Я потрогала голову. Чуть ниже затылка наливалась продолговатым бугром шишка, но крови вроде бы не было. Череп я не проломила, но сотрясение мозга вполне могло быть. Во рту к тому же чувствовался неприятный железистый привкус, будто всю ночь я проспала с медным пятаком за щекой. Или прикусила язык.
Я осторожно встала.
Ноги держали плохо, к тому же меня тошнило. Кажется, есть сотрясение. Даже наверняка. Это очень плохо – можно в любой момент упасть и отключиться. К тому же мозг при сотрясении болтается в голове сам по себе, и ничто его не удерживает. Придется быть осторожнее.
Смешно – я грохнулась с приличной высоты, пересчитала себе все кости, чуть не сломала голову, а соль из руки так и не просыпала. И ремень самострела тоже – был намотан на кисть правой руки. Все на месте. Рюкзак…
Рюкзака не было! Пачка с солью была в рюкзаке!
Я огляделась. Рюкзак обнаружился метрах в десяти. Три крупных пятна, изо всех сил работая ножками, тащили рюкзак к реке.
– Стоять! – крикнула я и шагнула к ним.
Меня здорово повело вправо, но я сумела сделать еще один шаг. Пятна задвигались быстрее. До реки оставалось метра два.
Я сделала еще шаг, и тут наперерез мне выскочило другое пятно. Наверное, это было то самое пятно, на которое я наступила, – оно было сильно скособочено и двигалось с трудом. Пятно разинуло пасть и подобрало ножки, собираясь прыгнуть. Я слышала, что крысы, если их загнать в угол и поставить в безвыходное положение, утрачивают всякий страх и в ярости кидаются прямо в горло, так вот это пятно очень сильно походило на такую загнанную крысу. Автоматически я стала поднимать самострел, но пятно меня опередило и прыгнуло первым. Я сумела отбить его прикладом и, когда оно шлепнулось на камни, щедро осыпала его солью. Пятно задымилось и рассыпалось в черную пыль.
Другие пятна старались вовсю – до реки оставался метр. Я поспешила к ним, но тут передо мной снова повисла похожая на грязную тряпку тень.
В это раз я разглядела ее хорошо.
Это был Крысолов.
Никто никогда не видел Крысолова. Это я знаю точно. Потому что если бы кто-нибудь его видел, то обязательно попытался бы нарисовать, а я никогда ничего подобного не встречала. Нигде. Хотя нет, однажды я наткнулась на что-то подобное. Как-то раз в книжном магазине мне попался альбом с рисунками старого испанского художника Гойи. Рисунки мне не понравились, но на одном из них среди стаи разных мерзких чудовищ было что-то похожее на Крысолова. Чудища разоряли небольшой красивый город, а Крысолов висел над ними, держась щупальцем за звезду. Гойя видел Крысолова. А может, и другие художники тоже его видели, но побоялись рисовать? Я бы побоялась, это точно. Тот, кто рисует Крысолова, может с ним встретиться.
Крысолов висел прямо передо мной.
И пока я стояла, завороженная переливами его черноты, завороженная его глазами, завороженная шевелением гладких щупалец, пока я стояла, пятна доволокли рюкзак до реки. Потом они собрались в кулак и столкнули рюкзак в реку. Черная вода поглотила его, легко, без всплеска, без кругов по воде. Рюкзак исчез.
Крысолов растворился. Пятна быстро расползались по камням. Соли, главного оружия борьбы с нечистью, больше не было.
Кроме соли, смешанной с порохом, которой была заправлена боеголовка стрелы.
Я двинулась дальше. Через сорок шагов я вошла в спираль.
Камни, из которых была сложена спираль, были очень необычными камнями. Они были пористые, нет, они были даже не пористые, а как бы состояли из множества маленьких ячеек, которые, в свою очередь, тоже состояли из ячеек, и так до бесконечности. Случайно я приложила к камню порезанную руку и с ужасом увидела, как камень стал втягивать в себя пропитанную кровью материю. Я еле-еле успела стащить бинт с ладони, он исчез в камне.
Спираль закручивалась к центру. Кольца сжимались, и идти становилось все труднее и труднее. В некоторых местах мне приходилось идти боком, а в некоторых даже протискиваться. Клаустрофобия давила очень сильно. Я прекрасно понимала, что убежать из логова Крысолова мне не удастся, я понимала, что постепенно загоняю себя в ловушку, но отступать я не собиралась.
– Идет смерть по улице… – напевала я песенку Жука.
Ход расширился, и я оказалась в круглом высоком помещении, образованном вытянутыми кверху плоскими каменными глыбами. В помещении никого не было, лишь посередине стоял круглый камень с высверленными по бокам дырками. Алтарь.
Я обошла вокруг камня, а потом позвала:
– Эй, Крысоед! Или как там тебя… Ты здесь?
– Ненавижу людей, – сказал голос. – Люди воняют и никуда не годятся! Люди – это паразиты. И рядом с людьми всегда крысы! Ненавижу крыс! Ненавижу людей!
Я потрясла головой. Я слышала! Слышала впервые за пять лет!
– Я долго не мог понять, – голос зазвучал прямо у меня в голове, – почему ты меня не слышишь. А теперь понимаю. Ты глухая?
Я не ответила. Терпеть не могу, когда меня называют глухой.
– Твои друзья – они у меня, – сказал голос. – И пока живые.
– Очень хорошо. – Я осторожно, одними глазами, оглядывалась, стараясь увидеть Крысолова.
– Пока они живые, – повторил голос. – Пока. А ты меня очень разозлила…
– Что тебе от меня нужно? – перебила я.
Я поняла. Поняла, что если Крысолов меня еще не убил, то это означает, что ему что-то нужно. Что он не зря заманивал нас сюда, начиная почти с первого нашего шага. Значит, у него есть какая-то цель…
– Мне от тебя ничего не нужно, – усмехнулся голос, он будто читал мои мысли.
– Врешь, – сказала я. – Нужно.
Красноватый свет, пробивающийся через щели в стенах, вдруг потускнел. Крысолов стал медленно опускаться к алтарю.
– Ты умная, – говорил Крысолов. – И это хорошо. Ваш друг, тот, который угодил ко мне первым, оказался не очень умным. Но даже его я смог использовать – он заманил сюда вас.
– Мы сами пришли, – сказала я.
– Все так говорят, – засмеялся Крысолов. – Все так говорят уже тысячи и тысячи лет. Но на самом деле это не так.
– Ты врешь! – крикнула я. – Врешь!
– Я не вру. Я пообещал его выпустить, если он приведет трех человек. Он привел вас.
– Врешь, – повторила я. – Врешь…
– Я одинок, – говорил Крысолов. – У меня мало помощников. Тот, кто повесился год назад, был хорошим помощником. Но он был старый, долго не выдержал. Мне нужно больше помощников. И мне незачем врать. Ваш друг привел трех человек. Я его отпустил. Он никому не скажет. А когда придет время, я смогу позвать его обратно. Всегда. Я всегда могу позвать своих слуг.
Крысолов загудел. И тут же по стенам заметались тени, потом они задвигались медленнее, и становилось видно, что это пятна. Они собирались вокруг алтаря. Их было немного, не больше десятка. Они шевелились и омерзительно шуршали, словно огромные тараканы.
– Их мало, девочка. Они хотят есть, девочка. Думай, девочка.
Крысолов устроился на алтаре, он обхватил его своим телом и просунул в высверленные отверстия щупальца. Он был похож на большой комок темноты, оседлавший камень. Затем Крысолов повел щупальцем и нарисовал в воздухе красным огнем стрелку и букву «W».
– А ты мне не веришь, – сказал он. – Ваш друг предал вас.
Если выстрелить сейчас, то можно попасть. Но он успеет. Успеет увернуться. Эта тварь успеет увернуться. А пятна кинутся на меня. У них зубы, острые зубы.
– Что тебе от меня надо? – спросила я. – Я должна привести тебе людей?
– Сначала я думал так. Сначала я думал, что ты приведешь мне еще несколько человек. Кого-нибудь взрослого, кого-нибудь большого… Чтобы вырастить много новых помощников, новых слуг… Но потом я передумал… Ты слишком хитрая…
– Что тебе надо? – Я направила на него самострел.
– Будешь стрелять? – усмехнулся Крысолов. – Не попадешь. Лучше подумай. Подумай. С тобой, без тебя, но скоро все изменится. Смотри сюда. Этот камень упал на землю, когда она была молода. Он высек первый огонь, он связал первые молекулы жизни в цепочки. Это талисман создания. Да он и есть создатель. С его помощью можно творить что угодно. Мой народ правил с ним миром. Миллионы лет. И это время придет.
– Что тебе надо от меня? – спросила я.
– Я верну тебя наверх. Тебя и твоих друзей. И вы будете жить дальше. Но ты будешь помнить, что с тобой произошло. Еще я хочу вот что. Ты будешь рассказывать о том, что с тобой произошло, всем, кто захочет услышать.
– Зачем?
– Пусть начинают в меня верить, – ответил Крысолов. – Ведь все начинается с веры. Сначала они будут смеяться, потом поверят, потом станут искать. А потом они найдут. И тогда…
Крысолов засмеялся. Сухим громким смехом.
– И тогда мы вернемся!
Я нащупала в патронташе гранату и стала большим пальцем вытаскивать кольцо. Не забывая при этом прижимать рычаг к ребристому боку. Все, как учил Жук. Сломала ноготь. Кольцо выскочило, и я почувствовала, как рычаг стал разжимать мне пальцы. Я надавила на него сильнее. Крысолов перестал смеяться.
– Что это? – спросил он.
– То, о чем ты забыл, – сказала я.
– Меня этим не убьешь. – Крысолов оторвался от своего камня и повис в воздухе. – Себя убьешь.
Пятна зашуршали и стали подступать ко мне мелкими шажками.
– Тебя не убью. – Я шагнула вперед, гранату я держала в вытянутой руке. – Но осколки разлетаются на полкилометра. От твоего камня ничего не останется. Тут вообще ничего не останется…
Крысолов зашипел и поплыл на меня, разворачиваясь в огромный черный парус. Пятна двинулись на меня. Забавно, в какую-то долю секунды я заметила, что пятна суетятся – стремятся обогнать друг друга, каждое пятно пыталось добраться до меня первым…
Тогда я разжала пальцы. Граната упала на пол, отскочила и подкатилась под алтарь. Крысолов метнулся вниз. Пятна шарахнулись в стороны.
Взрыва я не помню.
Я не знаю, как я осталась жива. Я упала на мягкий мелкий песок, а каменная плита накрыла меня от падающих камней. Ни один осколок в меня не попал. Это было чудо. Именно так я думаю. Тот, кому очень не нравится Крысолов, защитил меня от осколков и не позволил, чтобы меня зашибло камнями. По-другому я это объяснить не могу. Я осталась жива.
Я вылезла из-под камней. Верхушка конуса была разворочена, и острые осколки валялись повсюду. Алтарный камень был расколот на несколько частей. Из его сердцевины сочилась красная влага и уходила в песок. Рядом с самым крупным куском камня лежал Крысолов. Длинный кусок купола пробил его мантию и пришпилил к земле. Самострел лежал рядом.
Я подошла к Крысолову почти вплотную, прицелилась в извивающуюся щупальцами морду.
– Соль, смешанная с порохом, – сказала я.
И нажала на курок.
Доктора мне объясняют, что произошло там, в подвале, но я им не верю. Что мы спустились вниз, попали в облако газа и потеряли сознание, а я, когда падала, ударилась головой. И от этого у меня тяжелый стресс и шок, и что это немножечко повлияло на мою психику, так что я запомнила то, чего со мной не происходило.
Еще ко мне приходили Жук и Дэн. Они веселые и все время шутят и смеются. Из того, что случилось, они ничего не помнят. Но я заметила, что Дэн чуть-чуть прихрамывает, а кожа у Жука вместо слегка смуглой стала совсем белой. Я помнила, что Дэн вывернул ногу, а рядом с Жуком разорвалась граната. Я думаю, что хромота и белая кожа как раз от этого. Да и у меня самой на ладони остался шрам от лески. Его-то никуда не денешь.
Кстати, о гранатах. Когда меня нашли, я сидела и сжимала в руке гранату, так рассказал доктор. А потом какой-то военный долго допытывался у меня, где я эту самую гранату раздобыла. Я ему соврала, что нашла ее там, в подвале. Он отстал. Ко мне вообще относятся странно. Берегут, что ли. Думают, что Крысолов придет за мной, а они его тут как раз за жабры и схватят.
А теперь самое плохое. Я стала слышать. Врачи говорят, что это от шока и от сильного удара головой. Что там, в моих ушах, все очень удачно сместилось, и теперь я могу слышать. Но я думаю, что это не от удара по голове. Я стала слышать из-за другого. Это сделал со мной Крысолов. Или эта самая сирена. Он вернул мне слух, чтобы я услышала его, когда он меня позовет. Вот так.
И еще. На правой руке, чуть выше локтя, у меня появилась родинка. Большая, размером с пятак. Но я не отчаиваюсь. Я знаю, как с ними бороться. Куда бы я ни шла, где бы я ни находилась, дома, на улице, в поезде, со мной всегда шприц с концентрированным раствором натрия. То есть с солью. Когда родинка зашевелится, я воткну в нее иглу и нажму на поршень. У меня хватит решимости. Теперь хватит. А тот, кто не любит Крысолова, поможет мне. Я в этом уверена.
А вчера приходил Володька. Он принес мне апельсины и сказал, что нашу школу закрыли на карантин. Кто-то рассыпал по коридорам полкилограмма ртути. А еще Володька сказал, что скоро он уезжает…»
Четырнадцатый вечер
Я осторожно встала.
Ноги держали плохо, к тому же меня тошнило. Кажется, есть сотрясение. Даже наверняка. Это очень плохо – можно в любой момент упасть и отключиться. К тому же мозг при сотрясении болтается в голове сам по себе, и ничто его не удерживает. Придется быть осторожнее.
Смешно – я грохнулась с приличной высоты, пересчитала себе все кости, чуть не сломала голову, а соль из руки так и не просыпала. И ремень самострела тоже – был намотан на кисть правой руки. Все на месте. Рюкзак…
Рюкзака не было! Пачка с солью была в рюкзаке!
Я огляделась. Рюкзак обнаружился метрах в десяти. Три крупных пятна, изо всех сил работая ножками, тащили рюкзак к реке.
– Стоять! – крикнула я и шагнула к ним.
Меня здорово повело вправо, но я сумела сделать еще один шаг. Пятна задвигались быстрее. До реки оставалось метра два.
Я сделала еще шаг, и тут наперерез мне выскочило другое пятно. Наверное, это было то самое пятно, на которое я наступила, – оно было сильно скособочено и двигалось с трудом. Пятно разинуло пасть и подобрало ножки, собираясь прыгнуть. Я слышала, что крысы, если их загнать в угол и поставить в безвыходное положение, утрачивают всякий страх и в ярости кидаются прямо в горло, так вот это пятно очень сильно походило на такую загнанную крысу. Автоматически я стала поднимать самострел, но пятно меня опередило и прыгнуло первым. Я сумела отбить его прикладом и, когда оно шлепнулось на камни, щедро осыпала его солью. Пятно задымилось и рассыпалось в черную пыль.
Другие пятна старались вовсю – до реки оставался метр. Я поспешила к ним, но тут передо мной снова повисла похожая на грязную тряпку тень.
В это раз я разглядела ее хорошо.
Это был Крысолов.
Никто никогда не видел Крысолова. Это я знаю точно. Потому что если бы кто-нибудь его видел, то обязательно попытался бы нарисовать, а я никогда ничего подобного не встречала. Нигде. Хотя нет, однажды я наткнулась на что-то подобное. Как-то раз в книжном магазине мне попался альбом с рисунками старого испанского художника Гойи. Рисунки мне не понравились, но на одном из них среди стаи разных мерзких чудовищ было что-то похожее на Крысолова. Чудища разоряли небольшой красивый город, а Крысолов висел над ними, держась щупальцем за звезду. Гойя видел Крысолова. А может, и другие художники тоже его видели, но побоялись рисовать? Я бы побоялась, это точно. Тот, кто рисует Крысолова, может с ним встретиться.
Крысолов висел прямо передо мной.
И пока я стояла, завороженная переливами его черноты, завороженная его глазами, завороженная шевелением гладких щупалец, пока я стояла, пятна доволокли рюкзак до реки. Потом они собрались в кулак и столкнули рюкзак в реку. Черная вода поглотила его, легко, без всплеска, без кругов по воде. Рюкзак исчез.
Крысолов растворился. Пятна быстро расползались по камням. Соли, главного оружия борьбы с нечистью, больше не было.
Кроме соли, смешанной с порохом, которой была заправлена боеголовка стрелы.
Я двинулась дальше. Через сорок шагов я вошла в спираль.
Камни, из которых была сложена спираль, были очень необычными камнями. Они были пористые, нет, они были даже не пористые, а как бы состояли из множества маленьких ячеек, которые, в свою очередь, тоже состояли из ячеек, и так до бесконечности. Случайно я приложила к камню порезанную руку и с ужасом увидела, как камень стал втягивать в себя пропитанную кровью материю. Я еле-еле успела стащить бинт с ладони, он исчез в камне.
Спираль закручивалась к центру. Кольца сжимались, и идти становилось все труднее и труднее. В некоторых местах мне приходилось идти боком, а в некоторых даже протискиваться. Клаустрофобия давила очень сильно. Я прекрасно понимала, что убежать из логова Крысолова мне не удастся, я понимала, что постепенно загоняю себя в ловушку, но отступать я не собиралась.
– Идет смерть по улице… – напевала я песенку Жука.
Ход расширился, и я оказалась в круглом высоком помещении, образованном вытянутыми кверху плоскими каменными глыбами. В помещении никого не было, лишь посередине стоял круглый камень с высверленными по бокам дырками. Алтарь.
Я обошла вокруг камня, а потом позвала:
– Эй, Крысоед! Или как там тебя… Ты здесь?
– Ненавижу людей, – сказал голос. – Люди воняют и никуда не годятся! Люди – это паразиты. И рядом с людьми всегда крысы! Ненавижу крыс! Ненавижу людей!
Я потрясла головой. Я слышала! Слышала впервые за пять лет!
– Я долго не мог понять, – голос зазвучал прямо у меня в голове, – почему ты меня не слышишь. А теперь понимаю. Ты глухая?
Я не ответила. Терпеть не могу, когда меня называют глухой.
– Твои друзья – они у меня, – сказал голос. – И пока живые.
– Очень хорошо. – Я осторожно, одними глазами, оглядывалась, стараясь увидеть Крысолова.
– Пока они живые, – повторил голос. – Пока. А ты меня очень разозлила…
– Что тебе от меня нужно? – перебила я.
Я поняла. Поняла, что если Крысолов меня еще не убил, то это означает, что ему что-то нужно. Что он не зря заманивал нас сюда, начиная почти с первого нашего шага. Значит, у него есть какая-то цель…
– Мне от тебя ничего не нужно, – усмехнулся голос, он будто читал мои мысли.
– Врешь, – сказала я. – Нужно.
Красноватый свет, пробивающийся через щели в стенах, вдруг потускнел. Крысолов стал медленно опускаться к алтарю.
– Ты умная, – говорил Крысолов. – И это хорошо. Ваш друг, тот, который угодил ко мне первым, оказался не очень умным. Но даже его я смог использовать – он заманил сюда вас.
– Мы сами пришли, – сказала я.
– Все так говорят, – засмеялся Крысолов. – Все так говорят уже тысячи и тысячи лет. Но на самом деле это не так.
– Ты врешь! – крикнула я. – Врешь!
– Я не вру. Я пообещал его выпустить, если он приведет трех человек. Он привел вас.
– Врешь, – повторила я. – Врешь…
– Я одинок, – говорил Крысолов. – У меня мало помощников. Тот, кто повесился год назад, был хорошим помощником. Но он был старый, долго не выдержал. Мне нужно больше помощников. И мне незачем врать. Ваш друг привел трех человек. Я его отпустил. Он никому не скажет. А когда придет время, я смогу позвать его обратно. Всегда. Я всегда могу позвать своих слуг.
Крысолов загудел. И тут же по стенам заметались тени, потом они задвигались медленнее, и становилось видно, что это пятна. Они собирались вокруг алтаря. Их было немного, не больше десятка. Они шевелились и омерзительно шуршали, словно огромные тараканы.
– Их мало, девочка. Они хотят есть, девочка. Думай, девочка.
Крысолов устроился на алтаре, он обхватил его своим телом и просунул в высверленные отверстия щупальца. Он был похож на большой комок темноты, оседлавший камень. Затем Крысолов повел щупальцем и нарисовал в воздухе красным огнем стрелку и букву «W».
– А ты мне не веришь, – сказал он. – Ваш друг предал вас.
Если выстрелить сейчас, то можно попасть. Но он успеет. Успеет увернуться. Эта тварь успеет увернуться. А пятна кинутся на меня. У них зубы, острые зубы.
– Что тебе от меня надо? – спросила я. – Я должна привести тебе людей?
– Сначала я думал так. Сначала я думал, что ты приведешь мне еще несколько человек. Кого-нибудь взрослого, кого-нибудь большого… Чтобы вырастить много новых помощников, новых слуг… Но потом я передумал… Ты слишком хитрая…
– Что тебе надо? – Я направила на него самострел.
– Будешь стрелять? – усмехнулся Крысолов. – Не попадешь. Лучше подумай. Подумай. С тобой, без тебя, но скоро все изменится. Смотри сюда. Этот камень упал на землю, когда она была молода. Он высек первый огонь, он связал первые молекулы жизни в цепочки. Это талисман создания. Да он и есть создатель. С его помощью можно творить что угодно. Мой народ правил с ним миром. Миллионы лет. И это время придет.
– Что тебе надо от меня? – спросила я.
– Я верну тебя наверх. Тебя и твоих друзей. И вы будете жить дальше. Но ты будешь помнить, что с тобой произошло. Еще я хочу вот что. Ты будешь рассказывать о том, что с тобой произошло, всем, кто захочет услышать.
– Зачем?
– Пусть начинают в меня верить, – ответил Крысолов. – Ведь все начинается с веры. Сначала они будут смеяться, потом поверят, потом станут искать. А потом они найдут. И тогда…
Крысолов засмеялся. Сухим громким смехом.
– И тогда мы вернемся!
Я нащупала в патронташе гранату и стала большим пальцем вытаскивать кольцо. Не забывая при этом прижимать рычаг к ребристому боку. Все, как учил Жук. Сломала ноготь. Кольцо выскочило, и я почувствовала, как рычаг стал разжимать мне пальцы. Я надавила на него сильнее. Крысолов перестал смеяться.
– Что это? – спросил он.
– То, о чем ты забыл, – сказала я.
– Меня этим не убьешь. – Крысолов оторвался от своего камня и повис в воздухе. – Себя убьешь.
Пятна зашуршали и стали подступать ко мне мелкими шажками.
– Тебя не убью. – Я шагнула вперед, гранату я держала в вытянутой руке. – Но осколки разлетаются на полкилометра. От твоего камня ничего не останется. Тут вообще ничего не останется…
Крысолов зашипел и поплыл на меня, разворачиваясь в огромный черный парус. Пятна двинулись на меня. Забавно, в какую-то долю секунды я заметила, что пятна суетятся – стремятся обогнать друг друга, каждое пятно пыталось добраться до меня первым…
Тогда я разжала пальцы. Граната упала на пол, отскочила и подкатилась под алтарь. Крысолов метнулся вниз. Пятна шарахнулись в стороны.
Взрыва я не помню.
Я не знаю, как я осталась жива. Я упала на мягкий мелкий песок, а каменная плита накрыла меня от падающих камней. Ни один осколок в меня не попал. Это было чудо. Именно так я думаю. Тот, кому очень не нравится Крысолов, защитил меня от осколков и не позволил, чтобы меня зашибло камнями. По-другому я это объяснить не могу. Я осталась жива.
Я вылезла из-под камней. Верхушка конуса была разворочена, и острые осколки валялись повсюду. Алтарный камень был расколот на несколько частей. Из его сердцевины сочилась красная влага и уходила в песок. Рядом с самым крупным куском камня лежал Крысолов. Длинный кусок купола пробил его мантию и пришпилил к земле. Самострел лежал рядом.
Я подошла к Крысолову почти вплотную, прицелилась в извивающуюся щупальцами морду.
– Соль, смешанная с порохом, – сказала я.
И нажала на курок.
Доктора мне объясняют, что произошло там, в подвале, но я им не верю. Что мы спустились вниз, попали в облако газа и потеряли сознание, а я, когда падала, ударилась головой. И от этого у меня тяжелый стресс и шок, и что это немножечко повлияло на мою психику, так что я запомнила то, чего со мной не происходило.
Еще ко мне приходили Жук и Дэн. Они веселые и все время шутят и смеются. Из того, что случилось, они ничего не помнят. Но я заметила, что Дэн чуть-чуть прихрамывает, а кожа у Жука вместо слегка смуглой стала совсем белой. Я помнила, что Дэн вывернул ногу, а рядом с Жуком разорвалась граната. Я думаю, что хромота и белая кожа как раз от этого. Да и у меня самой на ладони остался шрам от лески. Его-то никуда не денешь.
Кстати, о гранатах. Когда меня нашли, я сидела и сжимала в руке гранату, так рассказал доктор. А потом какой-то военный долго допытывался у меня, где я эту самую гранату раздобыла. Я ему соврала, что нашла ее там, в подвале. Он отстал. Ко мне вообще относятся странно. Берегут, что ли. Думают, что Крысолов придет за мной, а они его тут как раз за жабры и схватят.
А теперь самое плохое. Я стала слышать. Врачи говорят, что это от шока и от сильного удара головой. Что там, в моих ушах, все очень удачно сместилось, и теперь я могу слышать. Но я думаю, что это не от удара по голове. Я стала слышать из-за другого. Это сделал со мной Крысолов. Или эта самая сирена. Он вернул мне слух, чтобы я услышала его, когда он меня позовет. Вот так.
И еще. На правой руке, чуть выше локтя, у меня появилась родинка. Большая, размером с пятак. Но я не отчаиваюсь. Я знаю, как с ними бороться. Куда бы я ни шла, где бы я ни находилась, дома, на улице, в поезде, со мной всегда шприц с концентрированным раствором натрия. То есть с солью. Когда родинка зашевелится, я воткну в нее иглу и нажму на поршень. У меня хватит решимости. Теперь хватит. А тот, кто не любит Крысолова, поможет мне. Я в этом уверена.
А вчера приходил Володька. Он принес мне апельсины и сказал, что нашу школу закрыли на карантин. Кто-то рассыпал по коридорам полкилограмма ртути. А еще Володька сказал, что скоро он уезжает…»
Четырнадцатый вечер
– Ну и как все это объяснить? – спросил Корзун.
Новенький промолчал.
– Давай, давай, рассказывай, – настаивал Корзун. – Что там с ними стало со всеми. Откуда у тебя этот дневник?
– Хорошо, – согласился новенький. – Я расскажу. Эта история на самом деле произошла. Два мальчика и одна девочка пошли искать третьего мальчика в школьный подвал. Они заблудились, хотя там и заблуждаться-то было негде. А потом что-то случилось.
– А ты откуда все это знаешь?
– Меня зовут Владимир, – ответил новенький.
– Володька? – не поверил Корзун.
– Да. Это меня они там искали. Вернее, им казалось, что искали. Я тогда в самом деле поссорился с родителями и сбежал к бабушке. А Валя решила, что я застрял в подвале. А я в подвал вообще не ходил. И брата у меня никогда не было. А они на самом деле пошли меня искать. Их нашли на следующий же день, они спали на лестнице в подвал. Дэн и Жук вообще ничего не могли рассказать, орали только про пятна. А потом, как очухались, так вообще говорили, что не помнят ничего. Их, правда, в психушке немного продержали, одного – месяц, другого – полтора. Потом выпустили. А с Валей вышло хуже. Она молчала. И рука у нее почти отсохла, потом все-таки восстановилась. Но в психушке почти год лежала, ее какие-то доктора особые смотрели, искали чего-то. Там, в психушке, она и написала это. И мне подарила, когда я приходил ее навещать. Сказала, что врачи хотели эту тетрадку заполучить, с ней, с тетрадкой, будто что-то не в порядке. Чтобы я ее сохранил. Я ее и сохранил.
– А что дальше с ними сталось? – спросил Малина.
– Не знаю. – Володька пожал плечами. – Я из того города уехал.
– А собака? – снова спросил Малина.
– Собаку не нашли. Мне кажется, ее вообще не было. В нашем дворе не было собаки по кличке Дик.
Новенький замолчал. Молчали и остальные. Потом Корзун спросил:
– А что с тетрадкой ненормального?
– Есть такое, – кивнул новенький. – Наверное, из-за этого врачи и хотели ее заполучить. Помните, они все время пятна какие-то видят? А Валя даже одно трогает? Оно еще холодное такое?
– Ну.
– Тут странная штука, – вздохнул новенький. – У некоторых, кто читал это, тоже появлялись такие пятна. Они растут, растут, а потом…
– Ну хватит! – Корзун вывалился из гамака. – Хватит эту фигню молоть! А то в рог дам!
– Как скажешь. – Новенький свернул тетрадь в трубочку и спрятал в карман.
Новенький забрался в свой гамак, закутался в одеяло и стал смотреть в потолок, которого в темноте не было видно.
– А мне история понравилась, – сказал Борев.
– Мне тоже, – согласился Малина. – Нормальная история. А Корзун просто испугался. Слушай, Вов, а можно я эту историю тоже кому-нибудь расскажу?
– Рассказывай. – Володя пожал плечами. – Мне все равно.
Борев отвязал лямки окошка и посмотрел за реку. Церковь с черными куполами была на месте. Борев пощупал ногу. Нога была холодная.
Уже выше колена.
Новенький промолчал.
– Давай, давай, рассказывай, – настаивал Корзун. – Что там с ними стало со всеми. Откуда у тебя этот дневник?
– Хорошо, – согласился новенький. – Я расскажу. Эта история на самом деле произошла. Два мальчика и одна девочка пошли искать третьего мальчика в школьный подвал. Они заблудились, хотя там и заблуждаться-то было негде. А потом что-то случилось.
– А ты откуда все это знаешь?
– Меня зовут Владимир, – ответил новенький.
– Володька? – не поверил Корзун.
– Да. Это меня они там искали. Вернее, им казалось, что искали. Я тогда в самом деле поссорился с родителями и сбежал к бабушке. А Валя решила, что я застрял в подвале. А я в подвал вообще не ходил. И брата у меня никогда не было. А они на самом деле пошли меня искать. Их нашли на следующий же день, они спали на лестнице в подвал. Дэн и Жук вообще ничего не могли рассказать, орали только про пятна. А потом, как очухались, так вообще говорили, что не помнят ничего. Их, правда, в психушке немного продержали, одного – месяц, другого – полтора. Потом выпустили. А с Валей вышло хуже. Она молчала. И рука у нее почти отсохла, потом все-таки восстановилась. Но в психушке почти год лежала, ее какие-то доктора особые смотрели, искали чего-то. Там, в психушке, она и написала это. И мне подарила, когда я приходил ее навещать. Сказала, что врачи хотели эту тетрадку заполучить, с ней, с тетрадкой, будто что-то не в порядке. Чтобы я ее сохранил. Я ее и сохранил.
– А что дальше с ними сталось? – спросил Малина.
– Не знаю. – Володька пожал плечами. – Я из того города уехал.
– А собака? – снова спросил Малина.
– Собаку не нашли. Мне кажется, ее вообще не было. В нашем дворе не было собаки по кличке Дик.
Новенький замолчал. Молчали и остальные. Потом Корзун спросил:
– А что с тетрадкой ненормального?
– Есть такое, – кивнул новенький. – Наверное, из-за этого врачи и хотели ее заполучить. Помните, они все время пятна какие-то видят? А Валя даже одно трогает? Оно еще холодное такое?
– Ну.
– Тут странная штука, – вздохнул новенький. – У некоторых, кто читал это, тоже появлялись такие пятна. Они растут, растут, а потом…
– Ну хватит! – Корзун вывалился из гамака. – Хватит эту фигню молоть! А то в рог дам!
– Как скажешь. – Новенький свернул тетрадь в трубочку и спрятал в карман.
Новенький забрался в свой гамак, закутался в одеяло и стал смотреть в потолок, которого в темноте не было видно.
– А мне история понравилась, – сказал Борев.
– Мне тоже, – согласился Малина. – Нормальная история. А Корзун просто испугался. Слушай, Вов, а можно я эту историю тоже кому-нибудь расскажу?
– Рассказывай. – Володя пожал плечами. – Мне все равно.
Борев отвязал лямки окошка и посмотрел за реку. Церковь с черными куполами была на месте. Борев пощупал ногу. Нога была холодная.
Уже выше колена.