Страница:
Ответом было молчание.
– Назови второе условие, – повелел Мэйхью, выдержав паузу.
– Ваша Светлость, я не принадлежу к Церкви освобожденного человечества, – произнесла Хонор. – Воспринимая ее учение с глубоким уважением (она не кривила душой, поскольку за исключением несколько устаревшего подхода к вопросу о взаимоотношении полов догматы этой религии не вызывали у нее неприятия), я все же не исповедую вашу веру.
При всей кажущейся простоте вопроса заявление графини Харрингтон затрагивало серьезную тему. Трагический опыт научил Церковь сторониться политики, однако Грейсон во многом оставался теократическим миром. Закон о веротерпимости был принят и действовал здесь всего столетие; до сих пор на планете не было землевладельца не принадлежащего к господствующей Церкви.
Протектор перевел взгляд на сидевшего по правую от него руку седовласого мужчину, чье простое, черное с белым воротничком одеяние священника резко выделяло его среди облаченных в пышные наряды землевладельцев-мирян. То был духовный глава Церкви освобожденного человечества преподобный Джулиус Хэнкс.
– Преподобный отец, – обратился к нему Мэйхью, – данное условие касается Святой Церкви и соответственно относится к компетенции не мирских, но духовных властей.
Хэнкс возложил руку на голову коленопреклоненной Хонор, которая не почувствовала в этом жесте ни малейшего высокомерия. Она не принадлежала к его пастве, но глубина веры этого человека внушала уважение.
– Леди Харрингтон, ты говоришь, что не исповедуешь нашу религию, однако к Богу можно прийти разными путями.
Послышались вздохи – кому-то эта мысль показалась чуть ли не еретической, – но протестовать вслух никто не посмел.
– Веруешь ли ты в Господа, дитя?
– Да.
– Обязуешься ли ты, будучи землевладельцем, оберегать и защищать право твоих людей чтить Всевышнего так, как призывают к тому их сердца?
– Обязуюсь.
– Будешь ли ты почитать и оберегать святость нашей Веры, как стала бы почитать и оберегать свою собственную?
– Да.
Кивнув, Хэнкс обернулся к Мэйхью.
– Ваша Светлость, эта дама не пребывает в лоне нашей Святой Церкви, что она и возгласила перед всеми нами, не покривив душой и не унизившись до обмана. Однако добронравие и благочестие ее сверх всякой меры доказаны были деяниями, совершенными ею в защиту не только Церкви, но и всего нашего мира, и ранами, полученными в бою за тех, кому она в ту пору не была обязана службой. А потому я заявляю Вашей Светлости и всему Конклаву, что оная особа благословлена Вседержителем как поборница Его дела, вершащая Его волю, вне зависимости от того, к какой Церкви она принадлежит.
И снова воцарилось молчание, на сей раз более долгое и глубокое. Хэнкс обвел взглядом зал, всех собравшихся, и лишь после этого опустился на свое место.
– Хонор Стефания Харрингтон, – возвестил Мэйхью. – Твои условия выслушаны светскими и духовными лордами Грейсона и сочтены приемлемыми. Поклянешься ли ты теперь пред всеми нами, что это единственные условия, ограничивающие твое служение?
– Я клянусь в этом, Ваша Светлость.
– В таком случае я призываю тебя перед лицом равных тебе принести присягу, – сказал Протектор, и Хонор вновь взялась за рукоять меча. – Хонор Стефания Харрингтон, дочь Альфреда Харрингтона, клянешься ли ты, со всеми оговоренными ранее условиями, хранить верность Протектору и народу Грейсона?
– Клянусь.
– Клянешься ли ты служить Протектору и народу Грейсона верой и правдой?
– Клянусь.
– Клянешься ли пред Богом и высоким Конклавом чтить, блюсти и защищать Конституцию Грейсона и печься о своих подданных, как о родных детях? Клянешься ли заботиться о них в дни мира, возглавлять их в дни войны и управлять ими справедливо и мудро, если будет на то милость Господня?
– Клянусь.
– Твоя клятва принята, Хонор Стефания Харрингтон. Как Протектор Грейсона я объявляю, что отвечу верностью на верность, покровительством на доблесть, справедливостью на честность и возмездием на вероломство, и да поможет мне Господь.
Правая рука Протектора скользнула вниз, на миг накрыв обе ее руки. Потом он вернул Державный Меч Хранителю Врат, и преподобный Хэнкс, соединив ладони, протянул ему нечто, поблескивающее золотом. Мэйхью с почтением принял у него массивную золотую цепь со знаком власти землевладельца. Хонор склонила голову, Протектор повесил цепь ей на шею, и на ее груди, чуть пониже Звезды Грейсона, заблистал Ключ.
Встав с трона, Протектор взял ее за руку.
– Поднимись, землевладелица Харрингтон! – повелел он, и Хонор повиновалась, едва не наступив при этом на край платья. Потом по жесту Мэйхью она повернулась лицом к Конклаву, и зал наполнился громом приветственных восклицаний.
Раскрасневшись, с высоко поднятой головой, Хонор внимала этим возгласам. Она понимала, что не все собравшиеся относятся к случившемуся одинаково, однако важно было то, что, приняв в свои ряды женщину, они поднялись над въевшимися в их плоть и кровь тысячелетними предрассудками. И пусть многие пошли на это лишь под давлением обстоятельств и уступая настойчивому нажиму своего верховного правителя, однако этот исторический, столь многое менявший в их жизни шаг, был сделан. И ей для этого не пришлось покривить душой ни в едином слове присяги.
Привстав на подушке, Нимиц потерся головой о ее бедро. Хонор непроизвольно наклонилась, чтобы снова взять кота на руки, и этот естественный жест вызвал в зале шумное одобрение. Аплодисменты заставили кота приосаниться, а когда Хонор с улыбкой подняла его повыше, на всеобщее обозрение, превратились в овацию.
Затем снова воцарилась тишина: приблизившийся Хранитель Врат коснулся ее локтя, а когда она повернулась к нему, с поклоном поднес ей на ладонях Державный Меч. Принять меч, держа на руках кота, было мудрено, однако Нимиц удивил ее тем, что мигом уловил суть затруднения и перебрался на плечо. Поскольку церемониальное платье не имело стеганого наплечника, кот устроился, не выпуская когтей (из-за чего, однако, ему пришлось держаться передней лапой за макушку Хонор). Возможно, это не вполне соответствовало торжественности момента, зато руки леди Харрингтон оказались свободными, и она смогла принять меч.
Это действо тоже было беспрецедентным. Лен Харрингтон являлся самым новым на Грейсоне, и ей как младшему из землевладельцев приличествовало место на самом нижнем, дальнем от трона краю подковы. Однако – о чем она не знала, принимая орден, – награжденный Звездой Грейсона возводился в ранг Защитника Протектора со всеми подобающими привилегиями.
Бережно держа меч и молясь, чтобы Нимиц, упаси боже, не выпустил когтей, она подошла к стоявшему близ трона резному деревянному столу, на котором красовались ее герб и скрещенные мечи Защитника. Тут она вздохнула с облегчением, поскольку Нимиц легко спрыгнул на стол и расположился на нем с царственной грацией, усевшись на заднюю пару лап и обернув пушистым, цепким хвостом ее и среднюю пару. Хонор тем временем возложила меч на специально подготовленные скобы.
В тот же миг седой, морщинистый старец, сидевший в кресле землевладельца, встал и протянул ей тонкий жезл с серебряным навершием.
– В связи со вступлением в права землевладельца я уступаю вам, миледи, законное место и символ власти, оставляя за вами право судить о моей службе, – объявил Говард Клинкскейлс.
Приняв жезл обеими руками, Хонор улыбнулась – гораздо теплее, чем полагалось по протоколу. Рекомендовав Клинкскейлса ей в регенты, Бенджамин Мэйхью сделал исключительно удачный ход. Старый министр безопасности пользовался репутацией самого честного человека планеты и, что при данных обстоятельствах могло иметь еще большее значение, слыл консерватором, принимавшим преобразования, вводившиеся Протектором, лишь с немалыми оговорками. Согласие такого человека стать ее регентом и управлять ее владениями немало способствовало укреплению положения и авторитета новоявленного стедхолдера.
– Ваша служба превыше моего суждения, – сказала она, глядя старику в глаза и возвращая ему жезл, – и ни я, ни кто-либо другой не в силах воздать за нее в полной мере и вознаградить вас по заслугам.
Последние слова вышли за общепринятые рамки, и глаза старца удивленно расширились.
– Благодарю, миледи, – сказал он, приняв жезл с еще более низким поклоном.
Потом Хонор села в освобожденное им кресло землевладельца, а он занял соседнее, по правую руку от нее. Они повернулись лицом к Конклаву, и вперед выступил Джулиус Хэнкс.
– А теперь милорды… и леди, – преподобный взглянул на Хонор и одарил нового Землевладельца и Защитника лучезарной улыбкой, – позвольте призвать благословение Всевышнего на наши сегодняшние помыслы, высказывания и решения.
Глава 17
Глава 18
– Назови второе условие, – повелел Мэйхью, выдержав паузу.
– Ваша Светлость, я не принадлежу к Церкви освобожденного человечества, – произнесла Хонор. – Воспринимая ее учение с глубоким уважением (она не кривила душой, поскольку за исключением несколько устаревшего подхода к вопросу о взаимоотношении полов догматы этой религии не вызывали у нее неприятия), я все же не исповедую вашу веру.
При всей кажущейся простоте вопроса заявление графини Харрингтон затрагивало серьезную тему. Трагический опыт научил Церковь сторониться политики, однако Грейсон во многом оставался теократическим миром. Закон о веротерпимости был принят и действовал здесь всего столетие; до сих пор на планете не было землевладельца не принадлежащего к господствующей Церкви.
Протектор перевел взгляд на сидевшего по правую от него руку седовласого мужчину, чье простое, черное с белым воротничком одеяние священника резко выделяло его среди облаченных в пышные наряды землевладельцев-мирян. То был духовный глава Церкви освобожденного человечества преподобный Джулиус Хэнкс.
– Преподобный отец, – обратился к нему Мэйхью, – данное условие касается Святой Церкви и соответственно относится к компетенции не мирских, но духовных властей.
Хэнкс возложил руку на голову коленопреклоненной Хонор, которая не почувствовала в этом жесте ни малейшего высокомерия. Она не принадлежала к его пастве, но глубина веры этого человека внушала уважение.
– Леди Харрингтон, ты говоришь, что не исповедуешь нашу религию, однако к Богу можно прийти разными путями.
Послышались вздохи – кому-то эта мысль показалась чуть ли не еретической, – но протестовать вслух никто не посмел.
– Веруешь ли ты в Господа, дитя?
– Да.
– Обязуешься ли ты, будучи землевладельцем, оберегать и защищать право твоих людей чтить Всевышнего так, как призывают к тому их сердца?
– Обязуюсь.
– Будешь ли ты почитать и оберегать святость нашей Веры, как стала бы почитать и оберегать свою собственную?
– Да.
Кивнув, Хэнкс обернулся к Мэйхью.
– Ваша Светлость, эта дама не пребывает в лоне нашей Святой Церкви, что она и возгласила перед всеми нами, не покривив душой и не унизившись до обмана. Однако добронравие и благочестие ее сверх всякой меры доказаны были деяниями, совершенными ею в защиту не только Церкви, но и всего нашего мира, и ранами, полученными в бою за тех, кому она в ту пору не была обязана службой. А потому я заявляю Вашей Светлости и всему Конклаву, что оная особа благословлена Вседержителем как поборница Его дела, вершащая Его волю, вне зависимости от того, к какой Церкви она принадлежит.
И снова воцарилось молчание, на сей раз более долгое и глубокое. Хэнкс обвел взглядом зал, всех собравшихся, и лишь после этого опустился на свое место.
– Хонор Стефания Харрингтон, – возвестил Мэйхью. – Твои условия выслушаны светскими и духовными лордами Грейсона и сочтены приемлемыми. Поклянешься ли ты теперь пред всеми нами, что это единственные условия, ограничивающие твое служение?
– Я клянусь в этом, Ваша Светлость.
– В таком случае я призываю тебя перед лицом равных тебе принести присягу, – сказал Протектор, и Хонор вновь взялась за рукоять меча. – Хонор Стефания Харрингтон, дочь Альфреда Харрингтона, клянешься ли ты, со всеми оговоренными ранее условиями, хранить верность Протектору и народу Грейсона?
– Клянусь.
– Клянешься ли ты служить Протектору и народу Грейсона верой и правдой?
– Клянусь.
– Клянешься ли пред Богом и высоким Конклавом чтить, блюсти и защищать Конституцию Грейсона и печься о своих подданных, как о родных детях? Клянешься ли заботиться о них в дни мира, возглавлять их в дни войны и управлять ими справедливо и мудро, если будет на то милость Господня?
– Клянусь.
– Твоя клятва принята, Хонор Стефания Харрингтон. Как Протектор Грейсона я объявляю, что отвечу верностью на верность, покровительством на доблесть, справедливостью на честность и возмездием на вероломство, и да поможет мне Господь.
Правая рука Протектора скользнула вниз, на миг накрыв обе ее руки. Потом он вернул Державный Меч Хранителю Врат, и преподобный Хэнкс, соединив ладони, протянул ему нечто, поблескивающее золотом. Мэйхью с почтением принял у него массивную золотую цепь со знаком власти землевладельца. Хонор склонила голову, Протектор повесил цепь ей на шею, и на ее груди, чуть пониже Звезды Грейсона, заблистал Ключ.
Встав с трона, Протектор взял ее за руку.
– Поднимись, землевладелица Харрингтон! – повелел он, и Хонор повиновалась, едва не наступив при этом на край платья. Потом по жесту Мэйхью она повернулась лицом к Конклаву, и зал наполнился громом приветственных восклицаний.
Раскрасневшись, с высоко поднятой головой, Хонор внимала этим возгласам. Она понимала, что не все собравшиеся относятся к случившемуся одинаково, однако важно было то, что, приняв в свои ряды женщину, они поднялись над въевшимися в их плоть и кровь тысячелетними предрассудками. И пусть многие пошли на это лишь под давлением обстоятельств и уступая настойчивому нажиму своего верховного правителя, однако этот исторический, столь многое менявший в их жизни шаг, был сделан. И ей для этого не пришлось покривить душой ни в едином слове присяги.
Привстав на подушке, Нимиц потерся головой о ее бедро. Хонор непроизвольно наклонилась, чтобы снова взять кота на руки, и этот естественный жест вызвал в зале шумное одобрение. Аплодисменты заставили кота приосаниться, а когда Хонор с улыбкой подняла его повыше, на всеобщее обозрение, превратились в овацию.
Затем снова воцарилась тишина: приблизившийся Хранитель Врат коснулся ее локтя, а когда она повернулась к нему, с поклоном поднес ей на ладонях Державный Меч. Принять меч, держа на руках кота, было мудрено, однако Нимиц удивил ее тем, что мигом уловил суть затруднения и перебрался на плечо. Поскольку церемониальное платье не имело стеганого наплечника, кот устроился, не выпуская когтей (из-за чего, однако, ему пришлось держаться передней лапой за макушку Хонор). Возможно, это не вполне соответствовало торжественности момента, зато руки леди Харрингтон оказались свободными, и она смогла принять меч.
Это действо тоже было беспрецедентным. Лен Харрингтон являлся самым новым на Грейсоне, и ей как младшему из землевладельцев приличествовало место на самом нижнем, дальнем от трона краю подковы. Однако – о чем она не знала, принимая орден, – награжденный Звездой Грейсона возводился в ранг Защитника Протектора со всеми подобающими привилегиями.
Бережно держа меч и молясь, чтобы Нимиц, упаси боже, не выпустил когтей, она подошла к стоявшему близ трона резному деревянному столу, на котором красовались ее герб и скрещенные мечи Защитника. Тут она вздохнула с облегчением, поскольку Нимиц легко спрыгнул на стол и расположился на нем с царственной грацией, усевшись на заднюю пару лап и обернув пушистым, цепким хвостом ее и среднюю пару. Хонор тем временем возложила меч на специально подготовленные скобы.
В тот же миг седой, морщинистый старец, сидевший в кресле землевладельца, встал и протянул ей тонкий жезл с серебряным навершием.
– В связи со вступлением в права землевладельца я уступаю вам, миледи, законное место и символ власти, оставляя за вами право судить о моей службе, – объявил Говард Клинкскейлс.
Приняв жезл обеими руками, Хонор улыбнулась – гораздо теплее, чем полагалось по протоколу. Рекомендовав Клинкскейлса ей в регенты, Бенджамин Мэйхью сделал исключительно удачный ход. Старый министр безопасности пользовался репутацией самого честного человека планеты и, что при данных обстоятельствах могло иметь еще большее значение, слыл консерватором, принимавшим преобразования, вводившиеся Протектором, лишь с немалыми оговорками. Согласие такого человека стать ее регентом и управлять ее владениями немало способствовало укреплению положения и авторитета новоявленного стедхолдера.
– Ваша служба превыше моего суждения, – сказала она, глядя старику в глаза и возвращая ему жезл, – и ни я, ни кто-либо другой не в силах воздать за нее в полной мере и вознаградить вас по заслугам.
Последние слова вышли за общепринятые рамки, и глаза старца удивленно расширились.
– Благодарю, миледи, – сказал он, приняв жезл с еще более низким поклоном.
Потом Хонор села в освобожденное им кресло землевладельца, а он занял соседнее, по правую руку от нее. Они повернулись лицом к Конклаву, и вперед выступил Джулиус Хэнкс.
– А теперь милорды… и леди, – преподобный взглянул на Хонор и одарил нового Землевладельца и Защитника лучезарной улыбкой, – позвольте призвать благословение Всевышнего на наши сегодняшние помыслы, высказывания и решения.
Глава 17
Покончив с дневным отчетом, Пол Тэнкерсли со вздохом облегчения сбросил файл в «корзину». В отсутствие Хонор жизнь могла показаться скучноватой, однако адмирал Шевио явно вознамерился не оставлять новоиспеченному заместителю главного конструктора КСЕВ
note 15«Гефест» свободного времени, в которое тот мог бы предаваться грезам о возлюбленной.
Усмехнувшись при этой мысли, Пол еще раз пробежался по рабочим файлам, желая лишний раз удостовериться, что ничего не упустил. В бытность свою первым помощником командующего базой «Ханкок», он привык вникать во все детали, причем так ненавязчиво, что офицеры связи практически не ощущали опеки, и наивно полагал, что это послужит хорошей подготовкой к исполнению его будущих, еще более сложных, обязанностей.
Однако Пол ошибался. Ныне он являлся одним из девятнадцати заместителей главного конструктора, и его служебная нагрузка не шла ни в какое сравнение с обязанностями старпома, казавшимися ему теперь элементарно простыми. В качестве одного из девятнадцати заместителей конструктора он лично курировал сооружение трех дредноутов и супердредноута, не говоря уж о множестве судов разных классов, ремонт которых выполнялся на гигантской космической станции в его секторе ответственности. В первый раз за всю свою службу он не просто понял умом, а по-настоящему прочувствовал весь циклопический размах строительных и ремонтных работ Королевского Флота.
Терминал пискнул, сообщив о завершении проверки, и Пол, удовлетворенно вздохнув, отключил его, не забыв внести в компьютер свои планы на вечер. Обычно замещавший его инженер управлялся сам, но следовало предвидеть возможные затруднения, которые потребуют консультации. Наконец Пол встал, потянулся и взглянул на часы. Оказалось, он ухитрился разделаться с делами раньше, чем ожидал, и до встречи с Рамиресом – они с полковником договорились выпить пива и поиграть в дартс у Демпси – оставалось еще около часа. Тэнкерсли потер бровь, размышляя, как лучше убить это время, пожал плечами и ухмыльнулся. В конце концов, можно взяться за пиво и в одиночку, а славящегося своей убийственной пунктуальностью Рамиреса подождать за кружкой.
В среду у Демпси был «день Грифона», а поскольку в южном полушарии Грифона стояла зима, за закрытыми окнами ресторана бушевала пурга, стекла покрывал морозный узор. В центральном камине бара весьма реалистично танцевал и потрескивал голографический огонь.
Доносившиеся сзади звуки приглушенного разговора дополняли впечатление, способствуя восприятию заведения как некоего оазиса уюта посреди бурной стихии. Заказывая вторую кружку, Пол уже ощущал приятную расслабленность. Он пил «Старый Тилман», наслаждаясь чистым, насыщенным вкусом напитка, с которым его познакомила Хонор. «Если не налегать слишком рьяно, – подумал Пол, – эту кружку можно будет растянуть до прихода полковника».
Сделав еще один маленький глоток, он ощутил движение, и, полуобернувшись, не без удивления увидел садящегося на соседнее с ним место у стойки незнакомца. Большинство посетителей располагались за столиками или в кабинках, и поблескивавший полированным деревом бар был почти пуст. Свободных мест было сколько угодно, так что оставалось предположить, что этот человек не стремится к уединению.
– Двойное земное виски, – бросил незнакомец бармену.
Бровь Пола дернулась. Мантикорцы, как правило, пили местные сорта, вполне приемлемые с точки зрения соотношения цены и качества. Земное виски считалось в Звездном Королевстве напитком толстосумов, а в облике стройного светловолосого мужчины, одетого в приличный, но не более того, костюм, ничто не наводило на мысль о бешеных деньгах.
Бармен подал напиток, и незнакомец, слегка пригубив его, развернул табурет, с изящной небрежностью оперся локтем о полированную стойку и принялся разглядывать посетителей. Почему-то – Пол решительно не мог понять, в чем тут дело, – это соседство вызывало у него беспокойство, однако встать и демонстративно пересесть на другое место означало проявить невоспитанность. Пол остался, мысленно укоряя себя за дурацкую сверхчувствительность и деликатность, мешающие ему спокойно наслаждаться пивом и, коли на то пошло, избавиться от нежелательного соседства.
Через пару минут незнакомец резко допил виски и поставил пустой бокал на стойку. Казалось, это решительное движение указывало на намерение уйти, однако незнакомец неожиданно заговорил:
– Капитан Тэнкерсли, не так ли?
Спокойный, уверенный голос и аристократическое произношение вполне гармонировали с пристрастием к земному виски. Вопрос прозвучал учтиво, но под учтивостью чувствовалось и что-то еще.
– Боюсь, вы имеете передо мной преимущество, – медленно ответил Пол, и незнакомец улыбнулся.
– Ничего удивительного, сэр. В конце концов, с начала событий у станции «Ханкок» вас можно было видеть во многих программах новостей, тогда как я…
Он пожал плечами, словно подчеркивая незначительность своей персоны, и Пол нахмурился. После того как стало известно о его отношениях с Хонор, журналисты и впрямь несколько раз ухитрялись вытянуть из него что-то вроде интервью, однако он не предполагал, что приобрел известность такого рода.
– Знаете, – продолжал светловолосый, – мне хотелось сказать, что я высоко ценю сделанное вами на «Ханкоке».
– Не стоит принимать на веру россказни репортеров, – отозвался Пол. – Все, что я делал, это сидел на ремонтной базе и надеялся, что адмирал Сарнов и капитан Харрингтон не дадут хевам разнести станцию вдребезги со мной вместе.
– Да, разумеется.
Кивнув, незнакомец показал на бокал бармену, давая понять, что желает повторить заказ, и снова взглянул на Пола.
– Ваша скромность заслуживает похвалы, капитан Тэнкерсли. И уж конечно, мы наслышаны о подвигах капитана Харрингтон.
То, как прозвучало в его устах слово «подвиги», заставило Пола сдвинуть брови. Он ощутил несомненную иронию, и это не могло не задеть его за живое, однако Тэнкерсли мысленно призвал себя к порядку, решив, что лучше допьет кружку и уйдет. Ему пришло в голову, что перед ним журналист, причем журналист, настроенный недоброжелательно по отношению к Хонор. В такой ситуации предпочтительнее было уйти при первой возможности, но так, чтобы это не выглядело бегством.
– По правде говоря, – продолжил навязчивый собеседник, – я был потрясен, узнав, как драматично складывалась ситуация. Надо думать, лишь решительность и необоримая сила воли позволили ей остаться и сражаться, вместо того чтобы выйти из боя и спасти своих людей.
– Я рад, что она этого не сделала, ибо в противном случае мы бы с вами не беседовали, – резко ответил Пол и тут же прикусил себе язык. Пора бы ему понять, что единственный (кроме убийства) способ иметь дело с журналистом, тем паче враждебным, это молчать и не обращать на собеседника внимания. Все остальное может лишь раззадорить того. А что именно было сказано, особого значения не имеет: опытный писака все вывернет наизнанку и представит по-своему.
– Наверное, так оно и есть, – сказал незнакомец. – Здесь ведь немало ее людей, не так ли? Можно, конечно, предположить, что, отдай она приказ о рассредоточении, выживших было бы побольше, но ни один офицер не может проявить такую доблесть и заслужить столько наград, как леди Харрингтон, не пожертвовав по ходу дела несколькими жизнями.
Пол ощутил прилив ярости и почувствовал, что багровеет. Тон собеседника начал утрачивать первоначальную любезность: в нем зазвучала нотка вызова, причем слишком явная, чтобы оказаться случайной. Тэнкерсли взглянул на него с гневом.
– Я никогда не слышал о том, чтобы капитан Харрингтон рискнула без крайней необходимости хотя бы одной человеческой жизнью, – сказал он, наливаясь холодной яростью, – и мысль о том, что она могла пожертвовать своими подчиненными в погоне за славой, я нахожу нелепой и оскорбительной.
– Неужели? – В глазах собеседника промелькнуло странное удовлетворение. – Простите, капитан Тэнкерсли, я вовсе не имел в виду, будто капитан Харрингтон принесла человеческие жизни в жертву своему тщеславию. – Он покачал головой. – Вовсе нет, у меня и в мыслях такого не было. Просто мне кажется странным решение поставить под угрозу существование целого оперативного соединения ради обороны одной-единственной ремонтной базы. Вне зависимости от результата я, как и всякий другой, вправе задаться вопросом: а не было ли у нее, помимо чувства долга, некой другой причины, заставившей ее предпринять безумную попытку преградить путь безмерно превосходящим вражеским силам? Да, ее попытка увенчалась успехом, однако хотелось бы знать, зачем она совершила такой шаг – и допустила гибель стольких людей, – уже получив сведения о прибытии подкрепления во главе с адмиралом Даниславом?
В мозгу Пола прозвучал сигнал тревоги, ибо тон незнакомца снова изменился. На сей раз иронию, даже издевку он не только не маскировал, но выставлял напоказ. До сих пор Тэнкерсли не случалось разговаривать с человеком, способным, не повышая голоса и сохраняя полную невозмутимость, вложить в свои слова столько ядовитого презрения. Это чувство было слишком сильным для платного писаки; по всей видимости, незнакомец испытывал к Хонор личную неприязнь. Здравый смысл требовал, чтобы Пол прервал этот разговор, однако оставить нападки на Хонор без ответа он не мог.
– Капитан Харрингтон, – произнес он ледяным тоном, – действовала в соответствии с велением долга и собственным пониманием ситуации, каковые действия повлекли за собой уничтожение или пленение всех выступавших против нее сил противника. Учитывая этот результат, я не могу усмотреть в ее поведении ничего «странного» или «сомнительного».
– Ага, вы, стало быть, не усматриваете? – На лице незнакомца появилась фальшивая, якобы извиняющаяся улыбка. – Ну что ж, наверное, вы правы – я имею в виду результат. Ведь она спасла-таки ремонтную базу и ее персонал. Включая вас.
– Вы на что намекаете? – рявкнул Пол, физически ощущая, как напряженность кругами расходится от них, достигая других посетителей Демпси. Можно было поразиться быстроте и умению, с которыми любителю дорогого виски удалось спровоцировать конфликт. Пол уже понимал, что все происходящее вовсе не случайность, но ему было наплевать.
– Всего лишь на чувства, – холодно ухмыльнулся собеседник. – Всякому, кто смотрит информационные программы, хорошо известно, какие чувства и к кому испытывала героический капитан Харрингтон. Конечно, любовь прекрасна и романтична, но некоторые вправе задуматься о том, является ли готовность пожертвовать жизнями тысяч людей ради одного возлюбленного таким уж несомненным достоинством королевского офицера. Как считаете, капитан?
Тэнкерсли побледнел и медленно привстал, с трудом сдерживая желание вцепиться негодяю в глотку. Тот был выше ростом и, несмотря на некоторую худобу, неплохо сложен, однако Пол не сомневался в том, что размажет его по стойке бара. Чего ему в данный момент и хотелось. Но даже несмотря на застившую глаза красную пелену ярости, Пол чувствовал, как в его сознании звучит предостерегающий сигнал. Этот человек хотел скандала, он провоцировал скандал, и было бы неразумно позволить ему добиться своего.
Пол перевел дух, подавляя в себе желание стереть с красивого, насмешливого лица глумливую ухмылку, заодно сделав его менее красивым. Выдержав напряженный момент, он медленно повернулся спиной и собрался уйти, однако незнакомец тоже встал и на сей раз громко, на весь притихший бар, спросил:
– Скажите, капитан, вы и впрямь так хороши в постели, что ради вас женщина готова пожертвовать множеством человеческих жизней? Или ей просто отчаянно хотелось завалить на себя мужчину, все равно какого?
Такого оскорбления Пол вынести не мог. Окончательно потеряв самообладание, он резко развернулся. Усмешка с лица незнакомца исчезла, но увернуться от сокрушительных ударов железных кулаков Пола он уже не успел.
Тэнкерсли имел черный пояс, и его удары вполне могли оказаться смертельными, однако даже в ярости он умудрялся контролировать их силу. Его кулак врезался незнакомцу в живот, а когда тот с криком боли сложился пополам, второй удар, пришедшийся снизу в лицо, отбросил негодяя назад.
Он упал, нелепо раскинув руки и сшибив при этом несколько высоких стульев. Полу хотелось подскочить к нему и добавить, однако каким-то чудом он сумел сдержаться.
Застыв на месте и тяжело дыша, он смотрел, как его противник поднялся на ноги, попытался уцепиться за стойку и сполз вниз, зажав руками лицо. Он раскачивался на коленях; сквозь его пальцы из разбитых губ и расквашенного носа сочилась кровь. Взоры всех посетителей обратились к бару. Стоявший на коленях человек медленно убрал от лица руки, сплюнул кровью, выплюнув и выбитый зуб, утер тыльной стороной ладони окровавленный подбородок и поднял глаза на Пола. Насмешки в них больше не было – ее сменила безумная злоба.
– Ты ударил меня! – хрипло прорычал он, кривясь от боли и задыхаясь от ненависти. – Ударил – меня!
Пол, не успев удержаться, сделал полшага вперед, но окровавленный человек не дрогнул.
– Ты посмел поднять на меня руку! – повторил он.
Его искаженное ненавистью лицо походило на маску безумца. Пол презрительно скривился и отвернулся, собираясь уйти, но сзади послышался срывающийся от злобы голос:
– Нет, Пол Тэнкерсли, никто и никогда не ударит меня безнаказанно. Ты поплатишься за это. Я требую сатисфакции.
Пол замер на месте. Вокруг воцарилась тишина – не просто гнетущая, а гробовая тишина, – и он понял, что произошло. Ему следовало догадаться раньше, но он поддался гневу. Гневу, вызванному этим человеком намеренно, с одной-единственной целью: спровоцировать дуэль.
И теперь Полу Тэнкерсли, в жизни не участвовавшему в поединках, не оставалось ничего другого, кроме как принять вызов.
– Как угодно, – процедил он сквозь зубы. – Коль скоро вы настаиваете на удовлетворении, вы его получите.
Какой-то человек вынырнул из толпы и помог окровавленному незнакомцу подняться на ноги.
– Это мистер Ливитников, – пробормотал тот, опираясь на своего, так кстати объявившегося приятеля. – Не сомневаюсь, он согласится стать моим секундантом.
Ливитников коротко кивнул и, поддерживая друга правой рукой, засунул левую в карман и протянул Полу карточку.
– Моя визитка, капитан Тэнкерсли, – произнес он с выверенной холодной учтивостью. – Надеюсь увидеть ваших секундантов у себя в течение двадцати четырех часов.
– Разумеется, – тем же тоном отозвался Пол, презрительно глядя на Ливитникова, своевременное появление которого не оставляло никаких сомнений в подготовленности всего этого провокационного спектакля. Спрятав визитную карточку в карман, он повернулся и шагнул было к двери, но остановился.
На пороге оторопело застыл Том Рамирес. На Пола он даже не смотрел. В немом оцепенении полковник взирал на человека с окровавленной физиономией, понимая, что ему даже не пришло в голову предостеречь друга. Опираясь о плечо Ливитникова, сквозь расступавшуюся толпу ковылял Денвер Саммерваль.
Усмехнувшись при этой мысли, Пол еще раз пробежался по рабочим файлам, желая лишний раз удостовериться, что ничего не упустил. В бытность свою первым помощником командующего базой «Ханкок», он привык вникать во все детали, причем так ненавязчиво, что офицеры связи практически не ощущали опеки, и наивно полагал, что это послужит хорошей подготовкой к исполнению его будущих, еще более сложных, обязанностей.
Однако Пол ошибался. Ныне он являлся одним из девятнадцати заместителей главного конструктора, и его служебная нагрузка не шла ни в какое сравнение с обязанностями старпома, казавшимися ему теперь элементарно простыми. В качестве одного из девятнадцати заместителей конструктора он лично курировал сооружение трех дредноутов и супердредноута, не говоря уж о множестве судов разных классов, ремонт которых выполнялся на гигантской космической станции в его секторе ответственности. В первый раз за всю свою службу он не просто понял умом, а по-настоящему прочувствовал весь циклопический размах строительных и ремонтных работ Королевского Флота.
Терминал пискнул, сообщив о завершении проверки, и Пол, удовлетворенно вздохнув, отключил его, не забыв внести в компьютер свои планы на вечер. Обычно замещавший его инженер управлялся сам, но следовало предвидеть возможные затруднения, которые потребуют консультации. Наконец Пол встал, потянулся и взглянул на часы. Оказалось, он ухитрился разделаться с делами раньше, чем ожидал, и до встречи с Рамиресом – они с полковником договорились выпить пива и поиграть в дартс у Демпси – оставалось еще около часа. Тэнкерсли потер бровь, размышляя, как лучше убить это время, пожал плечами и ухмыльнулся. В конце концов, можно взяться за пиво и в одиночку, а славящегося своей убийственной пунктуальностью Рамиреса подождать за кружкой.
В среду у Демпси был «день Грифона», а поскольку в южном полушарии Грифона стояла зима, за закрытыми окнами ресторана бушевала пурга, стекла покрывал морозный узор. В центральном камине бара весьма реалистично танцевал и потрескивал голографический огонь.
Доносившиеся сзади звуки приглушенного разговора дополняли впечатление, способствуя восприятию заведения как некоего оазиса уюта посреди бурной стихии. Заказывая вторую кружку, Пол уже ощущал приятную расслабленность. Он пил «Старый Тилман», наслаждаясь чистым, насыщенным вкусом напитка, с которым его познакомила Хонор. «Если не налегать слишком рьяно, – подумал Пол, – эту кружку можно будет растянуть до прихода полковника».
Сделав еще один маленький глоток, он ощутил движение, и, полуобернувшись, не без удивления увидел садящегося на соседнее с ним место у стойки незнакомца. Большинство посетителей располагались за столиками или в кабинках, и поблескивавший полированным деревом бар был почти пуст. Свободных мест было сколько угодно, так что оставалось предположить, что этот человек не стремится к уединению.
– Двойное земное виски, – бросил незнакомец бармену.
Бровь Пола дернулась. Мантикорцы, как правило, пили местные сорта, вполне приемлемые с точки зрения соотношения цены и качества. Земное виски считалось в Звездном Королевстве напитком толстосумов, а в облике стройного светловолосого мужчины, одетого в приличный, но не более того, костюм, ничто не наводило на мысль о бешеных деньгах.
Бармен подал напиток, и незнакомец, слегка пригубив его, развернул табурет, с изящной небрежностью оперся локтем о полированную стойку и принялся разглядывать посетителей. Почему-то – Пол решительно не мог понять, в чем тут дело, – это соседство вызывало у него беспокойство, однако встать и демонстративно пересесть на другое место означало проявить невоспитанность. Пол остался, мысленно укоряя себя за дурацкую сверхчувствительность и деликатность, мешающие ему спокойно наслаждаться пивом и, коли на то пошло, избавиться от нежелательного соседства.
Через пару минут незнакомец резко допил виски и поставил пустой бокал на стойку. Казалось, это решительное движение указывало на намерение уйти, однако незнакомец неожиданно заговорил:
– Капитан Тэнкерсли, не так ли?
Спокойный, уверенный голос и аристократическое произношение вполне гармонировали с пристрастием к земному виски. Вопрос прозвучал учтиво, но под учтивостью чувствовалось и что-то еще.
– Боюсь, вы имеете передо мной преимущество, – медленно ответил Пол, и незнакомец улыбнулся.
– Ничего удивительного, сэр. В конце концов, с начала событий у станции «Ханкок» вас можно было видеть во многих программах новостей, тогда как я…
Он пожал плечами, словно подчеркивая незначительность своей персоны, и Пол нахмурился. После того как стало известно о его отношениях с Хонор, журналисты и впрямь несколько раз ухитрялись вытянуть из него что-то вроде интервью, однако он не предполагал, что приобрел известность такого рода.
– Знаете, – продолжал светловолосый, – мне хотелось сказать, что я высоко ценю сделанное вами на «Ханкоке».
– Не стоит принимать на веру россказни репортеров, – отозвался Пол. – Все, что я делал, это сидел на ремонтной базе и надеялся, что адмирал Сарнов и капитан Харрингтон не дадут хевам разнести станцию вдребезги со мной вместе.
– Да, разумеется.
Кивнув, незнакомец показал на бокал бармену, давая понять, что желает повторить заказ, и снова взглянул на Пола.
– Ваша скромность заслуживает похвалы, капитан Тэнкерсли. И уж конечно, мы наслышаны о подвигах капитана Харрингтон.
То, как прозвучало в его устах слово «подвиги», заставило Пола сдвинуть брови. Он ощутил несомненную иронию, и это не могло не задеть его за живое, однако Тэнкерсли мысленно призвал себя к порядку, решив, что лучше допьет кружку и уйдет. Ему пришло в голову, что перед ним журналист, причем журналист, настроенный недоброжелательно по отношению к Хонор. В такой ситуации предпочтительнее было уйти при первой возможности, но так, чтобы это не выглядело бегством.
– По правде говоря, – продолжил навязчивый собеседник, – я был потрясен, узнав, как драматично складывалась ситуация. Надо думать, лишь решительность и необоримая сила воли позволили ей остаться и сражаться, вместо того чтобы выйти из боя и спасти своих людей.
– Я рад, что она этого не сделала, ибо в противном случае мы бы с вами не беседовали, – резко ответил Пол и тут же прикусил себе язык. Пора бы ему понять, что единственный (кроме убийства) способ иметь дело с журналистом, тем паче враждебным, это молчать и не обращать на собеседника внимания. Все остальное может лишь раззадорить того. А что именно было сказано, особого значения не имеет: опытный писака все вывернет наизнанку и представит по-своему.
– Наверное, так оно и есть, – сказал незнакомец. – Здесь ведь немало ее людей, не так ли? Можно, конечно, предположить, что, отдай она приказ о рассредоточении, выживших было бы побольше, но ни один офицер не может проявить такую доблесть и заслужить столько наград, как леди Харрингтон, не пожертвовав по ходу дела несколькими жизнями.
Пол ощутил прилив ярости и почувствовал, что багровеет. Тон собеседника начал утрачивать первоначальную любезность: в нем зазвучала нотка вызова, причем слишком явная, чтобы оказаться случайной. Тэнкерсли взглянул на него с гневом.
– Я никогда не слышал о том, чтобы капитан Харрингтон рискнула без крайней необходимости хотя бы одной человеческой жизнью, – сказал он, наливаясь холодной яростью, – и мысль о том, что она могла пожертвовать своими подчиненными в погоне за славой, я нахожу нелепой и оскорбительной.
– Неужели? – В глазах собеседника промелькнуло странное удовлетворение. – Простите, капитан Тэнкерсли, я вовсе не имел в виду, будто капитан Харрингтон принесла человеческие жизни в жертву своему тщеславию. – Он покачал головой. – Вовсе нет, у меня и в мыслях такого не было. Просто мне кажется странным решение поставить под угрозу существование целого оперативного соединения ради обороны одной-единственной ремонтной базы. Вне зависимости от результата я, как и всякий другой, вправе задаться вопросом: а не было ли у нее, помимо чувства долга, некой другой причины, заставившей ее предпринять безумную попытку преградить путь безмерно превосходящим вражеским силам? Да, ее попытка увенчалась успехом, однако хотелось бы знать, зачем она совершила такой шаг – и допустила гибель стольких людей, – уже получив сведения о прибытии подкрепления во главе с адмиралом Даниславом?
В мозгу Пола прозвучал сигнал тревоги, ибо тон незнакомца снова изменился. На сей раз иронию, даже издевку он не только не маскировал, но выставлял напоказ. До сих пор Тэнкерсли не случалось разговаривать с человеком, способным, не повышая голоса и сохраняя полную невозмутимость, вложить в свои слова столько ядовитого презрения. Это чувство было слишком сильным для платного писаки; по всей видимости, незнакомец испытывал к Хонор личную неприязнь. Здравый смысл требовал, чтобы Пол прервал этот разговор, однако оставить нападки на Хонор без ответа он не мог.
– Капитан Харрингтон, – произнес он ледяным тоном, – действовала в соответствии с велением долга и собственным пониманием ситуации, каковые действия повлекли за собой уничтожение или пленение всех выступавших против нее сил противника. Учитывая этот результат, я не могу усмотреть в ее поведении ничего «странного» или «сомнительного».
– Ага, вы, стало быть, не усматриваете? – На лице незнакомца появилась фальшивая, якобы извиняющаяся улыбка. – Ну что ж, наверное, вы правы – я имею в виду результат. Ведь она спасла-таки ремонтную базу и ее персонал. Включая вас.
– Вы на что намекаете? – рявкнул Пол, физически ощущая, как напряженность кругами расходится от них, достигая других посетителей Демпси. Можно было поразиться быстроте и умению, с которыми любителю дорогого виски удалось спровоцировать конфликт. Пол уже понимал, что все происходящее вовсе не случайность, но ему было наплевать.
– Всего лишь на чувства, – холодно ухмыльнулся собеседник. – Всякому, кто смотрит информационные программы, хорошо известно, какие чувства и к кому испытывала героический капитан Харрингтон. Конечно, любовь прекрасна и романтична, но некоторые вправе задуматься о том, является ли готовность пожертвовать жизнями тысяч людей ради одного возлюбленного таким уж несомненным достоинством королевского офицера. Как считаете, капитан?
Тэнкерсли побледнел и медленно привстал, с трудом сдерживая желание вцепиться негодяю в глотку. Тот был выше ростом и, несмотря на некоторую худобу, неплохо сложен, однако Пол не сомневался в том, что размажет его по стойке бара. Чего ему в данный момент и хотелось. Но даже несмотря на застившую глаза красную пелену ярости, Пол чувствовал, как в его сознании звучит предостерегающий сигнал. Этот человек хотел скандала, он провоцировал скандал, и было бы неразумно позволить ему добиться своего.
Пол перевел дух, подавляя в себе желание стереть с красивого, насмешливого лица глумливую ухмылку, заодно сделав его менее красивым. Выдержав напряженный момент, он медленно повернулся спиной и собрался уйти, однако незнакомец тоже встал и на сей раз громко, на весь притихший бар, спросил:
– Скажите, капитан, вы и впрямь так хороши в постели, что ради вас женщина готова пожертвовать множеством человеческих жизней? Или ей просто отчаянно хотелось завалить на себя мужчину, все равно какого?
Такого оскорбления Пол вынести не мог. Окончательно потеряв самообладание, он резко развернулся. Усмешка с лица незнакомца исчезла, но увернуться от сокрушительных ударов железных кулаков Пола он уже не успел.
Тэнкерсли имел черный пояс, и его удары вполне могли оказаться смертельными, однако даже в ярости он умудрялся контролировать их силу. Его кулак врезался незнакомцу в живот, а когда тот с криком боли сложился пополам, второй удар, пришедшийся снизу в лицо, отбросил негодяя назад.
Он упал, нелепо раскинув руки и сшибив при этом несколько высоких стульев. Полу хотелось подскочить к нему и добавить, однако каким-то чудом он сумел сдержаться.
Застыв на месте и тяжело дыша, он смотрел, как его противник поднялся на ноги, попытался уцепиться за стойку и сполз вниз, зажав руками лицо. Он раскачивался на коленях; сквозь его пальцы из разбитых губ и расквашенного носа сочилась кровь. Взоры всех посетителей обратились к бару. Стоявший на коленях человек медленно убрал от лица руки, сплюнул кровью, выплюнув и выбитый зуб, утер тыльной стороной ладони окровавленный подбородок и поднял глаза на Пола. Насмешки в них больше не было – ее сменила безумная злоба.
– Ты ударил меня! – хрипло прорычал он, кривясь от боли и задыхаясь от ненависти. – Ударил – меня!
Пол, не успев удержаться, сделал полшага вперед, но окровавленный человек не дрогнул.
– Ты посмел поднять на меня руку! – повторил он.
Его искаженное ненавистью лицо походило на маску безумца. Пол презрительно скривился и отвернулся, собираясь уйти, но сзади послышался срывающийся от злобы голос:
– Нет, Пол Тэнкерсли, никто и никогда не ударит меня безнаказанно. Ты поплатишься за это. Я требую сатисфакции.
Пол замер на месте. Вокруг воцарилась тишина – не просто гнетущая, а гробовая тишина, – и он понял, что произошло. Ему следовало догадаться раньше, но он поддался гневу. Гневу, вызванному этим человеком намеренно, с одной-единственной целью: спровоцировать дуэль.
И теперь Полу Тэнкерсли, в жизни не участвовавшему в поединках, не оставалось ничего другого, кроме как принять вызов.
– Как угодно, – процедил он сквозь зубы. – Коль скоро вы настаиваете на удовлетворении, вы его получите.
Какой-то человек вынырнул из толпы и помог окровавленному незнакомцу подняться на ноги.
– Это мистер Ливитников, – пробормотал тот, опираясь на своего, так кстати объявившегося приятеля. – Не сомневаюсь, он согласится стать моим секундантом.
Ливитников коротко кивнул и, поддерживая друга правой рукой, засунул левую в карман и протянул Полу карточку.
– Моя визитка, капитан Тэнкерсли, – произнес он с выверенной холодной учтивостью. – Надеюсь увидеть ваших секундантов у себя в течение двадцати четырех часов.
– Разумеется, – тем же тоном отозвался Пол, презрительно глядя на Ливитникова, своевременное появление которого не оставляло никаких сомнений в подготовленности всего этого провокационного спектакля. Спрятав визитную карточку в карман, он повернулся и шагнул было к двери, но остановился.
На пороге оторопело застыл Том Рамирес. На Пола он даже не смотрел. В немом оцепенении полковник взирал на человека с окровавленной физиономией, понимая, что ему даже не пришло в голову предостеречь друга. Опираясь о плечо Ливитникова, сквозь расступавшуюся толпу ковылял Денвер Саммерваль.
Глава 18
Хорошо еще, что хоть кресло было удобным. Это оказалось более важным, чем можно было предположить, поскольку в последний месяц Хонор приходилось проводить в нем самое меньшее по восемь часов в день, и у нее уже начинала накапливаться усталость. Грейсонские сутки – двадцать шесть часов плюс компенсор – были длинноваты даже для нее. Правда, сутки ее родного Сфинкса уступали здешним в продолжительности всего на час, однако последние три десятилетия она жила по флотским часам, использовавшим двадцатитрехчасовую шкалу Звездного Королевства. По правде сказать, ей едва ли следовало приписывать усталость длительности здешних дней.
Когда дверь за последним посетителем затворилась, Хонор покосилась налево, сощурившись от лившегося в окна яркого солнечного света. Официальный особняк был слишком роскошен для ее вкусов и привычек, равно как и молодого лена с весьма напряженным бюджетом, однако следовало принять во внимание, что личные покои занимали ничтожную часть огромного здания, получившего название Дворец Харрингтон Остальные помещения были заняты под кабинеты чиновников, архивы, узлы связи и прочие служебные помещения, необходимые для осуществления правительственных функций.
Когда дверь за последним посетителем затворилась, Хонор покосилась налево, сощурившись от лившегося в окна яркого солнечного света. Официальный особняк был слишком роскошен для ее вкусов и привычек, равно как и молодого лена с весьма напряженным бюджетом, однако следовало принять во внимание, что личные покои занимали ничтожную часть огромного здания, получившего название Дворец Харрингтон Остальные помещения были заняты под кабинеты чиновников, архивы, узлы связи и прочие служебные помещения, необходимые для осуществления правительственных функций.