– Задача настолько трудна для выполнения?
– Возможно. – Он отводит взгляд в сторону свечи, и мне кажется, что пламя начинает съеживаться. От страха. – Но выполнима, иначе вообще никто не вернулся бы.
Вот и наступил тот момент, когда нужно делать выбор. Или хотя бы притвориться, что выбираешь.
– А многие пробовали?
– Их количество ничего вам не даст.
– Просто очень хотелось знать, каким по счету должен стать я.
Император щурится, все еще не глядя в мою сторону:
– Вы умны. Как мне и говорили. А я могу щедро заплатить за ваши услуги.
– Насколько щедро?
– Вы хотите избавиться от своих обязанностей? Это в моих силах.
Заманчиво. Очень заманчиво.
– Но я все еще не знаю, что мне нужно делать.
Он наконец поворачивает голову и смотрит мне в глаза:
– Вы должны попасть в мир «вдохов» и уговорить моего сына вернуться.
От предложений императора не принято отказываться. Можно прикинуться непонятливым, потянуть время, но все равно придется в конце концов сказать «да». Особенно если приходно-расходная книга твоей жизни измарана приписками и утайками.
Наверное, отец когда-то сбежал от той же скуки, что сейчас приветственно раскрывает передо мной свои двери. Блеснул молодецкой удалью, устроил заплыв в ледяной воде. Повеселился всласть, вот только спустя несколько дней слег и больше не поднялся с постели. Матери после похорон тоже стало безмерно скучно, не помогло даже опустошение винных погребов дюжины имений. И однажды, на утренней зорьке заглянув в родительские покои, я узнал, что осиротел окончательно. Впрочем, совсем скоро на мое попечение свалилась Либбет, и какое-то время заботы о ней совершенно не позволяли скучать. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Свобода, например.
У меня все еще есть выход. Правда, ведет он в самую последнюю комнату, ту, в которой других дверей или окон уже не найдется.
Вернуться в столицу, принять положенный чин и заняться делами на благо государства. Надеть камзол мерзкого сине-зеленого цвета, обзавестись смотровыми линзами и мозолью на заднице – от бесконечного сидения в кресле. Оказаться окруженным толпой преданно заглядывающих в рот служек и отяготиться еженедельными походами в Императорское собрание. Великолепная перспектива. Просто загляденье.
Весь вопрос в том, как долго император согласен ждать моего ответа. Пока я старался говорить уклончиво и неопределенно, но не сегодня завтра он повторит свое предложение, и нужно будет на что-то решаться. С другой стороны, разве может что-либо развеять скуку лучше, чем путешествие по ту сторону мира?
Лица людей, мимо которых я прохожу, сливаются в единое целое. Местами чуть заинтересованное или удивленное, но по большей части равнодушное.
Отправиться туда, куда попадают «выдохи»… Заманчиво. Но только не для меня. Я не хочу становиться таким, как они. Ни в коем случае.
Превратиться в бледную тень прежнего себя? Проводить каждую минуту своей теперь уже значительно удлинившейся жизни в постоянных трудах только потому, что не нуждаешься более ни в отдыхе, ни в развлечениях? Лучше умереть. И кажется, понимаю, почему император загнал в угол именно меня: пустует чиновничье кресло. А кто будет исполнять муторные обязанности лучше, чем «выдох»?
Надо бежать. Но куда? Меня нашли здесь, отыщут и в других краях. Когда понадобится. Что же делать? Ждать? Ожидание сводит с ума. Правда, лишь в том случае, если ум присутствует…
– Собираешься промочить горло? – спрашивает знакомый безмятежный голос.
Фокусирую взгляд, уткнувшийся в трактирную вывеску. Наверное. Иначе зачем стою здесь… уже четверть часа кряду, не меньше.
– Пойдем, покажу хорошее место, – приглашает Герто, и я привычно следую за ним, даже не успевая задуматься, хочу ли этого на самом деле.
Трактир, куда меня приводят, оказывается не то чтобы хорошим, но тихим и укромным, с занавешенными кисеей окнами, из-за чего внутри живут вечерние сумерки посреди белого дня. Выпивох за длинными столами немного, да и они скорее спят, нежели бодрствуют, так что нашему разговору ничто не может помешать. А бесшумно поставленные на стол высокие кружки с медовым элем только способствуют взаимопониманию.
– Что-то заботит? – бесстрастно интересуется Герто.
– Да вроде и ничего. Но как-то на душе неспокойно.
– После вчерашнего? Неудивительно.
– А что случилось вчера?
Ведь и правда не могу вспомнить. Словно целый день напрочь вычеркнут из памяти. А в ушах до сих пор звучит голос императора.
– Хорошо тебя приложило… Но так и должно было быть.
– Должно было?
Мой напарник кивает:
– Первый раз всегда такой.
– Тогда скажу только одно: второго не будет.
Ладони Герто хлопают друг о друга. Три раза. Тихо, но четко.
– Я знал, что ты так скажешь. Знал со дня нашего знакомства.
Эль начинает шуметь в голове. Сначала где-то над бровями, потом перебирается чуть дальше, к вискам.
– Знал?
– Таких, как ты и я, много. Больше, чем кажется. И намного больше, чем думают власти.
Последние слова Герто произносит с нарастающим нажимом, но это в другое время показалось бы мне настораживающим, а сейчас всего лишь вынуждает задать следующий вопрос:
– А какие мы?
– Мы – люди.
Звучит почти угрожающе. Пожалуй, столько чувства в речах своего напарника по вылазкам в стан «вдохов» я еще никогда не замечал. Но не могу не согласиться:
– Да, мы – люди.
Для себя эту истину я вывел уже довольно давно. А вот последнюю точку поставил только вчера. Наверное, слишком поздно.
– И люди должны позаботиться о том, чтобы оставаться людьми.
Что ж, и тут могу только утвердительно кивнуть.
– Тебе кое-что нужно узнать. – Он поднимается из-за стола и зовет за собой, к двери в глубине зала.
Не самое лучшее время для прогулок, потому что ноги, то ли натруженные быстрым и продолжительным шагом, то ли потерявшие устойчивость из-за пары глотков эля, держат меня хуже, чем обычно. Но Герто словно не замечает моей неуверенности, а я слишком привык следовать за ним. Куда угодно.
За дверью начинается петляющий коридор, освещенный редкими лампами, по которому мы идем, как мне кажется, далеко-далеко, а на самом деле всего лишь спускаемся вниз, в подвал под трактиром. Воздух становится необычно густым и терпким для каменного подземелья, но через минуту я вижу источник странного аромата.
Просторная комната с низким сводчатым потолком. Земляной пол, надежно гасящий звуки шагов. У дальней стены, примерно посередине, громоздится что-то, на первый взгляд бесформенное. Только когда подходишь ближе, начинаешь различать черты, принадлежащие изваянию. Древнему, потрепанному, изображающему старика, сложившего перед собой руки так, как будто ладони покоятся на чем-то круглом. Например, на шаре, которого нет и в помине. А вокруг чадят тонкими струйками сизого дыма десятки масляных ламп.
– Что это такое?
Вопрос слегка запаздывает. Надо было задавать его сразу, с порога. Неужели эль оказался настолько крепок? Или это я совсем упал духом?
– Святилище.
Пробую пошутить:
– А почему тогда света мало?
Герто оставляет мою реплику без внимания, подходит к статуе и исполняет что-то вроде церемониального поклона. Потом поворачивается ко мне:
– Ты не можешь помнить. Твои родители тоже не помнили того, что раньше, много веков назад, знал наизусть с малолетства каждый ребенок.
– И чего же я не помню?
Самое время присесть и подремать, только скамеек или чего-то подобного поблизости нет.
– Когда-то наш мир жил иначе. Его магия была доступна всем. Но люди не желали брать из сокровищницы сил только необходимое количество, черпали все больше и больше и однажды обрели такое могущество, что вознамерились поспорить с самим Творцом…
С этим стариком, что ли?
– Дети восстали против отца и поплатились за это. Всеединый отобрал у своих чад способность творить чудеса, спрятал ее за гранью мира и скрепил врата проклятием, лишающим каждого, кто дерзнет вновь прикоснуться к магии, его человеческой сути.
А Герто-то, оказывается, не в себе. Вот почему он всегда так спокоен и благостен.
– Но потом Всеединый отошел в сторону, предоставляя людям самим вершить свою судьбу и судьбу мира. Прошли годы, проклятие забылось. Оно больше неспособно кого-либо напугать. А врата не перестают открываться. Снова и снова. Ведь власть над силами природы слишком манящий дар.
Для глупцов, не ценящих себя такими, каковы они есть? Может быть. Но для разумных людей…
– Их нужно остановить, – заканчивает свою торжественную речь Герто. Заканчивает с незнакомым и непривычным мне жаром.
– Как?
– Показать, что, покидая мир, они лишаются права на возвращение. Показать, что возвращаться им будет некуда.
Медленно повторяю его слова в своем сознании. Вслушиваюсь в звучащее эхо. Мозги ворочаются со скрипом, но страшная суть происходящего все же открывает мне свое лицо. Безмятежно-фанатичное, юное и прекрасное в своем незамутненном воодушевлении.
– Хочешь сказать…
– Они будут хорошо гореть. Проверено.
Хочется тряхнуть головой и очнуться от затянувшегося кошмара, но я знаю, что все происходящее – не сон. К сожалению. К искреннему ужасу.
– Мы станем первыми. Примером для всех остальных. Тех, кто медлит. А когда все тела восставших против Всеединого обратятся в прах, отец явит своим детям прежнюю милость.
А ведь он в это верит. Даже придумал себе бога. Всем ведь известно, что богов нет. Никто не управляет нашей жизнью, кроме нас самих. Ну и кроме императора, конечно. Хотя с приказами последнего как раз можно поспорить. И если я на самом деле собираюсь так поступить, начинать нужно поскорее. Чтобы успеть.
– Наши ряды ждут тебя.
Герто протягивает мне руку. Твердую, тонкую, но сейчас почему-то похожую больше на лапу хищного зверя, нежели на часть человеческого тела.
– Ты достоин занять…
– Именем империи!
Земляные полы позволяют им подобраться незамеченными. Позволяют ворваться в святилище быстрее, чем можно подумать о побеге.
Мундиры Крыла искупления, черные как ночь, кажется, полностью вбирают в себя свет от горящих ламп. Только благодаря белому канту видно, как дюжие фигуры движутся по комнате, подбираясь ко мне и Герто. А под руками, как назло, нет оружия.
Да и хорошо, что нет. С какой стати я буду убивать тех, кто служит императору, тех, среди кого и мне вполне могло бы найтись местечко?
Вот только они думают иначе.
А делают еще хуже…
– Возможно. – Он отводит взгляд в сторону свечи, и мне кажется, что пламя начинает съеживаться. От страха. – Но выполнима, иначе вообще никто не вернулся бы.
Вот и наступил тот момент, когда нужно делать выбор. Или хотя бы притвориться, что выбираешь.
– А многие пробовали?
– Их количество ничего вам не даст.
– Просто очень хотелось знать, каким по счету должен стать я.
Император щурится, все еще не глядя в мою сторону:
– Вы умны. Как мне и говорили. А я могу щедро заплатить за ваши услуги.
– Насколько щедро?
– Вы хотите избавиться от своих обязанностей? Это в моих силах.
Заманчиво. Очень заманчиво.
– Но я все еще не знаю, что мне нужно делать.
Он наконец поворачивает голову и смотрит мне в глаза:
– Вы должны попасть в мир «вдохов» и уговорить моего сына вернуться.
* * *
Ноги шагают настолько быстро, насколько это возможно. Двигаются на самой границе того, что обычно называют «бег». Можно было бы и побежать, но добропорядочные городские жители никогда не позволяют себе торопиться, и любой, кто вдруг оказывается намного быстрее прохожих, незамедлительно привлекает к себе излишнее внимание, а я сейчас больше всего хочу стать незаметным. Раствориться в пространстве, хоть среди людей, хоть среди каменных стен.От предложений императора не принято отказываться. Можно прикинуться непонятливым, потянуть время, но все равно придется в конце концов сказать «да». Особенно если приходно-расходная книга твоей жизни измарана приписками и утайками.
Наверное, отец когда-то сбежал от той же скуки, что сейчас приветственно раскрывает передо мной свои двери. Блеснул молодецкой удалью, устроил заплыв в ледяной воде. Повеселился всласть, вот только спустя несколько дней слег и больше не поднялся с постели. Матери после похорон тоже стало безмерно скучно, не помогло даже опустошение винных погребов дюжины имений. И однажды, на утренней зорьке заглянув в родительские покои, я узнал, что осиротел окончательно. Впрочем, совсем скоро на мое попечение свалилась Либбет, и какое-то время заботы о ней совершенно не позволяли скучать. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Свобода, например.
У меня все еще есть выход. Правда, ведет он в самую последнюю комнату, ту, в которой других дверей или окон уже не найдется.
Вернуться в столицу, принять положенный чин и заняться делами на благо государства. Надеть камзол мерзкого сине-зеленого цвета, обзавестись смотровыми линзами и мозолью на заднице – от бесконечного сидения в кресле. Оказаться окруженным толпой преданно заглядывающих в рот служек и отяготиться еженедельными походами в Императорское собрание. Великолепная перспектива. Просто загляденье.
Весь вопрос в том, как долго император согласен ждать моего ответа. Пока я старался говорить уклончиво и неопределенно, но не сегодня завтра он повторит свое предложение, и нужно будет на что-то решаться. С другой стороны, разве может что-либо развеять скуку лучше, чем путешествие по ту сторону мира?
Лица людей, мимо которых я прохожу, сливаются в единое целое. Местами чуть заинтересованное или удивленное, но по большей части равнодушное.
Отправиться туда, куда попадают «выдохи»… Заманчиво. Но только не для меня. Я не хочу становиться таким, как они. Ни в коем случае.
Превратиться в бледную тень прежнего себя? Проводить каждую минуту своей теперь уже значительно удлинившейся жизни в постоянных трудах только потому, что не нуждаешься более ни в отдыхе, ни в развлечениях? Лучше умереть. И кажется, понимаю, почему император загнал в угол именно меня: пустует чиновничье кресло. А кто будет исполнять муторные обязанности лучше, чем «выдох»?
Надо бежать. Но куда? Меня нашли здесь, отыщут и в других краях. Когда понадобится. Что же делать? Ждать? Ожидание сводит с ума. Правда, лишь в том случае, если ум присутствует…
– Собираешься промочить горло? – спрашивает знакомый безмятежный голос.
Фокусирую взгляд, уткнувшийся в трактирную вывеску. Наверное. Иначе зачем стою здесь… уже четверть часа кряду, не меньше.
– Пойдем, покажу хорошее место, – приглашает Герто, и я привычно следую за ним, даже не успевая задуматься, хочу ли этого на самом деле.
Трактир, куда меня приводят, оказывается не то чтобы хорошим, но тихим и укромным, с занавешенными кисеей окнами, из-за чего внутри живут вечерние сумерки посреди белого дня. Выпивох за длинными столами немного, да и они скорее спят, нежели бодрствуют, так что нашему разговору ничто не может помешать. А бесшумно поставленные на стол высокие кружки с медовым элем только способствуют взаимопониманию.
– Что-то заботит? – бесстрастно интересуется Герто.
– Да вроде и ничего. Но как-то на душе неспокойно.
– После вчерашнего? Неудивительно.
– А что случилось вчера?
Ведь и правда не могу вспомнить. Словно целый день напрочь вычеркнут из памяти. А в ушах до сих пор звучит голос императора.
– Хорошо тебя приложило… Но так и должно было быть.
– Должно было?
Мой напарник кивает:
– Первый раз всегда такой.
– Тогда скажу только одно: второго не будет.
Ладони Герто хлопают друг о друга. Три раза. Тихо, но четко.
– Я знал, что ты так скажешь. Знал со дня нашего знакомства.
Эль начинает шуметь в голове. Сначала где-то над бровями, потом перебирается чуть дальше, к вискам.
– Знал?
– Таких, как ты и я, много. Больше, чем кажется. И намного больше, чем думают власти.
Последние слова Герто произносит с нарастающим нажимом, но это в другое время показалось бы мне настораживающим, а сейчас всего лишь вынуждает задать следующий вопрос:
– А какие мы?
– Мы – люди.
Звучит почти угрожающе. Пожалуй, столько чувства в речах своего напарника по вылазкам в стан «вдохов» я еще никогда не замечал. Но не могу не согласиться:
– Да, мы – люди.
Для себя эту истину я вывел уже довольно давно. А вот последнюю точку поставил только вчера. Наверное, слишком поздно.
– И люди должны позаботиться о том, чтобы оставаться людьми.
Что ж, и тут могу только утвердительно кивнуть.
– Тебе кое-что нужно узнать. – Он поднимается из-за стола и зовет за собой, к двери в глубине зала.
Не самое лучшее время для прогулок, потому что ноги, то ли натруженные быстрым и продолжительным шагом, то ли потерявшие устойчивость из-за пары глотков эля, держат меня хуже, чем обычно. Но Герто словно не замечает моей неуверенности, а я слишком привык следовать за ним. Куда угодно.
За дверью начинается петляющий коридор, освещенный редкими лампами, по которому мы идем, как мне кажется, далеко-далеко, а на самом деле всего лишь спускаемся вниз, в подвал под трактиром. Воздух становится необычно густым и терпким для каменного подземелья, но через минуту я вижу источник странного аромата.
Просторная комната с низким сводчатым потолком. Земляной пол, надежно гасящий звуки шагов. У дальней стены, примерно посередине, громоздится что-то, на первый взгляд бесформенное. Только когда подходишь ближе, начинаешь различать черты, принадлежащие изваянию. Древнему, потрепанному, изображающему старика, сложившего перед собой руки так, как будто ладони покоятся на чем-то круглом. Например, на шаре, которого нет и в помине. А вокруг чадят тонкими струйками сизого дыма десятки масляных ламп.
– Что это такое?
Вопрос слегка запаздывает. Надо было задавать его сразу, с порога. Неужели эль оказался настолько крепок? Или это я совсем упал духом?
– Святилище.
Пробую пошутить:
– А почему тогда света мало?
Герто оставляет мою реплику без внимания, подходит к статуе и исполняет что-то вроде церемониального поклона. Потом поворачивается ко мне:
– Ты не можешь помнить. Твои родители тоже не помнили того, что раньше, много веков назад, знал наизусть с малолетства каждый ребенок.
– И чего же я не помню?
Самое время присесть и подремать, только скамеек или чего-то подобного поблизости нет.
– Когда-то наш мир жил иначе. Его магия была доступна всем. Но люди не желали брать из сокровищницы сил только необходимое количество, черпали все больше и больше и однажды обрели такое могущество, что вознамерились поспорить с самим Творцом…
С этим стариком, что ли?
– Дети восстали против отца и поплатились за это. Всеединый отобрал у своих чад способность творить чудеса, спрятал ее за гранью мира и скрепил врата проклятием, лишающим каждого, кто дерзнет вновь прикоснуться к магии, его человеческой сути.
А Герто-то, оказывается, не в себе. Вот почему он всегда так спокоен и благостен.
– Но потом Всеединый отошел в сторону, предоставляя людям самим вершить свою судьбу и судьбу мира. Прошли годы, проклятие забылось. Оно больше неспособно кого-либо напугать. А врата не перестают открываться. Снова и снова. Ведь власть над силами природы слишком манящий дар.
Для глупцов, не ценящих себя такими, каковы они есть? Может быть. Но для разумных людей…
– Их нужно остановить, – заканчивает свою торжественную речь Герто. Заканчивает с незнакомым и непривычным мне жаром.
– Как?
– Показать, что, покидая мир, они лишаются права на возвращение. Показать, что возвращаться им будет некуда.
Медленно повторяю его слова в своем сознании. Вслушиваюсь в звучащее эхо. Мозги ворочаются со скрипом, но страшная суть происходящего все же открывает мне свое лицо. Безмятежно-фанатичное, юное и прекрасное в своем незамутненном воодушевлении.
– Хочешь сказать…
– Они будут хорошо гореть. Проверено.
Хочется тряхнуть головой и очнуться от затянувшегося кошмара, но я знаю, что все происходящее – не сон. К сожалению. К искреннему ужасу.
– Мы станем первыми. Примером для всех остальных. Тех, кто медлит. А когда все тела восставших против Всеединого обратятся в прах, отец явит своим детям прежнюю милость.
А ведь он в это верит. Даже придумал себе бога. Всем ведь известно, что богов нет. Никто не управляет нашей жизнью, кроме нас самих. Ну и кроме императора, конечно. Хотя с приказами последнего как раз можно поспорить. И если я на самом деле собираюсь так поступить, начинать нужно поскорее. Чтобы успеть.
– Наши ряды ждут тебя.
Герто протягивает мне руку. Твердую, тонкую, но сейчас почему-то похожую больше на лапу хищного зверя, нежели на часть человеческого тела.
– Ты достоин занять…
– Именем империи!
Земляные полы позволяют им подобраться незамеченными. Позволяют ворваться в святилище быстрее, чем можно подумать о побеге.
Мундиры Крыла искупления, черные как ночь, кажется, полностью вбирают в себя свет от горящих ламп. Только благодаря белому канту видно, как дюжие фигуры движутся по комнате, подбираясь ко мне и Герто. А под руками, как назло, нет оружия.
Да и хорошо, что нет. С какой стати я буду убивать тех, кто служит императору, тех, среди кого и мне вполне могло бы найтись местечко?
Вот только они думают иначе.
А делают еще хуже…
* * *
Наверное, вода холодная. Может быть, даже ледяная. Все равно, когда она кулаком ударяет мне в лицо, разлетается брызгами и стекает по оголенному телу, облегчения не чувствуется. Вообще ничего не чувствуется, кроме ноющей боли в затекших от напряжения мышцах.Конец бесплатного ознакомительного фрагмента