Вера Ковалева. Все о феях

   Одним прекрасным октябрьским утром Кэти вообразила снег, настоящий, белый, пушистый снег, как будто живой, звёздочками ложившийся на жёлтые листья за окном, – и снег пошёл, тринадцатого октября, такой красивый, что даже взрослые не расстроились, а весело кинулись во двор играть в снежки. Чаще всего Кэти воображала всякие приятные мелочи: приезд крёстной, прогулку в зоопарк, красный вязаный шарф вместо скучного коричневого или мультики по телевизору, когда болела. Однажды она вообразила, что маме дали премию на работе. Сначала мама не поверила, потом разволновалась, потом позвонила лучшей подруге, чтобы поделиться радостной новостью, а потом махнула на всё рукой и купила два билета на море. Кэти тогда впервые увидела море, такое большое и синее, что потом его невозможно было представить, как она ни старалась. Она раскрыла глаза пошире и крепко вцепилась в мамину руку, чтобы не потеряться в синеве. Они так и делали всё, держась за руки: строили замки из ракушек, прыгали через волны с барашками, и ловили в прибое маленьких, с мизинчик, крабов, и отпускали их снова в море. А вечером мама надевала длинный, до земли, сарафан цвета морской волны и белую шляпу и гуляла с Кэти по набережной.
 

 
   Я уже говорила, что мама маленькой феи была очень красивой, самой красивой мамой на свете? Глаза у неё были голубыми, в тон сарафану, волосы русыми, а на носу летом высыпали веснушки, совсем как у Кэти. Ещё у неё был такой голос, знаете, такой ласковый, как будто она словами гладила по голове. И все гулявшие по набережной, конечно же, оборачивались на красивую молодую женщину с красивой маленькой дочкой и улыбались им вслед, а некоторые даже улыбались в лицо и дарили мороженое и морские камни с дырочками. Мама говорила, что эти камешки называются куриный бог и что они на счастье. К концу каникул у Кэти собралось столько куриных богов, что ими без труда можно было осчастливить всех маленьких девочек в её большом доме, а то и во всём городе, хотя никто, даже сам мэр, не смог бы точно их подсчитать. Так много, что из чемодана пришлось выложить мамины белые босоножки на каблуке, чтобы осталось место для камней. Мама так и шла вдоль платформы вокзала: в лиловом платье, в белой шляпе, которая тоже не поместилась в чемодан, одной рукой она держала за руку маленькую девочку, а в другой несла белые босоножки. А за чемодан пришлось заплатить носильщику, потому что рук у мамы только две, а ценного груза гораздо больше.
   Как все маленькие девочки, Кэти любила оладьи с абрикосовым вареньем, сметану с сахаром, сладкий чай и рисовать с мамой. Маме доставался жёлтый фломастер и рисовать принцесс, а Кэти пририсовывала к ним принцев красным фломастером. Рисовать принцев – непростое дело, особенно если вы ни одного в жизни не встречали.
   – Мама, а принц какой из себя? – спрашивала Кэти. Мама морщила лоб и рассеянно моргала, она ведь тоже не сталкивалась с принцами.
   – Он высокий, с золотыми волосами и в шляпе – вот такой, – подсказывала ей Кэти, – и с бакенбардами!
   Кэти знала множество умных слов и разговаривала иногда совсем как взрослая.
   – Продолжай, мама! – просила она. И мама продолжала:
   – У него серые глаза и тонкие пальцы. И морщинки в уголках глаз, и грустная улыбка, и…
   – И лошадь! – перебивала Кэти, хлопая в ладоши. И пририсовывала рядом с принцем лошадь на двух ногах. Лошадь была синей – ведь красный и жёлтый фломастеры были уже заняты.
   – Он хорошо пахнет: немного кофе, немного парфюмом от «Эрмес», немного свежей рубашкой, – продолжала мама, – читает в метро и не носит перчатки.
   – И еще он дарит цветы красивым девушкам, – шептала ей на ухо дочка и щекотно смеялась. Потом она зажмуривалась и изо всех сил старалась вообразить настоящего принца – но никак не получалось. Принцы получались кривоватенькими и никак не находили с мамой общего языка. Это вам не шутки – вообразить принца, никогда не видев ни одного даже издали.
   – Мама, – однажды спросила Кэти, семеня следом за мамой к трамвайной остановке, – как ты думаешь, где живут принцы?
   Мама чуть замедлила шаг и оглянулась по сторонам. Утренняя улица была полна народу: дворники, спешившие по делам прохожие, лицеисты, пытавшиеся купить сигареты, старичок, выгуливавший лохматую собаку, собака, лаявшая на воробьёв, мамы с детьми и даже один папа с близнецами, продавец газет с газетами, лоточница с пирожками, водитель трамвая – в жизнерадостной, суетливой толпе не было ни одного принца.
   – Наверное, в Париже, – сказала мама, – принцы живут в Париже, где же ещё… – И вздохнула.
   О-о, Кэти знала, что за город Париж! Мама ездила туда в командировку на целых пять дней и привезла ей оттуда красную юбку с воланом, шоколадку с миндальными орешками и карманную шарманку, с которой Кэти не расставалась. На ночь мама рассказывала Кэти, как по утрам город Париж погружается в густой, молочный туман, из которого выглядывает только кончик Эйфелевой башни. Парижский туман так сладко пахнет свежими круассанами и цветами, что хочется намазать его толстым слоем на хлеб и съесть, запивая утренним кофе.
   – Мамочка, а давай представим, что мы живём в Париже, – прошептала Кэти маме на ушко. Они как раз зашли в трамвай и уселись на единственное свободное место – возле окна, сначала мама, а к ней на руки – Кэти. – Давай вообразим, что мы живём в Париже, вдвоём, в красивой маленькой комнате под самой крышей, которая как чердак, но не чердак.
   – В мезонине.
   – Да, в мезинине! А в окошке чтобы было много цветов, как будто мы настоящие принцессы. И чтобы внизу дома была кондитерская, и нам бесплатно дарили пирожные за то, что я такая милая маленькая девочка. И давай пусть у кондитера не будет детей, или давай пусть будут, но уже большие, поэтому он будет кормить меня шоколадом, как будто я ему родная.
 

 
   – А что мы будем делать в Париже?
   – Мы будем гулять. Мы тебе купим длинное бежевое пальто, как ты хотела осенью, и белый зонтик, а мне – фиолетовые сапожки, потому что в Париже часто идет дождь, ты сама говорила. Мы будем красиво гулять по набережной.
   – Сены. Там, где букинисты продают открытки девятнадцатого века, а птичники торгуют клетками, – продолжила мама мечтательно.
   – Мама, а что ещё делают принцессы в Париже?
   «Ну вот, мы уже стали принцессами», – подумала мама, а вслух сказала:
   – Ну-у-у-у… Они ходят в театр, как мы с тобой. Помнишь, мы ходили на «Щелкунчика» и ты потом ещё месяц просила купить тебе пуанты? Они приветливо здороваются с прохожими, кушают на ходу сливочные трубочки и покупают букетики фиалок.
   – Нет, мы с тобой не станем ничего покупать, просто будем гулять, гулять и кушать сливочные трубочки. А потом нам встретится принц. На мосту. Там везде принцы, а этот будет принц на мосту, чтобы мы его узнали. Он будет смотреть на уток и звать его будут Жан-Франсуа. И у него не будет шарфа, пусть ему шарф ветром сдует, что ли. И он будет так смешно втягивать голову в плечи, совсем как ты, когда идёшь от метро к дому. И вообще ему будет холодно, будет хотеться уехать из Парижа в тёплые края и чая ему будет хотеться. Потому что, понимаешь, ему некому заварить чаю, он же одинокий принц. Хотя очень красивый, – добавила Кэти, мечтательно закатив глаза. – И я подойду к нему и протяну ему сливочную трубочку, надо будет только не надкусывать её, а то вдруг он откажется. И он скажет: «Какая милая девочка!» – а я скажу ему: «Вы тоже милый», – а потом скажу: «А вот моя мама», – и покажу на тебя. Только ты стой поодаль и делай вид, что всё это случайно, и не кричи мне: «Кэти, Кэти», – и не дёргай за руку.
   – А он?
   – А он сначала ничего не скажет, просто подумает, какая же ты красивая и что он тебя уже где-то видел. Принцам всегда кажется, что они всех уже где-то видели. А ты подумаешь, что у него серые глаза и нет перчаток. А я шепну ему: «Подарите ей фиалки, пожалуйста!», – и тут окажется, что у принца в кармане есть ма-а-аленький букет фиалок, и он, смущаясь, протянет его тебе. А потом он тебя поцелует.
 
   – А что будет потом? – спросила мама, но Кэти не ответила.
   Трамвай качнулся на повороте, мама крепко прижала к себе маленькую фею, а та, зажмурив глаза, воображала Париж в мельчайших подробностях.
 

Сказка о фее, которая не хотела спускаться на землю

   Фея Полина жила в старой голубятне, когда-то построенной чудаком-архитектором на черепичной крыше самого высокого дома в городе. С тех пор молодые архитекторы понастроили разных домов и крыш, но Полинин так и остался самым высоким, в хорошую погоду с него были видны все улицы, как на карте, с тонкими браслетами трамвайных путей и островками парковой зелени. Знали бы вы, как чудесно жить в такой голубятне, спать на облаке белоснежного пуха, который мягче любой перины и теплее любого одеяла, ходить босиком по тёплой и шершавой черепице, умываться дождевой водой из старой медной лейки, натёртой до блеска, и печь клубничную шарлотку с чуточкой розмарина, собственноручно выращенного в терракотовом горшке. Если бы вы знали, как это чудесно, вы бы тут же купили себе лестницу и побежали осматривать соседние крыши в поисках такой голубятни, но ведь голубятен очень мало, особенно в большом городе, поэтому я больше ничего не скажу, пусть прелести жизни на крыше остаются редким счастливицам-феям.
   По утрам Полина вставала с птицами, а что ей оставалось делать, живя в голубятне, и поливала терракотовые ряды своих грядок да так старательно, что жителям верхнего этажа снилось, будто идёт дождь. Это очень важно – просыпаться до рассвета, если вы живёте на крыше. Во-первых, потому что воздух на рассвете такой чистый и влажный, что можно наливать его в кофейник и немедленно варить кофе. Утренний кофе, заваренный на утреннем предрассветном воздухе, – крепкий и звонкий, чуть пахнет цветами бузины и пьянит. Заварив этот кофе, можно закутаться в пушистый плед и наблюдать, как просыпаются улицы у вас под ногами. Если вы видели хотя бы раз, как пробуждается город, вы ни за что не ошибётесь в его характере. Есть города вальяжные, они ждут, пока солнце не защекочет их ставни, и только тогда лениво потягиваются: сначала кошками, умывающимися на крыльце, затем рыночными торговцами, раскладывающими на прилавках рыжие тыквы, розовый чеснок, алые перцы и жёлтые, словно светящиеся изнутри, яблоки, а там и дородными матронами, пьющими кофе из крохотных чашек и ругающими торговцев за цены. Есть города суетливые, они и спать-то не спят и с раннего утра беспокоятся, вздрагивают, бегают туда-сюда ранними посыльными, ворчливыми дворниками, рыжими собаками, хлопают дверями булочных и сигналят первыми хриплыми клаксонами. В таком городе и жила Полина.
 

 
   С высоты её крыши городская суета казалась такой увлекательной, что Полина нацепляла на нос очки и усаживалась на самый краешек, свесив ноги, так, что если бы вам, проходящим рано утром по улице, вздумалось бы поднять голову, вы бы увидели её розовые пятки. Признавайтесь, когда вы в последний раз поднимали голову и смотрели вверх, идя по улице? Так я и думала. Может быть, это и к лучшему, а то вы испугались бы, увидев болтающиеся над головой пятки, и вызвали бы пожарных. Те приехали бы в красных машинах с сиренами, полезли бы на крышу по длинным лестницам и, чего доброго, испортили бы Полине утро. Подумать только, что может натворить фея, утро которой безнадёжно испорчено вторжением пожарных!
 

 
   К счастью, никто из утренних прохожих не догадывался посмотреть вверх, поэтому Полина спокойно болтала ногами в воздухе, пересвистываясь с парочкой дроздов, свивших гнездо на карнизе напротив. Ах да, я забыла рассказать, что Полина страстно любила свистеть. Она насвистывала, следя за молоком, закипающим на газовой плитке, по пути в булочную и подметая свою черепичную крышу, и даже во сне Полине случалось свистеть колыбельную. А уж по утрам… По утрам Полина свистела так старательно, что месьё Антуан из соседнего дома выглядывал в окно с намыленным подбородком и бритвенным помазком в руке в поисках источника странного шума. К счастью, месьё Антуан жил на пятом этаже и по привычке смотрел вниз на улицу, не находил там ничего выдающегося и, пожав плечами, закрывал окно.
 

 
   – То ли трубы прохудились, то ли совсем распоясались мальчишки, – объяснял он дочери, приходившей в гости по воскресеньям с половиной сырного пирога. Месьё Антуан надевал к её приходу чистую рубашку и покупал яблочный сидр, и они славно полдничали, совсем как тридцать лет назад, когда дочь была совсем маленькой.
   В который раз завидев в окне растерянного месьё Антуана, дрозды хохотали, шлёпая друг друга крыльями и показывая на Полину. Вы никогда не слышали, как смеются птицы? Сначала смех бурлит у них в животе, как компот на сильном огне, потом пузырьки смеха подбираются к горлу и щекочут птицам клюв и наконец вырываются наружу радостной трелью. И стоило засмеяться одной птице, как смех подхватывала вся стая: вслед за веселившимися дроздами начинала смеяться Полина, на её смех появлялись из голубятни белые голуби, передавали шутку знакомым воробьям, те рассказывали скворцам – и скоро всё птичье население кудахтало, пищало и щебетало, да так весело, что даже самые занятые прохожие замирали на полушаге и прислушивались.
 

 
   А вечером к Полине приходил Кот – большой серый кот с умными оранжевыми глазами. Когда-то его жестоко обидели люди, и Кот ушёл, обосновался на крышах, никогда больше не спускался ниже чердака и из людей здоровался только с Полиной. Кот называл себя бродячим философом и считал: чтобы понять людей, необязательно болтаться у них под ногами, а если смотреть на них свысока, то понимать-то особо и нечего. К его приходу фея взбивала рыбное суфле и наливала бокал вина из пузатой бутылки. Конечно, вино предназначалось ей, а не Коту, но знали бы вы, как приятно пить вино в компании доброго друга на самой высокой черепичной крыше города.
   Поужинав, они усаживались бок о бок лицом на запад и любовались закатом. Кот был прекрасным собеседником – с ним можно было молчать, деликатно поглаживая его по тёплому боку, и сладко вздыхать в унисон. Будучи в хорошем настроении, Кот даже мурлыкал на восходящую луну. Ещё он ловко умел раствориться в сумерках и ступал так тихо, что Полина не замечала его ухода.
   Оставшись одна, она зажигала маленькую масляную лампу и обходила свою крышу, пересчитывая одно за другим окна соседних домов, за которыми жили счастливые люди. Окна счастливых людей очень просто узнать, даже если вы не фея, – они первыми зажигаются в темноте, и струится из них щедрый и яркий свет цвета лавандового мёда, а вокруг окон пляшут золотые пылинки. Вы наверняка видели такие окна, в них непереносимо хочется заглянуть – подтянуться на руках на подоконник, прижаться носом к стеклу, чтобы разглядеть обитающие в счастливых квартирах лампы с абажурами, мягкие на ощупь занавески и обязательно пару-тройку плюшевых игрушек, даже если там живут одни взрослые. В счастливых квартирах – не всегда вымытые большие кружки и зачитанные до дыр на обложках книжки с кофейными пятнами на самых интересных страницах. В таких квартирах не страшно намусорить или что-то разбить – ведь посуда бьётся на удачу.