Велиев Сулейман. Усатый ага

   - Полиция бессильна! - говорил он жене. - Ты подумай - полиция бессильна! Чем же все это кончится? Они сожгут промыслы! Они перебьют всех нас!
   Он не мог усидеть на месте, лихорадочно ходил по комнате и не переставая курил.
   Елизавета, пытаясь отвлечь его, заводила граммофон, играла на рояле, даже петь пыталась что-то шуточное - Шапоринский не замечал.
   - Теперь ты убедилась? - язвительно спрашивал он Елизавету. - Ведь это ты хвалила Усатого, ты! А он чуть ли не главный смутьян! Вот так ты можешь разбираться в людях!
   - Откуда мне было знать? - оправдывалась Елизавета. - Я знала только, что он хороший печник.
   - Ты мне его рекомендовала! - неистовствовал Шапоринский. - "Он добрый, послушный" - это ведь твои слова! Такие "послушные" разорят нас до нитки и пустят по миру! Да чего там - перебьют! Всех культурных людей уничтожат. Весь мир одичает!
   - Не преувеличивай, милый. - Елизавета улыбалась. - Все обойдется. Уж сколько раз бастовали - обходилось. Обойдется и на этот раз...
   - Да ты понимаешь - полиция бессильна! Понимаешь ты это?
   Елизавета не понимала.
   - Пришлют новых полицейских из Петрограда... Или еще откуда-нибудь, хоть бы из Москвы...
   - Ничего ты не понимаешь! - горестно воскликнул Шапоринский. - Но с Усатым-то, с Усатым-то ты могла бы... Печник! Он, видите ли, хороший печник... Большой плут он, а не печник! Подумать только - обманул такого человека, как я! Вот такие и руководят забастовкой. Подвернется случай - я покажу им, где раки зимуют!
   - А может, удовлетворить их требования? А то и в самом деле как бы они нас...
   Шапоринский вспылил:
   - Ты с ума сошла! Им дай палец - отхватят всю руку! Им только уступи! Почувствуют слабину - жизни не будет!
   Он кипятился, а все же понимал, чувствовал, что вынужден будет сделать так, как говорит жена. Уж если эту забастовку не может подавить полиция, то что может сделать он? Есть еще надежда на прибывшего в Баку из Петрограда представителя Временного правительства....
   На третий день забастовки этот представитель прибыл на митинг, собравшийся перед мечетью. Высокого роста, худой, интеллигентный, строгий. Поздоровавшись с рабочими, он снял шляпу, оглядел собравшихся. Может быть, он ждал аплодисментов? Все мрачно молчали.
   - Как поживаете, друзья? - спросил он вдруг тихим голосом, как если бы обращался к своим давним знакомым.
   Такое начало речи было необычным, подкупающим. Но никто не откликнулся.
   После некоторой заминки Усатый ага спросил оратора:
   - К добру ли приехал? Может, собираешься нас надуть? - И подмигнул стоявшему рядом Мустафе.
   Представитель сделал вид, что не обиделся.
   - Я представитель центральной власти, - сказал он громко. - Пришел выслушать вашу жалобу. У меня большие полномочия...
   - Если у тебя много власти, - сказал Мустафа, - то заставь человека, который привез тебя сюда, выполнить наши требования.
   Поддерживая Мустафу, рабочие дружно зашумели:
   - Его, его, Шапоринского, заставь!
   - Пусть прибавит нам заработок!
   - И чтобы восьмичасовой день!
   - И чтобы в землянках и в развалинах не жить нам!
   - Сам-то он во дворце, а мы в хибарах!
   - Если ты честный человек, если власть, штрафуй его и заставь выполнить наши требования! Иначе мы не приступим к работе. Скажи ему это!
   - Я пришел сюда с целью помочь вам. Мой долг...
   Этот человек напомнил Мустафе одного адвоката, которого он видел в Сибири. Тот так же вот уговаривал рабочих во время стачки на Ленских приисках. Говорил красивые общие слова - и ничего конкретного. Как они были похожи!
   - Чем же вы хотите помочь нам? - спросил Мустафа.
   - Я хочу, чтобы вы хорошо жили. А эта забастовка повредит вам. Среди вас есть люди семейные. Детей нельзя оставлять голодными, это грех!
   - Вы Шапоринскому это скажите! - крикнул Усатый ага. - Пусть не вынуждает нас бастовать! Пусть заключит с нами коллективный договор и даст нам восьмичасовой рабочий день!
   Представитель Временного правительства заверил:
   - Будьте покойны, я разрешу этот вопрос. Но давайте условимся: вы сегодня же выходите на работу...
   В толпе раздался смех, послышались голоса:
   - Ну и хитрюга! Надуть хочет!
   - Чтобы мы, значит, с пустыми руками!
   - Ишь чего захотел!
   - Он за дураков нас считает
   - А что вы от него хотите? Он такой же богач, как и наш Шапоринский!
   - Все они одного поля ягоды!
   Элегантный господин не обижался ни на какие слова и сам старался говорить по-простецки.
   - Вы напрасно не верите мне, друзья. Я представитель не царского, а народного революционного правительства....
   - Какого же черта! - закричал в негодовании Мустафа. - Если ты революционер и власть, прикажи нашим хозяевам немедленно выполнить требования рабочих - и мы с радостью прекратим забастовку. Ну, говори: прикажешь или нет?.. Что, слабо? Ты думал одними обещаниями отделаться? Дудки!
   Представитель Временного правительства сокрушенно покачал головой:
   - С вами очень трудно говорить. Вас много, я один. Я вам - слово, а вы мне - сто. Ведь нельзя же так! Давайте говорить по-деловому. Лучше всего выделите от себя представителей для переговоров. Я думаю, среди вас найдутся грамотные люди?
   - Есть у нас такие люди! - громко сказал Мустафа. - Вы можете с ними переговорить хоть сегодня.
   Представитель Временного правительства обрадовался: наконец-то удалось уломать строптивых! С представителями он будет говорить не на митинге, их можно и тюрьмой пристращать...
   - Очень хорошо, - сказал он. - Где же ваши представители?
   Выдвинувшийся вперед Мустафа изобразил удивление:
   - Ах, вы не знаете! Они арестованы еще во время прошлой забастовки и с тех пор находятся в Баиловской тюрьме. Прикажите освободить их и начинайте с ними переговоры. У нас других представителей нет.
   - Правильно! - в один голос закричали рабочие. Представитель Временного правительства понял, что он одурачен и что если он пробудет здесь еще немного, то его могут и избить. Ничего более не сказав, он надел шляпу и пошел с трибуны в сторону дома Шапоринского. По дороге он думал: "Дела плохи. Напрасно я взялся... Эту серую массу, видать, большевики обработали. Казаков бы на них, в плети бы! Да где же их возьмешь, казаков-то! Эх, времена не те! Придется господам нефтепромышленникам пойти на уступки. А потом убрать этих... Усатого и других крикунов. Иного выхода нет". Обо всем этом он решил серьезно поговорить с Шапоринским и с другими владельцами нефтепромыслов.
   7
   Была полночь. Дул легкий ветер. События дня словно омрачили природу. Ночь была без звезд, непроницаемо темная и тревожная. Если бы на верхушках буровых не горели дрожащие красные фонари, то буровых вовсе не было бы видно. Вокруг - ни души. Не слышно людских голосов и никаких звуков, кроме шума буровых. Разлившуюся по земле густую темь слабо рассеивали тускло освещенные окна небольшого здания телефонной станции.
   Из тьмы в зону света вышел одинокий человек и остановился у окна. Постоял с минуту, огляделся по сторонам - видимо, он чего-то опасался - и приблизился к самому окну. Оно было открыто, но забрано редкой решеткой. Человек попытался просунуть голову в решетку, но ему это не удалось. В комнате, в свете лампы, была видна телефонистка. Человек хотел привлечь ее внимание.
   Девушка была занята своим делом. Она не смотрела в окно и не видела человека, подававшего ей знаки. Она была в синем ситцевом халате с белым воротничком. На ушах - наушники. Соединявший их ободок делил ее золотистые волосы на две части. Вспыхивающая лампочка как будто поджигает ее волосы. Руки проворно переключают номера телефонов.
   Тихий стук в окно привлек внимание девушки. Она повернулась и, хотя не видела, кто стоит там, в темноте, догадалась, что это был Мустафа. Не вставая с места, Нина глазами сделала знак: дескать, заходи, у меня никого нет. Мустафа вошел, молча поздоровался и сел на привычное место - на тахту, под которой был подвал. Нина еще некоторое время продолжала работать, потом решительно повернулась к гостю, сняла с головы и отложила в сторону наушники.
   - Сегодня мы виделись с Шапоринским, - возбужденно заговорил Мустафа. Сказали ему, что, пока не будут удовлетворены наши требования, мы не приступим к работе. Он обещал подумать. Есть надежда. Но, возможно, он хитрит и лишь хочет выиграть время. Самая малая неосторожность может нас погубить. Сегодня у замка...
   Прерывистый телефонный звонок не дал ему договорить. Нина сняла трубку:
   - Алло... Второй участок? Занят, - и снова повернулась к Мустафе.
   Но говорить им больше не пришлось. Под окном послышались шаги, и тотчас заскрипели половицы в сенях. Мустафа встал и приблизился к одному из телефонных аппаратов, как если бы собирался позвонить куда-то. Шаги замедлились за дверью, и на пороге показался Абдулали.
   Он окинул вопросительным взглядом Нину, затем с усмешкой повернулся к Мустафе и сказал:
   - Какими судьбами, братец, в столь поздний час?
   Абдулали приходился Мустафе двоюродным братом и всегда выставлял это напоказ. Но сейчас он произнес слово "братец" с особенным ударением: дескать, хоть ты мне и брат, но Нину я тебе не уступлю... Мустафа так и понял его. Ему не хотелось здесь встречаться с ним, особенно ночью. Он был уверен, что Абдулали не преминет использовать эту встречу для грязной сплетни. Но что делать? Повернувшись к Абдулали, Мустафа сказал сухо:
   - Зашел вот поговорить по телефону.
   Абдулали сделал вид, что поверил. Подойдя ближе к Мустафе, он заговорил слезливо:
   - Братец, я в тот день, на митинге, очень нехорошо говорил. Ты уж прости меня и примири с людьми, с которыми я поспорил...
   Мустафа слишком хорошо знал коварство двоюродного брата и нисколько не верил в искренность его раскаяния. Поэтому ответил грубо:
   - Что случилось? Почему тебе нужно мириться? Ведь для тебя более важно мнение хозяина, чем мнение рабочих.
   Абдулали не знал, что ответить. Он только сейчас понял, как неуместны были его слова. Разве можно обмануть Мустафу!
   - Братец, если бы я знал, что ты станешь издеваться надо мной, то не стал бы говорить тебе. Но поверь - клянусь святыми! - я заодно со всеми.
   В ответ Мустафа лишь иронически улыбнулся. А Нина попросту не замечала Абдулали. Потоптавшись еще некоторое время, он вышел.
   Мустафа понял, что брат объявил ему войну. Подойдя к Нине и обняв ее за плечи, он сказал:
   - Этот тип давно подозревает о нашей близости и ревнует. Теперь он пошел доносить на меня. Ну и черт с ним! Не забудь: завтра у замка! - и направился к двери.
   На пороге обернулся, внимательно посмотрел на Нину, послал ей воздушный поцелуй и повторил:
   - Так не забудь: завтра вечером у замка!
   Нина вскочила, подбежала к нему, схватила его руку:
   - Я приду, приду! А этот... он очень плохой человек! Будь осторожен, милый... Ну, иди, иди. До завтра
   Мустафа вышел и растворился в темноте.
   8
   Неожиданно пошел дождь. Все сильнее, сильнее - и вот уже ливень. Ветер рвет его, хлещет водой по домам и нефтяным вышкам, обмывает руины старого замка.
   Шум льющейся со стен крепости воды напоминал водопад. Дробный перестук дождевых капель по железной крыше маленького домика, приткнувшегося к крепости, напоминал ружейную перестрелку. Издали этот домик казался заброшенным. Ни в одном окне не мерцал свет, вокруг не видно ни зги. Но если бы кто-нибудь длительное время понаблюдал бы за этим домом, то заметил бы, что узкая дверь его изредка открывается и быстро захлопывается. А если приглядеться, то у двери можно различить какую-то фигуру. Как будто кто-то сторожит дом.
   Вдруг человек сорвался с места и кинулся под ливень, навстречу бегущему, потом повернул назад, чуть приоткрыл дверь, сказал что-то и стал ждать того, кто бежал к дому по лужам. Двое, мокрые, вошли в дом.
   Тут оказалось много людей. Они сидели за столом, пили чай, ели. Это были люди в рабочей одежде. Как будто они зашли сюда в обеденный перерыв. Вот поедят и снова пойдут на работу... А на самом деле тут шло заседание забастовочного комитета. Кружки с чаем, куски хлеба и сыра, две бутылки вина - это маскировка от чужого глаза. Таким чужим глазом оказалась вошедшая женщина. Она напоминала цыпленка, промокшего под дождем. С волос и платья ручейками стекала вода, лицо забрызгано грязью. Женщина шумно дышала, глаза ее горели возбуждением. Не поздоровавшись, она сказала:
   - Бегите, товарищи! Немедленно! Сию минуту! Вас хотят арестовать. Сюда идут!
   - Полиция? Откуда ты узнала?
   - Шапоринский по телефону сообщил полицмейстеру. Не медлите, товарищи, иначе будет поздно! - И выскочила в дверь.
   Некоторые из присутствующих не знали эту девушку. Гамид пояснил:
   - Это Нина, телефонистка, дочь Павла. Ей можно верить. - И он дал команду: - Быстрей! Собрать все бумаги!
   Через минуту домик опустел.
   9
   Ниже замка, там, где начинались промыслы, одиноко стоял каменный дом телефонной станции. К его двери вели пять ступеней из тяжелых плит. Внутри была одна просторная комната, где и был оборудован коммутатор. Тут неотлучно дежурила телефонистка. Сюда и пришел снова Мустафа. Ему некуда было больше идти. В хибарке, он знал, его ждала полиция. К кому-либо из друзей ночью идти тоже опасно - могли подкараулить и схватить на дороге. Он решил дождаться рассвета у Нины.
   Она была рада. Едва Мустафа переступил порог, как Нина засыпала его вопросами:
   - Ну как? Никого не арестовали? Все в порядке?
   - Все хорошо пока. Разошлись вовремя.
   - Подозревают кого-нибудь?
   Мустафа усмехнулся:
   - Теперь уж зашло дальше подозрений. Кроме меня, преследуют и моего друга.
   - Какого друга?
   Мустафа удивился:
   - Ты не знаешь моего лучшего друга? Я говорю о самом храбром человеке в Раманах - об Усатом аге.
   - О, это замечательный человек! - радостно воскликнула Нина. - Я и семью его хорошо знаю. У него очень умная и милая жена. Я с ней в дружбе. Недавно она угощала меня тутом...
   Для Мустафы это было радостное открытие. "Нина дружит с его женой, как я с ним! Да ведь это же настоящее, большое счастье!" Вслух он сказал:
   - Ага очень любит свою жену!
   - И жена его... Историю их любви я очень хорошо знаю. Он сам как-то рассказывал мне...
   - Счастливая семья! - воскликнул Мустафа.
   - Счастливая, - подтвердила Нина. - Общаясь с ней, и я чувствую себя счастливой. - Нина как-то мечтательно улыбнулась Мустафе лучистым взглядом.
   - А живут они в большой нужде, - грустно сказал Мустафа. - Особенно в дни забастовки.
   - Да, с большой семьей теперь очень тяжело. Уже и в лавках в кредит ничего не дают...
   - Это Шапоринский запретил. Он хочет нас взять измором.
   - Какой низкий человек! И какое он имеет на это право?
   - Право... - Мустафа мрачно усмехнулся. - У богатого человека на все есть право.
   - Морить детей голодом - какой ужас! Какая жестокость! Но рабочие прошли суровые испытания, и, я уверена, они выдержат. Голодом их не запугать.
   - Пока, все держатся стойко, - подтвердил Мустафа.
   - А как ты смотришь на то, что я не участвую в забастовке? - спросила Нина. Ее это все время мучило, и она чувствовала себя виноватой.
   Мустафа ее успокоил:
   - Ты должна работать. Это - в интересах бастующих. Комитету нужен свой человек на станции. Если бы в прошлый раз ты не известила, кто знает, чем бы все кончилось!
   Лицо Нины посветлело.
   - Я всегда готова служить вашей организации, Мустафа. Буду делать все, что могу. Но, мне кажется, среди вас есть предатель. Вы должны его разоблачить.
   - Ты имеешь в виду Абдулали?
   - Да. Он ведет себя очень подозрительно.
   - Мы его больше не пускаем в свою среду. Он - мой двоюродный брат, но это низкий человек, от него можно ждать всякой пакости. А тебя он не беспокоит?
   Нина потупилась.
   - Ты что-то таишь? - спросил Мустафа с волнением.
   - Он вчера пришел к нам домой и стал морочить мне голову... что очень любит меня и просит выйти за него замуж. А когда я ему сказала: "У тебя есть жена", он ответил: "Мы, мусульмане, имеем право на многоженство". Я показала ему на порог. - Нина рассмеялась. - Я ему сказала еще: "Если ты придерживаешься мусульманского обычая, то тебе грешно жениться на русской". А он говорит: "Это легко устранимо - примешь нашу веру и попадешь в рай". Видимо, он не особенно умный.
   - Он подлый, если признает многоженство.
   - Вот я и показала ему на порог.
   - Молодец! - похвалил Мустафа. И пошутил: - Негодяй хочет получить вторую жену, а у честного и одной нет. Где же справедливость?
   Нина погрозила ему пальцем:
   - Пусть честный не теряет времени!
   Мустафа встрепенулся:
   - Значит, я...
   Резкий телефонный звонок прервал его. Нина надела наушники, повернулась к коммутатору и долго не могла оторваться от него. А Мустафа сидел, смотрел на Нину счастливыми глазами и думал: "Я веду себя как школьник. Давно надо было открыть ей душу и все, все договорить до конца. Сегодня, обязательно сегодня! Сейчас!"
   Возможно, ему больше не придется с ней встретиться. Вот выйдет он отсюда, схватят его и бросят в сырой каземат, откуда редко кто возвращается...
   Он не хотел уносить с собой в опасный путь слова, от которых его сердце трепетало радостью и тоской. Непременно, непременно нужно сказать Нине сегодня... Пусть знает. "Если ты готова идти со мной по опасной дороге к светлой цели, - скажет он ей сегодня, то вот тебе моя рука! Может быть, на этом пути придется пожертвовать собой и отказаться от личного, счастья. Революционер должен быть готов к этому. Оба мы одиноки. У тебя только старик отец, а у меня и вовсе никого нет, кроме тебя... Так почему же мы скрываем друг от друга свои чувства? Ты любишь меня, а я тебя. А главное - мы единомышленники".
   От этих дум его отвлек резкий голос Нины:
   - Кто у телефона?.. Второй участок?.. Соединяю. - Повернувшись к Мустафе, она сказала дрожащим, глухим голосом: - Сейчас здесь будет полиция. Немедленно уходи. Беги.
   Мустафа хотел было выскочить в окно, но на окне была решетка. Он кинулся к двери, но на крыльце уже слышались чьи-то шаги. Куда же? Нина сделала ему знак - под стол. И только он успел спрятаться, как в комнату без стука вошел полицейский. Нина встала от коммутатора и двинулась навстречу. Полицейский, увидав, что девушка одна, обнял ее и прижал к груди. Нина вывернулась из его рук и сказала сухо:
   - Шапоринский вызывает вас к телефону по важному делу. Я шла за вами.
   Полицейский подошел к телефону, и Нина соединила его с Шапоринским. Чтобы показать свое безразличие к этому разговору, Нина сняла с головы наушники и отошла к краю стола. Полицейский говорил:
   - Слушаю... Так точно... Мустафа? Да, сегодня вечером видели его тут... Понял... Слушаюсь!
   Когда полицейский положил трубку, Нина подошла к нему с улыбкой:
   - Что случилось, молодой человек? Почему господин Шапоринский не дает вам спать?
   Полицейский вообразил, что красивая телефонистка заинтересовалась им.
   - Совсем мы извелись с этими революционерами. Раз и навсегда нужно расправиться с ними. Но пусть вас это не волнует, красавица, мы свое дело знаем. - Он погладил ее по щеке.
   В это время под столом что-то треснуло, и Нина поспешила сказать:
   - Эти крысы не дают нам покоя. Не обращайте внимания. Я привыкла.
   - Не боишься?
   Нина скривила губки:
   - Вот еще! Крысы не так страшны, как некоторые люди.
   - Ты права, красавица, - подхватил полицейский, - эти революционеры хуже крыс. От них не так просто избавиться.
   С глупеньким видом Нина спросила:
   - А что, этот Мустафа революционер? Если так, я вам скажу, что сегодня вечером его видели по дороге в Балаханы.
   - В Балаханы? - с удивлением переспросил полицейский.
   Сердце Нины сжалось. Ей показалось, что полицейский заподозрил в ее глазах обман. Но то, как он метнулся к двери, успокоило ее. С порога полицейский спросил:
   - Вы не ослышались - в Балаханы?
   Она подтвердила категорически:
   - В Балаханы, в Балаханы!
   И полицейский пулей выскочил, из комнаты. Подождав с минуту, пока шаги его удалились и стихли, Нина приподняла край сукна, которым был накрыт ее рабочий стол, и Мустафа вышел из своего убежища. Взяв Нину за руку, он отвел ее подальше от окна, обнял, крепко прижал к своему сердцу и страстно поцеловал.
   Она ответила поцелуем. Так, без единого слова, они и объяснились. Слова оказались лишними.
   Однако задерживаться ему было нельзя. Это понимали оба. Он еще раз поцеловал ее и сказал:
   - Я пошел. Береги себя. Я буду в городе. Товарищи сообщат тебе мой адрес. - И тихо вышел.
   А спустя немного времени он уже шагал по дороге в Баку, к месту своей последней надежды.
   10
   Когда солнце скрылось за горизонтом, поднялся резкий ветер. Он облизывал город, подымал тучи пыли. Пыль заволакивала все - и укрытые на кривых улочках рваными занавесками и циновками лавки мелких торговцев, и несших на головах свои товары лоточников, и укутанных в чадру женщин с медными банными ведерками. Ветер сотрясал город, и казалось, под его бешеными порывами вот-вот начнут разваливаться высокие здания.
   Посередине широкой улицы застряла конка. Лошади выбивались из сил, множество людей с шумом и криком подталкивали вагон, но он не трогался с места. Пассажиры, чертыхаясь, покидали "самый удобный транспорт", как рекламировали конку ее владельцы, и расходились в разные стороны. Ветер подталкивал в спину тех, кто подымался в гору, и препятствовал тем, кто спускался вниз. Человек средних лет бежал по улице за катившейся фуражкой и чуть было не попал под фаэтон, несшийся навстречу. Увернувшись из-под самых колес, он налетел на встречного. Извинился и снова кинулся за фуражкой. Но его удержал за полу пострадавший:
   - Пожалуйста, скажите, почему там толпа? Убили опять кого-нибудь? Или кто с голоду умер?
   Человек, с головы которого ветер сорвал и унес фуражку, насмешливо посмотрел на любителя острых зрелищ и сказал:
   - Мир праху отца твоего! Иль не знаешь, что если с неба упадут два камня, то один из них обязательно расшибет голову бедняка?!
   Прохожий как будто обрадовался:
   - Значит, в самом деле убили? Камнем?
   Но в это время конка наконец тронулась, толпа рассеялась, и прохожий недовольно проворчал в сторону человека без фуражки:
   - Вам бы все шутить...
   А человек без фуражки уже свернул в узкий переулок. Оглянувшись, он вошел в низкую калитку и по наружной лестнице поднялся наверх, на второй этаж. Тут он постучал в дверь, но никто не отозвался. Чтобы не упасть, человек обеими руками ухватился за железные перила и стал барабанить в дверь ногами.
   Открылась дверь соседней комнаты, и вышедший оттуда старик заговорил ворчливо:
   - Послушай, зачем ломаешь дверь. Хозяин квартиры не глухой же. Он бы вышел, если б был дома.
   - Отец, а где мне его найти?
   - Мир праху твоего отца! - воскликнул старик. - Уже второй день его все ищут. Даже полицейский приходил.
   Весть о том, что его друг и единомышленник Гамид тоже преследуется полицией, совсем обескуражила Мустафу (это был он). Куда же теперь податься?
   Спустившись по лестнице во двор, Мустафа остановился тут и стал думать. Знакомые в Баку были, но он не знал их адресов. Есть еще тут один родственник, живущий, кстати, недалеко отсюда, но то был нехороший человек. Однако ж идти больше некуда, кроме как к этому родственнику.
   Без труда он нашел нужный дом, постучался в дверь. Кто-то из-за двери спросил:
   - Кого надо? - Голос мужской, грубый.
   - Это я, брат, Мустафа. Пожалуйста, открой.
   Дверь приоткрылась, и оттуда высунулась чернобородая голова человека средних лет. Голова спросила:
   - Что такое? Кого надо?
   Это был двоюродный брат, но он делал вид, что не узнает Мустафу.
   Мустафа очень смутился. Хорошего приема он не ждал, но он не мог допустить мысли, что брат обойдется с ним вот так недостойно.
   Придав своему лицу веселое выражение и будто бы не заметив, что брат не узнал его, Мустафа сказал:
   - Пришел узнать о твоем здоровье, братец! Принимай гостя!
   Бородатый ответил недружелюбно:
   - Какой может быть гость в такую непогоду? Кто в такое время по гостям ходит?
   У Мустафы рушилась последняя надежда найти пристанище в Баку, и он был вынужден пойти на откровенность. Приблизившись к самому уху бородатого, он зашептал:
   - Тяжелое наступило время, братец. Мне нельзя оставаться на улице. Укрой, спаси меня! Когда же еще родственники могут пригодиться друг другу, если не в таких обстоятельствах.
   Бородатый высунул из-за двери руку, отстранил голову Мустафы и, крепко держась за ручку двери, сказал угрожающе:
   - Мой дом не место для укрытия большевиков! Убирайся к черту, нечестивец! - И захлопнул дверь.
   Это был тяжелый удар. В оцепенении Мустафа побрел прочь. Он едва держался на ногах. В глазах потемнело. Со двора он вышел, качаясь как пьяный. Куда же еще он может пойти? Память не подсказывала ни одного адреса.
   Мустафа не боялся ни ареста, ни даже смерти. Его пугало лишь то, что в этом случае пострадает дело, которому он служит.
   Эх, как бы он хотел двинуть в зубы этому бородатому трусу! "Когда победит революция, - думал Мустафа, - таких негодяев мы научим уважать справедливость!" А теперь эти люди в глазах Мустафы занимали неприступные крепости и мешали ему жить и бороться. Ветер продолжал неистовствовать, рвал на Мустафе одежду и словно бы путал его мысли. Он шел по широкой улице, тяжело волоча ноги. А тут еще начался проливной дождь. Мустафа ускорил шаги. Хоть в какую-нибудь подворотню...
   Неожиданно на его плечо опустилась чья-то рука и пригвоздила к месту. Он резко повернулся и встретился взглядом с Абдулали. Тот хотел обнять Мустафу.
   - Душа моя, - заговорил он приветливо, - разве можно в такое непогожее время бродить по улицам? Ветер, дождь... Идем со мной.