— Когда вы предложили Синявиной подготовить данную публикацию? Когда она вам ее сдала? Когда газета появилась в продаже?..
У Ани что-то кололо внутри от душившего ее смеха. В кабинете теперь было скучно, девушка уже не прислушивалась к разговору двух мужчин. От нечего делать она стала размышлять о том, что дерзкое поведение секретарши Аллочки, видимо, объясняется ее близостью к правому кабинету. А еще Аня с удовольствием представляла себе Аллочкино лицо, когда Аня, как ни в чем не бывало, выйдет из кабинета и скажет:
— Аллочка, большое спасибо за чай!..
Часть третья
Глава 11
Вот и кончилось счастливое детство. Поблекли яркие краски примитивиста Таможенника. С перелетными птицами улетали последние деньги. Оставалось только несколько гадких утят, отвергнутых стаей — долларовые купюры, забракованные привередливыми агентами недвижимости при покупке Корниловыми однокомнатной квартиры. Последним приобретением Ани, свободным от унизительного для нее подсчета доходов и расходов, стала брошюра «Как планировать семейный бюджет?».
— Странно, — сказала Аня в первый вечер взрослой жизни, с отвращением перелистывая книжечку, — я думала, что такие пособия издает Министерство внутренних дел.
— Много слышал о тебе от коллег по работе, милицейская жена, — отреагировал Михаил. — Представлял тебя по рассказам ворчливой, сварливой, недовольной, обиженной. Теперь вот довелось увидеть своими глазами. Вот ты какая, оказывается…
— А я почему-то не боюсь намеков на мою обыкновенность. Невозможно быть каждую секунду оригинальной, непредсказуемой, необычной. У нас хоть и любят говорить, что Пушкин во всем был гений, я с этим не согласна. Тут можно в такую пошлость удариться. Например, чесался он гениально, бесподобно в носу ковырял при помощи специально отращиваемого ногтя на мизинце, в туалет ходил вообще неповторимо… Пушкин так же мучился долгами, денежными неурядицами, поношенной одеждой, тяготился своим низким чином, как простой обыватель, мещанин. Тогда, правда, эти два понятия не были синонимами.
— Значит, ты самая обыкновенная баба? — подытожил ее монолог Корнилов.
— Самая обыкновенная, — подтвердила Аня. — Но только попробуй это еще хоть раз мне сказать.
По ее сценарию на этом их первые прения вокруг семейного бюджета должны были прекратиться. Но Михаил почему-то заупрямился. Может, за Александра Сергеевича обиделся?
— Раз уж Пушкин считал деньги, так и нам пристало этим заняться, — сказал Михаил. — У русских дворян, кажется, ты мне об этом говорила, было принято делать долги, кутить, короче, жить не по средствам. Это очень похоже на нашу с тобой жизнь до этого дня. Сейчас наступило отрезвление. Дворянский период семьи Корниловых закончился. Наступает мещанский…
— А может, просто наш медовый месяц закончился? — спросила Аня с надеждой в голосе на возражение и доказательства обратного.
— Может быть, — неожиданно согласился Михаил. — Все когда-то заканчивается, входит в привычное русло. Ты сама же говорила про Пушкина. А медовый месяц — это вспышка гениальности в семейных отношениях, которая когда-нибудь сменяется обыденностью. Ушло вдохновение, улетела муза, а жить надо. Но и в ровных, привычных отношениях между женой и мужем есть своя прелесть, даже многие прелести. Гений — это война, революция, ломка привычного, устоявшегося. Вспомни отечественную историю. Сколько у нас было неординарных личностей, тайных Наполеонов. А может, бедной России как раз не хватает здорового, крепкого обывателя? Но не этого ленивого, завистливого идиота, который верит во всякую глупость, которого во всем можно убедить. Таких у нас пруд пруди. Нам бы укорененного в обычаи, традиции, простую веру, упертого мужика или бабу, недоверчивого ко всему новому, привнесенному извне…
— Какой ты глубокий человек, Корнилов, — восхитилась Аня, но таким нейтрально окрашенным голосом, что Михаил забеспокоился. — Как ты все прекрасно понимаешь и растолковываешь…
— Я просто продолжил твои мысли о Пушкине, о гении и обыденности, — ответил Михаил виновато, хотя и не понимал, в чем его вина.
— Теперь вот и я продолжу за тобой, — сказала Аня.
Голос ее был ровным и стороннему наблюдателю показался бы ласковым, но только не Михаилу.
— Странно, что только теперь мне приходят в голову такие мысли, — продолжила Аня. — Будто я впервые замужем. Но мне действительно кажется, что замужем я впервые. Та история была до того странной, будто все происходило в театре теней. Картины, призраки… Как ты собирался жить после свадьбы?
Я понимаю, одинокий рыцарь, самурай может довольствоваться малым, в твоем случае — мечтой о торжестве правосудия. Но теперь у тебя семья. Как ты собирался обеспечивать семью? Наверное, у тебя были на этот счет какие-то соображения? Семья — это не арифметическое сложение людей, это нечто гораздо большее. Ты привык, что я порхаю над землей? Тебе неприятно слышать от меня такие прозаические вещи?
— Нет, продолжай, пожалуйста. Ты совершенно права, дорогая.
В его интонации было столько официоза. А эта «дорогая» совсем вывела Аню из себя.
— Мишка! Прости меня, пожалуйста. Мне просто стало очень страшно за нашу будущую жизнь. Я вдруг поняла, какие мы с тобой еще дети. Мы словно забрались с тобой в пустой вагон, заигрались, а вагон вдруг прицепили к локомотиву, и потащило нас неизвестно куда. Мы выскочили на площадку. Там сквозняк, в разбитом окне мелькают деревья, столбы. Нас куда-то везут с тобой, а мы ничего не можем сделать. Мы прижались друг к другу. Я не знаю, как тебе, а мне очень страшно…
Аня забралась к Михаилу на руки, поджав ноги, будто по полу дуло, или ползало страшное насекомое.
— Как мы с тобой будем жить дальше? — шептала она ему в шею. — Я никогда не думала о деньгах. В детстве, юности я жила в маленьком поселке. Там была совсем другая жизнь, другая одежда, другая… валюта. Главное, за реку, лес, воздух не надо было платить. Потом была семья художников Лонгиных. Там тоже, можно сказать, не было денег. Они все время лежали в шкафчике, в кармане, бумажнике, сумочке, надо было только порыться. Я и сейчас не хочу о них думать. Но жизнь заставляет! Они исчезают, их почти нет, но они болят, как отрезанная нога. Я стала чувствовать легкость кошелька, стала читать цифры на ценниках в магазине. Вчера я купила самые дешевые яблоки в овощном киоске, и мне стало стыдно перед продавщицей, потому что она все поняла. Торгаши чувствуют деньги, они видят нас насквозь, понимают, когда их нет, а главное, что мы этого боимся и стесняемся. Мне, действительно, было перед ней стыдно…
— Ты у меня очень сильная, — говорил ей Михаил, убаюкивая Аню, как больного ребенка. — Таких сильных, как ты, вообще не бывает на свете. Просто ты была маленькой девочкой, а теперь вдруг повзрослела. Ложилась спать с куклами, а проснулась с мужем.
— До тебя у меня были куклы?
— Конечно, одни куклы. Нарисованные холсты, театральные декорации, картонные дома, Пьеро, Арлекин, Мальвина. Теперь все будет по-другому. Может, это не так красиво и ярко, зато по-настоящему. Поначалу будет нелегко. Этот мир навалится на тебя, как злые школьники на новенькую девочку, да еще такую маленькую, да еще с такой челочкой. Они же не знают, что ты, на самом деле, сильный человек, настоящий боец…
— Правильно, — прошептала Аня, как убежденная, заговоренная взрослым девочка. — А ты, опер, научишь меня приемам джиу-джитсу?
— Конечно, научу. Но только не опер, а следователь, не джиу-джитсу, а дзю-дзютсу, не приемам, а… Приемы, взятые отдельно, вырванные из контекста, никогда не действуют, разве что случайно. Кстати, у меня никогда не было ученика. Ты будешь первым…
— Ученицей.
— В боевом искусстве не может быть учениц, только ученики. Теперь я имею право обучать. Между прочим, вот тебе еще одна доходная статья. Сниму в аренду зал, открою школу. Правда, ты меня больше по вечерам не будешь видеть…
— Я же тоже буду в спортивном зале, в первом ряду, — Аня ткнула острым локотком в близкий, беззащитный живот.
— Правильно. Ты возьмешь на себя всю организационную часть. Рекламу, сбор денег, аренду, печати, грамоты, свидетельства, регистрации…
— А ты будешь заниматься только творчеством? — ревниво спросила Аня.
— Да, — мечтательно проговорил Корнилов. — С утра буду ловить преступников, а поздно вечером и в выходные — хороших людей… Мне, кажется, лет девять было, когда я пришел в зал дзюдо. Сначала мы занимались в спортивных костюмах, а потом тренер объявил, что надо сдавать деньги на кимоно. Мама работала медсестрой. Все сдали, а я — нет. Но заказ что-то задерживался, и я пока был, как и все. Потом кимоно привезли, и на следующую тренировку все пришли, как настоящие дзюдоисты. Тренер учил их повязывать пояс, складывать куртку и штаны. Мама укоротила и перешила мне свой белый халат медсестры. На следующее занятие я вошел в зал в тренировочных штанишках и укороченном белом халатике. Весь зал затрясся от смеха, как во время одновременной отработки страховки. Знаешь, как меня прозвали?
— Доктором… Пилюлькиным? — спросила Аня.
— Как ты догадалась? — удивился Михаил.
— А я была там, рядом с тобой. Тебе только казалось, что ты один…
— Вы плачете, Анютины Глазки? Не плачьте, эта история кончается хорошо. Вернее, она еще не кончается… Когда мы боролись, мой халатик рвался от малейшего рывка. У нас были хорошие ребята, а были и негодяйчики. Вот эти старались специально порвать мне халат.
А потом было первенство нашего ДСО. Моего тренера звали Александр Измайлович. Он принес мне перед соревнованиями свое старенькое кимоно, подвернутое для меня, и сказал: «Они выделили тебя из всех, чтобы смеяться над тобой, как над самым худшим. Сейчас у тебя есть возможность доказать обратное».
Я занял первое место — единственный из нашей секции. Постирал и выгладил кимоно, принес на следующую тренировку. «Потом отдашь», — сказал мне тренер. Я несколько раз приносил ему чистое, отглаженное кимоно, вернее, дзюдо-ги, а он говорил «потом»… Это кимоно у меня до сих пор лежит. Где сейчас мой первый тренер? На пенсии, наверное?
— А ты найди его, — предложила Аня, — и подари ему кимоно, только новое, и черный пояс, который тебе вручили японцы.
— Вот этого я делать не буду.
— Почему? — удивилась Аня. — Это так красиво, ритуально!
— Именно поэтому не буду. Не такой мужик Александр Измайлович. За такие красивости он, чего доброго, и по шее даст. И правильно… Доктор Пилюлькин. Я и представить себе не мог, что когда-то у Пилюлькина будет второй дан, черный пояс, полученные не за деньги, не у чиновника от спорта, а в Японии, от патриарха школы.
— Он тебя приметил и благословил?
— Да, благословил. Не смейся. Между прочим, он обещал мне на следующий год выслать приглашение на семинар. А я еще посмотрю, кого из учеников взять с собой.
К тому же, у школы есть филиал в Германии, куда я тоже могу приехать, как свой, родной человек.
— Я с тобой дружу, — сказала Аня, пододвигаясь еще ближе, хотя ближе было некуда. — А я сегодня ходила насчет работы в одну… в одно издательство. Меня, правда, Оля Москаленко к себе зовет в оптовую торговлю, но мне к ней не очень хочется. Я ее очень люблю и знаю, что она для меня все сделает. Но работать под ее началом — это как учиться в классе, где твоя мать — классный руководитель, или старшая сестра — завуч. Я уж лучше сама попробую.
— А может, тебе в науку пойти?
— В какую науку?
— Поступишь в аспирантуру, напишешь диссертацию, защитишься… Ты же мечтала писать диплом по этому… «Суров ты был, ты в молодые годы умел рассудку страсти подчинять…»
— Серенький Медвежонок! Ты опять все перепутал, — расхохоталась Аня, не замечая, что Корнилов заговорщицки подмигнул кому-то невидимому. — «Любви, надежды, тихой славы, недолго нежил нас обман…» Чаадаев Петр Яковлевич. Запомни, Медвежонок. Предлагаю сделку. Ты обучаешь меня дзю-дзюцу, а я тебя просвещаю, сею в тебе разумное, доброе, вечное.
Пальцы Ани застучали, как зернышки, по черепу Михаила.
— «Любви, надежды, тихой славы недолго нежил нас обман», — проговорил Михаил.
В этот вечер к квартире Корниловых, пока они так мило беседовали, кто-то словно проложил незарастающую народную тропу. Сначала в дверь позвонили люди с какими-то подписными листами в руках. Потом соседка по лестничной площадке «побеспокоила». Она рассказала, что прошлой ночью в соседнем подъезде срезали все электросчетчики. Этой ночью ожидается то же самое и на их лестнице. Соседка собиралась сидеть всю ночь с включенным светом, чтобы застукать преступников. Затем позвонил соседский ребенок, очень хороший рассудительный мальчик, который уходил погулять, но боялся потерять ключи. Корниловы не успели положить под зеркало ключи с брелком в виде показывающей язык глумливой рожицы, как пришла его мама.
Следующий звонок в дверь был встречен стоном обоих супругов.
— Держи меня, Корнилов, а то я сейчас под статью пойду! — закричала Аня, выскакивая в коридор.
— Нет, это ты меня держи…
Так, стиснув друг друга в объятьях, они открыли дверь молодому человеку, лицом и одеждой похожему на проповедника.
— Здравствуйте. Анна Алексеевна Корнилова здесь проживает? — спросил он, не улыбаясь, а принимая улыбку, как культурист позу, то есть строя ее из специально тренированных для этого мышц лица. — Меня зовут Денис Зайцев. Агент недвижимости из агентства недвижимости «Львиный мостик».
— Но мы не собирались что-то продавать или покупать, — удивилась Аня.
— Все правильно, — обрадовался агент Зайцев. — Вы уже купили.
Он вынул откуда-то из-за спины портфельчик, вернее, папку, которая была разбита на множество прозрачных папочек. Быстро пробежав по ним пальцами, как гитарист по струнам классической гитары, он распахнул перед ними какие-то документы в прозрачной упаковке.
Аня была так ошарашена, что ничего не могла разобрать в договоре, кроме собственной фамилии. Но Михаил сориентировался сразу. Он пригласил агента, как водится, на кухню. Аня решила довериться во всем юридически грамотному мужу, а сама занялась чаем или кофе. Агент выбрал кофе.
— Вы потом все внимательно прочитайте, — посоветовал Денис Зайцев. — Я вкратце изложу вам суть дела. Некое лицо, пожелавшее остаться неизвестным, через другое подставное лицо, то есть, через посредника, заключило с нашим агентством договор на оказание услуг. Услуга же такая: мы должны были купить и оформить в собственность коттедж с землей на имя… На ваше имя, Анна Алексеевна. Заказ был на ближайшие пригороды. Но нам здорово повезло. Мне удалось подыскать вариант в Озерках, на Суздальских озерах. Не на берегу, но все равно в очень хорошем месте. Тридцать соток земли и небольшой двухэтажный кирпичный домик. Улица Кольцова, как раз между озером и стадионом. В коттедже почти закончена отделка. Счастливый случай! Хозяин строит дом в Финляндии, в десяти километрах от президентского дворца. А этот решил продать. Там у них просто: захотел жить в Финляндии, решил прикупить недвижимость в Испании… А кто-то взял и подарил вам чудесный коттедж с зеленой территорией. Тридцать соток! Можно теннисный корт построить…
— Ничего не понимаю, — прервала его Аня. — При чем здесь я?
— При том! Вы становитесь собственником! — пока Корниловы хлопали глазами, агент Зайцев громко радовался за них. — Причины, поводы меня не касаются, мое дело недвижимость, а не человеческие отношения. Заказ выполнен, формальную сторону дела я беру на себя. Вам остается только подписать бумаги и радоваться своему счастью. А причины вашего счастья вам уж лучше знать.
Агент Зайцев подмигнул Ане со смыслом, в этот момент закипели почти одновременно кофе и супруг.
— Вот что, молодой человек, — сказал Корнилов, сохраняя над собой контроль через правильное дыхание. — Вы должны нам немедленно открыть имя тайного благодетеля.
— Это невозможно, — усмехнулся молодой, но опытный риэлтер. — У меня подписан договор о конфиденциальности. А потом, договор с посредником был формальностью, так сказать, нашим внутренним делом. Наша работа хорошо оплачивалась, авансировалась. Поэтому нас не очень интересовали его паспортные данные…
Корнилов вышел на короткое время из кухни, а вернулся уже с удостоверением в руке. Агент Зайцев не испугался, а удивился.
— Не понимаю я вас совсем, — сказал он, переводя взгляд с Михаила на Аню и с Ани на Михаила. — Вам свалился на голову сказочный подарок. Подарок от друга, а не от врага…
— Вот в этом я как раз не уверен, — оборвал его следователь. — Послушайте меня внимательно, Денис. В настоящее время я занимаюсь делом, которое затрагивает достаточно состоятельных людей города. Я предполагаю, что этот коттедж в Озерках — скрытая взятка мне как должностному лицу. Дача взятки следователю — уголовное преступление, в котором вы можете фигурировать в качестве соучастника. Понимаете, к чему я веду?
— Понимаю, — вздохнул риэлтер. — Вернее, не очень. Раньше казнили гонцов, приносящих плохие вести, теперь, значит, до посланцев счастья добрались. Не забудьте Деда Мороза взять с поличным, если он вам сдуру подарок принесет. Я отсмотрел десяток объектов, сообщил их адреса посреднику. Неизвестный заказчик потом ездил сам. Ничего ему не нравилось. Посредник говорил, что ему хочется уже готовый коттедж, а не деревянную рухлядь. Но и не жлобские хоромы «новых русских». Если бы мне за каждый адрес не платили, я бы давно рукой махнул. А тут такая удача! Заказчик, главное, цену принял, не торгуясь! Когда такое было?
— В том-то и дело, — подхватил Михаил. — Разве это не подозрительно?
Денис Зайцев снова вздохнул. Достал блокнот, нашел нужную страницу и показал ее следователю.
— Вот его мобильный телефон. Зовут Иван Иванович. Попробуйте позвонить, хотя это бесполезно. Если люди платят такие деньги, не торгуясь, неужели они не могут обеспечить себе инкогнито? Я уверен, что и этот Иван Иванович не знает вашего благодетеля. Ничего вы не найдете и не докажете… Только я все равно не понимаю, зачем вам это надо?
Агент в поисках поддержки посмотрел на Аню. В глазах его была мольба: «Вступите в права владения собственностью! Примите в подарок тридцать соток земли в престижном месте и готовый кирпичный дом! Что вам стоит?»
— Нам надо поговорить, — сказала Аня мужу. — Денис, вы пейте пока кофе, не стесняйтесь…
В комнате произошел очень жесткий разговор двух людей, оказавшихся вдруг по разные стороны объекта недвижимости. Это даже походило на допрос, но вряд ли Корнилов на этот раз выступал в роли следователя.
— Тебе предлагали такую большую взятку? — сухо спросила Аня.
— Нет, пока только помощь и премии по окончании дела.
— Откуда же у тебя такие подозрения?
— Просто больше некому, кроме как…
— Ты имеешь в виду Горобца? — догадалась Аня. — Значит, жене Санчука тоже должны были принести договор о покупке собственности.
— Я все-таки старший, — неуверенно проговорил Корнилов.
— Тогда Санчук должен получить одноэтажный дом не в Озерках, а в Пупышево, например. Корнилов, мне кажется, что ты себя переоцениваешь. Это подарок мне, а ты просто по привычке видишь в обычной ветряной мельнице сторукого великана, в постоялом дворе замок злого волшебника, в стаде баранов сарацинское войско… А может, ты ревнуешь? Скажи честно…
— Ты догадываешься, кто и за что мог сделать тебе такой подарок? — Михаил попытался вернуть себе привычную роль.
— Дарить мне такой подарок не за что, — подумав, сказала Аня. — На земле есть только один человек, который может мне сделать такой подарок на свадьбу. Я его никогда не видела, я даже сомневалась в его существовании. Но если есть этот дом в Озерках, значит, и он есть, причем, он знает обо мне. По крайней мере, мои паспортные данные…
Глава 12
— Что ты пристал ко мне, Михась? — недоумевал оперативник Санчук. — Никакие агенты к нам не приходили. Кому я нужен, впрочем, как и моя жена. А к тебе приходили? Что предлагали? Китайские фены? Овощерезки? Никогда ничего не бери у торговых агентов. Я купил у них однажды говорящий будильник. Там китайская женщина каждый час говорит: «Два сиса ровно… Сри сиса ровно…» Легли мы спать, а эта зараза ночью тоже каждый час сообщает.
Я как стукнул по будильнику, а он, оказывается, для этого и предназначен — петухом запел. Стал я инструкцию к нему искать, не нашел.
В мусоропровод выкинул. Целый день из мусоропровода сигналы точного времени раздавались с китайским акцентом, и петух пел…
Напарники шли дворами от Московского проспекта. Серые стены бывших общежитий с новенькими оконными стеклопакетами были похожи на шахтеров с угольными лицами и белыми зубами.
— Хороший район достался Вальку, — сказал Коля Санчук о подполковнике Кудинове с траурными интонациями в голосе. — Фешенебельный, респектабельный… Вот что значит правильно выбрать жену. Я бы на месте Кудинова вообще от зарплаты отказывался в пользу подчиненных. Особенно тех, у кого бедные жены. Тебе бы, Михась, ничего не причиталось. Тебе вообще повезло: и красота, и наследство, и характер…
Корнилов чуть не ляпнул оперу, что кому-то как раз не посчастливилось по всем трем пунктам. Но недаром в отделе говорили, что они понимают друг друга без слов: Коля Санчук вдруг засопел обиженно и отвернулся от Михаила.
— Как там Аня маленькая поживает? — спросил Корнилов, умея вызывать у приятеля приступ хорошего настроения.
— Анютка в порядке, — действительно просиял Санчук, даже подпрыгнул, чтобы сорвать с нависшей над дорогой ветки случайный листочек. — К вам все в гости просится. Когда моя на нее кричит, Анютка отвечает, что уйдет к тете Ане с дядей Мишей, что они ее удочерят. Хотела вам тут звонить, говорит, поболтать с подружкой. Нашла тоже подружку!
— Перестань, — улыбнулся Михаил. — Подружки и есть. В чем же дело? Собрались на выходные и приехали все вместе.
Тут Михаил вспомнил, что у них неожиданно появился еще один дом и помрачнел в свою очередь.
— Не переживай — не приедем, — успокоил его Санчо.
— Попробуй не приехать, сами тогда нагрянем. Только я сейчас не о том… Горобца разрабатывать надо. Это факт. Но по первым двум делам надо работать совершенно отдельно, с третьим убийством никак не соотносясь. Правда, и твою «собачью» версию я бы пока отложил.
— Отложил? — изумился Санчук. — А ты знаешь, что Горобец в своем особняке держит двух бультерьеров, специально тренированных, между прочим?
— Ты хочешь сказать, что у нас в деле еще собака Баскервилей присутствует?
— Если не две. Ты подивись, Михась, какая тонкая партия может быть здесь разыграна. Муж и жена накануне развода и раздела бизнеса, который супруг считает единственно своим. Половинил он его из-за любви или по коммерческим, налоговым соображениям, это не так важно. Главное, отдавать неверной жене ничего не захотел. И вот ему пришла идея инсценировать все, выдать за работу маньяка. Может, книжку прочитал подходящую. Эту самую? Ну, ты говорил…
— «Легенда о Тиле Уленшпигеле»? — напомнил Михаил.
— Это там за шею щипчиками кусают? Значит, эту, — кивнул Санчук. — Вдруг ее при обыске у него обнаружим? Да еще подчеркнутую в нужном месте?
— Размечтался!
— Ты дальше слушай. Первая убитая была случайной жертвой. Выбрал поменьше ростом, чтобы бультерьера своего разогреть, пробудить у него инстинкт убийства. А вторую, Людмилу Синявину, уже с расчетом.
— Какой же тут расчет? Михалев из «Арлекина» прав: Интернет был забит и материалами, и фотографиями про супругов Горобец. Никакой сенсации в статье Синявиной уже не было, на ситуацию она никак не влияла.
— А я тебе вот что отвечу, Михась, — Санчук даже остановился, чтобы сделать театральную паузу. — Второе убийство было им уже запланировано. Потому как два убийства — не серия, а три — серия. Убивать опять первую попавшуюся? Вот тут ему в голову и приходит мысль пусть о небольшой, мелкой, но справедливости…
— Мелкая справедливость? Это ты хорошо придумал!
— Не перебивай, а слушай. Синявина, конечно, на дело не повлияла. Согласен. Но нахально влезла в чужую жизнь. Интернет Интернетом, а газетку все-таки почитывают, просматривают всякие там слои населения, а не только продвинутая молодежь. Так он Синявину и приговорил. Не исключаю, что свадьбу твою, а вернее, нашу, «ментовскую», он тоже в расчет взял. Менты заведутся, сгоряча наломают дров, ведь эмоции в этом деле плохие помощники. А тут и собачки эти бродячие очень кстати паслись. Хотя где сейчас в городе этих бездомных собак нет? А перевести стрелки с одной собаки на другую нетрудно. Шерсти клок, и готово. А бультерьеры бесшерстные, следов не оставляют.
— Послушай, Санчо, друг родной, — хлопнул его по плечу Корнилов, как бы выводя из мечтательного состояния, — ведь третье убийство явно отличается от предыдущих. Первые две девчонки лежат, как ангелочки, сжавшись, спрятав лицо, уткнувшись в землю. А Елена Горобец явно сопротивлялась, лягалась, у нее даже ребра сломаны. Видимо, пнули ее пару раз. Почерк совсем другой.
У Ани что-то кололо внутри от душившего ее смеха. В кабинете теперь было скучно, девушка уже не прислушивалась к разговору двух мужчин. От нечего делать она стала размышлять о том, что дерзкое поведение секретарши Аллочки, видимо, объясняется ее близостью к правому кабинету. А еще Аня с удовольствием представляла себе Аллочкино лицо, когда Аня, как ни в чем не бывало, выйдет из кабинета и скажет:
— Аллочка, большое спасибо за чай!..
Часть третья
Дары приносящий
Глава 11
— …И пусть это тебя не удивляет: с рыцарями творятся дела необыкновенные и происходят случаи непредвиденные, так что мне ничего не будет стоить наградить тебя еще чем-нибудь сверх того, что я обещал.
Вот и кончилось счастливое детство. Поблекли яркие краски примитивиста Таможенника. С перелетными птицами улетали последние деньги. Оставалось только несколько гадких утят, отвергнутых стаей — долларовые купюры, забракованные привередливыми агентами недвижимости при покупке Корниловыми однокомнатной квартиры. Последним приобретением Ани, свободным от унизительного для нее подсчета доходов и расходов, стала брошюра «Как планировать семейный бюджет?».
— Странно, — сказала Аня в первый вечер взрослой жизни, с отвращением перелистывая книжечку, — я думала, что такие пособия издает Министерство внутренних дел.
— Много слышал о тебе от коллег по работе, милицейская жена, — отреагировал Михаил. — Представлял тебя по рассказам ворчливой, сварливой, недовольной, обиженной. Теперь вот довелось увидеть своими глазами. Вот ты какая, оказывается…
— А я почему-то не боюсь намеков на мою обыкновенность. Невозможно быть каждую секунду оригинальной, непредсказуемой, необычной. У нас хоть и любят говорить, что Пушкин во всем был гений, я с этим не согласна. Тут можно в такую пошлость удариться. Например, чесался он гениально, бесподобно в носу ковырял при помощи специально отращиваемого ногтя на мизинце, в туалет ходил вообще неповторимо… Пушкин так же мучился долгами, денежными неурядицами, поношенной одеждой, тяготился своим низким чином, как простой обыватель, мещанин. Тогда, правда, эти два понятия не были синонимами.
— Значит, ты самая обыкновенная баба? — подытожил ее монолог Корнилов.
— Самая обыкновенная, — подтвердила Аня. — Но только попробуй это еще хоть раз мне сказать.
По ее сценарию на этом их первые прения вокруг семейного бюджета должны были прекратиться. Но Михаил почему-то заупрямился. Может, за Александра Сергеевича обиделся?
— Раз уж Пушкин считал деньги, так и нам пристало этим заняться, — сказал Михаил. — У русских дворян, кажется, ты мне об этом говорила, было принято делать долги, кутить, короче, жить не по средствам. Это очень похоже на нашу с тобой жизнь до этого дня. Сейчас наступило отрезвление. Дворянский период семьи Корниловых закончился. Наступает мещанский…
— А может, просто наш медовый месяц закончился? — спросила Аня с надеждой в голосе на возражение и доказательства обратного.
— Может быть, — неожиданно согласился Михаил. — Все когда-то заканчивается, входит в привычное русло. Ты сама же говорила про Пушкина. А медовый месяц — это вспышка гениальности в семейных отношениях, которая когда-нибудь сменяется обыденностью. Ушло вдохновение, улетела муза, а жить надо. Но и в ровных, привычных отношениях между женой и мужем есть своя прелесть, даже многие прелести. Гений — это война, революция, ломка привычного, устоявшегося. Вспомни отечественную историю. Сколько у нас было неординарных личностей, тайных Наполеонов. А может, бедной России как раз не хватает здорового, крепкого обывателя? Но не этого ленивого, завистливого идиота, который верит во всякую глупость, которого во всем можно убедить. Таких у нас пруд пруди. Нам бы укорененного в обычаи, традиции, простую веру, упертого мужика или бабу, недоверчивого ко всему новому, привнесенному извне…
— Какой ты глубокий человек, Корнилов, — восхитилась Аня, но таким нейтрально окрашенным голосом, что Михаил забеспокоился. — Как ты все прекрасно понимаешь и растолковываешь…
— Я просто продолжил твои мысли о Пушкине, о гении и обыденности, — ответил Михаил виновато, хотя и не понимал, в чем его вина.
— Теперь вот и я продолжу за тобой, — сказала Аня.
Голос ее был ровным и стороннему наблюдателю показался бы ласковым, но только не Михаилу.
— Странно, что только теперь мне приходят в голову такие мысли, — продолжила Аня. — Будто я впервые замужем. Но мне действительно кажется, что замужем я впервые. Та история была до того странной, будто все происходило в театре теней. Картины, призраки… Как ты собирался жить после свадьбы?
Я понимаю, одинокий рыцарь, самурай может довольствоваться малым, в твоем случае — мечтой о торжестве правосудия. Но теперь у тебя семья. Как ты собирался обеспечивать семью? Наверное, у тебя были на этот счет какие-то соображения? Семья — это не арифметическое сложение людей, это нечто гораздо большее. Ты привык, что я порхаю над землей? Тебе неприятно слышать от меня такие прозаические вещи?
— Нет, продолжай, пожалуйста. Ты совершенно права, дорогая.
В его интонации было столько официоза. А эта «дорогая» совсем вывела Аню из себя.
— Мишка! Прости меня, пожалуйста. Мне просто стало очень страшно за нашу будущую жизнь. Я вдруг поняла, какие мы с тобой еще дети. Мы словно забрались с тобой в пустой вагон, заигрались, а вагон вдруг прицепили к локомотиву, и потащило нас неизвестно куда. Мы выскочили на площадку. Там сквозняк, в разбитом окне мелькают деревья, столбы. Нас куда-то везут с тобой, а мы ничего не можем сделать. Мы прижались друг к другу. Я не знаю, как тебе, а мне очень страшно…
Аня забралась к Михаилу на руки, поджав ноги, будто по полу дуло, или ползало страшное насекомое.
— Как мы с тобой будем жить дальше? — шептала она ему в шею. — Я никогда не думала о деньгах. В детстве, юности я жила в маленьком поселке. Там была совсем другая жизнь, другая одежда, другая… валюта. Главное, за реку, лес, воздух не надо было платить. Потом была семья художников Лонгиных. Там тоже, можно сказать, не было денег. Они все время лежали в шкафчике, в кармане, бумажнике, сумочке, надо было только порыться. Я и сейчас не хочу о них думать. Но жизнь заставляет! Они исчезают, их почти нет, но они болят, как отрезанная нога. Я стала чувствовать легкость кошелька, стала читать цифры на ценниках в магазине. Вчера я купила самые дешевые яблоки в овощном киоске, и мне стало стыдно перед продавщицей, потому что она все поняла. Торгаши чувствуют деньги, они видят нас насквозь, понимают, когда их нет, а главное, что мы этого боимся и стесняемся. Мне, действительно, было перед ней стыдно…
— Ты у меня очень сильная, — говорил ей Михаил, убаюкивая Аню, как больного ребенка. — Таких сильных, как ты, вообще не бывает на свете. Просто ты была маленькой девочкой, а теперь вдруг повзрослела. Ложилась спать с куклами, а проснулась с мужем.
— До тебя у меня были куклы?
— Конечно, одни куклы. Нарисованные холсты, театральные декорации, картонные дома, Пьеро, Арлекин, Мальвина. Теперь все будет по-другому. Может, это не так красиво и ярко, зато по-настоящему. Поначалу будет нелегко. Этот мир навалится на тебя, как злые школьники на новенькую девочку, да еще такую маленькую, да еще с такой челочкой. Они же не знают, что ты, на самом деле, сильный человек, настоящий боец…
— Правильно, — прошептала Аня, как убежденная, заговоренная взрослым девочка. — А ты, опер, научишь меня приемам джиу-джитсу?
— Конечно, научу. Но только не опер, а следователь, не джиу-джитсу, а дзю-дзютсу, не приемам, а… Приемы, взятые отдельно, вырванные из контекста, никогда не действуют, разве что случайно. Кстати, у меня никогда не было ученика. Ты будешь первым…
— Ученицей.
— В боевом искусстве не может быть учениц, только ученики. Теперь я имею право обучать. Между прочим, вот тебе еще одна доходная статья. Сниму в аренду зал, открою школу. Правда, ты меня больше по вечерам не будешь видеть…
— Я же тоже буду в спортивном зале, в первом ряду, — Аня ткнула острым локотком в близкий, беззащитный живот.
— Правильно. Ты возьмешь на себя всю организационную часть. Рекламу, сбор денег, аренду, печати, грамоты, свидетельства, регистрации…
— А ты будешь заниматься только творчеством? — ревниво спросила Аня.
— Да, — мечтательно проговорил Корнилов. — С утра буду ловить преступников, а поздно вечером и в выходные — хороших людей… Мне, кажется, лет девять было, когда я пришел в зал дзюдо. Сначала мы занимались в спортивных костюмах, а потом тренер объявил, что надо сдавать деньги на кимоно. Мама работала медсестрой. Все сдали, а я — нет. Но заказ что-то задерживался, и я пока был, как и все. Потом кимоно привезли, и на следующую тренировку все пришли, как настоящие дзюдоисты. Тренер учил их повязывать пояс, складывать куртку и штаны. Мама укоротила и перешила мне свой белый халат медсестры. На следующее занятие я вошел в зал в тренировочных штанишках и укороченном белом халатике. Весь зал затрясся от смеха, как во время одновременной отработки страховки. Знаешь, как меня прозвали?
— Доктором… Пилюлькиным? — спросила Аня.
— Как ты догадалась? — удивился Михаил.
— А я была там, рядом с тобой. Тебе только казалось, что ты один…
— Вы плачете, Анютины Глазки? Не плачьте, эта история кончается хорошо. Вернее, она еще не кончается… Когда мы боролись, мой халатик рвался от малейшего рывка. У нас были хорошие ребята, а были и негодяйчики. Вот эти старались специально порвать мне халат.
А потом было первенство нашего ДСО. Моего тренера звали Александр Измайлович. Он принес мне перед соревнованиями свое старенькое кимоно, подвернутое для меня, и сказал: «Они выделили тебя из всех, чтобы смеяться над тобой, как над самым худшим. Сейчас у тебя есть возможность доказать обратное».
Я занял первое место — единственный из нашей секции. Постирал и выгладил кимоно, принес на следующую тренировку. «Потом отдашь», — сказал мне тренер. Я несколько раз приносил ему чистое, отглаженное кимоно, вернее, дзюдо-ги, а он говорил «потом»… Это кимоно у меня до сих пор лежит. Где сейчас мой первый тренер? На пенсии, наверное?
— А ты найди его, — предложила Аня, — и подари ему кимоно, только новое, и черный пояс, который тебе вручили японцы.
— Вот этого я делать не буду.
— Почему? — удивилась Аня. — Это так красиво, ритуально!
— Именно поэтому не буду. Не такой мужик Александр Измайлович. За такие красивости он, чего доброго, и по шее даст. И правильно… Доктор Пилюлькин. Я и представить себе не мог, что когда-то у Пилюлькина будет второй дан, черный пояс, полученные не за деньги, не у чиновника от спорта, а в Японии, от патриарха школы.
— Он тебя приметил и благословил?
— Да, благословил. Не смейся. Между прочим, он обещал мне на следующий год выслать приглашение на семинар. А я еще посмотрю, кого из учеников взять с собой.
К тому же, у школы есть филиал в Германии, куда я тоже могу приехать, как свой, родной человек.
— Я с тобой дружу, — сказала Аня, пододвигаясь еще ближе, хотя ближе было некуда. — А я сегодня ходила насчет работы в одну… в одно издательство. Меня, правда, Оля Москаленко к себе зовет в оптовую торговлю, но мне к ней не очень хочется. Я ее очень люблю и знаю, что она для меня все сделает. Но работать под ее началом — это как учиться в классе, где твоя мать — классный руководитель, или старшая сестра — завуч. Я уж лучше сама попробую.
— А может, тебе в науку пойти?
— В какую науку?
— Поступишь в аспирантуру, напишешь диссертацию, защитишься… Ты же мечтала писать диплом по этому… «Суров ты был, ты в молодые годы умел рассудку страсти подчинять…»
— Серенький Медвежонок! Ты опять все перепутал, — расхохоталась Аня, не замечая, что Корнилов заговорщицки подмигнул кому-то невидимому. — «Любви, надежды, тихой славы, недолго нежил нас обман…» Чаадаев Петр Яковлевич. Запомни, Медвежонок. Предлагаю сделку. Ты обучаешь меня дзю-дзюцу, а я тебя просвещаю, сею в тебе разумное, доброе, вечное.
Пальцы Ани застучали, как зернышки, по черепу Михаила.
— «Любви, надежды, тихой славы недолго нежил нас обман», — проговорил Михаил.
В этот вечер к квартире Корниловых, пока они так мило беседовали, кто-то словно проложил незарастающую народную тропу. Сначала в дверь позвонили люди с какими-то подписными листами в руках. Потом соседка по лестничной площадке «побеспокоила». Она рассказала, что прошлой ночью в соседнем подъезде срезали все электросчетчики. Этой ночью ожидается то же самое и на их лестнице. Соседка собиралась сидеть всю ночь с включенным светом, чтобы застукать преступников. Затем позвонил соседский ребенок, очень хороший рассудительный мальчик, который уходил погулять, но боялся потерять ключи. Корниловы не успели положить под зеркало ключи с брелком в виде показывающей язык глумливой рожицы, как пришла его мама.
Следующий звонок в дверь был встречен стоном обоих супругов.
— Держи меня, Корнилов, а то я сейчас под статью пойду! — закричала Аня, выскакивая в коридор.
— Нет, это ты меня держи…
Так, стиснув друг друга в объятьях, они открыли дверь молодому человеку, лицом и одеждой похожему на проповедника.
— Здравствуйте. Анна Алексеевна Корнилова здесь проживает? — спросил он, не улыбаясь, а принимая улыбку, как культурист позу, то есть строя ее из специально тренированных для этого мышц лица. — Меня зовут Денис Зайцев. Агент недвижимости из агентства недвижимости «Львиный мостик».
— Но мы не собирались что-то продавать или покупать, — удивилась Аня.
— Все правильно, — обрадовался агент Зайцев. — Вы уже купили.
Он вынул откуда-то из-за спины портфельчик, вернее, папку, которая была разбита на множество прозрачных папочек. Быстро пробежав по ним пальцами, как гитарист по струнам классической гитары, он распахнул перед ними какие-то документы в прозрачной упаковке.
Аня была так ошарашена, что ничего не могла разобрать в договоре, кроме собственной фамилии. Но Михаил сориентировался сразу. Он пригласил агента, как водится, на кухню. Аня решила довериться во всем юридически грамотному мужу, а сама занялась чаем или кофе. Агент выбрал кофе.
— Вы потом все внимательно прочитайте, — посоветовал Денис Зайцев. — Я вкратце изложу вам суть дела. Некое лицо, пожелавшее остаться неизвестным, через другое подставное лицо, то есть, через посредника, заключило с нашим агентством договор на оказание услуг. Услуга же такая: мы должны были купить и оформить в собственность коттедж с землей на имя… На ваше имя, Анна Алексеевна. Заказ был на ближайшие пригороды. Но нам здорово повезло. Мне удалось подыскать вариант в Озерках, на Суздальских озерах. Не на берегу, но все равно в очень хорошем месте. Тридцать соток земли и небольшой двухэтажный кирпичный домик. Улица Кольцова, как раз между озером и стадионом. В коттедже почти закончена отделка. Счастливый случай! Хозяин строит дом в Финляндии, в десяти километрах от президентского дворца. А этот решил продать. Там у них просто: захотел жить в Финляндии, решил прикупить недвижимость в Испании… А кто-то взял и подарил вам чудесный коттедж с зеленой территорией. Тридцать соток! Можно теннисный корт построить…
— Ничего не понимаю, — прервала его Аня. — При чем здесь я?
— При том! Вы становитесь собственником! — пока Корниловы хлопали глазами, агент Зайцев громко радовался за них. — Причины, поводы меня не касаются, мое дело недвижимость, а не человеческие отношения. Заказ выполнен, формальную сторону дела я беру на себя. Вам остается только подписать бумаги и радоваться своему счастью. А причины вашего счастья вам уж лучше знать.
Агент Зайцев подмигнул Ане со смыслом, в этот момент закипели почти одновременно кофе и супруг.
— Вот что, молодой человек, — сказал Корнилов, сохраняя над собой контроль через правильное дыхание. — Вы должны нам немедленно открыть имя тайного благодетеля.
— Это невозможно, — усмехнулся молодой, но опытный риэлтер. — У меня подписан договор о конфиденциальности. А потом, договор с посредником был формальностью, так сказать, нашим внутренним делом. Наша работа хорошо оплачивалась, авансировалась. Поэтому нас не очень интересовали его паспортные данные…
Корнилов вышел на короткое время из кухни, а вернулся уже с удостоверением в руке. Агент Зайцев не испугался, а удивился.
— Не понимаю я вас совсем, — сказал он, переводя взгляд с Михаила на Аню и с Ани на Михаила. — Вам свалился на голову сказочный подарок. Подарок от друга, а не от врага…
— Вот в этом я как раз не уверен, — оборвал его следователь. — Послушайте меня внимательно, Денис. В настоящее время я занимаюсь делом, которое затрагивает достаточно состоятельных людей города. Я предполагаю, что этот коттедж в Озерках — скрытая взятка мне как должностному лицу. Дача взятки следователю — уголовное преступление, в котором вы можете фигурировать в качестве соучастника. Понимаете, к чему я веду?
— Понимаю, — вздохнул риэлтер. — Вернее, не очень. Раньше казнили гонцов, приносящих плохие вести, теперь, значит, до посланцев счастья добрались. Не забудьте Деда Мороза взять с поличным, если он вам сдуру подарок принесет. Я отсмотрел десяток объектов, сообщил их адреса посреднику. Неизвестный заказчик потом ездил сам. Ничего ему не нравилось. Посредник говорил, что ему хочется уже готовый коттедж, а не деревянную рухлядь. Но и не жлобские хоромы «новых русских». Если бы мне за каждый адрес не платили, я бы давно рукой махнул. А тут такая удача! Заказчик, главное, цену принял, не торгуясь! Когда такое было?
— В том-то и дело, — подхватил Михаил. — Разве это не подозрительно?
Денис Зайцев снова вздохнул. Достал блокнот, нашел нужную страницу и показал ее следователю.
— Вот его мобильный телефон. Зовут Иван Иванович. Попробуйте позвонить, хотя это бесполезно. Если люди платят такие деньги, не торгуясь, неужели они не могут обеспечить себе инкогнито? Я уверен, что и этот Иван Иванович не знает вашего благодетеля. Ничего вы не найдете и не докажете… Только я все равно не понимаю, зачем вам это надо?
Агент в поисках поддержки посмотрел на Аню. В глазах его была мольба: «Вступите в права владения собственностью! Примите в подарок тридцать соток земли в престижном месте и готовый кирпичный дом! Что вам стоит?»
— Нам надо поговорить, — сказала Аня мужу. — Денис, вы пейте пока кофе, не стесняйтесь…
В комнате произошел очень жесткий разговор двух людей, оказавшихся вдруг по разные стороны объекта недвижимости. Это даже походило на допрос, но вряд ли Корнилов на этот раз выступал в роли следователя.
— Тебе предлагали такую большую взятку? — сухо спросила Аня.
— Нет, пока только помощь и премии по окончании дела.
— Откуда же у тебя такие подозрения?
— Просто больше некому, кроме как…
— Ты имеешь в виду Горобца? — догадалась Аня. — Значит, жене Санчука тоже должны были принести договор о покупке собственности.
— Я все-таки старший, — неуверенно проговорил Корнилов.
— Тогда Санчук должен получить одноэтажный дом не в Озерках, а в Пупышево, например. Корнилов, мне кажется, что ты себя переоцениваешь. Это подарок мне, а ты просто по привычке видишь в обычной ветряной мельнице сторукого великана, в постоялом дворе замок злого волшебника, в стаде баранов сарацинское войско… А может, ты ревнуешь? Скажи честно…
— Ты догадываешься, кто и за что мог сделать тебе такой подарок? — Михаил попытался вернуть себе привычную роль.
— Дарить мне такой подарок не за что, — подумав, сказала Аня. — На земле есть только один человек, который может мне сделать такой подарок на свадьбу. Я его никогда не видела, я даже сомневалась в его существовании. Но если есть этот дом в Озерках, значит, и он есть, причем, он знает обо мне. По крайней мере, мои паспортные данные…
Глава 12
— Что с тобой, муженек? Возвращаешься домой вроде как пешком и притом еще еле ковыляешь; право, вид у тебя не как у губернатора, а словно ты уже отгубернаторствовал.
— Что ты пристал ко мне, Михась? — недоумевал оперативник Санчук. — Никакие агенты к нам не приходили. Кому я нужен, впрочем, как и моя жена. А к тебе приходили? Что предлагали? Китайские фены? Овощерезки? Никогда ничего не бери у торговых агентов. Я купил у них однажды говорящий будильник. Там китайская женщина каждый час говорит: «Два сиса ровно… Сри сиса ровно…» Легли мы спать, а эта зараза ночью тоже каждый час сообщает.
Я как стукнул по будильнику, а он, оказывается, для этого и предназначен — петухом запел. Стал я инструкцию к нему искать, не нашел.
В мусоропровод выкинул. Целый день из мусоропровода сигналы точного времени раздавались с китайским акцентом, и петух пел…
Напарники шли дворами от Московского проспекта. Серые стены бывших общежитий с новенькими оконными стеклопакетами были похожи на шахтеров с угольными лицами и белыми зубами.
— Хороший район достался Вальку, — сказал Коля Санчук о подполковнике Кудинове с траурными интонациями в голосе. — Фешенебельный, респектабельный… Вот что значит правильно выбрать жену. Я бы на месте Кудинова вообще от зарплаты отказывался в пользу подчиненных. Особенно тех, у кого бедные жены. Тебе бы, Михась, ничего не причиталось. Тебе вообще повезло: и красота, и наследство, и характер…
Корнилов чуть не ляпнул оперу, что кому-то как раз не посчастливилось по всем трем пунктам. Но недаром в отделе говорили, что они понимают друг друга без слов: Коля Санчук вдруг засопел обиженно и отвернулся от Михаила.
— Как там Аня маленькая поживает? — спросил Корнилов, умея вызывать у приятеля приступ хорошего настроения.
— Анютка в порядке, — действительно просиял Санчук, даже подпрыгнул, чтобы сорвать с нависшей над дорогой ветки случайный листочек. — К вам все в гости просится. Когда моя на нее кричит, Анютка отвечает, что уйдет к тете Ане с дядей Мишей, что они ее удочерят. Хотела вам тут звонить, говорит, поболтать с подружкой. Нашла тоже подружку!
— Перестань, — улыбнулся Михаил. — Подружки и есть. В чем же дело? Собрались на выходные и приехали все вместе.
Тут Михаил вспомнил, что у них неожиданно появился еще один дом и помрачнел в свою очередь.
— Не переживай — не приедем, — успокоил его Санчо.
— Попробуй не приехать, сами тогда нагрянем. Только я сейчас не о том… Горобца разрабатывать надо. Это факт. Но по первым двум делам надо работать совершенно отдельно, с третьим убийством никак не соотносясь. Правда, и твою «собачью» версию я бы пока отложил.
— Отложил? — изумился Санчук. — А ты знаешь, что Горобец в своем особняке держит двух бультерьеров, специально тренированных, между прочим?
— Ты хочешь сказать, что у нас в деле еще собака Баскервилей присутствует?
— Если не две. Ты подивись, Михась, какая тонкая партия может быть здесь разыграна. Муж и жена накануне развода и раздела бизнеса, который супруг считает единственно своим. Половинил он его из-за любви или по коммерческим, налоговым соображениям, это не так важно. Главное, отдавать неверной жене ничего не захотел. И вот ему пришла идея инсценировать все, выдать за работу маньяка. Может, книжку прочитал подходящую. Эту самую? Ну, ты говорил…
— «Легенда о Тиле Уленшпигеле»? — напомнил Михаил.
— Это там за шею щипчиками кусают? Значит, эту, — кивнул Санчук. — Вдруг ее при обыске у него обнаружим? Да еще подчеркнутую в нужном месте?
— Размечтался!
— Ты дальше слушай. Первая убитая была случайной жертвой. Выбрал поменьше ростом, чтобы бультерьера своего разогреть, пробудить у него инстинкт убийства. А вторую, Людмилу Синявину, уже с расчетом.
— Какой же тут расчет? Михалев из «Арлекина» прав: Интернет был забит и материалами, и фотографиями про супругов Горобец. Никакой сенсации в статье Синявиной уже не было, на ситуацию она никак не влияла.
— А я тебе вот что отвечу, Михась, — Санчук даже остановился, чтобы сделать театральную паузу. — Второе убийство было им уже запланировано. Потому как два убийства — не серия, а три — серия. Убивать опять первую попавшуюся? Вот тут ему в голову и приходит мысль пусть о небольшой, мелкой, но справедливости…
— Мелкая справедливость? Это ты хорошо придумал!
— Не перебивай, а слушай. Синявина, конечно, на дело не повлияла. Согласен. Но нахально влезла в чужую жизнь. Интернет Интернетом, а газетку все-таки почитывают, просматривают всякие там слои населения, а не только продвинутая молодежь. Так он Синявину и приговорил. Не исключаю, что свадьбу твою, а вернее, нашу, «ментовскую», он тоже в расчет взял. Менты заведутся, сгоряча наломают дров, ведь эмоции в этом деле плохие помощники. А тут и собачки эти бродячие очень кстати паслись. Хотя где сейчас в городе этих бездомных собак нет? А перевести стрелки с одной собаки на другую нетрудно. Шерсти клок, и готово. А бультерьеры бесшерстные, следов не оставляют.
— Послушай, Санчо, друг родной, — хлопнул его по плечу Корнилов, как бы выводя из мечтательного состояния, — ведь третье убийство явно отличается от предыдущих. Первые две девчонки лежат, как ангелочки, сжавшись, спрятав лицо, уткнувшись в землю. А Елена Горобец явно сопротивлялась, лягалась, у нее даже ребра сломаны. Видимо, пнули ее пару раз. Почерк совсем другой.