Рис. 36. Агава американская (метль), способ сбора сладкого сока этого растения и хранения его до превращения в забродивший напиток октли
До настоящего времени не было проведено всестороннего изучения болезней ацтеков. Ничто не свидетельствует о хирургических вмешательствах или трепанациях черепа, как в Перу. Однако отсутствие данных не окончательно, так как у нас имеется всего несколько останков скелетов этих людей. Но нет сомнений в том, что травная медицина ацтеков была хорошо развита. Безусловно, народ, который мог предложить лекарство для снятия «усталости у тех, кто осуществляет управление и выполняет общественные обязанности»[12], вероятно, обладал обширной фармакопеей или хорошим чувством юмора.
Также требуется кровь животных, а именно: рыжего оцелота, куэтлачтли, мицтли, окоточтли, белого оцелота, тлако-оцелотля. Их кровью, а также вышеперечисленными соками хорошо умащивают тело человека.
Эти лекарственные средства придают телу гладиаторскую крепость, уносят усталость и укрепляют сердце человека, изгоняя из него робость.
И все же приходило время – и это касается всех, – когда лекарства уже не могли помочь. С самого зачатия ребенка все члены клана и племени делали все возможное, чтобы помочь ему в жизни: его мать лишали девственности другие мужчины, а не его отец, чтобы зло, царившее повсюду, не причинило бы ему вреда; при его рождении звали жреца, чтобы свериться со знамениями и дать ребенку имя в счастливый день; от колыбели до смертельной болезни боязнь «сущностей», которые перемещаются в мире, недоступном органам чувств, никогда не покидала атцека. То, что человек делал или не делал, было всего лишь попыткой успешно пробраться между Сциллой и Харибдой по изменчивому морю жизни. Когда приближался конец, умирающий, вероятно, чувствовал, что было сделано недостаточно, чтобы умилостивить невидимые силы, что, наверное, где-то в пути что-то было забыто, где-то был допущен промах.
Теперь, когда силы были на исходе, умирающий знал, что одного понимания недостаточно, чтобы постичь мир; где-то должны быть доводы сердца. Сборник, описывающий травы ацтеков, дает последний совет; тиситль, «лекарь сверится со знамениями относительно того, умрет ли пациент или исцеление придет через глаза и уши… Отметина смерти – затемненность глаз… глаза становятся темными и невидящими… нос утончается… А также зубовный скрежет и… наконец, бормотание бессмысленных слов… на манер попугаев… Можно растереть грудь истолченной в воде древесиной сосны… или проткнуть кожу волчьей костью, или костью орла, или пумы… или можно повесить близко к его ноздрям сердце пустельги, обернутое в шкуру оленя… Если ничего не помогает, то смертельный исход неотвратим… и смерть пришла».
Восставшие из мертвых
В «Волшебной горе» Томаса Манна говорится: «Это факт, что смерть человека больше касается тех, кто остался в живых, а не его самого». Безусловно, это было справедливо в отношении ацтеков. Смерть усложняла все. Живым приходилось нести епитимью в разных видах за антиобщественный акт, состоявший в смерти их сородича. Означает ли для нас смерть конец раз и навсегда? Ацтек не знал, как ответить на это. Он не обладал тонкостью французского поэта, который ответил на вопрос о смерти, сказав: «Я есть – ее нет; она есть – меня больше нет». «Для ацтека, – пишет Жак Сустель, – жизнь и смерть были аспектами одной и той же реальности». Он не мог (так же как и вы, и я) представить себе, что его нет на свете.
Затем появилась «исповедь» – древняя, как человеческое общество; умирающий должен был исповедаться. Это очень важная часть христианского обряда и моделей политического поведения у коммунистов; эта традиция уходит в далекое прошлое. Исповеди обладали хорошим свойством, они были необходимы, чтобы нейтрализовать дурные воздействия со стороны умирающего. Например, ацтек верил, что акт умирания нарушал чистоту, так как смерть была формой осквернения общества. На самом деле существовала связь между умирающим человеком и смертью, некое партнерство, вроде того, что объединяет живущего человека и его имущество. Человек несет ответственность; он является молчаливым соучастником постоянно растущего зла. Он должен исповедаться.
Для этого призывали колдуна. Он приходил, сверялся со священным свитком и окуривал умирающего табачным дымом; к богам возносились молитвы, чтобы он умер, как подобает ацтеку. Затем начинались приготовления тела к погребению. Сначала в рот покойника клали кусочек нефрита, который должен был занять место его сердца. Это не было похоже на обол (серебряная, позже медная монета, У6 драхмы. – Пер.), которую древние греки клали в рот умершему, чтобы тот мог заплатить Харону за перевоз через подземную реку Ахерон. Скорее это был символ сердца – «сердце из нефрита» – в его путешествии в потусторонний мир. Приготавливалась еда, в сосуды наливались напитки, завершалось изготовление мумии. Следующим шагом было погребение. Для умерших ацтеков были открыты два пути, но выбор на самом деле зависел от положения в обществе. Если умерший был обычным индейцем, то тело пеленали в ткань, обвязывали веревкой и украшали бумажными флажками; погребальные песнопения (миккакуикатль) вкладывались в уста мертвых через голоса живых:
Кремации подвергали всех, за исключением тех случаев, когда речь шла о высокопоставленных лицах; вождей помещали в усыпальницы. «Анонимный завоеватель» после разграбления Мехико-Теночтитлана нашел одну из таких гробниц. Там он обнаружил сидящую мумию с личной эмблемой и мечом и драгоценные камни стоимостью до «трех тысяч кастельяно».
Усопшие отправлялись к тем духам-покровителям, которые защищали их в жизни; рыцари Орла, воины, отважные женщины (считались наравне с воинами) отправлялись в страну бога дождя Тлалока. Он также сердечно принимал души тех, кто ушел из жизни утонув, ведь он был богом воды. Какие поступки человек совершал или не совершал в жизни, не имело отношения к степени его бессмертия; поведение при жизни не определяло место души в мире теней. «Мир, – пишет доктор Вайян, – по вертикали был поделен на небеса и преисподние (у них было тринадцать небес и девять уровней преисподней), которые не имели значения с точки зрения морали». Только профессия при жизни и то, как именно умер человек, определяли, куда отправится душа умершего. Воины отправлялись после смерти в восточный рай, благоухающий цветами; женщины, умершие при родах, – в западный рай и возвращались на землю, чтобы являться детям и постоянно раздраженным женщинам. Те восставшие из мертвых, которые не были отнесены к какой-то определенной категории, отправлялись в Миктлан. Это был поистине via dolorosa[13]: нужно было переправляться через реки, взбираться на горы, пересекать пустыни, терпеть ледяные ветры и дожди; умершим были очень нужны все те амулеты, которые оставшиеся в живых положили в их погребальный костер в качестве талисманов им на дорожку. Когда душа прибывала в царство владыки мертвых, ее отправляли в одну из девяти преисподних; кусочек нефрита, вложенный в рот трупа до обертывания его тканью, оставлялся в качестве залога в седьмой преисподней.
Рис. 37. Похороны ацтека
Несчастные человеческие существа, мы нуждаемся в иллюзиях, даже умерев. Так как человеку, первобытному или цивилизованному, непереносима мысль о механистическом толковании вселенной, он не может постичь тот факт, что, когда человека нет, он перестает существовать. Неведение является не единственным необходимым условием счастья, это условие самой жизни; чувства, которые делают жизнь сносной для всех, вытекают из обмана и питаются иллюзиями.
«Мы не верим, – говорили ацтеки, – мы боимся».
А тем временем живые должны были находиться в трауре в течение восьмидесяти дней. Существовали разнообразные ограничения и запреты на пищу, одежду и занятия сексом; нужно было регулярно класть пищу у урны с прахом, возносить молитвы, делать жертвоприношения кровью, протыкая себе уши и язык. Все это необходимо было делать, чтобы заручиться добрым отношением к себе усопшего; его недовольство могло иметь ужасные последствия и подвергнуть живых двойному возмездию: со стороны справедливо обидевшегося мертвеца и со стороны сородичей клана, которым пришлось бы коллективно переносить последствия гнева умершего. Через восемьдесят дней запреты снимались. Они периодически повторялись на протяжении четырех лет: «Ведь… дело в том, что смерть человека больше касается живых, чем его самого».
Такой, от материнского лона до могилы, была повседневная жизнь простого ацтека, стоящего в основании пирамиды ацтекского общества.
Рис. 38. Монтесума Шокойоцин – Монтесума II, младший (р. 1466, правил с 1502 или 1503 по 1520). Будучи Говорящим Вождем, он правил в Мехико, когда страна достигла своего расцвета. И хотя материалы, из которых была сделана его одежда, были более высокого качества, в основном они были того же покроя, что и у его подданных: плащ, набедренная повязка и сандалии. Его головным убором была корона
Выше него по рангу были избранные вожди кланов; они, в свою очередь, имели своих представителей в совете племени (текутли), а на вершине этой любопытной мешанины из народных избранников находился «совет четырех» (тлатоани). И наконец, на самой вершине пребывал полубожественный Говорящий Вождь, Уэй Тлатоани, возглавлявший армию, верховный жрец, судья последней инстанции в городе-государстве Теночтитлане.
Хорошо известный «царь» Монтесума был Уэй Тлатоани в том роковом 1519 году.
Затем появилась «исповедь» – древняя, как человеческое общество; умирающий должен был исповедаться. Это очень важная часть христианского обряда и моделей политического поведения у коммунистов; эта традиция уходит в далекое прошлое. Исповеди обладали хорошим свойством, они были необходимы, чтобы нейтрализовать дурные воздействия со стороны умирающего. Например, ацтек верил, что акт умирания нарушал чистоту, так как смерть была формой осквернения общества. На самом деле существовала связь между умирающим человеком и смертью, некое партнерство, вроде того, что объединяет живущего человека и его имущество. Человек несет ответственность; он является молчаливым соучастником постоянно растущего зла. Он должен исповедаться.
Для этого призывали колдуна. Он приходил, сверялся со священным свитком и окуривал умирающего табачным дымом; к богам возносились молитвы, чтобы он умер, как подобает ацтеку. Затем начинались приготовления тела к погребению. Сначала в рот покойника клали кусочек нефрита, который должен был занять место его сердца. Это не было похоже на обол (серебряная, позже медная монета, У6 драхмы. – Пер.), которую древние греки клали в рот умершему, чтобы тот мог заплатить Харону за перевоз через подземную реку Ахерон. Скорее это был символ сердца – «сердце из нефрита» – в его путешествии в потусторонний мир. Приготавливалась еда, в сосуды наливались напитки, завершалось изготовление мумии. Следующим шагом было погребение. Для умерших ацтеков были открыты два пути, но выбор на самом деле зависел от положения в обществе. Если умерший был обычным индейцем, то тело пеленали в ткань, обвязывали веревкой и украшали бумажными флажками; погребальные песнопения (миккакуикатль) вкладывались в уста мертвых через голоса живых:
Смерть волнует и первобытных людей, и цивилизованных, так как умереть, по крайней мере, для ацтека означало совершить действие непредсказуемо далеких потенциальных возможностей. Умершие в действительности продолжали жить: они просто перешли с одной ступени развития на другую; они были невидимы, неосязаемы, неуязвимы. Мертвые (или лучше, по их ощущениям, восставшие из мертвых) становились невидимыми членами клана. Тело обычного человека, спеленутое тканью и связанное в смертельный тюк, имело одни вещи для жизни, а другие – для его путешествия из смерти в жизнь. Затем умершего кремировали, а пепел помещали в горшок, на который клали кусочек нефрита; горшок хранили в доме.
Куда мне идти?
Куда мне идти?
Дорогой бога двойной сущности.
Твой дом, случайно, не там, где обитают бессмертные?
Он, случайно, не на небесах?
Или он здесь, на земле,
Только там, где обитают бессмертные?
Кремации подвергали всех, за исключением тех случаев, когда речь шла о высокопоставленных лицах; вождей помещали в усыпальницы. «Анонимный завоеватель» после разграбления Мехико-Теночтитлана нашел одну из таких гробниц. Там он обнаружил сидящую мумию с личной эмблемой и мечом и драгоценные камни стоимостью до «трех тысяч кастельяно».
Усопшие отправлялись к тем духам-покровителям, которые защищали их в жизни; рыцари Орла, воины, отважные женщины (считались наравне с воинами) отправлялись в страну бога дождя Тлалока. Он также сердечно принимал души тех, кто ушел из жизни утонув, ведь он был богом воды. Какие поступки человек совершал или не совершал в жизни, не имело отношения к степени его бессмертия; поведение при жизни не определяло место души в мире теней. «Мир, – пишет доктор Вайян, – по вертикали был поделен на небеса и преисподние (у них было тринадцать небес и девять уровней преисподней), которые не имели значения с точки зрения морали». Только профессия при жизни и то, как именно умер человек, определяли, куда отправится душа умершего. Воины отправлялись после смерти в восточный рай, благоухающий цветами; женщины, умершие при родах, – в западный рай и возвращались на землю, чтобы являться детям и постоянно раздраженным женщинам. Те восставшие из мертвых, которые не были отнесены к какой-то определенной категории, отправлялись в Миктлан. Это был поистине via dolorosa[13]: нужно было переправляться через реки, взбираться на горы, пересекать пустыни, терпеть ледяные ветры и дожди; умершим были очень нужны все те амулеты, которые оставшиеся в живых положили в их погребальный костер в качестве талисманов им на дорожку. Когда душа прибывала в царство владыки мертвых, ее отправляли в одну из девяти преисподних; кусочек нефрита, вложенный в рот трупа до обертывания его тканью, оставлялся в качестве залога в седьмой преисподней.
Рис. 37. Похороны ацтека
Несчастные человеческие существа, мы нуждаемся в иллюзиях, даже умерев. Так как человеку, первобытному или цивилизованному, непереносима мысль о механистическом толковании вселенной, он не может постичь тот факт, что, когда человека нет, он перестает существовать. Неведение является не единственным необходимым условием счастья, это условие самой жизни; чувства, которые делают жизнь сносной для всех, вытекают из обмана и питаются иллюзиями.
«Мы не верим, – говорили ацтеки, – мы боимся».
А тем временем живые должны были находиться в трауре в течение восьмидесяти дней. Существовали разнообразные ограничения и запреты на пищу, одежду и занятия сексом; нужно было регулярно класть пищу у урны с прахом, возносить молитвы, делать жертвоприношения кровью, протыкая себе уши и язык. Все это необходимо было делать, чтобы заручиться добрым отношением к себе усопшего; его недовольство могло иметь ужасные последствия и подвергнуть живых двойному возмездию: со стороны справедливо обидевшегося мертвеца и со стороны сородичей клана, которым пришлось бы коллективно переносить последствия гнева умершего. Через восемьдесят дней запреты снимались. Они периодически повторялись на протяжении четырех лет: «Ведь… дело в том, что смерть человека больше касается живых, чем его самого».
Такой, от материнского лона до могилы, была повседневная жизнь простого ацтека, стоящего в основании пирамиды ацтекского общества.
Рис. 38. Монтесума Шокойоцин – Монтесума II, младший (р. 1466, правил с 1502 или 1503 по 1520). Будучи Говорящим Вождем, он правил в Мехико, когда страна достигла своего расцвета. И хотя материалы, из которых была сделана его одежда, были более высокого качества, в основном они были того же покроя, что и у его подданных: плащ, набедренная повязка и сандалии. Его головным убором была корона
Выше него по рангу были избранные вожди кланов; они, в свою очередь, имели своих представителей в совете племени (текутли), а на вершине этой любопытной мешанины из народных избранников находился «совет четырех» (тлатоани). И наконец, на самой вершине пребывал полубожественный Говорящий Вождь, Уэй Тлатоани, возглавлявший армию, верховный жрец, судья последней инстанции в городе-государстве Теночтитлане.
Хорошо известный «царь» Монтесума был Уэй Тлатоани в том роковом 1519 году.
Глава 3
«ЦАРИ» АЦТЕКОВ И ПРАВЯЩИЕ КЛАССЫ
Монтесума
У правителя ацтеков был титул – «Тот, кто говорит» (происходит от глагола тлатоа – «говорить»); и его выбирали. Так что Уильям Прескотт не был абсолютно не прав, когда назвал их форму правления «выборной монархией». Власть правителя не была абсолютной, как в перуанском теократическом государстве. Правитель ацтеков не заявлял о своих правах на страну, землю, людей, как это делал Инка. Теоретически у ацтеков была демократия. Каждая семья была членом земельной общины; несколько таких семей образовывали клан, а двадцать кланов составляли племя теночков. В каждом клане был свой совет и выбранный глава; самого старого, или самого мудрого, или самого опытного из глав кланов избирали в межклановый совет, который был связующим звеном между кланами и органом управления племенем. Этот совет сужался до четырех руководителей, которые были советниками главы государства, а также теми, кто выбирал «царя» (действующего; если искать подходящую аналогию, то их можно сравнить с выборщиками в Священной Римской империи), так как «цари» были таковыми не по праву первородства, а могли быть избраны тлатоани из братьев предыдущего правителя или, если у него их не было, из числа его племянников. Эти тлатоани были ключевыми фигурами в правительстве ацтеков; они избирали того «благородного» отпрыска, который, по их мнению, отличался своей храбростью, воинской доблестью и знаниями. Таким был Монтесума, «коронованный» в 1502 году. Есть его описание, которое производит самое глубокое впечатление, если его сравнивать с описаниями каких-либо других правителей любого из солнечных царств древней Америки.
Было 8 ноября 1519 года, когда Эрнан Кортес вступил со своей небольшой армией в Теночтитлан. В месте слияния двух насыпных дорог «меня вышла встречать почти тысяча знатных горожан; все они были одеты одинаково богато; подходя ко мне, каждый из них исполнял привычный у них ритуал, то есть клал руку на землю, а затем целовал ее – так что я почти час стоял на месте, пока они исполняли этот церемониал».
«Монтесума сам вышел встретить нас с двумястами знатными людьми… Они вышли вперед и выстроились вдоль улицы двумя длинными рядами, держась близко к стенам домов… Монтесуму вместе с двумя вождями несли посреди улицы; один вождь был от него справа, другой – слева. На Монтесуме были сандалии, тогда как другие – босиком».
Берналь Диас, который не довольствовался высокопарными политическими замечаниями, продолжил описание там, где остановился Кортес. «Великому Монтесуме было лет сорок; он был хорошего роста и пропорционального телосложения, стройный и худощавый, не очень смуглый, но имел естественный цвет лица, обычный для индейца. Волосы его не были длинны; его негустая борода имела хорошую форму. У него было несколько длинное, но приветливое лицо… Он был очень опрятный и чистоплотный; один раз в день он принимал ванну во второй половине дня. В наложницах у него были многочисленные дочери вождей, а дочери двух великих касиков были его двумя законными женами. Ему были чужды неестественные склонности (т. е. гомосексуализм). Ту одежду, которую он надевал однажды, он не надевал вторично ранее чем через четыре дня (Великий Инка никогда не надевал одну и ту же одежду дважды). В его охране было двести вождей… и, когда им нужно было поговорить с ним, они обязаны были снимать свои богатые накидки и надевать другие, простые… а также они должны были входить босыми, опустив глаза вниз и не глядя ему в лицо… Они отвешивали ему три поклона…» (У Великого Инки был схожий ритуал.)
Монтесума ел, как великий визирь. «Для каждого приема пищи готовили свыше тридцати различных блюд… и они ставили небольшие керамические жаровни под блюда, чтобы они не остыли… У него было такое разнообразие блюд… индейки, фазаны, местные куропатки, перепела, домашние и дикие утки, оленина, мясо кабана, болотная птица, голуби, зайцы… Их так много, что я никак не могу закончить их перечислять…» Монтесума сидел на низком сиденье, мягком и богато украшенном… Четыре очень красивые, чисто одетые женщины принесли ему воду для омовения рук в сосуде, похожем на глубокий таз, который они называют шикалес… А две другие женщины принесли ему хлеб в виде лепешек, а как только он начал есть, они поставили перед ним нечто вроде деревянной золоченой ширмы, чтобы никто не видел, как он ест… Пришли четыре старых великих вождя (это были тлатоани) и встали рядом (с женщинами), и с ними Монтесума время от времени беседовал. Говорят, что эти старейшины были его близкими родственниками и его советниками… Они принесли ему всевозможные фрукты… Время от времени им подавали некий напиток, сделанный из какао, в сосудах в форме чаш из чистого золота… Иногда во время еды присутствовали несколько весьма уродливых горбунов, которые у них выполняют роль шутов, и другие индейцы, которые тоже, вероятно, были придворными шутами…»
«Также на стол положили три трубки, раскрашенные и позолоченные, в которых был ликидамбар, смешанный с какими-то травами, которые они называют табаком. И когда он закончил с едой… он стал вдыхать дым из одной из этих трубок… и заснул».
Монтесума стал полубогом. И хотя он был выбран, вместе с властью он получил полу божественный ореол. Он был главным жрецом, верховным главнокомандующим армией, главой государства, правителем с неограниченной властью, сдерживаемой лишь древними обычаями, при котором были советники. Монтесума был девятым правителем, племянником последнего владыки по имени Ауицотль и внуком Монтесумы I (по прозвищу Гневный). Будучи претендентом на пост правителя ацтеков, он прошел обучение, подобно всем другим кандидатам, в «религиозной» школе кальмекак («дом с большими коридорами»). В этой школе на стене был нарисован образ Кецалькоатля, и там Монтесума узнал историю племени теночков из свитков, исписанных символическими значками. Его учили читать эти письмена и помнить список дат правления различных владык и исторических событий. Вот он:
Начало истории ацтеков – 1168 год (1068. – Ред.)
Основание Теночтитлана – 1325 год
АЦТЕКСКИЕ ПРАВИТЕЛИ ПОСЛЕ 1376 (ИЛИ 1375) ГОДА
Монтесума учился обращению с оружием ацтеков: мечом, пращой, луком и стрелами, так как подразумевалось, что он станет военачальником. Когда он изучил идеографическое письмо, он узнал о звездах, астрологии, календаре, а благодаря постоянному чтению тоналаматля (который использовался в качестве вспомогательного средства для запоминания) он научился обрядам и толкованию явлений. В юности Монтесума принимал очень активное участие в войнах; позднее он уделял много времени религии, «будучи дотошным в своем внимании ко всем тягостным церемониалам веры ацтеков». Хосе де Акоста также написал, что Монтесума II был «серьезный и уравновешенный, говорил мало, так что когда он высказывал свое мнение… его боялись и слушали с почтением… Ходил он с такой важностью… и все говорили, что имя Монтесума (храбрый владыка) прекрасно согласуется с его характером».
Когда Монтесуму выбрали правителем, все увидели, что он подметает ступени огромного храма Уицилопочтли, которых насчитывалось 133 («чтобы показать, что он не желал империи», – добавляет Акоста в отступлении). «После того как выборщики… уведомили его о том, что его избрали царем, его повели к алтарю их богов… где он совершил жертвоприношение, пролив на него кровь из своих проткнутых ушей и икр ног».
Первое, что он сделал, – это лично пошел на войну, которая была смелым предприятием, «необходимым для коронации», т. е. с целью захвата военнопленных для принесения их в жертву. Он двинулся к побережью Мексиканского залива, расширил власть ацтеков в обоих направлениях и с триумфом вернулся в Мехико, где во время коронации ему проткнули носовую перегородку, чтобы вставить в нее царский изумруд. Число людей, принесенных в жертву, не достигло того количества, которое было загублено в честь его дядюшки; Ауицотль принес в жертву 12 тысяч человек.
Во время коронации Монтесуму увенчали головным убором, похожим на митру; цвет головного убора, символизировавший власть, был бледно-зеленым. Сразу же после прихода к власти Монтесума удалил от себя всех людей низкого социального положения, повелев, чтобы «в его дворце жили только самые знатные и самые знаменитые люди его царства». Таким образом он отделил от себя демократическую основу Говорящего Вождя: со времен «царя» Ицкоатля существовал обычай, чтобы в царских покоях находились люди разного происхождения, потому что Ицкоатль был рожден от рабыни-наложницы в доме своего отца. Монтесума, по-видимому, наделил себя некоторыми привилегиями бога; делалось ли это до него другими Говорящими Вождями, неясно.
Одежда Монтесумы была такой же, какую носили простолюдины, за исключением того, что она была сделана более искусно. Он носил набедренную повязку, замысловатые сандалии, манту (тильмантли) и другое платье, столь сильно расхваленное завоевателями. Эти описания, которые оставили испанцы и от которых впоследствии отмахнулись историки XVIII века как от описаний людей, опьяненных войной, были подтверждены археологическими находками. Мало кто за пределами царства майя жил в такой роскоши; кажущаяся гиперболизация не является преувеличением того реального великолепия.
Брак для «первого господина в государстве» в основном ничем не отличался от «связывания тильмантли» у простолюдинов, но, как и браки царей повсюду, часто это было заключением альянса. У правителя была одна законная жена (хотя Берналь Диас утверждает, что две). Испанский историк Овьедо вызнал у доньи Исабель, одной из законных дочерей Монтесумы, что у него было 150 детей от его различных наложниц, но она подтвердила, что у него была только одна законная жена. Эта жена была главной, все остальные выполняли ее приказы. В действительности наши понятия «законная» и «незаконная» здесь воспринимались по-другому и ничего не значили.
Многочисленных потомков готовили к службе. Это справедливо в отношении всех полигамных браков. Великий Инка использовал свое огромное потомство в качестве источника, из которого он брал руководителей своего государства; ацтекский правитель практиковал такую же семейственность. «Царь» Тескоко Нецауальпилли, союзник Мехико, «имел более двух тысяч наложниц»[14]. В обществе, где война забирала жизни мужчин быстрее, чем их можно было родить в простом моногамном браке, многоженство казалось наиболее функциональным. Кроме того, ничто так не благоприятствует браку и, следовательно, общественной стабильности, как снисходительное отношение к временной полигамии.
Монтесума правил хорошо. Он расширил пределы своего государства дальше, чем все его предшественники; дань собирали с 371 города; особенно хорошо Монтесумой было организовано правосудие. «Если где– нибудь бывали случаи нарушения закона, то тогда он сурово наказывал за это… А также для того, чтобы понять, как его чиновники выполняют свои обязанности, он часто переодевался… Если они нарушали закон, их подвергали наказанию. Помимо того что он был большим поборником справедливости и благородным человеком, он был очень храбрым и удачливым… Он добивался больших побед и сам пришел к своему величию». Но все стало распадаться: небеса и преисподняя восстали, чтобы наслать на него бедствия. То, что мы назвали бы природными явлениями, для ацтеков было недобрым предзнаменованием: в Мехико пошел снег; вулкан Попокатепетль, который долгое время спал, начал действовать. Родился ребенок с двумя головами; «царь» Тескоко (тот, у которого было две тысячи наложниц), который был «великим волшебником», пришел однажды «в неурочный час», чтобы передать Монтесуме то, что открыли ему боги: он потеряет все свое царство. Чтобы придать всему этому историческую обоснованность, цать Тескоко напоминал о Кецалькоатле, который выступал против человеческих жертвоприношений и был героем мексиканских легенд и преданий, уплыл в изгнание в Атлантический океан, сказав, что он возвратится в тот же самый год своего рождения, чтобы «восстановить мое владычество». Годом его рождения по ацтекскому календарю был год 1-Тростник (Се-Акатль); он попадал на годы 1363, 1467 и 1519. На несколько лет Монтесума почти отказался от своей полководческой функции и окружил себя сонмом астрологов, прорицателей, чернокнижников и медиумов, у которых он стремился узнать – посредством толкования знаков, символов и наблюдением за знамениями, – что надо сделать, чтобы вернуть себе расположение богов.
То, что случилось, было достаточно просто: белые люди добрались до берегов Америки (не в первый раз, до этого Америки достигали скандинавы-викинги в конце X – начале XI века, а еще раньше – очевидно, финикийцы и др. Но на этот раз европейцы пришли сюда навсегда. – Ред.). В 1502 году, в самом начале правления Монтесумы, Христофор Колумб во время своего четвертого, и последнего, плавания вступил в контакт с племенем майя. Не потребовалось много времени, чтобы это событие выплеснулось за рамки племенных советов майя и разнеслось от племени к племени по торговым путям. Позднее Висенте Яноес Пин– сон и Хуан Диас де Солис прошли (в самом конце 1508–1509) вдоль побережья Юкатана, и снова по ветру полетел слух через джунгли, и какой-то грамотей записал это при помощи символов, и донесение полетело к Монтесуме: необычные бородатые мужчины в больших лодках приплыли из-за моря-океана.
Ни перед одним правителем ацтеков за всю их историю не вставало такой серьезной проблемы, требующей решения, как перед Монтесумой.
Было 8 ноября 1519 года, когда Эрнан Кортес вступил со своей небольшой армией в Теночтитлан. В месте слияния двух насыпных дорог «меня вышла встречать почти тысяча знатных горожан; все они были одеты одинаково богато; подходя ко мне, каждый из них исполнял привычный у них ритуал, то есть клал руку на землю, а затем целовал ее – так что я почти час стоял на месте, пока они исполняли этот церемониал».
«Монтесума сам вышел встретить нас с двумястами знатными людьми… Они вышли вперед и выстроились вдоль улицы двумя длинными рядами, держась близко к стенам домов… Монтесуму вместе с двумя вождями несли посреди улицы; один вождь был от него справа, другой – слева. На Монтесуме были сандалии, тогда как другие – босиком».
Берналь Диас, который не довольствовался высокопарными политическими замечаниями, продолжил описание там, где остановился Кортес. «Великому Монтесуме было лет сорок; он был хорошего роста и пропорционального телосложения, стройный и худощавый, не очень смуглый, но имел естественный цвет лица, обычный для индейца. Волосы его не были длинны; его негустая борода имела хорошую форму. У него было несколько длинное, но приветливое лицо… Он был очень опрятный и чистоплотный; один раз в день он принимал ванну во второй половине дня. В наложницах у него были многочисленные дочери вождей, а дочери двух великих касиков были его двумя законными женами. Ему были чужды неестественные склонности (т. е. гомосексуализм). Ту одежду, которую он надевал однажды, он не надевал вторично ранее чем через четыре дня (Великий Инка никогда не надевал одну и ту же одежду дважды). В его охране было двести вождей… и, когда им нужно было поговорить с ним, они обязаны были снимать свои богатые накидки и надевать другие, простые… а также они должны были входить босыми, опустив глаза вниз и не глядя ему в лицо… Они отвешивали ему три поклона…» (У Великого Инки был схожий ритуал.)
Монтесума ел, как великий визирь. «Для каждого приема пищи готовили свыше тридцати различных блюд… и они ставили небольшие керамические жаровни под блюда, чтобы они не остыли… У него было такое разнообразие блюд… индейки, фазаны, местные куропатки, перепела, домашние и дикие утки, оленина, мясо кабана, болотная птица, голуби, зайцы… Их так много, что я никак не могу закончить их перечислять…» Монтесума сидел на низком сиденье, мягком и богато украшенном… Четыре очень красивые, чисто одетые женщины принесли ему воду для омовения рук в сосуде, похожем на глубокий таз, который они называют шикалес… А две другие женщины принесли ему хлеб в виде лепешек, а как только он начал есть, они поставили перед ним нечто вроде деревянной золоченой ширмы, чтобы никто не видел, как он ест… Пришли четыре старых великих вождя (это были тлатоани) и встали рядом (с женщинами), и с ними Монтесума время от времени беседовал. Говорят, что эти старейшины были его близкими родственниками и его советниками… Они принесли ему всевозможные фрукты… Время от времени им подавали некий напиток, сделанный из какао, в сосудах в форме чаш из чистого золота… Иногда во время еды присутствовали несколько весьма уродливых горбунов, которые у них выполняют роль шутов, и другие индейцы, которые тоже, вероятно, были придворными шутами…»
«Также на стол положили три трубки, раскрашенные и позолоченные, в которых был ликидамбар, смешанный с какими-то травами, которые они называют табаком. И когда он закончил с едой… он стал вдыхать дым из одной из этих трубок… и заснул».
Монтесума стал полубогом. И хотя он был выбран, вместе с властью он получил полу божественный ореол. Он был главным жрецом, верховным главнокомандующим армией, главой государства, правителем с неограниченной властью, сдерживаемой лишь древними обычаями, при котором были советники. Монтесума был девятым правителем, племянником последнего владыки по имени Ауицотль и внуком Монтесумы I (по прозвищу Гневный). Будучи претендентом на пост правителя ацтеков, он прошел обучение, подобно всем другим кандидатам, в «религиозной» школе кальмекак («дом с большими коридорами»). В этой школе на стене был нарисован образ Кецалькоатля, и там Монтесума узнал историю племени теночков из свитков, исписанных символическими значками. Его учили читать эти письмена и помнить список дат правления различных владык и исторических событий. Вот он:
Начало истории ацтеков – 1168 год (1068. – Ред.)
Основание Теночтитлана – 1325 год
АЦТЕКСКИЕ ПРАВИТЕЛИ ПОСЛЕ 1376 (ИЛИ 1375) ГОДА
Монтесума учился обращению с оружием ацтеков: мечом, пращой, луком и стрелами, так как подразумевалось, что он станет военачальником. Когда он изучил идеографическое письмо, он узнал о звездах, астрологии, календаре, а благодаря постоянному чтению тоналаматля (который использовался в качестве вспомогательного средства для запоминания) он научился обрядам и толкованию явлений. В юности Монтесума принимал очень активное участие в войнах; позднее он уделял много времени религии, «будучи дотошным в своем внимании ко всем тягостным церемониалам веры ацтеков». Хосе де Акоста также написал, что Монтесума II был «серьезный и уравновешенный, говорил мало, так что когда он высказывал свое мнение… его боялись и слушали с почтением… Ходил он с такой важностью… и все говорили, что имя Монтесума (храбрый владыка) прекрасно согласуется с его характером».
Когда Монтесуму выбрали правителем, все увидели, что он подметает ступени огромного храма Уицилопочтли, которых насчитывалось 133 («чтобы показать, что он не желал империи», – добавляет Акоста в отступлении). «После того как выборщики… уведомили его о том, что его избрали царем, его повели к алтарю их богов… где он совершил жертвоприношение, пролив на него кровь из своих проткнутых ушей и икр ног».
Первое, что он сделал, – это лично пошел на войну, которая была смелым предприятием, «необходимым для коронации», т. е. с целью захвата военнопленных для принесения их в жертву. Он двинулся к побережью Мексиканского залива, расширил власть ацтеков в обоих направлениях и с триумфом вернулся в Мехико, где во время коронации ему проткнули носовую перегородку, чтобы вставить в нее царский изумруд. Число людей, принесенных в жертву, не достигло того количества, которое было загублено в честь его дядюшки; Ауицотль принес в жертву 12 тысяч человек.
Во время коронации Монтесуму увенчали головным убором, похожим на митру; цвет головного убора, символизировавший власть, был бледно-зеленым. Сразу же после прихода к власти Монтесума удалил от себя всех людей низкого социального положения, повелев, чтобы «в его дворце жили только самые знатные и самые знаменитые люди его царства». Таким образом он отделил от себя демократическую основу Говорящего Вождя: со времен «царя» Ицкоатля существовал обычай, чтобы в царских покоях находились люди разного происхождения, потому что Ицкоатль был рожден от рабыни-наложницы в доме своего отца. Монтесума, по-видимому, наделил себя некоторыми привилегиями бога; делалось ли это до него другими Говорящими Вождями, неясно.
Одежда Монтесумы была такой же, какую носили простолюдины, за исключением того, что она была сделана более искусно. Он носил набедренную повязку, замысловатые сандалии, манту (тильмантли) и другое платье, столь сильно расхваленное завоевателями. Эти описания, которые оставили испанцы и от которых впоследствии отмахнулись историки XVIII века как от описаний людей, опьяненных войной, были подтверждены археологическими находками. Мало кто за пределами царства майя жил в такой роскоши; кажущаяся гиперболизация не является преувеличением того реального великолепия.
Брак для «первого господина в государстве» в основном ничем не отличался от «связывания тильмантли» у простолюдинов, но, как и браки царей повсюду, часто это было заключением альянса. У правителя была одна законная жена (хотя Берналь Диас утверждает, что две). Испанский историк Овьедо вызнал у доньи Исабель, одной из законных дочерей Монтесумы, что у него было 150 детей от его различных наложниц, но она подтвердила, что у него была только одна законная жена. Эта жена была главной, все остальные выполняли ее приказы. В действительности наши понятия «законная» и «незаконная» здесь воспринимались по-другому и ничего не значили.
Многочисленных потомков готовили к службе. Это справедливо в отношении всех полигамных браков. Великий Инка использовал свое огромное потомство в качестве источника, из которого он брал руководителей своего государства; ацтекский правитель практиковал такую же семейственность. «Царь» Тескоко Нецауальпилли, союзник Мехико, «имел более двух тысяч наложниц»[14]. В обществе, где война забирала жизни мужчин быстрее, чем их можно было родить в простом моногамном браке, многоженство казалось наиболее функциональным. Кроме того, ничто так не благоприятствует браку и, следовательно, общественной стабильности, как снисходительное отношение к временной полигамии.
Монтесума правил хорошо. Он расширил пределы своего государства дальше, чем все его предшественники; дань собирали с 371 города; особенно хорошо Монтесумой было организовано правосудие. «Если где– нибудь бывали случаи нарушения закона, то тогда он сурово наказывал за это… А также для того, чтобы понять, как его чиновники выполняют свои обязанности, он часто переодевался… Если они нарушали закон, их подвергали наказанию. Помимо того что он был большим поборником справедливости и благородным человеком, он был очень храбрым и удачливым… Он добивался больших побед и сам пришел к своему величию». Но все стало распадаться: небеса и преисподняя восстали, чтобы наслать на него бедствия. То, что мы назвали бы природными явлениями, для ацтеков было недобрым предзнаменованием: в Мехико пошел снег; вулкан Попокатепетль, который долгое время спал, начал действовать. Родился ребенок с двумя головами; «царь» Тескоко (тот, у которого было две тысячи наложниц), который был «великим волшебником», пришел однажды «в неурочный час», чтобы передать Монтесуме то, что открыли ему боги: он потеряет все свое царство. Чтобы придать всему этому историческую обоснованность, цать Тескоко напоминал о Кецалькоатле, который выступал против человеческих жертвоприношений и был героем мексиканских легенд и преданий, уплыл в изгнание в Атлантический океан, сказав, что он возвратится в тот же самый год своего рождения, чтобы «восстановить мое владычество». Годом его рождения по ацтекскому календарю был год 1-Тростник (Се-Акатль); он попадал на годы 1363, 1467 и 1519. На несколько лет Монтесума почти отказался от своей полководческой функции и окружил себя сонмом астрологов, прорицателей, чернокнижников и медиумов, у которых он стремился узнать – посредством толкования знаков, символов и наблюдением за знамениями, – что надо сделать, чтобы вернуть себе расположение богов.
То, что случилось, было достаточно просто: белые люди добрались до берегов Америки (не в первый раз, до этого Америки достигали скандинавы-викинги в конце X – начале XI века, а еще раньше – очевидно, финикийцы и др. Но на этот раз европейцы пришли сюда навсегда. – Ред.). В 1502 году, в самом начале правления Монтесумы, Христофор Колумб во время своего четвертого, и последнего, плавания вступил в контакт с племенем майя. Не потребовалось много времени, чтобы это событие выплеснулось за рамки племенных советов майя и разнеслось от племени к племени по торговым путям. Позднее Висенте Яноес Пин– сон и Хуан Диас де Солис прошли (в самом конце 1508–1509) вдоль побережья Юкатана, и снова по ветру полетел слух через джунгли, и какой-то грамотей записал это при помощи символов, и донесение полетело к Монтесуме: необычные бородатые мужчины в больших лодках приплыли из-за моря-океана.
Ни перед одним правителем ацтеков за всю их историю не вставало такой серьезной проблемы, требующей решения, как перед Монтесумой.
Жизнь Теночтитлана
Управление и организация жизни в Теночтитлане осуществлялись при помощи уже в общих чертах изложенной системы: «царь», Уэй Тлатоани, высказывал свои желания «совету четырех»; они, в свою очередь, доносили их до более представительного органа, состоявшего из глав кланов (текутли); затем до нижестоящего органа управления кланом, в котором другой человек, следивший за порядком и возглавлявший клан во время войны, давал членам клана программу действий, спущенную сверху.