– Слышь, ты, боярская морда, – прорычал Виталик, поднимаясь с кровати. – Полегче на поворотах. В следующий раз за такие поклепы не в брюхо бить буду, а в рожу. А бью я так, что зубы вместе с челюстью наружу выношу. Если не веришь, могу продемонстрировать.
   – Тать!!! Я же говорил: тать! – верещал Буйский, ворочаясь на полу. – Федот, взять его!
   – Когда бояре дерутся, холопам лучше в сторонке постоять, – закатил глазки в потолок сотник.
   – Неправильно излагаешь, – дыхнул на него крутым перегаром царский сплетник. – Когда бояре дерутся, у холопов чубы трещат. Господи! Как же трещит башка. И ваще, чего вы ко мне в такую рань пристали? Видите, у человека мигрень. Ему срочно похмелиться надо.
   – На, – сдернула с подоконника жбан с рассолом Янка и сунула его в руки страдальцу, – похмеляйся! Да в себя скорее приходи! Не видишь, что ли? Дело против тебя серьезное затевается.
   – Федот, – поднялся с пола Буйский, – ежели ты его сейчас не заарестуешь, сам на плаху пойдешь! По закону, в отсутствие царя-батюшки, пока царевич в возраст не войдет, от его имени глава боярской думы правит!
   – Тут он прав, боярин, – тяжко вздохнул Федот. – Ты уж не обижайся, но я тебя в тюрьму сопроводить должон до разбора и суда праведного.
   – Да что случилось-то? – выпучил глаза Виталий.
   – Гордон пропал, – радостно загомонили бояре.
   – А ты последний, с кем его видели!
   – Ну и что? – пожал плечами юноша. – И потом, почему вы за царя должны править? А царица на что? Или Василиса Прекрасная тоже пропала?
   – Дело царицы наследников воспитывать, за царевичем Никитой да царевной Аленой приглядывать, – ответил кто-то из бояр. – По законам нашим, женщина на престол взойти не могет!
   – А не зря он о царице-матушке вспомнил!
   – Точно! Он ее околдовал! То-то она за него горой!
   – Тоже мне, спаситель отечества! С Доном, с Кощеем и прочей нечистью в обнимку по Великореченску рассекает!
   – Он небось нехристей обкуренных из тюрьмы и выпустил.
   – Ассасины сбежали? – напрягся Виталик. Это ему уже не понравилось.
   – Смотрите, бояре! Вид делает, что не знает! А сам с подельниками-то царя-батюшку небось и похитил.
   – Хватит! – рявкнул Буйский. – Вяжи супостата, Федот! А сопротивляться будет, из всех пищалей по нем пали.
   Сотник в явной растерянности посмотрел на царского сплетника, и вид у него был такой виноватый, что Виталику его стало жалко.
   – Не дергайтесь, – протяжно зевнул юноша, – не буду я сопротивляться, сам пойду.
   – Да ты с ума сошел! – простонала Янка. – На суд, что ль, праведный рассчитываешь?
   – Не, отоспаться в спокойной обстановке рассчитываю, – честно признался Виталий, выдергивая из перевязи пистолеты и кидая их на кровать. – Но если кто посмеет меня хоть пальцем тронуть, – пригрозил он боярам и стрельцам, – голову оторву.
   Юноша поднял с пола шубейку с царского плеча, тряхнул ее, сунул под мышку.
   – Будет чем накрыться. Ты, Федот, в камеру меня веди, где соломка помягче, и передай всем, чтоб до завтрашнего утра не тревожили. Разбудят раньше времени – прибью.
   – Сделаю, боярин, – поклонился ему в пояс Федот.
   – Ну, тогда пошли.
   Бояре шарахнулись в разные стороны, давая дорогу царскому сплетнику, воистину царственной, хотя и не совсем твердой походкой шествовавшему отсыпаться в тюрьму…

5

   До тюрьмы царского сплетника везли с шиком, в его собственной карете, украшенной разбитой на две части надписью «АВТОРИТЕТ». Сиденье в ней было такое мягкое, а везли его так деликатно, что он успел заснуть уже на полпути, а потому не слышал ругани бояр с отрядом стрельцов, перегородивших дорогу.
   – Ничего не знаем, – упрямо твердил чей-то голос, – царица-матушка приказала везти его прямо во дворец и вам, бояре, следовать туда!
   – Я сейчас за царя! – буйствовал боярин Буйский.
   – Я тебе дам «за царя»! – резко ответил ему грубый голос войскового воеводы боярина Кондыбаева. – Уж больно скор ты, боярин. Подозрительно скор. Я вот думаю: а не ты ли к делу сему черному руку приложил? Не пора ли тебя к Малюте на дыбу?
   – Что?!! – взревел Буйский.
   – Ничего! Пока царица-матушка добро не дала, ты есть холоп ее! – отрезал Кондыбаев. – Сотник, заворачивай во дворец!
   – Есть во дворец! – отрапортовал явно обрадованный Федот.
   Карету развернули, и она неспешно потрусила в обратную сторону.
   Следом за ней спешили бояре, на ходу потрясая посохами, а между ними и каретой ехали на лошадях стрельцы, отсекая их от дрыхнувшего внутри кареты арестанта. Царица встретила их во дворе неподалеку от палат царских.
   – Как посмели без моего ведома арестовывать мужа государственного? – гневно вопросила она бояр. – Как посмели из повиновения выйти? Что? На плаху захотели?
   – Царица-матушка! Тать он!
   – Ты, хоть и царица, а все равно женщина. А женщины, они все без разумения, ничего не понимают!
   – Вона на карете чего написано: «АВТОРИТЕТ!»
   – Он, изверг, супруга твово верного извел!
   – Помнишь, он вчерась хвастался, как легко из клетки уйтить можно? Так оно и получилось. Тати, что царя-батюшку в термах римских убить норовили, с тюрьмы ночью сбежали. Его работа, не иначе. Вот с ними он кормильца нашего и порешил!
   – С Кощеем снюхался, с Доном снюхался, тать он! На плаху его, вражину!
   – Да ты на одежку его посмотри! Пират натуральный!
   – Вы что, с ума сошли, бояре? – Голос Василисы подрагивал от ярости. – А кто недавно царя-батюшку от верной смерти спас? Вы или царский сплетник?
   – Да он енто покушение и устроил небось чтоб апосля в доверие втереться!
   – А ить байку-то какую вчерась загинал! Черепахи! Ассасины опоенные! Какие ассасины? Тюремщиков поутру опоенных нашли, а татей и след простыл. Все по-евойному получилось! Енто он знак кому-то байкой давал! Начинайте, дескать! У меня все готово! Ентой ночью царя-батюшку будем изводить!
   – Где тюремщики? – хмуро спросила царица.
   – Здеся! Тоже суда праведного ждут.
   К Василисе подтащили едва держащихся на ногах тюремщиков с мутными глазами.
   – Как случилось, что тати из тюрьмы сбежали? – спросила их царица.
   – Мы дверь откры-ы-ыли-и-и, – растянул рот до ушей один из тюремщиков.
   – А они как ломану-у-ули… – добавил второй.
   – Видала, матушка? – завопили бояре. – Все, как царский сплетник баял вчера!
   – И царя-батюшку он похитил!
   – Нету кормильца нашего!
   – Нету родимого!
   – Казнить лиходея!
   – Сначала я хочу царского сплетника услышать! – оборвала увлекшихся бояр Василиса.
   – Извини, царица-матушка, – поклонился ей в пояс Федот, – вряд ли от него сейчас толк будет. Он вчера, видать, так хорошо боярство отмечал, что его сейчас лучше не тревожить. Он и в тюрьму-то согласился ехать, чтобы вокруг не галдели и дали ему там толком отоспаться.
   – Согласился? – невольно усмехнулась царица.
   – Ну да. А ежели бы не согласился, плохо б нам пришлось.
   – Быть по сему. Вези его в тюрьму, Федот, в темницу самую надежную определи. Пусть проспится. И поставь на охрану команду своих самых надежных стрельцов. Никого к темнице не подпускать, кроме меня. Всех, кто к ней приблизиться посмеет, в шею гони.
   – Но, царица… – застонала боярская дума.
   – Боярина без царя судить нельзя! А в отсутствие царя его судить можно только полным составом боярской думы! – отрезала Василиса. – А у вас здесь далеко не полный состав.
   – Так это мы мигом…
   – И боярин должен иметь возможность отвечать на поставленные вопросы, – добавила царица. – Вези его, Федот, в тюрьму. Ты, я надеюсь, все понял?
   – Все понял, матушка.
   – Исполнять! – властно приказала Василиса.
   – Слишком уж ты добрая к татям, царица! – не выдержал боярин Буйский.
   – Добрая, злая… главное, за кем армия, – мрачно сказала царица. – Козьма, – обратилась она к боярину Кондыбаеву, – поднимай войско! Ежели кто из бояр смуту затеять посмеет, вязать и к Малюте в пыточную волочить либо казнь вершить на месте без суда и следствия по законам военного времени. Страже стрелецкой, – повернулась царица к боярину Засечину, – усиленные наряды на улицах нести, и любую смуту, особливо со стороны бояр…
   – Но, царица-матушка… – протестующее взревел стрелецкий воевода.
   – Лишаю тебя воеводства! – рявкнула царица. – Федот! Городскую стражу и разбойный приказ под твою руку отдаю!
   – Есть! – вытянулся сотник.
   – А ты, Буйский, чтоб к полудню боярскую думу в полном составе в палатах царских собрал. Не соберешь, пеняй на себя. Я не Гордон. Скипетром никого охаживать не буду. Боярскую шапку долой, удел в казну, голову на плаху. Козьма, уделы боярские обложить войсками со всех сторон!
   – Будет сделано, царица-матушка, – кивнул войсковой воевода. – Без твоего приказа никто из них со своего подворья носа не высунет, кроме тех, кому на заседании боярской думы быть. Ну, чего ждете? По домам, бояре, вас здесь только к полудню ждут.
   Как только ропщущие бояре покинули царский двор, Козьма Кондыбаев склонился к уху Василисы:
   – Как бы чего не вышло, царица-матушка. Под моей рукой войск, конечно, много, но и у них людей хватает.
   – Знаю. Обложить лишь те уделы и подворья, что ближе к Великореченску. Силы не распылять.
   – Так ить с дальних уделов подтянуть могут.
   – Что предлагаешь?
   – Гордона искать надо. Только он междоусобицу остановить может. Не верю я, что сгинул наш кормилец.
   – Я тоже не верю. Федот, а ты чего застыл?
   – Ждал, когда бояре разойдутся, – ответил сотник, поглаживая рукоять сабли. – Мало ли чего…
   Царица усмехнулась:
   – Вези его в тюрьму, исполняй приказ. Да распорядись, чтоб квасу да рассолу ему в камеру побольше поставили и чего-нибудь поесть. Стрельцам, что в карауле стоять будут, пищали выдай. Пусть палят по любому, кто в камеру царского сплетника прорваться надумает. Кто бы ни пришел, боярин, не боярин, никого, кроме меня и Гордона, близко не подпускать! Пока вина не доказана – сплетник не виновен! И всех стрельцов предупреди, что боярин Засечин им теперь не указ.
   Федот поклонился, запрыгнул в седло и дал знак кучеру трогать. Карета в окружении стрельцов тронулась в обратный путь по направлению к городской тюрьме, мерно стуча колесами по булыжной мостовой.
   – Ах, как все это не вовремя, – пробормотала Василиса, глядя вслед карете. – Шемаханское посольство на подходе, а моего непутевого опять куда-то занесло. Нет, с этим надо что-то срочно делать…
* * *
   Виталик сидел на охапке сена, периодически прикладываясь к жбану с холодным квасом. Как только жажда утолялась, юноша прикладывал жбан к голове.
   – Мм… это ж надо было так надраться! Ну все. Больше ни грамма! Ни за какие коврижки! Ни царь, ни Дон, ни Кощей ни на одну рюмочку меня больше не уговорят. Я в завязке! А что вчера вообще было?
   Царский сплетник помнил почти все, но строго до определенного момента. Помнил, как Кощей пришел в трактир с этим придурком в маске, помнил, как сидели, помнил, как гуляли, потом вроде куда-то еще поехали. В другой ресторан… у Трофима, кажется, все закончилось. А вот дальше ничего не помнил, и, как оказался на подворье Янки Вдовицы, мог только догадываться, а уж каким образом умудрился замочить Гордона и где их пути пересеклись, юноша вообще в упор не знал. Да и замочил ли? Вот в чем вопрос. Как говорят законники его родного мира: нет тела – нет убийства. Да и зачем ему мочить Гордона? Классный мужик, хотя и с придурью. И вообще, он же просто пропал! Может, у вдовушки какой завис, а тут такой кипеж подняли. Все-таки мудро продуман этот вопрос в его родном мире. В том, который в Рамодановске… блин! В котором Рамодановск! Виталик оторвал жбан от головы, приложил его к губам и еще раз отхлебнул. Заявления о пропаже принимаются только спустя трое суток. А тут и суток не прошло, и все уже на ушах. Виталик прикинул, что бы творилось в первопрестольной, если б из поля зрения охраны исчез президент… ну, хотя бы на пятнадцать минут.
   – Да, неудачный пример.
   Голубая тень, выскользнувшая из стены, заставила царского сплетника вздрогнуть. Он потряс головой, сделал еще один длинный глоток. Тень не исчезла.
   – Допился. Глюки пошли. Белая горячка. Белка. – Виталик откинул в сторону опустевший жбан, яростно потер глаза. Голубой сгусток продолжал висеть в воздухе и исчезать не собирался. – Нет, на белку ты не похож. Колер не тот. И на охрану не тянешь. Стражники обычно через дверь заходят. Будем думать дальше: кто ж ты можешь быть? А может, сам подскажешь? В голове шумит. Не будем в шарады играть.
   – Привидение, – обиженным тоном сказала тень. – Мог бы и сам догадаться.
   – Ну и чего тебе надо, привидение?
   – Испугать хочу.
   – Знаешь, я так устал после вчерашнего, что пугаться сил нет, – тяжко вздохнул Виталик. – Да и чем меня испугаешь? Оборотня видел, бесов с чертями видел, с Кощеем вчера на брудершафт водку жрал. И чего мне после этого бояться? Тебя, воздушного, плевком перешибить можно. Так что иди, сердешный, не до тебя мне сейчас.
   – Да что ж такое! – захныкал призрак. – Почему меня никто не боится? Эти, в черном, тут сидели не боялись, а теперь ты!
   – В черном? – насторожился Виталик.
   – Ага. Я к одному симпатичненькому попытался пристроиться, а он мне в глаз! Знаешь, как обидно!
   – Ассасины… – дошло до царского сплетника. – А зачем ты к нему пристраивался?
   – Так я ж голубое привидение, – проникновенно сказал призрак.
   Вот тут Виталику действительно стало страшно, но он постарался виду не подать.
   – Попробуй только рядом сесть, – набычился сплетник. – Если я дам в глаз, тебе не только обидно будет.
   – Ну хоть бы один нормальный узник попался, – заскулил призрак. – Такой, как я. Правильной ориентации.
   – Приблизишься – я тебя с твоей ориентацией оживлю, еще раз убью и здесь же закопаю! – пригрозил Виталик.
   – Откуда знаешь, что меня убили? – удивился призрак.
   – Все привидения не сами закончили земной путь. Как правило, им в этом помогали. – Заметив, что призрак между делом словно невзначай подплывает все ближе и ближе, юноша выудил из-за пазухи нательный крест. – Учти, если я буду бить, то с молитвой. Так что привидение ты или нет, но фингал тебе гарантирован.
   – Противный! – отскочил назад призрак. – Вот и те той ночью с молитвой саданули. – Виталий присмотрелся. Под глазом привидения действительно темнел фингал. – А сами вон в тот угол забились и верещат: «Пихай, пихай!» «Куда пихай! Ты же не в ту дырку суешь!»
   – Стоп! – оторопел сплетник. – Ну-ка с этого момента поподробней. Что-то я ничего не понял. Если они тебе отказали, то чем они там занимались?
   – Вот и я о том! Я ж к ним со всей душой, а они от нормального общества отказываются. Оргию без меня устроили. И ведь чуть на волю не пропихались, а потом какая-то сволочь пришла и всех их выпустила. И опять я тут один сижу. Хорошо тебя ко мне подсадили.
   – Стоп! Не мельтеши. Кто их вывел?
   – А я откуда знаю? Стрелец какой-то.
   – Узнать сможешь?
   – Не знаю. Темно было. Но если ты мне его на ночку оставишь, то я его точно опознаю. Особенно если ты его раком поставишь.
   Виталик коротко рассмеялся.
   – А раком зачем?
   – Да он, когда этих в черных одеждах от дырки оттаскивал, так встал, – мечтательно вздохнул призрак, – так встал! В этой позе точно опознаю.
   Как ни трещала у Виталика башка, но он заржал еще сильнее.
   – Ты чего? – обиделось привидение.
   – Да вот представил себе процедуру опознания. Весь стрелецкий приказ раком…
   – Давай! – азартно потер голубенькие ручки призрак.
   – Обсудим это позже. Значит, выпустил ассасинов стрелец, говоришь?
   – Ага. Через дверь, и камешек за ними заложил.
   – Какой камешек? – вскинулся сплетник.
   – Вон тот, – указал призрак куда-то в угол камеры.
   И тут до Виталика дошло. Он подошел к указанному месту и сразу увидел неровную трещину в стене. Зацепив ее пальцами, потянул на себя. Под ноги ему упал камень. Царский сплетник засунул в образовавшуюся дыру руку, пошарил там.
   – Н-да-с… старательные ребята, эти ассасины, – хмыкнул он. – Какие-то жалкие четыре дня землеройных работ, и они почти на метр приблизились к свободе. Так вот чего они здесь пихались. Разом в одну дыру протиснуться пытались. Радуйся! Они тебя все-таки испугались!
   – Правда? – расцвело голубое привидение.
   – Зуб даю!
   – Глупые они, – махнуло ручкой голубое привидение. – Противные и глупые. Обратились бы ко мне, я бы их сразу выпустил.
   – Это как? – заинтересовался Виталик.
   – А ты во-о-о-он на тот камешек нажми. – Голубое привидение указало на неприметный камень неровной кладки узилища чуть не под самым потолком всего в двух метрах от дырки, прорытой ассасинами.
   Виталий встал на цыпочки и послушно нажал. Каменная плита плавно отошла в сторону, открывая черный зев подземного хода. Он, как и ход ассасинов, был не особенно велик, длиной всего три-четыре метра, зато кончался зыбким маревом портала, призывно мерцающего черными ртутными волнами, по которым изредка пробегали золотые искорки.
   – Мой люби-и-имый для меня сделал, – ностальгически вздохнуло голубое привидение.
   – Опаньки! – обрадовался царский сплетник. – И куда этот портал ведет?
   – Откуда я знаю? На привидения портал не действует.
   – Стоп, а зачем твой возлюбленный его для тебя делал, если на привидения портал не действует?
   – Я тогда еще не был привидением, – грустно вздохнул призрак. – А вот как этот придурок ошибся на три метра со своим порталом, такой взрыв был, что меня тут и прихлопнуло. Вот теперь я вокруг этой камеры и брожу. Узников иногда посещаю. Раньше хоть Кеша заходил…
   – Кеша – это кто?
   – Возлюбленный мой. Он, после того как меня своим порталом прибил, долго горевал. Вход сюда окультурил. Если камера от узников свободна, сразу через портал ко мне, а я его уже тут дожидаюсь. А последние сто лет, как Кеша умер, так скучно стало!
   – Если подскажешь, как эту плиту потом за собой закрыть, я тебя развеселю.
   – Как?
   – Подскажу начальнику тюрьмы, чтоб в эту камеру почаще узников подсаживали. Как правильной, так и неправильной ориентации. Одних будешь пугать, других иметь. У Малюты сразу работы убавится. Все еще до дыбы сознаваться начнут. А уж об испанском сапоге я и не говорю.
   – Ой, противный! – жеманно изогнулось голубое привидение. – Я на тебя молиться буду! С той стороны есть такой же камешек. Вот этот.
   Призрак скользнул в подземный ход и указал на аналогичный камень, который должен был закрыть проход.
   – Спасибо, друг, за мной не заржавеет.
   Царский сплетник раздумывал недолго. Голова, хоть и плохо, но уже работала, и что-то говорило ему, что на свободе гораздо проще отстаивать свою правоту и доказывать невиновность, чем в тюрьме, а потому он поднял с пола шубейку с царского плеча и решительно нырнул в подземный ход. Каменная плита пришла в движение и аккуратно встала на место, закрывая проход.

6

   На этот раз заседание боярской думы проходило под бдительным присмотром войсковых стрельцов в синих кафтанах, которых боярин Кондыбаев понатыкал в палатах царских на каждом углу. Не меньше взвода их, с заранее заряженными пищалями наготове, стояли и позади трона, на котором восседала Василиса Прекрасная. Намек был настолько откровенный, что не понять его мог только лишь ну очень тупой, и, как ни были злы бояре на Гордона, доставшего их своими постоянными поборами, хоть они и скрипели зубами, но пока молчали, сердито сверкая глазами на царицу, перехватившую бразды правления из рук главы боярской думы, который действительно по закону должен был исполнять сейчас обязанности царя.
   – Итак, что вы имеете против нового боярина, спасшего вашего царя от лютой смерти? – грозно спросила царица, открывая заседание боярской думы.
   – Говорили уже с утра, – поднявшись с лавки, сердито буркнул Буйский.
   – Орали, а не говорили. Отдельные личности орали, – одернула его царица. – Сейчас хочу выслушать ваши претензии при полном составе думы! Я хочу знать мнение всех! Высказывайтесь.
   – Да чего тут высказываться? – подскочил боярин Кобылин. – Он, ворог, царя-батюшку сгубил, больше некому. Мне мои холопы доложили, что видали царского сплетника, когда он с Малютой о чем-то шептался. Тот к нему в ножки падал, не погуби, орал. Вот помяни, царица-матушка, и его тать совратил на дело лютое.
   – Опять же разбойникам с тюрьмы бежать помог, – подхватил боярин Жадин.
   – Ить, все по-евойному, по байке его вышло! – не в силах сдержаться, разом загалдели бояре.
   – Енто он нарошно ее надысь рассказал.
   – Издевался, собака! Вот, мол, какой я вумный! План тайный в открытую вам выложил, а вы, тугомудрые, и не поняли.
   – А мы все поняли!
   – Все!
   – Да полно тебе, Кобылин! Какой такой план? – заволновался кто-то из боярской думы. – Ну, загнул царский сплетник байку глупую, ну и что?
   – Верно, Надышкин! Зависть их черная гложет, что царь-батюшка сплетника выделил да возвысил, – поддержал Надышкина боярин Калита.
   Боярская дума разом загалдела. Теперь, когда она собралась в полном составе, да еще и под усиленной охраной войсковых стрельцов с заряженными пищалями, мнения сразу разделились, на что и рассчитывала хитроумная Василиса Прекрасная. Тем не менее самые упрямые под предводительством главы боярской думы боярина Буйского продолжали упорствовать в своих заблуждениях.
   – Так у нас доказательства есть! – вопил Буйский. – И свидетели.
   – Какие еще свидетели? – нахмурился боярин Калита.
   – Стрельцы, которые татей, на царя-батюшку злоумышлявших, стерегли. Ну, этих… асса… сса… ассасинов. Тьфу! Пока выговоришь, язык свернешь. Ну, да дело не в том. Добрые были стрельцы, а тут словно околдовал их кто! Так до сих пор и гундосят про то, как разбойники мимо них ломанулись! Кто их околдовать такими словами мог? Тот, кто байку нам надысь таку рассказывал. А то, что колдун он черный, люди давно уже бают! Видали, как он с прихвостнями Кощея, Тугариным Змеем да Соловьем-разбойником, колдовством черным бился.
   – А вас не напрягает, что он именно с прихвостнями Кощея бился? – усмехнулась царица. – Вы тут сидите губами шлепаете, а он с разбойниками бился! Делом свою преданность царю-батюшке доказывал. И Гордона потом опять-таки не вы, а он спасал!
   – Для виду!
   – Чтоб в доверие втереться!
   – Царя-батюшки нет, разбойников выпустил.
   – Сейчас венценосного пытают, небось!
   – А може, уже закопали!
   – Бандит он!
   – А каку Кощей с Доном ему карету презентовали!
   – А на карете-то что написано! «Авторитет»!
   – Царица-матушка! Надо ворога немедленно пытать, а потом казнить!
   – Распять!
   – Четвертовать!
   – Голову отрубить!
   – А потом повесить!
   – Слышал бы вас сейчас Малюта, – невольно усмехнулась Василиса, – обязательно предложил бы потом испанский сапожок на нем примерить. Что еще можете сказать, бояре? Только предупреждаю сразу: новые способы казни не предлагать. Уже и так больше чем достаточно. По делу говорите.
   – А того, что сказано, еще мало? – возмутился Буйский. – Половина Великореченска может подтвердить, что он с Доном и Кощеем якшается. Слухи ходят, что они Русь-матушку уже на троих поделили. Скоко раз мы Гордону об ентом говорили! Не прислушался к умным людям.
   – Вот и поплатился за то венценосный наш!
   – Бояре! – крикнул Буйский. – Пока дело до смуты не дошло, предлагаю избрать нового царя по законам да обычаям нашим исконно русским.
   – А не спешишь ли ты на трон, Буйский? – подскочил к нему боярин Калита. – Царя-батюшку еще не нашли, не похоронили, а ты…
   – Дык смута начнется, пока искать будем!
   – Ты это нас на что толкаешь? На провокацию?
   – А не ты ли, варначья твоя душа, эту смуту затеял да на царя-батюшку злоумышлял? – вцепился в бороду Буйскому боярин Надышкин, которого за соответствующую внешность за глаза звали Медведем. Он давно уже метил на место главы боярской думы, а тут такой случай!
   – Верно! – поддержал друга боярин Путятин.
   – Бей его, бояре!
   – Изменщики!!! – заверещал Буйский.
   – Так, бояре! – хлопнула в ладоши Василиса, привлекая к себе внимание. – Вы тут пока на измене посидите, разберитесь между собой. Даю вам на это свое царское разрешение, а мне такими пустяками заниматься недосуг, дел много. Начинайте прения.
   – Занимайся делами, матушка, – пробасил Медведь, – а мы тут по-свойски потолкуем. – Дородный боярин рванул на груди кафтан и боднул лобастой головой главу боярской думы, смяв ему в лепешку нос.
   – Ура!!! Медведь на нашей стороне!
   – И Путятин тоже!
   Боярская дума приступила к прениям. В воздухе замелькали посохи и кулаки. Василиса удовлетворенно кивнула, поманила к себе пальцем Кондыбаева.
   – В их свару не вступать.
   – А ежели они друг друга…
   – Не расстроюсь. А кто выживет, тот потом и окажется виноват, – сказала царица, покосившись на катающийся по полу клубок бояр. – И все по закону будет.
   – Понял, – хмыкнул Кондыбаев.
   – Сам понимаешь, толку последнее время от этих пустобрехов мало, а вреда хоть отбавляй. И ненадежны все, собаки. Сегодня глотку рвут за царя, а завтра уже нож в спину всадить норовят. Тебе пока верю. Потому и воеводой войсковым держу.