С наступлением вечера воздух наполнился трубными звуками: внизу, по местности, которая отличается воистину чудесным плодородием, проходили многочисленные стада слонов и буйволов.
За сутки вся область, заключенная между нулевым меридианом и вторым градусом, в изгибе реки Нигер, пронеслась перед глазами пассажиров «Альбатроса».
Если бы какой-нибудь географ располагал подобным летательным аппаратом, с какой легкостью мог бы он провести топографическую съемку местности, получить данные о ее высоте над уровнем моря, точно определить путь рек и их притоков, отметить местоположение городов и деревень. Тогда не осталось бы больше неизученных мест на картах Центральной Африки, ни расплывчатых белых пятен, ни пунктирных линий, ни всех этих туманных обозначений, приводящих в отчаяние картографов.
Одиннадцатого утром «Альбатрос» пересек горы Северной Гвинеи, зажатой между Суданом и заливом, носящим ее имя. На горизонте смутно вырисовывались горы Конг, расположенные в королевстве Дагомея.
Дядюшка Прудент и Фил Эванс отметили, что «Альбатрос», оставив позади Тимбукту, все время двигался с севера на юг. Из этого они заключили, что, преодолев расстояние, равное шести географическим градусам, воздушный корабль должен достичь линии экватора, если только направление его полета не изменится. Неужели «Альбатрос» намеревался вновь покинуть пространство над материками и устремиться в воздушные сферы, лежащие на этот раз уже не над Беринговым, Каспийским, Северным или Средиземным морем, а над Атлантическим океаном?
В таком предположении не было ничего утешительного для обоих коллег, ибо тогда их шансы на побег свелись бы к нулю.
Между тем «Альбатрос» летел не спеша, словно раздумывая, стоит ли ему расставаться с африканской землей. Не собирался ли инженер повернуть назад? Нет! Но его внимание неспроста привлекала страна, над которой в то время парил воздушный корабль.
Читатель знает, так же как это знал Робур, что королевство Дагомея – одно из наиболее могущественных на западном побережье Африки. Достаточно сильное, чтобы вести борьбу со своим соседом, королевством Асшантис, оно тем не менее потеряло часть своей территории и теперь насчитывает всего лишь сто двадцать лье в длину и шестьдесят – в ширину; однако, с тех пор как Дагомея присоединила к себе прежде независимые области Ардра и Уида, население ее составляет от семисот до восьмисот тысяч человек.
Хотя королевство это и невелико, оно заставляет часто говорить о себе. Дагомея снискала себе мрачную известность невероятными жестокостями, которыми отмечает свои ежегодные празднества, человеческими жертвоприношениями, ужасными гекатомбами, происходящими в честь умершего властелина и его преемника. Считается даже признаком хорошего тона, когда король Дагомеи, принимая у себя какую-нибудь высокопоставленную особу или иноземного посла, делает гостю сюрприз, преподнося ему в дар дюжину голов, отрубленных в честь его прибытия, – причем отрубает эти головы сам дагомейский министр юстиции, так называемый «минган», который как нельзя лучше справляется с обязанностями палача.
Когда «Альбатрос» пролетал над границей Дагомеи, властелин страны Бахаду как раз скончался, и население готовилось принять участие в торжественной коронации его преемника. Вот почему во всей стране царило большое оживление, которое и не укрылось от Робура.
Бесконечные процессии дагомейских крестьян тянулись из деревень к столице королевства Абомей. Они двигались по хорошим дорогам, проложенным среди обширных равнин, заросших гигантскими травами, шли бескрайними полями маниоки, пробирались сквозь заросли мимоз, великолепные апельсиновые рощи и леса из обыкновенных и кокосовых пальм и манговых деревьев. В ярко-зеленой листве резвились тысячи разноцветных попугаев, которые, казалось, купались в волнах аромата, поднимавшегося вверх к «Альбатросу».
Робур стоял в раздумье, опершись о перила, и лишь изредка обменивался несколькими словами с Томом Тэрнером.
До сих пор «Альбатрос» не мог похвалиться тем, что привлек к себе внимание двигавшихся человеческих толп, по большей части скрытых под непроницаемыми купами деревьев. Это происходило, очевидно, потому, что он летел на значительной высоте, за легкими облаками.
К одиннадцати часам утра на равнине показалась столица, опоясанная стенами и защищенная рвом, достигающим двенадцати миль в окружности; ее широкие, прямые улицы выходят на обширную площадь, северную часть которой занимает королевский дворец. Над всем ансамблем дворцовых сооружений возвышается площадка, расположенная неподалеку от места, где совершают жертвоприношения. В дни празднеств с этой террасы толпе бросают узников в корзинах из ивовых прутьев, и трудно вообразить, с какой яростью она терзает этих несчастных.
В одном из крыльев дворца владыки Дагомеи живут четыре тысячи женщин-воительниц; они составляют один из храбрейших отрядов королевского войска.
Есть ли амазонки на реке того же названия – еще не доказано; но в Дагомее они бесспорно есть. Одни носят голубые рубахи, опоясанные голубым или красным шарфом, белые шаровары с голубыми полосами и белую шапочку, к поясу у них привязана пороховница; другие, занимающиеся охотой на слонов, вооружены тяжелым карабином и кинжалом с коротким клинком, на голове у них красуются рога антилопы, скрепленные железным обручем; третьи, входящие в состав артиллерийских отрядов, одеты в голубые с красным туники и вооружены короткими ружьями с чугунным раструбом для картечи; и, наконец, – отряд юных девушек в голубых туниках и белых шароварах – подлинные весталки, целомудренные, как Диана, и, как она, владеющие луком и стрелами.
Если прибавить к амазонкам пять или шесть тысяч мужчин в белых штанах и хлопчатобумажных рубахах, перехваченных в талии широким матерчатым кушаком, то можно считать смотр дагомейской армии законченным.
Абомея в тот день была совершенно пустынна. Король, его свита, мужское и женское войско, жители города – все покинули пределы столицы и заполнили расположенную в нескольких милях от нее просторную долину, окаймленную густыми лесами.
Именно здесь, в этой долине, должна была состояться коронация нового короля. Именно здесь должны были казнить во славу нового властелина тысячи пленников, захваченных во время недавних набегов.
Было около двух часов, когда «Альбатрос», достигнув долины, стал снижаться в дымке легких облаков, скрывавших его до поры до времени от взоров дагомейцев.
Сюда стеклось не меньше шестидесяти тысяч человек со всех концов королевства: из области Уида, из Керапая, из Ардра, из Томбори, из самых далеких деревень.
Новый король – здоровенный детина двадцати пяти лет, по имени Бу-Нади, – находился на небольшом холме, осененном группой густолиственных деревьев. Вокруг теснился его новый двор, мужское войско, амазонки и весь дагомейский народ.
У подножья полсотни музыкантов играли на своих варварских инструментах – слоновых бивнях, издающих хриплый звук, барабанах, обтянутых шкурой лани, выдолбленных тыквах, гитарах, колокольчиках, по которым ударяют железными пластинками, и флейтах из бамбука, пронзительный свист которых покрывал шум остальных инструментов. Каждое мгновение раздавались залпы из ружей и мушкетонов, стреляли пушки, лафеты которых подскакивали с такой силой, что грозили раздавить орудийную прислугу, состоявшую из амазонок, – словом, вокруг царила ужасная суматоха, а дикие крики вполне могли бы заглушить раскаты грома.
В стороне, под охраной солдат, сбились в кучу пленники, которым предстояло сопровождать усопшего короля в лучший мир, ибо со смертью он не должен был утратить ни одной из привилегий, подобающих его сану. На похоронах короля Гхозо, отца Бахаду, любящий сын отправил вслед за умершим отцом три тысячи человек. Бу-Нади не мог сделать меньше для своего предшественника. Разве не нужны многочисленные гонцы, чтобы собрать не только духов, но и всех обитателей небес, которым предстоит составить кортеж обожествленного монарха.
Целый час продолжались речи, причитания, восхваления, чередовавшиеся с плясками, в которых принимали участие не только признанные танцовщицы, но также и амазонки, вносившие в танец своеобразную воинственную грацию.
Время гекатомбы приближалось. Робур, которому были известны кровавые обычаи жителей Дагомеи, не терял из виду пленников – всех этих мужчин, женщин и детей, приведенных на убой.
Минган стоял у подножья холма. Он размахивал своей саблей палача с коротким клинком и металлической птицей на эфесе, вес которого придает большую верность удару.
На сей раз он был не один. Где ему было управиться самому с таким грандиозным избиением! Вокруг него теснилось до сотни палачей, набивших руку в искусстве рубить головы одним ударом.
Между тем «Альбатрос» мало-помалу приближался, уменьшая скорость своих гребных и подъемных винтов. И вот, описав кривую, он вынырнул из-за скрывавших его облаков и показался над равниной не больше чем в ста метрах от земли.
И тогда произошло нечто неожиданное: свирепые туземцы приняли воздушный корабль за неземное существо, сошедшее с небес для того, чтобы воздать последние почести королю Бахаду.
Его появление вызвало неописуемый восторг. Страстные призывы, громогласные просьбы, всеобщие молитвы вознеслись к этому сверхъестественному гиппогрифу, который, без сомнения, явился лишь затем, чтобы взять тело усопшего владыки и вознести его в высшие сферы дагомейских небес.
И тут от удара сабли мингана на землю скатилась первая голова. Вслед за тем и остальных пленников, разделенных на сотни, подвели к отвратительным палачам.
Вдруг с «Альбатроса» послышался ружейный выстрел. Министр юстиции ничком упал на землю.
– Меткий выстрел, Том! – воскликнул Робур.
– Пустяки… я бил прямо в кучу! – отозвался боцман.
Остальные члены экипажа с ружьями в руках ожидали лишь приказа инженера, чтобы открыть стрельбу.
Настроение толпы круто переменилось. Люди поняли: это крылатое чудище – вовсе не добрый дух, а дух, враждебный славному народу Дагомеи. Поэтому, как только минган упал на землю, отовсюду послышались крики о мщении. И над равниной тотчас же поднялась ружейная пальба.
Эти угрозы не испугали «Альбатроса», который отважно снизился до высоты не более ста пятидесяти футов над землей. Дядюшка Прудент и Фил Эванс, каковы бы ни были их чувства к Робуру, могли лишь присоединиться к подобному акту гуманности.
– Верно! Освободим пленников! – вскричали они.
– Я это и намерен сделать, – отвечал инженер.
По примеру членов экипажа коллеги вооружились магазинными ружьями, и все, кто находился на «Альбатросе», открыли дружный огонь, причем ни одна пуля не пропала даром, находя себе мишень в толпе, стоявшей внизу. Даже стоявшая на борту «Альбатроса» маленькая пушка, жерло которой опустили как можно более отвесно, послала наудачу несколько зарядов картечи, и они посеяли смятение в толпе.
Воспользовавшись тем, что охранявшие их воины отвечали выстрелами на огонь, открытый с воздушного корабля, пленники, так и не понявшие, что за помощь пришла к ним с небес, разорвали стягивавшие их путы. Передний винт «Альбатроса» был пробит, несколько других пуль угодили в корпус воздушного корабля. Фриколлина, укрывавшегося в глубине каюты, едва не задела пуля, пробившая стену рубки.
– Ах, так им, видно, еще мало! – воскликнул Том Тэрнер.
И, спустившись в пороховой склад, он возвратился с дюжиной динамитных патронов, которые роздал своим товарищам. По знаку Робура эти патроны были брошены на холм и, ударившись о землю, взорвались, точно небольшие гранаты.
Какое замешательство поднялось внизу! Король, его двор, армия, народ – все были охвачены ужасом, вполне понятным после такого нападения. Все кинулись под защиту деревьев, а пленники тем временем пустились наутек, и никто даже не думал их преследовать.
Празднество в честь нового короля Дагомеи было окончательно испорчено. А дядюшке Пруденту и Филу Эвансу довелось убедиться, какой мощью обладает летательный аппарат и какую службу он может сослужить человечеству.
Затем «Альбатрос» спокойно поднялся в средние слои атмосферы; он пересек область Уида и уже вскоре потерял из виду пустынный скалистый берег, который постоянный прибой – следствие юго-западных ветров – делает почти неприступным.
Теперь воздушный корабль парил над Атлантическим океаном.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
Куда направляется «Альбатрос»? Неужели воздушный корабль, как говорил инженер, действительно совершит «больше, чем кругосветное путешествие»? Но так или иначе, должно же и оно где-нибудь закончиться? Ведь невозможно допустить, что Робур всю свою жизнь проводит в небе, на борту воздушного корабля, и никогда не спускается на землю! Как мог бы он тогда пополнять запасы провизии и боевого снаряжения, не говоря уже о различных технических материалах, необходимых для бесперебойной работы двигателей? Несомненно, в каком-нибудь никому не известном и трудно доступном уголке земного шара должно существовать какое-то пристанище, какое-то место для передышки, где «Альбатрос» мог бы получать все, в чем он испытывает нужду. Инженер Робур был способен прервать всякие отношения с обитателями земли, но прервать всякую связь с земной поверхностью даже он не был способен!
Но если дело обстояло так, где же находилось это пристанище? Что заставило инженера выбрать именно его? Ожидала ли там возвращения Робура маленькая колония, которую он возглавлял? Мог ли он набрать там новый экипаж? И как получилось, что судьбы его спутников – выходцев из различных стран – оказались связанными с его собственной судьбой? И откуда он взял средства, чтобы построить такой дорогостоящий аппарат, конструкцию которого держал в секрете? Правда, содержание экипажа воздушного корабля не могло быть особенно разорительным: на борту «Альбатроса» все жили дружно, одной семьей, как живут люди, довольные своей судьбою и не скрывающие этого. Однако кто же был в конце концов этот Робур? Откуда он взялся? Каково его прошлое? Словом, тут вставали тысячи необъяснимых загадок, а единственный человек, который мог их разрешить, конечно, никогда не станет этого делать!
Вполне понятно, что такое нагромождение неразрешимых проблем выводило из себя обоих воздухоплавателей. Сознавать, что летят неведомо куда, не находить никакого выхода из этого опасного приключения, не представлять себе даже, окончится ли оно вообще когда-нибудь, быть обреченными на вечные скитания в воздухе, – разве всего этого было недостаточно, чтобы толкнуть председателя и секретаря Уэлдонского ученого общества на какой-нибудь безрассудный поступок?..
А пока что, начиная с вечера 14 июля, воздушный корабль летел над просторами Атлантического океана. Наутро солнце поднялось над дугообразной линией, где небо, казалось, сливается с водой. На безбрежной поверхности океана не видно было ни клочка земли. Африка скрылась на северной стороне горизонта.
Когда Фриколлин отважился покинуть свою каюту и увидел под собою бескрайнее море, ужас охватил его с новой силой. Правильнее было бы сказать, увидел не «под собою», а «вокруг себя», ибо человеку, находящемуся в верхних слоях атмосферы, кажется, будто бездна обступает его со всех сторон, а горизонт, поднимаясь до уровня его глаз, отходит все дальше и дальше и представляется недостижимым.
Фриколлин, без сомнения, не отдавал себе отчета в физических причинах этого явления, но зато очень ясно его ощущал. Этого было достаточно, чтобы породить в нем «ужас перед бездной», от которого не могут избавиться даже некоторые смелые люди. Тем не менее негр благоразумно не стал жаловаться вслух. С закрытыми глазами, он ощупью добрался до своей каюты, решив, как можно дольше из нее не выходить.
Заметим кстати, что на долю Атлантического океана приходится больше четвертой части всей площади морской поверхности земного шара, которая составляет триста семьдесят четыре миллиона пятьдесят семь тысяч девятьсот двенадцать квадратных километров. Между тем ничто не говорило о том, что инженер торопится вперед. Он даже не отдал распоряжения увеличить быстроту полета «Альбатроса». Впрочем, воздушный корабль не мог бы в то время развить такую скорость, с какой он несся над Европой, – то есть до двухсот километров в час. В тех широтах, где господствуют преимущественно юго-западные воздушные течения, ветер дул навстречу «Альбатросу», и хотя не достигал большой силы, однако мешал полету воздушного корабля.
Самые последние труды метеорологов, опирающиеся на многочисленные наблюдения, позволили установить, что в этой лежащей между тропиками области пассаты постоянно дуют либо по направлению к Сахаре, либо по направлению к Мексиканскому заливу. Эти периодические воздушные течения движутся здесь или с запада – к Африке, или с востока – к Новому Свету; это верно по крайней мере для жаркого времени года.
Итак, борясь со встречным ветром, Робур не использовал всей мощи гребных винтов «Альбатроса». Он вел воздушный корабль с умеренной скоростью, которая, впрочем, превышала скорость трансатлантических пароходов.
Тринадцатого июля инженер объявил всему экипажу, что «Альбатрос» пересек экватор.
Вот каким образом дядюшка Прудент и Фил Эванс узнали, что они покинули Северное и вступили в Южное полушарие. Перелет через экватор не повлек за собой ни одной из тех шутливых проделок и торжественных церемоний, которыми отмечают на борту некоторых военных и торговых кораблей переход из одного полушария в другое.
Один лишь Франсуа Тапаж не мог отказать себе в удовольствии вылить пинту воды за шиворот Фриколлину; но так как после этого «крещения» негр получил несколько стаканов джина, то он заявил, что готов сколько угодно раз пересекать экватор, но только не на спине механической птицы, ибо она не внушает ему никакого доверия.
Пятнадцатого июля утром «Альбатрос» находился между островами Вознесения и Святой Елены, но ближе ко второму острову, чьи гористые берега виднелись на горизонте в продолжение нескольких часов.
Нет сомнения, что если бы в эпоху, когда Наполеон находился во власти англичан, уже существовал летательный аппарат вроде воздушного корабля инженера Робура, то, вопреки всем оскорбительным мерам предосторожности, принятым Гудзоном Лоу, его прославленный узник мог бы, чего доброго, ускользнуть от него по воздуху!
Шестнадцатого и семнадцатого июля с наступлением вечера пассажиры «Альбатроса» наблюдали любопытное явление. В более высоких широтах его можно было бы принять за северное сияние. В действительности же это явление правильнее назвать сумеречным свечением: лучи заходящего солнца переливались различными оттенками, а некоторые из них горели ослепительным зеленым светом.
Не было ли это следствием того, что земля встретила на своем пути облако космической пыли, которое и отражало угасавший свет дня? Именно так и объясняют сумеречное свечение некоторые наблюдатели. Однако, если бы эти ученые находились на борту воздушного корабля, они отказались бы от такого предположения.
После тщательного изучения было установлено, что при сумеречном свечении в воздухе находятся в подвешенном состоянии мельчайшие кристаллы пироксена, микроскопические стекловидные шарики, легчайшие частицы магнитного железа, – словом, вещества, подобные тем, какие извергают некоторые огнедышащие горы. Поэтому не оставалось сомнения, что какой-то действующий вулкан выбросил в пространство это облако и составлявшие его мельчайшие кристаллические частицы были причиной наблюдавшегося явления; воздушные течения удерживали это облако над Атлантическим океаном.
В те же дни путешественники наблюдали и другие любопытные явления в атмосфере. Не раз тучи, покрывавшие небо, придавали ему какой-то необычайный, серый оттенок; когда воздушный корабль поднимался над этой завесой испарений, можно было видеть, что ее поверхность покрыта блестящими завитками ярко-белого цвета, усеянными отвердевшими крупинками. В таких широтах подобное явление можно объяснить лишь образованием чего-то, напоминающего град.
В ночь с 17-го на 18-е показалась лунная радуга зеленовато-желтого цвета; это редкое явление было связано с тем, что воздушный корабль находился между полной луной и сеткой мелкого дождя, который испарялся, не достигая поверхности моря.
Следовало заключить из этого, что предстоит перемена погоды? Пожалуй. Как бы то ни было, но в этой экваториальной области юго-западный ветер, упорно дувший с того времени, как «Альбатрос» покинул берега Африки, начал постепенно стихать. В тропическом поясе стояла невероятная жара, и поэтому Робур в поисках прохлады направился в верхние слои атмосферы. Кроме того, стоило подумать и о том, чтобы укрыться от палящих солнечных лучей, выносить которые становилось невозможно.
Судя по изменившемуся направлению воздушных течений, можно было предвидеть, что за пределами экватора путешественники окажутся в иных климатических условиях. Как известно, июль месяц в Южном полушарии соответствует январю в Северном, то есть приходится на самый разгар зимы. И если бы «Альбатрос» продолжал движение на юг, ему вскоре пришлось бы испытать это на себе.
Впрочем, море уже «дышало холодом», как выражаются моряки. 18 июля, когда тропик Козерога остался позади, с «Альбатроса» было замечено новое грозное явление, которое привело бы в трепет экипаж любого корабля.
Как будто догоняя друг друга, по поверхности океана с быстротой не менее шестидесяти миль в час мчались какие-то светящиеся валы. Соблюдая расстояние футов в восемьдесят, они бороздили море длинными полосами света. Спустилась ночь, и их яркий отблеск достиг «Альбатроса». На этот раз его действительно можно было принять за светящийся болид. Робуру впервые пришлось парить над морем огня, но огня холодного, от которого не было нужды убегать, поднимаясь в верхние слои атмосферы.
Причину этого явления следовало, по-видимому, искать в электричестве, ибо его нельзя было объяснить ни присутствием огромного косяка рыбы, мечущей икру, ни гигантским скоплением микроскопических животных, которые вызывают свечение поверхности моря.
Это позволяло предполагать, что электрическое напряжение в атмосфере было весьма значительно.
На следующий день, 19 июля, море так разбушевалось, что грозило гибелью всякому кораблю. Однако «Альбатрос», подобно могучей птице, чье имя он носил, как будто смеялся над ветрами и волнами. Когда ему надоедало носиться над поверхностью моря, подобно буревестнику, он мог, словно орел, взмыть в поднебесье в поисках солнца и тишины.
К этому времени воздушный корабль пересек сорок седьмой градус южной широты. Теперь продолжительность дня не превышала семи-восьми часов. По мере приближения к антарктическим областям дни должны были стать еще короче.
В час пополудни «Альбатрос», в поисках более благоприятных воздушных течений, заметно снизился. Теперь он летел всего в какой-нибудь сотне футов над поверхностью океана.
Стояла безветренная погода. Все небо обложили грозные темные тучи, сверху бугристые, а снизу заканчивавшиеся четкой горизонтальной линией. Из этих туч спускались длинные языки, почти касавшиеся воды, которая бурлила под ними, образуя водовороты и причудливые фонтаны.
Внезапно вода под «Альбатросом» взметнулась вверх, приняв форму гигантской бутыли.
В то же мгновение воздушный корабль был втянут в орбиту исполинского смерча, за которым следовало еще десятка два смерчей чернильного цвета. По счастью, подъемные винты «Альбатроса» вращались в противоположном со смерчем направлении, – иначе работа винтов прекратилась бы, и воздушный корабль рухнул бы в море; но все же он начал с головокружительной быстротой вертеться вокруг своей оси.
Опасность была чрезвычайно велика, и ее, по-видимому, нельзя было отвратить, ибо «Альбатрос» не мог вырваться из смерча, всасывающая сила которого затягивала его, несмотря на бешеное вращение гребных винтов. Людям, отброшенным под действием центробежной силы на нос и на корму воздушного корабля, пришлось уцепиться за перила, чтобы их не снесло с палубы.
– Спокойствие! – скомандовал Робур.
Спокойствие было действительно необходимо, так же как и присутствие духа.
Дядюшка Прудент и Фил Эванс, незадолго перед тем вышедшие на палубу, отлетели на корму и едва не свалились за борт.
Не переставая вращаться-вокруг собственной оси, «Альбатрос» в то же время перемещался вместе со смерчами, крутившимися в воздухе с быстротой, которой могли позавидовать винты воздушного корабля. Едва он вырывался из одного смерча, как тут же попадал в орбиту другого; каждую минуту ему грозила опасность расколоться или даже разлететься на куски.
За сутки вся область, заключенная между нулевым меридианом и вторым градусом, в изгибе реки Нигер, пронеслась перед глазами пассажиров «Альбатроса».
Если бы какой-нибудь географ располагал подобным летательным аппаратом, с какой легкостью мог бы он провести топографическую съемку местности, получить данные о ее высоте над уровнем моря, точно определить путь рек и их притоков, отметить местоположение городов и деревень. Тогда не осталось бы больше неизученных мест на картах Центральной Африки, ни расплывчатых белых пятен, ни пунктирных линий, ни всех этих туманных обозначений, приводящих в отчаяние картографов.
Одиннадцатого утром «Альбатрос» пересек горы Северной Гвинеи, зажатой между Суданом и заливом, носящим ее имя. На горизонте смутно вырисовывались горы Конг, расположенные в королевстве Дагомея.
Дядюшка Прудент и Фил Эванс отметили, что «Альбатрос», оставив позади Тимбукту, все время двигался с севера на юг. Из этого они заключили, что, преодолев расстояние, равное шести географическим градусам, воздушный корабль должен достичь линии экватора, если только направление его полета не изменится. Неужели «Альбатрос» намеревался вновь покинуть пространство над материками и устремиться в воздушные сферы, лежащие на этот раз уже не над Беринговым, Каспийским, Северным или Средиземным морем, а над Атлантическим океаном?
В таком предположении не было ничего утешительного для обоих коллег, ибо тогда их шансы на побег свелись бы к нулю.
Между тем «Альбатрос» летел не спеша, словно раздумывая, стоит ли ему расставаться с африканской землей. Не собирался ли инженер повернуть назад? Нет! Но его внимание неспроста привлекала страна, над которой в то время парил воздушный корабль.
Читатель знает, так же как это знал Робур, что королевство Дагомея – одно из наиболее могущественных на западном побережье Африки. Достаточно сильное, чтобы вести борьбу со своим соседом, королевством Асшантис, оно тем не менее потеряло часть своей территории и теперь насчитывает всего лишь сто двадцать лье в длину и шестьдесят – в ширину; однако, с тех пор как Дагомея присоединила к себе прежде независимые области Ардра и Уида, население ее составляет от семисот до восьмисот тысяч человек.
Хотя королевство это и невелико, оно заставляет часто говорить о себе. Дагомея снискала себе мрачную известность невероятными жестокостями, которыми отмечает свои ежегодные празднества, человеческими жертвоприношениями, ужасными гекатомбами, происходящими в честь умершего властелина и его преемника. Считается даже признаком хорошего тона, когда король Дагомеи, принимая у себя какую-нибудь высокопоставленную особу или иноземного посла, делает гостю сюрприз, преподнося ему в дар дюжину голов, отрубленных в честь его прибытия, – причем отрубает эти головы сам дагомейский министр юстиции, так называемый «минган», который как нельзя лучше справляется с обязанностями палача.
Когда «Альбатрос» пролетал над границей Дагомеи, властелин страны Бахаду как раз скончался, и население готовилось принять участие в торжественной коронации его преемника. Вот почему во всей стране царило большое оживление, которое и не укрылось от Робура.
Бесконечные процессии дагомейских крестьян тянулись из деревень к столице королевства Абомей. Они двигались по хорошим дорогам, проложенным среди обширных равнин, заросших гигантскими травами, шли бескрайними полями маниоки, пробирались сквозь заросли мимоз, великолепные апельсиновые рощи и леса из обыкновенных и кокосовых пальм и манговых деревьев. В ярко-зеленой листве резвились тысячи разноцветных попугаев, которые, казалось, купались в волнах аромата, поднимавшегося вверх к «Альбатросу».
Робур стоял в раздумье, опершись о перила, и лишь изредка обменивался несколькими словами с Томом Тэрнером.
До сих пор «Альбатрос» не мог похвалиться тем, что привлек к себе внимание двигавшихся человеческих толп, по большей части скрытых под непроницаемыми купами деревьев. Это происходило, очевидно, потому, что он летел на значительной высоте, за легкими облаками.
К одиннадцати часам утра на равнине показалась столица, опоясанная стенами и защищенная рвом, достигающим двенадцати миль в окружности; ее широкие, прямые улицы выходят на обширную площадь, северную часть которой занимает королевский дворец. Над всем ансамблем дворцовых сооружений возвышается площадка, расположенная неподалеку от места, где совершают жертвоприношения. В дни празднеств с этой террасы толпе бросают узников в корзинах из ивовых прутьев, и трудно вообразить, с какой яростью она терзает этих несчастных.
В одном из крыльев дворца владыки Дагомеи живут четыре тысячи женщин-воительниц; они составляют один из храбрейших отрядов королевского войска.
Есть ли амазонки на реке того же названия – еще не доказано; но в Дагомее они бесспорно есть. Одни носят голубые рубахи, опоясанные голубым или красным шарфом, белые шаровары с голубыми полосами и белую шапочку, к поясу у них привязана пороховница; другие, занимающиеся охотой на слонов, вооружены тяжелым карабином и кинжалом с коротким клинком, на голове у них красуются рога антилопы, скрепленные железным обручем; третьи, входящие в состав артиллерийских отрядов, одеты в голубые с красным туники и вооружены короткими ружьями с чугунным раструбом для картечи; и, наконец, – отряд юных девушек в голубых туниках и белых шароварах – подлинные весталки, целомудренные, как Диана, и, как она, владеющие луком и стрелами.
Если прибавить к амазонкам пять или шесть тысяч мужчин в белых штанах и хлопчатобумажных рубахах, перехваченных в талии широким матерчатым кушаком, то можно считать смотр дагомейской армии законченным.
Абомея в тот день была совершенно пустынна. Король, его свита, мужское и женское войско, жители города – все покинули пределы столицы и заполнили расположенную в нескольких милях от нее просторную долину, окаймленную густыми лесами.
Именно здесь, в этой долине, должна была состояться коронация нового короля. Именно здесь должны были казнить во славу нового властелина тысячи пленников, захваченных во время недавних набегов.
Было около двух часов, когда «Альбатрос», достигнув долины, стал снижаться в дымке легких облаков, скрывавших его до поры до времени от взоров дагомейцев.
Сюда стеклось не меньше шестидесяти тысяч человек со всех концов королевства: из области Уида, из Керапая, из Ардра, из Томбори, из самых далеких деревень.
Новый король – здоровенный детина двадцати пяти лет, по имени Бу-Нади, – находился на небольшом холме, осененном группой густолиственных деревьев. Вокруг теснился его новый двор, мужское войско, амазонки и весь дагомейский народ.
У подножья полсотни музыкантов играли на своих варварских инструментах – слоновых бивнях, издающих хриплый звук, барабанах, обтянутых шкурой лани, выдолбленных тыквах, гитарах, колокольчиках, по которым ударяют железными пластинками, и флейтах из бамбука, пронзительный свист которых покрывал шум остальных инструментов. Каждое мгновение раздавались залпы из ружей и мушкетонов, стреляли пушки, лафеты которых подскакивали с такой силой, что грозили раздавить орудийную прислугу, состоявшую из амазонок, – словом, вокруг царила ужасная суматоха, а дикие крики вполне могли бы заглушить раскаты грома.
В стороне, под охраной солдат, сбились в кучу пленники, которым предстояло сопровождать усопшего короля в лучший мир, ибо со смертью он не должен был утратить ни одной из привилегий, подобающих его сану. На похоронах короля Гхозо, отца Бахаду, любящий сын отправил вслед за умершим отцом три тысячи человек. Бу-Нади не мог сделать меньше для своего предшественника. Разве не нужны многочисленные гонцы, чтобы собрать не только духов, но и всех обитателей небес, которым предстоит составить кортеж обожествленного монарха.
Целый час продолжались речи, причитания, восхваления, чередовавшиеся с плясками, в которых принимали участие не только признанные танцовщицы, но также и амазонки, вносившие в танец своеобразную воинственную грацию.
Время гекатомбы приближалось. Робур, которому были известны кровавые обычаи жителей Дагомеи, не терял из виду пленников – всех этих мужчин, женщин и детей, приведенных на убой.
Минган стоял у подножья холма. Он размахивал своей саблей палача с коротким клинком и металлической птицей на эфесе, вес которого придает большую верность удару.
На сей раз он был не один. Где ему было управиться самому с таким грандиозным избиением! Вокруг него теснилось до сотни палачей, набивших руку в искусстве рубить головы одним ударом.
Между тем «Альбатрос» мало-помалу приближался, уменьшая скорость своих гребных и подъемных винтов. И вот, описав кривую, он вынырнул из-за скрывавших его облаков и показался над равниной не больше чем в ста метрах от земли.
И тогда произошло нечто неожиданное: свирепые туземцы приняли воздушный корабль за неземное существо, сошедшее с небес для того, чтобы воздать последние почести королю Бахаду.
Его появление вызвало неописуемый восторг. Страстные призывы, громогласные просьбы, всеобщие молитвы вознеслись к этому сверхъестественному гиппогрифу, который, без сомнения, явился лишь затем, чтобы взять тело усопшего владыки и вознести его в высшие сферы дагомейских небес.
И тут от удара сабли мингана на землю скатилась первая голова. Вслед за тем и остальных пленников, разделенных на сотни, подвели к отвратительным палачам.
Вдруг с «Альбатроса» послышался ружейный выстрел. Министр юстиции ничком упал на землю.
– Пустяки… я бил прямо в кучу! – отозвался боцман.
Остальные члены экипажа с ружьями в руках ожидали лишь приказа инженера, чтобы открыть стрельбу.
Настроение толпы круто переменилось. Люди поняли: это крылатое чудище – вовсе не добрый дух, а дух, враждебный славному народу Дагомеи. Поэтому, как только минган упал на землю, отовсюду послышались крики о мщении. И над равниной тотчас же поднялась ружейная пальба.
– Верно! Освободим пленников! – вскричали они.
– Я это и намерен сделать, – отвечал инженер.
По примеру членов экипажа коллеги вооружились магазинными ружьями, и все, кто находился на «Альбатросе», открыли дружный огонь, причем ни одна пуля не пропала даром, находя себе мишень в толпе, стоявшей внизу. Даже стоявшая на борту «Альбатроса» маленькая пушка, жерло которой опустили как можно более отвесно, послала наудачу несколько зарядов картечи, и они посеяли смятение в толпе.
Воспользовавшись тем, что охранявшие их воины отвечали выстрелами на огонь, открытый с воздушного корабля, пленники, так и не понявшие, что за помощь пришла к ним с небес, разорвали стягивавшие их путы. Передний винт «Альбатроса» был пробит, несколько других пуль угодили в корпус воздушного корабля. Фриколлина, укрывавшегося в глубине каюты, едва не задела пуля, пробившая стену рубки.
– Ах, так им, видно, еще мало! – воскликнул Том Тэрнер.
И, спустившись в пороховой склад, он возвратился с дюжиной динамитных патронов, которые роздал своим товарищам. По знаку Робура эти патроны были брошены на холм и, ударившись о землю, взорвались, точно небольшие гранаты.
Какое замешательство поднялось внизу! Король, его двор, армия, народ – все были охвачены ужасом, вполне понятным после такого нападения. Все кинулись под защиту деревьев, а пленники тем временем пустились наутек, и никто даже не думал их преследовать.
Празднество в честь нового короля Дагомеи было окончательно испорчено. А дядюшке Пруденту и Филу Эвансу довелось убедиться, какой мощью обладает летательный аппарат и какую службу он может сослужить человечеству.
Затем «Альбатрос» спокойно поднялся в средние слои атмосферы; он пересек область Уида и уже вскоре потерял из виду пустынный скалистый берег, который постоянный прибой – следствие юго-западных ветров – делает почти неприступным.
Теперь воздушный корабль парил над Атлантическим океаном.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
в которой дядюшка Прудент и Фил Эванс пересекают океан, не страдая от морской болезни
Да, под ними раскинулся Атлантический океан! Опасения обоих коллег оправдались. Впрочем, Робур, казалось, не испытывал и тени беспокойства, пускаясь в путешествие над этим громадным океаном. Это нимало не тревожило ни его самого, ни членов экипажа «Альбатроса», которые, должно быть, привыкли к подобным перелетам. Все они спокойно разошлись по своим местам. Никакие кошмары не нарушали их сна.Куда направляется «Альбатрос»? Неужели воздушный корабль, как говорил инженер, действительно совершит «больше, чем кругосветное путешествие»? Но так или иначе, должно же и оно где-нибудь закончиться? Ведь невозможно допустить, что Робур всю свою жизнь проводит в небе, на борту воздушного корабля, и никогда не спускается на землю! Как мог бы он тогда пополнять запасы провизии и боевого снаряжения, не говоря уже о различных технических материалах, необходимых для бесперебойной работы двигателей? Несомненно, в каком-нибудь никому не известном и трудно доступном уголке земного шара должно существовать какое-то пристанище, какое-то место для передышки, где «Альбатрос» мог бы получать все, в чем он испытывает нужду. Инженер Робур был способен прервать всякие отношения с обитателями земли, но прервать всякую связь с земной поверхностью даже он не был способен!
Но если дело обстояло так, где же находилось это пристанище? Что заставило инженера выбрать именно его? Ожидала ли там возвращения Робура маленькая колония, которую он возглавлял? Мог ли он набрать там новый экипаж? И как получилось, что судьбы его спутников – выходцев из различных стран – оказались связанными с его собственной судьбой? И откуда он взял средства, чтобы построить такой дорогостоящий аппарат, конструкцию которого держал в секрете? Правда, содержание экипажа воздушного корабля не могло быть особенно разорительным: на борту «Альбатроса» все жили дружно, одной семьей, как живут люди, довольные своей судьбою и не скрывающие этого. Однако кто же был в конце концов этот Робур? Откуда он взялся? Каково его прошлое? Словом, тут вставали тысячи необъяснимых загадок, а единственный человек, который мог их разрешить, конечно, никогда не станет этого делать!
Вполне понятно, что такое нагромождение неразрешимых проблем выводило из себя обоих воздухоплавателей. Сознавать, что летят неведомо куда, не находить никакого выхода из этого опасного приключения, не представлять себе даже, окончится ли оно вообще когда-нибудь, быть обреченными на вечные скитания в воздухе, – разве всего этого было недостаточно, чтобы толкнуть председателя и секретаря Уэлдонского ученого общества на какой-нибудь безрассудный поступок?..
А пока что, начиная с вечера 14 июля, воздушный корабль летел над просторами Атлантического океана. Наутро солнце поднялось над дугообразной линией, где небо, казалось, сливается с водой. На безбрежной поверхности океана не видно было ни клочка земли. Африка скрылась на северной стороне горизонта.
Когда Фриколлин отважился покинуть свою каюту и увидел под собою бескрайнее море, ужас охватил его с новой силой. Правильнее было бы сказать, увидел не «под собою», а «вокруг себя», ибо человеку, находящемуся в верхних слоях атмосферы, кажется, будто бездна обступает его со всех сторон, а горизонт, поднимаясь до уровня его глаз, отходит все дальше и дальше и представляется недостижимым.
Фриколлин, без сомнения, не отдавал себе отчета в физических причинах этого явления, но зато очень ясно его ощущал. Этого было достаточно, чтобы породить в нем «ужас перед бездной», от которого не могут избавиться даже некоторые смелые люди. Тем не менее негр благоразумно не стал жаловаться вслух. С закрытыми глазами, он ощупью добрался до своей каюты, решив, как можно дольше из нее не выходить.
Заметим кстати, что на долю Атлантического океана приходится больше четвертой части всей площади морской поверхности земного шара, которая составляет триста семьдесят четыре миллиона пятьдесят семь тысяч девятьсот двенадцать квадратных километров. Между тем ничто не говорило о том, что инженер торопится вперед. Он даже не отдал распоряжения увеличить быстроту полета «Альбатроса». Впрочем, воздушный корабль не мог бы в то время развить такую скорость, с какой он несся над Европой, – то есть до двухсот километров в час. В тех широтах, где господствуют преимущественно юго-западные воздушные течения, ветер дул навстречу «Альбатросу», и хотя не достигал большой силы, однако мешал полету воздушного корабля.
Самые последние труды метеорологов, опирающиеся на многочисленные наблюдения, позволили установить, что в этой лежащей между тропиками области пассаты постоянно дуют либо по направлению к Сахаре, либо по направлению к Мексиканскому заливу. Эти периодические воздушные течения движутся здесь или с запада – к Африке, или с востока – к Новому Свету; это верно по крайней мере для жаркого времени года.
Итак, борясь со встречным ветром, Робур не использовал всей мощи гребных винтов «Альбатроса». Он вел воздушный корабль с умеренной скоростью, которая, впрочем, превышала скорость трансатлантических пароходов.
Вот каким образом дядюшка Прудент и Фил Эванс узнали, что они покинули Северное и вступили в Южное полушарие. Перелет через экватор не повлек за собой ни одной из тех шутливых проделок и торжественных церемоний, которыми отмечают на борту некоторых военных и торговых кораблей переход из одного полушария в другое.
Один лишь Франсуа Тапаж не мог отказать себе в удовольствии вылить пинту воды за шиворот Фриколлину; но так как после этого «крещения» негр получил несколько стаканов джина, то он заявил, что готов сколько угодно раз пересекать экватор, но только не на спине механической птицы, ибо она не внушает ему никакого доверия.
Пятнадцатого июля утром «Альбатрос» находился между островами Вознесения и Святой Елены, но ближе ко второму острову, чьи гористые берега виднелись на горизонте в продолжение нескольких часов.
Нет сомнения, что если бы в эпоху, когда Наполеон находился во власти англичан, уже существовал летательный аппарат вроде воздушного корабля инженера Робура, то, вопреки всем оскорбительным мерам предосторожности, принятым Гудзоном Лоу, его прославленный узник мог бы, чего доброго, ускользнуть от него по воздуху!
Шестнадцатого и семнадцатого июля с наступлением вечера пассажиры «Альбатроса» наблюдали любопытное явление. В более высоких широтах его можно было бы принять за северное сияние. В действительности же это явление правильнее назвать сумеречным свечением: лучи заходящего солнца переливались различными оттенками, а некоторые из них горели ослепительным зеленым светом.
Не было ли это следствием того, что земля встретила на своем пути облако космической пыли, которое и отражало угасавший свет дня? Именно так и объясняют сумеречное свечение некоторые наблюдатели. Однако, если бы эти ученые находились на борту воздушного корабля, они отказались бы от такого предположения.
После тщательного изучения было установлено, что при сумеречном свечении в воздухе находятся в подвешенном состоянии мельчайшие кристаллы пироксена, микроскопические стекловидные шарики, легчайшие частицы магнитного железа, – словом, вещества, подобные тем, какие извергают некоторые огнедышащие горы. Поэтому не оставалось сомнения, что какой-то действующий вулкан выбросил в пространство это облако и составлявшие его мельчайшие кристаллические частицы были причиной наблюдавшегося явления; воздушные течения удерживали это облако над Атлантическим океаном.
В те же дни путешественники наблюдали и другие любопытные явления в атмосфере. Не раз тучи, покрывавшие небо, придавали ему какой-то необычайный, серый оттенок; когда воздушный корабль поднимался над этой завесой испарений, можно было видеть, что ее поверхность покрыта блестящими завитками ярко-белого цвета, усеянными отвердевшими крупинками. В таких широтах подобное явление можно объяснить лишь образованием чего-то, напоминающего град.
В ночь с 17-го на 18-е показалась лунная радуга зеленовато-желтого цвета; это редкое явление было связано с тем, что воздушный корабль находился между полной луной и сеткой мелкого дождя, который испарялся, не достигая поверхности моря.
Следовало заключить из этого, что предстоит перемена погоды? Пожалуй. Как бы то ни было, но в этой экваториальной области юго-западный ветер, упорно дувший с того времени, как «Альбатрос» покинул берега Африки, начал постепенно стихать. В тропическом поясе стояла невероятная жара, и поэтому Робур в поисках прохлады направился в верхние слои атмосферы. Кроме того, стоило подумать и о том, чтобы укрыться от палящих солнечных лучей, выносить которые становилось невозможно.
Впрочем, море уже «дышало холодом», как выражаются моряки. 18 июля, когда тропик Козерога остался позади, с «Альбатроса» было замечено новое грозное явление, которое привело бы в трепет экипаж любого корабля.
Как будто догоняя друг друга, по поверхности океана с быстротой не менее шестидесяти миль в час мчались какие-то светящиеся валы. Соблюдая расстояние футов в восемьдесят, они бороздили море длинными полосами света. Спустилась ночь, и их яркий отблеск достиг «Альбатроса». На этот раз его действительно можно было принять за светящийся болид. Робуру впервые пришлось парить над морем огня, но огня холодного, от которого не было нужды убегать, поднимаясь в верхние слои атмосферы.
Причину этого явления следовало, по-видимому, искать в электричестве, ибо его нельзя было объяснить ни присутствием огромного косяка рыбы, мечущей икру, ни гигантским скоплением микроскопических животных, которые вызывают свечение поверхности моря.
Это позволяло предполагать, что электрическое напряжение в атмосфере было весьма значительно.
На следующий день, 19 июля, море так разбушевалось, что грозило гибелью всякому кораблю. Однако «Альбатрос», подобно могучей птице, чье имя он носил, как будто смеялся над ветрами и волнами. Когда ему надоедало носиться над поверхностью моря, подобно буревестнику, он мог, словно орел, взмыть в поднебесье в поисках солнца и тишины.
К этому времени воздушный корабль пересек сорок седьмой градус южной широты. Теперь продолжительность дня не превышала семи-восьми часов. По мере приближения к антарктическим областям дни должны были стать еще короче.
В час пополудни «Альбатрос», в поисках более благоприятных воздушных течений, заметно снизился. Теперь он летел всего в какой-нибудь сотне футов над поверхностью океана.
Стояла безветренная погода. Все небо обложили грозные темные тучи, сверху бугристые, а снизу заканчивавшиеся четкой горизонтальной линией. Из этих туч спускались длинные языки, почти касавшиеся воды, которая бурлила под ними, образуя водовороты и причудливые фонтаны.
Внезапно вода под «Альбатросом» взметнулась вверх, приняв форму гигантской бутыли.
В то же мгновение воздушный корабль был втянут в орбиту исполинского смерча, за которым следовало еще десятка два смерчей чернильного цвета. По счастью, подъемные винты «Альбатроса» вращались в противоположном со смерчем направлении, – иначе работа винтов прекратилась бы, и воздушный корабль рухнул бы в море; но все же он начал с головокружительной быстротой вертеться вокруг своей оси.
Опасность была чрезвычайно велика, и ее, по-видимому, нельзя было отвратить, ибо «Альбатрос» не мог вырваться из смерча, всасывающая сила которого затягивала его, несмотря на бешеное вращение гребных винтов. Людям, отброшенным под действием центробежной силы на нос и на корму воздушного корабля, пришлось уцепиться за перила, чтобы их не снесло с палубы.
– Спокойствие! – скомандовал Робур.
Спокойствие было действительно необходимо, так же как и присутствие духа.
Дядюшка Прудент и Фил Эванс, незадолго перед тем вышедшие на палубу, отлетели на корму и едва не свалились за борт.
Не переставая вращаться-вокруг собственной оси, «Альбатрос» в то же время перемещался вместе со смерчами, крутившимися в воздухе с быстротой, которой могли позавидовать винты воздушного корабля. Едва он вырывался из одного смерча, как тут же попадал в орбиту другого; каждую минуту ему грозила опасность расколоться или даже разлететься на куски.