Тогда Бек попросил Браухича созвать конференцию среди высшего командования. Она состоялась в августе в Берлине. Каждый из генералов подтвердил, что проект был чудовищным с военной точки зрения.
   Оказалось, что на недавнем концерте Гитлер беседовал с одним из командующих генералов относительно нападения. Бек спросил последнего: «Выразили ли вы открыто свои опасения?» Генерал ответил, что ввиду большого количества слышавших их разговор людей он решил, что сейчас не подходящий момент для этого, и ничего не ответил. Бек поднялся и резко проговорил: «Господин генерал, вы когда-то были офицером Генерального штаба. И как таковой вы должны знать, что это долг офицера германского Генерального штаба – открыто выражать свое мнение, не оглядываясь на других, даже на главу государства. Тысяча сожалений, что вы не сделали этого».
   Вскоре после этого Гитлер потребовал отставки Бека. Его преемником стал Гальдер. Отставка Бека держалась в тайне. Он был вынужден сразу же уехать в Восточную Пруссию, где разворачивались маневры в присутствии иностранных военных атташе, для того чтобы удерживать последних внутри рейха. Позднее Бек принял командование 1-й армией на Западе. Итак, для внешнего мира он оставался начальником Генерального штаба – так распорядился Гитлер. Прежде чем Бек уехал из Берлина, он написал следующее: «Для того чтобы прояснить нашу позицию будущим историкам и сохранить в чистоте репутацию Верховного командования, я желаю записать, что я, как начальник Генерального штаба, отказался одобрить какую-либо войну ради авантюр национал-социалистов. Окончательная победа Германии невозможна».
   Внешне Гальдер приостановил сопротивление намерениям Гитлера. В то же время он намеревался устроить вмешательство Берлинского гарнизона, если диктатор зашел бы так далеко, чтобы объявить войну. Впрочем, как мы уже упоминали, невозможно было быть уверенным, что офицер и рядовые пожелали бы выступить против фюрера. Мюнхенское соглашение подстегнуло энтузиазм населения по поводу Гитлера и устранило малейшую надежду на то, что такая попытка окажется успешной.
   Это была задача послов Франции, Великобритании и Италии в Берлине, вместе с Государственным секретарем министерства иностранных дел фон Вайцзеккером, – проследить за исполнением Мюнхенского соглашения. Конференция выполнила свой долг в соответствии с традиционными понятиями, несмотря на несколько неуклюжие вмешательства Риббентропа, которые Вайцзеккер, как председатель, был вынужден прикрывать. По слухам, Гитлер был «несчастлив» из-за Мюнхена, так как Чемберлен «все испортил». В то время никто не поверил бы, что это могло случиться, ибо самообман на таком уровне лежит за пределами нашего понимания.

Глава 3
АРМИЯ ЛИШАЕТСЯ ВЛАСТИ

Верховное командование

   Под Верховным командованием обычно понимают совет, составленный из нескольких человек, которые во время войны действуют вместе, чтобы управлять судьбой страны. Такой совет, состоящий главным образом из государственных деятелей и военачальников, будет принимать важнейшие решения после взаимных консультаций, проигрывая при этом все противоречивые мнения и глубоко взвешивая все за и против. Такова была в основном система со стороны союзников, как в Вашингтоне, так и в Лондоне, и, вероятно, также, когда «Большая тройка» встречалась в Касабланке и в Тегеране. Германское руководство во время Второй мировой войны было совершенно другим. Здесь не было никакого совета, который мог бы собираться вместе. Даже правительство рейха никогда не собиралось в одном месте по какому-либо определенному случаю на протяжении всей войны. Здесь все руководство сосредоточивалось в руках практически одного человека, который обладал всей властью в государстве – политической, военной и экономической. Гитлер, и один только Гитлер, руководил стратегическим планированием, он был единственный, кто принимал или отвергал предложения и кто сохранял за собой право окончательного решения. При Верховном главнокомандующем вермахтом существовал военный кабинет, но это был исполнительный орган для донесения его приказов и инструкций флоту, люфтваффе и армии, а также позднее различным театрам военных действий ОКВ. Офицеры, стоявшие во главе ОКВ, а именно Кейтель как глава ОКВ и его подчиненный Йодль как глава контрольного штаба вермахта, располагали полной картиной того, что происходит на разных фронтах в любое данное время. Вероятно, они даже знали, что планирует Гитлер. Между тем по всем вопросам руководства они обладали гораздо меньшей властью, чем, например, начальник Генерального штаба армии или группы армий, который, естественно, принимал на себя руководство в отсутствие своего командующего офицера. И лишь прокуроры на Нюрнбергском процессе над «военными преступниками» в первый раз облачили Кейтеля и Йодля в одежды, которые они не имели возможности носить во время войны. Сегодня все еще может казаться невероятным, но это правда, что Гитлер в одиночку принимал все военные решения, не только стратегические, но с 1942 года и далее также все тактические решения, и никому не передавал этих функций даже на время.
   После того как было столько сказано и написано об этом, вновь в подробностях описывать, как получилось так, что Гитлер принял на себя абсолютную прерогативу принятия решений, даже в военных вопросах, может показаться излишним. Тем не менее я считаю, что этому вопросу стоит посвятить несколько слов. Гитлер верил в свою особую «миссию». Во внутренней и внешней политике между 1933 и 1939 годами он с полным правом мог заявлять о безоговорочных и очевидных успехах. То, каким образом они были достигнуты, – уже другой вопрос, но это было так. Гитлер 1938 года уже не был Гитлером 1933-го. Теперь его амбиции простирались к военным успехам. Гитлер был убежден, что победа может быть одержана лишь под его руководством. Офицерский корпус, в частности корпус армии, по его мнению, был «растяпой». Он считал, что офицеры корпуса ошибались со своими предупреждениями относительно опасности ремилитаризации Рейнской области, пытались замедлить темп, который установил Гитлер для перевооружения. Они слишком переоценили силы сначала польской, а затем французской армии. И всякий раз его предсказания и действия оказывались верными. Должен ли он в таком случае был прислушиваться к этим мямлям, этим колебавшимся, нерешительным людям, которые боялись войны, вместо того чтобы радостно встретить ее, к этим «последним франкмасонам», как он называл Генеральный штаб, к этим «устаревшим рыцарям с их заплесневевшим кодексом чести», как он один раз презрительно выразился о своих генералах, когда они оказали сопротивление его приказам. Должен ли он был следовать их совету и принимать их решения? Нет, нет и еще раз нет! Он был лидером, вождем германского народа в мирное время, которого признавал весь мир; он освободил свой народ из тисков Версаля, а теперь он станет лидером в войне. Он один станет «Feldherr»[14] (полководцем).
   Если во время Польской кампании Гитлер все еще держался в тени, то уже осенью 1939 года пропаганда начала провозглашать его величайшим полководцем всех времен, а его самоуверенность разрослась безгранично. Во время наступления на Запад он чаще вмешивался в командование, и в результате британские экспедиционные войска бежали в Дюнкерк. В 1941 году он пошел еще дальше. Армия предложила предпринять главную атаку на Москву. Гитлер же вместо этого приказал нанести наиболее мощные удары по флангам, в направлениях Украины и Ленинграда. Вместо того чтобы ударить кулаком, он ударил открытой ладонью. И произошло то, чего все опасались: главные советские силы вокруг Москвы разбить не удалось. Более того, Гитлер отверг предложение сразу же перейти к гибкой обороне. Ему не давала покоя близость к Москве, которую он все еще надеялся захватить, и настаивал на атаке, а контратака русской армии, которая началась необыкновенно рано, а также суровая зима привели к кризису. Это можно было урегулировать отводом армий, которые проникли слишком далеко, и таким образом закрыть бреши на фронте. Однако Гитлер возражал против того, чтобы потерять хотя бы пядь земли, и таким образом делал ситуацию еще более критической, ведущей к тяжелым потерям. Браухича назвали козлом отпущения и отправили в отставку; в полном противоречии с истиной, он был обвинен в том, что не обеспечил восточную армию зимней одеждой. Гитлер сам принял на себя командование армией и, в соответствии со своим хорошо известным приказом: «Все остаются на своих местах. Ни шагу назад», он отодвинул угрозу, которую сам же вызвал.
   Однако этот успех Гитлера оказался причиной его же гибели. Но тогда он видел в этом новое подтверждение своих способностей и менее, чем когда-либо, склонен был прислушиваться к советам. Он возвел свою максиму «Стоять твердо любой ценой» до статуса единственно верного способа действия в войне. Мало-помалу он приносил в жертву не только дивизии и корпуса, но армии и группы армий и даже целые театры войны. Непостижимо, не подлежит никакому разумному объяснению, что этот человек, несмотря на то что дар его в некоторых отношениях был необыкновенный, не сумел понять, что искусство войны не состоит в том, чтобы крепко стоять, но в том, чтобы захватывать инициативу. Когда вспоминаешь, как определенные черты характера Гитлера стали еще более определенными и устоявшимися, то не сомневаешься, что для того, чтобы разгадать эту загадку, следует углубиться в патологическую психологию. Например, он безгранично преувеличивал свои военные таланты. Побывав в качестве бойца прифронтовой линии во время Первой мировой войны, он считал, что знает все требования войны от а до я. Он живо интересовался и был хорошо осведомлен в военной науке и особенно в военной технике, а также приобретал знания непосредственно с полей сражений[15].
   В этом Гитлеру помогала его практически непогрешимая память, которая хранила все возможные подробности. Его страсть к техническим изобретениям побуждала его к их переоценке, в то же время он отказывался взвешивать возможности нанесения удара по врагу убывающими силами его собственных войск. Его развитое презрение к человечеству и чувство неполноценности, присущее самоучкам в присутствии экспертов, приводило к тому, что он весьма низко ценил мнение последних. Его неиссякаемый дар хвастливой болтовни, производивший на свет поток доводов и доказательств в поддержку собственных взглядов, позволял ему сравнительно легко говорить с менее одаренными в ораторском отношении воинами, хранившими молчание. Он мыслил эмоциями и субъективно; для него объективное суждение и холодный расчет, взвешивание за и против были проклятием. Особенно он был склонен недооценивать врага и отказывался основывать свои решения на военной практике изучения мотивов и действий противника. В своих расчетах он не учитывал время и расстояние как решающие факторы. В конечном итоге именно недостаток какого-либо чувства умеренности, сдержанности привел его к тому, что он разбазарил все ресурсы во время войны на всех фронтах. Его упрямство не позволило ему вовремя признать последствия неблагоприятного хода событий. Кажется, что он почти отказывался верить, что тенденции эти неблагоприятны. Вместо этого он позволял врагу перехватить инициативу. Вместо того чтобы вовремя остановиться и грамотно отступить с территории, которую наверняка невозможно было удержать, почти во всех случаях он активно сопротивлялся такому решению, а если соглашался, то делал это, когда было уже слишком поздно. И вновь вследствие этого Германия несла невосполнимые потери, а войска становились все более измученными, что в конечном итоге привело к коллапсу всех фронтов.
   Слова «слишком поздно», похоже, характеризуют все решения и действия руководства вермахта с осени 1942 года и далее[16].
   В приказах не содержалось никаких инструкций, которые бы свидетельствовали об осмотрительном, долговременном планировании. Вместо этого они несли все больше и больше подробных указаний в проведении таких операций на всех фронтах. Фундаментальный принцип администрирования, а именно – отдача приказов подчиненным уполномоченным и так далее о том, что делать, с предоставлением свободы решать, как это делать, давно был отброшен. В этом смысле традиция независимости низшего офицера, которая многие десятилетия сохранялась в германской армии, была разрушена. Вряд ли во всем войсковом руководстве нашлась хоть какая-то часть, в которую не вмешивалось бы, по приказу Гитлера, ОКВ. Каждый день Гитлер требовал, чтобы ему сообщали о бесчисленных деталях, которые, вероятно, не были столь важными для принятия окончательных решений. А тем временем имеющихся в наличии войск становилось все меньше, во всяком случае недостаточно для наступления, операция же на основе отхода не могла и не должна была начинаться, если только Гитлер не принял бы такого решения. Однако, услышав предложения подобного рода, он впадал в ярость. «Генералы всегда хотят операций» – вот одно из излюбленных выражений Гитлера. «Их работа – оставаться там, где они есть, и более ничего». И это говорилось в то время, когда обширность территории, оккупированной в России, была чрезвычайной и удерживание ее было совершенно бессмысленным делом. Не стояние на позициях, а активная война под профессиональным, мудрым руководством, каким оно должно было быть, наряду с храбростью германского солдата являлась единственным фактором, который до определенной степени перевешивал бы численное и материальное преимущество противника, позволял бы создавать эффективные планы операций. Все подобные предложения опровергались Гитлером с самого начала, и изнуренные войска, перенапрягавшиеся в течение ряда лет, вынуждены были крепко цепляться за едва завоеванную землю, что в итоге и закончилось крахом.
   При Гитлере Верховное главнокомандование характеризовалось им как несдержанное и упрямое. Стратегические принципы и опыт германского оружия в прежние времена и даже в начале Второй мировой войны были проигнорированы. Паралич инициативы Верховного главнокомандования в точности совпадает по времени с поглощением его (командования) Гитлером. Так же как Наполеон, он стал жертвой собственных успехов. Командующие на фронтах были обременены задачами, которые они, вероятно, не могли исполнить, потому что отсутствовали средства для их выполнения.
   Командующие армиями и группами армий были вынуждены сражаться на два фронта: с противником и с Верховным командованием, которое лишало их всяческой свободы действий. В такой борьбе они должны были полагаться на собственные ресурсы; поддержку и помощь им было заполучить трудно. Прежде всего ОКВ и в наибольшей степени Кейтель и Йодль должны были представлять потребности фронта Гитлеру. Ни один из них так и не сумел во время Второй мировой войны набраться хотя бы малейшего военного опыта. Йодль редко получал разрешение от Гитлера посетить фронт, а Кейтель никогда там не был. Гитлер говорил, что не может отпустить их даже на несколько дней. Истинная причина, вероятно, заключалась в том, что он не желал, чтобы те стали объектом какого-либо противоположного оппозиционного влияния на него и его руководство.
   Он мало доверял Кейтелю и Йодлю. По его мнению, Кейтель был слишком слабой личностью, чтобы он мог иметь особый вес, и было известно, что Гитлер мало полагался на военное суждение первого. Сфера деятельности Кейтеля ограничивалась министерской бюрократией, а здесь его работа была просто феноменальной. Его громкий титул ничего не значил. В действительности он играл не большую роль, чем та, что позволял ему Гитлер: роль уступчивого, податливого начальника клерков, который всегда будет молча принимать приступы ярости своего шефа. Очевидно, он утратил все чувство ответственности по отношению к народу и к армии, в которой он вырос и которую теперь окончательно бросил. Он не был особенно одаренным в интеллектуальном отношении, однако обладал достаточным разумом, чтобы быть слепым к громадному бремени вины, которое взвалил на себя. Почти в каждом случае он принимал сторону Гитлера и выступал против армии и своих старых товарищей, когда те нуждались в его поддержке. Такая слабохарактерность заставляла его принимать участие в создании многих пресловутых указов Гитлера, таких как «Комиссар эрлас» или «Ночь и туман». Сам по себе Кейтель конечно же не был плохим человеком, однако его страх перед дьяволом, которому он служил, душил все угрызения совести. Для наблюдателей со стороны было невероятно, что он и остальные могли выдерживать напряжение общения с Гитлером на протяжении всей войны. Для полевых командиров и их шефов было мукой принимать участие в «ситуационных конференциях», которые зачастую длились по нескольку часов и на которых Гитлер часто произносил долгие речи по всем возможным и не имеющим отношения к делу предметам и темам. Для них было непостижимо, как можно кому-то выжить, из года в год ведя такую жизнь, в которой выполнение работы не имело ничего общего со здравым смыслом. Известно, что Гитлер отказывался принимать отставки тех своих подчиненных, с которыми он не желал расставаться, либо потому, что он привык к ним, либо потому, что их было гораздо проще согнуть, покорив своей воле. Но любой, кто серьезно желал бежать из такой атмосферы, мог бы найти выход, даже ценой открытого неповиновения. Вероятно, ключ к этой загадке таится в сильной гипнотической мощи Гитлера.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента