Страница:
Пит-экстремал схватывал все на лету. Думаю, в нем было больше от Прометея, чем от экстремала. Омар научил его спускаться на скейтборде по лестнице, рассекать склоны скейтбордических парков и даже кивать головой во время езды. Не каждый человек мог тягаться с ним. Этот парень был сумасбродом наподобие Дугласа Фэрбенкса-младшего – прототипа главного героя фильма «Артист» по имени Джордж Валентин, роль которого исполнил Жан Дюжарден.
Дуглас Фэрбенкс начал свою карьеру в немом кинематографе, и с появлением звукового кино ему пришлось овладевать новыми навыками. Он был одним из первых актеров, кому предстояло «заговорить». Рин-Тин-Тину повезло меньше. Красавец, он бил все рекорды по кассовым сборам в стране, его работа оценивалась в восемь раз выше, чем у двуногих актеров, но у него было слабое место – не умел говорить. С приходом «говорящего» кино фортуна от него отвернулась.
Пит – экстремал, Брандо и я в ожидании водных лыж
В отличие от Рин-Тин-Тина речь Дугласа Фэрбенкса была прекрасно поставлена, и он беспрепятственно продолжил покорять Олимп, а во время Второй мировой получил и славу национального героя Америки за участие в десантных операциях на побережье Франции. За боевые подвиги он был награжден медалями военно-морского флота США, Франции и Великобритании.
После того как Омар обучил Пита-экстремала премудростям воднолыжного спорта, тот поучаствовал в собственных десантных операциях. Этот пес был бесстрашным! Единственное, к чему никак не мог приспособиться, это громоздкий спасательный жилет, который приходилось надевать всякий раз, спускаясь на воду.
В то время я торил свою тропу в жизнь. Первые хозяева дали мне кличку Угги. Я бы предпочел Герцог или Граф, что подчеркнуло бы мое царское происхождение куда лучше. Тогда Пит уже был живой легендой. Совсем скоро они с Энди стали моими братьями по труппе и образцами для подражания: Пит – на спортивном поприще (я так и не достиг такого же совершенства), а Энди – в актерском мастерстве (его я даже превзошел).
К сожалению, у Пита был один роковой недостаток. Он испытывал сильнейший страх перед выходом на сцену всякий раз, когда ему приходилось выступать перед живым зрителем. Он вешал уши и полностью терял способность сконцентрироваться, особенно если зрители начинали аплодировать и что-то громко восклицать. В отличие от Пита, Энди был прирожденным актером и сделал шикарную карьеру на телевидении и в рекламе. Он был первым из воспитанников Омара, кого пригласили на полноценную роль в кино.
Эти два терьера побили все мыслимые рекорды.
Энди оставил этот мир в шестнадцать лет, что соответствует 112 человеческим годам. Внушительно, не правда ли? С Питом-экстремалом произошел несчастный случай: любопытство одолело, и как-то раз он укусил ядовитую жабу, а ее токсины смертельны для собак.
Я уверен, что Питу и Энди суждено встретиться на небесах, чтобы резвиться там целую вечность. Конечно, эти мысли не сглаживают горечь утраты. Мы с Омаром до сих пор с тоской вспоминаем их мордашки.
Я никогда не гордился тем, что убил кошку. Будь это белка или зебра – было бы чем похвастать. Впрочем, когда я переехал жить к Омару, у меня появились сестры-кошки, и они оказались вполне ничего. Конечно, как и все другие кошки, они были себе на уме и оставались дикарками. Они тучами истребляли птиц, мышей и прочих беззащитных тварей, которые попадались к ним в лапы, предавали их нескончаемым мукам: хлестали когтистыми лапами и с любопытством наблюдали, как долго протянет жертва с оторванным ухом, лапой или выколотым глазом. Попробовали бы они проделать это с животным своего размера! В голове не укладывается, как люди (даже самые добрые и отзывчивые, с которыми я сталкивался) могут терпеть такую первобытную жестокость. Или они не замечают, что делается у них под носом, пусть даже у людей он теплый и сухой? Даже Гизмо – один из редких котов, который не вызывал во мне отвращения и, надо признать, был довольно умен, – часто не мог устоять перед соблазном пустить кровь какой-нибудь беззащитной зверюшке, повергая тем самым в ужас Мерси и Терри.
Коварный, хитрый, скрытный, пронырливый, подлый – вот отличный синонимический ряд, который точно характеризует всех кошек.
Отклоняясь от темы предумышленных кровавых расправ, расскажу и о том, что заставляет меня восхищаться этими существами. Конечно, завораживает уже то, что у кошки предположительно девять жизней, хотя, с другой стороны, это возмутительно – где же тогда справедливость? Но есть кое-что еще: их взаимоотношения с людьми. Здесь правила диктуют кошки. В отличие от собак, простодушных и заботливых, они злопамятны и хитры.
Кошки жестоки, и тем не менее они – совершеннейший образец спокойствия. Словно гибрид Джеймса Дина, Грейс Келли, Стива Маккуина и Ингрид Бергман. Этот список можно продолжить.
Тот случай с кошкой (как потом выяснилось, погибшую звали Гейт) произошел, когда мне было несколько месяцев. Кажется, к тому времени я еще не осознал, что я собака. В промежутках между едой, сном и изучением себя во мне бурлила такая необузданная энергия, что я был готов взорваться.
Как только мой нюх проснулся, запахи заполнили все пространство вокруг, и я без устали принюхивался, пытаясь разобраться в них. Я вырывался из дома, клетки или машины и со всех лап бежал во двор, в парк или на улицу к самому интересному.
За этим щенячьим взглядом таится убийца
Я нетерпеливо лаял и огрызался на все, что оказывалось в поле зрения или на пути, будь то вращающиеся колеса, голуби, пустые пластиковые мешки, белки, другие собаки или – к несчастью – кошки.
Мое тело пробуждалось, и я бросался в бой, рассекая пространство, как артиллерийский снаряд.
Мой щенячий энтузиазм был прекрасным топливом, мой нюх – лучшей навигационной системой из всех возможных. Ведомый природными инстинктами, в тумане сумасшедшей увлеченности я часто не слышал, что мне говорят или кричат. Ничто и никто не мог меня остановить, я превращался в несчастный случай, который вотвот произойдет.
Однажды мы с семьей поехали на барбекю в соседний штат. Там я и пал жертвой собственных первозданных инстинктов. Вырвавшись из рук человека, который чуть не затискал меня до смерти, я почувствовал под лапами почву и пустился наутек. Прежде чем меня поймали, я оглушил весь двор радостным лаем и выбежал на улицу, напугав своим внезапным появлением велосипедиста. Благодаря небольшому росту я без труда пролез под изгородью и очутился в подвале соседнего дома. Пока глаза привыкали к темноте, я задрал морду и учуял незнакомый запах – смесь аммиака и дохлой рыбы. Фу!
Слух был острым, поэтому, еще не разглядев источник вони, я услышал его. Что-то зарычало, зашипело, в темноте блеснули клыки. Я увидел чей-то нос, исполосованный боевыми шрамами. Животное уставилось зелеными глазами и занесло когтистую лапу.
Я и пискнуть не успел, как шипящее чудовище вцепилось своими когтями, принялось царапать и рвать мою шерсть, морду, глаза. Я вырывался из когтистых лап, но они тянули меня все глубже и глубже в подвал. Мы катались в липкой куче клювов и костей – месиве кошачьего завтрака. Фу! Фу!
Пользуясь охватившим меня отвращением, дикарка тут же добилась преимущества и оказалась на мне. Острые зубы впились в шею, и я издал истошный вопль, поразивший меня самого. Люди бросились ко мне: «Угги! Угги!» Их крик насторожил чудовище – вероятно, оно пыталось оценить масштаб надвигающейся опасности.
Стараясь не упустить свой шанс, в темноте я бросился на обидчика и изо всех сил сомкнул зубы над тем местом, которое, по моим расчетам, было его глоткой. Я почувствовал вкус крови, но продолжал трясти то, что было у меня в зубах, до тех пор, пока оно не перестало шевелиться.
Я знал, что сейчас примчатся люди, поэтому начал пятиться из темной западни и тащил за собой трофей, чтобы похвастать перед хозяевами своей отвагой.
Выбравшись на свет, я оказался в кругу уставившихся на меня людей. Странно, но в их взглядах не было одобрения. Я разжал челюсти. На землю упал труп одного из детенышей чудовища.
Мои дела были бы не столь плохи, если бы убийство котенка оказалось моим первым прегрешением. Но на счету были и другие: я гадил, бросался на машины и велосипеды, рвал тапочки и туфли, валялся в лужах. Согласитесь, все вместе характеризовало меня не с лучшей стороны. А теперь я вдобавок замарал свои лапы кровью. Люди могли счесть меня безнадежным. Я принял самый трогательный и преданный вид, но это не помогло. Негативное решение было лишь вопросом времени.
«Эта собака неконтролируема! – резюмировал один из людей. – Если до конца недели не найдется какой-нибудь сумасшедший и его не заберет, то придется отдать в приют».
Тогда я еще не мог осознать, что тот день оказался самым счастливым в моей жизни. Меньше чем через неделю в мою жизнь вошел «сумасшедший» Омар фон Мюллер.
Первое время у Омара было слишком много работы, чтобы всерьез заняться мной, и он попросил свою знакомую понаблюдать за мной недельку. Все складывалось неплохо, хотя пару раз за небольшие провинности меня все же ссылали на задний двор. Приключения начались с того, что меня смертельно оскорбил козел моей временной хозяйки. Сам козел смотрел на дело иначе. Он скреб землю и кривил передо мной свои эластичные губы так, что выглядывали желтые зубы. Вроде пустяк, но хватило, чтобы вывести меня из себя. Я рванул к козлу, чтобы выразить лаем свое возмущение. Злодей выставил рога, чтобы меня боднуть. Страсти накалялись. Я стал нарезать круги, пока у козла не закружилась голова, и он не потерял способность предугадывать, с какой стороны я зайду в следующий раз. Я поджидал, когда козел окажется ко мне задом, подпрыгивал и впивался в его ляжки острыми, как иголки, зубами, хватался за редкую шерсть, садился верхом.
Несколько раз я видел по телевизору родео и всегда жалел этих бедных животных, особенно когда какие-то энтузиасты запрыгивали на них и заставляли, отбрыкиваясь, скакать по арене. Зато теперь я могу сказать, что тот случай с козлом запомнился мне как один из самых веселых в моей жизни.
С заднего двора донеслись истошные крики хозяйки козла. Она подбежала, готовая испепелить меня одним взглядом, с криком схватила за хвост и начала дергать, приказывая оставить козла в покое. Но я и не думал отступать. Их-хаа!
Меня отправили прямиком к Омару. Но, даже оказавшись в немилости, я не пытался демонстрировать угрызения совести и сделал важное открытие: комфортабельный дом Омара был местом, где властвуют собаки.
Кроме Пита-экстремала и Энди (он мне сразу понравился) вместе со мной жили и другие: коричневый пес Брандо – нечистопородный джек-рассел-терьер, также спасенный от приюта, и собака Чата – мопс. Еще у Омара жили голуби, две кошки и желтоголовый амазонский попугай Манго – настоящее исчадье ада.
Вскоре к нам присоединился Гордо – щенок пса Никко, самого талантливого и титулованного из всех воспитанников Омара, да и вообще всех американских бульдогов. Омар назвал щенка Гордо, потому что в переводе с испанского «gordo» значит «выигрыш». Гордо снялся в нескольких рекламных роликах и низкобюджетных кинолентах, а на съемках фильма «Пиво моим лошадям» вывихнул колено и попал на операцию. Я всегда мечтал о том, чтобы у меня был брат. Гордо стал им, и наша искренняя дружба длилась всю жизнь.
Моими сожителями были преимущественно особи мужского пола (кстати, тогда Омар тоже был холостяком). Так что в нашем «Зверином доме» командовали парадом мужчины. Они прекрасно справлялись, в чем я убедился очень скоро. Переступив порог этого дома, я первым делом принялся исследовать каждый его уголок, как ищейка. Затем выбрал наиболее комфортное место – посередине дивана, как раз напротив телевизора – и оставил в его углу свою визитную карточку.
Папа Омар был довольно строг и требовал подчиняться правилам. К примеру, запрещалось испражняться где попало, грызть предметы, лаять, драться и воровать. Новый хозяин четко обозначал границы дозволенного и поощрял их соблюдение. В наказание за провинности меня могли дернуть за ошейник или легонько ущипнуть за шею. Когда я вел себя особенно плохо, хозяин мог стиснуть рукой мою пасть и впиться в меня взглядом. Пристально глядя в глаза, строгим тоном он напоминал о своем лидерстве.
Конечно, он убедил меня не сразу, сначала я слегка испытывал его. Думаю, совсем не обязательно говорить о том, что первое время я был сбит с толку количеством новых правил. Омар же мог месяцами хранить улики, чтобы доказать мне потом мою вину.
Улика № 1: пятно на ковре в гостиной.
Улика № 2: отметины от зубов на ножках вращающегося стула.
Улика № 3: шрам на носу Гордо (я посчитал, что он необходим ему, чтобы увеличить шансы трудоустройства в сценах драки).
Наконец, улика № 4: вмятина на прутьях клетки Манго.
Тренировка обоняния в стиле джек – рассел – терьера
Самое тяжкое мое преступление – страсть копаться в мусоре. Я любил опрокидывать мусорное ведро и растаскивать по всей кухне мусор и объедки. Впервые я сделал это еще в доме первого хозяина, и мне так и не удалось полностью избавиться от этой дурной привычки.
«Мне кажется, это доказывает как минимум то, что ты помешан на еде, – сказал Омар, когда уже в пятый раз обнаружил меня возле опрокинутого мусорного ведра жующим коробку из-под пиццы. – Но у нас так не принято».
Он взял меня за шкирку и отнес в место наказания – небольшую конуру с запирающейся дверцей. Конура на улице, внутри только миска с водой. Изоляция от общества не понравилась, и я пронзительно заскулил, выражая свое щенячье возмущение. Омар был беспощаден, и не оставалось ничего, кроме как повиноваться. Со временем я стал оказываться в клетке все реже, к удовлетворению соседей, чья жизнь в периоды моего заключения сильно омрачалась.
И все же Омару стоило купить специальное мусорное ведро с защитой от Угги на случаи, когда я срывался и предавался любимой забаве.
Как только я освоил фундаментальные правила жизни в семье Мюллеров, где каждый был по-своему талантлив, пел или танцевал, Папа официально зачислил меня в школу актерского мастерства под своим руководством, рассчитывая, что ему удастся направить мой неуемный энтузиазм в русло комической драмы. Не то чтобы он был излишне амбициозен – он следовал традициям таких выдающихся мастеров всех времен и народов, как Константин Станиславский (создатель знаменитой актерской системы), Ли Страсберг, Санфорд Мейснер и Стелла Адлер. Их ученики – Брандо, Гарленд и Де Ниро – приобрели мировую известность. Мисс Адлер была бы особенно восхищена работой Омара, так как он полностью следовал ее завету: «Не будь скучным». Я уверен, со мной Омару это удалось. Сначала – обязательные команды повинования, на освоение которых обычно уходит около года. Курс включал обучение условным сигналам и жестам, весь материал многократно повторялся. Первые уроки строились по принципу «от противного». К примеру, Омар тряс передо мной кусочком сосиски или сушеной печени, что одновременно побуждало к действию и заставляло контролировать инстинкты. Эту форму поощрения было нетрудно освоить: желание съесть что-то вкусное побуждало правильно понимать подсказки Омара. После знакомства с мусорным ведром моим любимым лакомством стала пицца, но Папа настоял на более здоровой пище, поощрял меня мини-хотдогами с ароматом свинины, курицы или овощей.
На уроке актерского мастерства
Общаясь со мной, Омар сочетал английский и испанский языки, пощелкивание и имитацию звуков, издаваемых животными. Для привлечения внимания он использовал пищащие игрушки (моим любимцем был Вонючка Скунс, мне нравилось с ним возиться, потом он бесследно пропал). Я никогда не встречал человека, равного по выдержке Омару – он почти не бранил за ошибки. Я наслаждался каждой минутой, проведенной с ним наедине, особенно если в конце ожидало лакомство.
В доброжелательной обстановке между мной и Омаром быстро сложились такие доверительные отношения, какие только можно представить. Казалось, в них было нечто мистическое. Просматривая любимый астрологический канал (Омар включал его, чтобы расслабиться), я узнал, что дружба двух Водолеев превращается для обоих в увлекательное приключение, которое длится, пока они в восторге друг от друга. Это про нас.
Омар восхищался, как быстро я все схватывал. Я не сводил с него больших карих глаз, мои торчащие уши всегда были готовы принять команды. Всего за несколько дней я изучил простейшие команды: «Сидеть! Пошли! Ко мне! Стоять!». Через несколько недель освоил бег с прыжками и новые команды: «Кувырок! Сидеть-Стоять! Лежать-Стоять! Гуляй! Кругом! Поклон!».
Я научился поднимать и приносить предметы, выхватывать из кармана мяч, не причиняя при этом вреда. А научившись пользоваться голосом в нужных целях, я с удовольствием подавал его всякий раз, когда Омар приказывал это жестом или командой «Голос!».
Я мог яростно скрести в дверь и по нескольку минут сидеть на задних лапах, медленно прогуливался по команде «Замедлить шаг!» и полз на брюхе. Я взмывал ввысь, чтоб ударить противника в живот, но прыгал и через обруч, включая тот, что Омар изображал руками. Схватив в зубы предмет, я не отпускал его без команды, даже если меня поднимали в воздух, трясли и крутили (это было очень весело!).
Когда я слышал «Выстрел!», то опрокидывался на землю и лежал как мертвый, пока не командовали подняться на лапы. «Сопровождать!» означало, что я должен идти вслед за Омаром или кем-то еще. Я должен был оставаться рядом с человеком, когда слышал команду «Рядом!» – даже при отвлекающих факторах, как автомобиль, дым, необычные запахи или внезапные громкие звуки.
Мы оба видели, что мне все давалось легко. Я наслаждался тренировками и впадал в уныние, когда они заканчивались. Я впитывал материал словно губка, что повлияло даже на мой словарный запас, я понимал некоторые слова на испанском: amigo (приятель), padre (отец) и bueno (хорошо, хватит). Я и не предполагал, в какого полиглота еще превращусь.
Для всех так называемых собак-актеров я – живое свидетельство, что работу может заменить только еще более самоотверженная работа. Можно быть сколь угодно энергичным, интеллектуальным, обладать прекрасной интуицией, но, пока не научишься быстро реагировать на команды, эти качества – лишь скромный довесок к гонорару.
Впоследствии Омар так объяснил секрет моего успеха: «Угги не просто исключительно фотогеничный пес – он обладает удивительной жизненной силой. У него прекрасное чувство юмора, он может заставить смеяться каждого и любит держать ситуацию под своим контролем. Угги пользовался ошеломляющим успехом везде, куда бы я ни брал его с собой».
Папа говорил, что главное, чем одарила меня природа, – бесстрашие. Это справедливо лишь отчасти, поскольку у меня все же был один страх – потерять его. И я готов открыть правду: отсутствие страха было не чем иным, как верой в человека. Когда я уловил смысл всех сигналов и команд Омара, то решил следовать им неукоснительно. Я верил, что Омар никогда не причинит мне вреда и не позволит сделать это никому другому, будь то ребенок, незнакомец, директор кинофильма и кто угодно еще.
Мой новый Папа был самым важным в моей жизни.
Секрет моего успеха – моя вера в него.
Я не всегда знал, что такое доверие. Сначала это было не более чем привязанность собаки к человеку. Мои чувства к Омару стали особенно яркими и устойчивыми. Я не сразу нашел свой путь, но встав на него, больше никогда не сворачивал. Омар был моей путеводной звездой. Я был в восторге, когда за успехи меня вскоре официально зачислили в труппу фон Мюллера и начали вместе с остальными собаками брать на все уличные представления. Например, я участвовал в прогулке по Третьей улице в Санта-Монике, она же Променад. Это торговый и туристический центр города, с которым меня связывают приятные воспоминания: вместе с труппой мы развлекали прохожих, а они воздавали нам бисквитными пирожными и задорным смехом. Омар вывозил нас на такие мероприятия, чтобы мы привыкали к многолюдному шуму и могли похвастать своими талантами.
Омар начал с выступлений на оживленных улицах, на набережной Венис-Бич – популярной достопримечательности и места отдыха в Лос-Анджелесе. Однако вскоре нас выдворили оттуда за то, что мы ходили без привязи (хотя нуждались в ней не больше самих людей!). Но в этом была и доля везения, поскольку в Санта-Монике нас ожидала куда более благодарная аудитория, где мы и набирались опыта, и наслаждались каждой минутой общения со зрителями.
Восьмилетний Энди в то время был звездой аджилити и прыжков с обручем, тогда как мы, остальные, еще сидели на скамье запасных. Брандо блистал на скейтборде и был неподражаемым клоуном. Даже Гизмо не оставался в стороне. Он умел стоять на задних лапах, имитируя боксирование, а для пущей убедительности мог так же стоя «дать пять» Омару. Только бедный Пит так и плелся позади, стесненный множеством окружавших нас людей.
Сначала я довольствовался тем, что сидел на скамейке и нюхал воздух. От запаха хот-догов, гамбургеров, кофе и попкорна текли слюнки. Омар знал мою одержимость едой и поэтому, чтобы мне окончательно не снесло крышу, поручил вести театральную кассу. Я брал у зрителей купюры, прыгал с ними сквозь обруч, потом опускал деньги в специальную емкость. Эта суета доставляла большое удовольствие, и я радостно облизывал руки с протянутыми купюрами. Но я был честолюбив, и роль сборщика податей быстро утомила меня. Моей судьбой был настоящий бизнес, который мы привычно называем «шоу», и я ждал своей большой роли. Кроме того, долларовые купюры невкусные, и я часто наказывал их за это – рвал в клочья, невзирая на крики Омара: «Угги! Не делай этого!».
Мои выходки быстро принесли свои плоды. Омар понял, что я способен на нечто большее, и принялся за работу. Вскоре я вышел на новый рубеж, нежели прыжки через обруч – взмывал над провалом между стойками, как знаменитый трюкач Ивел Книвел. И научился импровизировать, когда кто-то из коллег по цеху допускал ошибки. К примеру, Брандо был неряшливым кассиром, и всякий раз, когда он ронял купюры, я молнией взлетал со скамьи и под раскатистый смех публики с поклоном подавал ему упавшее, за что получал «чаевые».
Я приковывал внимание толпы, профессионально затягивал овации и в результате несколько раз получил по пятьдесят долларов чаевых, а однажды целых сто.
Разумеется, эти купюры я не кромсал.
Но больше чаевых Омар был тронут тем, что десятки любителей собак были так восхищены, что стали просить Омара обучить тому же своих неуправляемых дворняг. «Для начала мне хочется, чтоб моя собака прибегала, когда я ее позову, – просили они. – И будет классно, если потом вы научите ее кататься на скейтборде!». Вероятно, им казалось, что это такое плевое дело, которому можно обучить собаку за пару дней.
Еще Папе предлагали студийную работу для Энди, и даже Гизмо однажды посчастливилось – ему предложили сняться в клипе Тома Петти «Swinging» в роли то спящего, то пьющего кота. Таким образом, наше веселое времяпрепровождение оказалось еще и прибыльным. К примеру, гонорар за участие в съемках рекламного ролика составлял 3000 долларов, а порой и больше. Вот это, я понимаю, работа!
Надо признать, что тяжелее всего приходилось Омару. Долгие годы он посвятил работе с «трудными» собаками. Это были мастиффы, бульдоги и различные помеси, за которые больше никто не брался. Он понимал, что если тренировки не принесут пользы, то, скорее всего, их усыпят. Его ранила эта мысль, обрекала на тяжкий дополнительный труд. Одна знакомая Омара, одержимая идеей спасения собак, свозила к нему смертников, чтобы он занялся их социализацией.
Одной из таких собак был маленький черный пагль. «Никто не в силах с ней справиться, – сказала Омару подруга (от нее приятно пахло). – Она сумасшедшая; наверное, потому, что мопсы и бигли – не те породы, которые можно скрещивать».
Омар принес пресловутого маленького пагля домой, мы взглянули в его остекленевшие от ужаса глаза и удалились, решив не испытывать судьбу. Через несколько недель Омару удалось остепенить собачку настолько, что та позволила вывести себя на улицу на поводке. Прогресс был заметным, но периодически она все равно пускалась во все тяжкие.
При внезапном движении или звуке этот маленький живой кусок колючей проволоки начинал кричать, как банши. Она скрипела зубами, огрызалась, а потом принималась везде гадить. А когда Омар или кто-то другой проходил мимо, она в буквальном смысле карабкалась на стену. Омару приходилось начинать сначала, но каждый раз она возвращалась к старому. С ней действительно было неладно. Она любила закатывать глаза так, что оставались одни белки. Выглядело так, словно ее мозг улетал на планету Пагль.
Дуглас Фэрбенкс начал свою карьеру в немом кинематографе, и с появлением звукового кино ему пришлось овладевать новыми навыками. Он был одним из первых актеров, кому предстояло «заговорить». Рин-Тин-Тину повезло меньше. Красавец, он бил все рекорды по кассовым сборам в стране, его работа оценивалась в восемь раз выше, чем у двуногих актеров, но у него было слабое место – не умел говорить. С приходом «говорящего» кино фортуна от него отвернулась.
В отличие от Рин-Тин-Тина речь Дугласа Фэрбенкса была прекрасно поставлена, и он беспрепятственно продолжил покорять Олимп, а во время Второй мировой получил и славу национального героя Америки за участие в десантных операциях на побережье Франции. За боевые подвиги он был награжден медалями военно-морского флота США, Франции и Великобритании.
После того как Омар обучил Пита-экстремала премудростям воднолыжного спорта, тот поучаствовал в собственных десантных операциях. Этот пес был бесстрашным! Единственное, к чему никак не мог приспособиться, это громоздкий спасательный жилет, который приходилось надевать всякий раз, спускаясь на воду.
В то время я торил свою тропу в жизнь. Первые хозяева дали мне кличку Угги. Я бы предпочел Герцог или Граф, что подчеркнуло бы мое царское происхождение куда лучше. Тогда Пит уже был живой легендой. Совсем скоро они с Энди стали моими братьями по труппе и образцами для подражания: Пит – на спортивном поприще (я так и не достиг такого же совершенства), а Энди – в актерском мастерстве (его я даже превзошел).
К сожалению, у Пита был один роковой недостаток. Он испытывал сильнейший страх перед выходом на сцену всякий раз, когда ему приходилось выступать перед живым зрителем. Он вешал уши и полностью терял способность сконцентрироваться, особенно если зрители начинали аплодировать и что-то громко восклицать. В отличие от Пита, Энди был прирожденным актером и сделал шикарную карьеру на телевидении и в рекламе. Он был первым из воспитанников Омара, кого пригласили на полноценную роль в кино.
Эти два терьера побили все мыслимые рекорды.
Энди оставил этот мир в шестнадцать лет, что соответствует 112 человеческим годам. Внушительно, не правда ли? С Питом-экстремалом произошел несчастный случай: любопытство одолело, и как-то раз он укусил ядовитую жабу, а ее токсины смертельны для собак.
Я уверен, что Питу и Энди суждено встретиться на небесах, чтобы резвиться там целую вечность. Конечно, эти мысли не сглаживают горечь утраты. Мы с Омаром до сих пор с тоской вспоминаем их мордашки.
Собака прыгает к вам на колени, потому что любит вас; кошка – потому что ей там теплее.
Альфред Норт Уайтхед
Я никогда не гордился тем, что убил кошку. Будь это белка или зебра – было бы чем похвастать. Впрочем, когда я переехал жить к Омару, у меня появились сестры-кошки, и они оказались вполне ничего. Конечно, как и все другие кошки, они были себе на уме и оставались дикарками. Они тучами истребляли птиц, мышей и прочих беззащитных тварей, которые попадались к ним в лапы, предавали их нескончаемым мукам: хлестали когтистыми лапами и с любопытством наблюдали, как долго протянет жертва с оторванным ухом, лапой или выколотым глазом. Попробовали бы они проделать это с животным своего размера! В голове не укладывается, как люди (даже самые добрые и отзывчивые, с которыми я сталкивался) могут терпеть такую первобытную жестокость. Или они не замечают, что делается у них под носом, пусть даже у людей он теплый и сухой? Даже Гизмо – один из редких котов, который не вызывал во мне отвращения и, надо признать, был довольно умен, – часто не мог устоять перед соблазном пустить кровь какой-нибудь беззащитной зверюшке, повергая тем самым в ужас Мерси и Терри.
Коварный, хитрый, скрытный, пронырливый, подлый – вот отличный синонимический ряд, который точно характеризует всех кошек.
Отклоняясь от темы предумышленных кровавых расправ, расскажу и о том, что заставляет меня восхищаться этими существами. Конечно, завораживает уже то, что у кошки предположительно девять жизней, хотя, с другой стороны, это возмутительно – где же тогда справедливость? Но есть кое-что еще: их взаимоотношения с людьми. Здесь правила диктуют кошки. В отличие от собак, простодушных и заботливых, они злопамятны и хитры.
Кошки жестоки, и тем не менее они – совершеннейший образец спокойствия. Словно гибрид Джеймса Дина, Грейс Келли, Стива Маккуина и Ингрид Бергман. Этот список можно продолжить.
Тот случай с кошкой (как потом выяснилось, погибшую звали Гейт) произошел, когда мне было несколько месяцев. Кажется, к тому времени я еще не осознал, что я собака. В промежутках между едой, сном и изучением себя во мне бурлила такая необузданная энергия, что я был готов взорваться.
Как только мой нюх проснулся, запахи заполнили все пространство вокруг, и я без устали принюхивался, пытаясь разобраться в них. Я вырывался из дома, клетки или машины и со всех лап бежал во двор, в парк или на улицу к самому интересному.
Я нетерпеливо лаял и огрызался на все, что оказывалось в поле зрения или на пути, будь то вращающиеся колеса, голуби, пустые пластиковые мешки, белки, другие собаки или – к несчастью – кошки.
Мое тело пробуждалось, и я бросался в бой, рассекая пространство, как артиллерийский снаряд.
Мой щенячий энтузиазм был прекрасным топливом, мой нюх – лучшей навигационной системой из всех возможных. Ведомый природными инстинктами, в тумане сумасшедшей увлеченности я часто не слышал, что мне говорят или кричат. Ничто и никто не мог меня остановить, я превращался в несчастный случай, который вотвот произойдет.
Однажды мы с семьей поехали на барбекю в соседний штат. Там я и пал жертвой собственных первозданных инстинктов. Вырвавшись из рук человека, который чуть не затискал меня до смерти, я почувствовал под лапами почву и пустился наутек. Прежде чем меня поймали, я оглушил весь двор радостным лаем и выбежал на улицу, напугав своим внезапным появлением велосипедиста. Благодаря небольшому росту я без труда пролез под изгородью и очутился в подвале соседнего дома. Пока глаза привыкали к темноте, я задрал морду и учуял незнакомый запах – смесь аммиака и дохлой рыбы. Фу!
Слух был острым, поэтому, еще не разглядев источник вони, я услышал его. Что-то зарычало, зашипело, в темноте блеснули клыки. Я увидел чей-то нос, исполосованный боевыми шрамами. Животное уставилось зелеными глазами и занесло когтистую лапу.
Я и пискнуть не успел, как шипящее чудовище вцепилось своими когтями, принялось царапать и рвать мою шерсть, морду, глаза. Я вырывался из когтистых лап, но они тянули меня все глубже и глубже в подвал. Мы катались в липкой куче клювов и костей – месиве кошачьего завтрака. Фу! Фу!
Пользуясь охватившим меня отвращением, дикарка тут же добилась преимущества и оказалась на мне. Острые зубы впились в шею, и я издал истошный вопль, поразивший меня самого. Люди бросились ко мне: «Угги! Угги!» Их крик насторожил чудовище – вероятно, оно пыталось оценить масштаб надвигающейся опасности.
Стараясь не упустить свой шанс, в темноте я бросился на обидчика и изо всех сил сомкнул зубы над тем местом, которое, по моим расчетам, было его глоткой. Я почувствовал вкус крови, но продолжал трясти то, что было у меня в зубах, до тех пор, пока оно не перестало шевелиться.
Я знал, что сейчас примчатся люди, поэтому начал пятиться из темной западни и тащил за собой трофей, чтобы похвастать перед хозяевами своей отвагой.
Выбравшись на свет, я оказался в кругу уставившихся на меня людей. Странно, но в их взглядах не было одобрения. Я разжал челюсти. На землю упал труп одного из детенышей чудовища.
Мои дела были бы не столь плохи, если бы убийство котенка оказалось моим первым прегрешением. Но на счету были и другие: я гадил, бросался на машины и велосипеды, рвал тапочки и туфли, валялся в лужах. Согласитесь, все вместе характеризовало меня не с лучшей стороны. А теперь я вдобавок замарал свои лапы кровью. Люди могли счесть меня безнадежным. Я принял самый трогательный и преданный вид, но это не помогло. Негативное решение было лишь вопросом времени.
«Эта собака неконтролируема! – резюмировал один из людей. – Если до конца недели не найдется какой-нибудь сумасшедший и его не заберет, то придется отдать в приют».
Тогда я еще не мог осознать, что тот день оказался самым счастливым в моей жизни. Меньше чем через неделю в мою жизнь вошел «сумасшедший» Омар фон Мюллер.
Актерская игра – не больше и не меньше, чем обыкновенная игра. Идея в том, чтобы облагородить жизнь.
Джордж Элиот
Первое время у Омара было слишком много работы, чтобы всерьез заняться мной, и он попросил свою знакомую понаблюдать за мной недельку. Все складывалось неплохо, хотя пару раз за небольшие провинности меня все же ссылали на задний двор. Приключения начались с того, что меня смертельно оскорбил козел моей временной хозяйки. Сам козел смотрел на дело иначе. Он скреб землю и кривил передо мной свои эластичные губы так, что выглядывали желтые зубы. Вроде пустяк, но хватило, чтобы вывести меня из себя. Я рванул к козлу, чтобы выразить лаем свое возмущение. Злодей выставил рога, чтобы меня боднуть. Страсти накалялись. Я стал нарезать круги, пока у козла не закружилась голова, и он не потерял способность предугадывать, с какой стороны я зайду в следующий раз. Я поджидал, когда козел окажется ко мне задом, подпрыгивал и впивался в его ляжки острыми, как иголки, зубами, хватался за редкую шерсть, садился верхом.
Несколько раз я видел по телевизору родео и всегда жалел этих бедных животных, особенно когда какие-то энтузиасты запрыгивали на них и заставляли, отбрыкиваясь, скакать по арене. Зато теперь я могу сказать, что тот случай с козлом запомнился мне как один из самых веселых в моей жизни.
С заднего двора донеслись истошные крики хозяйки козла. Она подбежала, готовая испепелить меня одним взглядом, с криком схватила за хвост и начала дергать, приказывая оставить козла в покое. Но я и не думал отступать. Их-хаа!
Меня отправили прямиком к Омару. Но, даже оказавшись в немилости, я не пытался демонстрировать угрызения совести и сделал важное открытие: комфортабельный дом Омара был местом, где властвуют собаки.
Кроме Пита-экстремала и Энди (он мне сразу понравился) вместе со мной жили и другие: коричневый пес Брандо – нечистопородный джек-рассел-терьер, также спасенный от приюта, и собака Чата – мопс. Еще у Омара жили голуби, две кошки и желтоголовый амазонский попугай Манго – настоящее исчадье ада.
Вскоре к нам присоединился Гордо – щенок пса Никко, самого талантливого и титулованного из всех воспитанников Омара, да и вообще всех американских бульдогов. Омар назвал щенка Гордо, потому что в переводе с испанского «gordo» значит «выигрыш». Гордо снялся в нескольких рекламных роликах и низкобюджетных кинолентах, а на съемках фильма «Пиво моим лошадям» вывихнул колено и попал на операцию. Я всегда мечтал о том, чтобы у меня был брат. Гордо стал им, и наша искренняя дружба длилась всю жизнь.
Моими сожителями были преимущественно особи мужского пола (кстати, тогда Омар тоже был холостяком). Так что в нашем «Зверином доме» командовали парадом мужчины. Они прекрасно справлялись, в чем я убедился очень скоро. Переступив порог этого дома, я первым делом принялся исследовать каждый его уголок, как ищейка. Затем выбрал наиболее комфортное место – посередине дивана, как раз напротив телевизора – и оставил в его углу свою визитную карточку.
Папа Омар был довольно строг и требовал подчиняться правилам. К примеру, запрещалось испражняться где попало, грызть предметы, лаять, драться и воровать. Новый хозяин четко обозначал границы дозволенного и поощрял их соблюдение. В наказание за провинности меня могли дернуть за ошейник или легонько ущипнуть за шею. Когда я вел себя особенно плохо, хозяин мог стиснуть рукой мою пасть и впиться в меня взглядом. Пристально глядя в глаза, строгим тоном он напоминал о своем лидерстве.
Конечно, он убедил меня не сразу, сначала я слегка испытывал его. Думаю, совсем не обязательно говорить о том, что первое время я был сбит с толку количеством новых правил. Омар же мог месяцами хранить улики, чтобы доказать мне потом мою вину.
Улика № 1: пятно на ковре в гостиной.
Улика № 2: отметины от зубов на ножках вращающегося стула.
Улика № 3: шрам на носу Гордо (я посчитал, что он необходим ему, чтобы увеличить шансы трудоустройства в сценах драки).
Наконец, улика № 4: вмятина на прутьях клетки Манго.
Самое тяжкое мое преступление – страсть копаться в мусоре. Я любил опрокидывать мусорное ведро и растаскивать по всей кухне мусор и объедки. Впервые я сделал это еще в доме первого хозяина, и мне так и не удалось полностью избавиться от этой дурной привычки.
«Мне кажется, это доказывает как минимум то, что ты помешан на еде, – сказал Омар, когда уже в пятый раз обнаружил меня возле опрокинутого мусорного ведра жующим коробку из-под пиццы. – Но у нас так не принято».
Он взял меня за шкирку и отнес в место наказания – небольшую конуру с запирающейся дверцей. Конура на улице, внутри только миска с водой. Изоляция от общества не понравилась, и я пронзительно заскулил, выражая свое щенячье возмущение. Омар был беспощаден, и не оставалось ничего, кроме как повиноваться. Со временем я стал оказываться в клетке все реже, к удовлетворению соседей, чья жизнь в периоды моего заключения сильно омрачалась.
И все же Омару стоило купить специальное мусорное ведро с защитой от Угги на случаи, когда я срывался и предавался любимой забаве.
Собаки – это чудо на лапах.
Автор неизвестен
Как только я освоил фундаментальные правила жизни в семье Мюллеров, где каждый был по-своему талантлив, пел или танцевал, Папа официально зачислил меня в школу актерского мастерства под своим руководством, рассчитывая, что ему удастся направить мой неуемный энтузиазм в русло комической драмы. Не то чтобы он был излишне амбициозен – он следовал традициям таких выдающихся мастеров всех времен и народов, как Константин Станиславский (создатель знаменитой актерской системы), Ли Страсберг, Санфорд Мейснер и Стелла Адлер. Их ученики – Брандо, Гарленд и Де Ниро – приобрели мировую известность. Мисс Адлер была бы особенно восхищена работой Омара, так как он полностью следовал ее завету: «Не будь скучным». Я уверен, со мной Омару это удалось. Сначала – обязательные команды повинования, на освоение которых обычно уходит около года. Курс включал обучение условным сигналам и жестам, весь материал многократно повторялся. Первые уроки строились по принципу «от противного». К примеру, Омар тряс передо мной кусочком сосиски или сушеной печени, что одновременно побуждало к действию и заставляло контролировать инстинкты. Эту форму поощрения было нетрудно освоить: желание съесть что-то вкусное побуждало правильно понимать подсказки Омара. После знакомства с мусорным ведром моим любимым лакомством стала пицца, но Папа настоял на более здоровой пище, поощрял меня мини-хотдогами с ароматом свинины, курицы или овощей.
Общаясь со мной, Омар сочетал английский и испанский языки, пощелкивание и имитацию звуков, издаваемых животными. Для привлечения внимания он использовал пищащие игрушки (моим любимцем был Вонючка Скунс, мне нравилось с ним возиться, потом он бесследно пропал). Я никогда не встречал человека, равного по выдержке Омару – он почти не бранил за ошибки. Я наслаждался каждой минутой, проведенной с ним наедине, особенно если в конце ожидало лакомство.
В доброжелательной обстановке между мной и Омаром быстро сложились такие доверительные отношения, какие только можно представить. Казалось, в них было нечто мистическое. Просматривая любимый астрологический канал (Омар включал его, чтобы расслабиться), я узнал, что дружба двух Водолеев превращается для обоих в увлекательное приключение, которое длится, пока они в восторге друг от друга. Это про нас.
Омар восхищался, как быстро я все схватывал. Я не сводил с него больших карих глаз, мои торчащие уши всегда были готовы принять команды. Всего за несколько дней я изучил простейшие команды: «Сидеть! Пошли! Ко мне! Стоять!». Через несколько недель освоил бег с прыжками и новые команды: «Кувырок! Сидеть-Стоять! Лежать-Стоять! Гуляй! Кругом! Поклон!».
Я научился поднимать и приносить предметы, выхватывать из кармана мяч, не причиняя при этом вреда. А научившись пользоваться голосом в нужных целях, я с удовольствием подавал его всякий раз, когда Омар приказывал это жестом или командой «Голос!».
Я мог яростно скрести в дверь и по нескольку минут сидеть на задних лапах, медленно прогуливался по команде «Замедлить шаг!» и полз на брюхе. Я взмывал ввысь, чтоб ударить противника в живот, но прыгал и через обруч, включая тот, что Омар изображал руками. Схватив в зубы предмет, я не отпускал его без команды, даже если меня поднимали в воздух, трясли и крутили (это было очень весело!).
Когда я слышал «Выстрел!», то опрокидывался на землю и лежал как мертвый, пока не командовали подняться на лапы. «Сопровождать!» означало, что я должен идти вслед за Омаром или кем-то еще. Я должен был оставаться рядом с человеком, когда слышал команду «Рядом!» – даже при отвлекающих факторах, как автомобиль, дым, необычные запахи или внезапные громкие звуки.
Мы оба видели, что мне все давалось легко. Я наслаждался тренировками и впадал в уныние, когда они заканчивались. Я впитывал материал словно губка, что повлияло даже на мой словарный запас, я понимал некоторые слова на испанском: amigo (приятель), padre (отец) и bueno (хорошо, хватит). Я и не предполагал, в какого полиглота еще превращусь.
Для всех так называемых собак-актеров я – живое свидетельство, что работу может заменить только еще более самоотверженная работа. Можно быть сколь угодно энергичным, интеллектуальным, обладать прекрасной интуицией, но, пока не научишься быстро реагировать на команды, эти качества – лишь скромный довесок к гонорару.
Впоследствии Омар так объяснил секрет моего успеха: «Угги не просто исключительно фотогеничный пес – он обладает удивительной жизненной силой. У него прекрасное чувство юмора, он может заставить смеяться каждого и любит держать ситуацию под своим контролем. Угги пользовался ошеломляющим успехом везде, куда бы я ни брал его с собой».
Папа говорил, что главное, чем одарила меня природа, – бесстрашие. Это справедливо лишь отчасти, поскольку у меня все же был один страх – потерять его. И я готов открыть правду: отсутствие страха было не чем иным, как верой в человека. Когда я уловил смысл всех сигналов и команд Омара, то решил следовать им неукоснительно. Я верил, что Омар никогда не причинит мне вреда и не позволит сделать это никому другому, будь то ребенок, незнакомец, директор кинофильма и кто угодно еще.
Мой новый Папа был самым важным в моей жизни.
Секрет моего успеха – моя вера в него.
Мир завоевали, научившись понимать собак; мир существует благодаря тому, что собак понимают.
Фридрих Ницше
Я не всегда знал, что такое доверие. Сначала это было не более чем привязанность собаки к человеку. Мои чувства к Омару стали особенно яркими и устойчивыми. Я не сразу нашел свой путь, но встав на него, больше никогда не сворачивал. Омар был моей путеводной звездой. Я был в восторге, когда за успехи меня вскоре официально зачислили в труппу фон Мюллера и начали вместе с остальными собаками брать на все уличные представления. Например, я участвовал в прогулке по Третьей улице в Санта-Монике, она же Променад. Это торговый и туристический центр города, с которым меня связывают приятные воспоминания: вместе с труппой мы развлекали прохожих, а они воздавали нам бисквитными пирожными и задорным смехом. Омар вывозил нас на такие мероприятия, чтобы мы привыкали к многолюдному шуму и могли похвастать своими талантами.
Омар начал с выступлений на оживленных улицах, на набережной Венис-Бич – популярной достопримечательности и места отдыха в Лос-Анджелесе. Однако вскоре нас выдворили оттуда за то, что мы ходили без привязи (хотя нуждались в ней не больше самих людей!). Но в этом была и доля везения, поскольку в Санта-Монике нас ожидала куда более благодарная аудитория, где мы и набирались опыта, и наслаждались каждой минутой общения со зрителями.
Восьмилетний Энди в то время был звездой аджилити и прыжков с обручем, тогда как мы, остальные, еще сидели на скамье запасных. Брандо блистал на скейтборде и был неподражаемым клоуном. Даже Гизмо не оставался в стороне. Он умел стоять на задних лапах, имитируя боксирование, а для пущей убедительности мог так же стоя «дать пять» Омару. Только бедный Пит так и плелся позади, стесненный множеством окружавших нас людей.
Сначала я довольствовался тем, что сидел на скамейке и нюхал воздух. От запаха хот-догов, гамбургеров, кофе и попкорна текли слюнки. Омар знал мою одержимость едой и поэтому, чтобы мне окончательно не снесло крышу, поручил вести театральную кассу. Я брал у зрителей купюры, прыгал с ними сквозь обруч, потом опускал деньги в специальную емкость. Эта суета доставляла большое удовольствие, и я радостно облизывал руки с протянутыми купюрами. Но я был честолюбив, и роль сборщика податей быстро утомила меня. Моей судьбой был настоящий бизнес, который мы привычно называем «шоу», и я ждал своей большой роли. Кроме того, долларовые купюры невкусные, и я часто наказывал их за это – рвал в клочья, невзирая на крики Омара: «Угги! Не делай этого!».
Мои выходки быстро принесли свои плоды. Омар понял, что я способен на нечто большее, и принялся за работу. Вскоре я вышел на новый рубеж, нежели прыжки через обруч – взмывал над провалом между стойками, как знаменитый трюкач Ивел Книвел. И научился импровизировать, когда кто-то из коллег по цеху допускал ошибки. К примеру, Брандо был неряшливым кассиром, и всякий раз, когда он ронял купюры, я молнией взлетал со скамьи и под раскатистый смех публики с поклоном подавал ему упавшее, за что получал «чаевые».
Я приковывал внимание толпы, профессионально затягивал овации и в результате несколько раз получил по пятьдесят долларов чаевых, а однажды целых сто.
Разумеется, эти купюры я не кромсал.
Еще Папе предлагали студийную работу для Энди, и даже Гизмо однажды посчастливилось – ему предложили сняться в клипе Тома Петти «Swinging» в роли то спящего, то пьющего кота. Таким образом, наше веселое времяпрепровождение оказалось еще и прибыльным. К примеру, гонорар за участие в съемках рекламного ролика составлял 3000 долларов, а порой и больше. Вот это, я понимаю, работа!
Надо признать, что тяжелее всего приходилось Омару. Долгие годы он посвятил работе с «трудными» собаками. Это были мастиффы, бульдоги и различные помеси, за которые больше никто не брался. Он понимал, что если тренировки не принесут пользы, то, скорее всего, их усыпят. Его ранила эта мысль, обрекала на тяжкий дополнительный труд. Одна знакомая Омара, одержимая идеей спасения собак, свозила к нему смертников, чтобы он занялся их социализацией.
Одной из таких собак был маленький черный пагль. «Никто не в силах с ней справиться, – сказала Омару подруга (от нее приятно пахло). – Она сумасшедшая; наверное, потому, что мопсы и бигли – не те породы, которые можно скрещивать».
Омар принес пресловутого маленького пагля домой, мы взглянули в его остекленевшие от ужаса глаза и удалились, решив не испытывать судьбу. Через несколько недель Омару удалось остепенить собачку настолько, что та позволила вывести себя на улицу на поводке. Прогресс был заметным, но периодически она все равно пускалась во все тяжкие.
При внезапном движении или звуке этот маленький живой кусок колючей проволоки начинал кричать, как банши. Она скрипела зубами, огрызалась, а потом принималась везде гадить. А когда Омар или кто-то другой проходил мимо, она в буквальном смысле карабкалась на стену. Омару приходилось начинать сначала, но каждый раз она возвращалась к старому. С ней действительно было неладно. Она любила закатывать глаза так, что оставались одни белки. Выглядело так, словно ее мозг улетал на планету Пагль.