Вербинина Валерия. Синее на золотом

   Дверь резко хлопнула, и в комнату стремительным шагом вошел Луи.
   – Мне надо поговорить с вами, – начал он, избегая называть Амелию как совершенно не шедшим ей словом «гражданка», так и старомодным «сударыня», против которого бунтовало все его непокорное, свободолюбивое существо.
   – Говорите, – велела Амелия.
   Луи подошел к ней и стал так близко, что она почти ощущала на лице его дыхание.
   – Мне не нравится это место. Мне кажется, что нам лучше убраться отсюда как можно скорее, – сказал он.
   – Почему?
   Прежде чем ответить, Луи оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.
   – Там во дворе могила. И появилась она не так давно.

Глава 7

   – Вы не могли ошибиться? – спросила молодая женщина после паузы.
   Луи покачал головой.
   – Нет. Это плохо выкопанная могила, потому что очень неглубокая. В ней лежит чье-то тело.
   – Вы уверены?
   Луи раздраженно повел плечом. По правде говоря, Амелии он совсем не хотел говорить об этом, но раз уж она так упорно не желала верить…
   – Я видел руку. Вернее, то, что от нее осталось. Я же говорю, могила неглубокая, и…
   Он с досадой заметил, что Амелия не слушает его, глядя куда-то в сторону.
   – Да, – наконец промолвила она, – тогда это все объясняет.
   – Послушайте, – сердито сказал Луи, – место совершенно пустынное, никто не знает, где мы находимся… и сами мы ничего об этом замке не знаем. Пока не поздно, надо уезжать отсюда. Я вывожу лошадей.
   – Не стоит, – ответила Амелия, и в ее голосе прозвенели новые, непонятные ему нотки. – Мы остаемся.
   – Но могила!
   – Вам не стоит волноваться, – с покровительственностью, которая была для него хуже прямого оскорбления, проговорила молодая женщина. – Уверена, Леон нам все объяснит.
   – Как такое можно объяснить? – вспылил Луи. – Здесь произошло убийство, если не что похуже! Почему вы не хотите меня слушать? Почему вам вечно надо настоять на своем? Ведь ясно же, что ничего хорошего с нами не будет, если мы тут задержимся!
   – Вы считаете меня упрямой, но вы не правы, – спокойно возразила Амелия. – Мы не можем возвращаться под проливной дождь. Нам надо отдохнуть, наши лошади тоже устали. Разожгите огонь в соседней комнате, скоро будем ужинать.
   Она хотела выйти, но Луи, которому надоело, что с ним обращаются как со слугой, схватил ее за локоть. Амелия удивленно взглянула на него, и он заметил, как сверкнули ее глаза, – но этого оказалось все же недостаточно, чтобы он пожелал отпустить ее.
   – Послушайте, – горячо зашептал он, – я понимаю, с виду он безобидный старик, но что, если на самом деле он в замке не один? Что, если здесь появятся его сообщники, о которых мы ничего не знаем? Безымянная могила – это вовсе не шутки, уверяю вас! Откуда нам знать, что за дела на самом деле творятся в этих стенах? Сегодня вы уже допустили одну ошибку, которая могла дорого вам обойтись. Неужели этого мало?
   Амелия высвободила руку и отступила на шаг, вскинув голову.
   – И что же за ошибку я успела сегодня совершить? – королевским тоном осведомилась она.
   – Вы попросили отпустить этих мерзавцев, – напомнил Луи. По правде говоря, он вообще жалел, что затеял этот разговор.
   – Я не люблю, когда вешают людей, – отрезала Амелия. – Действительно, я попросила отпустить четверых, один из которых – вы. Может быть, вас тоже надо было повесить?
   Луи растерялся. Она словно нарочно переводила разговор на другую тему, о которой не время было говорить сейчас, когда они находились в подозрительном месте.
   – Это глупо, просто глупо, – сердито проговорил он. – Вы хоть понимаете, что бы с вами было, если бы я не подоспел вовремя? Они бы обесчестили вас и убили, вот и все.
   – Нет, – коротко ответила она.
   – Нет?
   – Ничего бы со мной не случилось, даже если бы вас не оказалось рядом. В дороге я всегда держу при себе пистолет. – Луи оторопел. – Поэтому займитесь лучше камином, а остальное предоставьте мне, – закончила она.
   И все с тем же далеким выражением лица проплыла мимо него – и скрылась за дверью.
   Оставшись один, Луи крепко выругался. Он и не подозревал, что в этой хрупкой, совсем юной женщине таится такое упорство. Но делать нечего: пришлось идти искать дров для очага. Он решил хотя бы не расставаться с саблей на случай, если дело все же обернется плохо.
   Через час в гостиной вовсю полыхал камин, и черно-белая кошка, лежа на старом кресле, блаженно щурила на огонь свои зеленые глаза. Комната, притворявшаяся необжитой, неожиданно обрела гостеприимный вид, и при свете стало видно, что ковры на полу, выглядевшие старыми тряпками, на самом деле вытканы с большим искусством, что мебель вся старинная, очень крепкая и прочная, и что царившее здесь запустение было лишь следствием обычной неухоженности. Ева, чье лицо в отблесках казалось красным, накрывала на стол, а Леон сбегал куда-то и принес бутылку, покрытую таким густым слоем паутины, словно над ней поработало не одно поколение пауков.
   – 1765, – вздохнул слуга, любовно смахнув паутину с этикетки. – Год смерти его королевского высочества дофина Людовика^[10]. – Он покосился на Амелию. – Простите за дерзкий вопрос, но вы, сударыня, как я полагаю, роялистка?
   – Нет, – ответила Амелия.
   – О! Значит, вы сторонница республики?
   – Нет. Я сама по себе.
   Пробка оказалась слишком тугой. Луи по просьбе старика открыл бутылку, и вино запенилось в бокалах. Все расселись вокруг стола. «Ни за что не буду пить», – мрачно подумал Луи.
   – Я бы хотел предложить тост, с вашего позволения, – заметил Леон, поглядывая на Амелию, которая, судя по всему, занимала его куда больше остальных гостей. – За всех честных людей, каких бы взглядов они ни придерживались. И за всех женщин, – добавил он с улыбкой.
   Амелия, которая как раз подносила бокал к губам, замешкалась и поставила его на стол. Невольно Луи насторожился.
   – Простите за дерзкий вопрос, сударь, – проговорила она, – но я правильно понимаю, что вы – не Леон?
   Некоторое время старик молчал. Затем откинулся на спинку кресла.
   – Вы правы, – сказал он. – Я – не он.
   – Вы – граф д’Эпири, хозяин этого замка, верно? – продолжала Амелия.
   – Как вы догадались? – удивился ее собеседник.
   – Я видела портрет. В библиотеке.
   – Никогда бы не подумал… – начал хозяин смущенно. – И потом, на нем я гораздо моложе.
   – Вы мало изменились, – возразила Амелия. – А Леон – это был ваш слуга?
   Граф кивнул.
   – Он один остался здесь со мной, когда… Когда все уехали.
   – Ваша семья? – вырвалось у Луи. Он начал понимать.
   – Да, они уехали в Англию, – ответил граф. – А мы с Леоном остались. Я предложил ему хорошие деньги, но он так и не захотел уходить.
   – Что с ним случилось? – спросила Амелия.
   – Он умер. – Граф вздохнул. – От старости. Мы были с ним примерно одного возраста… Он служил у меня много лет. Я… я хотел позвать на помощь… кюре и людей из деревни… Но оказалось, что кто-то украл единственную лошадь, которая у нас оставалась. Я бы не добрался до деревни пешком… я слишком стар, поймите. И мне пришлось похоронить Леона во дворе. – Он покосился на Луи. – Боюсь, это плохо у меня получилось. Я понял, что вы заметили могилу.
   Все оказалось куда проще, чем воображал человек со шрамом. Луи поглядел на благородное лицо старика, представил себе, каково это – жить в одиночестве в замке на отшибе, когда ветер воет за окнами и дождь хлещет в стекла, и его охватила злость.
   – Простите мою прямоту, гражданин, – проговорил он, – но, по-моему, ваши родные – просто сволочи.
   – О нет, нет. – Граф покачал головой. – Сын предлагал мне ехать вместе с ним, но я отказался. Дочери уговаривали меня, даже внуки… – Он вздохнул. – Они не хотели уезжать без меня. Но что мне делать в Англии? Я старый человек, сударь, и мне немного осталось. Я хочу умереть в своей стране. Сколько поколений моих предков воевало за нее, и в Столетнюю войну, и после… Думаю, я заслужил это право – уснуть здесь вечным сном. Конечно, когда Леон был жив, было проще. Он приносил из деревни новости, возил газеты, но бог прибрал его. Я не жалуюсь. У меня есть Мими, есть книги. Потом, когда живешь один, многое приходится делать самому, и время идет гораздо быстрее. Я знаю, что моя жизнь подходит к концу, но я к этому готов. – Он поглядел на лицо Амелии и ласково улыбнулся. – Ну вот, сударыня, вижу, что совсем вас расстроил… Давайте лучше ужинать. – Он повернулся к Луи. – Почему вы не пьете? Это прекрасное вино. И вы тоже, мадемуазель Ева… Прошу! За всех вас! Вы замечательные люди, вы навестили забытого старика в его уединении…
   – Но вы не можете оставаться здесь, – проговорила Амелия, волнуясь. – Вы же совсем один! Послушайте, сударь, у меня в карете есть место, я могу отвезти вас… У вас же наверняка есть родственники, друзья, хоть кто-то, кто может о вас позаботиться. Вы не можете жить здесь один и просто… просто ждать смерти. Это ужасно!
   Однако старый граф только покачал головой.
   – Нет, сударыня. Благодарю вас, но я уже сделал свой выбор. Я не сдвинусь с места, я хочу умереть здесь и надеюсь, что так оно и будет. Сейчас неспокойно, и тем редким путникам, которые забредают сюда, я говорю, что я слуга Леон, которого оставили стеречь замок. А теперь скажите мне, что творится в Париже? Я уже несколько недель не имею вестей о том, что там происходит.
   Луи объяснил, что в Париже произошло восстание, король заключен в тюрьму, а со стороны прусской границы на столицу движутся войска союзников, которые уже заняли Верден.
   – Неужели наши армии настолько слабы, – спросил граф в волнении, – и некому даже противостоять захватчикам?
   Стоило Луи упомянуть имя Дюмурье, как у старого графа заблестели глаза.
   – А! Дюмурье! Я его помню, он воевал под моим началом в Семилетнюю войну… Ну, с Дюмурье им будет нелегко.
   – А я думал, вы роялист и желаете победы союзников, – не удержался Луи.
   – Да, я роялист, – просто ответил старик. – Но, сударь, я не верю в добрых соседей, которые просто так помогают тушить пожар. Каждый из них наверняка рассчитывает незаметно стащить при пожаре что-нибудь для себя, а уж когда пылает целая страна… – Он покачал головой.
   Они поужинали, и, пока Ева убирала посуду, Амелия повторила свое предложение. Граф вновь ответил отказом. Сколько Амелия ни настаивала, сколько ни убеждала, граф стоял на своем.
   – Мы можем завтра поехать в деревню, – наконец сказала она, – и нанять вам слугу, который будет ухаживать за вами.
   – И который будет называть меня гражданином и говорить мне «ты», – иронически подхватил граф. – Вы очень добры, сударыня… так же, как и прекрасны. Но я никого не хочу здесь видеть.
   Он попросил гостей устраиваться как им будет удобно, пригласил их брать из библиотеки любые книги и удалился в сопровождении Мими.
   Луи улегся спать, но сон не шел. Он не мог перестать думать о старике, который сам выбрал свою судьбу и не жаловался на нее. И однажды, когда он будет сходить по лестнице, его хватит удар, и он покатится по ступеням, а у подножия лестницы будет уже мертв. И Мими будет ходить вокруг него и мяукать, а потом убежит в лес, одичает и забудет о нем. И о чем бы ни пытался думать Луи, мысли его неизменно возвращались к этой сцене.
   Вконец измучившись, он решил пойти в библиотеку и взять чего-нибудь почитать на ночь. Когда он проходил через гостиную, от камина все еще веяло теплом, и в глубине дотлевали последние угли. В библиотеке при свете свечи Луи разглядел корешок той книги, которую вертела в руках Амелия, и вытащил том из шкафа. Раз она сказала, что автор хороший писатель, стоило познакомиться.
   Возвращаясь через гостиную, Луи задержался у камина, чтобы погреть озябшие руки, и тут его внимание привлекли обгоревшие клочки бумаги между угольев. Вспомнив, что после ужина Амелия и Ева надолго остались в гостиной одни, он вытащил все, что пощадил огонь, и унес добычу к себе.
   Судя по всему, в камине жгли бумаги нескольких видов, и на долю Луи достались кусок документа с печатью и некий список имен. Список почти целиком погиб, и все же Луи нахмурился, увидев на крошечном обрывке слово «лорд» и на другом обрывке пояснение «англичанин». Кроме них, можно было прочесть имя Никола и две «де», относящиеся к каким-то дворянским фамилиям.
   «И все-таки что-то с ней не так», – подумал Луи, как следует разглядев свою находку.
   Документ, который Амелия позаботилась сжечь в камине, был не чем иным, как паспортом на ее имя. Все вместе – какой-то список лордов и дворян (наверняка роялистов), а в особенности сожженный паспорт – отдавало нехорошей тайной, секретной миссией, да попросту шпионажем, который в XVIII веке не вызывал у приличных людей ничего, кроме брезгливого отвращения.
   «Вот те на!» – грустно сказал себе Луи. Он вспомнил зеленые глаза Амелии и вздохнул.
   И тут до его слуха донеслись какие-то странные звуки, не то всхлипы, не то стоны, так что он даже поднялся с места и на цыпочках, не взяв с собой свечу, выскользнул из комнаты.
   Чем ближе он подходил к тому месту, откуда шел звук, тем более убеждался, что это кто-то плачет навзрыд, и даже не плачет – захлебывается слезами так, словно разрывается сердце.
   Дверь была приотворена, и Луи бросил взгляд внутрь. Теперь он точно знал, кто именно так плакал, но это ничего не объясняло. Не смея войти (он был уверен, что его бы все равно прогнали прочь), он вернулся к себе и остаток ночи ворочался, пытаясь уснуть.
   На душе было тревожно.

Глава 8

   На следующий день путешественники попрощались с хозяином, который объяснил, как добраться до Реймса. Амелия повторила свое предложение отвезти графа куда он пожелает, но старик, как и вчера, ответил отказом.
   Дорога, ведущая в Реймс, опять оказалась заполнена экипажами. Люди покидали насиженные места из страха перед пруссаками. Кое-где попадались группы солдат, дезертировавших из французской армии, но никто даже не пытался их задержать.
   – Что будем делать? – спросил Луи у Амелии, когда им пришлось остановиться из-за повозки, которая опрокинулась где-то впереди и перегородила путь.
   – Попытаемся объехать, – ответила молодая женщина, – а там видно будет.
   И они опять стали пробираться окольными путями, но дорога становилась все уже. Карета перевалила через шаткий мостик и въехала в лес. Наконец Луи остановил лошадей.
   – Предлагаю вернуться, – сказал он. – Так мы только время потеряем.
   Амелия вышла из кареты и огляделась. Над головой чирикали птицы, белка, завидев людей, молнией взвилась вверх по стволу. Столбы солнечного света расходились до самой земли, в них плясали золотые пылинки и таинственно мерцали нити паутины. День явно обещал быть куда более пригожим, чем вчерашний, и только несколько туч на небе напоминали о том, что гроза может вернуться.
   – Сначала поедим, – распорядилась Амелия. – А там будет видно.
   Луи не стал спорить. Ева, кряхтя, выбралась из экипажа. От тряской дороги у нее болело все тело, но ведь госпожа не жаловалась, значит, она тоже не имела права жаловаться.
   – Я пойду посмотрю, что да как, – объявил Луи и исчез.
   Он вернулся через несколько минут и доложил, что неподалеку есть ручей и что неплохо бы напоить коней. Амелия не стала возражать, и Луи распряг лошадей и повел их к ручью. Свою тоже забрал с собой.
   – А он хорошо управляется, – заметила Ева. – Не хуже покойного Якоба.
   Она достала еду, расстелила на траве скатерть и принялась резать колбасу и пирог. Вскоре Ева объявила, что все готово и можно есть.
   – Надо позвать Луи, – сказала Амелия. – Я схожу за ним.
   Ручей плескался по камням, глубиной он был по колено, не больше. Лошади, наклонив свои красивые шеи, пили воду, и только светлая, подняв голову, вопросительно смотрела на Луи, который о чем-то говорил, начищая ей бок скребницей.
   – Ничего я в женщинах не понимаю, – жаловался он. – Только вот эти глаза… эх! – Он вздохнул. – Как ты думаешь, они нарочно так смотрят, чтобы мы окончательно голову потеряли, или это нам только кажется? Иная посмотрит – и от нее только подальше убежать охота. И вроде красивая, и все при ней, а все равно – душа не лежит. А вот она… Как только она появилась, я даже перестал жалеть, что попался. Если бы только я мог понять, что все это значит…
   – С кем это вы разговариваете, Луи? – прозвенел голос позади него.
   Луи вздрогнул и уронил скребницу. Поднимая ее, он сконфузился и покраснел. Амелия, стоя в нескольких шагах, спокойно смотрела на него.
   – Я… в общем-то…
   – Вы, похоже, любите лошадей, – заметила она с подобием улыбки.
   – Я? Ну, да… я еще в детстве был в Версале мальчиком при конюшне… – Он запнулся. – Привык к ним. И отец, он тоже был конюх… Ну и, словом…
   Все это было совершенно лишнее, и ничего ему не давала его несвоевременная откровенность. Он сознавал, что, наверное, окончательно уронил себя в глазах молодой женщины, чей отец переписывался с самыми знаменитыми философами, и злился на себя – оттого, что в ее присутствии стыдился своего происхождения, оттого, что понимал, что не имеет никакого права его стыдиться, и оттого еще, что отчаянно перед ней робел. Обычно слова так и сыпались у него с языка, но в присутствии Амелии он терялся, сам не зная отчего.
   – А ваша мать? – спросила она. – Кто она?
   Луи дернул плечом.
   – Я ничего о ней не помню. Она умерла, когда мне было года два. Меня воспитывала тетка.
   – Она заменила вам мать?
   – Какое там, – фыркнул Луи, – через день тумаки и попреки, что я сижу у нее на шее… я уж не чаял, куда сбежать от этакой заботы. А у отца была своя жизнь.
   Он поглядел на Амелию, увидел на ее лице знакомое ему далекое выражение – и рассердился на себя еще больше.
   – Откуда у вас этот шрам? – внезапно спросила она.
   Луи насупился.
   – Получил, – нехотя буркнул он. – На дуэли.
   – Вот как? И из-за чего же вы с ним дрались?
   – Из-за того, что он был сволочь. Вот так.
   – И вы его убили?
   – Нет, – с сожалением отозвался он, – не успел. Только покалечил… так, слегка. Но он это заслужил.
   – Значит, не зря Ева вас боится, – заметила Амелия. – Она говорит, что вы опасный человек.
   – Это я ее боюсь! – возмутился Луи.
   Если бы его приятель Франсуа услышал эту шутку, он бы покатился со смеху; но на Амелию эта фраза не произвела ровным счетом никакого впечатления. И опять он видел перед собой это отрешенное красивое лицо – настолько отрешенное, что иногда его так и подмывало схватить ее и хорошенько встряхнуть, чтобы она взглянула на него по-другому, хоть с гневом, хоть с раздражением, но иначе.
   «Я осел», – подумал он обреченно. Какого черта, в самом деле, он распустил язык? К чему ей знать о его тетке, об отце, о его жизни вообще? Все равно она никогда его не поймет, как и он ее. Да и не захочет понять.
   – Ева приготовила еду, – сказала Амелия. – Она нас ждет.
   Они поели, а потом двинулись дальше. Пару раз сбились с дороги, но к вечеру все же добрались до Реймса, где с большим трудом отыскали место в гостинице. Город был полон самых фантастических слухов – что Дюмурье уже удрал к врагам, подобно тому, как до него это сделал Лафайет, что в Париже вскоре вернут короля, а сторонникам свободы по старинке отрубят головы, не прибегая к гильотине. Но Амелию интересовало лишь, где найти стекольщика. Утром, едва заменив в карете треснувшее стекло, они снова тронулись в путь.
   …Гром взорвался яростной канонадой, оглушил путешественников и покатился над землей, огрызаясь и ворча. Дождь, который хлестал отвесными струями, припустил еще чаще.
   – Надо возвращаться в Реймс! – крикнул Луи.
   Уже когда они покидали город, тучи налились свинцом и обещали скорую грозу. И в самом деле, стоило путешественникам отъехать от города меньше чем на два лье, хлынул дождь, и какой! Он превратил дорогу в жижу, в которой увязали лошади, ослепил кучера и, с яростью молотя по верху экипажа, почти оглушил обеих женщин. Вдобавок ко всему Луи умудрился сбиться с дороги, и теперь он даже не знал, в каком направлении они движутся.
   Амелия крикнула что-то, но в реве грома он не расслышал ее ответ.
   – Что? – крикнул Луи.
   – Едем дальше! – донеслось до него.
   Луи уже понял, что спорить с Амелией бесполезно. Бурча себе под нос разные слова, которые обычно отсутствуют в словарях французского языка, он хлестнул лошадей. Недовольно мотая головами, они перевалили через мост.
   – Кажется, мы остановились, – заметила Ева, видя, что пейзаж за окном не меняется. Карета несколько раз дернулась и застыла на месте. Снаружи по-прежнему лил дождь.
   Лошади храпели и фыркали. Амелия приотворила дверцу и высунулась наружу.
   – Что там, Луи? – крикнула она, видя, что он стоит возле кареты и смотрит куда-то вниз.
   – Я же предупреждал, что надо возвращаться! Мы завязли!
   – То есть как? – пролепетала Ева.
   – Карета застряла в грязи, вот что, – с досадой ответил Луи. – И я не могу сдвинуть ее с места.
   Прежде чем он успел шевельнуться, Амелия распахнула дверцу и соскочила на дорогу, прямо в грязь.
   – О боже, – беспомощно прошептала она, видя, что колеса ушли в вязкую жижу почти по самую ось.
   У Луи вертелось на языке много разного – о том, что он предупреждал, сулил неприятности, и теперь, когда самое скверное все-таки произошло, это случилось исключительно по вине Амелии. Но он увидел ее потерянное лицо, по которому текли струи дождя, и прикусил язык, решив приберечь свое красноречие до другого раза.
   – Может быть, если облегчить карету, мы сумеем выбраться? – предложила Амелия. – Ева!
   Служанка вышла из кареты, вытащила оттуда кое-что из вещей, Луи стал тянуть лошадей за собой – бесполезно: с громким вздохом колеса вновь провалились в грязь.
   – Черт! – выпалил Луи. Оглянувшись, он увидел Еву, которая смотрела на него с осуждением. – Только сказал, а он уже здесь.
   Амелия распрямилась, как струна, глаза ее сверкнули.
   – Перестаньте обижать ее, – сердито сказала она. – Если вы думаете, что достойно смеяться над человеком, который выглядит не так, как все, то заблуждаетесь.
   Луи не мог не признать, что она права, и, смирив свой нрав, пробурчал нечто, что могло сойти за извинение. Он вновь попытался вывезти карету на ровную почву, но даже когда Ева попробовала подтолкнуть экипаж сзади, у них ничего не получилось.
   – Влипли, – констатировал Луи.
   – Что же нам делать? – спросила Амелия, оглядываясь.
   Мост остался позади, слева и справа виднелись купы деревьев, а справа в отдалении за ними к тому же что-то темнело, но была ли это крыша дома или просто большое дерево, сказать было сложно.
   – Возвращайтесь в карету, – сказал Луи. – Вы промокнете.
   Амелия посмотрела на него так, словно он предлагал ей нечто очень странное.
   – Я не хочу, – ответила она.
   Луи вздохнул.
   – Хорошо. Теперь вот что мы можем сделать. У нас есть моя лошадь, я сяду на нее и поеду за помощью, а вы оставайтесь здесь.
   Это было вполне разумное предложение, но он почему-то был уверен, что она ответит отказом.
   – Ева останется в карете и будет стеречь вещи. А мы поедем за помощью.
   Луи нахмурился.
   – Вы мне не доверяете? По-вашему, я могу сбежать и бросить вас здесь?
   – Дело не в этом, – спокойно возразила Амелия. – Не думаю, что в такой дождь нам согласятся помочь бескорыстно. Придется договариваться… Ева! Подай мне кошелек.
   Ева протянула ей кошелек и забралась в карету. Луи принялся отвязывать свою лошадь.
   – Что вы делаете? – спросила Амелия.
   – Вы же не можете идти пешком, – сердито сказал Луи. – Садитесь на нее, и идем.
   Показалось ли ему или в ее лице и впрямь промелькнул страх?
   – Я не сяду на лошадь, – резко проговорила Амелия. – Нет!
   Луи поглядел на нее, понял, что она не переменит своего решения, и стал привязывать лошадь обратно.
   – Вы можете ехать верхом, если хотите, – прибавила Амелия.
   – Ну да, когда вы идете пешком, – обидчиво возразил он. – Наденьте хотя бы плащ. Вы намокнете.
   – Ну и пусть, – отрезала она. – Ева! Ты остаешься. Мы скоро вернемся.
   Дорога разъезжалась под ногами. От дождя в лужах вздувались пузыри, которые тотчас же лопались. Амелия шла впереди, но Луи без труда нагнал ее и набросил ей на плечи свой плащ.
   – Зачем вы едете в Амьен? – спросил он, глядя ей в глаза.
   Она взглянула на него удивленно, но от плаща отказываться не стала.
   – Это не должно вас интересовать.
   Он снова почувствовал себя слугой, которого ставят на место. Дорога пошла в гору, и идти по ней становилось все тяжелее.
   – Может быть, вам вообще не стоит туда ехать? – выпалил он.
   – Почему вы так думаете?
   – Я слышал, как вы плакали ночью, – проговорил Луи, волнуясь. – У вас совсем не счастливый вид.
   – Я не плакала, – отрезала Амелия.
   – Но я слышал своими ушами…
   – Вы ошиблись. Это была Ева.
   Луи догнал ее и забежал вперед нее.
   – Я видел, – упрямо проговорил он. – Это были вы. Так зачем вы едете в Амьен?
   На сей раз она отвернулась.
   – Я должна, – сказала она наконец.
   – Почему?
   – Я дала слово.
   – Кому? – Он ничего не понимал. – Что это за слово, если из-за него вы сама не своя? Зачем вам ехать туда, куда ехать не хочется?