Страница:
Мид вернулась в квартиру номер три, аккуратно упаковала фуфайку и адресовала посылку миссис Спунер в Суссекс. Миссис Андервуд осведомилась, отчего это у нее такое кислое выражение лица, и заметила, что подниматься по лестнице вовсе ни к чему, раз в доме есть лифт.
– Но я и поднялась на лифте, тетя Мейбл.
– Тогда почему так плохо выглядишь? Когда ты встречаешься со своим молодым человеком?
Бледное личико Мид на миг залилось краской. До чего же хрупкое она создание, подумала миссис Андервуд. Затем темная головка девушки низко склонилась над посылкой.
– Он сегодня весь день в министерстве обороны. Позвонит, как только узнает, когда освободится.
Миссис Андервуд одевалась для выхода на улицу. Она натянула перчатки и сказала:
– Давай заодно возьму твою посылку, пойду и сегодня же днем отправлю ее. Скажи Айви, пусть даст тебе овалтин, и постарайся отдохнуть. Возможно, он захочет пойти с тобой куда-нибудь вечером, а может – и нет. Я вернусь к половине восьмого.
День тянулся томительно долго. Мид прошла к себе в комнату и улеглась на кровать. Она не могла ни о чем думать, она ничего не чувствовала. Находилась в подвешенном состоянии и ждала Джайлза. Но эта неспособность думать и чувствовать была продиктована вовсе не усталостью, а крайним напряжением. Мысль не работала, потому что была словно натянута между двумя противоположными полюсами – невозможным и реальным. Нет, это невозможно, чтоб Джайлз был женат на Кароле Роланд. И все же получалось, Джайлз был женат на Кароле Роланд. Лишь одно из этих утверждений правда. Но как понять, как разобраться, ведь одно исключало другое. И между ними металась, а потом так и зависла ее мысль.
В квартире через площадку Элайза Гарсайд смотрела на голую стену. Полгода назад стена такой не была. Там стоял высокий элегантный шкафчик орехового дерева с застекленными дверцами, а по обе стороны от него – стулья с «ленточными» спинками. Выглядел этот уголок весьма эффектно. Теперь же стена была голой. Шкафчик, в котором стоял вустерский чайный сервиз, свадебный подарок ее бабушки, исчез. Исчезли и стулья, причем не только те два, а весь набор. Причем, как она с горечью осознавала, всего за десятую часть своей истинной стоимости – до того, как весь этот мир начал рушиться и распадаться.
Насчет обоев, которыми была оклеена стена, миссис Смоллетт не ошиблась – они действительно сильно выгорели и потускнели. Там, где их загораживал шкафчик, они сохранили свой первозданный цвет – голубой рисунок на серебристо-сером фоне. Спинки оставили более слабые отпечатки. По правую руку от мисс Гарсайд еще одно голубое пятно обозначало место, где некогда стояло бюро, а над каминной полкой несколько небольших голубых овалов и довольно большой прямоугольник возвещали об исчезновении шести миниатюр и зеркала. Оставшиеся предметы обстановки и декора были немногочисленны и никакой ценности не представляли – потертый ковер, изначальный цвет которого угадать было невозможно, так он посерел от старости; несколько стульев с сиденьями, обитыми тканью, полинявшей от частых стирок; книжный шкаф, стол и сама мисс Гарсайд.
Она сидела неподвижно, глядя на голую стену. Всматривалась в будущее, которое не предвещало ничего хорошего. Ей стукнуло шестьдесят. Профессии у нее не было, денег – тоже. Скоро она не сможет платить за квартиру, а идти ей совершенно некуда. Единственными родственниками были древняя, как мир, тетушка, помещенная в дом престарелых, два молодых внучатых племянника, служивших где-то на Ближнем Востоке, и племянница, которая проживала в Гонконге. Всего полгода назад мисс Гарсайд была вполне обеспеченной женщиной. Она получала дивиденды с вложенных в одно промышленное предприятие акций, а потом все рухнуло, и она осталась ни с чем. Все ее яйца лежали в одной корзине. Теперь ни корзины, ни яиц. Денег не было вообще. Она вертела в пальцах кольцо с бриллиантом. Поворачивала его и так и эдак, пока глаз не различил блеснувшую в камне искорку. Она пристально рассматривала кольцо с чудесным бриллиантом-солитером в платине. Во всяком случае, именно так оно выглядело, и она всегда считала, что бриллиант настоящий. Но оказалось нет – подделка. То был подарок дяди Джеймса на свадьбу, и, надо же, камень – фальшивка. Свадьба не состоялась, потому что ее жених, Генри Арденн, погиб в сражении при Монсе [7]. Но дядя Джеймс тогда проявил благородство: «Оставь кольцо себе, дорогая, оставь! Не нужно возвращать его мне, упаси Боже!» Дядя Джеймс купался в деньгах, любил поиграть в благородство, изображал из себя щедрого родственника и, как выяснилось, все время ее обманывал. Всем было известно: характер у него подлый, но подобной подлости она от него никогда не ожидала. Да, жизнь порой преподносит самые неприятные сюрпризы.
Она снова повернула камень. Он сверкнул радужным блеском – прямо как настоящий. У этой мисс Роланд, что живет наверху, есть похожее кольцо. Она видела его на ней буквально вчера – блистало на длинном пальце с безупречным маникюром алого цвета, когда они спускались вместе в лифте. Может, и у нее бриллиант тоже поддельный. Девушкам типа Каролы Роланд часто дарят драгоценности, очень красивые и дорогие вещицы. Так что вполне может быть, что и настоящий. Она вспомнила, как ярко сверкал и переливался всеми цветами радуги этот камень, ярче, чем ее собственный, и она вначале даже стянула перчатку убедиться, что кольцо у нее на руке. А затем торопливо натянула ее вновь. Потому что кольца были так похожи, и это оскорбляло ее самолюбие.
Она продолжала размышлять о кольцах и о том, как они похожи.
Глава 14
Глава 15
Глава 16
– Но я и поднялась на лифте, тетя Мейбл.
– Тогда почему так плохо выглядишь? Когда ты встречаешься со своим молодым человеком?
Бледное личико Мид на миг залилось краской. До чего же хрупкое она создание, подумала миссис Андервуд. Затем темная головка девушки низко склонилась над посылкой.
– Он сегодня весь день в министерстве обороны. Позвонит, как только узнает, когда освободится.
Миссис Андервуд одевалась для выхода на улицу. Она натянула перчатки и сказала:
– Давай заодно возьму твою посылку, пойду и сегодня же днем отправлю ее. Скажи Айви, пусть даст тебе овалтин, и постарайся отдохнуть. Возможно, он захочет пойти с тобой куда-нибудь вечером, а может – и нет. Я вернусь к половине восьмого.
День тянулся томительно долго. Мид прошла к себе в комнату и улеглась на кровать. Она не могла ни о чем думать, она ничего не чувствовала. Находилась в подвешенном состоянии и ждала Джайлза. Но эта неспособность думать и чувствовать была продиктована вовсе не усталостью, а крайним напряжением. Мысль не работала, потому что была словно натянута между двумя противоположными полюсами – невозможным и реальным. Нет, это невозможно, чтоб Джайлз был женат на Кароле Роланд. И все же получалось, Джайлз был женат на Кароле Роланд. Лишь одно из этих утверждений правда. Но как понять, как разобраться, ведь одно исключало другое. И между ними металась, а потом так и зависла ее мысль.
В квартире через площадку Элайза Гарсайд смотрела на голую стену. Полгода назад стена такой не была. Там стоял высокий элегантный шкафчик орехового дерева с застекленными дверцами, а по обе стороны от него – стулья с «ленточными» спинками. Выглядел этот уголок весьма эффектно. Теперь же стена была голой. Шкафчик, в котором стоял вустерский чайный сервиз, свадебный подарок ее бабушки, исчез. Исчезли и стулья, причем не только те два, а весь набор. Причем, как она с горечью осознавала, всего за десятую часть своей истинной стоимости – до того, как весь этот мир начал рушиться и распадаться.
Насчет обоев, которыми была оклеена стена, миссис Смоллетт не ошиблась – они действительно сильно выгорели и потускнели. Там, где их загораживал шкафчик, они сохранили свой первозданный цвет – голубой рисунок на серебристо-сером фоне. Спинки оставили более слабые отпечатки. По правую руку от мисс Гарсайд еще одно голубое пятно обозначало место, где некогда стояло бюро, а над каминной полкой несколько небольших голубых овалов и довольно большой прямоугольник возвещали об исчезновении шести миниатюр и зеркала. Оставшиеся предметы обстановки и декора были немногочисленны и никакой ценности не представляли – потертый ковер, изначальный цвет которого угадать было невозможно, так он посерел от старости; несколько стульев с сиденьями, обитыми тканью, полинявшей от частых стирок; книжный шкаф, стол и сама мисс Гарсайд.
Она сидела неподвижно, глядя на голую стену. Всматривалась в будущее, которое не предвещало ничего хорошего. Ей стукнуло шестьдесят. Профессии у нее не было, денег – тоже. Скоро она не сможет платить за квартиру, а идти ей совершенно некуда. Единственными родственниками были древняя, как мир, тетушка, помещенная в дом престарелых, два молодых внучатых племянника, служивших где-то на Ближнем Востоке, и племянница, которая проживала в Гонконге. Всего полгода назад мисс Гарсайд была вполне обеспеченной женщиной. Она получала дивиденды с вложенных в одно промышленное предприятие акций, а потом все рухнуло, и она осталась ни с чем. Все ее яйца лежали в одной корзине. Теперь ни корзины, ни яиц. Денег не было вообще. Она вертела в пальцах кольцо с бриллиантом. Поворачивала его и так и эдак, пока глаз не различил блеснувшую в камне искорку. Она пристально рассматривала кольцо с чудесным бриллиантом-солитером в платине. Во всяком случае, именно так оно выглядело, и она всегда считала, что бриллиант настоящий. Но оказалось нет – подделка. То был подарок дяди Джеймса на свадьбу, и, надо же, камень – фальшивка. Свадьба не состоялась, потому что ее жених, Генри Арденн, погиб в сражении при Монсе [7]. Но дядя Джеймс тогда проявил благородство: «Оставь кольцо себе, дорогая, оставь! Не нужно возвращать его мне, упаси Боже!» Дядя Джеймс купался в деньгах, любил поиграть в благородство, изображал из себя щедрого родственника и, как выяснилось, все время ее обманывал. Всем было известно: характер у него подлый, но подобной подлости она от него никогда не ожидала. Да, жизнь порой преподносит самые неприятные сюрпризы.
Она снова повернула камень. Он сверкнул радужным блеском – прямо как настоящий. У этой мисс Роланд, что живет наверху, есть похожее кольцо. Она видела его на ней буквально вчера – блистало на длинном пальце с безупречным маникюром алого цвета, когда они спускались вместе в лифте. Может, и у нее бриллиант тоже поддельный. Девушкам типа Каролы Роланд часто дарят драгоценности, очень красивые и дорогие вещицы. Так что вполне может быть, что и настоящий. Она вспомнила, как ярко сверкал и переливался всеми цветами радуги этот камень, ярче, чем ее собственный, и она вначале даже стянула перчатку убедиться, что кольцо у нее на руке. А затем торопливо натянула ее вновь. Потому что кольца были так похожи, и это оскорбляло ее самолюбие.
Она продолжала размышлять о кольцах и о том, как они похожи.
Глава 14
Миссис Андервуд упаковывала посылки для пострадавших от бомбежки ровно до без четверти пять. Затем она обменялась колкостями с мисс Мидлтон и отправилась играть в бридж. Во время этого разговора она уведомила мисс Мидлтон, что больше не придет, и добавила:
– Здоровье у моей племянницы слабенькое, поэтому советую вам уже сейчас начать подыскивать ей замену. Бедняжка приходит домой совершенно измотанная, что лично меня ничуть не удивляет.
В пять тридцать Агнесс Лемминг встретилась в городе с мистером Дрейком, как они заранее и договаривались. Она со всей твердостью и определенностью – а это далось нелегко – собиралась заявить ему, что он должен перестать думать о ней, что они не должны больше встречаться. Но вскоре вдруг выяснилось, что сказать это как-то не получилось. Она передумала, но по какой причине – сама не понимала. Наверное, просто потому, что такой причины не существовало вовсе. Наверное, то было бы слишком тривиально и неадекватно. И к тому же совершенно не в характере Агнесс Лемминг. Вроде бы причин достаточно. К тому же есть еще такое понятие – последняя капля. Последней каплей стала в этом случае посылка Джулии Мейсон.
Джулия доводилась ей кузиной, была добродушна и чрезвычайно богата. Она принадлежала к тому разряду женщин, которые покупают одежду, а потом ее не носят, или же наденут раза три, а потом эти тряпки осточертевают им просто до слез. И вот она периодически отправляла Леммингам посылки. Одну доставили как раз сегодня дневной почтой, и предназначалась она не миссис Лемминг, а Агнесс. Открыв коробку, та обнаружила в ней совершенно восхитительный твидовый костюм необычайно приятных и мягких оттенков – нечто среднее между коричневым и песочным с небольшими искорками кораллового цвета. Имелось там же и пальто в тон с теплым меховым воротником, туфли, три пары чулок, фетровая шляпка, сумочка и перчатки тоже в тон костюму, а также джемпер и кардиган тускло-коралловых оттенков. В кардигане лежало письмо от Джулии.
Но тут вошла миссис Лемминг, схватила кардиган, приложила к груди и подошла к зеркалу. Потом обернулась к дочери, страшно довольная собой.
– Какой чудесный цвет! Я не всегда одобряю вкус Джулии, но это действительно мило, очень мило. А ну-ка, сними пальто, дай я примерю. О, лучше и быть не может! Туфли не моего размера, так что можешь их взять, ну и чулки тоже. Как это огорчительно, что у Джулии размер ноги больше, чем мой, – вообще ступни у нынешних женщин почему-то становятся все больше и больше, но все остальное подойдет как нельзя лучше. Ну, разве что юбку придется немного переделать. Прямо сейчас этим и займешься, и тогда в субботу я смогу поехать на ленч к Айрин в этом костюме – в самый раз для выезда за город.
Щеки у Агнесс порозовели.
– Джулия прислала эти вещи мне, мама. И я… мне бы хотелось оставить их себе.
Миссис Лемминг скинула длинное пальто и примеривала кардиган. Он был очень ладно скроен и шел ей. Впрочем, ей шло практически все. Ей было уже под шестьдесят, но она умудрилась сохранить элегантность и красоту. Седые волосы так красиво завиты. Черные брови над блестящими темными глазами изогнуты безупречно правильной и изящной дугой. Она сохранила стройную фигуру, но назвать ее худой было никак нельзя, да и цвет лица был просто замечательный. Она окинула свое отражение в зеркале довольным взглядом и заметила с улыбкой:
– Но, дорогая, Джулии совершенно все равно, кому достанется эта одежда. Она просто хотела от нее избавиться, потому как все эти вещи ей не к лицу.
– Нет, – сказала Агнесс, – она прислала их мне, мама. И я собираюсь оставить их себе.
Физиономия миссис Лемминг исказилась в злобной улыбке.
– Нет, моя дорогая, боюсь, что нет. Просто стыдно слушать все эти глупости. В твоем возрасте пора бы иметь хоть капельку здравого смысла и понимать: только людей насмешишь, если вырядишься в эти тряпки, которые тебе совершенно не идут.
Агнесс побледнела, но продолжала стоять на своем.
– Джулия прислала их мне. Вот письмо, сама почитай, что она пишет.
Миссис Лемминг уронила письмо на туалетный столик.
– Довольно этой ерунды! Мне нужна эта одежда, и я забираю ее себе. Можешь написать Джулии, что наряды тебе не подошли. И ладно, так уж и быть, можешь взять мою старую серую юбку. Кстати, эта юбка сидит на мне просто отлично, так что когда будешь переделывать твидовую, возьми за образец. И постарайся сделать сегодня же! Я иду к Ремингтонам, вернусь не раньше семи. И ради Бога, приберись тут, что за хаос! Все, я полетела!
Агнесс прибралась, но переделывать юбку не стала. Легла на кровать отдохнуть.
В четверть пятого она приготовила себе чашку чая, а затем медленно и тщательно начала одеваться, готовясь к свиданию с мистером Дрейком. У нее были очень красивые густые волосы, и уложить их стоило немалого труда. Затем она зашла в спальню к миссис Лемминг и воспользовалась ее пудрой. Даже решилась добавить капельку румян и была приятно удивлена эффектом. А потом стала надевать новую одежду. Сперва чулки и туфли – такие красивые туфли из мягкой кожи, такие замечательно тонкие прозрачные чулки. Затем настал черед юбки, которую она так и не удосужилась переделать, и мягкого свитера кораллового цвета. Нет, пожалуй, ей будет слишком жарко, если надеть поверх свитера еще и жакет от костюма. Лучше уж накинуть пальто. Ей очень нравилось это пальто, особенно меховой воротник. И она надела его, уложив жакет и коралловый кардиган в коробку от посылки Джулии. Ну а дальше – шляпа, перчатки, сумочка. Джулия всегда очень тщательно подбирала аксессуары – перчатки, туфли и сумочка прекрасно сочетались и дополняли друг друга. Потом Агнесс оглядела себя в высоком зеркале миссис Лемминг с головы до пят и подумала: «Вот она я, вот как я должна выглядеть. Я не рабыня». И отправилась на свидание с мистером Дрейком.
Он страшно нервничал, поджидая ее, но все страхи и опасения развеялись вмиг, стоило увидеть идущую к нему Агнесс. Он знал, как это непросто – избавиться от тирании, переломить себя. Он смотрел и изумлялся произошедшим с девушкой переменам.
– О, дорогая… ты пришла! Я весь день так боялся, что не придешь.
Она покачала головой.
– Я непременно бы пришла… что бы ни случилось. Но я хотела сказать вам… что больше не приду.
– Так… И что же нам теперь делать?
– Я хочу поговорить с вами.
Они нашли укромный уголок в почти пустом кафе. Сделав заказ, он заметил с улыбкой, преобразившей его лицо:
– Ну что ж, можно и начать. Чай нам подадут минут через десять. Я хотел поговорить, ты тоже хотела. Кто из нас начнет первым?
Агнесс храбро ответила:
– Я. – Если она не заговорит первой, вся ее решимость испарится. А если испарится, ей придется вернуться к прежнему рабскому положению, и стать свободной она уже никогда не сможет.
Он продолжал смотреть на нее, и глаза его улыбались.
– Что ж, прекрасно. Я внимательно слушаю, Агнесс.
Она нервно переплела пальцы рук. Ноги в новеньких мягких туфлях Джулии похолодели, а щеки пылали. В глазах мистера Дрейка она выглядела прекрасной, как мечта, и он подумал, что мечта непременно должна стать реальностью. А потом она заговорила тихо и торопливо:
– Вы действительно имели это в виду… ну, то, что сказали вчера?…
– Да, это так. Разве ты не получила моего письма?
– Получила… И мне оно понравилось… очень. И я подумала, что вы говорили всерьез. Я права? Вы хотите жениться на мне?
– Больше всего на свете, дорогая.
Официантка принесла чай на дешевом разноцветном подносе – булочки и пирожное военного времени. Агнесс вздохнула и стала ждать. И только когда девушка отошла, спросила шепотом:
– И скоро?
Мистер Дрейк кивнул. Его переполняли эмоции. Вся обстановка этого жалкого кафе с нерасторопной официанткой и несколькими посетителями, которые зашли сюда явно от нечего делать, мешала проявлению чувств. Больше всего на свете ему хотелось заключить любимую в объятия, выговориться, нести романтическую околесицу, но все, что он мог сделать, – это кивнуть, глядя на нее через плохо вытертый столик, и пробормотать:
– Как только ты скажешь.
Агнесс снова глубоко вздохнула.
– А как скоро это вообще возможно?
Сердце у мистера Дрейка билось так сильно, что он с трудом припомнил то немногое, что знал о правилах регистрации браков. И ответил, запинаясь:
– Думаю, дня через три.
– Я хочу обвенчаться в церкви… – Она постаралась взять себя в руки. – Тебе… может показаться это странным. Ты не поймешь, но попробую объяснить. Вот ты говорил, что я превратилась в рабыню, и действительно, это правда, так оно и есть, но мне казалось, я не смогу освободиться. И я хотела тебе об этом сказать, увидеть тебя всего лишь раз, сказать и распрощаться навсегда. А потом что-то произошло. И я не могу сказать тебе об этом, ты не поймешь. Такое тебе и в голову не может прийти… Я и сама вначале не понимала, а потом вдруг подумала: все, стоп, так больше не может продолжаться. Я этого не вынесу. И еще не знаю, сколько смогу продержаться вот так, с той же уверенностью… и, если мы поженимся, я уже не смогу туда вернуться, а если нет… Тогда я, наверное… – Тут она осеклась и умолкла. А потом выпалила: – Я так ужасно боюсь… этого, ты не представляешь!
– Боишься вернуться, ты хотела сказать?
Она покачала головой:
– О нет, конечно, я должна вернуться, скоро… прямо сейчас. То есть я не это имела в виду… не вернуться домой в физическом смысле. Я хотела бы вернуться с другим настроем, почувствовать, что стала более свободной, нашла выход…
Мистер Дрейк взял ее руки в свои, нежно сжал.
– Смотри мне прямо в глаза, Агнесс! И слушай меня! Ты больше никогда не вернешься туда… даже если будешь твердить, что хочешь вернуться. Даже если скажешь мне, что передумала! Ты туда больше не пойдешь! А теперь постараемся выяснить, как скоро мы сможем пожениться.
– Здоровье у моей племянницы слабенькое, поэтому советую вам уже сейчас начать подыскивать ей замену. Бедняжка приходит домой совершенно измотанная, что лично меня ничуть не удивляет.
В пять тридцать Агнесс Лемминг встретилась в городе с мистером Дрейком, как они заранее и договаривались. Она со всей твердостью и определенностью – а это далось нелегко – собиралась заявить ему, что он должен перестать думать о ней, что они не должны больше встречаться. Но вскоре вдруг выяснилось, что сказать это как-то не получилось. Она передумала, но по какой причине – сама не понимала. Наверное, просто потому, что такой причины не существовало вовсе. Наверное, то было бы слишком тривиально и неадекватно. И к тому же совершенно не в характере Агнесс Лемминг. Вроде бы причин достаточно. К тому же есть еще такое понятие – последняя капля. Последней каплей стала в этом случае посылка Джулии Мейсон.
Джулия доводилась ей кузиной, была добродушна и чрезвычайно богата. Она принадлежала к тому разряду женщин, которые покупают одежду, а потом ее не носят, или же наденут раза три, а потом эти тряпки осточертевают им просто до слез. И вот она периодически отправляла Леммингам посылки. Одну доставили как раз сегодня дневной почтой, и предназначалась она не миссис Лемминг, а Агнесс. Открыв коробку, та обнаружила в ней совершенно восхитительный твидовый костюм необычайно приятных и мягких оттенков – нечто среднее между коричневым и песочным с небольшими искорками кораллового цвета. Имелось там же и пальто в тон с теплым меховым воротником, туфли, три пары чулок, фетровая шляпка, сумочка и перчатки тоже в тон костюму, а также джемпер и кардиган тускло-коралловых оттенков. В кардигане лежало письмо от Джулии.
Дорогая Агнесс!Агнесс достала пальто и примерила, затем приподняла воротник джемпера, чтобы добиться нужного сочетания оттенков, надела шляпку. Эффект получился просто волшебный. Эта одежда была создана для нее, задумана и сшита именно для нее и необычайно ей шла. Обычно вещи Джулии были ей великоваты. А эти сидели просто великолепно. Таких прекрасных вещей у Агнесс Лемминг не было никогда, она и мечтать о них не смела. То были ее вещи.
Надеюсь, ты найдешь применение этим вещицам. Я, должно быть, совсем ума лишилась, когда покупала все это. Они для меня тесноваты, а цвет чертовски не к лицу. Мэрион отдала мне свои купоны, так что я могу купить себе что-то еще. Она только что уехала в Америку, и получается, они ей сейчас просто ни к чему…
Но тут вошла миссис Лемминг, схватила кардиган, приложила к груди и подошла к зеркалу. Потом обернулась к дочери, страшно довольная собой.
– Какой чудесный цвет! Я не всегда одобряю вкус Джулии, но это действительно мило, очень мило. А ну-ка, сними пальто, дай я примерю. О, лучше и быть не может! Туфли не моего размера, так что можешь их взять, ну и чулки тоже. Как это огорчительно, что у Джулии размер ноги больше, чем мой, – вообще ступни у нынешних женщин почему-то становятся все больше и больше, но все остальное подойдет как нельзя лучше. Ну, разве что юбку придется немного переделать. Прямо сейчас этим и займешься, и тогда в субботу я смогу поехать на ленч к Айрин в этом костюме – в самый раз для выезда за город.
Щеки у Агнесс порозовели.
– Джулия прислала эти вещи мне, мама. И я… мне бы хотелось оставить их себе.
Миссис Лемминг скинула длинное пальто и примеривала кардиган. Он был очень ладно скроен и шел ей. Впрочем, ей шло практически все. Ей было уже под шестьдесят, но она умудрилась сохранить элегантность и красоту. Седые волосы так красиво завиты. Черные брови над блестящими темными глазами изогнуты безупречно правильной и изящной дугой. Она сохранила стройную фигуру, но назвать ее худой было никак нельзя, да и цвет лица был просто замечательный. Она окинула свое отражение в зеркале довольным взглядом и заметила с улыбкой:
– Но, дорогая, Джулии совершенно все равно, кому достанется эта одежда. Она просто хотела от нее избавиться, потому как все эти вещи ей не к лицу.
– Нет, – сказала Агнесс, – она прислала их мне, мама. И я собираюсь оставить их себе.
Физиономия миссис Лемминг исказилась в злобной улыбке.
– Нет, моя дорогая, боюсь, что нет. Просто стыдно слушать все эти глупости. В твоем возрасте пора бы иметь хоть капельку здравого смысла и понимать: только людей насмешишь, если вырядишься в эти тряпки, которые тебе совершенно не идут.
Агнесс побледнела, но продолжала стоять на своем.
– Джулия прислала их мне. Вот письмо, сама почитай, что она пишет.
Миссис Лемминг уронила письмо на туалетный столик.
– Довольно этой ерунды! Мне нужна эта одежда, и я забираю ее себе. Можешь написать Джулии, что наряды тебе не подошли. И ладно, так уж и быть, можешь взять мою старую серую юбку. Кстати, эта юбка сидит на мне просто отлично, так что когда будешь переделывать твидовую, возьми за образец. И постарайся сделать сегодня же! Я иду к Ремингтонам, вернусь не раньше семи. И ради Бога, приберись тут, что за хаос! Все, я полетела!
Агнесс прибралась, но переделывать юбку не стала. Легла на кровать отдохнуть.
В четверть пятого она приготовила себе чашку чая, а затем медленно и тщательно начала одеваться, готовясь к свиданию с мистером Дрейком. У нее были очень красивые густые волосы, и уложить их стоило немалого труда. Затем она зашла в спальню к миссис Лемминг и воспользовалась ее пудрой. Даже решилась добавить капельку румян и была приятно удивлена эффектом. А потом стала надевать новую одежду. Сперва чулки и туфли – такие красивые туфли из мягкой кожи, такие замечательно тонкие прозрачные чулки. Затем настал черед юбки, которую она так и не удосужилась переделать, и мягкого свитера кораллового цвета. Нет, пожалуй, ей будет слишком жарко, если надеть поверх свитера еще и жакет от костюма. Лучше уж накинуть пальто. Ей очень нравилось это пальто, особенно меховой воротник. И она надела его, уложив жакет и коралловый кардиган в коробку от посылки Джулии. Ну а дальше – шляпа, перчатки, сумочка. Джулия всегда очень тщательно подбирала аксессуары – перчатки, туфли и сумочка прекрасно сочетались и дополняли друг друга. Потом Агнесс оглядела себя в высоком зеркале миссис Лемминг с головы до пят и подумала: «Вот она я, вот как я должна выглядеть. Я не рабыня». И отправилась на свидание с мистером Дрейком.
Он страшно нервничал, поджидая ее, но все страхи и опасения развеялись вмиг, стоило увидеть идущую к нему Агнесс. Он знал, как это непросто – избавиться от тирании, переломить себя. Он смотрел и изумлялся произошедшим с девушкой переменам.
– О, дорогая… ты пришла! Я весь день так боялся, что не придешь.
Она покачала головой.
– Я непременно бы пришла… что бы ни случилось. Но я хотела сказать вам… что больше не приду.
– Так… И что же нам теперь делать?
– Я хочу поговорить с вами.
Они нашли укромный уголок в почти пустом кафе. Сделав заказ, он заметил с улыбкой, преобразившей его лицо:
– Ну что ж, можно и начать. Чай нам подадут минут через десять. Я хотел поговорить, ты тоже хотела. Кто из нас начнет первым?
Агнесс храбро ответила:
– Я. – Если она не заговорит первой, вся ее решимость испарится. А если испарится, ей придется вернуться к прежнему рабскому положению, и стать свободной она уже никогда не сможет.
Он продолжал смотреть на нее, и глаза его улыбались.
– Что ж, прекрасно. Я внимательно слушаю, Агнесс.
Она нервно переплела пальцы рук. Ноги в новеньких мягких туфлях Джулии похолодели, а щеки пылали. В глазах мистера Дрейка она выглядела прекрасной, как мечта, и он подумал, что мечта непременно должна стать реальностью. А потом она заговорила тихо и торопливо:
– Вы действительно имели это в виду… ну, то, что сказали вчера?…
– Да, это так. Разве ты не получила моего письма?
– Получила… И мне оно понравилось… очень. И я подумала, что вы говорили всерьез. Я права? Вы хотите жениться на мне?
– Больше всего на свете, дорогая.
Официантка принесла чай на дешевом разноцветном подносе – булочки и пирожное военного времени. Агнесс вздохнула и стала ждать. И только когда девушка отошла, спросила шепотом:
– И скоро?
Мистер Дрейк кивнул. Его переполняли эмоции. Вся обстановка этого жалкого кафе с нерасторопной официанткой и несколькими посетителями, которые зашли сюда явно от нечего делать, мешала проявлению чувств. Больше всего на свете ему хотелось заключить любимую в объятия, выговориться, нести романтическую околесицу, но все, что он мог сделать, – это кивнуть, глядя на нее через плохо вытертый столик, и пробормотать:
– Как только ты скажешь.
Агнесс снова глубоко вздохнула.
– А как скоро это вообще возможно?
Сердце у мистера Дрейка билось так сильно, что он с трудом припомнил то немногое, что знал о правилах регистрации браков. И ответил, запинаясь:
– Думаю, дня через три.
– Я хочу обвенчаться в церкви… – Она постаралась взять себя в руки. – Тебе… может показаться это странным. Ты не поймешь, но попробую объяснить. Вот ты говорил, что я превратилась в рабыню, и действительно, это правда, так оно и есть, но мне казалось, я не смогу освободиться. И я хотела тебе об этом сказать, увидеть тебя всего лишь раз, сказать и распрощаться навсегда. А потом что-то произошло. И я не могу сказать тебе об этом, ты не поймешь. Такое тебе и в голову не может прийти… Я и сама вначале не понимала, а потом вдруг подумала: все, стоп, так больше не может продолжаться. Я этого не вынесу. И еще не знаю, сколько смогу продержаться вот так, с той же уверенностью… и, если мы поженимся, я уже не смогу туда вернуться, а если нет… Тогда я, наверное… – Тут она осеклась и умолкла. А потом выпалила: – Я так ужасно боюсь… этого, ты не представляешь!
– Боишься вернуться, ты хотела сказать?
Она покачала головой:
– О нет, конечно, я должна вернуться, скоро… прямо сейчас. То есть я не это имела в виду… не вернуться домой в физическом смысле. Я хотела бы вернуться с другим настроем, почувствовать, что стала более свободной, нашла выход…
Мистер Дрейк взял ее руки в свои, нежно сжал.
– Смотри мне прямо в глаза, Агнесс! И слушай меня! Ты больше никогда не вернешься туда… даже если будешь твердить, что хочешь вернуться. Даже если скажешь мне, что передумала! Ты туда больше не пойдешь! А теперь постараемся выяснить, как скоро мы сможем пожениться.
Глава 15
Джайлз так и не позвонил. Вместо этого просто пришел вскоре после шести и застал Мид в гостиной, где она сидела, забившись в одно из больших кресел. Айви затворила за ним дверь и ушла. Она считала Джайлза симпатичным парнем, была уверена, что мисс Мид очень с ним повезло, и совсем не понимала, почему та весь день куксится. Айви вернулась в кухню-закуток и запела пронзительным детским голоском:
– В чем дело, милая?
Но она молчала, и ее сотрясала дрожь.
Он опустился в кресло, обнял ее и стал тихонько покачивать.
– Ну, глупышка моя! Так что же все-таки случилось?
И тут он почувствовал, как ее хрупкое тело содрогнулось от рыданий. Плакала она беззвучно и по-прежнему не произносила ни слова.
– Мид, дорогая… да что же это с тобой? Может, перестанешь плакать и скажешь мне? Послушай, успокойся! Ты должна рассказать!
Да, она должна. И когда расскажет ему все, они уже больше никогда не будут сидеть вот так, вместе. Все будет кончено, забыто, похоронено раз и навсегда. Еще какую-то секунду, не больше, она будет чувствовать его тепло, силу, его любовь. А потом – все. И вот она оторвала голову от его плеча.
– Ты сказал, Джайлз… что не знаешь ее…
– Мало ли людей, которых я не знаю. Ты это о ком? И зачем обливаться слезами и дрожать, как желе?
– Карола Роланд… Ты говорил, что не знаешь ее.
– Имя какое-то странное, будто ненастоящее, Карола Роланд… Готов побиться об заклад, кем бы она там ни была на самом деле…
Мид выпрямилась, отодвинулась к подлокотнику и посмотрела Джайлзу прямо в глаза. Серые, широко раскрытые, потемневшие от гнева глаза, а сама она была бледна как полотно.
– Она сказала, что Роланд – не настоящая ее фамилия.
– Но, дорогая, это же с самого начала было ясно.
– Она говорит, ее фамилия Армитейдж.
– Что?!
– Она говорит, ты женат на ней.
Джайлз обнял Мид за плечи. Рука у него была тяжелая, сильная, и он так крепко сжал ее, что теперь наверняка останутся синяки.
– Ты что, с ума сошла?
Мид почувствовала себя немного лучше. Он был в ярости, он делал ей больно. Ей стало лучше. И она сказала громко и твердо:
– Нет. Так она говорит. И еще она показала мне письмо…
– От кого?
– От тебя. И почерк был твой. Там говорилось, что ты выплачиваешь ей по четыреста фунтов в год.
Хватка на плече не ослабла, но гнев перестал искажать его лицо. Глаза смотрели настороженно, жестко и вновь обрели синий оттенок.
– Четыреста фунтов в год? Нет, милая, кто-то точно сошел с ума. Надеюсь, что не ты и не я.
– Ну, так говорилось в письме. И еще там ты просил ее не пользоваться твоей фамилией, Армитейдж. И писал, что она имеет законное право на эту фамилию, но, если продолжит ее носить, никаких четырехсот фунтов ей больше не видать. Что дело того стоит. И что это твое последнее слово. И еще ты обращался к ней вот так: «Моя дорогая Карола».
– Это письмо – фальшивка.
Он так резко отпустил Мид, что у нее закружилась голова. Затем поднялся, помог встать и ей.
– Что ты задумал, Джайлз?
– Собираюсь навестить мисс Каролу Роланд.
Теперь уже она вцепилась в него обеими руками.
– Погоди, Джайлз! Так нельзя! Ты уверен… что тебе надо с ней поговорить?
– Конечно, уверен. Я же говорю тебе, это письмо – подделка, подброшенная улика. Она узнала, что я потерял память, вот и хочет воспользоваться.
Мид снова задрожала с головы до ног, и ему пришлось снова обнять ее за плечи.
– Но допустим, это правда, Джайлз. Что тогда? Я бы ни за что не поверила ее болтовне, но твое письмо… Не только почерк твой – читаешь и прямо слышишь твой голос. И еще там была фотография…
– Какая фотография?
– Большая. И на ней был ты. А внизу, в уголке, подписано: «Джайлз».
Он сердито фыркнул. Синие глаза воинственно блеснули.
– Ну хоть не свадебный групповой снимок, и на том спасибо! Мужчина вовсе не обязан жениться на каждой девушке, у которой есть его фотография. И это все?
– Разве этого мало? Но письмо было от тебя, это точно… Просто ты забыл, что написал его, и ее тоже забыл. Мог забыть и что женился на ней. Ты ведь и меня… забыл, Джайлз.
Эти слова ранили его в самое сердце.
– Я никогда не забывал тебя, Мид… а все остальное значения не имеет. Я ведь тебе уже говорил. Влюбился в тебя с первого взгляда на вечеринке у Китти Ван Ло и никогда не переставал любить. Ты не представляешь, чего мне стоило сдержаться тогда, в такси. Больше всего на свете хотелось поцеловать тебя. Да, я обнял тебя за плечи, но крепился изо всех сил, чтоб не поцеловать тебя. Разве одно это ни о чем не говорит? А теперь прекрати причитать и слушай меня. Как только ты заговорила об этой женщине по имени Карола, я сразу раскусил, что это за птица. Она охотница за чужими деньгами, а я таких женщин терпеть не могу. Она платиновая блондинка, а я терпеть не могу крашеных блондинок. Не стану притворяться, я далеко не святой, но и не дурак. Уверяю тебя, у меня и в мыслях быть не могло жениться на Кароле Роланд!
– Но это, наверное, было давно, и…
– Нет, из памяти изгладились события, произошедшие года полтора назад или около того. А все, что было до этого, я прекрасно помню. И не припоминаю, чтобы когда-нибудь западал на девушку по имени Карола, даже в юности не стал бы. А вот у тебя в голове все окончательно перепуталось. Мы ведь были помолвлены еще тогда, верно? Тогда я не терял память. Выходит, я, что же, хотел стать двоеженцем или же развестись?
– Нет, я спросила ее об этом. Она сказала, что вы не разведены, просто разошлись.
– Тогда получается, что я решил стать двоеженцем, раз захотел жениться на тебе. Очнись, дорогая! Я ведь ни разу даже ни намеком не дал тебе понять, что у меня есть какие-то постыдные тайны, так или нет?
– Н-нет… – Глаза ее широко раскрылись.
– Ну, что теперь не так?
– Я пытаюсь вспомнить… говорил ли ты тогда о том, что мы поженимся. Ты говорил, что любишь меня, спрашивал, люблю ли тебя я, но… Нет, конечно, мы были знакомы совсем недолго, всего три дня… О, Джайлз, кажется, с тех пор прошла целая вечность!..
Он притянул ее к себе, крепко поцеловал в губы и снова усадил в кресло.
– Я бы ни за что не стал говорить так с девушкой, подобной тебе, если бы не намеревался взяться за дело всерьез, – не в моем это стиле. А теперь ты будешь сидеть здесь тихо и спокойно и твердить, что все будет в порядке! Попробуй только еще раз заплакать – побью! А я пока что собираюсь поговорить по душам с мисс Каролой Роланд. Уверен, она сильно пожалеет о своей затее.
Мид выбежала следом за ним в прихожую.
– Джайлз! Будь осторожен, ладно? Пообещай, что не натворишь глупостей! Что не станешь…
Уже на пороге он обернулся.
– Она получит то, что заслуживает! Если это окажется правдой, шею сверну! – сказал он и хлопнул дверью.
Мид поднялась ему навстречу – маленький бледный призрак девушки, которую он целовал только вчера. Он и теперь поцеловал ее и почувствовал, что она вся дрожит и холодна как лед.
Люблю твои губы, люблю глаза,
Смотри, зацелую, смотри, заколдую
И приворожу навсегда!
– В чем дело, милая?
Но она молчала, и ее сотрясала дрожь.
Он опустился в кресло, обнял ее и стал тихонько покачивать.
– Ну, глупышка моя! Так что же все-таки случилось?
И тут он почувствовал, как ее хрупкое тело содрогнулось от рыданий. Плакала она беззвучно и по-прежнему не произносила ни слова.
– Мид, дорогая… да что же это с тобой? Может, перестанешь плакать и скажешь мне? Послушай, успокойся! Ты должна рассказать!
Да, она должна. И когда расскажет ему все, они уже больше никогда не будут сидеть вот так, вместе. Все будет кончено, забыто, похоронено раз и навсегда. Еще какую-то секунду, не больше, она будет чувствовать его тепло, силу, его любовь. А потом – все. И вот она оторвала голову от его плеча.
– Ты сказал, Джайлз… что не знаешь ее…
– Мало ли людей, которых я не знаю. Ты это о ком? И зачем обливаться слезами и дрожать, как желе?
– Карола Роланд… Ты говорил, что не знаешь ее.
– Имя какое-то странное, будто ненастоящее, Карола Роланд… Готов побиться об заклад, кем бы она там ни была на самом деле…
Мид выпрямилась, отодвинулась к подлокотнику и посмотрела Джайлзу прямо в глаза. Серые, широко раскрытые, потемневшие от гнева глаза, а сама она была бледна как полотно.
– Она сказала, что Роланд – не настоящая ее фамилия.
– Но, дорогая, это же с самого начала было ясно.
– Она говорит, ее фамилия Армитейдж.
– Что?!
– Она говорит, ты женат на ней.
Джайлз обнял Мид за плечи. Рука у него была тяжелая, сильная, и он так крепко сжал ее, что теперь наверняка останутся синяки.
– Ты что, с ума сошла?
Мид почувствовала себя немного лучше. Он был в ярости, он делал ей больно. Ей стало лучше. И она сказала громко и твердо:
– Нет. Так она говорит. И еще она показала мне письмо…
– От кого?
– От тебя. И почерк был твой. Там говорилось, что ты выплачиваешь ей по четыреста фунтов в год.
Хватка на плече не ослабла, но гнев перестал искажать его лицо. Глаза смотрели настороженно, жестко и вновь обрели синий оттенок.
– Четыреста фунтов в год? Нет, милая, кто-то точно сошел с ума. Надеюсь, что не ты и не я.
– Ну, так говорилось в письме. И еще там ты просил ее не пользоваться твоей фамилией, Армитейдж. И писал, что она имеет законное право на эту фамилию, но, если продолжит ее носить, никаких четырехсот фунтов ей больше не видать. Что дело того стоит. И что это твое последнее слово. И еще ты обращался к ней вот так: «Моя дорогая Карола».
– Это письмо – фальшивка.
Он так резко отпустил Мид, что у нее закружилась голова. Затем поднялся, помог встать и ей.
– Что ты задумал, Джайлз?
– Собираюсь навестить мисс Каролу Роланд.
Теперь уже она вцепилась в него обеими руками.
– Погоди, Джайлз! Так нельзя! Ты уверен… что тебе надо с ней поговорить?
– Конечно, уверен. Я же говорю тебе, это письмо – подделка, подброшенная улика. Она узнала, что я потерял память, вот и хочет воспользоваться.
Мид снова задрожала с головы до ног, и ему пришлось снова обнять ее за плечи.
– Но допустим, это правда, Джайлз. Что тогда? Я бы ни за что не поверила ее болтовне, но твое письмо… Не только почерк твой – читаешь и прямо слышишь твой голос. И еще там была фотография…
– Какая фотография?
– Большая. И на ней был ты. А внизу, в уголке, подписано: «Джайлз».
Он сердито фыркнул. Синие глаза воинственно блеснули.
– Ну хоть не свадебный групповой снимок, и на том спасибо! Мужчина вовсе не обязан жениться на каждой девушке, у которой есть его фотография. И это все?
– Разве этого мало? Но письмо было от тебя, это точно… Просто ты забыл, что написал его, и ее тоже забыл. Мог забыть и что женился на ней. Ты ведь и меня… забыл, Джайлз.
Эти слова ранили его в самое сердце.
– Я никогда не забывал тебя, Мид… а все остальное значения не имеет. Я ведь тебе уже говорил. Влюбился в тебя с первого взгляда на вечеринке у Китти Ван Ло и никогда не переставал любить. Ты не представляешь, чего мне стоило сдержаться тогда, в такси. Больше всего на свете хотелось поцеловать тебя. Да, я обнял тебя за плечи, но крепился изо всех сил, чтоб не поцеловать тебя. Разве одно это ни о чем не говорит? А теперь прекрати причитать и слушай меня. Как только ты заговорила об этой женщине по имени Карола, я сразу раскусил, что это за птица. Она охотница за чужими деньгами, а я таких женщин терпеть не могу. Она платиновая блондинка, а я терпеть не могу крашеных блондинок. Не стану притворяться, я далеко не святой, но и не дурак. Уверяю тебя, у меня и в мыслях быть не могло жениться на Кароле Роланд!
– Но это, наверное, было давно, и…
– Нет, из памяти изгладились события, произошедшие года полтора назад или около того. А все, что было до этого, я прекрасно помню. И не припоминаю, чтобы когда-нибудь западал на девушку по имени Карола, даже в юности не стал бы. А вот у тебя в голове все окончательно перепуталось. Мы ведь были помолвлены еще тогда, верно? Тогда я не терял память. Выходит, я, что же, хотел стать двоеженцем или же развестись?
– Нет, я спросила ее об этом. Она сказала, что вы не разведены, просто разошлись.
– Тогда получается, что я решил стать двоеженцем, раз захотел жениться на тебе. Очнись, дорогая! Я ведь ни разу даже ни намеком не дал тебе понять, что у меня есть какие-то постыдные тайны, так или нет?
– Н-нет… – Глаза ее широко раскрылись.
– Ну, что теперь не так?
– Я пытаюсь вспомнить… говорил ли ты тогда о том, что мы поженимся. Ты говорил, что любишь меня, спрашивал, люблю ли тебя я, но… Нет, конечно, мы были знакомы совсем недолго, всего три дня… О, Джайлз, кажется, с тех пор прошла целая вечность!..
Он притянул ее к себе, крепко поцеловал в губы и снова усадил в кресло.
– Я бы ни за что не стал говорить так с девушкой, подобной тебе, если бы не намеревался взяться за дело всерьез, – не в моем это стиле. А теперь ты будешь сидеть здесь тихо и спокойно и твердить, что все будет в порядке! Попробуй только еще раз заплакать – побью! А я пока что собираюсь поговорить по душам с мисс Каролой Роланд. Уверен, она сильно пожалеет о своей затее.
Мид выбежала следом за ним в прихожую.
– Джайлз! Будь осторожен, ладно? Пообещай, что не натворишь глупостей! Что не станешь…
Уже на пороге он обернулся.
– Она получит то, что заслуживает! Если это окажется правдой, шею сверну! – сказал он и хлопнул дверью.
Глава 16
Карола Роланд распахнула дверь в квартиру номер восемь. Увидела Джайлза, и глаза ее загорелись, а на губах заиграла улыбка. Вот так приятный сюрприз! Хоть какое-то развлечение. Ей было скучно, скучно, чудовищно скучно! А теперь можно и позабавиться. Она давно собиралась свести счеты с этим человеком, и вот он, Джайлз, прямо перед ней, готовый заплатить по всем счетам. И она произнесла в своей лучшей жеманной манере дамы из высшего общества:
– О, как мило с твоей стороны! Входи же, прошу!
Манеры Джайлза изысканностью не отличались. Он был страшно рассержен и не скрывал этого. Быстро прошел в гостиную, потом развернулся лицом к ней.
– Мисс Роланд?
Она удивленно раскрыла и без того большие голубые глаза.
– Вовсе нет.
– Насколько я понял, вы выдвигаете самые несуразные претензии.
Алые губы раздвинулись в улыбке.
– Ну почему же несуразные? Тебе, как и мне, прекрасно известно, что я не кто иная, как миссис Армитейдж.
Джайлз молча смотрел на нее. На Кароле было длинное белое платье с ниткой жемчуга на изумительно стройной белой шейке. Светлые волосы приподняты надо лбом высокой волной и красивым валиком спадают на шею. Фигура идеальная, чудесная кожа, а глаза… глаза вдруг напомнили ему детство и любимую куклу двоюродной сестры Барбары – большие, широко расставленные, такой же холодный взгляд, черные ресницы. Насколько он помнил, он никогда прежде не видел этой женщины. Незнакомка, чужачка в прямом и переносном смысле слова. Невозможно было поверить, что между ними существовали какие-то отношения.
А затем взгляд его упал на снимок на камине с подписью в уголке. На этом снимке он был в штатском, и сделан он был, очевидно, незадолго до войны. Джайлз вспомнил тот день, когда ходил фотографироваться, – холодный, ветреный, вспомнил, как, выйдя из фотоателье, встретил Барбару и пригласил ее на ленч. Она собиралась в Палестину к мужу и очень радовалась скорой встрече с ним. Он помнил все это, но даже под страхом смерти ему не удалось бы вспомнить хоть что-то о Кароле Роланд, которая имела наглость назваться Каролой Армитейдж.
– О, как мило с твоей стороны! Входи же, прошу!
Манеры Джайлза изысканностью не отличались. Он был страшно рассержен и не скрывал этого. Быстро прошел в гостиную, потом развернулся лицом к ней.
– Мисс Роланд?
Она удивленно раскрыла и без того большие голубые глаза.
– Вовсе нет.
– Насколько я понял, вы выдвигаете самые несуразные претензии.
Алые губы раздвинулись в улыбке.
– Ну почему же несуразные? Тебе, как и мне, прекрасно известно, что я не кто иная, как миссис Армитейдж.
Джайлз молча смотрел на нее. На Кароле было длинное белое платье с ниткой жемчуга на изумительно стройной белой шейке. Светлые волосы приподняты надо лбом высокой волной и красивым валиком спадают на шею. Фигура идеальная, чудесная кожа, а глаза… глаза вдруг напомнили ему детство и любимую куклу двоюродной сестры Барбары – большие, широко расставленные, такой же холодный взгляд, черные ресницы. Насколько он помнил, он никогда прежде не видел этой женщины. Незнакомка, чужачка в прямом и переносном смысле слова. Невозможно было поверить, что между ними существовали какие-то отношения.
А затем взгляд его упал на снимок на камине с подписью в уголке. На этом снимке он был в штатском, и сделан он был, очевидно, незадолго до войны. Джайлз вспомнил тот день, когда ходил фотографироваться, – холодный, ветреный, вспомнил, как, выйдя из фотоателье, встретил Барбару и пригласил ее на ленч. Она собиралась в Палестину к мужу и очень радовалась скорой встрече с ним. Он помнил все это, но даже под страхом смерти ему не удалось бы вспомнить хоть что-то о Кароле Роланд, которая имела наглость назваться Каролой Армитейдж.