Страница:
Не желая раздувать пожар войны, Кауфман принял их предложение и вернулся в шоу – правда, ненадолго. Передача понемногу зачахла и сошла на нет.
Глава 6. ДРАМА ЗА ШИРМОЙ ИДИЛЛИИ
Глава 7. ХВАТИТ БЫТЬ «ДЕВУШКОЙ ШИФФЛИ»!
Глава 8. «ДОЛИНА КУКОЛ»: ИСПЫТАНИЕ СЛАВОЙ
Глава 6. ДРАМА ЗА ШИРМОЙ ИДИЛЛИИ
В начале пятидесятых годов все нью-йоркские газеты часто уделяли внимание семейной идиллии и творческим успехам Ирвинга Мэнсфилда и его жены. Сама Джеки в это время говорила о себе как о «счастливой жене, матери, домохозяйке и по совместительству – актрисе». Она нередко появлялась на экране телевизора в составе разных жюри и время от времени – в телепостановках. Имея мужа преуспевающего режиссера, получать роли было не так уж сложно.
В одной газетной статье приводилось ее высказывание: «Я бы не отказалась играть больше ролей, но боюсь, что это будет выглядеть не слишком естественно. Когда я обращаюсь на телевидение за ролью, мне часто отвечают: „Вы – жена Ирвинга Мэнсфилда, вам нет необходимости работать“. Но при чем тут необходимость – я просто люблю играть».
Далее в статье шло следующее: «Мистер Мэнсфилд внимательно слушал, пока говорила его жена. Потом ободряющим жестом накрыл ее руку своей ладонью и внушительно произнес: „До сих пор я ставил на телевидении в основном мюзиклы и различные конкурсы, но через год-другой намерен сосредоточить все усилия на шоу для Джеки. Еще не знаю, что это будет, но это будет!“»
В другой статье, в газете «Нью-Йорк пост», говорится о том, как легко совмещать карьеру с домашними обязанностями, если иметь снисходительного мужа. «Мисс Сьюзен не позволила замужеству отразиться на ее карьере, начало которой положило участие в „Женщинах“. В настоящее время она успешно выступает в популярном телевизионном ревю. Эта высокая, звенящая, словно струна, жгучая брюнетка делится опытом: „В принципе можно добиться успеха и в том, и в другом, если вам посчастливилось выйти за человека, который не требует, чтобы вы были образцовой хозяйкой. Мне в этом смысле повезло“».
«По словам мисс Сьюзен, – продолжает автор статьи, – телережиссер Ирвинг Мэнсфилд с самого начала проявил себя как любящий, все понимающий муж. „К примеру, Ирвинг знает, что я терпеть не могу готовить. Сразу после свадьбы ему довелось отведать кое-что из моей стряпни, и он тотчас предложил нанять кухарку. И больше мы к этому не возвращались. Я рассказала ему, что в Филадельфии учительница домоводства как-то дала нам задание на дом – приготовить сливочный крем. Мой получился точь-в-точь как свинцовые белила. Родители раз и навсегда выставили меня из кухни, а крем скормили кошке“».
«Однажды, – пишет далее автор статьи, – она попыталась поджарить для „всепонимающего“ Ирвинга бифштекс по случаю дня его рождения. Он прокомментировал это событие так: „Теперь я знаю, что за подарок ты мне приготовила: язву“».
«На безупречном небосклоне их брака есть только одно темное пятнышко, из-за которого любовь и терпение Ирвинга время от времени подвергаются серьезному испытанию. Это чеснок. Джеки его обожает, а Ирвинг терпеть не может. Она способна есть чеснок в сыром виде, а его мутит от одного запаха. Он до того ненавидит чеснок, что, когда Джеки пыталась заставить их шестилетнего сына Гая съесть хотя бы дольку, Ирвинг жаловался, что от ребенка разит, как от салями».
Если говорить серьезно, то, может быть, Джеки с Ирвингом потому и бросились очертя голову в работу, что она помогала им отвлечься от тяжелой семейной драмы. В 1948–1949 гг. они еще надеялись, что их сын Гай просто отстает в развитии. Но к 1953 году, когда появилась только что процитированная статья, у них уже не осталось сомнений: мальчик страдает аутизмом.
Аутизм – это особое состояние психики, когда вследствие мозговой травмы или по какой-либо другой причине человек полностью замыкается в себе и не приемлет помощи извне. С первых месяцев его жизни, когда счастливые, ни о чем не подозревающие родители и дедушки с бабушками возили Гая в коляске по аллеям Центрального парка, его болезнь постоянно прогрессировала. Для супругов, ведущих открытый образ жизни, привыкших самостоятельно выходить из любых положений, беспомощность перед лицом болезни оказалась трагедией. Приняв нелегкое решение поместить мальчика в специальную лечебницу – возможно, до конца его дней, – Мэнсфилды перестали упоминать о нем в своих интервью. «Он имеет право жить так, как хочет», – сказала Джеки. Кто мог бы измерить глубину их страдания? Они любили Гая так же сильно, как друг друга. И решили оградить его от своей популярности.
В одной газетной статье приводилось ее высказывание: «Я бы не отказалась играть больше ролей, но боюсь, что это будет выглядеть не слишком естественно. Когда я обращаюсь на телевидение за ролью, мне часто отвечают: „Вы – жена Ирвинга Мэнсфилда, вам нет необходимости работать“. Но при чем тут необходимость – я просто люблю играть».
Далее в статье шло следующее: «Мистер Мэнсфилд внимательно слушал, пока говорила его жена. Потом ободряющим жестом накрыл ее руку своей ладонью и внушительно произнес: „До сих пор я ставил на телевидении в основном мюзиклы и различные конкурсы, но через год-другой намерен сосредоточить все усилия на шоу для Джеки. Еще не знаю, что это будет, но это будет!“»
В другой статье, в газете «Нью-Йорк пост», говорится о том, как легко совмещать карьеру с домашними обязанностями, если иметь снисходительного мужа. «Мисс Сьюзен не позволила замужеству отразиться на ее карьере, начало которой положило участие в „Женщинах“. В настоящее время она успешно выступает в популярном телевизионном ревю. Эта высокая, звенящая, словно струна, жгучая брюнетка делится опытом: „В принципе можно добиться успеха и в том, и в другом, если вам посчастливилось выйти за человека, который не требует, чтобы вы были образцовой хозяйкой. Мне в этом смысле повезло“».
«По словам мисс Сьюзен, – продолжает автор статьи, – телережиссер Ирвинг Мэнсфилд с самого начала проявил себя как любящий, все понимающий муж. „К примеру, Ирвинг знает, что я терпеть не могу готовить. Сразу после свадьбы ему довелось отведать кое-что из моей стряпни, и он тотчас предложил нанять кухарку. И больше мы к этому не возвращались. Я рассказала ему, что в Филадельфии учительница домоводства как-то дала нам задание на дом – приготовить сливочный крем. Мой получился точь-в-точь как свинцовые белила. Родители раз и навсегда выставили меня из кухни, а крем скормили кошке“».
«Однажды, – пишет далее автор статьи, – она попыталась поджарить для „всепонимающего“ Ирвинга бифштекс по случаю дня его рождения. Он прокомментировал это событие так: „Теперь я знаю, что за подарок ты мне приготовила: язву“».
«На безупречном небосклоне их брака есть только одно темное пятнышко, из-за которого любовь и терпение Ирвинга время от времени подвергаются серьезному испытанию. Это чеснок. Джеки его обожает, а Ирвинг терпеть не может. Она способна есть чеснок в сыром виде, а его мутит от одного запаха. Он до того ненавидит чеснок, что, когда Джеки пыталась заставить их шестилетнего сына Гая съесть хотя бы дольку, Ирвинг жаловался, что от ребенка разит, как от салями».
Если говорить серьезно, то, может быть, Джеки с Ирвингом потому и бросились очертя голову в работу, что она помогала им отвлечься от тяжелой семейной драмы. В 1948–1949 гг. они еще надеялись, что их сын Гай просто отстает в развитии. Но к 1953 году, когда появилась только что процитированная статья, у них уже не осталось сомнений: мальчик страдает аутизмом.
Аутизм – это особое состояние психики, когда вследствие мозговой травмы или по какой-либо другой причине человек полностью замыкается в себе и не приемлет помощи извне. С первых месяцев его жизни, когда счастливые, ни о чем не подозревающие родители и дедушки с бабушками возили Гая в коляске по аллеям Центрального парка, его болезнь постоянно прогрессировала. Для супругов, ведущих открытый образ жизни, привыкших самостоятельно выходить из любых положений, беспомощность перед лицом болезни оказалась трагедией. Приняв нелегкое решение поместить мальчика в специальную лечебницу – возможно, до конца его дней, – Мэнсфилды перестали упоминать о нем в своих интервью. «Он имеет право жить так, как хочет», – сказала Джеки. Кто мог бы измерить глубину их страдания? Они любили Гая так же сильно, как друг друга. И решили оградить его от своей популярности.
Глава 7. ХВАТИТ БЫТЬ «ДЕВУШКОЙ ШИФФЛИ»!
На протяжении двадцати лет Джеки играла на сцене, и особенно в телепостановках и коммерческих роликах. В течение последних четырех лет – с 1953-го по 1957-й – о ней говорили, что она одевается лучше всех на телевидении. Она почти стала телезвездой, как вдруг весной 1957 года скончался Роберт Сьюзен. Смерть отца стала для Джеки еще одним страшным ударом, невосполнимой утратой. Она до конца своих дней ощущала на себе его влияние. Его уход послужил еще одним поводом для самопроверки: оправдала ли она его ожидания?
Мэнсфилды принадлежали к верхушке шоу-бизнеса, его элите. Джеки узнавали на улицах, но она сознавала, что по большому счету мало чего добилась. Она была счастлива, но отнюдь не довольна собой. «Мне осточертело изображать девиц, которых то и дело душат или закалывают, – признавалась Джеки. – Я знала себе цену как актриса – не слишком высокую. В начале каждого года мой импресарио заверял меня в том, что это будет мой год. Однако, выходя от „Сарди“, я слышала, как мальчишки кричали: „Эй, смотри, вон идет „девушка Шиффли“! Стоило пятнадцать лет лезть из кожи вон, чтобы стать „девушкой Шиффли“! Передо мной встал выбор: оставить все как есть или круто изменить свою жизнь. И я решила писать“».
Ее решимость окончательно окрепла после того, как Джордж Эббот отказал ей в новой роли. Джеки пришла в негодование. Эдди Кантор утешал ее: «Знаешь, детка, если бы ты направила свою энергию на что-то такое, что принесло бы тебе настоящий успех, Джордж Эббот стал бы кусать себе локти!» И Джеки всерьез задумалась о литературной карьере.
Собственно говоря, она давно уже просиживала ночи напролет за письменным столом, сочиняя короткие, обычно научно-фантастические рассказы и даже один роман под названием «Звездный крик». Но, памятуя о провале пьесы «Дорогая я», свои новые литературные опыты никому не показывала.
Ирвинг советовал писать о том, что она хорошо знает. А среди тех, кого Джеки отлично знала, была Жозефина – маленький перекормленный пуделек, возомнивший себя человеком. После Ирвинга Жозефина была вторым средоточием ее жизни. Знакомые отмечали, что Джеки питала к собачке почти материнские чувства. Пожалуй, это так и было, если принять во внимание трагедию с Гаем. Впрочем, в их окружении мало кто знал эту историю. Как раз в это время царила мода на домашних любимцев, и отношение Джеки к пуделю не воспринималось как что-то из ряда вон выходящее.
«Говорят, мы как мама и дочка, – говорила Джеки. – Давай-ка, Жози, расслабься, мама почешет тебе животик». Тот, кто читал «Каждую ночь, Жозефина!», помнит, что больше всего на свете – даже больше, чем свой утренний кофе, – Жози любила, когда ей чесали брюшко. Если гость гладил ее по спине или почесывал за ушами, она легонько ударяла его лапкой и вертелась до тех пор, пока ласкающая рука не оказывалась там, где нужно – у нее на пузике.
Из всех ее книг «Каждую ночь, Жозефина!» дает наиболее полное представление о личности Жаклин Сьюзен. Книга отменна по стилю и очень смешна; она согрета теплым человеческим чувством и дышит очарованием. Ее с полным правом можно назвать лучшим произведением Жаклин Сьюзен. Помимо Жози, в повести фигурируют многие родные и знакомые Мэнсфилдов, а также знаменитости шоу-бизнеса, такие как Ричард Бар-тон, Маргарет Лейтон и Лоуренс Харви.
На создание этой повести ушло в общей сложности девять лет. Первые отклики оказались восторженными. Книга немедленно разошлась тиражом 35 тысяч в твердом переплете и 1,7 миллиона в мягком. За сравнительно короткий срок бестселлер выдержал шестнадцать изданий. На «Жозефину», вместе с еще двумя книгами, поступила заявка из Китая. «Наверное, – шутила Джеки по этому поводу, – они посчитали, что речь идет о жене Наполеона, а не о честной девушке из рода пуделей».
На какое-то время Жозефина затмила известностью самое Джеки. «Когда мы приходим к ветеринару, ей оказывают такие же почести, как Каролине Кеннеди».
Жозефина выступила на телевидении – с желтыми бантиками в волосах и коготками, покрытыми желтым лаком. Герцог и герцогиня Виндзорские устроили в ее честь прием в «Уолдорфе». Воодушевленная этим успехом, Джеки забыла обет, данный ею Богу, когда Жозефина в свои восемь лет тяжело заболела: «Господи, сделай так, чтобы она дожила хотя бы до десяти лет, большего я не попрошу!» В десятилетнем возрасте Жозефина все еще излучала энергию, но Джеки жила в страхе: каждый день рождения Жозефины мог оказаться последним.
Жози ненавидела мороз, и каждую зиму Джеки уговаривала ее: «Потерпи, дорогая. Скоро настанет весна, а за ней – лето. Будет тепло и приятно». Когда Жозефине стукнуло пятнадцать, она начала глохнуть и слепнуть, много спала, но оставалась такой же сообразительной и любвеобильной, как раньше. Она сохранила восприимчивость к новому и способность учиться. Однажды Беатрис Коул была поражена, когда, заглянув к Мэнсфилдам, застала Джеки за приятной беседой с Жози – та радостно повизгивала.
– Я сказала ей, что на ужин будут цыплята барбекю, – объяснила Джеки.
Беа удивилась еще сильнее.
– Она же не слышит!
– Жози научилась читать по губам, – с гордостью сообщила Джеки.
И все-таки годы брали свое. Под конец Жозефину выносили в парк на руках. Джеки старательно приучала себя к мысли о том, что рано или поздно им придется жить без Жози. Но когда в январе 1970 года, всего за четыре дня до ее шестнадцатилетия, у собачки случился сердечный приступ, Джеки была невменяема.
«Мы бросились к ветеринару. Он выставил меня из кабинета – и поделом. Меня била истерика. Они пытались спасти ее, а я путалась у всех под ногами и орала, что если ей суждено умереть, пусть умрет у меня на руках. Через несколько часов ее не стало». Мэнсфилды и их домработница Луиза рыдали в объятиях друг друга.
Джеки решительно заявила, что не хочет никакой другой собаки. «В тот момент горе было слишком острым. Я проплакала всю ночь. А утром выглянула в окно и увидела знакомых собак в парке. Слезы навернулись мне на глаза. В каждой собаке я видела Жози».
Она отменила все договоренности и отказалась выходить из дома. На следующий день пришел Мэл Дэвис, ухаживавший за Жозефиной, и принес коробку. Они с приятелем обыскали все питомники, прежде чем нашли черного пуделя, не уступавшего красотой Жозефине. «Только это мальчик, – оправдывался Мэл. – Его зовут Джозеф, ему девять недель от роду».
Для Джеки было сущей мукой смотреть на крохотный черный комочек, но, боясь обидеть Мэла, она взяла щенка, рассчитывая в скором времени отделаться от него. Джозеф был так мал и беспомощен, что заботы о нем немного отвлекли Джеки от черных мыслей. «Мне было некогда оплакивать Жози, и это меня спасло». Все-таки ей было очень плохо. «На четвертый день я почувствовала, что начинаю привязываться к Джозефу, и обвинила себя в измене. Он как раз спал; я с ненавистью уставилась на него и прошептала: „Ты мне не нужен!“ Как вдруг он заскулил во сне – я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так тоненько и жалобно скулил. Это решило дело. Я схватила Джо в охапку и поняла, что люблю его».
Так Джозеф стал полноправным членом семьи Мэнсфилдов. В свое время Джеки не отдала Жозефину замуж, так как боялась, что если в доме появятся щенки, ей будет доставаться меньше внимания. «И потом, я не хотела причинять ей страдания, неизбежные при разлуке со щенками. Другое дело Джо: уж он-то не забеременеет! Теперь я смотрю на маленьких сучек и усмехаюсь про себя: „Эй, девочки! У меня растет женишок для вас!“»
О смерти Жозефины сообщили по радио. «Нью-Йорк дейли ньюс» поместила некролог. В «Вэрайети» появился ее портрет в траурной рамке. В отель «Наварро» мешками доставляли письма с соболезнованиями. Джеки настояла на кремации Жозефины, не желая хоронить ее в мерзлой земле, под снегом, который та ненавидела. Пепел Жози в маленькой бронзовой урне с ее именем и датами рождения и смерти водворили на ее любимой кухне. Когда Джо капризничал, Джеки восклицала: «Жози, ты только посмотри, что творится! Этот привереда отказывается от пищи!»
Немного привыкнув жить без Жози, Джеки захотела поделиться своими переживаниями с читателями. В прелестном рассказе «Явление Джо» она описала постигшее их горе и то, как новая собачка Джозеф вернула ее к жизни и заново научила любить.
В 1972 году в интервью, которое она дала Саю и Барбаре Рыбаковым из журнала «Здоровье», Джеки так ответила на вопрос, легко ли полюбить новую собаку: «Во многих отношениях это гораздо легче. У вас уже есть опыт общения с животными, и вы знаете, через какие стадии развития собаке предстоит пройти: например, период отвращения к еде. А с Жозефиной все случалось в первый раз. Я никогда не знала, что меня ждет завтра, и училась на собственных ошибках.
В этом смысле Джо идет по следам Жози. Люди на улицах останавливаются, чтобы погладить его, и он уверен, что его ценят за его собственные достоинства, тогда как на самом деле его балуют в память о Жози. Он находится в положении принца крови, а Жози приходилось рассчитывать на свои собственные силы и обаяние. Джо – не Жози, не ее продолжение, он сам по себе, но в определенном смысле наша с Ирвингом любовь к Джо – продолжение любви к Жозефине. Любовь не умирает – она живет и нуждается в предмете любви. Если вы потеряли дорогого человека, исцелить вас может только новое чувство. Поначалу вы просто переносите свои чувства с одного объекта на другой, но потом, немного успокоившись, вновь обретаете способность видеть, слышать и замечать различия между вашей первой и второй любовью. Вы снова не одиноки.
Бедняжке Жози не сразу удалось привлечь Ирвинга на свою сторону. А Джо явился на готовое: Ирвинг созрел для любви к собаке. Он гораздо снисходительнее к Джо, чем был к Жози. И если в полдевятого утра Джо будит его поцелуем, Ирвинг не ворчит, а встает и выводит его на улицу».
Джеки адресуется к родителям, чьи дети лишились своих любимцев: «Вы должны быть благодарны судьбе за то, что она предоставила вам возможность близкого знакомства с собакой. Иногда проходит много времени, прежде чем вы свыкнетесь с мыслью, что нужно будет полюбить ее заместительницу. Но вы обязательно справитесь. А если вы оказались неспособными ответить взаимностью, значит, с вами что-то не в порядке».
«Каждую ночь, Жозефина!» – во многих отношениях лучшая книга Жаклин Сьюзен. И дело не столько в выигрышной теме, сколько в манере письма. Жаклин Сьюзен продемонстрировала всему миру, что способна сочинять не только научную фантастику. Это доказывают также ее последние журнальные статьи. Они мастерски написаны, умны и человечны, сентиментальны без слезливости. Поневоле задаешься вопросом: какие шедевры она могла бы еще создать, если бы ей было отпущено больше времени?
Феноменальный успех «Жозефины» совпал по времени еще с одним переломным моментом в жизни писательницы. Судьба нанесла Джеки новый страшный удар. В промежутке между окончанием повести и ее выходом в свет Джеки отправилась вместе с матерью в кругосветное путешествие. Однажды в Гонконге, принимая ванну, она обнаружила у себя уплотнение в правой груди. Мать заставила Джеки вызвать из Гонолулу Ирвинга. Тот в свою очередь настоял на немедленном возвращении в Нью-Йорк, чтобы Джеки прошла обследование у первоклассных специалистов.
Опухоль оказалась злокачественной. Джеки будто бы заявила врачу, что боится делать мастэктомию, потому что Ирвинг ее бросит. Что-то не верится. Видимо, страх был вызван другой причиной – перспективой остаться калекой.
Операция прошла успешно. Метастазы не успели проникнуть в лимфатическую систему и грудные мышцы.
Джеки начала быстро поправляться. Она вообще терпеть не могла болеть и не жаловала инвалидов – себя в том числе. На другой день после операции ее посетила дама из Центра реабилитации и пообещала, что Джеки будут постоянно навещать и помогать ей делать специальные упражнения для развития мышц рук и груди. Однако Джеки меньше всего нуждалась в няньках. Когда эта женщина явилась на следующий день, Джеки задорно помахала ей рукой: «Кажется, вы этого от меня хотели?»
Она не стала тратить время на психотерапевта. «Какого черта? Он что, вернет мне грудь?» Нет уж, пусть ей не морочат голову. Операция уже позади, и Джеки может вернуться к нормальной жизни. Собственно говоря, она уже начала работу над новой книгой.
Через шесть дней Джеки выписали из больницы. Еще через пару месяцев она достаточно окрепла, чтобы время от времени отрываться от машинки ради игры в гольф.
Ирвинг уверял, что если на то пошло, после операции она стала нравиться ему еще больше. «Теперь она тщательнее следила за собой и не раздевалась при мне. Единственной моей заботой стало не переборщить с нежностями, потому что она всегда видела меня насквозь».
Отношение Джеки к раку было сродни ее отношению к душевной болезни. И то, и другое казалось ей чем-то если и не постыдным, то во всяком случае глубоко личным. Она постоянно касалась этих двух тем в своих романах, но не желала обнародовать некоторые факты своей собственной жизни. Ее гордость восставала против того, что ее станут жалеть, говорить: «Жаклин Сьюзен, писательница, у которой был рак груди». Много лет спустя она призналась Ирвингу, что жалеет о том, что держала свою изнурительную борьбу со смертью в глубокой тайне. «Целых десять лет я относилась к раку как к социальной болезни – и напрасно».
Но Джеки была из тех людей, которые сами сдают карты. Трудно судить, насколько смертельная болезнь повлияла на ее творчество. Эти десять лет она жила полноценной, абсолютно нормальной жизнью, не принимая никакого лечения, потому что врачи в один голос утверждали: болезнь не задела внутренние органы. Бесспорно, соприкосновение со смертью подняло Джеки на новую, более высокую ступень, дало ей новую точку отсчета. Что, если врачи ошибаются и у нее в запасе не так уж много времени?
Горячий прием, оказанный «Жозефине», убедил Джеки в том, что она наконец-то сделала нечто такое, чем по праву может гордиться. Ее отец был известным художником, Творцом, но не сумел добиться мировой известности. Может быть, ей это удастся?
Через несколько лет, говоря о своем романе «Одного раза недостаточно», Джеки изложила свой взгляд на женщин, чьи отцы были сильными личностями: «Перед такими дочерьми стоит троякий выбор: выйти „за него“ замуж, выйти замуж за его противоположность или самой стать „им“. Возьмите хотя бы Уну О'Нил: ей просто на роду было написано выйти замуж за Чаплина. Грейс Келли понадобился принц. Диана Бэрримор спилась и умерла от белой горячки после нескольких безуспешных попыток стать такой, как ее отец. Дочь Эррола Флинна заделалась каскадером. Зная характер отца, можно „вычислить“ судьбу дочери».
Джеки рассказывала, что издатель Бернард Гиз уговаривал ее сразу же после успеха «Жозефины», по горячим следам, засесть за продолжение повести о чудо-пуделе. «Что-нибудь вроде „Каждый день, Жозефина“! „Каждую неделю, Жозефина!“ и тому подобное. Я отказалась, потому что чувствовала: мне есть что сказать о бурных шестидесятых и о том, как они не похожи на сороковые». «Жозефина» еще не успела появиться на прилавках, а у Джеки уже был наполовину готов черновой вариант «Долины кукол».
Мэнсфилды принадлежали к верхушке шоу-бизнеса, его элите. Джеки узнавали на улицах, но она сознавала, что по большому счету мало чего добилась. Она была счастлива, но отнюдь не довольна собой. «Мне осточертело изображать девиц, которых то и дело душат или закалывают, – признавалась Джеки. – Я знала себе цену как актриса – не слишком высокую. В начале каждого года мой импресарио заверял меня в том, что это будет мой год. Однако, выходя от „Сарди“, я слышала, как мальчишки кричали: „Эй, смотри, вон идет „девушка Шиффли“! Стоило пятнадцать лет лезть из кожи вон, чтобы стать „девушкой Шиффли“! Передо мной встал выбор: оставить все как есть или круто изменить свою жизнь. И я решила писать“».
Ее решимость окончательно окрепла после того, как Джордж Эббот отказал ей в новой роли. Джеки пришла в негодование. Эдди Кантор утешал ее: «Знаешь, детка, если бы ты направила свою энергию на что-то такое, что принесло бы тебе настоящий успех, Джордж Эббот стал бы кусать себе локти!» И Джеки всерьез задумалась о литературной карьере.
Собственно говоря, она давно уже просиживала ночи напролет за письменным столом, сочиняя короткие, обычно научно-фантастические рассказы и даже один роман под названием «Звездный крик». Но, памятуя о провале пьесы «Дорогая я», свои новые литературные опыты никому не показывала.
Ирвинг советовал писать о том, что она хорошо знает. А среди тех, кого Джеки отлично знала, была Жозефина – маленький перекормленный пуделек, возомнивший себя человеком. После Ирвинга Жозефина была вторым средоточием ее жизни. Знакомые отмечали, что Джеки питала к собачке почти материнские чувства. Пожалуй, это так и было, если принять во внимание трагедию с Гаем. Впрочем, в их окружении мало кто знал эту историю. Как раз в это время царила мода на домашних любимцев, и отношение Джеки к пуделю не воспринималось как что-то из ряда вон выходящее.
«Говорят, мы как мама и дочка, – говорила Джеки. – Давай-ка, Жози, расслабься, мама почешет тебе животик». Тот, кто читал «Каждую ночь, Жозефина!», помнит, что больше всего на свете – даже больше, чем свой утренний кофе, – Жози любила, когда ей чесали брюшко. Если гость гладил ее по спине или почесывал за ушами, она легонько ударяла его лапкой и вертелась до тех пор, пока ласкающая рука не оказывалась там, где нужно – у нее на пузике.
Из всех ее книг «Каждую ночь, Жозефина!» дает наиболее полное представление о личности Жаклин Сьюзен. Книга отменна по стилю и очень смешна; она согрета теплым человеческим чувством и дышит очарованием. Ее с полным правом можно назвать лучшим произведением Жаклин Сьюзен. Помимо Жози, в повести фигурируют многие родные и знакомые Мэнсфилдов, а также знаменитости шоу-бизнеса, такие как Ричард Бар-тон, Маргарет Лейтон и Лоуренс Харви.
На создание этой повести ушло в общей сложности девять лет. Первые отклики оказались восторженными. Книга немедленно разошлась тиражом 35 тысяч в твердом переплете и 1,7 миллиона в мягком. За сравнительно короткий срок бестселлер выдержал шестнадцать изданий. На «Жозефину», вместе с еще двумя книгами, поступила заявка из Китая. «Наверное, – шутила Джеки по этому поводу, – они посчитали, что речь идет о жене Наполеона, а не о честной девушке из рода пуделей».
На какое-то время Жозефина затмила известностью самое Джеки. «Когда мы приходим к ветеринару, ей оказывают такие же почести, как Каролине Кеннеди».
Жозефина выступила на телевидении – с желтыми бантиками в волосах и коготками, покрытыми желтым лаком. Герцог и герцогиня Виндзорские устроили в ее честь прием в «Уолдорфе». Воодушевленная этим успехом, Джеки забыла обет, данный ею Богу, когда Жозефина в свои восемь лет тяжело заболела: «Господи, сделай так, чтобы она дожила хотя бы до десяти лет, большего я не попрошу!» В десятилетнем возрасте Жозефина все еще излучала энергию, но Джеки жила в страхе: каждый день рождения Жозефины мог оказаться последним.
Жози ненавидела мороз, и каждую зиму Джеки уговаривала ее: «Потерпи, дорогая. Скоро настанет весна, а за ней – лето. Будет тепло и приятно». Когда Жозефине стукнуло пятнадцать, она начала глохнуть и слепнуть, много спала, но оставалась такой же сообразительной и любвеобильной, как раньше. Она сохранила восприимчивость к новому и способность учиться. Однажды Беатрис Коул была поражена, когда, заглянув к Мэнсфилдам, застала Джеки за приятной беседой с Жози – та радостно повизгивала.
– Я сказала ей, что на ужин будут цыплята барбекю, – объяснила Джеки.
Беа удивилась еще сильнее.
– Она же не слышит!
– Жози научилась читать по губам, – с гордостью сообщила Джеки.
И все-таки годы брали свое. Под конец Жозефину выносили в парк на руках. Джеки старательно приучала себя к мысли о том, что рано или поздно им придется жить без Жози. Но когда в январе 1970 года, всего за четыре дня до ее шестнадцатилетия, у собачки случился сердечный приступ, Джеки была невменяема.
«Мы бросились к ветеринару. Он выставил меня из кабинета – и поделом. Меня била истерика. Они пытались спасти ее, а я путалась у всех под ногами и орала, что если ей суждено умереть, пусть умрет у меня на руках. Через несколько часов ее не стало». Мэнсфилды и их домработница Луиза рыдали в объятиях друг друга.
Джеки решительно заявила, что не хочет никакой другой собаки. «В тот момент горе было слишком острым. Я проплакала всю ночь. А утром выглянула в окно и увидела знакомых собак в парке. Слезы навернулись мне на глаза. В каждой собаке я видела Жози».
Она отменила все договоренности и отказалась выходить из дома. На следующий день пришел Мэл Дэвис, ухаживавший за Жозефиной, и принес коробку. Они с приятелем обыскали все питомники, прежде чем нашли черного пуделя, не уступавшего красотой Жозефине. «Только это мальчик, – оправдывался Мэл. – Его зовут Джозеф, ему девять недель от роду».
Для Джеки было сущей мукой смотреть на крохотный черный комочек, но, боясь обидеть Мэла, она взяла щенка, рассчитывая в скором времени отделаться от него. Джозеф был так мал и беспомощен, что заботы о нем немного отвлекли Джеки от черных мыслей. «Мне было некогда оплакивать Жози, и это меня спасло». Все-таки ей было очень плохо. «На четвертый день я почувствовала, что начинаю привязываться к Джозефу, и обвинила себя в измене. Он как раз спал; я с ненавистью уставилась на него и прошептала: „Ты мне не нужен!“ Как вдруг он заскулил во сне – я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так тоненько и жалобно скулил. Это решило дело. Я схватила Джо в охапку и поняла, что люблю его».
Так Джозеф стал полноправным членом семьи Мэнсфилдов. В свое время Джеки не отдала Жозефину замуж, так как боялась, что если в доме появятся щенки, ей будет доставаться меньше внимания. «И потом, я не хотела причинять ей страдания, неизбежные при разлуке со щенками. Другое дело Джо: уж он-то не забеременеет! Теперь я смотрю на маленьких сучек и усмехаюсь про себя: „Эй, девочки! У меня растет женишок для вас!“»
О смерти Жозефины сообщили по радио. «Нью-Йорк дейли ньюс» поместила некролог. В «Вэрайети» появился ее портрет в траурной рамке. В отель «Наварро» мешками доставляли письма с соболезнованиями. Джеки настояла на кремации Жозефины, не желая хоронить ее в мерзлой земле, под снегом, который та ненавидела. Пепел Жози в маленькой бронзовой урне с ее именем и датами рождения и смерти водворили на ее любимой кухне. Когда Джо капризничал, Джеки восклицала: «Жози, ты только посмотри, что творится! Этот привереда отказывается от пищи!»
Немного привыкнув жить без Жози, Джеки захотела поделиться своими переживаниями с читателями. В прелестном рассказе «Явление Джо» она описала постигшее их горе и то, как новая собачка Джозеф вернула ее к жизни и заново научила любить.
В 1972 году в интервью, которое она дала Саю и Барбаре Рыбаковым из журнала «Здоровье», Джеки так ответила на вопрос, легко ли полюбить новую собаку: «Во многих отношениях это гораздо легче. У вас уже есть опыт общения с животными, и вы знаете, через какие стадии развития собаке предстоит пройти: например, период отвращения к еде. А с Жозефиной все случалось в первый раз. Я никогда не знала, что меня ждет завтра, и училась на собственных ошибках.
В этом смысле Джо идет по следам Жози. Люди на улицах останавливаются, чтобы погладить его, и он уверен, что его ценят за его собственные достоинства, тогда как на самом деле его балуют в память о Жози. Он находится в положении принца крови, а Жози приходилось рассчитывать на свои собственные силы и обаяние. Джо – не Жози, не ее продолжение, он сам по себе, но в определенном смысле наша с Ирвингом любовь к Джо – продолжение любви к Жозефине. Любовь не умирает – она живет и нуждается в предмете любви. Если вы потеряли дорогого человека, исцелить вас может только новое чувство. Поначалу вы просто переносите свои чувства с одного объекта на другой, но потом, немного успокоившись, вновь обретаете способность видеть, слышать и замечать различия между вашей первой и второй любовью. Вы снова не одиноки.
Бедняжке Жози не сразу удалось привлечь Ирвинга на свою сторону. А Джо явился на готовое: Ирвинг созрел для любви к собаке. Он гораздо снисходительнее к Джо, чем был к Жози. И если в полдевятого утра Джо будит его поцелуем, Ирвинг не ворчит, а встает и выводит его на улицу».
Джеки адресуется к родителям, чьи дети лишились своих любимцев: «Вы должны быть благодарны судьбе за то, что она предоставила вам возможность близкого знакомства с собакой. Иногда проходит много времени, прежде чем вы свыкнетесь с мыслью, что нужно будет полюбить ее заместительницу. Но вы обязательно справитесь. А если вы оказались неспособными ответить взаимностью, значит, с вами что-то не в порядке».
«Каждую ночь, Жозефина!» – во многих отношениях лучшая книга Жаклин Сьюзен. И дело не столько в выигрышной теме, сколько в манере письма. Жаклин Сьюзен продемонстрировала всему миру, что способна сочинять не только научную фантастику. Это доказывают также ее последние журнальные статьи. Они мастерски написаны, умны и человечны, сентиментальны без слезливости. Поневоле задаешься вопросом: какие шедевры она могла бы еще создать, если бы ей было отпущено больше времени?
Феноменальный успех «Жозефины» совпал по времени еще с одним переломным моментом в жизни писательницы. Судьба нанесла Джеки новый страшный удар. В промежутке между окончанием повести и ее выходом в свет Джеки отправилась вместе с матерью в кругосветное путешествие. Однажды в Гонконге, принимая ванну, она обнаружила у себя уплотнение в правой груди. Мать заставила Джеки вызвать из Гонолулу Ирвинга. Тот в свою очередь настоял на немедленном возвращении в Нью-Йорк, чтобы Джеки прошла обследование у первоклассных специалистов.
Опухоль оказалась злокачественной. Джеки будто бы заявила врачу, что боится делать мастэктомию, потому что Ирвинг ее бросит. Что-то не верится. Видимо, страх был вызван другой причиной – перспективой остаться калекой.
Операция прошла успешно. Метастазы не успели проникнуть в лимфатическую систему и грудные мышцы.
Джеки начала быстро поправляться. Она вообще терпеть не могла болеть и не жаловала инвалидов – себя в том числе. На другой день после операции ее посетила дама из Центра реабилитации и пообещала, что Джеки будут постоянно навещать и помогать ей делать специальные упражнения для развития мышц рук и груди. Однако Джеки меньше всего нуждалась в няньках. Когда эта женщина явилась на следующий день, Джеки задорно помахала ей рукой: «Кажется, вы этого от меня хотели?»
Она не стала тратить время на психотерапевта. «Какого черта? Он что, вернет мне грудь?» Нет уж, пусть ей не морочат голову. Операция уже позади, и Джеки может вернуться к нормальной жизни. Собственно говоря, она уже начала работу над новой книгой.
Через шесть дней Джеки выписали из больницы. Еще через пару месяцев она достаточно окрепла, чтобы время от времени отрываться от машинки ради игры в гольф.
Ирвинг уверял, что если на то пошло, после операции она стала нравиться ему еще больше. «Теперь она тщательнее следила за собой и не раздевалась при мне. Единственной моей заботой стало не переборщить с нежностями, потому что она всегда видела меня насквозь».
Отношение Джеки к раку было сродни ее отношению к душевной болезни. И то, и другое казалось ей чем-то если и не постыдным, то во всяком случае глубоко личным. Она постоянно касалась этих двух тем в своих романах, но не желала обнародовать некоторые факты своей собственной жизни. Ее гордость восставала против того, что ее станут жалеть, говорить: «Жаклин Сьюзен, писательница, у которой был рак груди». Много лет спустя она призналась Ирвингу, что жалеет о том, что держала свою изнурительную борьбу со смертью в глубокой тайне. «Целых десять лет я относилась к раку как к социальной болезни – и напрасно».
Но Джеки была из тех людей, которые сами сдают карты. Трудно судить, насколько смертельная болезнь повлияла на ее творчество. Эти десять лет она жила полноценной, абсолютно нормальной жизнью, не принимая никакого лечения, потому что врачи в один голос утверждали: болезнь не задела внутренние органы. Бесспорно, соприкосновение со смертью подняло Джеки на новую, более высокую ступень, дало ей новую точку отсчета. Что, если врачи ошибаются и у нее в запасе не так уж много времени?
Горячий прием, оказанный «Жозефине», убедил Джеки в том, что она наконец-то сделала нечто такое, чем по праву может гордиться. Ее отец был известным художником, Творцом, но не сумел добиться мировой известности. Может быть, ей это удастся?
Через несколько лет, говоря о своем романе «Одного раза недостаточно», Джеки изложила свой взгляд на женщин, чьи отцы были сильными личностями: «Перед такими дочерьми стоит троякий выбор: выйти „за него“ замуж, выйти замуж за его противоположность или самой стать „им“. Возьмите хотя бы Уну О'Нил: ей просто на роду было написано выйти замуж за Чаплина. Грейс Келли понадобился принц. Диана Бэрримор спилась и умерла от белой горячки после нескольких безуспешных попыток стать такой, как ее отец. Дочь Эррола Флинна заделалась каскадером. Зная характер отца, можно „вычислить“ судьбу дочери».
Джеки рассказывала, что издатель Бернард Гиз уговаривал ее сразу же после успеха «Жозефины», по горячим следам, засесть за продолжение повести о чудо-пуделе. «Что-нибудь вроде „Каждый день, Жозефина“! „Каждую неделю, Жозефина!“ и тому подобное. Я отказалась, потому что чувствовала: мне есть что сказать о бурных шестидесятых и о том, как они не похожи на сороковые». «Жозефина» еще не успела появиться на прилавках, а у Джеки уже был наполовину готов черновой вариант «Долины кукол».
Глава 8. «ДОЛИНА КУКОЛ»: ИСПЫТАНИЕ СЛАВОЙ
20 февраля 1966 года, через десять дней после ее выхода в свет, «Долина кукол» оказалась в еженедельном списке бестселлеров влиятельнейшей «Нью-Йорк таймс».
«Чтобы книга стала бестселлером, – говорил Бернард Шоу, – нужны три вещи: модная тема, талант и реклама». Тема – три девушки карабкаются «наверх» – не вызывала сомнений. Несмотря на это, результаты опросов произвели настоящую сенсацию в издательских кругах. Ирвинг показал боссам книжного бизнеса, как нужно доходить до каждого читателя, даже такого, который ни разу в жизни не купил ни одной книги. Взяв на себя руководство кампанией по рекламе новой книги, он не стал заигрывать с литературными критиками, а вместо этого сделал ставку на журналистов. В первую же неделю после выхода книги практически каждый, кто вел рубрику шоу-бизнеса в газете или журнале, тиснул заметку о Джеки Сьюзен и ее новом романе. В конце концов, Джеки олицетворяла шоу-бизнес. Журналисты не брались анализировать художественные достоинства книги, а описывали жизненный путь Жаклин Сьюзен: юность в Филадельфии, приезд в Нью-Йорк, годы работы в театре и на телевидении и, наконец, блистательный дебют в роли автора нашумевшей «Жозефины».
Джеральд Нахман из «Нью-Йорк пост» посвятил ей большую статью под названием «Таков шоу-бизнес». Энтони Ховарт из «Уорлд телеграм энд сан» напечатал колонку, озаглавленную «Крутой роман Джеки Сьюзен о шоу-бизнесе». Джоан Ганауэр из «Джорнэл америкэн» назвала Голливуд – «Долину кукол» – местом, где властвуют наркотики, трясиной, затягивающей беззащитные жертвы. Эрл Уилсон, Леонард Лайонз, Эд Салливан и Уолтер Уинчелл отвели роману Жаклин Сьюзен почетное место в своих изданиях. «Долина» начала победное шествие по стране.
Как и следовало ожидать, о книге холодно отозвался привередливый обозреватель «Нью-Йорк таймс» Элиот Фремон-Смит: он назвал «Долину» «сборной солянкой из „Рождения звезды“, „Кулис“ и „Все о Еве“, состряпанной робкой последовательницей Гарольда Роббинса».
Джеки рассказывала: «Ирвинг воспользовался тем, чем не располагали или что игнорировали такие большие писатели, как Фицджеральд и Хемингуэй: радио и телевидением». Ведущий одной из популярных телепрограмм Джон Небель первым предоставил им эфир. Он терпеть не мог «Долину», считая ее «грязной» книгой, но зато обожал Джеки, которую ничуть не смутило подобное противоречие. Много лет спустя, когда после выхода каждой новой книги за преуспевающим автором толпами бегали журналисты, выпрашивая интервью, Джеки всегда отдавала предпочтение Джону Небелю.
Вместо скучного официального коктейля, каким издатели обычно отмечают выход новой книги, Эрл Уилсон устроил в честь «Долины кукол» настоящий банкет. Один из репортеров описывал его так: «Это был пир на весь мир, только он не имел никакого отношения к литературе. Публика, собравшаяся в банкетном зале, была бы более уместной где-нибудь на пляже Копакабана». Я более чем уверен, что, появись там автор знаменитого «Улисса», кто-нибудь непременно окликнул бы его: «Привет, беби!»
Этот банкет у Эрла Уилсона надолго определил характер будущих мероприятий такого рода. Теперь по случаю первой публикации каждой книги Мэнсфилды закатывали пир горой в «Эль Марокко» и других шикарных клубах, с икрой и шампанским, созывая гостей из Голливуда, Лас-Вегаса, с Палм-Бич и – время от времени – из литературных кругов Нью-Йорка.
Старый знакомый Джеки, комик Джо Льюис, пытался поднять уровень одного из таких вечеров, изображая гостеприимного хозяина в отеле «Бревурт» на Пятой авеню. Когда-то на этом самом месте встречались Марк Твен, Томас Вулф, Теодор Драйзер, Синклер Льюис и Анита Лус. Сам того, не подозревая, Льюис положил начало традиции, которую Джеки охотно подхватила: когда критики смешивали ее с грязью, она звала на помощь классиков, сравнивая себя то с Золя, то с Диккенсом, а однажды замахнувшись на самого Шекспира.
Через два месяца после выхода в свет «Долина кукол» вырвалась на второе место в списке бестселлеров. Волей-неволей пишущей братии пришлось обратить внимание на Джеки и ее «низкопробный» роман.
Это было началом не только головокружительного успеха, но и крупных неприятностей. Тон был задан в заметке, опубликованной в «Нью-Йорк таймс»: «Что же касается так называемой прозы мисс Сьюзен, то это просто мечта ассенизатора. В трудные минуты, когда у меня начинается расстройство желудка, я и сам чувствую себя способным произвести на свет нечто подобное». Журнал «Тайм» увеличил свой тираж, когда назвал «Долину кукол» «самой грязной книгой месяца». «Создается впечатление, будто писательница всю жизнь провела в обществе людей, которые одурманивают себя секоналом, хлещут виски и неистово содомируют. Ее герои занимаются такими вещами буквально на каждой странице, прямо на глазах у восхищенной толпы». Литературный обозреватель «Тайм» охарактеризовал «Долину» как «сильнодействующее снотворное», «куколку» из романа Жаклин Сьюзен.
Это отнюдь не вредило скандальной книге, а, наоборот, способствовало ее раскупаемости. «Долина» прочно удерживала первое место на американском книжном рынке. Впрочем, Джеки была очень огорчена, когда на нее напала уважаемая ею Глория Стайнем: «По сравнению с мисс Сьюзен Гарольд Роббинс может сойти за Пруста». Стайнем назвала «Долину» чтивом, предназначенным для читателя, который уже вырос из комиксов, но еще не дорос до передовицы в «Дейли ньюс». Она обрушилась на сюжет романа, не находя в нем «ничего интересного, неожиданного. Все можно предугадать заранее».
«Чтобы книга стала бестселлером, – говорил Бернард Шоу, – нужны три вещи: модная тема, талант и реклама». Тема – три девушки карабкаются «наверх» – не вызывала сомнений. Несмотря на это, результаты опросов произвели настоящую сенсацию в издательских кругах. Ирвинг показал боссам книжного бизнеса, как нужно доходить до каждого читателя, даже такого, который ни разу в жизни не купил ни одной книги. Взяв на себя руководство кампанией по рекламе новой книги, он не стал заигрывать с литературными критиками, а вместо этого сделал ставку на журналистов. В первую же неделю после выхода книги практически каждый, кто вел рубрику шоу-бизнеса в газете или журнале, тиснул заметку о Джеки Сьюзен и ее новом романе. В конце концов, Джеки олицетворяла шоу-бизнес. Журналисты не брались анализировать художественные достоинства книги, а описывали жизненный путь Жаклин Сьюзен: юность в Филадельфии, приезд в Нью-Йорк, годы работы в театре и на телевидении и, наконец, блистательный дебют в роли автора нашумевшей «Жозефины».
Джеральд Нахман из «Нью-Йорк пост» посвятил ей большую статью под названием «Таков шоу-бизнес». Энтони Ховарт из «Уорлд телеграм энд сан» напечатал колонку, озаглавленную «Крутой роман Джеки Сьюзен о шоу-бизнесе». Джоан Ганауэр из «Джорнэл америкэн» назвала Голливуд – «Долину кукол» – местом, где властвуют наркотики, трясиной, затягивающей беззащитные жертвы. Эрл Уилсон, Леонард Лайонз, Эд Салливан и Уолтер Уинчелл отвели роману Жаклин Сьюзен почетное место в своих изданиях. «Долина» начала победное шествие по стране.
Как и следовало ожидать, о книге холодно отозвался привередливый обозреватель «Нью-Йорк таймс» Элиот Фремон-Смит: он назвал «Долину» «сборной солянкой из „Рождения звезды“, „Кулис“ и „Все о Еве“, состряпанной робкой последовательницей Гарольда Роббинса».
Джеки рассказывала: «Ирвинг воспользовался тем, чем не располагали или что игнорировали такие большие писатели, как Фицджеральд и Хемингуэй: радио и телевидением». Ведущий одной из популярных телепрограмм Джон Небель первым предоставил им эфир. Он терпеть не мог «Долину», считая ее «грязной» книгой, но зато обожал Джеки, которую ничуть не смутило подобное противоречие. Много лет спустя, когда после выхода каждой новой книги за преуспевающим автором толпами бегали журналисты, выпрашивая интервью, Джеки всегда отдавала предпочтение Джону Небелю.
Вместо скучного официального коктейля, каким издатели обычно отмечают выход новой книги, Эрл Уилсон устроил в честь «Долины кукол» настоящий банкет. Один из репортеров описывал его так: «Это был пир на весь мир, только он не имел никакого отношения к литературе. Публика, собравшаяся в банкетном зале, была бы более уместной где-нибудь на пляже Копакабана». Я более чем уверен, что, появись там автор знаменитого «Улисса», кто-нибудь непременно окликнул бы его: «Привет, беби!»
Этот банкет у Эрла Уилсона надолго определил характер будущих мероприятий такого рода. Теперь по случаю первой публикации каждой книги Мэнсфилды закатывали пир горой в «Эль Марокко» и других шикарных клубах, с икрой и шампанским, созывая гостей из Голливуда, Лас-Вегаса, с Палм-Бич и – время от времени – из литературных кругов Нью-Йорка.
Старый знакомый Джеки, комик Джо Льюис, пытался поднять уровень одного из таких вечеров, изображая гостеприимного хозяина в отеле «Бревурт» на Пятой авеню. Когда-то на этом самом месте встречались Марк Твен, Томас Вулф, Теодор Драйзер, Синклер Льюис и Анита Лус. Сам того, не подозревая, Льюис положил начало традиции, которую Джеки охотно подхватила: когда критики смешивали ее с грязью, она звала на помощь классиков, сравнивая себя то с Золя, то с Диккенсом, а однажды замахнувшись на самого Шекспира.
Через два месяца после выхода в свет «Долина кукол» вырвалась на второе место в списке бестселлеров. Волей-неволей пишущей братии пришлось обратить внимание на Джеки и ее «низкопробный» роман.
Это было началом не только головокружительного успеха, но и крупных неприятностей. Тон был задан в заметке, опубликованной в «Нью-Йорк таймс»: «Что же касается так называемой прозы мисс Сьюзен, то это просто мечта ассенизатора. В трудные минуты, когда у меня начинается расстройство желудка, я и сам чувствую себя способным произвести на свет нечто подобное». Журнал «Тайм» увеличил свой тираж, когда назвал «Долину кукол» «самой грязной книгой месяца». «Создается впечатление, будто писательница всю жизнь провела в обществе людей, которые одурманивают себя секоналом, хлещут виски и неистово содомируют. Ее герои занимаются такими вещами буквально на каждой странице, прямо на глазах у восхищенной толпы». Литературный обозреватель «Тайм» охарактеризовал «Долину» как «сильнодействующее снотворное», «куколку» из романа Жаклин Сьюзен.
Это отнюдь не вредило скандальной книге, а, наоборот, способствовало ее раскупаемости. «Долина» прочно удерживала первое место на американском книжном рынке. Впрочем, Джеки была очень огорчена, когда на нее напала уважаемая ею Глория Стайнем: «По сравнению с мисс Сьюзен Гарольд Роббинс может сойти за Пруста». Стайнем назвала «Долину» чтивом, предназначенным для читателя, который уже вырос из комиксов, но еще не дорос до передовицы в «Дейли ньюс». Она обрушилась на сюжет романа, не находя в нем «ничего интересного, неожиданного. Все можно предугадать заранее».