Страница:
Таким образом, очевидно, что у Цезаря не было желания отказываться от удовольствий той зимы в египетской столице, где он был полностью поглощен и миниатюрной царицей этой страны, и проблемами, которые были ею ему изложены. Он был пожилым мужчиной, и груз лет заставлял его на время почувствовать отвращение к постоянным тревогам и заботам, которые ожидали его в Риме. Его честолюбивые цели на Западе были достигнуты, и теперь, оказавшись вовлеченным в то, что я назвал бы легкоуправляемой и совсем не опасной войной, он был полон решимости довести ее до неизбежного конца и найти в этой интересной и временами волнующей задаче оправдание тому, что он остается рядом с женщиной, которая на тот момент была объектом его непредсказуемой привязанности. Цезарь уже начал понимать, что подчинение Египта его воле было очень важным политическим вопросом, как я объясню ниже; и он испытывал острейшее нежелание предоставлять царицу самой себе как по этой причине, так и по той, что она завладела его сердцем. В последующие годы Цезарь не вспоминал эту войну с достаточным интересом, чтобы появилось желание записать ее историю, как он это делал во время других военных кампаний; но он велел одному из своих сподвижников написать официальный отчет о ней. Этот автор постарался показать, что борьба была жестокой. Но хотя такое толкование этой войны и было единогласно принято, его следует принимать с осторожностью и к нему не следует относиться серьезнее, чем к утверждению, что затянувшееся пребывание Цезаря в Александрии было вызвано прежде всего летними ветрами на Средиземном море, преимущественно северо-западными и северными, которые затрудняли его кораблям выход из гавани. Эти ежегодно дующие ветры могли бы задержать его возвращение на боевых кораблях, могущих идти только на веслах, на неделю или две, но очевидно, что у Цезаря не было желания отправляться в плавание. И автору произведения De Bello Alexandrino было, без сомнения, позволено прикрыть явное пренебрежение Цезарем важными делами Римского государства, приписав его продолжительное отсутствие силе врага и превратностям судьбы.
Но теперь, после поражения на Гептастадиуме, Цезарь, по-видимому, окончательно решил наказать александрийцев и продолжить кампанию более энергично. Вскоре он, видимо, получил весть о том, что через пустыню из Сирии к нему на помощь идет большая армия под совместным командованием Митридата из Пергама, родного сына Митридата Великого, а также римского прокуратора Иудеи Антипатра, отца Ирода (марионеточный царь Иудеи [с 40 г., фактически с 37 г. до н. э.] Ирод, сын Антипатра, родился ок. 73 г. до н. э., был назначен на этот пост римским сенатом, умер в 4 г. до н. э. Хорошо известен описанным в Новом Завете избиением младенцев [Мф., 2: 16]. – Ред.). Цезарь знал, что с приходом этой армии он сможет подавить любое сопротивление и навязать свою волю Египту. Поэтому теперь он сделал шаг, который ясно показывает его решимость вести дела так сурово и безжалостно, что Клеопатра быстро станет единственной правительницей страны и займет такое положение, что сможет всю мощь своего царства передать в его руки.
Принцессе Арсиное не удалось стать царицей Египта, несмотря на усилия Ганимеда, а царская армия все еще предпринимала попытки спасти царя Птолемея и воевать под его знаменем. Поэтому Цезарь принял решение передать ей этого молодого человека, зная, как предполагает историк этой войны, что вероятность того, что такой поступок приведет к прекращению боевых действий, ничтожно мала. Он признавал, что целью этого шага было дать Птолемею возможность разработать условия мира, но он без колебаний официально записал свое мнение, что в случае продолжения войны для Цезаря было бы гораздо почетнее воевать против царя, чем против «толпы подонков всех мастей и изменников». Однако, как мне кажется, правда состоит в том, что Цезарь хотел избавиться от мальчишки, который стоял на пути свершения его планов в отношении единоличного правления Клеопатры. А отдав его своим врагам в тот момент, когда весть о приближении армии из Сирии сделала поражение египтян абсолютно бесспорным, Цезарь обеспечивал молодому человеку неизбежную смерть или деградацию. Несчастный Птолемей, вероятно, осознавал это, так как, когда Цезарь велел ему отправляться к его друзьям за линией обороны римлян, тот расплакался и стал умолять позволить ему остаться во дворце. Юный Птолемей прекрасно понимал, что у египтян нет ни одного шанса на победу, что, как только он окажется со своим народом, завоеватель начнет относиться к нему как к врагу и накажет соответственным образом. Но Цезарь, со своей стороны, понимал, что, если в момент победы римлян Птолемей по-прежнему будет находиться под его защитой, будет трудно не выполнить условия завещания Авлета и не сделать его соправителем Клеопатры. Поэтому слезам юного царя и парадоксальным уверениям в преданности Цезарь не придал никакого значения, и Птолемей немедленно был выброшен из дворца и попал в радушные объятия александрийцев, а его младший брат, которого Цезарь предназначил на далекий трон Кипра, остался вместе с Клеопатрой под охраной римлян.
Идущая на помощь армия из Сирии вскоре подошла к восточной границе Египта и, взяв Пелусий штурмом, дала сражение царским войскам недалеко от устья Нила. Египтяне были с легкостью разгромлены, и захватчики пошли по восточному краю дельты Нила в сторону Мемфиса (неподалеку от современного Каира), ниже которого они переправились на западный берег Нила. После этого юный Птолемей, не ожидая пощады от Цезаря, бесстрашно встал во главе тех войск, которые можно было отвлечь от осады Александрийского дворца, и пересек дельту, чтобы скрестить мечи с Митридатом и его союзниками. Как только он ушел из города, Цезарь, оставив небольшой гарнизон во дворце, вышел на кораблях из гавани с таким количеством солдат, какое могло разместиться на его кораблях, и двинулся на восток, как будто направляясь к Пелусию. Однако под покровом темноты он повернул в противоположном направлении и еще до рассвета высадился на пустынном берегу в нескольких милях к западу от Александрии. Так Цезарь с легкостью перехитрил египтян и, кстати, продемонстрировал, что на протяжении всей осады он мог по своему желанию абсолютно свободно приходить и уходить по воде. Идя вдоль западной границы пустыни, как его союзники из Сирии прошли раньше вдоль ее восточной границы, Цезарь соединился с ними на юге дельты севернее Мемфиса и немедленно развернулся, чтобы атаковать приближающуюся египетскую армию. Узнав о приближении римлян, Птолемей укрепился на сильной позиции у подножия кургана, где Нил был у него с одного фланга, а болото – с другого, а впереди него находился искусственный канал. Но союзники после двухдневного сражения обошли его позиции и добились полной победы. Обходной маневр был доверен некоему Карфулену, который впоследствии пал в сражении при Мутине, воюя против Антония, и этот военачальник сумел прорваться в лагерь египтян. При его приближении Птолемей прыгнул на борт одного из кораблей, которые стояли на якоре в Ниле, но вес беглецов, которые последовали его примеру, потопил судно, и молодого царя больше никто живым не видел. Говорят, что его тело было впоследствии опознано по золотому нагруднику, который носил юный Птолемей и который, несомненно, своим весом способствовал его быстрой смерти. Его трагический конец в возрасте пятнадцати лет освободил Цезаря от смущающей необходимости либо простить Птолемея XII и сделать соправителем Клеопатры, согласно условиям завещания его отца, либо привезти его пленником в Рим и предать смерти, как это было принято, после очередного триумфа Цезаря. Мальчик предвидел судьбу, которая была ему выбрана, когда со слезами умолял позволить ему остаться во дворце. А его внезапная смерть в мутных водах Нила положила конец жизни, которая за последние годы была невыносимо омрачена знанием того, что его существование является препятствием для жестоких честолюбивых замыслов Цезаря, и ужасом перед неминуемой и скорой смертью. 27 марта 47 г. до н. э. Цезарь вместе с кавалерией с триумфом вошел в Александрию, и теперь ее ворота были широко распахнуты для него. Жители города, одетые в траурные одежды, прислали к нему свои делегации просить о прощении и пощаде и вынесли к нему статуи своих богов в знак своего полного повиновения. Принцесса Арсиноя и Ганимед были переданы Цезарю как пленники; он с пышностью проехал через город к дворцу, где с распростертыми объятиями его как героя-завоевателя и спасителя приняла Клеопатра.
Глава 4
Но теперь, после поражения на Гептастадиуме, Цезарь, по-видимому, окончательно решил наказать александрийцев и продолжить кампанию более энергично. Вскоре он, видимо, получил весть о том, что через пустыню из Сирии к нему на помощь идет большая армия под совместным командованием Митридата из Пергама, родного сына Митридата Великого, а также римского прокуратора Иудеи Антипатра, отца Ирода (марионеточный царь Иудеи [с 40 г., фактически с 37 г. до н. э.] Ирод, сын Антипатра, родился ок. 73 г. до н. э., был назначен на этот пост римским сенатом, умер в 4 г. до н. э. Хорошо известен описанным в Новом Завете избиением младенцев [Мф., 2: 16]. – Ред.). Цезарь знал, что с приходом этой армии он сможет подавить любое сопротивление и навязать свою волю Египту. Поэтому теперь он сделал шаг, который ясно показывает его решимость вести дела так сурово и безжалостно, что Клеопатра быстро станет единственной правительницей страны и займет такое положение, что сможет всю мощь своего царства передать в его руки.
Принцессе Арсиное не удалось стать царицей Египта, несмотря на усилия Ганимеда, а царская армия все еще предпринимала попытки спасти царя Птолемея и воевать под его знаменем. Поэтому Цезарь принял решение передать ей этого молодого человека, зная, как предполагает историк этой войны, что вероятность того, что такой поступок приведет к прекращению боевых действий, ничтожно мала. Он признавал, что целью этого шага было дать Птолемею возможность разработать условия мира, но он без колебаний официально записал свое мнение, что в случае продолжения войны для Цезаря было бы гораздо почетнее воевать против царя, чем против «толпы подонков всех мастей и изменников». Однако, как мне кажется, правда состоит в том, что Цезарь хотел избавиться от мальчишки, который стоял на пути свершения его планов в отношении единоличного правления Клеопатры. А отдав его своим врагам в тот момент, когда весть о приближении армии из Сирии сделала поражение египтян абсолютно бесспорным, Цезарь обеспечивал молодому человеку неизбежную смерть или деградацию. Несчастный Птолемей, вероятно, осознавал это, так как, когда Цезарь велел ему отправляться к его друзьям за линией обороны римлян, тот расплакался и стал умолять позволить ему остаться во дворце. Юный Птолемей прекрасно понимал, что у египтян нет ни одного шанса на победу, что, как только он окажется со своим народом, завоеватель начнет относиться к нему как к врагу и накажет соответственным образом. Но Цезарь, со своей стороны, понимал, что, если в момент победы римлян Птолемей по-прежнему будет находиться под его защитой, будет трудно не выполнить условия завещания Авлета и не сделать его соправителем Клеопатры. Поэтому слезам юного царя и парадоксальным уверениям в преданности Цезарь не придал никакого значения, и Птолемей немедленно был выброшен из дворца и попал в радушные объятия александрийцев, а его младший брат, которого Цезарь предназначил на далекий трон Кипра, остался вместе с Клеопатрой под охраной римлян.
Идущая на помощь армия из Сирии вскоре подошла к восточной границе Египта и, взяв Пелусий штурмом, дала сражение царским войскам недалеко от устья Нила. Египтяне были с легкостью разгромлены, и захватчики пошли по восточному краю дельты Нила в сторону Мемфиса (неподалеку от современного Каира), ниже которого они переправились на западный берег Нила. После этого юный Птолемей, не ожидая пощады от Цезаря, бесстрашно встал во главе тех войск, которые можно было отвлечь от осады Александрийского дворца, и пересек дельту, чтобы скрестить мечи с Митридатом и его союзниками. Как только он ушел из города, Цезарь, оставив небольшой гарнизон во дворце, вышел на кораблях из гавани с таким количеством солдат, какое могло разместиться на его кораблях, и двинулся на восток, как будто направляясь к Пелусию. Однако под покровом темноты он повернул в противоположном направлении и еще до рассвета высадился на пустынном берегу в нескольких милях к западу от Александрии. Так Цезарь с легкостью перехитрил египтян и, кстати, продемонстрировал, что на протяжении всей осады он мог по своему желанию абсолютно свободно приходить и уходить по воде. Идя вдоль западной границы пустыни, как его союзники из Сирии прошли раньше вдоль ее восточной границы, Цезарь соединился с ними на юге дельты севернее Мемфиса и немедленно развернулся, чтобы атаковать приближающуюся египетскую армию. Узнав о приближении римлян, Птолемей укрепился на сильной позиции у подножия кургана, где Нил был у него с одного фланга, а болото – с другого, а впереди него находился искусственный канал. Но союзники после двухдневного сражения обошли его позиции и добились полной победы. Обходной маневр был доверен некоему Карфулену, который впоследствии пал в сражении при Мутине, воюя против Антония, и этот военачальник сумел прорваться в лагерь египтян. При его приближении Птолемей прыгнул на борт одного из кораблей, которые стояли на якоре в Ниле, но вес беглецов, которые последовали его примеру, потопил судно, и молодого царя больше никто живым не видел. Говорят, что его тело было впоследствии опознано по золотому нагруднику, который носил юный Птолемей и который, несомненно, своим весом способствовал его быстрой смерти. Его трагический конец в возрасте пятнадцати лет освободил Цезаря от смущающей необходимости либо простить Птолемея XII и сделать соправителем Клеопатры, согласно условиям завещания его отца, либо привезти его пленником в Рим и предать смерти, как это было принято, после очередного триумфа Цезаря. Мальчик предвидел судьбу, которая была ему выбрана, когда со слезами умолял позволить ему остаться во дворце. А его внезапная смерть в мутных водах Нила положила конец жизни, которая за последние годы была невыносимо омрачена знанием того, что его существование является препятствием для жестоких честолюбивых замыслов Цезаря, и ужасом перед неминуемой и скорой смертью. 27 марта 47 г. до н. э. Цезарь вместе с кавалерией с триумфом вошел в Александрию, и теперь ее ворота были широко распахнуты для него. Жители города, одетые в траурные одежды, прислали к нему свои делегации просить о прощении и пощаде и вынесли к нему статуи своих богов в знак своего полного повиновения. Принцесса Арсиноя и Ганимед были переданы Цезарю как пленники; он с пышностью проехал через город к дворцу, где с распростертыми объятиями его как героя-завоевателя и спасителя приняла Клеопатра.
Глава 4
Мать
Смерть Птолемея и подчинение Цезарю Александрии привели войну к явному завершению, и Цезарь, снова оказавшись в комфортабельной дворцовой резиденции, получил наконец возможность довести до конца свои планы по улаживанию дел в Египте, исполнению которых так долго мешала военная кампания. Младшему брату Клеопатры, юному Птолемею, было всего лишь одиннадцать лет, и он, по-видимому, еще не проявил таких явных признаков интеллекта или сильного характера, которые сделали бы его помехой либо Цезарю, либо его сестре, и поэтому было решено, что его следует возвести на трон во дворце его погибшего брата как номинального царя и супруга Клеопатры. Следует помнить, что Цезарь подарил этому молодому человеку и его сестре Арсиное Кипр, но теперь, когда последняя стала пленницей, покрыв себя бесчестьем, а первый не был еще достаточно зрелым, чтобы стать в Египте источником неприятностей, островное царство им не навязывали. Александрийцам, военные действия которых против Цезаря так прекрасно развлекали его, пока он продолжал свой роман с Клеопатрой, Цезарь показал, что хочет быть снисходительным, и предпочел рассматривать сильное опустошение, причиненное некоторым районам их города, как достаточное наказание за их преступления. Однако Цезарь наделил евреев равными правами с греками, учтя их помощь в недавней войне, – шаг, который, вероятно, вызвал некоторое раздражение у большинства горожан. Затем он создал регулярную римскую оккупационную армию для оказания помощи Клеопатре и ее младшему брату, сидящим на троне, и для поддержания порядка в Александрии и во всей стране. Эта армия состояла из двух легионов, которые выдержали вместе с ним осаду во дворце, и третьего легиона, который прибыл из Сирии. Командующим этой армией Цезарь назначил талантливого военачальника по имени Руфин, который поднялся из рядовых благодаря своим личным достоинствам, будучи изначально одним из вольноотпущеников Цезаря. Обычно пишут, что, передавая командование армией человеку с таким положением в обществе, а не представителю сената, Цезарь продемонстрировал свое презрение к Египту, но я придерживаюсь того мнения, что этот шаг был сделан осознанно, чтобы сохранить власть в стране полностью в своих собственных руках, так как Руфин, без сомнения, был пешкой Цезаря. Нам неизвестно, что стало с солдатами Габиния, которые воевали против Цезаря, но вполне возможно, что они были распределены по легионам, размещенным в других уголках римского мира.
Наступил апрель, и Цезарь находился в Египте уже больше шести месяцев. Первоначально он намеревался возвратиться в Рим, по-видимому, в ноябре прошедшего года, но открытое неповиновение александрийцев и последующая осада дворца дали ему разумный повод остаться с Клеопатрой. Будучи по натуре конъюнктурщиком, Цезарь за эти месяцы сам сильно заинтересовался делами Египта, и, как мы уже увидели, они, а также страсть к царице полностью завладели его вниманием. Конец войны, однако, означал для него не угасание этого интереса, а, скорее, появление возможности для претворения своих замыслов в жизнь. Вероятно, на Цезаря произвели большое впечатление возможности широкой эксплуатации, которые предлагал Египет. Клеопатра, несомненно, рассказала ему многое о чудесах этой страны, удостовериться в которых у нее самой еще так и не нашлось случая. Цезарь узнал от нее (и получил видимые доказательства) о богатствах долины Нила, и его марш-бросок через его дельту наверняка показал ему изобилие этой страны. Не было человека, на которого не произвело бы впечатление зрелище тянущихся на много миль пшеничных полей, которые можно было видеть в Нижнем Египте; и до Цезаря, несомненно, доходили сообщения о богатстве районов в верхнем течении Нила, где мирное и законопослушное население находило время и для сбора урожая с плодородных земель три раза в году, и для постройки огромных храмов для своих богов и дворцов для своей знати. Ежегодный налог только на зерно в Египте, который выплачивался натурой, вероятно, доходил где-то до 20 миллионов бушелей (мера объема жидкостей и сыпучих веществ, которая в Англии равна 36,4 литра, а в США 36,2 литра. – Пер.) – такая цифра была во время правления Августа. И этот факт, если не какой-нибудь другой, наверное, вызвал у Цезаря большую алчность.
Вероятно, он также слышал о торговле с Индией, которая уже начала процветать и несколько лет спустя приобрела огромную важность. И ему, несомненно, рассказывали о почти сказочной стране Эфиопии, преддверием которой был Египет и откуда текли воды Нила. Египет всегда был страной спекуляций и привлекал к себе в равной степени и интерес финансиста, и воодушевление завоевателя. И воображение Цезаря, вероятно, возбуждали те честолюбивые замыслы, которые будоражили умы столь многих завоевателей этой страны точно так же, как три века назад (в 332 г. до н. э.) это произошло с Александром Великим. Понимая, что его работа в Галлии и на северо-западе Римской державы уже в большей или меньшей степени закончена, Цезарь мог рассмотреть целесообразность того, чтобы привести римских легионеров в самые дальние уголки Эфиопии, пересечь Красное море и высадиться в Аравии или проникнуть, как Александр, в Индию и удивительные царства Востока. Египет считался вратами в эти земли. Торговый путь из Александрии в Индию с каждым годом приобретал все большую известность. Купцы плыли вверх по течению Нила до города Коптоса, а затем караванами переходили пустыню до порта Береника, откуда с муссоном отплывали в город Музирис на западном побережье Индии рядом с современным Майсуром. (Греки из Египта плыли вдоль южного берега Аравии, затем, пересекая Аравийское море, в совр. Камбейский залив, севернее совр. Мумбаи [Бомбея] – в индийские порты Бхригукачха [совр. Броч] и Сопар и уже затем плыли на юг, к Музирису [в районе совр. г. Кочин]. Уже позже [во II в. н. э.] греки из Египта проникли в порты Индокитая и Южного Китая. – Ред.) Возможно, Цезарь поддался притягательности далекого завоевания и исследования, которые по причине географического положения Египта вдохновляли так много умов, и позволил своим мыслям совершать путешествия вместе с купцами по великим дорогам на Восток. Он, должно быть, всегда сознавал, что непокоренные парфяне сделают поход через Азию в Индию самым трудным и опасным предприятием, и испытывал некоторые сомнения в том, сможет ли он повторить подвиги Александра Великого на этом пути. Но здесь через Египет пролегала дорога на Восток, по которой можно было идти без серьезного риска. Купцы обычно покидали Беренику, расположенную на египетском побережье, приблизительно в середине июля, когда Сириус всходил вместе с солнцем, и добирались до западного берега Индии около середины сентября. И было бы действительно странно, если бы Цезарь не обдумывал возможность перевезти свою армию по этому морскому пути в страны, завоеванные Александром, о подвигах которого он любил читать.
Множество возможностей вроде этих, вероятно, занимали его ум и, вероятно, стали одной из причин его желания остаться в этой пленительной стране еще немного. Но была еще одна, и более важная, причина, которая побуждала его подождать еще несколько недель в Египте: Клеопатра собиралась стать матерью. Семь месяцев прошло с тех октябрьских дней, когда Цезарь столь энергично взялся за осуществление задачи по завоеванию любви царицы и добился того, что она уступила его желаниям. И теперь через несколько недель ему на руки положат ребенка, плод их любви. Хоть Цезарь и был старым распутником, кажется, что он увидел в нынешней ситуации нечто отличное от того, что случалось с ним раньше. Клеопатра своим блестящим умом, приподнятым настроением, своим особым шармом в поведении, своей храбростью и безграничным оптимизмом сумела удержать его любовь на протяжении этих месяцев их тесной близости; она затронула чувствительную сторону его натуры, и он не смог устоять. Он пожелал быть рядом с ней в час испытания и, кроме того (ведь в действиях Цезаря в Египте всегда был как практический, так и сентиментальный мотив), вполне вероятно, что он лелеял надежду получить от Клеопатры наследника своего земного богатства и положения, который со временем будет признан полностью законным. Долгое общение с царицей во многом изменило точку зрения Цезаря, и я полагаю, можно почти не сомневаться в том, что его разум с нетерпением ждал развития событий и революционных изменений в своей жизни.
По желанию Клеопатры Цезарь теперь позволял, чтобы египтяне признавали его божественным супругом царицы, воплощением бога Юпитера-Амона на земле. Между ними была заключена некая форма брака, или, по крайней мере, народ Египта, если не циничных александрийцев, заставили признать их законный союз. Приближающееся рождение ребенка сделало необходимым, чтобы Клеопатра обнародовала свои отношения с Цезарем и одновременно доказала своим подданным, что она, их царица, является не просто любовницей предприимчивого римлянина. Поэтому, как только ее брат и формальный муж Птолемей XIII погиб, она начала убеждать народ своей страны, что Юлий Цезарь – это великий бог Египта, сошедший на землю, и что ребенок, который должен появиться на свет, – это потомок их божественного союза. На стенах египетских храмов, особенно в Гермонтисе неподалеку от Фив, впоследствии появились барельефы, на которых была изображена Клеопатра, беседующая с богом Амоном в человеческом облике, и на которых боги помогают рождению божественного дитяти. Мифологический вымысел подобного рода использовался в Древнем Египте в отношении рождений и древних монархов, например Хатшепсут (ок. 1500 до н. э.) и Аменхотепа III (ок. 1400 до н. э.). В этих известных случаях царское происхождение ребенка было под вопросом, и по этой причине появлялась история о божественной связи. Так и в случае Клеопатры этот миф благодаря частому использованию стал привычным для контролируемых духовенством умов египтян и не был чем-то удивительным или оригинальным. В более поздние годы правления царицы события датировались, ведя отсчет от этого сверхъестественного события, и до нас дошла эпитафия, сделанная в «двадцатом году от (или после) союза Клеопатры с Амоном».
Цезарю очень нравилось, что в Египте его считают божеством. Его кумир Александр Великий точно так же считался в Египте богом и объявил себя сыном Амона, и его изображали с рогами барана, как у этого бога, выступающими с двух сторон головы. И хотя у самого Цезаря вера в богов заметно отсутствовала, он всегда хвастался своим божественным происхождением, а его древний патрицианский род Юлиев прослеживал свои корни до Юла (Аскания, принявшего это имя), сына Энея, внука Анхиса и богини Венеры (Афродиты) (ок. 1152 г. до н. э. именно Асканий [Юл] основал колонию Альба-Лонга к юго-востоку от возникшего позже Рима. Альба-Лонга – легендарная родина основателей Рима Ромула и Рема. – Ред.). И есть причина предполагать, что Клеопатра пыталась поощрять представление Цезаря о самом себе как о боге на земле (автор не совсем понимает, кто такой Цезарь. Это римский аристократ, получивший римское воспитание и образование, римский боевой опыт. Тот, кто знаком с римской историей и великими римлянами, делавшими ее, поймет. И Юлий Цезарь занял свое место среди этих людей, создававших великую державу, на наследии которой стоит [пока] современная цивилизация. – Ред.). Сама она правила Египтом по богом данному праву и не считала вопросом, подлежащим сомнению, что она является представительницей бога-солнца здесь, на земле, посредницей между человеком и его создателем. Египтяне (если и не александрийцы – в основном греки и евреи) падали, распростершись на земле лицом вниз, когда видели ее, и приветствовали ее как богиню точно так же, как их отцы приветствовали древних фараонов. С самого раннего детства Клеопатру называли богиней, и в египетских храмах ее называли бессмертной, словно по бесспорному праву. Те, кто соприкасался с ней, разделяли с ней божественную благодать, а ее спутники в глазах ее египетских подданных были священными. Так, Цезарь, как ее супруг, стал богом; и как только ее связь с ним стала достоянием гласности, он ex officio (по должности. – лат.) получил божественный статус. Некоторое время спустя мы увидим, как даже в Риме он стал считать себя выше простых смертных и как перед своей смертью он, забыв о своем неверии в бессмертных (то есть богов), публично назвал себя богом на земле. Но в этот, египетский период его жизни такое принятие статуса бога не было ясно определено, и вполне вероятно, что Цезарь на самом деле не знал, кем себя считать. Клеопатра питала его разум странными мыслями и так льстила его тщеславию, хотя, наверное, и не намеренно, что Цезарь был вполне готов поверить, что он сам каким-то образом произошел из лучшего мира (а Цезарь был в этом уверен, поскольку Юл [Асканий] – внук Афродиты [Венеры]. – Ред.). Клеопатра сама была, как все цари Египта, божественного происхождения; она любила Цезаря. Таким образом, мне кажется, она постепенно навязала ему осознание своей божественной природы, которое в последующие годы развилось в устойчивую веру.
Такое растущее осознание своей божественной природы Цезарем принесло с собой, конечно, ощущение монаршей власти, желание получить царские привилегии. Клеопатра теперь называет его своим супругом, и в Египте, как я уже говорил, его, очевидно, признали ее законным мужем. Цезарь уже был, фигурально говоря, царем Египта; а то, что он не был официально коронован как фараон, вероятно, должно быть отнесено на счет того, что он возражал против такой процедуры. Теперь египтяне, наверное, были готовы предложить ему трон Птолемеев точно так же, как они приняли Архелая, верховного жреца Команы (в Каппадокии), в качестве супруга Береники, единокровной сестры Клеопатры. И в эти дни, когда их молодая царица должна была вскоре стать матерью, вероятно, у людей было искреннее и сильное желание упорядочить ситуацию путем такого брака с Цезарем и путем его восхождения на трон. Ничто не могло быть более удачного с политической точки зрения, чем брак царицы с величайшим человеком в Риме, и мы уже видели, что ранее существовала какая-то идея о союзе с Гнеем Помпеем в то время, когда отец этого человека был фактическим правителем республики. Для разума египтянина тот факт, что Цезарь был уже семейным человеком, жена которого жила в Риме, не вызывал реальных возражений. Жена не родила ему сына, и поэтому с ней можно развестись в пользу более плодоносной лозы. Сама Клеопатра, по-видимому, очень хотела разделить свой египетский трон с Цезарем, так как она, несомненно, достаточно ясно видела, что, раз он уже стал самодержцем и фактическим диктатором Рима, вскоре они станут монархами всего римского мира. Если она сможет уговорить его, как Архелая из Команы, принять корону фараонов, появится веская причина предположить, что он попробует заставить Рим предложить ему верховную власть в своей собственной стране. Благодаря главным образом Помпею в столице Римской державы уже явно просматривалась тенденция к монархическому правлению; и они оба, Цезарь и Клеопатра, вероятно, понимали, что, если они будут вести свою игру искусно, трон в этом городе будет ожидать их в весьма недалеком будущем.
Наступил апрель, и Цезарь находился в Египте уже больше шести месяцев. Первоначально он намеревался возвратиться в Рим, по-видимому, в ноябре прошедшего года, но открытое неповиновение александрийцев и последующая осада дворца дали ему разумный повод остаться с Клеопатрой. Будучи по натуре конъюнктурщиком, Цезарь за эти месяцы сам сильно заинтересовался делами Египта, и, как мы уже увидели, они, а также страсть к царице полностью завладели его вниманием. Конец войны, однако, означал для него не угасание этого интереса, а, скорее, появление возможности для претворения своих замыслов в жизнь. Вероятно, на Цезаря произвели большое впечатление возможности широкой эксплуатации, которые предлагал Египет. Клеопатра, несомненно, рассказала ему многое о чудесах этой страны, удостовериться в которых у нее самой еще так и не нашлось случая. Цезарь узнал от нее (и получил видимые доказательства) о богатствах долины Нила, и его марш-бросок через его дельту наверняка показал ему изобилие этой страны. Не было человека, на которого не произвело бы впечатление зрелище тянущихся на много миль пшеничных полей, которые можно было видеть в Нижнем Египте; и до Цезаря, несомненно, доходили сообщения о богатстве районов в верхнем течении Нила, где мирное и законопослушное население находило время и для сбора урожая с плодородных земель три раза в году, и для постройки огромных храмов для своих богов и дворцов для своей знати. Ежегодный налог только на зерно в Египте, который выплачивался натурой, вероятно, доходил где-то до 20 миллионов бушелей (мера объема жидкостей и сыпучих веществ, которая в Англии равна 36,4 литра, а в США 36,2 литра. – Пер.) – такая цифра была во время правления Августа. И этот факт, если не какой-нибудь другой, наверное, вызвал у Цезаря большую алчность.
Вероятно, он также слышал о торговле с Индией, которая уже начала процветать и несколько лет спустя приобрела огромную важность. И ему, несомненно, рассказывали о почти сказочной стране Эфиопии, преддверием которой был Египет и откуда текли воды Нила. Египет всегда был страной спекуляций и привлекал к себе в равной степени и интерес финансиста, и воодушевление завоевателя. И воображение Цезаря, вероятно, возбуждали те честолюбивые замыслы, которые будоражили умы столь многих завоевателей этой страны точно так же, как три века назад (в 332 г. до н. э.) это произошло с Александром Великим. Понимая, что его работа в Галлии и на северо-западе Римской державы уже в большей или меньшей степени закончена, Цезарь мог рассмотреть целесообразность того, чтобы привести римских легионеров в самые дальние уголки Эфиопии, пересечь Красное море и высадиться в Аравии или проникнуть, как Александр, в Индию и удивительные царства Востока. Египет считался вратами в эти земли. Торговый путь из Александрии в Индию с каждым годом приобретал все большую известность. Купцы плыли вверх по течению Нила до города Коптоса, а затем караванами переходили пустыню до порта Береника, откуда с муссоном отплывали в город Музирис на западном побережье Индии рядом с современным Майсуром. (Греки из Египта плыли вдоль южного берега Аравии, затем, пересекая Аравийское море, в совр. Камбейский залив, севернее совр. Мумбаи [Бомбея] – в индийские порты Бхригукачха [совр. Броч] и Сопар и уже затем плыли на юг, к Музирису [в районе совр. г. Кочин]. Уже позже [во II в. н. э.] греки из Египта проникли в порты Индокитая и Южного Китая. – Ред.) Возможно, Цезарь поддался притягательности далекого завоевания и исследования, которые по причине географического положения Египта вдохновляли так много умов, и позволил своим мыслям совершать путешествия вместе с купцами по великим дорогам на Восток. Он, должно быть, всегда сознавал, что непокоренные парфяне сделают поход через Азию в Индию самым трудным и опасным предприятием, и испытывал некоторые сомнения в том, сможет ли он повторить подвиги Александра Великого на этом пути. Но здесь через Египет пролегала дорога на Восток, по которой можно было идти без серьезного риска. Купцы обычно покидали Беренику, расположенную на египетском побережье, приблизительно в середине июля, когда Сириус всходил вместе с солнцем, и добирались до западного берега Индии около середины сентября. И было бы действительно странно, если бы Цезарь не обдумывал возможность перевезти свою армию по этому морскому пути в страны, завоеванные Александром, о подвигах которого он любил читать.
Множество возможностей вроде этих, вероятно, занимали его ум и, вероятно, стали одной из причин его желания остаться в этой пленительной стране еще немного. Но была еще одна, и более важная, причина, которая побуждала его подождать еще несколько недель в Египте: Клеопатра собиралась стать матерью. Семь месяцев прошло с тех октябрьских дней, когда Цезарь столь энергично взялся за осуществление задачи по завоеванию любви царицы и добился того, что она уступила его желаниям. И теперь через несколько недель ему на руки положат ребенка, плод их любви. Хоть Цезарь и был старым распутником, кажется, что он увидел в нынешней ситуации нечто отличное от того, что случалось с ним раньше. Клеопатра своим блестящим умом, приподнятым настроением, своим особым шармом в поведении, своей храбростью и безграничным оптимизмом сумела удержать его любовь на протяжении этих месяцев их тесной близости; она затронула чувствительную сторону его натуры, и он не смог устоять. Он пожелал быть рядом с ней в час испытания и, кроме того (ведь в действиях Цезаря в Египте всегда был как практический, так и сентиментальный мотив), вполне вероятно, что он лелеял надежду получить от Клеопатры наследника своего земного богатства и положения, который со временем будет признан полностью законным. Долгое общение с царицей во многом изменило точку зрения Цезаря, и я полагаю, можно почти не сомневаться в том, что его разум с нетерпением ждал развития событий и революционных изменений в своей жизни.
По желанию Клеопатры Цезарь теперь позволял, чтобы египтяне признавали его божественным супругом царицы, воплощением бога Юпитера-Амона на земле. Между ними была заключена некая форма брака, или, по крайней мере, народ Египта, если не циничных александрийцев, заставили признать их законный союз. Приближающееся рождение ребенка сделало необходимым, чтобы Клеопатра обнародовала свои отношения с Цезарем и одновременно доказала своим подданным, что она, их царица, является не просто любовницей предприимчивого римлянина. Поэтому, как только ее брат и формальный муж Птолемей XIII погиб, она начала убеждать народ своей страны, что Юлий Цезарь – это великий бог Египта, сошедший на землю, и что ребенок, который должен появиться на свет, – это потомок их божественного союза. На стенах египетских храмов, особенно в Гермонтисе неподалеку от Фив, впоследствии появились барельефы, на которых была изображена Клеопатра, беседующая с богом Амоном в человеческом облике, и на которых боги помогают рождению божественного дитяти. Мифологический вымысел подобного рода использовался в Древнем Египте в отношении рождений и древних монархов, например Хатшепсут (ок. 1500 до н. э.) и Аменхотепа III (ок. 1400 до н. э.). В этих известных случаях царское происхождение ребенка было под вопросом, и по этой причине появлялась история о божественной связи. Так и в случае Клеопатры этот миф благодаря частому использованию стал привычным для контролируемых духовенством умов египтян и не был чем-то удивительным или оригинальным. В более поздние годы правления царицы события датировались, ведя отсчет от этого сверхъестественного события, и до нас дошла эпитафия, сделанная в «двадцатом году от (или после) союза Клеопатры с Амоном».
Цезарю очень нравилось, что в Египте его считают божеством. Его кумир Александр Великий точно так же считался в Египте богом и объявил себя сыном Амона, и его изображали с рогами барана, как у этого бога, выступающими с двух сторон головы. И хотя у самого Цезаря вера в богов заметно отсутствовала, он всегда хвастался своим божественным происхождением, а его древний патрицианский род Юлиев прослеживал свои корни до Юла (Аскания, принявшего это имя), сына Энея, внука Анхиса и богини Венеры (Афродиты) (ок. 1152 г. до н. э. именно Асканий [Юл] основал колонию Альба-Лонга к юго-востоку от возникшего позже Рима. Альба-Лонга – легендарная родина основателей Рима Ромула и Рема. – Ред.). И есть причина предполагать, что Клеопатра пыталась поощрять представление Цезаря о самом себе как о боге на земле (автор не совсем понимает, кто такой Цезарь. Это римский аристократ, получивший римское воспитание и образование, римский боевой опыт. Тот, кто знаком с римской историей и великими римлянами, делавшими ее, поймет. И Юлий Цезарь занял свое место среди этих людей, создававших великую державу, на наследии которой стоит [пока] современная цивилизация. – Ред.). Сама она правила Египтом по богом данному праву и не считала вопросом, подлежащим сомнению, что она является представительницей бога-солнца здесь, на земле, посредницей между человеком и его создателем. Египтяне (если и не александрийцы – в основном греки и евреи) падали, распростершись на земле лицом вниз, когда видели ее, и приветствовали ее как богиню точно так же, как их отцы приветствовали древних фараонов. С самого раннего детства Клеопатру называли богиней, и в египетских храмах ее называли бессмертной, словно по бесспорному праву. Те, кто соприкасался с ней, разделяли с ней божественную благодать, а ее спутники в глазах ее египетских подданных были священными. Так, Цезарь, как ее супруг, стал богом; и как только ее связь с ним стала достоянием гласности, он ex officio (по должности. – лат.) получил божественный статус. Некоторое время спустя мы увидим, как даже в Риме он стал считать себя выше простых смертных и как перед своей смертью он, забыв о своем неверии в бессмертных (то есть богов), публично назвал себя богом на земле. Но в этот, египетский период его жизни такое принятие статуса бога не было ясно определено, и вполне вероятно, что Цезарь на самом деле не знал, кем себя считать. Клеопатра питала его разум странными мыслями и так льстила его тщеславию, хотя, наверное, и не намеренно, что Цезарь был вполне готов поверить, что он сам каким-то образом произошел из лучшего мира (а Цезарь был в этом уверен, поскольку Юл [Асканий] – внук Афродиты [Венеры]. – Ред.). Клеопатра сама была, как все цари Египта, божественного происхождения; она любила Цезаря. Таким образом, мне кажется, она постепенно навязала ему осознание своей божественной природы, которое в последующие годы развилось в устойчивую веру.
Такое растущее осознание своей божественной природы Цезарем принесло с собой, конечно, ощущение монаршей власти, желание получить царские привилегии. Клеопатра теперь называет его своим супругом, и в Египте, как я уже говорил, его, очевидно, признали ее законным мужем. Цезарь уже был, фигурально говоря, царем Египта; а то, что он не был официально коронован как фараон, вероятно, должно быть отнесено на счет того, что он возражал против такой процедуры. Теперь египтяне, наверное, были готовы предложить ему трон Птолемеев точно так же, как они приняли Архелая, верховного жреца Команы (в Каппадокии), в качестве супруга Береники, единокровной сестры Клеопатры. И в эти дни, когда их молодая царица должна была вскоре стать матерью, вероятно, у людей было искреннее и сильное желание упорядочить ситуацию путем такого брака с Цезарем и путем его восхождения на трон. Ничто не могло быть более удачного с политической точки зрения, чем брак царицы с величайшим человеком в Риме, и мы уже видели, что ранее существовала какая-то идея о союзе с Гнеем Помпеем в то время, когда отец этого человека был фактическим правителем республики. Для разума египтянина тот факт, что Цезарь был уже семейным человеком, жена которого жила в Риме, не вызывал реальных возражений. Жена не родила ему сына, и поэтому с ней можно развестись в пользу более плодоносной лозы. Сама Клеопатра, по-видимому, очень хотела разделить свой египетский трон с Цезарем, так как она, несомненно, достаточно ясно видела, что, раз он уже стал самодержцем и фактическим диктатором Рима, вскоре они станут монархами всего римского мира. Если она сможет уговорить его, как Архелая из Команы, принять корону фараонов, появится веская причина предположить, что он попробует заставить Рим предложить ему верховную власть в своей собственной стране. Благодаря главным образом Помпею в столице Римской державы уже явно просматривалась тенденция к монархическому правлению; и они оба, Цезарь и Клеопатра, вероятно, понимали, что, если они будут вести свою игру искусно, трон в этом городе будет ожидать их в весьма недалеком будущем.