Ветер Андрей. Голос бездны

   ***
   Пробуждение было внезапным и тревожным, словно от толчка в мозг.
   Пётр открыл глаза и понял, что внутри у него скопилась тошнота. Откуда пришло это ощущение и что послужило ему причиной, он не знал, но заставил себя подняться и выйти за дверь. Дождь продолжал хлестать по стенам дома, но в темноте Пётр не видел ни холодных струй, ни шумно качавшихся на ветру деревьев. Он наклонился и сплюнул, пытаясь исторгнуть из себя давившую на него муть. Ничего не получилось. Вчера вечером он не съел ничего, кроме чашки чая, так что желудок был пуст. Откуда же тошнота? Может быть, от здешней воды? Уж не дизентерия ли?
   Пётр постоял немного под дождём, подставив лицо под тяжёлые и частые капли воды, затем повернулся, чтобы войти в дверь, и тут при свете молнии разглядел перед собой Лисицына.
   – С тобой всё в порядке? – спросил Сергей из темноты.
   – Да, я в норме. Не спится что-то, – вяло ответил Пётр. Пойду попробую соснуть. Идиотский отдых… Ливень, гроза, бессонница…
   Всё тело Петра, как ему казалось, было наполнено необъяснимым ощущением тяжести, которая переливалась из одной конечности в другую, вспыхивала внутренними вулканическими извержениями, разливала по груди огонь, в считанные секунды сменявшийся чувством озноба и образованием гигантских льдин в желудке. Временами Петру чудилось, что сердце прекращало стучать, и тогда он слышал пугающую тишину внутри себя. Он вздрагивал, и организм вновь начинал работать.
   – Фу ты, мать твою, – шептал Чернодеревцев, – идиотские сны… А говорят, что природа благотворно влияет… Чтоб я ещё хоть раз… Нет, после этого «отдыха» надо сразу на Французскую Ривьеру рвануть…
   ***
   Открыв рано утром глаза, Пётр увидел, что все ещё спали. В маленькие окна струился серый свет, не столько озаряя помещение, сколько наполняя его какой-то полупрозрачной дымкой. По всему полу были разложены спальные мешки, в которых мирно посапывали туристы.
   «Дикость какая-то, – подумал Пётр, вслушиваясь в возбуждённое биение сердца, – чёрт дёрнул меня потащиться в этот поход, где даже нельзя получить кровать на ночь под крышей. Будьте вы все неладны, любители романтики! Скорее бы всё это закончилось…»
   За окном продолжал ровно шелестеть дождь по листве, правда, заметно поунявшись. Капли по-прежнему гулко барабанили по крыше и звонко шлёпались в лужи. По небу сплошным рыхлым ковром ползли низкие серые облака.
   Оглядевшись, Чернодеревцев заметил, что жены в доме не было. Ушла. Ушла в столь ранний час. Куда бы это? Впрочем, разве это тайна? Конечно, с конюхом этим, с красавчиком Женей мчалась. Даже дождя не испугалась.
   Пётр осторожно поднялся и перешагнул через спящих людей, беззвучно направляясь к деревянному столу, на поверхности которого виднелись среди жестяных и пластиковых кружек и нескольких алюминиевых мисок два разложенных перочинных ножичка и один тускло мерцающий широкий охотничий резак. Переступая через спящих, Пётр вдруг понял, что его шаги совсем не слышны, и подивился этому. Он принадлежал к категории людей, которые обязательно при ходьбе задевали стоявшие рядом предметы. Один из его друзей сказал как-то Петру: «Ты, дружок, в параметры своего тела не вписываешься». Но сейчас он шёл почти беззвучно и сразу обратил на это внимание. Откуда взялась эта кошачья мягкость? Откуда вдруг пришло к нему умение красться, как крадутся звери на охоте? Да и не пытался он идти бесшумно, вовсе не пытался, это получалось само собой, будто умение это жило столетиями у него в крови.
   Он остановился перед столом и протянул руку к охотничьему ножу.
   «Зачем он мне?» – спросил Пётр себя, но не смог ответить на безмолвно заданный вопрос. Тем временем пальцы осторожно обняли рукоять и взвесили оружие на руке, словно примериваясь к нему. Да, это было вовсе не лезвие для нарезания хлеба и колбасы, это было оружие, простое, но по-настоящему смертоносное. Пётр чувствовал это. Пётр слышал холодную силу стремительного удара, затаившегося в кончике ножа, силу змеиного укуса, силу молнии.
   Откуда пришло к Петру это незнакомое доселе чувство родства с оружием? Никогда прежде он не испытывал страсти к пистолетам и саблям, никогда не коллекционировал ничего подобного, в отличие от многих людей его круга. Теперь же…
   Пётр мягко выскользнул за дверь и остановился, пряча нож на пояс. Земля под ногами мокро чавкнула, отзываясь на его шаги. Мелкий, заметно стихший за ночь дождь рассыпал повсюду серую водную пыль.
   В душе Петра Чернодеревцева творилось что-то странное, что-то особенное, что-то незнакомое. Он ощущал в себе присутствие другого человека. То есть он оставался собой, он знал, что его звали Пётр Иванович Чернодеревцев, что ему месяц назад исполнилось тридцать пять лет, он возглавлял московский филиал французской фирмы «Рене» и занимался организацией строительных подрядов. Но вместе с тем он ощущал стремительное рождение в себе другой личности, присутствие воина, человека хищного, безрассудного, своевольного. Медленно шагая, он осознал, что у него внезапно пропало желание укрываться от падающих с неба капель, он слышал под ногами шёпот земли, невидимое движение грунтовых вод, рассказывавшее что-то очень важное, но что именно? Он слышал пение лесных птиц со всех сторон, и он почти понимал их язык. Почти понимал, почти… Но всё-таки не понимал… Не хватало самой малости.
   Лёгким, едва уловимым на звук шагом Пётр приблизился к коновязи, где стояли понурившиеся лошади. Никогда прежде он не передвигался столь осторожно. Его тело, некогда крепкое и мускулистое, давно превратилось в грузную массу, привыкнув к уютному существованию в мягких автомобильных креслах. Нет, он не был толстым, но он никогда бы не поверил, что человек, покончивший с подвижным образом жизни десять лет назад и буквально приросший к стулу, вдруг начнёт красться, подобно лесному волку.
   Пётр снова удивился себе: откуда такие нежданные навыки? При этом он пребывал в непоколебимой уверенности, что умел двигаться так всегда, это умение было в его крови и что он, охотник и воин, просто не мог не уметь этого, не имел права перемещаться иначе.
   Чернодеревцев огляделся. Туристическая база мирно спала, убаюканная шумом дождя. Над лесом клубились сизые тучи, время от времени они накатывались на горные склоны, и тогда казалось, что они хотели прилечь на них и отдохнуть.
   – Где Марина? – спросил Пётр вслух. – Балуется с этим пацаном Женей, стерва. Ничего, женщина, скоро ты вспомнишь, что такое настоящий муж. Чёрное Дерево не прощает оскорблений…
   Он застыл, услышав свой голос и произнесённые слова.
   Чёрное Дерево? Почему он назвал себя так? Что скрывалось за этим именем? Нечто сильное и опасное. Пётр хорошо знал это. Его одолевали какие-то мутные, неясные тени не то предчувствий, не то воспоминаний. Чёрное Дерево… Охотник… Воин…
   Охотник и воин? Почему он так подумал о себе? При чём тут охотник и воин?
   Он провёл ладонью по спине лошади, погладил её нежно и вместе с тем властно. Пахучая мокрая шерсть ответила на движение его руки взбрызнувшими каплями. Пётр забрался верхом, действуя не совсем уверенно, но с твёрдым внутренним убеждением, что через минуту-другую в нём проснётся знакомое, но уснувшее в теле ощущение. И он не ошибся. Животное послушно пошло вперёд, повинуясь движению рук и ног Петра. Он правил лошадью с той же лёгкостью, которую испытывал несколько раз во сне, когда видел себя верхом на резвом жеребце. Наблюдая за собой, он не переставал поражаться своему умению. А ведь в первый день, когда они пришли на нижнюю базу, он чуть ли не в ужасе шарахнулся от подведённой к нему лошади. Теперь всякая неуверенность и тем более страх перед гривастым скакуном исчезли.
   Он пустил лошадь вниз по склону, пристально всматриваясь между деревьями. Вон в мглистом утреннем воздухе тускло блеснула шумная лента реки. Дождевая пелена висела между прямыми стволами густой серой массой, казавшейся неподвижным туманом.
   Куда пошла Марина? Чернодеревцев припомнил, в какую сторону она ходила гулять с инструктором, укрывшись просторным плащом. Вон та небольшая лощинка, где вчера Марина долго разговаривала со своим ухажёром, вон тропинка, по которой можно спуститься вниз…
   Пётр соскользнул со спины лошади и прислушался. За шумом мокрой листвы различался едва слышный женский голос.
   – Марина, – прошептал Пётр глухо и шагнул вперёд.
   Ориентиром ему служил грудной смех жены, и этот нервно-похотливый смех не оставлял у Петра ни малейших сомнений в том, какая картина откроется перед ним через несколько секунд. Вскоре он остановился. Медленным, почти неуловимым движением руки он отвёл мохнатую еловую ветвь в сторону и увидел свою жену. Горячая волна нахлынула на Петра и застлала ему глаза. Затем жар в одно мгновение сменился ледяным жжением. Ему стало нечем дышать от невыразимого чувства, пронзившего его насквозь. Это были не гнев и не ярость. Это был взрыв, мгновенное и полное смещение всех точек опоры, всех правил, всех ценностей. Мир, похожий на сложное многогранное сооружение, внезапно рухнул и рассыпался прахом.
   Марина лежала на спине, раздетая догола. Между её широко раскинутыми ногами, двигая бёдрами взад и вперёд, скользил инструктор Женя. Под сыплющимися каплями мелкого дождя впившиеся друг в друга нагие тела мужчины и женщины блестели, излучая энергию необузданной природы. Из мужчины в женщину и из женщины в мужчину переливалась неуёмная страсть животных, липкая, притягательная сила разнополых существ.
   Пётр почувствовал в себе неудержимое желание занять место инструктора. Он повёл ноздрями и принюхался, как лесной хищник, к запаху женской секреции. Да, воздух вокруг совокуплявшейся пары был полон этого запаха – запаха женщины, раскрывшейся для мужского семени.
   Но если тело Петра пробудилось для соития, то его разум приготовился к совершенно иному действию. Правая рука плавно достала из-за пояса нож, опробовала его рукоятку, стиснула её поудобнее. Пётр ощупал глазами спину ничего не подозревающего голого мужчины и остановил взгляд на крепких мышцах, то и дело напрягавшихся над лопатками. Эта спина больше не принадлежала живому человеку, отныне это была просто мишень, в которую следовало попасть без промаха…
   Пётр Чернодеревцев понял, что в его сердце не осталось ничего, что связывает людей друг с другом. Он не видел в себе ни жалости, ни сочувствия. Его лицо покрылось каплями пота, из глаз потекли слёзы. Так само собой выразилось его прощание со знакомым ему миром.
   Пётр шагнул вперёд, раздвигая ветви, с которых густо осыпалась вода. Он двигался беззвучно, как призрак, и сжимал в руке нож.
   Марина выгнулась в спине и, словно поторапливая мужа своей бурной страстью, подняла крутые бёдра над мокрой смятой травой. Женя придержал её крепкими руками, распрямил спину, поднял лицо к небу и втиснулся в женщину глубже, издав глухое рычание. Марина вскрикнула и содрогнулась от прокатившейся по ней очередной сладостной волны. Пётр обратил внимание на маленький раздавленный цветочек, прилипший к женской ляжке.
   – Счастливой дороги, мальчик, – громко сказал Пётр. Женя вздрогнул и поглядел через плечо.
   – Вот чёрт, – прошептал он, но не успел произнести больше ни слова.
   Пётр быстро опустился на колени, почти сев на голые ноги инструктора, и со всего размаху дважды ударил мужчину под левую лопатку. Женя дёрнул головой и впился руками в колени Марины, как если бы они были его единственной опорой в этом мире. Он стиснул пальцы так сильно, что кожа на ногах женщины побелела.
   Пётр властно толкнул окаменевшего Женю в голову, и тот тяжело рухнул на грудь любовницы. Чёрные разрезы на напрягшейся спине внезапно будто раскрылись, и из них хлынула кровь, стремительно заливая ложбину вдоль позвоночника. Затем Женя дрыгнулся пару раз, сперва ссутулившись, затем распрямившись и расслабившись, и кровь растеклась во всему его телу.
   Только теперь Марина ошалело задёргалась и начала бешено отталкивать умершего человека от себя, освобождаясь от всё ещё находившегося внутри неё мужского полового органа. Пётр продолжать сидеть, придавив ноги инструктора и глядя через его плечо в лицо жены.
   – Этот человек насмехался надо мной, он проявил неуважение ко мне, – произнёс Пётр спокойно и приподнял голову мертвеца за волосы. – Теперь он не будет смеяться. Посмотри на его губы, их искривила вовсе не улыбка.
   Пётр поднялся на ноги и стащил покойника с голого тела жены.
   – Оденься, но сперва смой с себя его кровь, – велел он и властно махнул ножом.
   Женщина медленно поднялась с земли, не спуская глаз с окровавленной спины Жени и нервно ощупывая зачем-то свои груди. Дождь был мелкий и смывал пятна крови с её кожи очень медленно. Марина дрожала, руки отказывались служить ей.
   – Не бойся ничего, – глухо, но без малейшей тени беспокойства проговорил Пётр, – всё уже позади.
   – Что позади? Что позади? – едва слышно забормотала женщина, елозя ладонями по своей коже. – Что ты натворил, Петя? Как ты мог? Зачем ты, Петя?..
   – Я не Петя, – повысил голос Чернодеревцев. – Меня зовут Чёрное Дерево.
   Марина перестала смывать с себя кровь и тупо посмотрела на мужа.
   – Какое Чёрное Дерево?
   – Это моё имя.
   – Какое имя? Ты спятил! – И почти закричала сорвавшимся голосом: – Ты сошёл с ума!
   Он стремительно придвинулся к ней и закрыл ей рот ладонью.
   – Тише, надо вести себя тихо, – его голос был абсолютно незнаком Марине и испугал её больше, чем только что совершённое убийство. – Очень тихо.
   Она выхватила рубашку из вороха одежды, укрытого непромокаемым плащом, и торопливо натянула её на себя. Пальцы дрожали и никак не могли справиться с пуговицами. После этого Марина присела на корточки и принялась надевать джинсы, но в таком положении ей это не удавалось.
   – Выпрямись, глупая, и не спеши, – сказал Пётр.
   Она застегнула ремень и скосила на стоявшего в двух шагах от неё мужа полные ужаса глаза, из груди её вырвался громкий вздох.
   – Теперь одень его.
   – Кого?
   Пётр указал ножом на неподвижное тело молодого человека.
   Она неуверенными движениями начала натягивать мертвецу на бёдра грубые штаны. Её руки вновь испачкались в крови. Заталкивая холодеющее тело в одежду, она оставляла на его бёдрах и животе отпечатки своих ладоней. Схватившись за обмякшую мужскую плоть, она невольно отдёрнула руки, окровавив сморщившуюся кожу и испугавшись её вида.
   – Никак разонравилась его игрушка? – мрачно засмеялся Пётр и склонился над покойником, чтобы закрыть его глаза. – Спи, мальчик.
   – Ты сошёл с ума от ревности! – закричала Марина.
   – Не кричи, иначе ты созовёшь сюда людей. Вытри ладони о траву, – он сделал шаг в сторону жены и поднял руку, чтобы подтолкнуть Марину.
   – Не подходи ко мне! Я не хочу быть с тобой! Ты безумен, Пётр!
   – Я уже сказал тебе, что меня зовут Чёрное Дерево, – низким голосом ответил он. – Сейчас мы вернёмся в лагерь и возьмём провизию.
   – Зачем?
   – Мы уедем в горы. Мне надо в горы.
   – Какие горы? Никуда я с тобой не поеду, – Марина затрясла головой.
   – Сейчас мы вернёмся в лагерь, – повторил Пётр, – но ты никому ничего не скажешь. Если ты подашь хотя бы знак, я зарежу тебя на месте, женщина. Быстро садись на лошадь своего любовника! Вы ведь вдвоём на одной лошади приехали?
   Марина не узнавала мужа. Он говорил об убийстве спокойно, как будто это было для него делом привычным, повседневным. Он был спокоен. Он был твёрд. Пётр Чернодеревцев никогда не вёл себя так, даже разговаривая с подчинёнными. Он всегда говорил свысока, пренебрежительно, но никогда в его голосе не слышалось действительной уверенности в себе. Он любил командовать, но от Марины никогда не ускользало, что Пётр командовал с некоторой оглядкой, с некоторой долей страха, что ли. Он всегда боялся перейти грань дозволенного, всегда был готов отступить, всегда боялся потерять своё лицо, своё кресло и свои деньги.
   Но сейчас, стоя с ножом в руке, Пётр говорил совершенно иначе. В нём открылся другой человек. Пётр Чернодеревцев исчез, осталась только его внешность. Чернодеревцев! Вот оно – Чёрное Дерево! Почему он назвал себя так? Откуда это пришло к нему? Как он вообще нашёл любовников в лесу? Как он сумел добраться сюда верхом на коне? Нет, перед ней стоял не Пётр, не руководитель филиала фирмы «Рене», а хладнокровный дикарь, называвший себя Чёрным Деревом.
   ***
   – Эй, да ты никак верхом? – удивился Сергей Лисицын, завидев Петра и понуро сидевшую на второй лошади Марину.
   – Угу, – равнодушно кивнул Пётр, – тебя что-то удивляет?
   – Удивляет? – растерялся Лисицын. – Думаю, что это не то слово. Ты вчера ещё еле в седле держался, а сейчас запросто едешь на несёдланом жеребце. Вот тебе и номер! Тут в самую пору язык проглотить от изумления… А что это вы в такую рань кататься отправились? Погода-то не прогулочная!
   – Бывает, – неопределённо ответил Пётр и легко спрыгнул на землю.
   Едва заметным жестом он велел Марине оставаться верхом, сам же прошёл в избу, где стояли ящики с провизией, хранившейся для непредвиденных случаев.
   – Мариша, – Лисицын подошёл к лошади, на которой продолжала сидеть женщина, – ты что не спускаешься? Ты же промокла насквозь… Что такое? Что-нибудь случилось?
   Внезапно она заплакала, раскачивая головой.
   – Что стряслось? – настойчиво спросил Лисицын, беря лошадь под уздцы. – Пётр, что ли, финт какой выкинул?
   – Он сошёл с ума…
   – В каком смысле? – Сергей протянул руку, чтобы помочь Марине спрыгнуть.
   В эту минуту в дверях избы появился Чернодеревцев. В одной руке он держал небольшой мешок, в другой нёс двуствольное ружьё. Через плечо был переброшен патронташ.
   – Отойди от неё! – почти крикнул Чернодеревцев.
   – Петя! – воскликнул Сергей.
   – Эй! – послышался голос, и со стороны другой избы, где ночевала вся группа, появился инструктор Василий. – Ты какого хрена моё ружьё прихватил? А ну положь! Не балуй!
   – Я на охоту, – мрачно ответил Пётр.
   – На какую, твою мать, охоту? – не понял Василий. – Положь ружьишко немедля!
   Пётр шагал к своему коню, не сводя глаз с Марины. Василий решительно двинулся ему наперерез. Сергей Лисицын молча следил за двумя сближавшимися фигурами, ничего не понимая, но ощущая стремительно нагнетавшееся в воздухе напряжение. Казалось, что невидимая электрическая нить натянулась между Петром и Василием и с каждой долей секунды натяжение усиливалось.
   – Уйди! – пригрозил металлическим голосом Пётр и направил на Василия ружьё.
   – Я тебе уйду! – возмутился тот. – Ты, сукин сын, тварь городская, будешь мне указывать, что делать! Сцапал мою двустволку и ещё пужает, стервец…
   Василий продолжал надвигаться на Петра, и тут громыхнул выстрел. Сизоватый дым окутал Чернодеревцева. Василий отшатнулся назад, изрешечённый картечью, и шмякнулся в лужу, широко раскинув руки. Сергей вздрогнул, не веря в то, что только что произошло.
   – Он сошёл с ума, – сквозь слёзы повторила Марина.
   – Уйди, Лис, – Пётр направил оружие на Лисицына, и Сергей не посмел возразить.
   Его отделяло от Чернодеревцева не менее пяти шагов, ни о каком рукопашном бое не могло быть и речи. Оставалось лишь повиноваться. И Сергей медленно пошёл в сторону, немного расставив руки и показывая Петру свои ладони.
   – Я ухожу, Петя, ухожу, слышишь? – говорил Лисицын.
   – Я не Петя, сколько можно повторять! – рявкнул Пётр. – Меня зовут Чёрное Дерево.
   Тем временем из двери избы высыпали наружу туристы. Лица их выражали недоумение, быстро сменяющееся страхом.
   – Никто пусть не двигается! – закричал Сергей. – Оставайтесь на местах!
   Пётр ловко вспрыгнул на коня. Тот присел от плюхнувшегося на него грузного тела и тут же послушно тронулся с места.
   – Езжай впереди меня, – велел Пётр и грубо толкнул жену в поясницу стволом ружья.
   Через минуту всадники скрылись из виду. Пространство базы в одно мгновение наполнилось криками, все разом метнулись к неподвижному телу Василия.
   – Что тут происходит?
   – Вася! Что с Васей? Убит?
   – Какой кошмар!
   – Откуда ружьё?
   – Кто стрелял?
   – А где Женя? Кто видел Женю?
   – Нужен врач! Срочно врача! Среди нас есть хоть какой-нибудь медик?
   – Где Алексей Степанович? Скорее, Алексей Степанович, сделайте что-нибудь!
   – Да что я могу?
   – Вы же профессор!
   – Но я совсем другой профессор. Я не медик, поймите меня…
   Сергею Лисицыну было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что Василию помощь уже не нужна. Он протолкнулся сквозь сгрудившихся людей и медленно обошёл весь двор, раздумывая о чём-то и не обращая внимания на поднявшиеся крики. Он шаг за шагом восстанавливал в памяти всё, что видел, снова и снова всматривался в лицо Петра Чернодеревцева. Что случилось? Откуда это внезапное сумасшествие? Или это не безумие? Тогда что? Что? Что могло произойти с этим всегда уравновешенным и осторожным человеком? Что? Неужели…? Неужели действие проклятого препарата, который Пётр проглотил, приняв горошинки за конфеты? Но ведь он сказал, что выплюнул «эту гадость»… Или не всё выплюнул? Что-то осталось внутри. Он бросил в рот целую горсть, часть успел проглотить, часть выплюнул…
   – Алексей Степанович, я бы хотел поговорить с вами, – Лисицын подошёл к профессору Митькину.
   – Конечно, Сергей Владимирович, конечно. Как же это случилось? Какой ужас!
   – Ужас, не то слово… Скажите мне, пожалуйста, сколько нужно вашего препарата, чтобы человек изменился?..
   – Вы говорите про мемотрин?
   – Да.
   – На людях мы не проводили испытаний. Видите ли…
   – И всё же? Одна горошина способна начать процесс изменений? – настаивал Лисицын. – Или надо больше?
   – Одна из тех, что в моём флакончике? Конечно, но я не знаю, каковы были бы последствия, сколь глубоки могут быть изменения в человеке…
   – Я думаю, что последствия мы уже наблюдаем, – задумчиво произнёс Сергей.
   – В каком смысле? – не понял Митькин и взъерошил мокрую седину. – Вы что-то имеете в виду конкретное?
   – Да, – Сергей кивнул, – видите ли, Алексей Степанович, мне кажется, что Пётр заглотил вчера несколько ваших горошин, приняв их за конфеты.
   – Не может быть! Когда? – Профессор торопливо полез в карман куртки и поднёс к глазам склянку.
   – Он сказал мне, что шарики показались ему горькими, поэтому он выплюнул их.
   – Выплюнул? – Митькин с ужасом пялился на флакончик, в котором отсутствовала добрая половина содержимого.
   – Он сказал, что выплюнул, – кивнул Лисицын. – Но ведь он мог проглотить часть того, что разжевал. Не так ли?
   – Мог, ещё как мог. Мемотрин растворяется очень быстро…
   – Я видел Петра ночью, его тошнило.
   – Тошнило? Это наверняка действие препарата. Ох, какой кошмар! Что я натворил! – Митькин бессильно опустился на землю прямо в лужу. – Конечно, его тошнило! Если он столько проглотил… Как же вы не сказали мне сразу?
   – Значит, препарат мог начать действовать? – продолжал настаивать Сергей, не обращая внимания на бесполезные теперь вопросы учёного.
   – Мог начать? Бесспорно начал действовать… Но почему Пётр стал убивать?
   – Вы же сами сказали, что у каждого могут начаться свои психические и физиологические процессы, которые вы не в силах предсказать.
   – Не в силах…
   – Вот они и начались. Теперь главное для нас – понять, как Пётр будет вести себя дальше, – Сергей напряжённо потёр глаза. – Он называет себя Чёрным Деревом. Значит, его психика перестроилась на какой-то первобытный лад, он считает себя диким воином…
   – Воином?
   – Это лишь моё скороспелое предположение, – объяснил Сергей, – нужно ждать, смотреть, как он дальше поступит…
   ***
   – Зачем ты забрал меня, Петя? – плача спросила Марина. Её мокрые волосы налипли на лицо, с них текла вода.
   – Не знаю, – мрачно ответил он и поморщился, – и прекрати звать меня Петей.
   – Но почему? Почему не Петя?
   – Не знаю, – не меняя тона сказал он и посмотрел через плечо назад, не видно ли кого.
   – Ты же всегда был Петром!
   – Теперь я не Пётр, я точно знаю это, но не могу объяснить… Я ничего не могу объяснить… Со мной что-то происходит, – его голос сделался усталым и плаксивым, как у маленького ребёнка, который испытывает сильное недомогание, но не может сказать, что именно его беспокоит.
   На мгновение что-то будто выключилось в его голове, он закрыл глаза и почти лёг на шею своего коня. По всему телу разлилась свинцовая усталость. Рука, сжимавшая ружьё, безвольно свесилась, пальцы разжались, оружие выскользнуло и шлёпнулось в сырую траву.
   Марина оглянулась на звук и остановила лошадь.
   – Тебе плохо? – спросила она мужа, не зная, радоваться ей или огорчаться.
   – Сейчас… сейчас всё пройдёт, – ответил он знакомым голосом Петра Чернодеревцева. – Что-то происходит со мной… Я болен… Мне дурно… Голова бежит…
   – Конечно происходит, Петенька, милый, остановись, пока не поздно…
   – Поздно? – Он устало сполз на землю, держась за крутой бок коня. – Силы уходят… Сколько мы едем? Долго?
   – Долго, Петенька, надо возвращаться, иначе мы заблудимся… Он вдруг резко вскинул голову и посмотрел на жену покрасневшими глазами.
   – Голова… голова кружится, земля плывёт… Подойди ко мне…
   Марина приблизилась к сидящему в высокой траве мужу с явной неохотой, но ослушаться она не решилась.