Виан Борис. Мертвые все одного цвета

   Мое тело оставалось холодным и вялым. Встревоженные мускулы прыгали под судорожно сжимающейся кожей, словно звери.
   — Шейла…— прошептал я. Она не ответила.
   — Зря ты на меня обижаешься, Шейла.
   — Ты пьян. Оставь меня.
   — Я не пил, Шейла, честное слово.
   — Уж лучше бы напился.
   Она говорила тихо, сдавленно, едва не плача. О, как я ее люблю, Шейлу.
   — Это все чепуха, — сказал я. — Только бы ты мне верила. Может, я зря так разволновался…
   — Даже если бы Ник тебя ограбил, Дан, это еще не причина, чтобы меня презирать.
   Я безуспешно попытался сделать еще одно усилие, чтобы почувствовать возбуждение, вообразить эротические сцены, развеять нездоровый ступор, приковавший меня, бессильного, к простыням нашей кровати. Сколько раз я занимался любовью с Максиной и ей подобными. Сколько раз я возвращался домой в спокойном состоянии духа, радуясь увидеть жену, радуясь, что могу удовлетворить ее, ведь всякий раз ее безупречное тело придавало мне новые силы.
   Но сейчас я не мог. Совсем ничего не мог.
   — Шейла, — сказал я, — прости меня. Не знаю, что ты думаешь, что навоображала, только тут не в женщине и не в женщинах дело.
   Теперь она плакала. Слабые, короткие всхлипы.
   — О, Дан, ты меня больше не любишь. Дан… Ты…
   Я наклонился к ней. Я поцеловал ее. Я сделал все, что мог. Есть женщины, которых удается так успокоить, и я искренне хотел, чтобы Шейле было хорошо, но она резко оттолкнула мою голову и закуталась в простыню, словно укрываясь от моих посягательств.
   Я ничего не сказал. В спальне было темно. Я прислушивался. Всхлипы стихли и по ровному спокойному дыханию я понял, что она уснула.
   Я осторожно встал и пошел опять в ванную. Моя рубашка висела на стене. Я взял ее и стал обнюхивать.
   Запах Салли и Энн еще не выветрился. Я почувствовал, как все мое тело напрягается.
   Я бросил рубашку и провел руками по лицу. Запах почти развеялся, но что-то смутное и терпкое от него осталось. Я вновь мысленно увидел Энн и Салли, наши переплетенные тела в сыром подвале гарлемского кабачка.
   Рядом в спальне спала Шеила. Я никогда не задавал себе вопроса, изменяю я ей или нет, когда удовлетворяю свое желание с девками у Ника, когда лезу под юбки проституткам в машине под самым носом их клиентов. Но сейчас я понял, что поступал плохо, непростительно, предавал ее духом, и вот мое тело оставалось бесчувственным к ее плоти.
   Я попытался успокоиться. Ладно, возможно, что переспать с двумя негритянками утомительнее, чем с белыми, и мне просто-напросто нужно передохнуть. Но мое напряженное тело говорило о другом, и образы, приходившие мне на ум, отнюдь не были похожи на синие умиротворяющие озера.
   Я залез в ванну и потянул цепочку душа. Опять ледяная вола, но на этот раз, чтобы успокоиться.
   Ведь я даже не смел воспользоваться моим состоянием, пойти разбудить Шейлу и развеять ее подозрения.
   Мне было страшно. Я боялся, что сейчас сравнение окажется не в ее пользу. Я вышел из ванны сломанным больше морально, чем физически. Все мое тело ныло.
   Я опять залез в постель. Я лежал в темноте, чем-то травмированный. Я боялся слишком хорошо понять чем. В конце концов сон овладел мной.

VIII

   Я спал беспокойно, мучимый кошмарами, и, несмотря на усталость, проснулся гораздо раньше Шейлы, потому что смутно чувствовал, что мне надо обязательно уйти прежде, чем она станет задавать новые вопросы, прежде, чем давешний разговор не примет плохой оборот. Малыш спал в соседней комнате и надо было поторапливаться, потому что его сон не сопротивлялся уличному шуму, поднимавшемуся около семи часов утра.
   Я наскоро побрился, сменил исподнее и бросил и лакированный сундук вчерашнее белье. Я надел легкий костюм и вышел. Позавтракал я в кафе. Торопиться было некуда. Надо было как-то убить целый день, прежде чем заступить на работу у Ника.
   Я вошел в телефонную будку и позвонил Шейле.
   — Алло?
   Голос ее был встревоженным.
   — Алло, это Дан, — сказал я. — Доброе утро.
   — Ты не завтракал?
   — Мне надо было выйти, — объяснил я. — По тому делу, о котором я говорил тебе вчера вечером.
   Она не ответила, и я покрылся холодным потом, испугавшись, что она сейчас повесит трубку.
   — Ах да! — сказала она наконец. — Припоминаю.
   Она произнесла это ледяным тоном.
   — Я не вернусь, — сказал я. — Пойду прямо Нику. Много кого надо повидать нынче утром.
   Тут она повесила трубку. Ну, ладно. Я тоже повесил трубку и вышел из будки.
   Не так-то просто убить время до пяти часов вечера.
   Можно погулять, сходить в кино.
   Поискать квартиру.
   При этой мысли я усмехнулся. Но не очень-то весело. Еще одно смешное напоминание, словно покалывание живой раны, но такой пустяковой, что стыдно придавать ей значение.
   Я пытался не думать о том, что так сильно меня мучило. Настолько сильно, что мне, словно человеку, пережившему настоящую катастрофу, удалось отдалиться от этих мыслей, прогнать их, как будто мне почти все равно.
   Вначале я боялся Ричарда. Я рисковал все потереть: мое положение, жену, сына — всю мою жизнь. Я провел несколько дней в страхе и попытался сделать все, что мог. А потом я решил бросить ему вызов, встретить брата лицом к лицу.
   Вот и встретил. Только, как назло, он был не один. Вместе с ним я встретился и с самой сокровенной глубиной своей души. Да, теперь я боялся себя самого. Опасность исходила из моего собственного тела, восставшего против своего хозяина, движимого инстинктом, который я отказывался признать.
   Пускай Ричард выдаст меня, и я потеряю свое положение, жену, сына. Пускай. Но если я останусь самим собой, есть шанс все вернуть обратно.
   Но если плоть моя предаст меня, то не останется ничего.
   Я обернулся на какую-то девку, слишком хорошо одетую для этого квартала, да тем более в столь ранний час. Светило солнце. Я еще жил. Я подумал о Шеиле.
   Я еще жил, но стал импотентом.
   Я вошел в какой-то бар. Бармен был в одной рубашке, опоясанный белым передником. Он вытирал стойку замызганной тряпкой. По кафельному полу были разбросаны опилки.
   — Виски! — сказал я. Он молча обслужил меня.
   — Чудный денек, — сказал я, — Чего там новенького про матч?
   — Ничего особенного не слышал, — сказал он. — Знаю лишь то, что и все.
   — С Бобом Уитни никакого риска.
   — Он их всех уделает, — сказал бармен. Не больно-то он болтлив.
   — Чем бы таким в этом городе заняться в восемь часов утра? — спросил я.
   — Ничем, — ответил бармен. — Разве что пойти работать.
   — Мне до пяти нечего делать, — сказал я и залпом опрокинул стакан.
   Да, нелады у меня со спиртным.
   Лестница за стойкой вела на второй этаж. Оттуда доносилась возня половых щеток, веников и ведер. Уборка. Я поднял взгляд и увидел черно-белый ситцевый халат толстой негритянки, стоящей на последней ступеньке. Ее необъятный зад ритмично колыхался.
   — Еше виски, — сказал я бармену. Чем заняться в восемь утра? Я увидел музыкальный ящик.
   — Что там за музыка? — спросил я.
   — Не знаю.
   Он меня так обескуражил, что я решил дальше не иастаивать.
   — Сколько с меня?
   — Доллар, — сказал он.
   Я расплатился и вышел. Дошагал до ближайшей станции метро, купил газету и стал ждать поезда. Набито было до отказа. Но так я себя чувствовал менее одиноким. И все куда-то ехали. Все что-то собой представляли. А я ехал никуда, я был на границе двух рас, и обе они были готовы оттолкнуть меня, В газете читать было нечего. Выходя, я оставил ее в вагоне.
   Вышел я недалеко от Гарлема, как бы случайно.
   Я вошел в первую попавшуюся прачечную-чистку.
   — Добрый день, — сказал я.
   — Добрый день, сэр.
   Их было двое: еврей и его помощник. Я разделся в кабинке и стал ждать, пока мои брюки будут готовы. Я силой заставлял себя сидеть там. Но так хоть убью с полчаса. А что еще придумать? Башмаки почистить? Пять минут.
   Пойти перекусить? Тоже недолго.
   Девку. Белую девку. Чтобы знать наверняка. Чтобы попробовать.
   Теперь я был весь в нетерпении.
   — Пошевеливайтесь, — крикнул я хозяину лавки. — У меня свидание с Бетти Хаттон, актрисой.
   — Я вам дам немного льда, чтобы освежиться, — ответил он в том же тоне. — Сейчас будет все готово. Но не пораньте ее: ваши брюки режут, что твоя бритва.
   — Сяду ей на колени, — сказал я.
   — Сзади тоже режет, — сказал хозяин.
   Я не стал продолжать. Этот тип был полной противоположностью бармену, уж слишком трепется. Я продолжал ждать, думая ни о чем. Ни о чем. кроме как о белой девке.
   Я знал, где такую найти. Одна из тех, что шьются у Ника, хила совсем рядом. Я подвозил ее домой в среднем раз в неделю. Настоящее золотое дно, эта девка. Везет же Нику. Но я все же минут пять провел у чистильщика.

IX

   Она сама мне открыла дверь, протирая глаза.
   — Привет! — сказал я ей. — Одна?
   — За кого ты меня принимаешь.
   — За подружку, — сказал я. — Войти можно?
   — Конечно.
   — Не мешаю?
   — Одеваться я могу и перед тобой, — сказала она, — не правда ли?
   — Э! — сказал я, — не спеши одеваться.
   Она посмотрела на меня, прищурив глаза, и откинула назад закрывавшую лицо челку.
   — Чего тебе понадобилось? — сказала она. — Первый раз вижу тебя здесь так рано.
   Я положил шляпу на стол и сел рядом с ней.
   — А ты ничего, — сказал я.
   — Сама знаю, какая я. Тоже мне новость.
   — Вполне ничего, — сказал я.
   — Странный ты сегодня. Дан.
   — Недовольна? — сказал я.
   — Чем недовольна?
   — Ну, что я пришел…
   — Ты лучше скажи, зачем пришел.
   — Брось упираться, — сказал я.
   Она была совсем рядом, рукой дотронуться можно, и я притянул ее к себе. Она даже не попыталась запахнуть халат и подчинилась без малейшего сопротивления.
   — Странный ты тип, Дан, — сказала она.
   — Почему это?
   — Никто о тебе ничего не знает у Ника…
   — А что надо обо мне знать?
   Она медлила с ответом, а я уже расстегивал ей лифчик. Ей было лет девятнадцать. Не больше. У Ника всегда бывает свежатинка.
   — Откуда ты родом?
   — Оттуда…— ответил я, неопределенно махнув рукой.
   — Из Чикаго?
   — Угу.
   — Смешно, — прошептала она. — Они всегда сначала напиваются, а потом уж к нам лезут. Как будто без этого не решаются.
   — Вы их неплохо выставляете, — сказал я.
   — Но не тех, которые нам нравятся, — ответила она с вызовом и приблизилась ко мне.
   Я все сидел на столе, как раз удобно, чтобы целовать ей груди. Это заняло добрых пять минут. Она закрывала глаза и прижималась к моим губам душистой кожей. Я собирался уже раздеть ее догола одним движением, но она меня опередила. Я уже снял с нее, из-под халата, прозрачный лифчик. Живот был совсем без волос, голый и золотистый.
   — Странный ты…— повторила она, высвобождаясь. — Что, так на столе и будешь сидеть?
   — А ты откуда родом? — спросил я в свою очередь.
   — Из Бруклина.
   Она засмеялась и потянула меня за руки, чтобы поднять со стола.
   — Не стану врать, что родилась в самом шикарном доме на юге от Центрального парка.
   — Да и не нужно. Скажи лучше, ты в форме? — Она потянулась.
   — Вполне.
   Я сбросил пиджак, а она растянулась на кровати. Я скинул башмаки и все остальное. Она зажгла сигарету и спокойно курила, поглядывая на меня краешком глаза. Я уже собрался прилечь к ней, но она остановила меня жестом.
   — Достань виски на кухне.
   — Я не пью, — ответил я. — Редко.
   Во рту еще был вкус спиртного, что я выпил час тому назад.
   — Виски тебе бы не помешало, — сказала она, подтрунивая.
   Я прекрасно понимал, на что она смотрит.
   — Не боись, — сказал я ей, — эта штука заработает, когда надо.
   — А я думала, что тебе надо немного горючего, — сказала она.
   — Бак полон под завязку.
   — Тогда иди сюда…
   Она свесила руки с кровати и потушила сигарету в стоявшей на ковре пепельнице. Я подошел и растянулся рядом с ней. Несколько мгновений я ласкал ее. Она молчала и не смотрела на меня.
   Я начал думать о том, что со мной случилось. Я попытался целовать все ее тело, сверху донизу. Обычно это помогает, даже когда я очень устал.
   Никакого эффекта.
   Я продолжал, зная, что мои поцелуи начинают ее возбуждать. Ее голый живот был теплым и крепким, словно золотистая слива на солнцепеке.
   Внезапно я отодвинулся. От нее резко пахло мылом.
   К черту. Лучше уж спать со стиральной машиной.
   Я отстранился и встал. Она раскинула руки и повернула голову набок. Легкая улыбка открывала белоснежные зубы, а ногти цвета бычьей крови впивались в раскрытые ладони. Грудь учащенно вздымалась.
   Поняв, что я ухожу, она резко села.
   — Дан! Что случилось?
   — Ничего.
   — Не уходи.
   — Нет.
   — Почему? Дан… Я тебя умоляю…
   — Ты была права, — сказал я. — Ничего не выходит. Ты тут не причем. Я хотел убедиться и теперь, к сожалению, знаю.
   — Дан… Прошу тебя… Ты меня так завел…
   — Ладно, ладно, — сказал я. — Ложись. Мы это дело устроим.
   Она вновь растянулась, а я сел рядом с ней и сделал уж все, что только мог. Не так уж это было весело, но бывает работенка и похуже. По крайней мере, она была чистая. Через несколько минут я увидел, как ее тело напряглось и раскрылось, ладони снова сжались, а затем раскрылись, и вот она уже лежала на спине, спокойная и расслабленная.
   — Дан…— прошептала она. — Миленький.
   — Все в порядке?
   — Дан… Мне очень, очень было хорошо.
   — Рад за тебя, — сказал я.
   — Не слишком было неприятно. Дан?
   — О! — прошептал я, — не хуже, чем на бегах ставить…
   — Скотина ты. Дан… но… ты еще попробуешь?
   — Не вижу необходимости, — сказал я. — Результат, на мой взгляд, скорее плачевный.
   — Я так не считаю, — сказала она. — С тобой мне все равно.
   — Я тоже так думаю, — сказал я. — Я пришел к тебе, чтобы узнать, могу я еще или нет. Результат налицо. Не могу.
   — Мне ты сделал очень хорошо.
   — Спасибо. Ты с другой девочкой спать еще не пробовала? Мне кажется, что это как раз чего тебе надо.
   — Ну… Я бы не прочь попробовать, — сказала она. — Думаешь, будет так же хорошо?
   — Мне-то уж точно все равно.
   — Не волнуйся. Дан. Есть же лекарства.
   — Брось трепаться, — сказал я. — Соображаешь… в моем-то возрасте?
   Я вдруг понял, что мы болтаем очень по-дружески, уж и не думал, что так будет. Смешно. Может, женщинам нравятся импотенты. Полноценный мужчина их всегда немного пугает. Боятся, что им больно сделают. А импотент — это ровно как добрая подружка.
   — Со всеми случается, — сказала она. — Я-то уж знаю.
   — Да из десяти твоих клиентов девять вдупель пьяны, — сказал я. — Нет ничего лучше, чем нажраться, чтобы вы отвязались.
   — И это правда, — призналась она. — Но ты-то не пьешь. Может, тебе просто надоело? А если тебе с парнем попробовать?
   Она рассмеялась, увидев мое нахмуренное лицо.
   — А, пошла бы ты…— сказал я. — Уж лучше с кобылой!
   — Ты ей и больно-то не сделаешь…— хихикнула она.
   Ну, опять вроде как с доброй подружкой. Я промолчал.
   — Можно и другое попробовать, — сказала она. — Двух женщин, трех…
   — Целый пансионат, чего уж там, — сказал я.
   — Или черненькую. Говорят, они…
   — Заткнись!..
   На этот раз я обозлился. По-настоящему. Прямо из себя вышел.
   Она непонимающе глядела на меня. Хорошо, что больше ничего не сказала. А то бы я ей врезал.
   Я отвернулся и молча стал одеваться. Я слышал. как она шебуршится на кровати. Злость прошла.
   — Дан, — сказала она шепотом, — прости меня… Вообще-то, славная она девочка.
   — Ладно, — сказал я. — Все в порядке,
   — Не расстраивайся. Дан… Я… правда… Дан, спасибо тебе.
   Господи Боже, да она меня почти растрогала, шлюха этакая. Чем у них только башка набита?
   Что их заставляет говорить такие вещи?
   Она встала и мелкими шагами двинулась к креслу за халатом.
   — Хочешь кофе, Дан? Я застегивал штаны.
   — Не откажусь.
   Я схватил ее, когда она проходила мимо. Она вздрогнула от страха и встревожеино уставилась на меня. Я обхватил ее за плечи и поцеловал по-дружески.
   — Спасибо, сестренка.
   Она сразу же успокоилась, ответила на мой поцелуй и помчалась в крохотную кухоньку. Слышно было, как она стучит посудой и зажигает газ. Она напевала популярный мотивчик.
   Я оставил свой пиджак там, где он был, и погрузился в кресло. Ноги меня больше не держали. Я чувствовал себя безумно усталым. Хоть в инвалидную коляску садись.

X

   Она вскоре вернулась с кофе и яичницей на подносе. Пока она расставляла чашки и тарелки на складном столике, я спросил ее:
   — Так что, правда тебе понравилось, не хуже, чем раньше?
   — Когда это раньше? — не согласилась она. — Не слишком-то часто ты заходишь…
   — В общем, большого впечатления на тебя это не произвело, — сказал я,
   — Господи, — ответила она, — немало здесь перебывало народу с тех пор, знаешь ли. Но вот так, как ты мне сейчас сделал…
   Она покраснела.
   — Не люблю я про это говорить, Дан. Я, может, и шлюха и все такое, но говорить про это не люблю. Когда за деньги, то совсем другое.
   — У тебя нет дружка, чтобы так же тебе делал? — спросил я.
   — Нет, — ответила она. — Был один, он-то меня на панель и пристроил, Дан, только он был грязный тип. Ему лишь денежки подавай. А я-то думала, что он меня любит, потому и согласилась на это ради него, а он надо мной надсмеялся. С тех пор я больше его и не видела. У него и другие девочки были. Потом ему пришлось уехать из Нью-Йорка после какой-то там истории с ребятами Люки Лучьяно ^{note 1}.
   — Так почему ты не бросила? — спросил я.
   — Не подыхать же вечно с голоду, Дан. Работенка не такая уж плохая. А ты-то почему не бросаешь эту работу?
   — У меня жена и ребенок, — сказал я. — И я их очень люблю. Верно ты говоришь, работенка не такая-то уж и плохая.
   — Везет тебе, — сказала она. — Хотя вообще-то я предпочитаю жить одна.
   — Столько подружек живут вместе, — сказал я. — Наверно, так все-таки полегче.
   — Не знаю. Дан. Мне бы скорее хотелось…— она заколебалась.
   — Ну, чего, говори, — сказал я, наливая себе кофе.
   — Мне бы хотелось жить с таким парнем, как ты. Дан. Сильным и очень нежным. И ты бы мне делал еще, как сегодня.
   Она уселась мне на колени, вовсе не заботясь о том, что у меня в руках чашка опасно подрагивает.
   — Ты не хочешь, Дан.
   Вот здорово. Я приперся, сказал девке, что переспать с ней хочу, у меня ничего не вышло, ну ни на йоту, а она ко мне клеится, как пластырь. Психопатки все они.
   — У меня же жена и ребенок, говорю тебе. Я вздрогнул от стыда, подумав о Шейле. Шейле, которую я столь жестоко разочаровал прошлой ночью. Шейла. На секунду я представил не себя с этой шлюхой, а Шейлу с другим мужчиной, и сердце мое закровоточило от бешенства. Так вот всегда. Женишься, спишь с другими девками без малейшего стыда. А как вообразишь свою жену с другим, хочется все вокруг в щепки разнести. Совсем разные вещи. Мужчина жене никогда не изменяет.
   — Очень мило с твоей стороны, — сказал я. — Но не хочу. Ты заслуживаешь лучшего, чем импотента.
   Мне нравилось ласкать ей грудь. Розовый сосок натянул прозрачный шелк халата. Она обескураженно махнула рукой и половина моего кофе пролилась на блюдечко.
   — Стоп, — сказал я. — Это неосторожно. А ну-ка, вставай да поживее. Поведу тебя в кино.
   — Вот здорово! — сказала она. — Как будто мы жених и невеста.
   — Точно, — согласился я.
   Само собой понятно, что не стану ей говорить, зачем я веду ее в кино. Ни ей не скажу, ни кому другому. Даже самому себе. Я старался об этом не думать.

XI

   Когда она кончила одеваться, было уже два часа пополудни. Это всегда занимает больше времени, чем кажется, но это меня даже устраивало. В кино будет больше народу.
   А кинотеатр, куда ее вести, я уже выбрал: маленький кинозал рядом с женским колледжем, всегда полный. Конечно, мой замысел может и плачевно провалится, но у меня было в запасе еще одно решение.
   Мы вышли из ее квартиры, и лифт спустил нас в вестибюль. Я украдкой взглянул на нее. При всей ее молодости, походка и манера одеваться как-то сразу выдавали, кто она есть. Мне в голову пришла мысль: удалось же мне скрыть нечто гораздо более постыдное. Удалось и еще удастся.
   А для чего все это? — подумал я, подтрунивая сам над собой. Все мои старания, годы работы у Ника? А в конечном счете, вот я стал импотентом. А, ладно!.. Теперь я успокоился, это быстро вернется.
   Странно все. Вчера, с Шейлой, я был подавлен. Сегодня, с этой девкой, обозлился. Тоже сморозила не то. Теперь я чувствовал себя спокойным, как никогда.
   Я знал, что мне делать.
   Она шла рядом со мной. Ничего девочка. Ноги, груди, мордашка — все по высшему разряду.
   Нужно уметь выбирать свое алиби.
   Мы дошли до кино, и я взял два билета.
   Я шел за ней по сверкающей железной лестнице, устланной толстым ковром. Луч электрического фонарика билетера прорезал тьму. Он посмотрел билеты.
   — Вместе не получится, — сказал он. — Потом пересядете.
   Везет же старине Дану.
   Она уселась, а я на два ряда дальше.
   Через десять минут я бесшумно встал и пошел в глубь зала. Я нашел запасной выход и очутился на улице. Мимо проходило свободное такси. Я уже было поднял руку.
   Нет, никаких такси. Метро.
   Я взглянул на часы. Времени больше, чем достаточно.
   Я бросился к метро.

XII

   Прежде чем войти в замызганный кабак, где я накануне встретился с Ричардом, я, не привлекая внимания, посмотрел направо и налево. Народу было мало. Негры, полукровки, да и белые тоже. Нейтральная полоса.
   Я вошел, специально поглубже надвинув шляпу, и направился прямо к лестнице.
   Мужчина за стойкой едва взглянул на меня. Терпкая сырость коридора обдала меня, и я глубоко вдохнул, чтобы снова к ней привыкнуть.
   Я нашел дверь и вошел без стука, стараясь не шуметь. Ричард спал, растянувшись на грязном диване. На столе пустая бутылка. Ни Энн, ни Салли. Везет, даже слишком. Но комната была пропитана их запахом. Я почувствовал, что мое тело само собой напрягается, чего не было ни с Шейлой, ни со шлюхой из бара Ника.
   Ричард. Он мне за это заплатит.
   Одним прыжком я оказался верхом на нем и сжал ему горло.
   Он не успел закричать. Я жал изо всех сил и чувствовал, как под моими пальцами прогибается подъязычная кость.
   Осторожно, следов не оставлять. Я его почти сразу отпустил и, не давая ему перевести дух, накрыл ему лицо одной из дырявых диванных подушек. А затем я надавил на подушку. Его узловатое тело извивалось словно угорь и чуть не ускользнуло от меня. Я почти лег на него, пытаясь усмирить. Я зажимал ему ноги. Я отчаянно налегал, но его колено больно заехало мне в низ живота. Закружилась голова, меня затошнило, но подушки я не выпустил и сумел пригвоздить Ричарда к желтой обивке. Его руки вцепились в мое правое запястье, силясь сбросить, но я заложил правую руку под его затылок, а уж из такого захвата Ричарду никак не вырваться.
   Он бился добрых пять минут. Силы оставляли меня, глаза прямо выскакивали из орбит. Я чувствовал, как пот торопливыми каплями катится по груди и как прилипает к напрягшимся мускулам рубашка.
   Рука Ричарда все цеплялась за мое запястье, но пальцы ослабли. Я с усилием высвободился.
   Больше давить незачем.
   Не снимая подушки с его лица, я быстренько обыскал карманы. Грязная записная книжка. Мелочь, Всякие отвратительные штуковины. Талоны с бегов. Блокнот. Остальное не представляло опасности.
   Теперь надо пошевеливаться.
   Я приподнял подушку. Красивого было мало, Я пошел к столу, взял бутылку, осторожно обернув ее носовым платком, и поставил рядом с ним, предварительно окропив спиртным лицо и одежду.
   Мало шансов, что этот номер пройдет. Но кто же будет разбираться, действительно ли этот полукровка, обнаруженный в подвале вонючего гарлемского кабака, умер от кровоизлияния.
   Фараоны, во всяком случае, этим заниматься не станут.
   Я осмотрел комнату. Все как раньше. Я привел одежду Ричарда в порядок. Уже когда обыскивал, я старался не слишком-то его трепать. И хорошо сделал. Он был твердый и холодный, словно бетонная глыба. Всегда так бывает, когда умирают, совершая усилие.
   Я быстро вышел. За моей спиной вроде бы открылась дверь. Я обернулся. Нет. ничего. Я пожал плечами и поднялся по лестнице. Пересек зал и очутился на улице.
   Уже время. Прошел час. Ладно. Я повернул обратно и вошел в метро.
   До кино я добрался быстро. У запасного выхода никого. Я толкнул дверь с надписью «вход воспрещен». Снова сыроватый коридор. Совсем как тот, другой.
   Никаких угрызений я не испытывал.
   Я заглянул в темное стекло двери в зал. За ней никого.
   Я толкнул дверь. Голоса актеров сразу же обволокли меня, и я вздрогнул. В лицо ударил фонарик билетера. Он быстро шел ко мне.
   Вот глупость. Ну, что уж теперь, У меня был готовый предлог.
   — Что вы здесь делаете? Я протянул ему билет.
   — Где туалет?
   — Не сюда, — сказал он, рассматривая мой надорванный билет, который тотчас мне отдал. — Вот тут.
   — Спасибо, — сказал я.
   Через две минуты я вернулся в свой ряд. Мое место было занято, но я нашел свободное как раз впереди, куда я и сел. Я похлопал мою подружку по плечу.
   — Привет! — сказал я.
   Она схватила меня за руку, словно я призрак, и слабо вскрикнула.
   — Дан! — шепнула она. — Ты меня напугал!