Страница:
Генрих I и в самом деле был озабочен искоренением фальшивомонетного промысла в Англии. Он предпринял две крупные акции: в 1108 и 1125 годах. Об этом сообщают современники короля Флорентин Вигорненский, автор хроники событий вплоть до 1118 года, и Генри Хантингдон, описывавший события до 1154 года. Правда, в этих хрониках нет ни слова о том, что среди пострадавших оказался хотя бы один знатный англичанин. Флорентин сообщает, что разоблачённым фальшивомонетчикам, подделывавшим мелкие монеты, «выкалывались глаза и отрезались половые органы». Генри, который не склонён превозносить деяния своего короля, описывая события 1125 года, делает следующую запись: «Стоит прислушаться к тому, как жестоки распоряжения короля. Он пришёл к мысли, что всем мастерам монетного дела в Англии, кто тайно подделывал монеты, следует отрубать правую руку».
В хронике Джона Уорчестера, охватывавшей события с 1118 по 1140 год, подтверждается сообщение Флорентина: «Монетным мастерам, схваченным в Англии за чеканку фальшивых монет, по эдикту короля отрубается правая рука, и отрезаются нижние части туловища».
Генрих I вошёл в историю Англии как мудрый законодатель. Если, к тому же, учесть, что он активно боролся за власть с баронами, то логично предположить, что позже народная молва распространила подобные королевские наказания и на них.
Иначе объяснить действия, описанные в книге Польского, нельзя, настолько они несовместимы с тогдашним сословным правом.
В годы правления Эдуарда III (1327-1377 гг.), того самого, кто на четыре года заставил принять королевское гостеприимство своего французского кузена Иоанна II, имел место правдивый инцидент аналогичного рода. Это дело аббата Массандрона, который практически не скрывая выпускал фальшивые монеты. У самого Эдуарда были подобные трудности на собственном монетном дворе, к тому же, он был убеждённым противником папства. Это и решило судьбу предпринимателя в сутане. Из камеры пыток Массандрон попал прямо на виселицу. Между тем это были исключения.
«Скверные и неправедные монеты»
Покарать смертью
Ганс Ленгенфельдер и другие
Орёл или решка?
В хронике Джона Уорчестера, охватывавшей события с 1118 по 1140 год, подтверждается сообщение Флорентина: «Монетным мастерам, схваченным в Англии за чеканку фальшивых монет, по эдикту короля отрубается правая рука, и отрезаются нижние части туловища».
Генрих I вошёл в историю Англии как мудрый законодатель. Если, к тому же, учесть, что он активно боролся за власть с баронами, то логично предположить, что позже народная молва распространила подобные королевские наказания и на них.
Иначе объяснить действия, описанные в книге Польского, нельзя, настолько они несовместимы с тогдашним сословным правом.
В годы правления Эдуарда III (1327-1377 гг.), того самого, кто на четыре года заставил принять королевское гостеприимство своего французского кузена Иоанна II, имел место правдивый инцидент аналогичного рода. Это дело аббата Массандрона, который практически не скрывая выпускал фальшивые монеты. У самого Эдуарда были подобные трудности на собственном монетном дворе, к тому же, он был убеждённым противником папства. Это и решило судьбу предпринимателя в сутане. Из камеры пыток Массандрон попал прямо на виселицу. Между тем это были исключения.
«Скверные и неправедные монеты»
Император Рудольф I в рейхстаге в Майнце в 1285 году провозгласил подделку монет тяжким преступлением, караемым беспощадно. Наказуемы и сознательный сбыт и укрывание фальшивых монет, а также укрывательство фальшивомонетчиков в замках знати. Император Альбрехт II возобновил этот эдикт в 1438 году (в рейхстаге в Нюрнберге). В эдикте говорилось, что человек, пойманный на самовольной выплавке монет, подлежит суровому наказанию, как и его господин.
Сословные различия проявляются, тем не менее, совершенно отчётливо. Каким было суровое наказание для «господ», показывает случай, имевший место за 100 лет до описываемых событий в Трире.
В датированной 13 июня 1341 г. грамоте говорится о привлечении господина Хартрада фон Шёнэка к имперскому суду за подделку монет: «Господин Хартрад фон Шёнэк в день, следующий за днём святого Килиана, 27 июля, должен дать ответ императору Римской империи Людвигу за чеканку скверных и неправедных монет. Ему присудят то, что решит император».
За этим следовала дата, печать и приписка: «С теми же уликами указываются граф Вильгельм фон Вид, господин Готтфрид фон Фаллендар, Герлах и Филипп фон Изенбург, Герман фон Хельфинштейн, Вальпод фон Нойербург, Теодор фон Зеельбах, Генрих фон Эренбург».
Очевидно, от императора нельзя было ожидать слишком многого, он не мог противопоставить себя целой орде своих рыцарей, которая нарушила мир в его владениях. Выборочные наказания взбудоражили бы и без того внимательно присматривающихся к происходящему жителей. И вот писарь государственной канцелярии уже 15 июня 1341 г. составляет следующее заключение, которое может быть суммировано так: «Господа покаялись в своих грехах и торжественно обещали впредь не подрывать чеканку монет своего сюзерена». Граф фон В ид, например, обязался «никогда не чеканить монет и не позволять делать это в своих владениях. Если же эти обещания будут нарушены, мы готовы отдать себя в руки суда».
Вероятно, господа сдержали данное слово. Однако 40 лет спустя отпрыск Филиппа фон Изенбурга, проходившего по делу фальшивомонетчиков, Эберхард фон Изенбург оказывается пойманным за фальшивомонетничество. Но и он отделывается данными трирскому архиепископу Куно заверениями, что «никогда, тайно или явно, не будет заниматься или поручать заниматься чеканкой монет».
Один из редких случаев наказания высокопоставленного фальшивомонетчика известен нам из истории Франции начала XV века. В течение долгих лет графиня Иоанна Булонская и Овернская в подвале собственного замка в Тулузе в специально оборудованной мастерской чеканила поддельные монеты, лично наблюдая за работой своих ремесленников. В 1422 году её мастерская была обнаружена.
Предприимчивая графиня оказывается за решёткой, её дальнейшая судьба неизвестна.
Мы не знаем того, какая участь постигла подручных графини. Но вряд ли им повезло больше, чем монетных дел мастерам английских баронов при Генрихе I, которые по приказу своих господ занимались подделкой монет.
В дальнейшем чеканщики монет «поумнели», они стали запасаться письменным распоряжением своих господ на изготовление фальшивых денег, снабжённым их печатями. Именно так поступил в 1350 году монетных дел мастер Якоб Швет из Кенигсберга.
Маркграф Бранденбургский Людвиг I 12 июля 1347 г. ввёл новый монетный порядок. Из марки серебра (куска серебра весом 14,5 лотских унций) изготовлялось теперь 28 шиллингов и 4 пфеннига, всего 340 пфеннигов. В указе Людвига говорилось: «Никто, ни христиане, ни иудеи, не должны делать монет. Кто будет пойман за этим занятием, будет судим как фальшивомонетчик и повешен».
Любые действия самого маркграфа, связанные с выпуском монет, по тому же указу имели законную силу «при поддержке государственного совета и совета сословий». В нашем случае ведение денежного хозяйства определялось именно советом сословий (за два года до этого совет сословий отклонил порядок устранения системы ежегодного изъятия монет и выпуска новых, открывавшей возможности ухудшения качества монет). Но доходы, получаемые в ходе изъятия монет, уже не удовлетворяли Людвига. 1 января 1350 г. он приказал Якобу Швету, не определяя веса монет и содержания в них серебра, чеканить из марки серебра 35 шиллингов или 420 пфеннигов. Три дня спустя мастер получил и письменное распоряжение.
Это распоряжение, сделанное за спиной совета сословий, было открытым фальшивомонетничеством. Людвиг приказывал монетному мастеру из Кенигсберга превратиться в фальшивомонетчика, если вспомнить его же закон двухлетней давности. Якоб Швет мог, вероятно, уклониться от выполнения этого приказа. Но, конечно, своя рубашка ближе к телу, да и откуда он мог знать, согласовано ли решение маркграфа с кем бы то ни было или нет. Во всяком случае он принял приказ к исполнению и взялся за чеканку.
Почти год в маркграфстве ходили фальшивые пфенниги, пока 30 ноября 1350 г. совет сословий не предъявил обвинения Якобу Швету в подделке денег. Якоб смог доказать, что действовал по указанию маркграфа. И все равно суд решил, что виновен именно Якоб Швет, и выслал его из страны.
В тех случаях, когда можно было доказать, что фальшивомонетчик действовал ради личного обогащения, судьи теряли бдительность. Здесь же надо было всего-навсего ответить на вопрос «как?». И тогда для толпы устраивалось настоящее представление.
Сословные различия проявляются, тем не менее, совершенно отчётливо. Каким было суровое наказание для «господ», показывает случай, имевший место за 100 лет до описываемых событий в Трире.
В датированной 13 июня 1341 г. грамоте говорится о привлечении господина Хартрада фон Шёнэка к имперскому суду за подделку монет: «Господин Хартрад фон Шёнэк в день, следующий за днём святого Килиана, 27 июля, должен дать ответ императору Римской империи Людвигу за чеканку скверных и неправедных монет. Ему присудят то, что решит император».
За этим следовала дата, печать и приписка: «С теми же уликами указываются граф Вильгельм фон Вид, господин Готтфрид фон Фаллендар, Герлах и Филипп фон Изенбург, Герман фон Хельфинштейн, Вальпод фон Нойербург, Теодор фон Зеельбах, Генрих фон Эренбург».
Очевидно, от императора нельзя было ожидать слишком многого, он не мог противопоставить себя целой орде своих рыцарей, которая нарушила мир в его владениях. Выборочные наказания взбудоражили бы и без того внимательно присматривающихся к происходящему жителей. И вот писарь государственной канцелярии уже 15 июня 1341 г. составляет следующее заключение, которое может быть суммировано так: «Господа покаялись в своих грехах и торжественно обещали впредь не подрывать чеканку монет своего сюзерена». Граф фон В ид, например, обязался «никогда не чеканить монет и не позволять делать это в своих владениях. Если же эти обещания будут нарушены, мы готовы отдать себя в руки суда».
Вероятно, господа сдержали данное слово. Однако 40 лет спустя отпрыск Филиппа фон Изенбурга, проходившего по делу фальшивомонетчиков, Эберхард фон Изенбург оказывается пойманным за фальшивомонетничество. Но и он отделывается данными трирскому архиепископу Куно заверениями, что «никогда, тайно или явно, не будет заниматься или поручать заниматься чеканкой монет».
Один из редких случаев наказания высокопоставленного фальшивомонетчика известен нам из истории Франции начала XV века. В течение долгих лет графиня Иоанна Булонская и Овернская в подвале собственного замка в Тулузе в специально оборудованной мастерской чеканила поддельные монеты, лично наблюдая за работой своих ремесленников. В 1422 году её мастерская была обнаружена.
Предприимчивая графиня оказывается за решёткой, её дальнейшая судьба неизвестна.
Мы не знаем того, какая участь постигла подручных графини. Но вряд ли им повезло больше, чем монетных дел мастерам английских баронов при Генрихе I, которые по приказу своих господ занимались подделкой монет.
В дальнейшем чеканщики монет «поумнели», они стали запасаться письменным распоряжением своих господ на изготовление фальшивых денег, снабжённым их печатями. Именно так поступил в 1350 году монетных дел мастер Якоб Швет из Кенигсберга.
Маркграф Бранденбургский Людвиг I 12 июля 1347 г. ввёл новый монетный порядок. Из марки серебра (куска серебра весом 14,5 лотских унций) изготовлялось теперь 28 шиллингов и 4 пфеннига, всего 340 пфеннигов. В указе Людвига говорилось: «Никто, ни христиане, ни иудеи, не должны делать монет. Кто будет пойман за этим занятием, будет судим как фальшивомонетчик и повешен».
Любые действия самого маркграфа, связанные с выпуском монет, по тому же указу имели законную силу «при поддержке государственного совета и совета сословий». В нашем случае ведение денежного хозяйства определялось именно советом сословий (за два года до этого совет сословий отклонил порядок устранения системы ежегодного изъятия монет и выпуска новых, открывавшей возможности ухудшения качества монет). Но доходы, получаемые в ходе изъятия монет, уже не удовлетворяли Людвига. 1 января 1350 г. он приказал Якобу Швету, не определяя веса монет и содержания в них серебра, чеканить из марки серебра 35 шиллингов или 420 пфеннигов. Три дня спустя мастер получил и письменное распоряжение.
Это распоряжение, сделанное за спиной совета сословий, было открытым фальшивомонетничеством. Людвиг приказывал монетному мастеру из Кенигсберга превратиться в фальшивомонетчика, если вспомнить его же закон двухлетней давности. Якоб Швет мог, вероятно, уклониться от выполнения этого приказа. Но, конечно, своя рубашка ближе к телу, да и откуда он мог знать, согласовано ли решение маркграфа с кем бы то ни было или нет. Во всяком случае он принял приказ к исполнению и взялся за чеканку.
Почти год в маркграфстве ходили фальшивые пфенниги, пока 30 ноября 1350 г. совет сословий не предъявил обвинения Якобу Швету в подделке денег. Якоб смог доказать, что действовал по указанию маркграфа. И все равно суд решил, что виновен именно Якоб Швет, и выслал его из страны.
В тех случаях, когда можно было доказать, что фальшивомонетчик действовал ради личного обогащения, судьи теряли бдительность. Здесь же надо было всего-навсего ответить на вопрос «как?». И тогда для толпы устраивалось настоящее представление.
Покарать смертью
Мастер монетного двора и его помощники издавна относились к числу самых опытных ремесленников. Повседневное общение с драгоценными металлами, которое доверялось им, покрытые тайной для большинства людей средневековья и начала нового времени выплавка и легирование металлов, а главное — сверхъестественная власть над людьми золота и серебра ставили чеканщиков монет в особое положение в тогдашнем обществе. К тому же мастера монетных дел по своему статусу не входили, в цеха и имели дело непосредственно с правителями или с магистратом. Особенно тщательно города следили за тем, чтобы их монетных дел мастера имели рекомендации и во всяком случае происходили из полноценных семей, по крайней мере не были внебрачными детьми, прошли положенное четырехлетнее обучение. Лишь после этого на правах подмастерьев они вступали в братство чеканщиков монет.
Работа гравера, выполнявшего рисунок на образце монеты, с которого делали отпечатки, доверялась особенно искусным и почётным мастерам работы по золоту. В Нюрнберге XVI века таким гравером был Венцель Ямнитцер (1508-1585 гг.), ставший «названным» членом Большого совета и действительным членом Малого совета этого города. Дело отца продолжил его сын Ганс.
И тем не менее фальшивомонетчиками становились именно представители этих двух профессий. Письменные свидетельства говорят о том, что чаще всего мастер-монетчик и его подмастерья являлись единственными фигурами, замешанными в подделке монет. Конечно, ни в какие времена этот вид преступлений не был исключительной привилегией только одной профессиональной группы. Тем большая опасность исходила от этих преступлений для городов, для герцогств, княжеств и графств, для всей империи.
Строгие предписания для монетного ремесла во многих местах с течением времени становились все гибче благодаря прежде всего неутихающему стремлению местных властей нарушить имперские правила. Местный властитель предпочитал видеть на своём монетном дворе не столько безусловно честных, сколько понятливых людей.
Указ императора Максимилиана II (правившего и 1564-1576 гг.) от 13 октября 1571 г. должен был в очередной раз навести порядок в монетных дворах. По этому указу привилегии подмастерьев-монетчиков должны были распространяться только на тех, кто прошёл обучение исключительно в указанных имперских мастерских и носил в процессе обучения «дурацкие колпаки». Но к этому времени ни один из правителей не был готов действовать в соответствии с этими предписаниями. Подмастерья лишь приносили присягу соблюдать имперские правила чеканки монет, а уже в следующем веке на княжеских монетных дворах появились представители других профессий. В свою очередь, и некоторые мастера монетных дел сменили свою профессию.
Естественно, на первых порах этот процесс в меньшей степени затронул города, находившиеся в непосредственном подчинении императору. Они следовали принятым в империи правилам чеканки монет вплоть до начала Тридцатилетней войны, когда, обгоняемые событиями, присоединились к этому недоброму занятию, чтобы не упустить последней возможности выжить.
Нет материалов для сравнений, которые позволили бы выявить местности, где промысел подделки денег был наиболее распространён. Мы можем только показать, как со временем постоянно растут количество «монетных преступлений», власть и влияние буржуазии и потребность в деньгах. Из документов городского совета и других нюрнбергских хроник мы узнаем, что между 1414 и 1584 годами только в этом городе было раскрыто 20 случаев изготовления фальшивых монет, в которых участвовали монетчики, мастера по золоту, менялы, владельцы постоялых дворов, один ткач, один оружейник, один мясник, один художник и т. д.
При Карле Великом, во времена, когда деньги играли и хозяйстве страны сугубо подчинённую роль, удовлетворялись тем, что разговаривали с разоблачённым фальшивомонетчиком сквозь зубы, в худшем случае ставили ему клеймо на лоб. Возникший в начале XIII века свод законов Саксонии — самый значительный юридический документ средневековой Германии — даёт уже совершенно иные оценки: «Если монетчик изготовляет фальшивые монеты с тем, чтобы пустить их в оборот, он рискует своей шеей». Речь шла о виселице. В Китае за те же преступления живьём закапывали в землю, в Японии распинали на кресте.
Уже к концу XIII века к фальшивомонетчикам стали применяться ещё более жестокие наказания. У Данте мы читаем о горькой жалобе мастера Адама из города Бреши а, урождённого англичанина, о его страданиях в аду, куда он попал с костра, на который, в свою очередь, его привела стезя фальшивомонетчика. Сюжет заключался в том, что Адам по поручению графов Гвидо, Алессандро и Агинольфо из Романьи подделывал золотые гульдены с изображением Иоанна Крестителя с содержанием золота в 3 карата вместо 21 и за это был публично сожжён в 1281 году. В суде его высокопоставленные хозяева отказали ему в поддержке. Даже в аду мысли о мщении не покидают Адама. Он знает, что Гвидо из Романьи уже в аду. Но Адам, мучимый жаждой, уже не способен сделать ни шага, адская справедливость свершилась.
С экономическим прогрессом и расширяющейся торговлей буржуазия все больше осознает опасность, носителем которой является фальшивомонетничество. «Фальшивомонетчик грабит духовенство, господ и всех людей и является самым злостным вором», — говорится во Фризском праве. Нанесение ущерба собственности и имуществу, а также подрыв доверия общества к деньгам — вот основные параметры подхода к разбирательству подобных преступлений и приговоров по ним. Обратимся вновь к свидетельству Данте, который блестяще передаёт глубину падения фальшивомонетчика в глазах человека к началу позднего средневековья. Вспомним диспут, происходящий в аду между греком Синоном, обманом уговорившим троянцев ввести в город деревянного коня, и знакомым нам мастером Адамом. «Я говорил, а ты чеканил ложь» — такова позиция Синона. И хотя грек погубил целое государство, он считает, что Адам греховнее черта.
Ужесточение наказаний против «обворовывающих весь мир», как говорилось в комментариях к законам города Гамбурга, происходило прежде всего под влиянием буржуазии, без того изрядно натерпевшейся от денежных махинаций знатных господ.
В Германии города и крупнейшие феодалы карали фальшивомонетчиков по своим собственным законам или по законам, распространявшимся на союзы городов (например, Любекское право), хотя эдикты императоров, принимавшиеся рейхстагами, предписывали определённые нормы наказания. Единого имперского уголовного права ещё не существовало, но смертная казнь предусматривалась везде. Различались лишь способы умерщвления: петлёй, топором, костром, кипящей водой и т. д.
Лишь в 1532 году на рейхстаге в Регенсбурге принимается единое для всей Германии уголовное уложение — кодекс Карла V, известный также как «пеньковое право». В ст. 136 этого кодекса даётся развёрнутое толкование фальшивомонетного промысла: 1) подделка внешних данных монеты, 2) использование нечистого металла, 3) облегчение веса монет. Изготовителей фальшивых монет карали сжиганием заживо на костре. Те же, кто имел сведения о фальшивомонетчиках или участвовал каким-либо образом в их махинациях, подвергались наказаниям от тюрьмы до виселицы.
Любопытна и ст. 111 кодекса Карла V, которая устанавливает, что наказанию подлежит не только сам фальшивомонетчик, но и организатор промысла. При этом, несмотря на некоторую невразумительность для современного читателя средневековых формулировок, в них совершенно отчётливо прослеживается разница между степенью риска фальшивомонетчика-ремесленника и фальшивомонетчика-господина. Если первому грозила мучительная публичная смерть, то «господин» лишь утрачивал своё право чеканки монет.
Работа гравера, выполнявшего рисунок на образце монеты, с которого делали отпечатки, доверялась особенно искусным и почётным мастерам работы по золоту. В Нюрнберге XVI века таким гравером был Венцель Ямнитцер (1508-1585 гг.), ставший «названным» членом Большого совета и действительным членом Малого совета этого города. Дело отца продолжил его сын Ганс.
И тем не менее фальшивомонетчиками становились именно представители этих двух профессий. Письменные свидетельства говорят о том, что чаще всего мастер-монетчик и его подмастерья являлись единственными фигурами, замешанными в подделке монет. Конечно, ни в какие времена этот вид преступлений не был исключительной привилегией только одной профессиональной группы. Тем большая опасность исходила от этих преступлений для городов, для герцогств, княжеств и графств, для всей империи.
Строгие предписания для монетного ремесла во многих местах с течением времени становились все гибче благодаря прежде всего неутихающему стремлению местных властей нарушить имперские правила. Местный властитель предпочитал видеть на своём монетном дворе не столько безусловно честных, сколько понятливых людей.
Указ императора Максимилиана II (правившего и 1564-1576 гг.) от 13 октября 1571 г. должен был в очередной раз навести порядок в монетных дворах. По этому указу привилегии подмастерьев-монетчиков должны были распространяться только на тех, кто прошёл обучение исключительно в указанных имперских мастерских и носил в процессе обучения «дурацкие колпаки». Но к этому времени ни один из правителей не был готов действовать в соответствии с этими предписаниями. Подмастерья лишь приносили присягу соблюдать имперские правила чеканки монет, а уже в следующем веке на княжеских монетных дворах появились представители других профессий. В свою очередь, и некоторые мастера монетных дел сменили свою профессию.
Естественно, на первых порах этот процесс в меньшей степени затронул города, находившиеся в непосредственном подчинении императору. Они следовали принятым в империи правилам чеканки монет вплоть до начала Тридцатилетней войны, когда, обгоняемые событиями, присоединились к этому недоброму занятию, чтобы не упустить последней возможности выжить.
Нет материалов для сравнений, которые позволили бы выявить местности, где промысел подделки денег был наиболее распространён. Мы можем только показать, как со временем постоянно растут количество «монетных преступлений», власть и влияние буржуазии и потребность в деньгах. Из документов городского совета и других нюрнбергских хроник мы узнаем, что между 1414 и 1584 годами только в этом городе было раскрыто 20 случаев изготовления фальшивых монет, в которых участвовали монетчики, мастера по золоту, менялы, владельцы постоялых дворов, один ткач, один оружейник, один мясник, один художник и т. д.
При Карле Великом, во времена, когда деньги играли и хозяйстве страны сугубо подчинённую роль, удовлетворялись тем, что разговаривали с разоблачённым фальшивомонетчиком сквозь зубы, в худшем случае ставили ему клеймо на лоб. Возникший в начале XIII века свод законов Саксонии — самый значительный юридический документ средневековой Германии — даёт уже совершенно иные оценки: «Если монетчик изготовляет фальшивые монеты с тем, чтобы пустить их в оборот, он рискует своей шеей». Речь шла о виселице. В Китае за те же преступления живьём закапывали в землю, в Японии распинали на кресте.
Уже к концу XIII века к фальшивомонетчикам стали применяться ещё более жестокие наказания. У Данте мы читаем о горькой жалобе мастера Адама из города Бреши а, урождённого англичанина, о его страданиях в аду, куда он попал с костра, на который, в свою очередь, его привела стезя фальшивомонетчика. Сюжет заключался в том, что Адам по поручению графов Гвидо, Алессандро и Агинольфо из Романьи подделывал золотые гульдены с изображением Иоанна Крестителя с содержанием золота в 3 карата вместо 21 и за это был публично сожжён в 1281 году. В суде его высокопоставленные хозяева отказали ему в поддержке. Даже в аду мысли о мщении не покидают Адама. Он знает, что Гвидо из Романьи уже в аду. Но Адам, мучимый жаждой, уже не способен сделать ни шага, адская справедливость свершилась.
С экономическим прогрессом и расширяющейся торговлей буржуазия все больше осознает опасность, носителем которой является фальшивомонетничество. «Фальшивомонетчик грабит духовенство, господ и всех людей и является самым злостным вором», — говорится во Фризском праве. Нанесение ущерба собственности и имуществу, а также подрыв доверия общества к деньгам — вот основные параметры подхода к разбирательству подобных преступлений и приговоров по ним. Обратимся вновь к свидетельству Данте, который блестяще передаёт глубину падения фальшивомонетчика в глазах человека к началу позднего средневековья. Вспомним диспут, происходящий в аду между греком Синоном, обманом уговорившим троянцев ввести в город деревянного коня, и знакомым нам мастером Адамом. «Я говорил, а ты чеканил ложь» — такова позиция Синона. И хотя грек погубил целое государство, он считает, что Адам греховнее черта.
Ужесточение наказаний против «обворовывающих весь мир», как говорилось в комментариях к законам города Гамбурга, происходило прежде всего под влиянием буржуазии, без того изрядно натерпевшейся от денежных махинаций знатных господ.
В Германии города и крупнейшие феодалы карали фальшивомонетчиков по своим собственным законам или по законам, распространявшимся на союзы городов (например, Любекское право), хотя эдикты императоров, принимавшиеся рейхстагами, предписывали определённые нормы наказания. Единого имперского уголовного права ещё не существовало, но смертная казнь предусматривалась везде. Различались лишь способы умерщвления: петлёй, топором, костром, кипящей водой и т. д.
Лишь в 1532 году на рейхстаге в Регенсбурге принимается единое для всей Германии уголовное уложение — кодекс Карла V, известный также как «пеньковое право». В ст. 136 этого кодекса даётся развёрнутое толкование фальшивомонетного промысла: 1) подделка внешних данных монеты, 2) использование нечистого металла, 3) облегчение веса монет. Изготовителей фальшивых монет карали сжиганием заживо на костре. Те же, кто имел сведения о фальшивомонетчиках или участвовал каким-либо образом в их махинациях, подвергались наказаниям от тюрьмы до виселицы.
Любопытна и ст. 111 кодекса Карла V, которая устанавливает, что наказанию подлежит не только сам фальшивомонетчик, но и организатор промысла. При этом, несмотря на некоторую невразумительность для современного читателя средневековых формулировок, в них совершенно отчётливо прослеживается разница между степенью риска фальшивомонетчика-ремесленника и фальшивомонетчика-господина. Если первому грозила мучительная публичная смерть, то «господин» лишь утрачивал своё право чеканки монет.
Ганс Ленгенфельдер и другие
Ни одно из ремёсел не было представлено в Нюрнберге в XV-XVII веках так широко, как работа по золоту и серебру. В конце XV века город, насчитывавший 25 тыс. жителей, располагал сотней золотых дел мастеров. Только немногие из них жили в достатке. Конкуренция была чрезвычайно жёсткой. Некоторые ремесленники покидали город. Золотых дел мастер из Нюрнберга — эта рекомендация служила визитной карточкой во всей Германии и за её пределами. И тем не менее эта Мекка ювелирного искусства, как магнит, притягивала к себе подмастерьев из разных местностей Германии, которые хотели получить свою грамоту мастера именно в Нюрнберге.
Даже Венцель Ямнитцер (1508-1585 гг.) — самый известный в Германии эпохи Ренессанса мастер по золоту — значительную часть жизни прожил в нужде. Его брат Альбрехт, также прекрасный мастер, покончил жизнь самоубийством в 1555 году из-за того, что не смог уплатить долг в 800 гульденов. Ганс, сын Венцеля, постигавший у знаменитого отца секреты ремесла, в 40 лет оказался должником своего родителя.
Не лучше шли дела и у другого нюрнбергского мастера — Ганса Ленгенфельдера. С июля 1490 года он полноправный мастер. Его главной заботой сделался поиск дома с мастерской, который он хотел бы купить или построить. Нужны были деньги, и немалые, около 1000 гульденов. Их можно было взять в долг, но за высокие проценты. Ганс пошёл по этому пути и угодил в замкнутый круг. Нужны были средства на содержание семьи (по положению подмастерье вначале женился, а уже после этого мог претендовать на экзамен на звание мастера), а для этого надо было покупать драгоценные металлы для работы. К тому же проценты съедали почти все заработанные деньги.
Какие именно события предшествовали 27 февраля 1492 г., доподлинно не известно, но в этот день писарь совета города Нюрнберга делает роковую запись об обвинениях, выдвигаемых против Ганса Ленгенфельдера неким Майером (в последующих бумагах именуемым также Байером), который сообщил, что в доме Ленгенфельдера чеканят фальшивые гульдены.
После этого допроса Ленгенфельдер оказался в пресловутой «яме» нюрнбергской ратуши. Вскоре были арестованы и его сообщники: Хайнц Шюрштаб, мастер по изготовлению поясов Кох и служанка Ленгенфельдера.
29-30 ноября 1492 г. писарь протоколирует: «Продолжить содержание под стражей Хайнца Шюрштаба, мастера по золоту Ленгенфельдера и мастера по поясам Коха. Выведать под пытками, какой металл и инструмент они использовали для изготовления гульденов.
Также держать под стражей и служанку. Расспросить, как и сколько гульденов она разменивала, знала ли о творимом обмане. Если Шюрштаб или кто-нибудь другой покажет, что она знала об обмане, применить к ней испанский сапог и деревянный камень (орудия пыток).
Произвести обыск у Ленгенфельдера и Коха, искать заготовки и образцы фальшивых монет».
Итак, Ленгенфельдер и Шюрштаб находились под подозрением в чеканке фальшивых гульденов, а служанка — девица Фойрер — подозревалась в распространении заведомо фальшивых денег. Удивительным образом нигде не названа профессия Шюрштаба. Вероятно, он происходил из могущественной купеческой семьи Шюрштабов, которые не хотели быть замешанными в судебном процессе. Ленгенфельдер и Шюрштаб пускали в оборот не золотые, а лишь позолоченные монеты.
Протокол от 1 декабря 1492 г. рассказывает о продолжении расследования. Найдены орудия преступного промысла. Продолжаются допросы с пристрастием. Сняты обвинения против Коха, и он оставлен в покое. Следователей нельзя упрекнуть в халатности. Они находят ответы на возникающие вопросы. Откуда, например, у Шюрштаба орудия взлома и другой воровской инвентарь. Под пыткой он признается в совершённом ограблении. В качестве улики фигурирует письмо, написанное Ленгенфельдером соучастнику.
7 декабря Хайнцу Шюрштабу и Гансу Ленгенфельдеру выносится приговор: казнь через обезглавливание. Это событие подтверждается в нюрнбергской хронике (1488-1506 гг.) Генриха Дайкслера.
Такова история Ганса Ленгенфельдера.
Что же касается приговора, вынесенного отпрыску влиятельного клана Шюрштабов, то это не было чем-то из ряда вон выходящим. Совет города Нюрнберга трудно заподозрить в коррупции. Так, в 1469 году один из его членов Никлас Муффель за присвоение средств совета был приговорён к повешению.
Хайнц Шюрштаб был приговорён к смерти как «пособник фальшивомонетчика». Для наказания достаточно было уже того, что он знал о преступлении. В 1564 году один из мастеров-монетчиков был обезглавлен только ча то, что «стоял на стрёме», в то время как его подмастерья отливали фальшивые монеты. За четыре года до этого неприятности были у самого Венцеля Ямнитцера. Каспар Хойсснер, один из подмастерьев знаменитого мастера, вынес из мастерской немного серебра и, самостоятельно сделав форму, отлил несколько монет. Кто и как «обезвредил» находчивого юношу, хроника не сообщает. Ямнитцер к тому времени уже в течение четырех лет принадлежал к числу почётных граждан города, к 14 избранным членам Большого совета. Доказав собственную непричастность к преступлению Хойсснера, Ямнитцер выступил защитником своего подмастерья, который, без сомнения, мог бы попасть в руки палача. Закон не проводил различий между взрослыми и детьми.
После шестинедельного пребывания в городской тюрьме, где Каспару Хойсснеру пришлось испытать на себе искусство заплечных дел мастеров, ему был вынесен приговор, согласно которому смертная казнь «из милости» была заменена пожизненным заключением. Ямнитцер был строго предупреждён о том, чтобы впредь не допускал подобных оплошностей.
Об особенно жестоком виде казни (даже по тем далеко не милосердным временам) — сварении приговорённого в кипятке, что практиковалось с 1285 года, повествует книга записей распоряжений городских властей Штральзунда. В книге приводится указ о розыске Николауса Винкельдорпа, прибывшего в Штральзунд вместе с купцом Германом Ольдендорпом. Это распоряжение принято по решению суда в соответствии с Любекским правом. Винкельдорпу, обвинённому в подделке денег, удалось сбежать. Проходивший по тому же делу Клаус Эльмхорст тем же судом был приговорён к смерти в котле с кипящей водой. Фальшивые пфенниги, завезённые обвиняемыми в Штральзунд, были обнаружены под кроватью Винкельдорпа, которого ожидал тот же приговор, что и Эльмхорста. Указ датируется 31 марта 1431 г.
На старой рыночной площади Штральзунда, жители которого в октябре или ноябре 1431 года были свидетелями этой ужасной казни, в те времена организовывались народные увеселения. Эти развлечения большей частью были не тем, что мы понимаем под этим сегодня. Так, в 1414 году гвоздём программы «увеселений» было насаживание кошки на позорный столб. Кому это удавалось, публично провозглашался «кошачьим рыцарем». На следующий год штральзундцы потешались, наблюдая, как слепые пытались бить дубинками свинью и попадали друг в друга.
И все равно то, что произошло с Клаусом Эльмхорстом, ещё долго оставалось в памяти горожан. Рассказы об этом событии передавались из поколения в поколение. О нем сообщает в своей хронике умерший в 1560 году преподобный Иоганн Беркманн, который, вероятнее всего, не был знаком с цитированной ранее книгой записи решений городских властей Штральзунда. Беркманн описывает казнь фальшивомонетчика и упоминает, что котёл, где он ещё на этом свете принял адские муки, оставлен в назидание потомкам на своём месте.
Для последующих поколений было само собой разумеющимся, что казнённый тогда фальшивомонетчик сам принадлежал к клану мастеров монетного дела. Между тем настоящая профессия Эльмхорста в хрониках не указана.
Следует упомянуть и ещё об одном немаловажном обстоятельстве: с юридической точки зрения в описываемом случае налицо откровенный судебный произвол. В положениях Любекского права, на которое, как мы помним, ссылались как на обоснование решения суда по обвинению Николауса Винкельдорпа и Клауса Эльмхорста, не рассматривался такой вид преступлений, как подделка денег. По Любекскому праву фальшивые деньги — лишь улика, наказание — денежный штраф или в худшем случае снятие с головы волос вместе с кожей.
Вместе с тем было бы ошибкой оценивать подобные казни с позиций современных представлений о цивилизации и морали. Жестокость была в духе того времени: преступления против нарождавшегося капитала карались сурово и публично.
Даже Венцель Ямнитцер (1508-1585 гг.) — самый известный в Германии эпохи Ренессанса мастер по золоту — значительную часть жизни прожил в нужде. Его брат Альбрехт, также прекрасный мастер, покончил жизнь самоубийством в 1555 году из-за того, что не смог уплатить долг в 800 гульденов. Ганс, сын Венцеля, постигавший у знаменитого отца секреты ремесла, в 40 лет оказался должником своего родителя.
Не лучше шли дела и у другого нюрнбергского мастера — Ганса Ленгенфельдера. С июля 1490 года он полноправный мастер. Его главной заботой сделался поиск дома с мастерской, который он хотел бы купить или построить. Нужны были деньги, и немалые, около 1000 гульденов. Их можно было взять в долг, но за высокие проценты. Ганс пошёл по этому пути и угодил в замкнутый круг. Нужны были средства на содержание семьи (по положению подмастерье вначале женился, а уже после этого мог претендовать на экзамен на звание мастера), а для этого надо было покупать драгоценные металлы для работы. К тому же проценты съедали почти все заработанные деньги.
Какие именно события предшествовали 27 февраля 1492 г., доподлинно не известно, но в этот день писарь совета города Нюрнберга делает роковую запись об обвинениях, выдвигаемых против Ганса Ленгенфельдера неким Майером (в последующих бумагах именуемым также Байером), который сообщил, что в доме Ленгенфельдера чеканят фальшивые гульдены.
После этого допроса Ленгенфельдер оказался в пресловутой «яме» нюрнбергской ратуши. Вскоре были арестованы и его сообщники: Хайнц Шюрштаб, мастер по изготовлению поясов Кох и служанка Ленгенфельдера.
29-30 ноября 1492 г. писарь протоколирует: «Продолжить содержание под стражей Хайнца Шюрштаба, мастера по золоту Ленгенфельдера и мастера по поясам Коха. Выведать под пытками, какой металл и инструмент они использовали для изготовления гульденов.
Также держать под стражей и служанку. Расспросить, как и сколько гульденов она разменивала, знала ли о творимом обмане. Если Шюрштаб или кто-нибудь другой покажет, что она знала об обмане, применить к ней испанский сапог и деревянный камень (орудия пыток).
Произвести обыск у Ленгенфельдера и Коха, искать заготовки и образцы фальшивых монет».
Итак, Ленгенфельдер и Шюрштаб находились под подозрением в чеканке фальшивых гульденов, а служанка — девица Фойрер — подозревалась в распространении заведомо фальшивых денег. Удивительным образом нигде не названа профессия Шюрштаба. Вероятно, он происходил из могущественной купеческой семьи Шюрштабов, которые не хотели быть замешанными в судебном процессе. Ленгенфельдер и Шюрштаб пускали в оборот не золотые, а лишь позолоченные монеты.
Протокол от 1 декабря 1492 г. рассказывает о продолжении расследования. Найдены орудия преступного промысла. Продолжаются допросы с пристрастием. Сняты обвинения против Коха, и он оставлен в покое. Следователей нельзя упрекнуть в халатности. Они находят ответы на возникающие вопросы. Откуда, например, у Шюрштаба орудия взлома и другой воровской инвентарь. Под пыткой он признается в совершённом ограблении. В качестве улики фигурирует письмо, написанное Ленгенфельдером соучастнику.
7 декабря Хайнцу Шюрштабу и Гансу Ленгенфельдеру выносится приговор: казнь через обезглавливание. Это событие подтверждается в нюрнбергской хронике (1488-1506 гг.) Генриха Дайкслера.
Такова история Ганса Ленгенфельдера.
Что же касается приговора, вынесенного отпрыску влиятельного клана Шюрштабов, то это не было чем-то из ряда вон выходящим. Совет города Нюрнберга трудно заподозрить в коррупции. Так, в 1469 году один из его членов Никлас Муффель за присвоение средств совета был приговорён к повешению.
Хайнц Шюрштаб был приговорён к смерти как «пособник фальшивомонетчика». Для наказания достаточно было уже того, что он знал о преступлении. В 1564 году один из мастеров-монетчиков был обезглавлен только ча то, что «стоял на стрёме», в то время как его подмастерья отливали фальшивые монеты. За четыре года до этого неприятности были у самого Венцеля Ямнитцера. Каспар Хойсснер, один из подмастерьев знаменитого мастера, вынес из мастерской немного серебра и, самостоятельно сделав форму, отлил несколько монет. Кто и как «обезвредил» находчивого юношу, хроника не сообщает. Ямнитцер к тому времени уже в течение четырех лет принадлежал к числу почётных граждан города, к 14 избранным членам Большого совета. Доказав собственную непричастность к преступлению Хойсснера, Ямнитцер выступил защитником своего подмастерья, который, без сомнения, мог бы попасть в руки палача. Закон не проводил различий между взрослыми и детьми.
После шестинедельного пребывания в городской тюрьме, где Каспару Хойсснеру пришлось испытать на себе искусство заплечных дел мастеров, ему был вынесен приговор, согласно которому смертная казнь «из милости» была заменена пожизненным заключением. Ямнитцер был строго предупреждён о том, чтобы впредь не допускал подобных оплошностей.
Об особенно жестоком виде казни (даже по тем далеко не милосердным временам) — сварении приговорённого в кипятке, что практиковалось с 1285 года, повествует книга записей распоряжений городских властей Штральзунда. В книге приводится указ о розыске Николауса Винкельдорпа, прибывшего в Штральзунд вместе с купцом Германом Ольдендорпом. Это распоряжение принято по решению суда в соответствии с Любекским правом. Винкельдорпу, обвинённому в подделке денег, удалось сбежать. Проходивший по тому же делу Клаус Эльмхорст тем же судом был приговорён к смерти в котле с кипящей водой. Фальшивые пфенниги, завезённые обвиняемыми в Штральзунд, были обнаружены под кроватью Винкельдорпа, которого ожидал тот же приговор, что и Эльмхорста. Указ датируется 31 марта 1431 г.
На старой рыночной площади Штральзунда, жители которого в октябре или ноябре 1431 года были свидетелями этой ужасной казни, в те времена организовывались народные увеселения. Эти развлечения большей частью были не тем, что мы понимаем под этим сегодня. Так, в 1414 году гвоздём программы «увеселений» было насаживание кошки на позорный столб. Кому это удавалось, публично провозглашался «кошачьим рыцарем». На следующий год штральзундцы потешались, наблюдая, как слепые пытались бить дубинками свинью и попадали друг в друга.
И все равно то, что произошло с Клаусом Эльмхорстом, ещё долго оставалось в памяти горожан. Рассказы об этом событии передавались из поколения в поколение. О нем сообщает в своей хронике умерший в 1560 году преподобный Иоганн Беркманн, который, вероятнее всего, не был знаком с цитированной ранее книгой записи решений городских властей Штральзунда. Беркманн описывает казнь фальшивомонетчика и упоминает, что котёл, где он ещё на этом свете принял адские муки, оставлен в назидание потомкам на своём месте.
Для последующих поколений было само собой разумеющимся, что казнённый тогда фальшивомонетчик сам принадлежал к клану мастеров монетного дела. Между тем настоящая профессия Эльмхорста в хрониках не указана.
Следует упомянуть и ещё об одном немаловажном обстоятельстве: с юридической точки зрения в описываемом случае налицо откровенный судебный произвол. В положениях Любекского права, на которое, как мы помним, ссылались как на обоснование решения суда по обвинению Николауса Винкельдорпа и Клауса Эльмхорста, не рассматривался такой вид преступлений, как подделка денег. По Любекскому праву фальшивые деньги — лишь улика, наказание — денежный штраф или в худшем случае снятие с головы волос вместе с кожей.
Вместе с тем было бы ошибкой оценивать подобные казни с позиций современных представлений о цивилизации и морали. Жестокость была в духе того времени: преступления против нарождавшегося капитала карались сурово и публично.
Орёл или решка?
14 декабря 1620 г. Полдень. В городские ворота Пренцлау въезжает фургон, запряжённый парой гнедых. Проехав по городу, он останавливается перед домом гражданина Пренцлау Эртманна Шмидта. Кучер слезает с козёл и стучит в дверь. Хозяин дома появляется на пороге: «Элиас Хеннинг, собственной персоной! Заходите, заходите… Может быть, промочите горло с дороги?» Хеннинг не собирается рассиживаться. Надо обтереть лошадей, ну и от доброго глотка он, конечно, не откажется. Это способствует путешествиям. Фургон полон мотков польской шерсти, их надо доставить в Гамбург. Эртманн усмехается: «Ну, конечно, ничего подозрительного. Подручный монетных дел мастера в роли торговца шерстью».
Они переходят к делу. Из рук в руки передаются туго набитые мешочки. Появляется пустая бочка, в которую Хеннинг складывает свою добычу. Бочку аккуратно прикрывают шерстью, и фургон снова трогается в путь. Но беда уже не за горами. Через полтора часа у деревни Бойтценбург всадник преграждает дорогу и грубо требует, чтобы Элиас ехал в поместье господина фон Арнима. Хеннинг не сопротивляется, хотя от страха его прошибает пот, а губы безостановочно шепчут «отче наш».
Люди Георга Арнима кипа за кипой перебирают шерсть. Наконец, когда вся шерсть выгружена, они наталкиваются на бочку. «Что здесь?» — угрожающе спрашивает хозяин поместья. «Смотри сам», — отвечает Элиас, отворачиваясь. «Ого, в бочке остались камни?! Зачем они тебе?» Но наступает роковой момент: бочку опустошают, и в руках у фон Арнима оказываются три кошелька. Он собственноручно пересчитывает монеты, а они все крупные, тяжёлые. Итог: 2109 гульденов.
Напрасны протесты Элиаса Хеннинга. Он говорит, что это честно заработанные деньги, они получены за товары францбургских ремесленников и крестьян. Его никто не слушает. Георг фон Арним оставляет деньги у себя.
Они переходят к делу. Из рук в руки передаются туго набитые мешочки. Появляется пустая бочка, в которую Хеннинг складывает свою добычу. Бочку аккуратно прикрывают шерстью, и фургон снова трогается в путь. Но беда уже не за горами. Через полтора часа у деревни Бойтценбург всадник преграждает дорогу и грубо требует, чтобы Элиас ехал в поместье господина фон Арнима. Хеннинг не сопротивляется, хотя от страха его прошибает пот, а губы безостановочно шепчут «отче наш».
Люди Георга Арнима кипа за кипой перебирают шерсть. Наконец, когда вся шерсть выгружена, они наталкиваются на бочку. «Что здесь?» — угрожающе спрашивает хозяин поместья. «Смотри сам», — отвечает Элиас, отворачиваясь. «Ого, в бочке остались камни?! Зачем они тебе?» Но наступает роковой момент: бочку опустошают, и в руках у фон Арнима оказываются три кошелька. Он собственноручно пересчитывает монеты, а они все крупные, тяжёлые. Итог: 2109 гульденов.
Напрасны протесты Элиаса Хеннинга. Он говорит, что это честно заработанные деньги, они получены за товары францбургских ремесленников и крестьян. Его никто не слушает. Георг фон Арним оставляет деньги у себя.