Вербинина Валерия. Разбитое сердце богини

   – А ее муж? – спросила я. – Вы же говорили, что он ее любил.
   – Для него ситуация сложилась невыносимая. Понимаете, он даже не мог вызвать это ничтожество на дуэль. Но, вероятно, у него нашлись советчики, или он сам догадался, как положить конец этому двусмысленному положению. Словом, в один прекрасный день часовщик вышел из дома и не вернулся. Через пару дней его все-таки нашли, но в неживом виде. Полиция пришла к заключению, что грабители покусились на золотой медальон, подарок нашей богини, и кошелек, а когда законный хозяин оказал сопротивление, просто убили его.
   – Грабителей, само собой, так никогда и не нашли.
   – Нет, почему же – нашли и даже медальон вернули. Всех повесили, в том числе и перекупщика, у которого обнаружили медальон. Правда, грабители на суде настаивали, что они ни о чем понятия не имеют и никакого медальона в глаза не видели, но…
   – Богиня им поверила? Или нет?
   – Сложно сказать. Если она и подозревала мужа, он, конечно, категорически все отрицал. Потом, он всегда был готов расшибиться в лепешку, чтобы ей угодить. Однако самое скверное заключается в том, что… Я еще не надоел вам со своей историей?
   – Нет-нет. Продолжайте, пожалуйста.
   – Словом, часовщика больше не было, и все, казалось, должно было прийти в норму. Однако со смертью этого человека его власть над богиней не кончилась. Начнем с того, что она приказала забальзамировать его тело, положить в гроб с хрустальной крышкой и поставить в церковном склепе. Самой церкви она выделила какие-то сумасшедшие деньги на оформление склепа, и чтобы ее пускали в любое время, когда ей заблагорассудится прийти…
   – Готический роман, – пробормотала я.
   – Это и была эпоха готических романов, насколько я помню, – отозвался Шарлахов. – Но такое объяснение ничего не объясняет, потому что наша богиня не только навещала дорогого усопшего или приносила ему цветы. Она по-прежнему заказывала ему подарки и украшения, надевала для него самые лучшие платья, часами пропадала в склепе, разговаривая с мертвецом, читала ему вслух новые книги и даже приводила музыкантов, чтобы они для него играли. В общем, никто не удивился, когда в день Гая Фокса – да, по-моему, именно в этот праздник с фейерверками – церковь отчего-то загорелась и сгорела дотла, включая склеп, где покоился часовщик. Богиня в это время была на каком-то придворном торжестве, которое никак нельзя было пропустить.
   – Муж, само собой, в поджоге не участвовал, – заметила я.
   – О, что вы, как можно подумать такое? Конечно же, не участвовал, у него было идеальное алиби, потому что он был с богиней. Само собой, втихомолку все говорили о том, что он приказал своим доверенным лицам поджечь церковь, потому что мания его жены стала совсем уж невыносимой.
   – А дальше? – спросила я.
   – Когда она узнала, что произошло, то ее безучастность всех поразила. Многие решили, что она окончательно избавилась от власти «этого колдуна», как его называли, но не тут-то было. Ночью она ушла из дома, и ее нашли на пепелище, там, где раньше находился склеп. Она копалась в золе и все что-то бормотала себе под нос. Ее вернули домой, но было уже поздно: она сошла с ума. Она прожила еще долго, очень долго, пережила и мужа, и сына, и даже кого-то из внуков и до самой смерти держала возле себя обгоревшую руку часовщика и оплавленный медальон, который нашла на месте пожара. Когда она умерла, руку и медальон похоронили с ней вместе, но ее потомки долго утверждали, что ее неприкаянный дух все еще бродит по комнатам замка и кого-то зовет. Вот такая странная и страшная была у нее судьба, но когда вы видите этот портрет, разве вам может прийти в голову, что у этой прекрасной горделивой дамы будет такой конец?
   Я посмотрела на портрет. Холодное надменное лицо, румяные губы, пышный парик, тщательно выписанные тонкие пальцы – ни одного намека на драму, на грядущий душевный надрыв, на безумие и блуждание в бесконечном одиночестве, где ее собеседником было только собственное эхо. Всемогущий рок подстерег ту, которая мнила себя богиней, и нанес удар, от которого она уже не оправилась. Потому что только рок не промахивается никогда.
   – А вы хорошая слушательница, Танечка, – неожиданно заметил Шарлахов. – Люди недалекие обычно начинают выспрашивать у меня, во сколько мне обошелся Гейнсборо. Я им даже начало истории о герцогине не успеваю рассказать.
   – Наверное, она могла разминуться со своей судьбой, – пробормотала я, все еще глядя на портрет. – Если бы просто не встретила того человека.
   – Философский вопрос – что важнее в нашей жизни, встречи или невстречи? – усмехнулся Шарлахов. – Лично я дорого бы дал, чтобы никогда не пересекаться с… с одним ангелом.
   – А сколько вы дали Охотнику за то, чтобы он нашел меня?
   – Сто, – не колеблясь, ответил он.
   – Сто чего? – спросила я.
   – Тысяч долларов, разумеется. Неужели вы могли подумать, что я стану расплачиваться с моими людьми монгольскими тугриками?
   В последнем вопросе прозвучала лишь легкая ирония. Человек, менее владеющий собой, наверняка опустился бы до обыкновенной грубости.
   – Это справедливо, – согласилась я. – Вполне справедливо.
   Флибустьер улыбнулся. Я чувствовала, что мы с ним поймем друг друга.
   – Честно говоря, – собравшись с духом, промолвила я, – мне бы тоже не помешали деньги.
   – Я так и думал.
   За подобным ответом могло скрываться все что угодно, но я не стала в тот миг вдаваться в подробности.
   – Видите ли, – продолжала я, – я не стану притворяться, что я лучше, чем я есть, и произносить длинные тирады о том, что мы живем в материальном мире. По-моему, все это и так очевидно.
   – В самом деле, лучше без тирад, – задумчиво кивнул Ипполит Сергеевич. Я машинально отметила про себя, что лицо у него некрасивое, но при этом дьявольски умное. – Сколько вы хотите?
   – А сколько вы готовы заплатить? – быстро спросила я. – Дело в том… не поймите меня превратно, но мне почему-то кажется, что вы тот человек, с которым лучше не торговаться. Я не хочу, чтобы у вас осталось впечатление, что я пытаюсь вас… ну… ограбить.
   Мгновение он с любопытством смотрел на меня, потирая пальцем правый висок. Потом неожиданно разразился скрипучим смехом.
   – Можете даже не думать об этом, – проговорил пират наконец, – ограбить меня вам не удастся. Никогда.
   – Так сколько вы мне дадите за те сведения, которые у меня есть? – спросила я.
   Смех резко оборвался. Я почти физически ощутила, как напрягся мой собеседник.
   – А эти сведения точные? – осведомился Ипполит Сергеевич, буравя меня глубоко посаженными глазами.
   – Думаю, да. – Я помедлила. – Дело в том, что я видела его лицо.

Глава 6
Предложение без права отказа

   Наступило минутное молчание.
   – Вы видели его лицо? – изменившимся тоном проговорил Ипполит Сергеевич.
   – Да.
   – И сможете опознать его?
   – Уверена в этом.
   Не сводя с меня глаз, пират рванул узел галстука. На пороге как по мановению волшебной палочки возник все тот же вездесущий слуга.
   – Принесите нам выпить, – хриплым голосом распорядился Шарлахов.
   – Да, Ипполит Сергеевич. – Нет, судя по акценту, чудо-дворецкий все же не британец. Интересно, где Шарлахову удалось отыскать столь вышколенный экземпляр?
   – Все-таки я не зря вас искал, – задумчиво промолвил мой собеседник. – Видите ли, я даже не был до конца уверен, знаете ли вы что-либо сверх того, что знаем мы. – Он оскалился. – Надеюсь, вы меня не обманываете. Алексей был моим любимым сыном, и потеря его для меня большой удар.
   Слуга вернулся с серебряным подносом, на котором стояла бутылка вермута и два бокала с изящными, как у балерин, ножками.
   – Прошу. – Шарлахов собственноручно наполнил мой бокал, и я смутно сообразила, что это, должно быть, является великой честью, которой удостаивается далеко не каждый.
   Интересно, что он думает обо мне на самом деле, этот рыжеватый невысокий пират?
   – Вы любите мартини? – спросил он.
   – Я разные напитки люблю, – призналась я.
   – Например?
   – Медок, портвейн, мохито, сидр, кюрасо, херес. И шампанское, само собой.
   – Портвейн? – прищурился флибустьер.
   – Португальский, само собой, а не ту дешевую бурду, которую продают у нас под его именем. И херес должен быть испанский, а шампанское – из Шампани, как полагается. Сидр, конечно, из Нормандии.
   – Когда вы получите триста тысяч долларов, – проговорил Шарлахов, – то сможете себе позволить ванны из шампанского… и вообще любые напитки, какие пожелаете.
   Когда я осознала смысл его слов, то едва не выронила бокал прямо на мохнатый ковер у моих ног.
   – Ванны – это слишком экзотично, – пробормотала я, – и потом, я совсем не хочу спиться.
   – А кто говорит, что вы должны спиться? – пожал плечами Шарлахов. – Спиваются только идиоты, а вы на них не похожи.
   – Вы мне льстите, – смутилась я.
   – Отнюдь нет. – Лицо его стало жестким. – Я никогда никому не льщу.
   Я не знала, что можно на это ответить, и опустила глаза. Триста тысяч долларов! Я получу триста тысяч долларов только за то, что оказалась в нужное время в нужном месте! Сердце мое танцевало от радости – или, что еще более вероятно, вермут, принятый на голодный желудок, уже оказывал свое действие.
   – Значит, вы поможете мне опознать Ангела Смерти, – продолжал Шарлахов, испытующе глядя на меня.
   Бедная Татьяна Александровна, мирно допивавшая свой бокал, едва не поперхнулась.
   – Кого?
   – Этого киллера, – пояснил Ипполит Сергеевич, и в глазах его замерцали клинки всех пиратов, живших на свете, – зовут Ангелом Смерти. Он никогда не ошибался, никогда не промахивался, и у него никогда не было свидетелей. До последнего случая.
   – Никогда н-не было свидетелей… – икнула я. – Простите, но это звучит как роман старушки Агаты.
   – И тем не менее это так. – Шарлахов сухо улыбнулся.
   Я осторожно поставила бокал на стол и попробовала собраться с мыслями.
   – Но если вы знаете, как его зовут, вам не составит труда найти его.
   – Мы ничего о нем не знаем, – горько отозвался Ипполит Сергеевич. – Кроме этой паскудной клички.
   Лицо его исказилось. Он с силой сдавил бокал, который держал в руке, и ножка треснула. Осколки бокала упали на ковер.
   – Черт, – сказал Шарлахов, брезгливо морщась. По его руке текла кровь.
   Слуга выпорхнул (как мне показалось) из книжного шкафа, и осколки исчезли в мгновение ока. Рука хозяина была смазана каким-то новейшим заграничным средством, отчего кровь сразу же перестала течь и царапина затянулась прямо на глазах. Я, возможно, преувеличиваю, но именно такое впечатление у меня осталось.
   – Так что с вашей помощью, – сказал Ипполит Сергеевич, когда слуга удалился, – мы наконец поймаем этого мерзавца. – Он употребил совсем другое слово, но и оно, похоже, было бессильно передать всю меру охватившей его ненависти. – А вы получите свои триста тысяч. Не правда ли, выгодная сделка?

Глава 7
Свидетель

   – Я всего лишь хотела найти кукольную галерею, – сказала я. – Но заблудилась.
   – Ясно, – уронил Охотник. – Ну и что было дальше?
   Шел второй час пополудни. Ипполит Сергеевич удалился, передав меня в руки Охотника, и тот вновь превратился в следователя Авдеева. Его интересовали все подробности того дня, когда я сделалась свидетельницей убийства.
   – В общем, я шла по одной улице, потом по другой и в конце концов оказалась во дворе того дома. Возле подъезда стояли две машины. Обе черные, большие…
   Я запнулась, не зная, как их точнее описать. Впрочем, Охотник не нуждался в моих описаниях, он и так прекрасно понимал, о каких именно машинах идет речь.
   – Недалеко находились мусорные баки, и в них копошился какой-то бомж. В одной руке он держал большой грязный пакет и вроде как складывал туда свою добычу.
   – А охрана?
   – Что – охрана?
   – Часть охранников Алексея осталась на улице. Они как-то отреагировали на бомжа?
   – Никак не отреагировали. Двое человек стояли у двери подъезда, один курил, другой что-то говорил. Двое дожидались в одной из машин.
   – Н-да, чего там обращать внимание на безобидного бомжа, – проворчал Охотник, хмурясь. – Что было дальше?
   – Я хотела спросить дорогу у кого-нибудь, но вокруг никого не было, кроме этих здоровяков и бомжа. К ним мне обращаться как-то не хотелось. Тогда я просто двинулась дальше, думая, что на выходе из двора встречу кого-нибудь. И тут…
   – С этого момента давай подробнее.
   – Я успела сделать всего несколько шагов, когда услышала выстрелы. Рядом было какое-то дерево, и я бросилась за него. Потом я увидела раненых и убитых. Это были люди, которые только что вышли из подъезда, и те двое, что стояли у двери. А стрелял, – я перевела дыхание, – тот самый бомж в драном пальто.
   – Скорее всего, в пакете у него было оружие, – буркнул Охотник. – Но как умно придумано! Ангел Смерти в бомжовском прикиде…
   Я поежилась.
   – Да, ну и прозвище у него… А вы и в самом деле совсем ничего о нем не знаете?
   – Никто не знает, кто этот человек на самом деле, – устало ответил Охотник. – Лично я раньше полагал, что это просто устрашающая кличка, которую берет то один, то другой киллер. Типа чтобы больше боялись.
   – А теперь вы что думаете?
   – Я изучил дела, которые ему приписываются. Есть два-три дела, которые явно ему не принадлежат, то есть его имя все-таки используют. Но остальные дела… – Охотник поморщился. – У него свой особый почерк, и во всех оставшихся преступлениях он прослеживается очень четко.
   – Верю вам на слово, – вздохнула я. – Потому что я, извините, ничего не понимаю в киллерских почерках.
   – Это просто, – ответил Охотник, – надо только уметь анализировать алгоритм совершения преступления. У этого сукина сына очень хорошая голова, и он почти никогда не повторяется. Человек с воображением, я бы сказал. И конечно, он чрезвычайно опасен.
   Надо же, какие мы знаем слова. Алгоритм совершения преступления – каково?
   – Тебе известно, что раньше он никогда не оставлял свидетелей? – спросил мой собеседник.
   Я позеленела.
   – Что, совсем-совсем?
   – Ну, строго говоря, он их не убивал, он проворачивал дела так, чтобы свидетелей вообще не было. И до поры до времени это ему удавалось.
   – Я думаю, – пробормотала я, – бомж… то есть Ангел просто меня не заметил. Кроме того, у него и так… э… было много работы. Он расстрелял Алексея Шарлахова и его охранников, а потом… – Я поморщилась. – Потом он стал их добивать… то есть тех, кто был только ранен.
   – Что было дальше?
   – Где-то близко заверещала полицейская сирена. Киллер добил последнюю жертву, сел на мотоцикл и уехал. Мне никогда в жизни не было так страшно. Эта книга… чертова энциклопедия оттягивала мне руки, и от нервного напряжения я ее уронила. Мне все казалось, что он вернется за мной, – смущенно призналась я.
   – А потом ты подобрала книгу, выскочила из своего укрытия и побежала со всех ног, – сказал Охотник без всякой улыбки. – Это мы после увидели на записи с камеры наблюдения.
   – Вы говорили, что это была камера другого подъезда, – напомнила я. – А почему не работала камера того подъезда, возле которого убили Алексея Шарлахова?
   – Она сломалась за день до убийства, и ее так и не успели починить.
   – Совпадение?
   – Нет. Думаю, камеру вывел из строя сотрудник охранного предприятия, который дежурил внизу в подъезде.
   – То есть он пока не признался, что это он?
   – Ни в чем он уже не признается, – отмахнулся Охотник. – Его зарезали.
   Стоп. Точно, я же читала что-то такое… И перед глазами моими возник заголовок: «Зарезан сотрудник охранного предприятия».
   – Получается, это все звенья одной цепи, – подытожила я.
   – Ну да. Ангел Смерти или Белозеров, неважно кто, заплатил сотруднику деньги за то, чтобы он вывел из строя камеру. Потом его убили, чтобы он не смог проболтаться. Это элементарно.
   – А Белозеров – это кто?
   – Тот, кто нанял Ангела Смерти.
   – А зачем он это сделал?
   – Экая ты, Танюша, любопытная… У него с Шарлаховым война.
   – Почему?
   – Что – почему?
   – Ну, для войны должна быть причина, нет? Почему этот Белозеров воюет с Шарлаховым?
   Охотник поморщился.
   – Белозерову недавно взорвали машину. В тот момент в машине ехала его дочь. Она и ее муж погибли на месте. Шарлахов пришел в ярость от такого поворота, он вовсе не желал гибели этой девушки, но ничего уже нельзя было исправить. Вначале он пытался убедить Белозерова, что его люди ни при чем, и клялся, что он бы никогда не допустил такого. Однако Белозеров потребовал для расследования Калиновского, дал ему денег… очень много денег.
   – Калиновский – это тот, кто пытается меня найти?
   – Верно. Короче говоря, Калиновский почти сразу же вышел на людей Шарлахова, что это они стоят за взрывом, и предоставил Белозерову все доказательства. В других обстоятельствах еще можно было бы как-то договориться и откатать все назад, но Белозеров закусил удила.
   – А зачем я Калиновскому, если он расследовал гибель дочери Белозерова?
   – Вообще-то он занимается всеми громкими убийствами. Алексей Шарлахов – тоже его дело, хотя там он не главный.
   – Да? Ну так пусть работает и для начала арестует Белозерова. В чем проблема-то?
   Охотник усмехнулся.
   – Думаю, если Даниле Калиновскому дать волю, он арестует всех вообще, и меня в том числе. Но у него ничего нет. Он все прекрасно понимает, но сделать ничего не может. Это я тебе под большим секретом рассказываю, как люди Шарлахова облажались и угробили молодую девушку, а Белозеров нанял Ангела Смерти, чтобы в отместку грохнуть Шарлахова и его подручных. Для суда они оба будут честные бизнесмены, а Ангел Смерти – просто нелепое прозвище, под которым действует непонятно кто. Давай лучше рассказывай, что ты запомнила из его внешности.
   Прошел еще час. За это время к нам успел присоединиться присланный Ипполитом Сергеевичем специалист-компьютерщик, который с моей помощью должен был составить фоторобот того самого человека, которого (судя по всему, не без оснований) называли Ангелом Смерти. Кроме того, по просьбе Охотника мне доставили завтрак, который вышколенный слуга без особой почтительности именовал ординарным, и уж по этому завтраку я точно определила, что хозяин дома не страдает язвой, потому что повара он держал первоклассного. Салат был просто поэмой, десерт – гимном, напитки – одой. Но завтрак завтраком, а дело делом, и вся поэзия сразу же закончилась, едва Охотник и компьютерщик (откликавшийся на имя Анатолий) насели на меня с двух сторон. Я, впрочем, уже давно поняла, что без фоторобота нам не обойтись, и, честно говоря, это было едва ли не самой головоломной частью дела. Взять хотя бы вас, например, – сможете ли вы точно описать прохожего, которого видели на улице час тому назад? Что уж говорить о свидетеле, который все время перестрелки героически проторчал за деревом, боясь высунуть нос?
   Однако что Охотник, что Анатолий не желали слушать никаких оправданий. Им нужно было знать точно, как выглядел киллер-бомж. Просто «мужик в драном пальто» их не устраивал категорически, и, пытаясь им помочь, я раз за разом мысленно возвращалась к тем мгновениям, чтобы определить, что именно я видела. И вновь я иду по тротуару, дом справа по моему движению, справа же обе машины, мусорные баки – слева, и расстояние между ними и машинами метров двадцать. Или не двадцать, а все-таки меньше? Люди в машине, люди возле подъезда, и в мусорных баках роется какая-то фигура, выжидая удобный момент, чтобы начать стрельбу…
   Но я же видела его лицо, точно видела! Он поднял голову и посмотрел на меня, и я буквально кожей почувствовала этот взгляд…
   – Таня, какого стрелок был роста?
   – Во что одет?
   – Какая обувь на нем была?
   – Не было ли у него каких-либо особых примет – шрамов, родинок и прочая?
   – Не был ли он левшой?
   – Не хромал ли?
   – Что ты можешь сказать о его возрасте?
   Каждый ответ требовал множества уточнений.
   – Значит, на вид ему лет тридцать пять. Ты уверена в этом?
   – Ну, то, что ему не двадцать, это точно.
   – А как насчет сорока? Может, ему ближе к сорока, чем к тридцати?
   – Нет, у меня сложилось впечатление, что ему где-то тридцать три – тридцать четыре года.
   – Да? А мне казалось, что только что ему было тридцать пять, – подал голос Анатолий.
   Я почувствовала, что начинаю теряться.
   – Скажем так: ему от тридцати трех до тридцати пяти. Устраивает?
   – А может, от тридцати двух до тридцати шести? – спросил Охотник.
   – Вы что, – пробормотала я, – смеетесь надо мной?
   – Скажите, – терпеливо проговорил специалист, – на чем конкретно основано ваше мнение о его возрасте?
   – Как это – на чем? Я же была там, я его видела!
   – Как вы думаете, сколько мне лет?
   Я окинула его скептическим взглядом.
   – Ну… Лет сорок, я думаю.
   – Почему вы так думаете?
   – Не знаю, – честно призналась я. – Таково мое личное впечатление. А что, я не права?
   – Вообще-то мне тридцать два, – признался авторитет от клавиатуры.
   – И что это доказывает? – вызывающе спросила я. Доказывало это только то, что жизнь была не слишком ласкова к этому парню, если он выглядел старше своих лет.
   – А то, что возраст – понятие относительное, только и всего.
   – Знаете, – сказала я искренне, – если вы будете так сбивать меня с толку, мы далеко не продвинемся.
   Без стука в дверь вошел Ипполит Сергеевич.
   – Ну как дела, что-нибудь получается?
   – Работаем, – сказал Охотник, не вдаваясь в детали.
   – Да, – вздохнула я. – Спасибо за завтрак.
   – Не за что, Танечка, вы у меня в гостях, – отвечал галантный флибустьер.
   В комнату шаркающей расхлябанной походкой вошел Никита, покосился на меня, на Охотника, на Анатолия, застывшего возле своего ноутбука, и повернулся к хозяину.
   – Менты бесятся, – доложил он. – Все телефоны оборвали.
   Ипполит Сергеевич удивленно вздернул брови.
   – С чего бы это?
   – А с того, – ухмыляясь, отозвался Никита, – что Охотник у них свидетеля под самым носом умыкнул. Они кричат, что это похищение и законом запрещено использовать полицейскую форму для таких фокусов.
   Ипполит Сергеевич только хмыкнул.
   – Что ж они раньше на Танечку выйти не сумели? Сами виноваты. Работать надо лучше, а не взятки клянчить.
   – Во-во, – ухмыльнулся Никита, – зато теперь они кипятком ссут, что их обошли на повороте.
   – Да? – задумчиво промолвил Ипполит Сергеевич и достал из кармана мобильник. – Надо бы им позвонить.
   И позвонил.
   Из разговора с высоким полицейским начальником выяснилась масса любопытных вещей. Во-первых, никто меня обманом не увозил, а Ипполит Сергеевич лишь взял меня под свою охрану. Свидетель-то ценный, мало ли что с ним может случиться. Далее, никакой полицейской формы на увозивших меня не было. Очевидцы утверждают обратное?
   – Да полно тебе, Семен Семеныч, они же все небось алкаши. Что они там видеть могли?
   Семен Семеныч кричал в трубку еще несколько минут, потом, вероятно, выдохся и перешел на нормальный тон.
   – Конечно, никто не собирается препятствовать правосудию. Само собой, будем содействовать. Да! Передавайте привет супруге. Всего хорошего, Семен Семеныч!
   Убрав телефон в карман, он обругал Семен Семеныча, его ведомство и его подчиненных последними словами. Напоследок он выразил надежду, чтобы капитан Калиновский (новый взрыв ругательств) горел в аду вместе со своей сообразительностью, потому что именно Калиновский (тут уже был взрыв навроде атомного) нашел отпечатки пальцев Сереги, которые неопровержимо доказывали, что к гибели дочери Белозерова причастен Шарлахов и его люди.
   – Я давно говорил, – вставил Никита, – что надо его грохнуть!
   Вот так запросто, не стесняясь ни авторитета от клавиатуры, ни меня.
   – Убить не проблема, – отрезал флибустьер, чье багровое после вспышки ярости лицо мало-помалу возвращалось к своему нормальному оттенку, – вот воскресить потом проблема. Мало ли что, вдруг понадобится еще, если кое-кто не справится. – Он выразительно покосился на Охотника, и, как бы тот ни владел собой, все равно он слегка переменился в лице.
   – Да этот Калиновский за свои услуги дерет будь здоров! – вскинулся Никита.
   – Зато он дело делает, – поставил его на место Ипполит Сергеевич.
   – Тоже мне, дело…
   – А ты сам виноват! Нечего было посылать этого идиота, твоего братца, ставить бомбу!
   Охотник негромко, но чрезвычайно выразительно кашлянул.
   – Виноват, заговорились. – Ипполит Сергеевич с чарующей улыбкой обернулся ко мне. – Не обращайте внимания, Танечка. Никита, идем! Нечего мешать людям!
   Никита злобно сверкнул на нас глазами и вышел следом за своим хозяином.