Вельтман Александр Фомич. Не дом, а игрушечка !

   - Тут рядом? с мезонином-то? Какая же внучка? У этого старика молоденький внук.
   - Вот! Я своими глазами видел барышню. Что это за раскрасавица такая!.. Плачет!..
   - Семен, пойдем посмотрим, - прервал Порфирий, - сделай милость, пойдем!
   - Да пойдемте, пойдем, отчего ж не сходить. Оно, по соседству, следовало бы и помочь в чем-нибудь. Барышня-то молодая, а крутом-то ее что?
   Порфирий схватил шляпу и побежал. Семен за ним, на соседний двор.
   Сквозь толпу гробовщиков, стоявших в передней, трудно уже было пробраться. Ни в одном роде торговли нет такого соперничества и перебою. Старый Борис, отирая слезу, бранился с ними.
   - Что, брат, что просят? - спросил его Семен.
   - Пятьсот рублей за гроб! Мошенники!
   - Не за гроб, сударь, а за покрышку, дроги и мало ли что.
   - Ты молчи, воронье чутье! Барин только что заболел, а уж эта рыжая борода приходил сюда рекомендоваться! И имя узнал! Прошу, говорит, Борис Гаврилыч, не оставить своими милостями:
   барин умрет, так уж мы, говорит, поставим знатный гроб, и покрышку, и все что следует... Ах ты, чертова пасть! Пошел вон!
   Между тем как Семен помог старому Борису уладить торг насчет длинного ящика, Порфирий вошел в комнату, где лежал покойник. Он не обратил внимания ни на покойника, ни на толпу любопытных, вымерявших глазами длину умершего; все внимание его вдруг поглотилось наружностию девушки в черном платье, которая стояла подле стола, приклонясь на плечо старой женщины.
   Слезы катились из ее глаз.
   Сердце Порфирия забилось как будто от испуга. Он не верил глазам своим: лицо так знакомо, это Сашенька... Нет, это, верно, его сестра... Она нежнее, белее его, у ней чернее глазки, думал он.
   И взор его оцепенел на ней.
   - Барышне-то дурно, водицы надо... постой, я принесу, - сказал какой-то неизвестный человек с растрепанными волосами, в стареньком сюртучишке, пробираясь в другую комнату.
   - Куда! - крикнула няня. - О господи, и присмотреть-то некому!.. Постойте, барышня...
   И она бросилась за заботливым незнакомцем.
   Сашенька пошатнулась от порыва няни. Порфирий успел ее поддержать. Она взглянула на него, и все чувства ее как будто замерли, голова приклонилась к плечу молодого человека.
   - Не троньте! Извольте идти отсюда! А не то здкричу! - раздался голос няни из другой комнаты.
   - Что ж... я ничего.... я прислужиться хотел... водицы подать.. говорил, пошатываясь, неизвестный, выходя из дверей.
   - Вишь, нашел водицу на гвозде! Пошли-те вон отсюда!
   - Что ж... пойду... Я вашему же покойнику, поклониться хотел... последний долг отдать...
   - Да, да, знаем мы вас! - продолжала няня. - Спасибо, батюшка, что поддержал барышню мою, - сказала она Порфирию.
   - Позвольте мне принять участие в вашем горе и помочь вам распорядиться, - сказал Порфирий Сашеньке, когда она очнулась и стыдливо отклонилась от него к няне.
   - А вы кто такой, батюшка? - спросила няня.
   - Я сосед ваш. Если угодно, я и мой человек к вашим услугам...
   Вы можете положиться.
   - Да вот бы надо было послать кого-нибудь на кладбище, заказать могилу.
   - Я сам съезжу, - вызвался Порфирий и, поручив Семена в распоряжение Сашеньки, отправился на кладбище. Приехав на ниву божью, он долго ходил между могил, не встречая.никого, покуда не увидел выходящего из ворот дома старика священника.
   - Где мне, батюшка, отыскать тут могильщиков? - спросил его Порфирий.
   - Что вам, могилку, что ли? - сказал священник.
   - Да, батюшка, не знаю, к кому обратиться.
   - Могилку? хорошо, хорошо, доброе дело, мы очень рады, пойдемте... Чай, выберете место, а то у нас и готовые есть.
   - Это все. равно, я думаю.
   - Все равно: здесь славные места, славные места! Сухие, грунт песчаный... Эй! Ферапонт!.. Где ты?
   - Здесь, - отозвался могильщик из глубины могилы, которую он рыл.
   - Что, это заказная или так, на случай? - спросил священник.
   - Заказная.
   - Так вот и господину-то выройте могилку.
   - Ладно. Младенцу, верно?
   - Нет, старику, - отвечал Порфирий.
   - Так бы уж и говорили. Ладно.
   Заказав могилку, Порфирий отправился назад. Истомленная бессонными ночами во время болезни дедушки, Сашенька заснула.
   Но за нее было уже кому хлопотать. Порфирий обо всем озаботился и, провожая покойника, шел рядом с его внучкой, Когда опустили гроб в-могилу, Сашенька, почти без чувств, упала к нему на руки.
   - Это, верно, жених ее, - говорили в толпе народа, собравшегося около могилы, - вот парочка.
   И Порфирдй и Сашенька это слышали.
   Порфирий проводил ее до дому и хотел проститься.
   - Куда ж вы? - сказала она ему.
   Порфирий вошел в дом.
   Сели и молчат, бояться даже смотреть друг на друга...
   Посидев немного, Порфирий встал.
   - Куда же вы? - повторила Сашенька.
   - Вы утомились, вам надо отдохнуть.
   - Когда же вы к нам будете?
   - Если только позволите... - проговорил несвязно смущенный Порфирий.
   На следующий же день он явился к соседке узнать об ее здоровье.
   На этот раз она была разговорчивее, Порфирий смелее.
   Слово "здравствуйте" напомнило и ему и ей первое сладостное ощущение сердца. Они произнесли его, и оба вспыхнули.
   Няне ужасно как понравился скромный молодой человек.
   "Вот бы парочек барышне", - думала и она.
   - Уж если б вы видели, Порфирий Александрович, как покойник наряжал барышню - смех, да и только! Совсем не подевичьему! мальчик, да и только.
   "Да, не видал!" - подумали в одно время и Порфирий и Сашенька, взглянув друг на друга и невольно улыбнувшись.
   - Это амазонское платье я носила, нянюшка, - сказала Сашенька, - ко-мне оно лучше шло. В чепчике хуже.
   Порфирий вспыхнул. Она заметила это, поняла, что некстати
   упомянула о чепчике, и, также покраснев, опустила глаза и замолчала.
   - Я вас и принял за мужчину, - сказал Порфирий, оставшись -наедине с Сашенькой.
   - А я думала, что вы девушка.
   Порфирий рассказал ей, как бабушка берегла его от простуды и рядила в чепчик, платок.
   - Я хоть бы опять надеть чепчик, - прибавил он.
   - Ах боже мой, для чего это?
   - Так... вам нравилось.
   - Ах, нисколько, так гораздо лучше, - опрометчиво вскрикнула Сашенька.
   - Тогда вы мне сказали... - начал было Порфирий с простодушною откровенностию сердца, но вспомнил испуг Сашеньки
   и замолчал.
   Сашенька, казалось, также все припомнила, покраснела и потупила глаза.
   Но, верно, в самой природе женщины есть хитрость.
   - Что ж я вам сказала? - спросила она, не поднимая взоров.
   - Вы сказали... "Если б мы были всегда вместе", - произнес тихо Порфирий.
   Сашенька снова вспыхнула и, стыдясь своего смущения, закрыла лицо руками.
   V
   Первая любовь пуглива, как вольная птичка; много, много проходит времени, покуда она сделается "ручною". Природа ведет себя необыкновенно как умно, стройно и отчетливо. Порфирий был свободен, Сашенька также; за ними ничей глаз не присматривал, ничье ухо их не подслушивало, чувства так и влекли их друг к другу; а между тем самый строгий, ревнивый к благочестию присмотр не упрекнул бы их ни в чем. Казалось бы, им опасно сидеть вместе на дерновой скамье, под липой; сладкое воспоминание первого поцелуя должно бы было взволновать их чувства, давало право на полную откровенность; напротив: тут-то чувства их и становились боязливее. И это продолжалось до тех пор, покуда любовь взросла, созрела на сердце и вдруг в одно утро расцвела, как махровая роза. И в глазах, и в выражении голоса явилась какая-то особенная нежность. Все в них стало ясно друг для друга, они взглянули один на другого и обнялись.
   - Помните, я сказал: как я вас люблю! - прошептал Порфирий.
   - Помню!
   - А вы сказали: ах, как и я вас лцоблю; если б мы были всегда вместе! Помните?
   - Помню, помню!
   Казалось бы, это блаженное мгновение надо было продлить, скрыть от всех свое счастье, но Сашенька вскрикнула опять:
   пустите! И, вырвавшись из объятий Порфирия, побежала вон из комнаты.
   - Куда вы? Чего вы испугались? - и Порфирий вообразил, что Сашенька опять так же испугалась чего-то, как в первый раз в садике.
   Но Сашенька побежала поделиться своим счастьем с няней.
   Порфирий задумался, сердце его сжалось, вдруг слышит голос Сашеньки: "Пойдем, пойдем скорее".
   И, притащив няню за руку, она вскричала:
   - Смотри, нянюшка!
   И бросилась на шею к Порфирию.
   - Ах вы, баловники, греховодники! - вскричала няня, всплеснув руками и качая головою.
   Вырвавшись снова из объятий Порфирия, Сашенька бросилась на шею к няне и задушила ее поцелуями.
   - Ну, ну, ну, пошла от меня, бесстыдница! Пошла к своему любезному на шею! Вот погоди, поп-то вас обвенчает, а посаженыйто отец плетку даст на тебя.
   Начались сборы к свадьбе.
   Природа очень умно взлелеяла любовь в юноше и в девушке, решила взаимное желание их быть и жить вместе; но не дело природы было решать, где им жить.
   Кажется, все равно, где бы им жить, лишь бы жить вместе.
   Но, верно, не все равно: покуда длились сборы к свадьбе, между женихом и невестой зашел спор: в котором доме им жить? Сашеньке хотелось непременно жить в доме Порфирия, потому что это был дом Порфирия; а Порфирию - в доме Сашеньки, потому что это был дом Сашеньки.
   - Я продам свой дом, - сказал Порфирий, - мы будем жить в твоем доме.
   - Ах нет, ни за что! - вскричала Сашенька. - Мы будем жить в твоем доме; лучше мой продать.
   - Ах нет, ни за что! - сказал в свою очередь Порфирий.
   Мне твой лучше нравится.
   - А мне твой.
   И вышел спор из самого чистого доказательства взаимной нежности. Ни Сашенька, ни Порфирий не хотят уступить один другому в том чувстве.
   - Тебе хочется все по-своему делать, - проговорила Сашенька, надувшись, - если ты свой дом продашь, то я продам свой!..
   - Посмотрим! - подумал Порфирий, вспыхнув. Его затронул упрек.
   Взволнованное сердце Сашеньки скоро улеглось. Она подошла к Порфирию, но он отвернулся от нее.
   Новая искра огорчения. Сашенька отошла от Порфирия, села в угол, закрыла лицо руками и задумалась сквозь слезы: он не любит меня!..
   - Сашенька, - сказал Порфирий, взглянув на нее. И он бросился к ней.
   - Подите прочь от меня! - проговорила Сашенька.
   Обиженное чувство снова возмутилось. Порфирий не перенес его, взял шляпу; мысли его были в каком-то тумане. Он пришел домой.
   Там, как на беду, его ждал уже покупщик дома. Решившись продать дом, Порфирий поручил это Семену, который и сам то же советовал ему.
   - Вот, сударь, извольте получить деньги, - сказал Сем-ен, входя с каким-то мещанином, - я решил дело.
   Мещанин отсчитал деньги, положил их на стол перед Порфирием и поднес ему подписать бумагу.
   - Да что ж вы, сударь, подписываете, не считая, - сказал Семен.
   - Как раз тысяча двести серебром, так-с?
   - Так, - отвечал Порфирий, перевертывая ассигнации без внимания.
   На другой день поутру тот же покупщик явился в соседний дом к Сашеньке.
   - Я, сударыня, - сказал он ей, - купил у вашего соседа дом, да место маленько. Не продадите ли и вы свой? А я бы хорошие дал бы деньги.
   - Он продал дом свой! - вскричала Сашенька.
   - Что ж, он хорошо сделал, барышня, - сказала няня. - Он и мне говорил, и я советовала ему продать. А нам-то уж продавать не к чему: насиженное гнездо, и вы привыкли, и я. Дал бы бог и умереть в нем...
   - Он продал, - повторила Сашенька.
   - Продал мне, сударыня. Дрянной домишко; признательно сказать, пообмишулился я, дал четыре тысячи двести, а теперь не знаю, что и делать. Продайте, сударыня! За ваш дом пять тысяч.
   - Да, видишь, какой! пять тысяч! Барышня, а барышня, пожалуйте-ка сюда, - сказала няня торопливо, вызывая Сашеньку в другую комнату, - продавайте, барышня!
   - Да, я продам, непременно продам! - проговорила Сашенька с обиженным чувством.
   - Продавайте! Дедушка-то заплатил всего две тысячи за него, за новый!.. Пять тысяч дает! Да уж вы не мешайтесь, оставайтесь здесь: шесть возьму!..
   - Продавай! Я не хочу в нем жить, - проговорила со слезами на глазах Сашенька.
   - Пять тысяч капитал, а мы квартерку найдем рубликов за двести, так без хлопот будет.
   И няня вышла к покупщику.
   - Пять тысяч не деньги, любезный, - сказала она ему, - барышня и не подумает отдать за эту цену... Шесть, если хочешь.
   - Как можно! Да уже так, дом-то мне понадобился: двести набавлю.
   - И не говори!
   - Пять тысяч пятьсот угодно? А нет, так просим прощенья, - сказал мещанин, обращаясь к двери.
   - Ну, погоди, спрошу барышню.
   Дело уже было решено, дом продан, задаток взят, пришел Порфирий.
   - Здравствуйте, - проговорил он тихо, как виноватый, подходя к Сашеньке.
   - Здравствуйте, - отвечала она ему, не поднимая глаз.
   - Ты на меня сердишься, Сашенька, - сказал Порфирий после долгого молчания.
   - Сержусь, - отвечала Сашенька.
   - За что ж?
   - Я вас просила, вы не послушались, вы продали свой дом.
   - Он очень стар: на него на починку надо было издержать, Семен говорит, тысячу рублей... - начал Порфирий в оправдание себя. - Я и нянюшке говорил, и она советовала мне продать, а жить в вашем...
   - А я по совету нянюшки продала свой, - сказала Сашенька.
   - Продали!
   - Продала.
   - Ну, если так... - проговорил Порфирий.
   - Куда вы?
   - Мне надо идти нанимать квартиру, - отвечал он и бросился вон.
   - Порфирий! - хотела вскрикнуть Сашенька, но голос ее замер.
   VI
   Покупщик двух домов распорядился умнее Порфирия и Сашеньки: соединил оба дома пристройкой, подвел под одну крышу, и вот, не прошло месяца, из двух старых домиков вышел один новый, превеселенький дом: обшит тесом, выкрашен серенькой краской, ставни зеленые, на воротах: "дом мещанки такой-то", "свободен от постоя" и в дополнение: "продается и внаймы отдается".
   Один бедный чиновник, но у которого была богатая молодая жена, тотчас же купил его на имя жены и переехал в него жить.
   Но в доме нет житья.
   Покуда домики были врозь, все было в них, по обычаю, мирно и тихо и на чердаке, и на потолке, и за печками, и в подполье; ни стены не трещали, ни мебель не лопалась, ни мыши не возились.
   Но едва домики соединились в один, только что чиновник с чиновницей переехали и, налюбовавшись на свое новоселье, легли опочивать, рассуждая друг с другом, что необыкновенно как дешево, за двадцать-за-пять тысяч купили новый дом, с иголочки, вдруг слышат в самую полночь: поднялись грохот, треск, стук, страшная возня в земле, по потолку точно громовые тучи ходят, то в одну сторону дома, то в другую.
   Молодые с испугу перебудили людей.
   - Э-эх, почивали бы лучше в полночь-то, так и не слыхали бы ничего, сказала кухарка, которая всегда крепко спала в законный час, а во время дня только дремала.
   Но старик дворник, выслушав рассказ господ, качнул головой и решил, что дело худо: верно, домовому не понравились жильцы!
   - Ах ты старая баба! - сказала кухарка.
   - Я ни. за что не останусь здесь жить! - вскричала перепуганная молодая хозяйка. - Ни за что!
   И на другой же день муж ее выставил на воротах: "отдается внаем" - и тотчас же по требованию жены должен был нанять квартиру и переехать.
   Вскоре один барин, проезжая мимо, остановился, прочел: "продается и внаймы отдается, о цене спросить у дворника", осмотрел дом и решил нанять.
   - Так ты сХоди же к хозяину, узнай о последней цене, - сказал он, давая дворнику на водку. - Ввечеру я заеду.
   - Слушаю, слушаю, - отвечал дворник.
   Ввечеру он опять приехал.
   Это был Павел Воинович.
   - Ну что?
   - Да что, - отвечал дворник, который успел уже клюкнуть на данные ему деньги и не мог ничего таить на душе. - Я вот что вам доложу, дом славный, нечего сказать... славный дом...
   - Да что?
   - А вот что: кто трусливого десятка, тому не приходится здесь жить.
   - Отчего?
   - Отчего? а вот отчего: я по совести скажу... тут водятся домовые.
   - Э?
   - Право, ей-богу! по ночам покою нет.
   - А днем? - спросил Павел Воинович.
   - Днем что: днем ничего, только по ночам.
   - Так это и прекрасно, - сказал барин, - я не сплю по ночам, я сплю днем, так ни я домовых, ни домовые не будут меня беспокоить.
   - Э? разве? Да оно и правда, что у господ-то все так... Ну, если так, так что ж, с богом... другой похулки на дом нельзя дать...
   хоть у самого хозяина спросите, он сам то же скажет.
   Таким образом, несмотря на предостережение дворника, барин нанял дом, переехал. На первый же день новоселья пригласил он пять-шесть человек добрых приятелей к обеду и в ожидании гостей, похаживая себе с трубкой в руках и в халате и в туфлях, посматривал, так ли накрывают люди на стол, полон ли погребок, во льду ли шампанское, греется ли лафит, все ли в порядке. Гости-приятели съехались. Обед на славу, вино как слеза.
   Присутствовавший тут же поэт, подняв бокал, возгласил:
   Я люблю вечерний пир,
   Где веселье председатель,
   А свобода, мой кумир,
   За столом законодатель,
   Где до утра слово пей!
   Заглушает кряки песен,
   Где просторен круг гостей,
   А кружок бутылок тесен.
   - Ну, извини, любезный друг, до утра у меня пить нельзя, - сказал хозяин, - невозможно!
   - Это отчего? Это почему?
   - А вот почему: этот дом я нанял у самого дедушки-домового с условием, чтобы ночь я проводил где угодно, только не дома. А так как скоро полночь, то я отправляюсь в Английский клуб. Вы видите, господа, что причина законная. Извините.
   Пушкин захохотал, по обычаю, а за ним захохотали и все.
   Но хозяин сказал серьезно, что он не шутя это говорит, и в доказательство крикнул: "Эй! одеваться скорее!"
   На этот барский крик никто не отозвался: оказалось, что и в передней и в людской - ни души. Люди, уверенные, что господа занялись делом, пошли справлять новоселье.
   - Ну, нечего делать, оденусь сам, - сказал Павел Воинович, - но на кого же оставить дом?
   - А домовой-то, - крикнул Пушкин.
   Эй, дедушко! ты не засни!
   По-своему распорядися с вором,
   Ходи вокруг двора дозором
   И все, как следует, храни!
   - Ха, ха, ха, ха!
   - Ага! - раздалось с обеих сторон дома.
   - Слышишь? отозвался, - сказал поэт, - теперь можно отправляться спокойно. Слышали, господа?
   - Слышали, слышали!
   - Если слышали, так можно отправляться, - сказал хозяин.
   И все отправились.
   Только что господа со двора, а люди на двор пришли, смиренно присели в передней, как будто нигде не бывали, моргают глазами, думают, господа забавляются себе.
   - Чай, до утра просидят? а?
   - Фу, как спать хочется!..
   - Ну, здоров пить!..
   - Вот это что, так ли пьют... да я...
   - Тс! черт ты! ревет!
   - Что, ничего.
   Только что эту беседу в передней заменило всхрапыванье и свист носом, вдруг в комнатах поднялись стук, треск, возня.
   - Вася! слышишь?
   - А?
   - Что это, брат, господа-то передрались, что ли? а?
   - Что?
   - Господа-то... слышишь, как возятся?..
   - А бог с ними!
   - Ну, и то.
   И Вася и Петр задремали.
   А между тем в дому как будто ломка идет.
   Верь не верь, а вот произошла какая история. Мы уже сказали, что в обоих старых домиках было по домовому. Они преспокойно жили себе за печками и, видя, что все в порядке, хозяева благочестивы, лежали себе, перевертываясь с боку на бок. Когда Порфирий и Сашенька продали домики, пристройка и соединение их под одну крышу потревожили домовых, но они еще довольны были, воображая, что идет починка накатов и крыши.
   Только что постройка кончилась и чиновник, купив новенький дом с иголочки, переехал на новоселье, домовой Сащенькина домика, с левой стороны, приподнялся в полночь осмотреть, попрежнему ли все в порядке.
   "Хм, чем-то пахнет", - подумал он, выходя в пристроенную между домиками залу.
   Домовой с правой стороны точно таким же образом отправился по дому дозором.
   "Э-э-э! вот тебе раз! - подумал он, прислушиваясь. - Это что?.."
   Только что он вышел в залу, вдруг что-то стукнуло его в лоб.
   - Кто тут? - гукнул он.
   - Кто тут? - отозвалось над его ухом.
   - А?
   - А?
   - Кто тут?
   - Хозяин.
   - А-а-а! как хозяин? Я хозяин.
   - Нет, я хозяин.
   - Как - ты хозяин?
   - Так, я хозяин.
   - Нет, я хозяин! Вон!
   - Вон? Сам вон!
   Слово за слово, схватились, подняли такую возню, такой стук, грохот, что никак невозможно было чиновнику, и особенно жене его, не испугаться до смерти и не выбраться поскорей из дому.
   VII
   Каждую ночь домовые поднимали возню и драку на чья возьмет; но ничья не брала. То же было и в первую ночь, когда барин, нанявший дом, отправился со своими гостями в клуб.
   Стало уже рассветать, когда он возвратился домой; но что-то не весел, ему нездоровилось. Ночь не спал, и день не спится.
   Послал за Федором Даниловичем.
   - Что?
   - Нездоровится.
   - Э? понимаю.
   И Федор Данилович прописал что-то успокоительное.
   - Это порошки?
   - Порошки; принимать через час.
   - Очень кстати! Я бы теперь принял лучше деньги.
   - Это, конечно, лучше, - сказал Федор Данилович, отправляясь к другим пациентам.
   Барин протосковал вечер; настала ночь, и он, (не) исполняя условия с домовым, лег спать и против обыкновения заснул.
   На правой половине дома, где был дом старушки, бабушка Порфирия, барин устроил свой кабинет, а вместе и спальню. Тут же за печкой жил и домовой. Только что настала полночь, он встрепенулся, как петух со сна, и собрался с новым ожесточением на бой с соперником. Вдруг слышит, кто-то всхрапнул.
   - Это кто?
   И домовой подкрался к спящему, приложил ухо к голове. - Ух, какая горячая голова! - проговорил он, отступив от постели.
   - Идет! - крикнул барин во сне, так что домовой вздрогнул и на цыпочках выбрался вон из комнаты.
   - А? ты еще здесь? - гукнул домовой с левой половины, столкнувшись с ним в дверях.
   - А ты еще не выбрался вон? - сказал, стукнув зубами, домовой с правой половины, вцепясь в соперника.
   Пошла пыль столбом. Возили, возили друг друга - уморились.
   - Слушай: ступай вон добром!
   - Ступай вон, как хочешь, добром или не добром, мне все равно.
   - Слушай: домов много.
   - Много, выбирай себе.
   - Ты выбирай, я постарше тебя.
   - Это откуда... я и сам счет потерял годам.
   - Не считай по годам, а мерь по бородам.
   - У. меня обгорела в 12-м году.
   - Слушай, пойдем на-мир.
   - На-мир так на-мир. Давай мне дом с богатым убранством, со всеми угодьями, дом теплый, сухой, да чтоб в доме ни одной человеческой души не жило, чтоб дом был про меня одного, про дедушку-домового: я знать никого не хочу! Чтоб дом был игрушечка, а не дом.
   - Видишь! Смотри, какой дом придумал: про тебя одного.
   А кто такой дом будет про тебя строить?
   - Не мое дело.
   - Молоденек надувать.
   - Ну, как знаешь.
   - Постой, подумаю.
   - Подумай.
   - Подумаю, - повторил сам себе домовой с правой стороны, - подумаю, нет ли такой хитрости на свете.
   Воротился за печку и стал думать; не лежится; вылез, ходит по комнате да твердит вслух: "Хм! игрушечка, а не дом! игрушечка, а не дом!"
   - Что? - проговорил барин во сне.
   - Построить дом, чтоб был игрушечка, а не дом! - отвечал дедушка-домовой, занятый своей мыслью и продолжая ходить из угла в угол.
   - Игрушечка, а не дом, - затвердил и барин во сне, - игрушечка, а не дом!
   Ночь прошла, домовой ничего не выдумал, а барин встал с постели, закурил трубку, велел подавать чай и начал ходить, как домовой, задумавшись -и повторяя время от времени:
   - Игрушечка, а не дом!.. Что за глупая мысль пришла мне в голову, ничем не выживешь - построить в самом деле игрушечку, а не дом?.. А что ты думаешь? Построю!
   Продолжая ходить по комнате, курить трубку за трубкой и рассуждать сам с собою о постройке не простого дома, а игрушечки, барин выведен был из этой думы докладом человека, что пришли из магазинов за деньгами.
   - Ах, канальи! я им велел вчера приходить! - крикнул барин. Мошенники! просто ждать не будут!., надо им еще что-нибудь заказывать... Кто там?
   - Да там фортопьянный мастер, мебельщик, из хрустального магазина, да и еще из каких-то магазинов.
   - Позови фортепьянного мастера.
   Немец вошел.
   - За деньгами?
   Немец поклонился.
   - Отчего ты вчера не пришел? а? - прикрикнул барин.
   - Все равно, - отвечал немец.
   - Нет, не все равно! вчера был день, а сегодня другой...
   Ну, слушай, вот еще что мне нужно: можно сделать вот такой маленький рояль, в седьмую долю против настоящего?
   - Хм! игрушка? я игрушка не делаю, - отвечал немец.
   - Нет, не игрушка, а настоящее фортепьяно, в эту меру.
   - Это что ж такое?
   - А у меня есть такой маленький виртуоз, карлик, - ему играть... Можно?
   - Хм! можна, отчево не можна, все можна за деньги делать.
   - Так, пожалуйста, сделай... В седьмую долю...
   - В седьмая доля? Хорошо. Только эта будет стоить то же, что настоящая рояль.
   - 6 цене я ни слова, - сказал барин, - только сделай, а потом мы и сочтемся.
   - Хм, - произнес, углубившись сам в себя, немец, которого заняла уже тщеславная мысль сделать крошечный рояль на славу. - Das lst ein kurioses Werk! [Ну и забавная же работа! (нем.)] - сказал он, выходя и забыв о деньгах.
   Вслед за ним явился мебельный мастер, потом приказчик из хрустального магазина. Одному заказал барин роскошную мебель рококо, в седьмую меру против настоящей, другому в ту же меру - всю посуду, весь сервиз, графины, рюмки, форменные бутылки для всех возможных вин.
   Таким образом началась стройка и меблировка игрушечки, а не дома. Знакомый живописец взялся поставить картинную галерею произведений лучших художников. На ножевой фабрике заказаны были приборы, на полотняной столовое белье, меднику - посуда для кухни, - словом, все художники и ремесленники, фабриканты и заводчики получили от барина заказы на снаряжение и обстановку богатого боярского дома в седьмую долю против обычной меры.
   Барин не жалел, не щадил денег.
   Вот и готов не дом, а игрушка. Стоит чуть ли не дороже настоящего; остается, по обычаю, только застраховать да заложить в Опекунский совет.