела. Впрочем, я объясню: это подарок одной хорошей женщины своему сыну. На обороте выгравирована дата его рождения. Нет, подарили не мне, я католик. Вам рассказать, как распятие попало в мои руки?
– Это не так интересно, – вяло махнул ладонью Марчевский.
Честно говоря, Тараканов его озадачил. С одной стороны – похоже, не лжет, но с другой… Сейчас время недоверия, и кто поручится, что сидящий перед ним человек именно тот, за кого он себя выдает? Немецкие спецслужбы работают грамотно, не брезгуя никакими средствами, они хорошо готовят своих людей, а бывший полковник не имел права рисковать, сразу и безоговорочно доверяясь незнакомцу. Слишком многое поставлено на карту в этой игре. Слишком многое!
– Курите, – предложил пан Викентий, протягивая эмигранту сигареты. Тот взял, поблагодарив небрежным кивком. Жадно затянулся, выпустив дым из узких ноздрей.
Неясная настороженность все еще не покидала Марчевского. Он и сам вряд ли мог ответить себе на вопрос: что именно так его беспокоит? Серо-зеленые, какие-то кошачьи глаза Тараканова, неотрывно следящие за каждым жестом собеседника; его нос, с небольшой горбинкой, словно принюхивающийся к обстановке в гостиной; неожиданно быстрые жесты, манера сидеть так, словно в любую минуту готов сорваться с места, побежать неведомо куда, и эти странные руки, с небольшими кистями и сильными пальцами, крепко зажавшими сигарету? И в то же время непонятная уверенность в себе, ненапускное спокойствие, словно пришел к доброму старому знакомому поболтать за чашкой кофе, покурить, рассказать забавную историю и отправиться восвояси. Странный человек, непонятный.
– Как же вам удалось найти меня? Откуда знаете Зосю?
– Видел, когда вы приезжали в имение маршала Пилсудского, в Друскининкай, года три назад. Помните? А здесь встретил случайно, простите за подробность, выследил, полагая, что и вы где-то рядом. Пришлось подарить вашей даме флакончик пробных французских духов, который я безуспешно пытался продать. Зато они открыли мне двери вашего дома.
– Французские духи? Заглянули в парфюмерный магазин, оставшийся без хозяина?
– Я никогда не воровал, – криво усмехнулся Тараканов. – Просто довелось побывать в Париже.
– Даже так? – протянул пан Викентий. – Что же вы там делали?
– Хотел завербоваться в иностранный легион. Сидел, знаете ли, на мели. Говорят, финансовая пропасть самая глубокая, но я не оставлял попыток выбраться из нее. Во Франции много наших, русских эмигрантов, надеялся на их помощь, но потом передумал.
– Испугались свиста пуль?
– Нет, было бы за что воевать. В двадцатом году я с винтовкой в руках отступал из России, хотя мне было всего шестнадцать лет. В Крыму, к счастью, удалось избежать пленения красными и попасть на пароход. Многое повидал, не всегда был сыт и одет, но я никогда не воровал, пан полковник. Однако мы заболтались, а скоро полицейский час: не приведи господь попасть в руки патруля! Говорят, они стреляют без предупреждения?
– Пока гром не грянет, мужик не перекрестится, так, кажется, сказано в русской пословице? – улыбнулся Марчевский. – Берите сто марок и уходите. Я провожу вас: покажу, как незаметно добраться до вокзала. Вы, наверное, собираетесь уехать? Или имеете жилье здесь?
Ответить Тараканов не успел. В комнату быстро вошла Зося. Ее лицо было бледным.
– Викентий! Внизу немцы!
Марчевский быстро подошел к окну, отодвинул штору: у подъезда стояла большая легковая машина. Рядом прохаживались, разминая затекшие ноги, слезшие с мотоциклов солдаты. Громкий стук металлического предмета заставил полковника обернуться. Тараканов ловко закинул под диван его пистолет, лежавший на столике.
– Пся крев! – поляк схватился за задний карман брюк, намереваясь достать браунинг.
– Не глупите, пан полковник! – встал Тараканов. – Сейчас нам надо крепко держаться друг за друга!
В дверь квартиры уже стучали. Громко и требовательно…
Потом тонкий взвизг отточенного клинка, выдернутого на скаку из ножен, красивый замах – «восьмеркой», когда шашка описывает замысловатый круг над головой, со свистом разрезая воздух, грозя смертью врагу – и удар, слегка привстав в стременах, резко опускаясь вслед за клинком…
Однако давно и безвозвратно прошли те времена, когда командир конного разведвзвода Алешка Ермаков махал шашкой и скакал на горячих жеребцах.
Теперь под ним поскрипывало кожей не село, а мягкое сиденье автомобиля, фыркала не лошадь, а мотор, пахло не конским потом, а бензином. И время словно уплотнилось, кажется, стало даже осязаемым – хоть режь его на мелкие кусочки, пытаясь распределить между бесконечными делами, но как ни мельчи – все равно его катастрофически не хватает! Частенько приходилось напряженно работать сутки напролет, тщательно анализируя и сопоставляя сведения, собранные разными людьми, из разных источников, и принимать решения, которые должны быть скрупулезно выверенными и единственно верными, чтобы нанести врагу упреждающий удар – неотвратимый и быстрый, как высверк разящего клинка. Или парировать удар врага. Но это всегда такая ответственность – принять решение: ответственность перед руководством разведывательного управления генерального штаба РККА, ответственность перед армией, народом.
Кто бы знал, каким тяжелым грузом ложилась эта ответственность на его плечи, как давило бремя сомнений – прав ли, все ли учел, верно ли разгадал замыслы противника, не принял ли желаемой за действительное? Вдруг враг гонит «дезу» – как привычно называли в среде разведчиков дезинформацию – выманивает на себя наши силы, чтобы затеять с ними игру, усыпить бдительность, а потом подло ударить в самое уязвимое место?
Генерал Ермаков провел ладонями по гладкой поверхности стола, словно сметая со столешницы мелкий сор; привычно успокаивающе темнел фигурный письменный прибор каслинского литья с чернильницей в виде подковы, слева – лампа под зеленым стеклянным абажуром, похожая на керосиновую, которая была в их дому в Смоленске, где он провел детство. Именно поэтому Алексей Емельянович не разрешил хозяйственнику заменить ее на новую, с проволочным, обтянутым кремовым шелком абажуром и бронзовой подставкой: лампа казалась кусочком далекого детства, привносила в строгий кабинет домашний уют.
Мирный договор с Германией подписан осенью прошлого года, Красная армия вышла на новую линию государственной границы, а значительная часть Польши теперь оккупирована немецкими войсками и сейчас два мира оказались лицом к лицу. Если раньше фашисты были где-то там, далеко, то теперь в пределах досягаемости их бомбардировочной авиации Минск, Киев… тревожно думать об этом. Что для Гитлера любой мирный договор?
В январе 1939 года министр иностранных дело Польши полковник Юзеф Бек во время встречи в Мюнхене с министром иностранных дел германии фон Риббентропом заявил: Польша желает жить в дружественных и добрососедских отношениях с Германией и готова сотрудничать с немцами в борьбе против Коминтерна.
Еще бы не готова! Господа, определявшие политическую линию буржуазной Польши, совсем недавно с большим вниманием слушали выступления приезжавшего к ним главного нацистского полицейского Генриха Гиммлера, рассказывавшего о правилах построения концлагерей. После его визита построили страшный лагерь в Березе Картузской, куда дефензива отправляла всех инакомыслящих.
И это за несколько месяцев до войны! А менее двух лет назад, в октябре 1938 года, посол буржуазной Польши в гитлеровской Германии Юзеф Липский доносил Беку, что на его вопрос германскому послу в Варшаве фон Мольтке: может ли Польша рассчитывать на доброжелательную позицию рейха в случае вооруженного конфликта с Советским Союзом? – последовал весьма недвусмысленный ответ Геринга: в случае советско-польского конфликта польское правительство несомненно может рассчитывать на помощь Германии.
Вот и помогли – правительство бежало в Лондон, страна оккупирована немцами, армия разбита. Глупцы, ослепленные ненавистью к нашей стране. Забыли, что именно советская власть признала за польским народом право на самоопределение и аннулировала все договоры царского правительства России о разделах Польши!
Алексей Емельянович подвинул ближе пухлую папку с документами, раскрыл, полистал, быстро пробегая глазами по ровным машинописным строкам. Давно господа Бек и Липский связаны с немцами, ох как давно!
Еще до Первой мировой войны, тогда мало известный Юзеф Пилсудский, ставший после переворота 1926 года фактическим диктатором Польши, активно сотрудничал с австрийской военной разведкой «Хаупт-Кундшафтшелле», создав пресловутую «Первую бригаду», готовую воевать против России. В ее рядах был и студент Львовского политехнического института, впоследствии министр иностранных дел буржуазной Польши, Юзеф Бек, который на приеме в Бертехсгадене, состоявшемся накануне войны, подобострастно пожимал лицемерно поданную ему в знак «вечной дружбы» руку Гитлера.
Карьеру шпиона Бек начал в 1917 году, пробравшись на территорию молодой Советской республики, где возглавил киевскую группу военной немецкой разведки КНЗ. После революции в Германии и краха династии Гогенцоллернов, когда кайзер Вильгельм бежал за границу, оставив свой дворец на набережной Шпрее, Юзеф Бек, разоблаченный чекистами, сумел скрыться и тайком направился в Варшаву, куда в то время стремились под крыло Пилсудского, облеченного доверием крупной польской буржуазии, все его «соратники» из бывшей «Первой бригады» – Медзинский, Шатцель, Матушевский, Лис-Куля и другие агенты австрийской военной разведки и члены полуконспиративной «Польской организации военной» – ПОВ.
Осенью 1918 года Бек сумел добраться до Люблина, где был радушно встречен и обласкан местным военным начальником Эдвардом Рыдз-Смиглы. Позже, уже в Варшаве, бека принял в Бельведере – правительственной резиденции – сам «командант» и первый маршал Юзеф Пилсудский. От него поступило предложение – возглавить Второй отдел Генерального штаба, занимавшийся подготовкой разведчиков и диверсантов для борьбы против СССР. Предложение было с благодарностью принято. Банды Булак-Балаховичей и генерала Перемыкина, поход белорусских националистов на Мозырь, попытки создания антисоветского подполья, поддержка известного террориста Савинкова – вот чем занималась «Шарая эминенция» – серый кардинал – польской разведки Юзеф Бек. Можно ли теперь поверить одному из его бывших сотрудников?
Ермаков тяжело поднялся из-за стола, прошелся по красной ковровой дорожке, бросил взгляд из окна: уже темнело, скоро зажгутся фонари, – не пора ли ему зажечь лампу на столе? Нет, лучше пока посумерничать, как когда-то говаривала мать.
Естественно, что быстрое поражение Польши в войне с немцами многим из офицеров польской армии «встрянуло мозги», заставило думать иначе, искать выхода из создавшейся ситуации. Среди них много истинных патриотов, не собирающихся складывать оружия и прекрасно понимающих: помощь может прийти только с востока, от братского славянского народа, от Красной Армии. Не слепые, видят, куда нацелился Гитлер, жаждущий подмять всю Европу.
Но сомнения не оставляли, тенью бродили за генералом по широкому кабинету. Прав ли он? Не лезет ли сам в сети, рискуя чужими жизнями и проигрышем в оперативной инициативе, столь важной в невидимой, жестокой сватке советской и немецкой разведок, которая уже началась? Нет, не в Испании, а значительно раньше! Началась с первых дней существования новой, советской власти, которую он, генерал Ермаков и его товарищи, должны беречь, чтобы всегда были сильна страна и ее армия.
Кстати, сейчас много говорят о войне в Испании. Но, как считал Алексей Емельянович, испанский опыт здесь не годился – другие условия, иная война, да и противник стал действовать более изощренными методами, и в то же время зачастую слишком нагло, топорно, явно второпях проводя многие операции. Но как ни странно, добивался успеха, особенно в странах западной Европы.
Долгие ночные часы проводил генерал Ермаков за бумагами, скрупулезно разбирая те операции немецкой разведки, о которых имел достаточно полную информацию. Недооценивать противника он не был склонен – наоборот, лучше его несколько переоценить, считать тоньше, умнее, чтобы выигрывать наверняка. К тому же при выполнении задуманного им и его товарищами придется столкнуться не только с немцами. Имелись сведения, что польскими вопросами уже очень интересуется и многоопытная английская разведка.
Походив еще немного по кабинету, генерал все-таки зажег настольную лампу под зеленым абажуром, потом снял трубку внутреннего телефона и набрал номер.
– Козлов? Зайди с материалами…
Через несколько минут в кабинет неслышной походкой вошел немолодой майор с темно-синей коленкоровой папкой под мышкой. Жестом предложив ему располагаться у стола, Ермаков отошел к окну, словно занимая позицию стороннего наблюдателя, и, прислонясь спиной к высокому подоконнику – генерал был низкорослым, – предложил:
– Давай, Николай Демьянович, порассуждаем.
Майор в знак согласия молча склонил лысоватую голову и открыл папку, приготовившись к работе.
– Итак, первое – успешно проведенная немцами операция по захвату польских разведывательных центров вместе с документацией и не успевшими скрыться сотрудниками. – Ермаков не спеша размял папиросу, прикурил. Посмотрел, сколько еще осталось в коробке: врачи настоятельно не рекомендовали из-за язвы, однако избавиться от многолетней пагубной привычки оказалось непросто.
– Так точно, – тихо откликнулся майор. – Акцию спланировали по личному приказанию адмирала Канариса, руководил операцией капитан Фабиан. Усиленными мото-механизированными группами командовали лейтенанты Шнейдер, Булан и Енш. Осуществление акции было начато с момента вторжения на территорию Польши. Поддержка со стороны люфтваффе обеспечивалась. Не исключена предварительная серьезная проработка операции Данцигским институтом.
Об этом институте Алексею Емельяновичу докладывали неоднократно. Незадолго до нападения на Польшу немцы широко развернули в Кенигсберге, Бреслау, Берлине и Данциге «научные учреждения востоковедения», являвшиеся прикрытием филиалов военной разведки, работавшей в первую очередь против СССР. «Славянский восток» не давал фюреру покоя – огромные пространства плодородной земли, залежи ископаемых, развитая промышленность. В частности, под крышей абвера функционировал Данцигский «Институт фюр Остеевропеише Виртшафт», сотрудники которого часто выезжали в Польшу якобы в «научные командировки». Там же осели и ряд бывших работников фирмы Круппа «Друсаг», которая в двадцатые и начале тридцатых годов направляла из Германии в Советский Союз специалистов по заключенному с немцами контракту: тогда начали много строить, а своих инженеров очень не хватало. Теперь некоторые из этих «спецов» работали на абвер. Хотя чему удивляться: Крупп всегда война – пушки, танки, броневые плиты для кораблей военно-морского флота, оружейная сталь…
– Николай Демьянович, кто-нибудь из этого института бывал в составе делегации на переговорах по обмену галицейских немцев на украинцев, оставшихся на захваченной фашистами территории? Или в числе четырехсот немецких представителей, приезжавших к нам в октябре тридцать девятого?
Козлов зашелестел бумагами. Кожа на его лбу собралась в складки, брови сложились шалашиком. Сними с него коверкотовую гимнастерку с двумя шпалами в петлицах, одень в рубашку с галстуком и черные сатиновые нарукавники, и перед тобой самый натуральный бухгалтер какой-нибудь мелкой артели – настолько добродушное лицо майора не вязалось с профессией военного разведчика. Ни «стального взгляда», ни загадочности.
– Господин Бергер, – майор нашел нужный лист в деле, и складки его на лбу разгладились: все в порядке. – Полковник СС, по нашим данным, он осуществлял контроль за работой других сотрудников делегации и ранее неоднократно бывал в Данцигском институте.
– О нем поговорим позже, – прервал его Ермаков. – Значит, немцы получили в свои руки картотеки польской разведки? Лакомый кусок для Берлина! Однако они пока не могут в полной мере использовать имеющиеся у них материалы, поскольку не знают кодов и шифров, применявшихся восточной референтурой Второго отдела польского Генерального штаба. Таблицы кодов поляки успели уничтожить. Получается, что и есть, и нет одновременно? Вроде все в кулаке, а в рот никак не сунешь? – усмехнулся генерал. – Дешифровка им пока не удалась, так?
– Совершенно верно, – Николай Демьянович быстро пробежал глазами лежащую перед ним сводку. – Абвером предприняты все меры к розыску скрывающегося на оккупированной территории бывшего полковника Викентия Ксавериевича Марчевского, сорока семи лет, по национальности поляка, католического вероисповедания, имеющего высшее военное образование, ранее проживавшего в Варшаве.
Марчевский участвовал в разработке системы кодов и шифров для картотек Второго отдела и теперь является как бы живым «ключом» к захваченным материалам. По нашим данным, его местонахождение немцами еще не установлено.
– Зато мы получили от него весточку, – генерал отошел от окна и, заложив руки за спину, начал расхаживать по кабинету. – Пойми правильно, Николай Демьянович! Мы с тобой много лет работаем вместе. Как говорится, ум хорошо, а два лучше. Хочу еще раз пройти все, от начала до конца, перебрать каждый фактик, попробовать его на зуб – не фальшивый ли? Нам отвечать за операцию, нам и думать о ней денно и нощно. Потому и позвал: сомнения мучат! Полагаешь, генерал Ермаков сомнений не знает? Знает, еще как знает… не мне тебе рассказывать, что значат эти картотеки и для нас, и для немцев, и даже для англичан, давших приют эмигрантскому польскому правительству. На эту приманку абвер может выманить кого угодно, а нам промахнуться нельзя! Люди, числящиеся в картотеках, могут получить нового хозяина, – какие кадры подбирали себе господа вроде Бека, ты знаешь, – и начнет расползаться эта зараза, как чума, по нашей территории. Поэтому и волнуюсь. Что рассказал Лодзинский?
– Тадеуш Лодзинский перешел нашу границу три месяца назад. На первом же допросе в порганотряде потребовал доставить его к представителям советской военной разведки, обещая сообщить важные сведения. С ним работал Коноплев.
– Знаю Коноплева, – кивнул Ермаков. – Лодзинский бывший член компартии Польши?
– Так точно. Перед войной было принято решение о ее роспуске, но Лодзинский выбывшим из рядов коммунистов себя не считает. В показаниях отмечал, что для его народа было трагедией оказаться лицом к лицу с немцами без сильной компартии.
– Это точно, – воздохнул генерал, присаживаясь напротив Козлова. – Что он говорил о встрече с неизвестным, пославшим его к нам?
– Несколько месяцев назад к нему поздно вечером пришел человек лет сорока приятной наружности, хорошо одетый, вызвал его из дома и предложил прогуляться. Лодзинский отказался, сославшись на полицейский час. Тогда незнакомец приказал ему следовать за ним под угрозой оружия. Пришлось подчиниться. Он завел Лодзинского в развалины и начал допрашивать о связях с коммунистами. В общем, получился у них сумбурный разговор – Тадеуш мужчина серьезный, под два метра ростом и силенкой не обижен – работал в железнодорожном депо кузнецом, – отнял у неизвестного пистолет, да и тот оказался не промах: сумел скрутить кузнеца и вернуть оружие. Потом сказал, что ему известно о брате Лодзинского, проживающем на нашей территории, о коммунистическом прошлом Тадеуша, об арестах, заключении. Даже назвал номер части, в которой служил Лодзинский во время войны. Потом заявил, что он польский патриот, бывший офицер, скрывающийся от немцев, и хочет помочь делу борьбы за освобождение родины. По его словам, он много думал и понял, что враждебная политика по отношению к русским была одной из причины постигшей Польшу катастрофы. На англичан надежды возлагать глупо – они потянут только к своей выгоде, французы тоже, тем более что и те, и другие уже предали поляков в начале войны с немцами. Остаются только русские, на которых Гитлер наверняка обломает себе зубы. Неизвестный предложил Лодзинскому отправиться к нам через границу. Тем более что у того сохранились связи среди железнодорожников. А на нашей территории попросить встречи с представителем советской военной разведки и передать некоторые данные и условия связи.
– Так… Лодзинского проверяли?
– Очень тщательно, товарищ генерал. Коммунист, был в подполье, брат действительно живет у нас, недалеко от Минска, имеет семью, работает, на хорошем счету. Сам Лодзинский особых подозрений не вызывает. Он попросил у незнакомца время подумать: такие вопросы, как нелегальный переход границы в условиях оккупации Польши немецкими войсками, не шутка! Смертельный риск. Неизвестный согласился ждать ответа два дня, но пригрозил, что найдет способ рассчитаться, если Тадеуш донесет немцам. На прощание предложил время и место следующей встречи. Судя по тому, что рассказывает Лодзинский, место встречи выбирал человек опытный в нашем деле: хорошо просматривались все подходы и на случай неожиданных осложнений имелось несколько вариантов отхода. На следующей встрече Тадеуш дал предварительное согласие, но попросил неизвестного дать гарантии. Тот их дал, назвав адрес и пароль одной из явок компартии, существовавшей в довоенное время. Немцы об этом знать не могут, Тадеуш ручается. Правда, неизвестный оговорился, что сам он не коммунист, и никогда им не был, но как патриот должен бороться с врагом тем оружием, которое ему наиболее знакомо. Он назвал Тадеушу место и время встречи с нашим связным и дал пароль. На словах просил передать, что готов отдать все сведения о картотеке Второго отдела.
– Но у него ее нет! – хлопнул ладонью по столу Ермаков. – Он знает принцип шифров и кодов, а сама картотека у немцев. Чтобы ее передать нам, ну, не саму картотеку, конечно, а содержащиеся в ней сведения, он должен пойти в услужение к фашистам, внедриться в абвер. Иного пути нет!.. Коноплев опытный работник, нет оснований ему не верить: я читал материалы, работа проделана большая и результаты обнадеживают. Лодзинский сразу опознал Марчевского по фотографии?
– Да, – Козлов, испросив разрешения, закурил. Полистал дело. – Вот протокол. Ему предъявили альбом с фотографиями офицеров бывшего Второго отдела. Не колеблясь он опознал в полковнике Марчевском того неизвестного, что приходил к нему домой, а потом встречался с ним через два дня. Кстати, Марчевский говорил Тадеушу, что на него очень большое впечатление произвела Краковская трагедия, заставила торопиться.
О страшной судьбе краковских интеллигентов Алексей Емельянович знал. Поздней осенью тридцать девятого года немцы обязали всех профессоров и преподавателей, живших в городе, прибыть на доклад в старинный Ягеллонский университет, где оберштурмбаннфюрер СС Мюллер арестовал пришедших туда сто восемьдесят профессоров, доцентов и ассистентов. Все они были отправлены в концлагерь Заксенхаузен. Тринадцать известнейших в ученом мире профессоров умерли через три месяца, многие погибли под пытками…
– Допустим, Лодзинский говорит правду. Но вот сказали ли правду ему? Город, где Марчевский назначал встречу с нашим связным, – один и опорных пунктов немецких спецслужб на оккупированной территории. И сам Марчевский раньше имел контакты с немцами, не говоря уже о том, что работал с Беком. Вот в чем дело… И все же мы идем на риск! Попробуем установить связь с Марчевским, но не так, как он этого ждет, а иначе. И посмотрим, как станут разворачиваться события. Со стороны нашей границы послать человека на связь невозможно, поэтому избран путь с Запада, которого ни Марчевский, ни немцы, если они тоже участвуют в игре, предусмотреть не могут. Человек уже пошел?
– Да… Для выполнения задания был подготовлен капитан Волков. Он должен убедиться в надежности Марчевского и дать ему несколько способов связи – бесконтактный, контактный и выход на радиста. Волкова страхуют товарищи из оперативной разведгруппы. С погранвойсками НКВД договоренность есть.
– Волков? – побарабанил пальцами по столу Ермаков. – Помню его. На разведфакультете Академии имени Фрунзе учился, так?
– Совершенно верно, – согласно наклонил голову Козлов. – Имеет надежные документы, по легенде – русский эмигрант, проживавший в Польше. Свободно владеет немецким, польским, английским. Псевдоним «Хопров».
– Крепко ему надо держаться, Волкову. В его руках жизни многих людей из цепочки. Как его зовут?
– Антон Иванович. Очень способный офицер. Указания о нашем санкционировании связи Марчевского с немцами ему даны. Не сомневайтесь, Алексей Емельянович, – совсем не по-уставному вдруг обратился Колзлов к генералу, – сдюжит Волков! Он парень опытный, с головой. Прирожденный разведчик. И характер – кремень!
– Это не так интересно, – вяло махнул ладонью Марчевский.
Честно говоря, Тараканов его озадачил. С одной стороны – похоже, не лжет, но с другой… Сейчас время недоверия, и кто поручится, что сидящий перед ним человек именно тот, за кого он себя выдает? Немецкие спецслужбы работают грамотно, не брезгуя никакими средствами, они хорошо готовят своих людей, а бывший полковник не имел права рисковать, сразу и безоговорочно доверяясь незнакомцу. Слишком многое поставлено на карту в этой игре. Слишком многое!
– Курите, – предложил пан Викентий, протягивая эмигранту сигареты. Тот взял, поблагодарив небрежным кивком. Жадно затянулся, выпустив дым из узких ноздрей.
Неясная настороженность все еще не покидала Марчевского. Он и сам вряд ли мог ответить себе на вопрос: что именно так его беспокоит? Серо-зеленые, какие-то кошачьи глаза Тараканова, неотрывно следящие за каждым жестом собеседника; его нос, с небольшой горбинкой, словно принюхивающийся к обстановке в гостиной; неожиданно быстрые жесты, манера сидеть так, словно в любую минуту готов сорваться с места, побежать неведомо куда, и эти странные руки, с небольшими кистями и сильными пальцами, крепко зажавшими сигарету? И в то же время непонятная уверенность в себе, ненапускное спокойствие, словно пришел к доброму старому знакомому поболтать за чашкой кофе, покурить, рассказать забавную историю и отправиться восвояси. Странный человек, непонятный.
– Как же вам удалось найти меня? Откуда знаете Зосю?
– Видел, когда вы приезжали в имение маршала Пилсудского, в Друскининкай, года три назад. Помните? А здесь встретил случайно, простите за подробность, выследил, полагая, что и вы где-то рядом. Пришлось подарить вашей даме флакончик пробных французских духов, который я безуспешно пытался продать. Зато они открыли мне двери вашего дома.
– Французские духи? Заглянули в парфюмерный магазин, оставшийся без хозяина?
– Я никогда не воровал, – криво усмехнулся Тараканов. – Просто довелось побывать в Париже.
– Даже так? – протянул пан Викентий. – Что же вы там делали?
– Хотел завербоваться в иностранный легион. Сидел, знаете ли, на мели. Говорят, финансовая пропасть самая глубокая, но я не оставлял попыток выбраться из нее. Во Франции много наших, русских эмигрантов, надеялся на их помощь, но потом передумал.
– Испугались свиста пуль?
– Нет, было бы за что воевать. В двадцатом году я с винтовкой в руках отступал из России, хотя мне было всего шестнадцать лет. В Крыму, к счастью, удалось избежать пленения красными и попасть на пароход. Многое повидал, не всегда был сыт и одет, но я никогда не воровал, пан полковник. Однако мы заболтались, а скоро полицейский час: не приведи господь попасть в руки патруля! Говорят, они стреляют без предупреждения?
– Пока гром не грянет, мужик не перекрестится, так, кажется, сказано в русской пословице? – улыбнулся Марчевский. – Берите сто марок и уходите. Я провожу вас: покажу, как незаметно добраться до вокзала. Вы, наверное, собираетесь уехать? Или имеете жилье здесь?
Ответить Тараканов не успел. В комнату быстро вошла Зося. Ее лицо было бледным.
– Викентий! Внизу немцы!
Марчевский быстро подошел к окну, отодвинул штору: у подъезда стояла большая легковая машина. Рядом прохаживались, разминая затекшие ноги, слезшие с мотоциклов солдаты. Громкий стук металлического предмета заставил полковника обернуться. Тараканов ловко закинул под диван его пистолет, лежавший на столике.
– Пся крев! – поляк схватился за задний карман брюк, намереваясь достать браунинг.
– Не глупите, пан полковник! – встал Тараканов. – Сейчас нам надо крепко держаться друг за друга!
В дверь квартиры уже стучали. Громко и требовательно…
* * *
Раньше ему казалось, что лучше всего думается в седле. Поскрипывание подпруги, легкий звон трензелей, хорошо подогнанные стремена, привычный запах конского пота и живое движение идущего под тобой жеребца, играющего мышцами под тонкой, покрытой мягкой шерстью, кожей. Легко тронешь шпорами бока лошади, и она пойдет вскачь, замелькают, проносясь мимо, деревья или широко раскинется степь, опьяняя дурманящими запахами, заторопятся мысли, обгоняя друг друга и бег жеребца. Хорошо!Потом тонкий взвизг отточенного клинка, выдернутого на скаку из ножен, красивый замах – «восьмеркой», когда шашка описывает замысловатый круг над головой, со свистом разрезая воздух, грозя смертью врагу – и удар, слегка привстав в стременах, резко опускаясь вслед за клинком…
Однако давно и безвозвратно прошли те времена, когда командир конного разведвзвода Алешка Ермаков махал шашкой и скакал на горячих жеребцах.
Теперь под ним поскрипывало кожей не село, а мягкое сиденье автомобиля, фыркала не лошадь, а мотор, пахло не конским потом, а бензином. И время словно уплотнилось, кажется, стало даже осязаемым – хоть режь его на мелкие кусочки, пытаясь распределить между бесконечными делами, но как ни мельчи – все равно его катастрофически не хватает! Частенько приходилось напряженно работать сутки напролет, тщательно анализируя и сопоставляя сведения, собранные разными людьми, из разных источников, и принимать решения, которые должны быть скрупулезно выверенными и единственно верными, чтобы нанести врагу упреждающий удар – неотвратимый и быстрый, как высверк разящего клинка. Или парировать удар врага. Но это всегда такая ответственность – принять решение: ответственность перед руководством разведывательного управления генерального штаба РККА, ответственность перед армией, народом.
Кто бы знал, каким тяжелым грузом ложилась эта ответственность на его плечи, как давило бремя сомнений – прав ли, все ли учел, верно ли разгадал замыслы противника, не принял ли желаемой за действительное? Вдруг враг гонит «дезу» – как привычно называли в среде разведчиков дезинформацию – выманивает на себя наши силы, чтобы затеять с ними игру, усыпить бдительность, а потом подло ударить в самое уязвимое место?
Генерал Ермаков провел ладонями по гладкой поверхности стола, словно сметая со столешницы мелкий сор; привычно успокаивающе темнел фигурный письменный прибор каслинского литья с чернильницей в виде подковы, слева – лампа под зеленым стеклянным абажуром, похожая на керосиновую, которая была в их дому в Смоленске, где он провел детство. Именно поэтому Алексей Емельянович не разрешил хозяйственнику заменить ее на новую, с проволочным, обтянутым кремовым шелком абажуром и бронзовой подставкой: лампа казалась кусочком далекого детства, привносила в строгий кабинет домашний уют.
Мирный договор с Германией подписан осенью прошлого года, Красная армия вышла на новую линию государственной границы, а значительная часть Польши теперь оккупирована немецкими войсками и сейчас два мира оказались лицом к лицу. Если раньше фашисты были где-то там, далеко, то теперь в пределах досягаемости их бомбардировочной авиации Минск, Киев… тревожно думать об этом. Что для Гитлера любой мирный договор?
В январе 1939 года министр иностранных дело Польши полковник Юзеф Бек во время встречи в Мюнхене с министром иностранных дел германии фон Риббентропом заявил: Польша желает жить в дружественных и добрососедских отношениях с Германией и готова сотрудничать с немцами в борьбе против Коминтерна.
Еще бы не готова! Господа, определявшие политическую линию буржуазной Польши, совсем недавно с большим вниманием слушали выступления приезжавшего к ним главного нацистского полицейского Генриха Гиммлера, рассказывавшего о правилах построения концлагерей. После его визита построили страшный лагерь в Березе Картузской, куда дефензива отправляла всех инакомыслящих.
И это за несколько месяцев до войны! А менее двух лет назад, в октябре 1938 года, посол буржуазной Польши в гитлеровской Германии Юзеф Липский доносил Беку, что на его вопрос германскому послу в Варшаве фон Мольтке: может ли Польша рассчитывать на доброжелательную позицию рейха в случае вооруженного конфликта с Советским Союзом? – последовал весьма недвусмысленный ответ Геринга: в случае советско-польского конфликта польское правительство несомненно может рассчитывать на помощь Германии.
Вот и помогли – правительство бежало в Лондон, страна оккупирована немцами, армия разбита. Глупцы, ослепленные ненавистью к нашей стране. Забыли, что именно советская власть признала за польским народом право на самоопределение и аннулировала все договоры царского правительства России о разделах Польши!
Алексей Емельянович подвинул ближе пухлую папку с документами, раскрыл, полистал, быстро пробегая глазами по ровным машинописным строкам. Давно господа Бек и Липский связаны с немцами, ох как давно!
Еще до Первой мировой войны, тогда мало известный Юзеф Пилсудский, ставший после переворота 1926 года фактическим диктатором Польши, активно сотрудничал с австрийской военной разведкой «Хаупт-Кундшафтшелле», создав пресловутую «Первую бригаду», готовую воевать против России. В ее рядах был и студент Львовского политехнического института, впоследствии министр иностранных дел буржуазной Польши, Юзеф Бек, который на приеме в Бертехсгадене, состоявшемся накануне войны, подобострастно пожимал лицемерно поданную ему в знак «вечной дружбы» руку Гитлера.
Карьеру шпиона Бек начал в 1917 году, пробравшись на территорию молодой Советской республики, где возглавил киевскую группу военной немецкой разведки КНЗ. После революции в Германии и краха династии Гогенцоллернов, когда кайзер Вильгельм бежал за границу, оставив свой дворец на набережной Шпрее, Юзеф Бек, разоблаченный чекистами, сумел скрыться и тайком направился в Варшаву, куда в то время стремились под крыло Пилсудского, облеченного доверием крупной польской буржуазии, все его «соратники» из бывшей «Первой бригады» – Медзинский, Шатцель, Матушевский, Лис-Куля и другие агенты австрийской военной разведки и члены полуконспиративной «Польской организации военной» – ПОВ.
Осенью 1918 года Бек сумел добраться до Люблина, где был радушно встречен и обласкан местным военным начальником Эдвардом Рыдз-Смиглы. Позже, уже в Варшаве, бека принял в Бельведере – правительственной резиденции – сам «командант» и первый маршал Юзеф Пилсудский. От него поступило предложение – возглавить Второй отдел Генерального штаба, занимавшийся подготовкой разведчиков и диверсантов для борьбы против СССР. Предложение было с благодарностью принято. Банды Булак-Балаховичей и генерала Перемыкина, поход белорусских националистов на Мозырь, попытки создания антисоветского подполья, поддержка известного террориста Савинкова – вот чем занималась «Шарая эминенция» – серый кардинал – польской разведки Юзеф Бек. Можно ли теперь поверить одному из его бывших сотрудников?
Ермаков тяжело поднялся из-за стола, прошелся по красной ковровой дорожке, бросил взгляд из окна: уже темнело, скоро зажгутся фонари, – не пора ли ему зажечь лампу на столе? Нет, лучше пока посумерничать, как когда-то говаривала мать.
Естественно, что быстрое поражение Польши в войне с немцами многим из офицеров польской армии «встрянуло мозги», заставило думать иначе, искать выхода из создавшейся ситуации. Среди них много истинных патриотов, не собирающихся складывать оружия и прекрасно понимающих: помощь может прийти только с востока, от братского славянского народа, от Красной Армии. Не слепые, видят, куда нацелился Гитлер, жаждущий подмять всю Европу.
Но сомнения не оставляли, тенью бродили за генералом по широкому кабинету. Прав ли он? Не лезет ли сам в сети, рискуя чужими жизнями и проигрышем в оперативной инициативе, столь важной в невидимой, жестокой сватке советской и немецкой разведок, которая уже началась? Нет, не в Испании, а значительно раньше! Началась с первых дней существования новой, советской власти, которую он, генерал Ермаков и его товарищи, должны беречь, чтобы всегда были сильна страна и ее армия.
Кстати, сейчас много говорят о войне в Испании. Но, как считал Алексей Емельянович, испанский опыт здесь не годился – другие условия, иная война, да и противник стал действовать более изощренными методами, и в то же время зачастую слишком нагло, топорно, явно второпях проводя многие операции. Но как ни странно, добивался успеха, особенно в странах западной Европы.
Долгие ночные часы проводил генерал Ермаков за бумагами, скрупулезно разбирая те операции немецкой разведки, о которых имел достаточно полную информацию. Недооценивать противника он не был склонен – наоборот, лучше его несколько переоценить, считать тоньше, умнее, чтобы выигрывать наверняка. К тому же при выполнении задуманного им и его товарищами придется столкнуться не только с немцами. Имелись сведения, что польскими вопросами уже очень интересуется и многоопытная английская разведка.
Походив еще немного по кабинету, генерал все-таки зажег настольную лампу под зеленым абажуром, потом снял трубку внутреннего телефона и набрал номер.
– Козлов? Зайди с материалами…
Через несколько минут в кабинет неслышной походкой вошел немолодой майор с темно-синей коленкоровой папкой под мышкой. Жестом предложив ему располагаться у стола, Ермаков отошел к окну, словно занимая позицию стороннего наблюдателя, и, прислонясь спиной к высокому подоконнику – генерал был низкорослым, – предложил:
– Давай, Николай Демьянович, порассуждаем.
Майор в знак согласия молча склонил лысоватую голову и открыл папку, приготовившись к работе.
– Итак, первое – успешно проведенная немцами операция по захвату польских разведывательных центров вместе с документацией и не успевшими скрыться сотрудниками. – Ермаков не спеша размял папиросу, прикурил. Посмотрел, сколько еще осталось в коробке: врачи настоятельно не рекомендовали из-за язвы, однако избавиться от многолетней пагубной привычки оказалось непросто.
– Так точно, – тихо откликнулся майор. – Акцию спланировали по личному приказанию адмирала Канариса, руководил операцией капитан Фабиан. Усиленными мото-механизированными группами командовали лейтенанты Шнейдер, Булан и Енш. Осуществление акции было начато с момента вторжения на территорию Польши. Поддержка со стороны люфтваффе обеспечивалась. Не исключена предварительная серьезная проработка операции Данцигским институтом.
Об этом институте Алексею Емельяновичу докладывали неоднократно. Незадолго до нападения на Польшу немцы широко развернули в Кенигсберге, Бреслау, Берлине и Данциге «научные учреждения востоковедения», являвшиеся прикрытием филиалов военной разведки, работавшей в первую очередь против СССР. «Славянский восток» не давал фюреру покоя – огромные пространства плодородной земли, залежи ископаемых, развитая промышленность. В частности, под крышей абвера функционировал Данцигский «Институт фюр Остеевропеише Виртшафт», сотрудники которого часто выезжали в Польшу якобы в «научные командировки». Там же осели и ряд бывших работников фирмы Круппа «Друсаг», которая в двадцатые и начале тридцатых годов направляла из Германии в Советский Союз специалистов по заключенному с немцами контракту: тогда начали много строить, а своих инженеров очень не хватало. Теперь некоторые из этих «спецов» работали на абвер. Хотя чему удивляться: Крупп всегда война – пушки, танки, броневые плиты для кораблей военно-морского флота, оружейная сталь…
– Николай Демьянович, кто-нибудь из этого института бывал в составе делегации на переговорах по обмену галицейских немцев на украинцев, оставшихся на захваченной фашистами территории? Или в числе четырехсот немецких представителей, приезжавших к нам в октябре тридцать девятого?
Козлов зашелестел бумагами. Кожа на его лбу собралась в складки, брови сложились шалашиком. Сними с него коверкотовую гимнастерку с двумя шпалами в петлицах, одень в рубашку с галстуком и черные сатиновые нарукавники, и перед тобой самый натуральный бухгалтер какой-нибудь мелкой артели – настолько добродушное лицо майора не вязалось с профессией военного разведчика. Ни «стального взгляда», ни загадочности.
– Господин Бергер, – майор нашел нужный лист в деле, и складки его на лбу разгладились: все в порядке. – Полковник СС, по нашим данным, он осуществлял контроль за работой других сотрудников делегации и ранее неоднократно бывал в Данцигском институте.
– О нем поговорим позже, – прервал его Ермаков. – Значит, немцы получили в свои руки картотеки польской разведки? Лакомый кусок для Берлина! Однако они пока не могут в полной мере использовать имеющиеся у них материалы, поскольку не знают кодов и шифров, применявшихся восточной референтурой Второго отдела польского Генерального штаба. Таблицы кодов поляки успели уничтожить. Получается, что и есть, и нет одновременно? Вроде все в кулаке, а в рот никак не сунешь? – усмехнулся генерал. – Дешифровка им пока не удалась, так?
– Совершенно верно, – Николай Демьянович быстро пробежал глазами лежащую перед ним сводку. – Абвером предприняты все меры к розыску скрывающегося на оккупированной территории бывшего полковника Викентия Ксавериевича Марчевского, сорока семи лет, по национальности поляка, католического вероисповедания, имеющего высшее военное образование, ранее проживавшего в Варшаве.
Марчевский участвовал в разработке системы кодов и шифров для картотек Второго отдела и теперь является как бы живым «ключом» к захваченным материалам. По нашим данным, его местонахождение немцами еще не установлено.
– Зато мы получили от него весточку, – генерал отошел от окна и, заложив руки за спину, начал расхаживать по кабинету. – Пойми правильно, Николай Демьянович! Мы с тобой много лет работаем вместе. Как говорится, ум хорошо, а два лучше. Хочу еще раз пройти все, от начала до конца, перебрать каждый фактик, попробовать его на зуб – не фальшивый ли? Нам отвечать за операцию, нам и думать о ней денно и нощно. Потому и позвал: сомнения мучат! Полагаешь, генерал Ермаков сомнений не знает? Знает, еще как знает… не мне тебе рассказывать, что значат эти картотеки и для нас, и для немцев, и даже для англичан, давших приют эмигрантскому польскому правительству. На эту приманку абвер может выманить кого угодно, а нам промахнуться нельзя! Люди, числящиеся в картотеках, могут получить нового хозяина, – какие кадры подбирали себе господа вроде Бека, ты знаешь, – и начнет расползаться эта зараза, как чума, по нашей территории. Поэтому и волнуюсь. Что рассказал Лодзинский?
– Тадеуш Лодзинский перешел нашу границу три месяца назад. На первом же допросе в порганотряде потребовал доставить его к представителям советской военной разведки, обещая сообщить важные сведения. С ним работал Коноплев.
– Знаю Коноплева, – кивнул Ермаков. – Лодзинский бывший член компартии Польши?
– Так точно. Перед войной было принято решение о ее роспуске, но Лодзинский выбывшим из рядов коммунистов себя не считает. В показаниях отмечал, что для его народа было трагедией оказаться лицом к лицу с немцами без сильной компартии.
– Это точно, – воздохнул генерал, присаживаясь напротив Козлова. – Что он говорил о встрече с неизвестным, пославшим его к нам?
– Несколько месяцев назад к нему поздно вечером пришел человек лет сорока приятной наружности, хорошо одетый, вызвал его из дома и предложил прогуляться. Лодзинский отказался, сославшись на полицейский час. Тогда незнакомец приказал ему следовать за ним под угрозой оружия. Пришлось подчиниться. Он завел Лодзинского в развалины и начал допрашивать о связях с коммунистами. В общем, получился у них сумбурный разговор – Тадеуш мужчина серьезный, под два метра ростом и силенкой не обижен – работал в железнодорожном депо кузнецом, – отнял у неизвестного пистолет, да и тот оказался не промах: сумел скрутить кузнеца и вернуть оружие. Потом сказал, что ему известно о брате Лодзинского, проживающем на нашей территории, о коммунистическом прошлом Тадеуша, об арестах, заключении. Даже назвал номер части, в которой служил Лодзинский во время войны. Потом заявил, что он польский патриот, бывший офицер, скрывающийся от немцев, и хочет помочь делу борьбы за освобождение родины. По его словам, он много думал и понял, что враждебная политика по отношению к русским была одной из причины постигшей Польшу катастрофы. На англичан надежды возлагать глупо – они потянут только к своей выгоде, французы тоже, тем более что и те, и другие уже предали поляков в начале войны с немцами. Остаются только русские, на которых Гитлер наверняка обломает себе зубы. Неизвестный предложил Лодзинскому отправиться к нам через границу. Тем более что у того сохранились связи среди железнодорожников. А на нашей территории попросить встречи с представителем советской военной разведки и передать некоторые данные и условия связи.
– Так… Лодзинского проверяли?
– Очень тщательно, товарищ генерал. Коммунист, был в подполье, брат действительно живет у нас, недалеко от Минска, имеет семью, работает, на хорошем счету. Сам Лодзинский особых подозрений не вызывает. Он попросил у незнакомца время подумать: такие вопросы, как нелегальный переход границы в условиях оккупации Польши немецкими войсками, не шутка! Смертельный риск. Неизвестный согласился ждать ответа два дня, но пригрозил, что найдет способ рассчитаться, если Тадеуш донесет немцам. На прощание предложил время и место следующей встречи. Судя по тому, что рассказывает Лодзинский, место встречи выбирал человек опытный в нашем деле: хорошо просматривались все подходы и на случай неожиданных осложнений имелось несколько вариантов отхода. На следующей встрече Тадеуш дал предварительное согласие, но попросил неизвестного дать гарантии. Тот их дал, назвав адрес и пароль одной из явок компартии, существовавшей в довоенное время. Немцы об этом знать не могут, Тадеуш ручается. Правда, неизвестный оговорился, что сам он не коммунист, и никогда им не был, но как патриот должен бороться с врагом тем оружием, которое ему наиболее знакомо. Он назвал Тадеушу место и время встречи с нашим связным и дал пароль. На словах просил передать, что готов отдать все сведения о картотеке Второго отдела.
– Но у него ее нет! – хлопнул ладонью по столу Ермаков. – Он знает принцип шифров и кодов, а сама картотека у немцев. Чтобы ее передать нам, ну, не саму картотеку, конечно, а содержащиеся в ней сведения, он должен пойти в услужение к фашистам, внедриться в абвер. Иного пути нет!.. Коноплев опытный работник, нет оснований ему не верить: я читал материалы, работа проделана большая и результаты обнадеживают. Лодзинский сразу опознал Марчевского по фотографии?
– Да, – Козлов, испросив разрешения, закурил. Полистал дело. – Вот протокол. Ему предъявили альбом с фотографиями офицеров бывшего Второго отдела. Не колеблясь он опознал в полковнике Марчевском того неизвестного, что приходил к нему домой, а потом встречался с ним через два дня. Кстати, Марчевский говорил Тадеушу, что на него очень большое впечатление произвела Краковская трагедия, заставила торопиться.
О страшной судьбе краковских интеллигентов Алексей Емельянович знал. Поздней осенью тридцать девятого года немцы обязали всех профессоров и преподавателей, живших в городе, прибыть на доклад в старинный Ягеллонский университет, где оберштурмбаннфюрер СС Мюллер арестовал пришедших туда сто восемьдесят профессоров, доцентов и ассистентов. Все они были отправлены в концлагерь Заксенхаузен. Тринадцать известнейших в ученом мире профессоров умерли через три месяца, многие погибли под пытками…
– Допустим, Лодзинский говорит правду. Но вот сказали ли правду ему? Город, где Марчевский назначал встречу с нашим связным, – один и опорных пунктов немецких спецслужб на оккупированной территории. И сам Марчевский раньше имел контакты с немцами, не говоря уже о том, что работал с Беком. Вот в чем дело… И все же мы идем на риск! Попробуем установить связь с Марчевским, но не так, как он этого ждет, а иначе. И посмотрим, как станут разворачиваться события. Со стороны нашей границы послать человека на связь невозможно, поэтому избран путь с Запада, которого ни Марчевский, ни немцы, если они тоже участвуют в игре, предусмотреть не могут. Человек уже пошел?
– Да… Для выполнения задания был подготовлен капитан Волков. Он должен убедиться в надежности Марчевского и дать ему несколько способов связи – бесконтактный, контактный и выход на радиста. Волкова страхуют товарищи из оперативной разведгруппы. С погранвойсками НКВД договоренность есть.
– Волков? – побарабанил пальцами по столу Ермаков. – Помню его. На разведфакультете Академии имени Фрунзе учился, так?
– Совершенно верно, – согласно наклонил голову Козлов. – Имеет надежные документы, по легенде – русский эмигрант, проживавший в Польше. Свободно владеет немецким, польским, английским. Псевдоним «Хопров».
– Крепко ему надо держаться, Волкову. В его руках жизни многих людей из цепочки. Как его зовут?
– Антон Иванович. Очень способный офицер. Указания о нашем санкционировании связи Марчевского с немцами ему даны. Не сомневайтесь, Алексей Емельянович, – совсем не по-уставному вдруг обратился Колзлов к генералу, – сдюжит Волков! Он парень опытный, с головой. Прирожденный разведчик. И характер – кремень!