Страница:
Первый вскинул руку – в лицо ударила струя из газового баллончика, а второй двинул в ухо, и Артем упал. Кто-то больно наступил на шею, подбородок уперся в асфальт. Левую руку вывернули и сорвали часы.
Артем уже не кричал, не шевелился и не чувствовал своего тела. Только страх жуткой, никогда не испытываемой степени. Газ, правда, оказался слабым, глаза залили слезы, но не более. Ребята отпустили его и не спеша разглядывали добычу:
– Что за котлы? – спросил третий, по голосу – старший.
– По-иностранному написано.
– Давай сюда. Посмотри, Шило, что там у него еще…
Артему показалось, что этого страха он больше не вынесет, и он неожиданно для себя прямо с асфальта, так сказать, с низкого старта, рванул куда глаза глядят.
– Стой, козел, убью! – раздалось сзади.
Артем невольно, все из-за того же страха, оглянулся и успел заметить, как тот, с взрослым голосом, вскинул руку, в руке было что-то черное и блестящее.
Он запнулся о свою же ногу и упал. Но об асфальт почему-то не ударился…
Артем открыл глаза. Напротив него, на краешке стола сидел Потемкин и глядел так, словно Артем только что отмочил мировую шутку.
– Я что, спал? – хрипло спросил Артем и машинально посмотрел на дисплей, чтобы узнать время, но тот был выключен.
Он поднял руку с часами – часов не было. Болели плечо и подбородок.
– Людочку благодари, – сказал Потемкин. – Нашего телепортера. А времени сейчас – шесть часов. Реверс.
– Реверс… Ну ни фига себе.
– Нравится, да?
– Ничего, – неуверенно произнес Артем.
– Так коньяка налить?
– Лей.
– Ну вот, – обрадовался Потемкин и достал из навесного шкафчика две стопочки. – Знаешь, Тема, одному пить все же неудобно.
Выцедив стопочку, Потемкин засобирался домой.
– Пошли, босса все равно не будет.
– Почему? – тупо спросил Артем.
– Разве забыл, как мы сегодня в восемь уходили? Пойдем, я тебя подвезу.
Валентин Павлович Шкурченковв в самом деле начинал свою карьеру мясником, а вернее – раздельщиком туш на рынке. Кроме уже описанных достоинств, был он человеком самолюбивым, заносчивым и глупым. В наследство от отца, потомственного алкоголика, ему достался крайне неуравновешенный характер. И еще одно ценное свойство: он умел заставить человека работать на себя и выжимать из него все соки. Сделавшись владельцем фирмы «Эъ», он вообразил себя великим стратегом, без малого Наполеоном. Любил рассуждать об «идеологии фирмы», о том, что «вы все здесь одна команда», ни в грош при этом никого не ставя. По примеру японских корпораций хотел даже разработать гимн фирмы и присягу на верность, но в последний момент пожалел денег.
Вот к этому человеку и явился Чичиков со вторым своим коммерческим визитом. Апартаменты Валика Шкуры – так его величали за глаза знакомые – занимали весь второй этаж над его же магазином. В коридоре сидел охранник – Шкурченковв опасался незваных гостей, – он выслушал Чичикова и пошел докладывать боссу. Докладывал минут пятнадцать. Потом вернулся и спросил у Чичикова тухлым голосом:
– Оружие есть?
– Тебе сколько надо? – спросил в ответ Чичиков.
Достал бумажник, развернул его, выдвинул краешком пачку купюр и сказал:
– Вот мое оружие.
Да и вошел.
Кабинет Шкурченковва напоминал музей антиквариата. На стенах – с десяток картин разного размера, но все сплошь морские пейзажи; непременные каминные часы на массивной малахитовой подставке, с бронзовой немецкой женщиной и мальчиком; в углу – бронзовая же скульптурная композиция – турецкий всадник, похищающий девицу греческой наружности. О всяких там подсвечниках и канделябрах не стоит и упоминать, было их много и были они всюду, кроме стола. Стол же обычный, но красного дерева, не был обременен никакой оргтехникой. Стояла лишь настольная лампа с зеленым абажуром.
Чичиков одним взглядом охватил убранство кабинета и понял: «С этим можно не церемониться». Так как хозяин остался сидеть за столом, наклонив голову несколько набок, то Чичиков изящным движением метнул на столешницу визитку и непринужденно уселся в кресло напротив.
– Покупаем, продаем? – начал беседу Шкурченковв.
– Всего понемногу, – без выражения ответил Чичиков. – Я к вам с весьма привлекательным предложением.
– То, что для тебя привлекательное-то понятно, – почему-то перешел на «ты» Шкурченковв.
– Продайте мне души ваших сотрудников, Валентин Павлович, – тем же бесцветным голосом предложил Чичиков.
– Я тебе хоть душу, хоть что могу продать, была бы цена.
– Цена будет, – заверил его Чичиков.
– Ну и?
– Скажем… – Чичиков взял паузу.
Шкурченков поерзал в кресле и вдруг предложил:
– Ты это, ты эту самую моей жены купи. Со скидкой.
Это удивительное предложение Шкурченков сделал тоже без всякого выражения, под стать манере Чичикова. Непонятно было, шутит он или всерьез.
Супруга Валентина Павловича, Лариса Гавриловна, с отчеством, измененным на Георгиевну, была женщиной невыносимых им качеств. Мы опустим такие мелочи, как безобразная мужиковатая внешность и патологическая ревнивость. Даже оставим без внимания ее требование пятидесятипроцентной доли в его бизнесе; он выделил ей двадцать пять и жалел об этом безмерно. Лариса Георгиевна обладала странным свойством: когда она находилась в одном помещении с мужем, пусть и не досаждала ему попреками, а занималась своими делами, скажем, по телефону болтала, Валентин Павлович чувствовал себя последним ничтожеством. Что только он не делал, чтобы побороть в себе это скотское ощущение. Даже как-то раз пожаловался друзьям-приятелям по парилке, на что Паляницын усмехнулся в усы, деляга Зуб тут же рассказал анекдот к случаю, а Мотузко важным тоном пояснил:
– Это феномен астральный. Она тебе, Валек, заблокировала космическую чакру, вот здесь, – и постучал костяшками пальцев по лысеющей макушке Валентина Павловича. – Закоротила на себя и питается твоими излучениями.
Валентин Павлович хихикнул для приличия и с плохо скрываемой надеждой в голосе спросил у Мотузко:
– А что делать?
– Вешаться, – по-отечески ласково присоветовал Паляницын и с удовольствием опрокинул на себя ушат ледяной воды.
Мотузко наморщил не без актерства лоб и сказал:
– Ты к бабке сходи. Пускай порчу снимет.
В тот же день Валентин Павлович по первому попавшемуся на глаза объявлению устремился к бабушке-провидице. Та сразу разглядела солидного клиента и, не обращая внимания на его сбивчивую речь – Шкурченков пытался объяснить, что ни во что такое он не верит, но вот есть космическая чакра, и ее нужно ему раскрыть, – рассказала, что его замордовала жена, которая на самом деле не жена, а энергетический вампир. Валентин Павлович совсем потерялся, лишь робко спросил:
– Вы что-то можете сделать?
– Нет, голубчик, не могу. Закодирован ты. Тебя еще раньше, до нее закодировали. А кто закодировал – того не вижу.
– Я заплачу, – дрогнувшим голосом произнес Шкурченков.
– Нет, голубчик, не надо мне твоих денег, не хочу брать обманом.
– Может, кого знаете, кто может?..
Провидица задумалась, какая-то тень пробежала по лицу. И совсем по-иному, жестко сказала:
– Тебя – только Лукьян. Это большой колдун… Но ты человек пустой и шибко самоуверенный, гусь прямо. Нет, не удержится Лукьян – захомутает тебя. И не гляди на меня так. Денег у тебя много, но для Лукьяна ты пшик. Был бы ты другим, он бы раскодировал. Еще бы совет какой дал. А теперь ступай, не выйдет у нас с тобой бизнесу.
Пару секунд Чичиков смотрел в глаза Шкурченкова и вдруг громко, от души расхохотался.
Валентин Павлович обиженно скривился:
– Чо ржешь?
– Смешно очень. Рассмешил ты меня.
– Ты в чакрах хорошо разбираешься? – вдруг спросил Шкурченков.
– О-о! Вижу руку прокурора Мотузко. В чакрах я разбираюсь хорошо. Ты мне души продай, сразу полегчает. Они там у тебя в конторе все равно мертвые. Не люди.
– Какие они там люди, – брезгливо заметил Шкурченков. – Так, человеческие огрызки.
– Так уж и огрызки. Видел бы ты их в ином, так сказать, свете, хе-хе. Ладно, из уважения к твоим страданиям, по четыреста ложу.
– Четыреста чего? – не понял Шкурченков.
Однако голос его уже сделался деловым, то есть с оттенком презрения.
– Долларов, чего ж еще. За четыре мертвые души выходит тысяча шестьсот.
– Подожди. Значит, я тебе – души?
Чичиков согласно кивнул и достал купчую.
– А ты мне, значит, деньги? Не, не пойдет. Подумать надо. Откуда я знаю, почем мертвые души?
Чичиков снова хохотнул.
– Ты еще скажи, что товар странного свойства. Ты еще мне вместо мертвых душ пеньку предложи.
– Чего предложи? – не понял Шкурченков.
Ему в этот момент вспомнился совет Паляницына.
– С кем ты собрался советоваться? Я единственный покупатель такого рода товара. А вот ты продавец не единственный. И потом, я же не твою душу. Тебе их жалко, что ли?
Шкурченков не ответил, а принялся изучать купчую.
– Путево составлено. Только, понимаешь, мне такие деньги брать не солидно. Узнает кто – засмеют.
– А ты никому не рассказывай.
– Все равно узнают, – шлепнул своей пухлой ладошкой по столу Валентин Павлович. – Лаврентий все про всех знает. Я столько денег на одну поездку в Крым трачу. Так это в Крым. А если в Европу куда… – он снова шлепнул ладошкой.
– Имей в виду, что деньги здесь – скорее символ наших обоюдных намерений. На самом деле я тебе плачу гораздо больше. По-царски плачу, чтоб ты знал. Ты пока на них, на этих четырех зарабатываешь, ты свою душу убиваешь. Вот еще с годик поездишь на них, и все. Приду я и бесплатно твою мертвую душу заберу. А так тебе полное освобождение. Имей в виду, если я их сейчас не заберу, ты потом от них ни за какие бабки не избавишься.
– Да все понятно, но не могу я так замало продать. Пацаны не поймут. Давай хоть, что ли, десять косарей за всех четверых? А пятого как? Их там сейчас пятеро…
– Пятый не мой клиент. Ну отчего ты, Валек, такой жадный?
– А иначе нельзя, иначе схавают, – не без удовольствия объяснил Шкурченков.
– А вот как не дам я тебе десяти тысяч? Вот повернусь и уйду.
– Это ты меня на понт берешь. Не знаю зачем, только тебе эти души позарез нужны. Так что давай по рукам и закроем тему.
– Нет, не пойдет. Нет в тебе той солидности, чтобы я тебя мог уважать. Поэтому будет по-моему. Я тебе по четыреста, хотел пол тыщи, но сильно ты жадный. Правильно тебе бабка сказала – шибко самоуверенный ты гусь.
– Какая бабка? – внезапно осипнув, спросил Валентин Павлович.
– А та, что денег не взяла.
– Ты… Ты… Лукьян?
– Фу… – Чичиков состроил мину крайнего пренебрежения. – Колдовство, наговоры. Детский лепет, право слово. Ну что, решился?
– Давай. Что там надо?
– Фамилии-имена-отчества впиши, этого хватит, не в тюрьме. И распишись. – Чичиков уже отсчитывал деньги. – Вписал? Быстро строчишь. Вообще, вижу, страх тебе полезен.
Чичиков с удовольствием расписался, даже причмокнул. Подул на подпись и спрятал купчую в карман. Заметив, что Шкурченков смотрит на него как-то просительно, откровенно грубо спросил:
– Чего тебе еще?
– А с женой как?
– А что мне за дело до твоей жены? Прощай.
Чичиков покинул Шкурченкова. Тот долго сидел в неподвижности и смотрел на деньги. Чувствовал он большое утомление и ватность мысли. Но потом все же очухался. И тогда позвонил Вячеславу Тихоновичу Паляницыну.
Переговорив со Шкурченков, Паляницыну отключил мобильник и сообщил директору Института прогрессивной кибернетики, у которого он был в гостях:
– Шкура только что мертвые души продал.
– Вот как? – промурлыкал хозяин дома. – И кому же, интересно?
– Некоему Чичикову, по которому меня просила поработать прокуратура.
– А что же мне не говоришь?
– А что, тебе все говорить?
– Если человек интересный, то говорить. Вон, души скупает.
– Днем я этого не знал.
– Да, интересная каша заваривается… – мечтательно произнес директор, позвякивая ложечкой в стакане с чаем. – Пора, наконец, Вячеслав Тихонович, проверить, чего мы стоим.
– В смысле?
– Не напрягайся, в научном.
И хозяин дома мелко рассмеялся, как бубенчиком зазвенел.
А Чичиков, выйдя от Шкурченкова, подумал вслух: «Четверо-то оно четверо, а вот пятый кто? Нехороший паренек, порченый. Не по моей ли части порченый?» Город Н. нравился Чичикову все меньше.
Глава 4. Проект «Поиск гения»
Артем уже не кричал, не шевелился и не чувствовал своего тела. Только страх жуткой, никогда не испытываемой степени. Газ, правда, оказался слабым, глаза залили слезы, но не более. Ребята отпустили его и не спеша разглядывали добычу:
– Что за котлы? – спросил третий, по голосу – старший.
– По-иностранному написано.
– Давай сюда. Посмотри, Шило, что там у него еще…
Артему показалось, что этого страха он больше не вынесет, и он неожиданно для себя прямо с асфальта, так сказать, с низкого старта, рванул куда глаза глядят.
– Стой, козел, убью! – раздалось сзади.
Артем невольно, все из-за того же страха, оглянулся и успел заметить, как тот, с взрослым голосом, вскинул руку, в руке было что-то черное и блестящее.
Он запнулся о свою же ногу и упал. Но об асфальт почему-то не ударился…
Артем открыл глаза. Напротив него, на краешке стола сидел Потемкин и глядел так, словно Артем только что отмочил мировую шутку.
– Я что, спал? – хрипло спросил Артем и машинально посмотрел на дисплей, чтобы узнать время, но тот был выключен.
Он поднял руку с часами – часов не было. Болели плечо и подбородок.
– Людочку благодари, – сказал Потемкин. – Нашего телепортера. А времени сейчас – шесть часов. Реверс.
– Реверс… Ну ни фига себе.
– Нравится, да?
– Ничего, – неуверенно произнес Артем.
– Так коньяка налить?
– Лей.
– Ну вот, – обрадовался Потемкин и достал из навесного шкафчика две стопочки. – Знаешь, Тема, одному пить все же неудобно.
Выцедив стопочку, Потемкин засобирался домой.
– Пошли, босса все равно не будет.
– Почему? – тупо спросил Артем.
– Разве забыл, как мы сегодня в восемь уходили? Пойдем, я тебя подвезу.
Валентин Павлович Шкурченковв в самом деле начинал свою карьеру мясником, а вернее – раздельщиком туш на рынке. Кроме уже описанных достоинств, был он человеком самолюбивым, заносчивым и глупым. В наследство от отца, потомственного алкоголика, ему достался крайне неуравновешенный характер. И еще одно ценное свойство: он умел заставить человека работать на себя и выжимать из него все соки. Сделавшись владельцем фирмы «Эъ», он вообразил себя великим стратегом, без малого Наполеоном. Любил рассуждать об «идеологии фирмы», о том, что «вы все здесь одна команда», ни в грош при этом никого не ставя. По примеру японских корпораций хотел даже разработать гимн фирмы и присягу на верность, но в последний момент пожалел денег.
Вот к этому человеку и явился Чичиков со вторым своим коммерческим визитом. Апартаменты Валика Шкуры – так его величали за глаза знакомые – занимали весь второй этаж над его же магазином. В коридоре сидел охранник – Шкурченковв опасался незваных гостей, – он выслушал Чичикова и пошел докладывать боссу. Докладывал минут пятнадцать. Потом вернулся и спросил у Чичикова тухлым голосом:
– Оружие есть?
– Тебе сколько надо? – спросил в ответ Чичиков.
Достал бумажник, развернул его, выдвинул краешком пачку купюр и сказал:
– Вот мое оружие.
Да и вошел.
Кабинет Шкурченковва напоминал музей антиквариата. На стенах – с десяток картин разного размера, но все сплошь морские пейзажи; непременные каминные часы на массивной малахитовой подставке, с бронзовой немецкой женщиной и мальчиком; в углу – бронзовая же скульптурная композиция – турецкий всадник, похищающий девицу греческой наружности. О всяких там подсвечниках и канделябрах не стоит и упоминать, было их много и были они всюду, кроме стола. Стол же обычный, но красного дерева, не был обременен никакой оргтехникой. Стояла лишь настольная лампа с зеленым абажуром.
Чичиков одним взглядом охватил убранство кабинета и понял: «С этим можно не церемониться». Так как хозяин остался сидеть за столом, наклонив голову несколько набок, то Чичиков изящным движением метнул на столешницу визитку и непринужденно уселся в кресло напротив.
– Покупаем, продаем? – начал беседу Шкурченковв.
– Всего понемногу, – без выражения ответил Чичиков. – Я к вам с весьма привлекательным предложением.
– То, что для тебя привлекательное-то понятно, – почему-то перешел на «ты» Шкурченковв.
– Продайте мне души ваших сотрудников, Валентин Павлович, – тем же бесцветным голосом предложил Чичиков.
– Я тебе хоть душу, хоть что могу продать, была бы цена.
– Цена будет, – заверил его Чичиков.
– Ну и?
– Скажем… – Чичиков взял паузу.
Шкурченков поерзал в кресле и вдруг предложил:
– Ты это, ты эту самую моей жены купи. Со скидкой.
Это удивительное предложение Шкурченков сделал тоже без всякого выражения, под стать манере Чичикова. Непонятно было, шутит он или всерьез.
Супруга Валентина Павловича, Лариса Гавриловна, с отчеством, измененным на Георгиевну, была женщиной невыносимых им качеств. Мы опустим такие мелочи, как безобразная мужиковатая внешность и патологическая ревнивость. Даже оставим без внимания ее требование пятидесятипроцентной доли в его бизнесе; он выделил ей двадцать пять и жалел об этом безмерно. Лариса Георгиевна обладала странным свойством: когда она находилась в одном помещении с мужем, пусть и не досаждала ему попреками, а занималась своими делами, скажем, по телефону болтала, Валентин Павлович чувствовал себя последним ничтожеством. Что только он не делал, чтобы побороть в себе это скотское ощущение. Даже как-то раз пожаловался друзьям-приятелям по парилке, на что Паляницын усмехнулся в усы, деляга Зуб тут же рассказал анекдот к случаю, а Мотузко важным тоном пояснил:
– Это феномен астральный. Она тебе, Валек, заблокировала космическую чакру, вот здесь, – и постучал костяшками пальцев по лысеющей макушке Валентина Павловича. – Закоротила на себя и питается твоими излучениями.
Валентин Павлович хихикнул для приличия и с плохо скрываемой надеждой в голосе спросил у Мотузко:
– А что делать?
– Вешаться, – по-отечески ласково присоветовал Паляницын и с удовольствием опрокинул на себя ушат ледяной воды.
Мотузко наморщил не без актерства лоб и сказал:
– Ты к бабке сходи. Пускай порчу снимет.
В тот же день Валентин Павлович по первому попавшемуся на глаза объявлению устремился к бабушке-провидице. Та сразу разглядела солидного клиента и, не обращая внимания на его сбивчивую речь – Шкурченков пытался объяснить, что ни во что такое он не верит, но вот есть космическая чакра, и ее нужно ему раскрыть, – рассказала, что его замордовала жена, которая на самом деле не жена, а энергетический вампир. Валентин Павлович совсем потерялся, лишь робко спросил:
– Вы что-то можете сделать?
– Нет, голубчик, не могу. Закодирован ты. Тебя еще раньше, до нее закодировали. А кто закодировал – того не вижу.
– Я заплачу, – дрогнувшим голосом произнес Шкурченков.
– Нет, голубчик, не надо мне твоих денег, не хочу брать обманом.
– Может, кого знаете, кто может?..
Провидица задумалась, какая-то тень пробежала по лицу. И совсем по-иному, жестко сказала:
– Тебя – только Лукьян. Это большой колдун… Но ты человек пустой и шибко самоуверенный, гусь прямо. Нет, не удержится Лукьян – захомутает тебя. И не гляди на меня так. Денег у тебя много, но для Лукьяна ты пшик. Был бы ты другим, он бы раскодировал. Еще бы совет какой дал. А теперь ступай, не выйдет у нас с тобой бизнесу.
Пару секунд Чичиков смотрел в глаза Шкурченкова и вдруг громко, от души расхохотался.
Валентин Павлович обиженно скривился:
– Чо ржешь?
– Смешно очень. Рассмешил ты меня.
– Ты в чакрах хорошо разбираешься? – вдруг спросил Шкурченков.
– О-о! Вижу руку прокурора Мотузко. В чакрах я разбираюсь хорошо. Ты мне души продай, сразу полегчает. Они там у тебя в конторе все равно мертвые. Не люди.
– Какие они там люди, – брезгливо заметил Шкурченков. – Так, человеческие огрызки.
– Так уж и огрызки. Видел бы ты их в ином, так сказать, свете, хе-хе. Ладно, из уважения к твоим страданиям, по четыреста ложу.
– Четыреста чего? – не понял Шкурченков.
Однако голос его уже сделался деловым, то есть с оттенком презрения.
– Долларов, чего ж еще. За четыре мертвые души выходит тысяча шестьсот.
– Подожди. Значит, я тебе – души?
Чичиков согласно кивнул и достал купчую.
– А ты мне, значит, деньги? Не, не пойдет. Подумать надо. Откуда я знаю, почем мертвые души?
Чичиков снова хохотнул.
– Ты еще скажи, что товар странного свойства. Ты еще мне вместо мертвых душ пеньку предложи.
– Чего предложи? – не понял Шкурченков.
Ему в этот момент вспомнился совет Паляницына.
– С кем ты собрался советоваться? Я единственный покупатель такого рода товара. А вот ты продавец не единственный. И потом, я же не твою душу. Тебе их жалко, что ли?
Шкурченков не ответил, а принялся изучать купчую.
– Путево составлено. Только, понимаешь, мне такие деньги брать не солидно. Узнает кто – засмеют.
– А ты никому не рассказывай.
– Все равно узнают, – шлепнул своей пухлой ладошкой по столу Валентин Павлович. – Лаврентий все про всех знает. Я столько денег на одну поездку в Крым трачу. Так это в Крым. А если в Европу куда… – он снова шлепнул ладошкой.
– Имей в виду, что деньги здесь – скорее символ наших обоюдных намерений. На самом деле я тебе плачу гораздо больше. По-царски плачу, чтоб ты знал. Ты пока на них, на этих четырех зарабатываешь, ты свою душу убиваешь. Вот еще с годик поездишь на них, и все. Приду я и бесплатно твою мертвую душу заберу. А так тебе полное освобождение. Имей в виду, если я их сейчас не заберу, ты потом от них ни за какие бабки не избавишься.
– Да все понятно, но не могу я так замало продать. Пацаны не поймут. Давай хоть, что ли, десять косарей за всех четверых? А пятого как? Их там сейчас пятеро…
– Пятый не мой клиент. Ну отчего ты, Валек, такой жадный?
– А иначе нельзя, иначе схавают, – не без удовольствия объяснил Шкурченков.
– А вот как не дам я тебе десяти тысяч? Вот повернусь и уйду.
– Это ты меня на понт берешь. Не знаю зачем, только тебе эти души позарез нужны. Так что давай по рукам и закроем тему.
– Нет, не пойдет. Нет в тебе той солидности, чтобы я тебя мог уважать. Поэтому будет по-моему. Я тебе по четыреста, хотел пол тыщи, но сильно ты жадный. Правильно тебе бабка сказала – шибко самоуверенный ты гусь.
– Какая бабка? – внезапно осипнув, спросил Валентин Павлович.
– А та, что денег не взяла.
– Ты… Ты… Лукьян?
– Фу… – Чичиков состроил мину крайнего пренебрежения. – Колдовство, наговоры. Детский лепет, право слово. Ну что, решился?
– Давай. Что там надо?
– Фамилии-имена-отчества впиши, этого хватит, не в тюрьме. И распишись. – Чичиков уже отсчитывал деньги. – Вписал? Быстро строчишь. Вообще, вижу, страх тебе полезен.
Чичиков с удовольствием расписался, даже причмокнул. Подул на подпись и спрятал купчую в карман. Заметив, что Шкурченков смотрит на него как-то просительно, откровенно грубо спросил:
– Чего тебе еще?
– А с женой как?
– А что мне за дело до твоей жены? Прощай.
Чичиков покинул Шкурченкова. Тот долго сидел в неподвижности и смотрел на деньги. Чувствовал он большое утомление и ватность мысли. Но потом все же очухался. И тогда позвонил Вячеславу Тихоновичу Паляницыну.
Переговорив со Шкурченков, Паляницыну отключил мобильник и сообщил директору Института прогрессивной кибернетики, у которого он был в гостях:
– Шкура только что мертвые души продал.
– Вот как? – промурлыкал хозяин дома. – И кому же, интересно?
– Некоему Чичикову, по которому меня просила поработать прокуратура.
– А что же мне не говоришь?
– А что, тебе все говорить?
– Если человек интересный, то говорить. Вон, души скупает.
– Днем я этого не знал.
– Да, интересная каша заваривается… – мечтательно произнес директор, позвякивая ложечкой в стакане с чаем. – Пора, наконец, Вячеслав Тихонович, проверить, чего мы стоим.
– В смысле?
– Не напрягайся, в научном.
И хозяин дома мелко рассмеялся, как бубенчиком зазвенел.
А Чичиков, выйдя от Шкурченкова, подумал вслух: «Четверо-то оно четверо, а вот пятый кто? Нехороший паренек, порченый. Не по моей ли части порченый?» Город Н. нравился Чичикову все меньше.
Глава 4. Проект «Поиск гения»
В фирмах города Н. принято было работать и по субботам. «Эъ» не была исключением. В девять утра к двери офиса подошел Артем. Дверь заперта, контора на сигнализации. Что за черт?
У Артема был ключ, он снял контору с охраны и вошел. Минут через десять он понял, что вчера чего-то недогнал или упустил. Наверное, шеф сделал эту субботу нерабочей. Еще минут через десять он собрался уходить. Не звонить же в самом деле шефу и спрашивать? А домашних телефонов сотрудников он не знал. Но тут позвонил сам Шкурченков, удивился, что отвечает молодой сотрудник. И вскоре явился лично. Глаза его как-то странно бегали. Движения отчего-то были суетливы.
– Что, никого нет? – спросил он с порога с некой поспешностью и придыханием.
Артем пожал плечами. Босс обошел, точнее обежал комнаты и опять спросил:
– Что, никого не было?
– Я не знаю…
– Что ты вообще знаешь? Что ты вообще можешь знать?! – вдруг истерично заорал босс, осекся и просверлил Артема таким диким взглядом, что тот аж съежился. – Пятый не его клиент… Ах, мать твою! Да это же кидалово! Его надо срочно за жопу брать! Мочить урода!
И не объяснив ровным счетом ничего – кого брать, зачем мочить, – выскочил на улицу.
Артем на всякий случай сидел еще час. Потом ему стало совсем тоскливо, он хотел было выпить еще одну, уже пятую по счету чашку кофе. Но вместо этого дерябнул Потемкинского коньяка, грамм сто пятьдесят. После чего решился все же уходить. Тщательно запер дверь, сдал на охрану, проверил, хорошо ли заперта. На сегодня рабочий день был закончен.
Каждую субботу, к двум часам дня не самые последние люди города Н. собирались в бане: попариться и потрепаться. Маленькая, уютная банька размещалась в неприметном подвальчике обычной пятиэтажки.
Уже приехали Паляницын, Мотузко, деляга Зуб и другие. А вот Шкурченков задерживался. С утра он обрывал телефоны своих сотрудников, послал охранника с шофером по всем четырем адресам. Исчезнувшие сотрудники были людьми одинокими – кто разведен, а кто еще не успел обзавестись семьей. Поэтому некому было объяснять, дома ли они, или, если нет, то куда делись. К полудню Шкурченков дошел до такой степени бешенства, что решил лично участвовать в операции: велел везти его к этому уроду Сычаге и ломать к черту двери квартиры. Охранник поддел фомкой фанерную дверь, запертую на хлипкий замок, и без труда сорвал ее с петель.
– Вот уроды, – удивился Шкурченков. – Мало я им, что ли, плачу, чтоб дверь нормальную поставить?
Но вспомнил, что Сычага брал на фирме хорошую индонезийскую дверь, и сказал охраннику:
– Ну, давай, ты первый.
В квартире Сычаги было пусто. То есть совершенно пусто – ни тебе стола, ни тебе стула. Голые стены. Спать не на чем, кушать не из чего. Даже газовой плиты не было. Дверь на балкон забита, окна тоже наглухо заколочены. Трубы все и в кухне, и в ванной, и отопления обрезаны и заварены.
Валентин Павлович, дабы унять ярость и страх, подъехал к ближайшей пивной и, оставив охранника с шофером, пошел глушить пиво. Несколько взяв себя в руки, он решил разобраться и с остальными квартирами. Теперь уж он не выходил из своей «Ауди», а сидел и ждал, что придут и расскажут. А что рассказывать-то было? Везде одно и тоже. Только с квартирой секретарши произошла небольшая накладка. Соседка-старушка, приоткрыв взятую на цепочку дверь, испуганно спросила:
– Что это вы делаете?
Охранник поднес к щелочке удостоверение работника милиции, чуть ли не в нос сунул и сказал бабульке, чтоб та не возникала – человек исчез. Соседка ахнула и открыла дверь. Так что пришлось вскрывать квартиру под ее любопытным взглядом. Она еще и сунулась следом, и снова ахнула:
– Ой, и ограбили дотла!
– Иди, бабка, пока по голове не дал! – рявкнул охранник, прилично осатаневший уже от всех этих чудес.
Старушенция с достоинством поджала губы и, закрывая за собой дверь, сказала:
– Я вот позвоню вашему начальству.
– Да хоть президенту! – не остался в долгу охранник.
Вот почему Валентин Павлович изрядно опоздал в баню. Компания уже после парилки расположилась вокруг бассейна, попивали пиво.
– Ну как торганул? – с ехидцей осведомился Паляницын.
Он никому не рассказывал о вчерашнем звонке, решив дождаться героя торжества, хотя, по правде сказать, очень хотелось рассказать. Шкурченков не ответил, молча разделся, подошел к бассейну и плюхнулся в воду. И только потом, вынырнув, издал нечленораздельный, рычащий звук. Деляга Зуб подначил с деланой обидой:
– Валек, ты бы хоть яйца помыл, а потом нырял.
– Ну и почем нынче идут мертвые души? – продолжал веселиться Паляницын.
– Я вам скажу, мужики, не надо об этом говорить. – Валентин Павлович был очень серьезен.
– Ты, Валек, совсем охренел, – заговорил прокурор Мотузко. – Уже мертвыми душами приторговываешь. Воздухом не пробовал? Погубит тебя жадность.
– Ты бы видел этого Чичикова… – сказал Шкурченков, словно об открытии поведал.
– Да видел я. Нормальный мужик.
– Норма-альный? – Шкурченков задохнулся от негодования.
– Пивка, пивка давай, а потом все остальное, – посоветовал еще один участник компании, директор вещевого рынка; имя директора, впрочем, не имеет значения для нашего повествования.
– Славик, – Шкурченков повернулся к Паляницыну, – скажи, что мне делать?
Паляницын досадовал, что так бездарно преподнес свою осведомленность в этом необычном деле. Можно же было позначительнее, позагадочнее, чтоб все знали: Лаврентий он и есть Лаврентий, видит всех насквозь и спуску никому, если что, не даст. Но с этим дураком Шкурченковым одни обломы. Поэтому он хмуро, с ленцой обронил:
– Докладывай, что ли.
– А в парилочку бы… Тет-а-тет.
– Это что же, от друзей секреты? – Мотузко изобразил обиду в голосе с некоторой даже долей угрозы.
– Ты понимаешь, Ванек, тут дело такое…
Мотузко развел руками, мол, банкуй. Паляницын нехотя поднялся, нехотя отставил кружку.
– Ну, пойдем, что ли.
Пока Шкурченков в парилке рассказывал Паляницыну про чичиковское кидалово и про чудеса с квартирами, Мотузко подробно изложил остальным, как познакомился с Чичиковым, каков этот Чичиков хват, что девками и иконами брезгует, а над тибетской эзотерикой смеется.
– Все не могу понять, что за интересы у этого Чичикова. Увидел магазин Шкуры – знакомь его со Шкурой. Рекламу Института кибернетики увидел – кричит, знакомь его с Лаврентием. Все пробивал, что за институт? Я, в натуре, ничего такого не сказал ему без санкции Лаврентия. Непонятно, зачем у человечка такой интерес. Ничего я ему не сказал.
– Долго парятся, – заметил деляга Зуб. – Что он там ему шепчет?
– Чичикова парафинит, – серьезно произнес директор рынка.
Мотузко посоветовал пойти послушать, а потом рассказать товарищам.
Тут дверь парилки распахнулась. Паляницын энергично опрокинул на себя ушат ледяной воды, что стояла тут же, под стенкой, в большой деревянной бадье, лед плавал в ней крупными глыбами. Нехорошим хмурым взглядом окинул приятелей и мысленно выругался. Будь его воля, он бы их всех пересажал. Знают слишком много, гонора, что у президента, только и того, что его, Паляницына, боятся. Что боятся, то хорошо, на каждого отдельная папочка заведена: что, с кем, сколько. Но слишком много знают, собаки. А за каждым не углядишь. Теперь о Чичикове прознали, в то время как знать о нем должен только он, Паляницын. Вот взять бы их прямо здесь, да к Харлампиевичу в тюрягу, чтоб передохли. И тогда спокойно и вдумчиво заняться Чичиковым, потому что здесь перспектива. Перспектива избавления Вячеслава Тихоновича от упырей Института прогрессивной кибернетики.
Упыри эти уже так измучили Паляницына, видавшего разные виды чекиста, что не рад он был тем деньгам, которые наваривали они с директором, главным упырем, ласковым до озноба Нестором Анатольевичем. Очень часто думал Паляницын, как избавиться ему от этого ярма, часто воображал, как своими руками, из своего табельного «макарова» аккуратно проделывает дырки в их вурдалакских черепах.
Вместо этого приходилось пить чаи, ходить на их жутковатые эксперименты и нагло врать начальству, что ничего такого, чертовского, потустороннего, в институте не происходит. Это здесь, в парилке он был всеведущим Лаврентием, а там, прости, Господи, мокрой курицей.
Непонятно, каким боком этот Чичиков касается института, зачем интересуется. Надо пробить по всем каналам. Хорошо бы познакомиться лично. В общем, надо работать. Паляницын бы прямо сейчас, сию же минуту и взялся за дело, но эти придурки… нечего показывать перед ними лишний интерес.
– Утер Шкуре сопли. – Паляницын принял кружку пива из рук расторопного банщика и с деланой неторопливостью отхлебнул. – Так-то.
Мотузко понимающе усмехнулся.
– Ты, Славик, еще не выяснял, он не из Москвы? А то номера какие-то странные…
– Пойду, массаж возьму, – как бы и не слыша его, сообщил Паляницын. – Что-то суставы крутит.
– Да-а, видно жирный гусь этот Чичиков, – мечтательно пропел ему вслед деляга Зуб. – Много сдерет с него Лаврентий.
– С такого сдерешь. – Вывалившийся из парилки Шкурченков расслышал последнюю фразу Зуба. – Такой сам сдерет…
В воскресенье, с утра Чичиков пребывал в крайней досаде. Он бездарно терял второй уже день кряду. И так он задержался в этом городишке.
Употребив на завтрак омлет с гренками, а затем парную осетрину в грибном соусе, а затем, на этот раз в качестве средства от расстройства духа, мясо по-французски, он несколько воспрянул и совсем было решился ехать на квартиру директора института, адреса которой он пока, впрочем, не знал. Чичиков собирался узнать его у Паляницына, чего проще. Что в институте есть мертвые души, он ведал, учуял, когда смотрел на рекламный щит.
Вчера Чичиков целый день пытался дозвониться до Мотузко, чтобы через него добраться до Паляницына. Но Мотузко по субботам выключал мобильник: во-первых, баня, во-вторых, амурные дела, – и Чичиков так и не дозвонился. Справочное бюро ни Паляницына, ни Мотузко не знало. Это Чичиков понимал – за умеренную плату оно не знало бы, в каком городе работает. Конечно, вдумчивый читатель может сказать – а что бы Чичикову не подождать до понедельника, не поехать прямо в институт, там и телефоны на стенде, и словоохотливая вахтерша, чего же проще? Но не таков порядок дел у Чичикова. Оказаться раньше времени в месте предполагаемой сделки – очень плохая примета. Не то даже, что можно столкнуться с самими «мертвяками», как их называл Чичиков, Чичикова «мертвяки» вовсе не замечали, даже если смотрели на него в упор – не видели. Разве у самых изощренных могло возникнуть видение некоего облака.
Однако недаром говорится, что на ловца и зверь бежит. Не успел Чичиков улечься для усвоения завтрака на кушетку, не успел взять в руки сотовый телефон, чтобы позвонить Мотузко, как в комнату сунулся Бычок и сообщил, что за дверями номера дожидается какой-то Паляницын.
Чичиков живо вскочил. Быстро облачился в пиджак, придирчиво посмотрел на себя в зеркало, пригладил волосы, поправил перстень на пальце и сказал:
– Зови.
Паляницын уже знал, что фирма «Гадес», действительно возглавляемая неким Чичиковым, существует и зарегистрирована в республике Ингушетия, в свободой экономической зоне «город Назрань». Это внушало некоторое спокойствие – раз человеку есть, что терять, значит, с ним можно разговаривать. А то, понимаешь, Шкура напустил дыму… Мол, и Чичиков не Чичиков, а колдун Лукьян, и квартиры у него, понимаешь, ободранные. Не московская, правда, фирма «Гадес», по крайней мере офиса у нее в Москве не было, и Чичиков в Москве не проживал, ну и ладно. Кроме того, сделал запрос в ментовке – такой в розыске не числится, никогда не сидел, даже не привлекался.
В трагедии Шкурченкова Паляницына забавляло, что получил тот от Чичикова сущие гроши, а Паляницыну отстегнет двадцать тысяч, чтоб не дергали его охранительные органы за четырех пропавших сотрудников. Поэтому в номер к Чичикову Паляницын зашел в прекрасном настроении.
– Ба! Вячеслав Тихонович! – широко распахнув руки для тесных объятий, просиял Чичиков. – Не поверите, с утра о вас думаю. Думаю, где ж он прячется, полковник Паляницын? Ни телефона, ни адреса нет, полная конспирация. А он – вот он, сам пожаловал! Вот так сюрприз!
С этими словами Чичиков заключил-таки Паляницына в объятия. Тот сопротивлялся, напряг мускулы, стараясь разжать чичиковскую хватку, но Чичиков был плотного сложения и, пока не завершил приветственную речь, полковника не выпустил.
– Ну, рассказывайте, что за беда привела вас ко мне? Так сказать, к ничтожному, мелкому коммерсанту. Право слово, не нахожу причины. Загадка, да и только.
У Артема был ключ, он снял контору с охраны и вошел. Минут через десять он понял, что вчера чего-то недогнал или упустил. Наверное, шеф сделал эту субботу нерабочей. Еще минут через десять он собрался уходить. Не звонить же в самом деле шефу и спрашивать? А домашних телефонов сотрудников он не знал. Но тут позвонил сам Шкурченков, удивился, что отвечает молодой сотрудник. И вскоре явился лично. Глаза его как-то странно бегали. Движения отчего-то были суетливы.
– Что, никого нет? – спросил он с порога с некой поспешностью и придыханием.
Артем пожал плечами. Босс обошел, точнее обежал комнаты и опять спросил:
– Что, никого не было?
– Я не знаю…
– Что ты вообще знаешь? Что ты вообще можешь знать?! – вдруг истерично заорал босс, осекся и просверлил Артема таким диким взглядом, что тот аж съежился. – Пятый не его клиент… Ах, мать твою! Да это же кидалово! Его надо срочно за жопу брать! Мочить урода!
И не объяснив ровным счетом ничего – кого брать, зачем мочить, – выскочил на улицу.
Артем на всякий случай сидел еще час. Потом ему стало совсем тоскливо, он хотел было выпить еще одну, уже пятую по счету чашку кофе. Но вместо этого дерябнул Потемкинского коньяка, грамм сто пятьдесят. После чего решился все же уходить. Тщательно запер дверь, сдал на охрану, проверил, хорошо ли заперта. На сегодня рабочий день был закончен.
Каждую субботу, к двум часам дня не самые последние люди города Н. собирались в бане: попариться и потрепаться. Маленькая, уютная банька размещалась в неприметном подвальчике обычной пятиэтажки.
Уже приехали Паляницын, Мотузко, деляга Зуб и другие. А вот Шкурченков задерживался. С утра он обрывал телефоны своих сотрудников, послал охранника с шофером по всем четырем адресам. Исчезнувшие сотрудники были людьми одинокими – кто разведен, а кто еще не успел обзавестись семьей. Поэтому некому было объяснять, дома ли они, или, если нет, то куда делись. К полудню Шкурченков дошел до такой степени бешенства, что решил лично участвовать в операции: велел везти его к этому уроду Сычаге и ломать к черту двери квартиры. Охранник поддел фомкой фанерную дверь, запертую на хлипкий замок, и без труда сорвал ее с петель.
– Вот уроды, – удивился Шкурченков. – Мало я им, что ли, плачу, чтоб дверь нормальную поставить?
Но вспомнил, что Сычага брал на фирме хорошую индонезийскую дверь, и сказал охраннику:
– Ну, давай, ты первый.
В квартире Сычаги было пусто. То есть совершенно пусто – ни тебе стола, ни тебе стула. Голые стены. Спать не на чем, кушать не из чего. Даже газовой плиты не было. Дверь на балкон забита, окна тоже наглухо заколочены. Трубы все и в кухне, и в ванной, и отопления обрезаны и заварены.
Валентин Павлович, дабы унять ярость и страх, подъехал к ближайшей пивной и, оставив охранника с шофером, пошел глушить пиво. Несколько взяв себя в руки, он решил разобраться и с остальными квартирами. Теперь уж он не выходил из своей «Ауди», а сидел и ждал, что придут и расскажут. А что рассказывать-то было? Везде одно и тоже. Только с квартирой секретарши произошла небольшая накладка. Соседка-старушка, приоткрыв взятую на цепочку дверь, испуганно спросила:
– Что это вы делаете?
Охранник поднес к щелочке удостоверение работника милиции, чуть ли не в нос сунул и сказал бабульке, чтоб та не возникала – человек исчез. Соседка ахнула и открыла дверь. Так что пришлось вскрывать квартиру под ее любопытным взглядом. Она еще и сунулась следом, и снова ахнула:
– Ой, и ограбили дотла!
– Иди, бабка, пока по голове не дал! – рявкнул охранник, прилично осатаневший уже от всех этих чудес.
Старушенция с достоинством поджала губы и, закрывая за собой дверь, сказала:
– Я вот позвоню вашему начальству.
– Да хоть президенту! – не остался в долгу охранник.
Вот почему Валентин Павлович изрядно опоздал в баню. Компания уже после парилки расположилась вокруг бассейна, попивали пиво.
– Ну как торганул? – с ехидцей осведомился Паляницын.
Он никому не рассказывал о вчерашнем звонке, решив дождаться героя торжества, хотя, по правде сказать, очень хотелось рассказать. Шкурченков не ответил, молча разделся, подошел к бассейну и плюхнулся в воду. И только потом, вынырнув, издал нечленораздельный, рычащий звук. Деляга Зуб подначил с деланой обидой:
– Валек, ты бы хоть яйца помыл, а потом нырял.
– Ну и почем нынче идут мертвые души? – продолжал веселиться Паляницын.
– Я вам скажу, мужики, не надо об этом говорить. – Валентин Павлович был очень серьезен.
– Ты, Валек, совсем охренел, – заговорил прокурор Мотузко. – Уже мертвыми душами приторговываешь. Воздухом не пробовал? Погубит тебя жадность.
– Ты бы видел этого Чичикова… – сказал Шкурченков, словно об открытии поведал.
– Да видел я. Нормальный мужик.
– Норма-альный? – Шкурченков задохнулся от негодования.
– Пивка, пивка давай, а потом все остальное, – посоветовал еще один участник компании, директор вещевого рынка; имя директора, впрочем, не имеет значения для нашего повествования.
– Славик, – Шкурченков повернулся к Паляницыну, – скажи, что мне делать?
Паляницын досадовал, что так бездарно преподнес свою осведомленность в этом необычном деле. Можно же было позначительнее, позагадочнее, чтоб все знали: Лаврентий он и есть Лаврентий, видит всех насквозь и спуску никому, если что, не даст. Но с этим дураком Шкурченковым одни обломы. Поэтому он хмуро, с ленцой обронил:
– Докладывай, что ли.
– А в парилочку бы… Тет-а-тет.
– Это что же, от друзей секреты? – Мотузко изобразил обиду в голосе с некоторой даже долей угрозы.
– Ты понимаешь, Ванек, тут дело такое…
Мотузко развел руками, мол, банкуй. Паляницын нехотя поднялся, нехотя отставил кружку.
– Ну, пойдем, что ли.
Пока Шкурченков в парилке рассказывал Паляницыну про чичиковское кидалово и про чудеса с квартирами, Мотузко подробно изложил остальным, как познакомился с Чичиковым, каков этот Чичиков хват, что девками и иконами брезгует, а над тибетской эзотерикой смеется.
– Все не могу понять, что за интересы у этого Чичикова. Увидел магазин Шкуры – знакомь его со Шкурой. Рекламу Института кибернетики увидел – кричит, знакомь его с Лаврентием. Все пробивал, что за институт? Я, в натуре, ничего такого не сказал ему без санкции Лаврентия. Непонятно, зачем у человечка такой интерес. Ничего я ему не сказал.
– Долго парятся, – заметил деляга Зуб. – Что он там ему шепчет?
– Чичикова парафинит, – серьезно произнес директор рынка.
Мотузко посоветовал пойти послушать, а потом рассказать товарищам.
Тут дверь парилки распахнулась. Паляницын энергично опрокинул на себя ушат ледяной воды, что стояла тут же, под стенкой, в большой деревянной бадье, лед плавал в ней крупными глыбами. Нехорошим хмурым взглядом окинул приятелей и мысленно выругался. Будь его воля, он бы их всех пересажал. Знают слишком много, гонора, что у президента, только и того, что его, Паляницына, боятся. Что боятся, то хорошо, на каждого отдельная папочка заведена: что, с кем, сколько. Но слишком много знают, собаки. А за каждым не углядишь. Теперь о Чичикове прознали, в то время как знать о нем должен только он, Паляницын. Вот взять бы их прямо здесь, да к Харлампиевичу в тюрягу, чтоб передохли. И тогда спокойно и вдумчиво заняться Чичиковым, потому что здесь перспектива. Перспектива избавления Вячеслава Тихоновича от упырей Института прогрессивной кибернетики.
Упыри эти уже так измучили Паляницына, видавшего разные виды чекиста, что не рад он был тем деньгам, которые наваривали они с директором, главным упырем, ласковым до озноба Нестором Анатольевичем. Очень часто думал Паляницын, как избавиться ему от этого ярма, часто воображал, как своими руками, из своего табельного «макарова» аккуратно проделывает дырки в их вурдалакских черепах.
Вместо этого приходилось пить чаи, ходить на их жутковатые эксперименты и нагло врать начальству, что ничего такого, чертовского, потустороннего, в институте не происходит. Это здесь, в парилке он был всеведущим Лаврентием, а там, прости, Господи, мокрой курицей.
Непонятно, каким боком этот Чичиков касается института, зачем интересуется. Надо пробить по всем каналам. Хорошо бы познакомиться лично. В общем, надо работать. Паляницын бы прямо сейчас, сию же минуту и взялся за дело, но эти придурки… нечего показывать перед ними лишний интерес.
– Утер Шкуре сопли. – Паляницын принял кружку пива из рук расторопного банщика и с деланой неторопливостью отхлебнул. – Так-то.
Мотузко понимающе усмехнулся.
– Ты, Славик, еще не выяснял, он не из Москвы? А то номера какие-то странные…
– Пойду, массаж возьму, – как бы и не слыша его, сообщил Паляницын. – Что-то суставы крутит.
– Да-а, видно жирный гусь этот Чичиков, – мечтательно пропел ему вслед деляга Зуб. – Много сдерет с него Лаврентий.
– С такого сдерешь. – Вывалившийся из парилки Шкурченков расслышал последнюю фразу Зуба. – Такой сам сдерет…
В воскресенье, с утра Чичиков пребывал в крайней досаде. Он бездарно терял второй уже день кряду. И так он задержался в этом городишке.
Употребив на завтрак омлет с гренками, а затем парную осетрину в грибном соусе, а затем, на этот раз в качестве средства от расстройства духа, мясо по-французски, он несколько воспрянул и совсем было решился ехать на квартиру директора института, адреса которой он пока, впрочем, не знал. Чичиков собирался узнать его у Паляницына, чего проще. Что в институте есть мертвые души, он ведал, учуял, когда смотрел на рекламный щит.
Вчера Чичиков целый день пытался дозвониться до Мотузко, чтобы через него добраться до Паляницына. Но Мотузко по субботам выключал мобильник: во-первых, баня, во-вторых, амурные дела, – и Чичиков так и не дозвонился. Справочное бюро ни Паляницына, ни Мотузко не знало. Это Чичиков понимал – за умеренную плату оно не знало бы, в каком городе работает. Конечно, вдумчивый читатель может сказать – а что бы Чичикову не подождать до понедельника, не поехать прямо в институт, там и телефоны на стенде, и словоохотливая вахтерша, чего же проще? Но не таков порядок дел у Чичикова. Оказаться раньше времени в месте предполагаемой сделки – очень плохая примета. Не то даже, что можно столкнуться с самими «мертвяками», как их называл Чичиков, Чичикова «мертвяки» вовсе не замечали, даже если смотрели на него в упор – не видели. Разве у самых изощренных могло возникнуть видение некоего облака.
Однако недаром говорится, что на ловца и зверь бежит. Не успел Чичиков улечься для усвоения завтрака на кушетку, не успел взять в руки сотовый телефон, чтобы позвонить Мотузко, как в комнату сунулся Бычок и сообщил, что за дверями номера дожидается какой-то Паляницын.
Чичиков живо вскочил. Быстро облачился в пиджак, придирчиво посмотрел на себя в зеркало, пригладил волосы, поправил перстень на пальце и сказал:
– Зови.
Паляницын уже знал, что фирма «Гадес», действительно возглавляемая неким Чичиковым, существует и зарегистрирована в республике Ингушетия, в свободой экономической зоне «город Назрань». Это внушало некоторое спокойствие – раз человеку есть, что терять, значит, с ним можно разговаривать. А то, понимаешь, Шкура напустил дыму… Мол, и Чичиков не Чичиков, а колдун Лукьян, и квартиры у него, понимаешь, ободранные. Не московская, правда, фирма «Гадес», по крайней мере офиса у нее в Москве не было, и Чичиков в Москве не проживал, ну и ладно. Кроме того, сделал запрос в ментовке – такой в розыске не числится, никогда не сидел, даже не привлекался.
В трагедии Шкурченкова Паляницына забавляло, что получил тот от Чичикова сущие гроши, а Паляницыну отстегнет двадцать тысяч, чтоб не дергали его охранительные органы за четырех пропавших сотрудников. Поэтому в номер к Чичикову Паляницын зашел в прекрасном настроении.
– Ба! Вячеслав Тихонович! – широко распахнув руки для тесных объятий, просиял Чичиков. – Не поверите, с утра о вас думаю. Думаю, где ж он прячется, полковник Паляницын? Ни телефона, ни адреса нет, полная конспирация. А он – вот он, сам пожаловал! Вот так сюрприз!
С этими словами Чичиков заключил-таки Паляницына в объятия. Тот сопротивлялся, напряг мускулы, стараясь разжать чичиковскую хватку, но Чичиков был плотного сложения и, пока не завершил приветственную речь, полковника не выпустил.
– Ну, рассказывайте, что за беда привела вас ко мне? Так сказать, к ничтожному, мелкому коммерсанту. Право слово, не нахожу причины. Загадка, да и только.