Виктор Глумов. Город смерти

   Вадим с трудом сел, прислонившись к стене спиной.
   – И от святой стороны нам ничего не досталось, – проскрипел Вадим. – Кроме последней любви… И золотого пятна.
   – Это что? – Сандра подняла голову и заглянула в глаза.
   – Группа у нас есть, – вздохнул Вадим. – Наутилус.
   – Прямо про нас. Слушай, а если попытаться понять, каким ветром тебя сюда занесло, может, найдется дорожка обратно?
   – Ох, давай не сейчас…
   – Где ты перепрыгнул сюда?
   – Наверное, там, где тебя подобрал…
   – Едем!
   – Не могу. Паршиво мне. Правда, совсем хреново. И еще… мне бы помыться. Зубы хотя бы почистить. Тут вообще принято чистить зубы?
   Порывшись в комоде, Сандра протянула баночку с белым порошком.
   – На. Что таращишься, не такая у вас зубная паста? И за эту спасибо скажи, на рынке один-эс стоит.
   – Чего? Это ваши деньги? – сказал Вадим, рассматривая банку.
   – Тут вообще нет денег. Натуробмен. Первобытно-общинный строй. Один-эс – это грамм серебра. Один-зэ соответственно грамм золота. Еще в ходу металл килограммами и яйца. В смысле куриные. Сколько на тебе золота?
   Вадим прикинул: крестик и печатка.
   – Граммов пять, – приуменьшил он.
   – На это можно жить полгода и ни в чем себе не отказывать.
   – А если мотик продать? – проговорил Вадим с надеждой.
   – Вот же дурачок! Как ты себе это представляешь?
   Вадим пожал плечами. Голова качнулась и заболела с новой силой. Сандра правильно растолковала его молчание.
   – Такая вещь стоит, – она задумалась, – пару килограмм золота. Столько не каждый барон в состоянии отвалить. А теперь подумай: зачем им платить? У них люди и оружие. Проще забрать. Что мы сделаем десятку-другому боевиков? Понял теперь? Ну, чего мычишь? Эй, задохлик, блевать – в ведро! Поехали искать двери в рай. Ах да, тебе же плохо!
   Сандра ощупала карманы, вынула сверточек.
   – На вот. Сразу полегчает.
   На ладонь Вадима лег белый шарик. Он оказался сладким.
   – Почему же на меня до сих пор не напали? Я же лакомая добыча.
   – Ой, какой же ты… Они думают, что ты свихнувшийся лунарь, боятся. Если с лунарем что-то случится, будут показательные массовые расстрелы мирного населения. Полегчало тебе?
   Боль в голове сменилась приятным шумом, и Вадим поднялся.
   – Как заново родился.
   – Ну что, поехали?
   Меланхолия отступила. За спиной выросли крылья, появилась неудержимая жажда деятельности. Почистив зубы, Вадим выкатил Эйприл. Осмотрел ее: запылилась совсем, и протереть нечем. Вскоре подоспела Сандра, уселась позади и сказала:
   – А чем ты его заправляешь?
   – Бензином. Позавчера полный бак налил.
   – Странное название. Топливо, да? У нас топливо дорогое. Надо бы механикам твоего коника показать, подойдет наше или нет… На всякий случай будем экономить.
   Окрестности моста исколесили вдоль и поперек. Вадим нервничал, косился на периметр «Института», как Сандра называла укрепленный район высоток. От поездки он не ждал ничего особенного, просто наслаждался скоростью, движением, ощущением кипучей деятельности. Давно у него не было такого отличного настроения.
   Отсутствие дверей, соединяющих два мира, его тоже нисколько не расстроило.
   – Что теперь? – проговорил он, остановившись.
   Сандра слезла с седла, потянулась.
   – Поедем за одеждой.
   – Э-э-э, кому?
   – Мне! Тебе, конечно, уж слишком ты приметный. Постоянно кататься мы не сможем, в таком виде и без коня тебе нельзя на люди показываться.

* * *

   Нет, это был не его город. Даже не город его родителей и бабушки. Здесь, в пределах Третьего транспортного, Москва всегда была сталинской, помпезной. Она и осталась такой, но…
   Из города ушла жизнь. На улицах не было людей, не было машин, все, что плохо лежало, растащили и провода, сволочи, посрезали. Вадим ехал медленно, огибал ямы и колдобины, кучи конского навоза. Город молчал. Свистел ветер.
   Третьего кольца не было; если бы не Сандра, Вадим потерялся бы, тем более в голове царила звенящая пустота. Настроение менялось – от отчаяния к воодушевлению, от апатии к любопытству. Вадим понимал, что обдолбан, что коварная Сандра забила его похмелье какой-то дурью. Он подмечал детали: крысу, перебегающую улицу, двух вспугнутых ворон, кучу дерьма у подъезда. Шарахнулись в разные стороны пацанчик со спущенными штанами и замухрышка в обносках, размазывающая сперму по лицу.
   Вот ведь. Живут. Трахаются.
   Когда въехали в центр, запах тины, которым тянуло с реки, сменился вонью дерьма. Канализация не работала, конечно же, и жители столицы справляли нужду где попало. «А если это мы ходим и гадим, это значит только то, что мы – гады», – вспомнилось из прошлой жизни.
   Выехали на Тверскую. Тут было оживленно: к Кремлю шли подводы с едой, на возах сидели угрюмые дяди. Туда-сюда сновали пронырливые горожане. Кое-где вальжно расхаживали охранники. Бородатые. Вооруженные. Смотрели на Вадима, но стрелять не спешили: принимали за лунаря. Кремлевские башни были прежними, никто не тронул рубинового стекла звезды. А вот Манежка Вадима удивила: он привык уже к творению «придворного скульптора», к граниту и куполам подземного торгового центра. Здесь этого не было. Разбитое дорожное покрытие, грязь, обрывки веревок, сено.
   – Двигайся к стене, – сказала Сандра.
   Лавируя между телегами, уворачиваясь от собачьих зубов, Вадим поехал к Александровскому саду.
   Красная площадь, как и Манежная, представляла собой огромное торжище. Здесь стояли шатры, прилавки, прямо с телег торговали всем: от продуктов до поношенных вещей. Добро охранялось здоровым злющими псами, мрачными типами в подобии бронников, вооруженными пырялами, ножами, ружьями и автоматами. Тут ошивались и девки, предлагающие свое тело, крикливые и развязные, и дети шныряли. Одного мальчонку поймали, за шкирку поволокли куда-то.
   – Вор, – сказала Сандра. – Руку отрубят.
   Со стороны Васильевского спуска доносились ритмичные многоголосые вопли. Там то ли молились, то ли бесновались.
   Вадим ссадил Сандру почти у стены. От Александровского сада почти ничего не осталось: попилили на дрова вековые липы, на вытоптанных газонах разбили шатры. Здесь было не так шумно, торговали люди степенные. Сбоку потянуло чесноком и перегаром:
   – Че надо, лунарь?
   – Я не…
   – Я к Ржавому. Одна.
   – Что, Кудряшка, нашла себе покровителя?
   – Не твое дело, Бурундук. Спасибо, господин, что подвезли меня.
   И добавила тихо, на ухо: «Проваливай. Блин, зря мы вместе сюда приперлись. Проваливай быстро. Встретимся, где условились».
   Вадим поднял забрало шлема и посмотрел на Бурундука. Хрена се, грызун. Квадратный, длиннозубый, посередине белобрысой головы – полоска темных волос. Бурундук насупился, собрался что-то сказать, но Вадим уже ехал обратно, уже выбирался из толчеи рынка.
   Хотелось пить, за столами под открытым небом народ жрал и пил в три горла. Несло прогорклым жиром, сивухой. Лежа блевало тело, пьяное в зюзю. «Голых радиоактивных крыс», – вспомнил Вадим, и у него скрутило желудок. Он не ел со вчерашнего дня. Даже «коньяк» не закусывал. И теперь надеялся, что Сандра прикупит овощей. Мясо здесь жрать он не собирался.
   У Библиотеки имени Ленина тоже хватало народу. Достоевский грустно взирал на лицедеев: бродячая труппа давала похабное представление, старое, как театр. Про любовь – понял Вадим. Публика свистела, вопила, кривлялась. На помосте парень в блестящем костюме расстегнул ширинку и оросил собравшихся. Ор, вопли, хохот.
   Из-за кулис появился лысый дед, вооруженный клюкой, и начал охаживать актера: то ли так было задумано, то ли директор театра наказывал перепившего паяца. Заламывая руки, металась по сцене потрепанная и растрепанная девица. Повисла у деда на руке, упала на колени и заголосила:
   – Ромео! О, отец! Не трогай Ромео!
   – Никогда Монтекки и Капулетти не будут вместе! – заорал дед.
   «Хорошо, не «Короля Лира» ставят, – подумал Вадим, – какие, однако, молодцы эти актеры. Несут культуру в массы».
   Действие на сцене развивалось по законам шванка^[1]. Уже через несколько минут зрелище перестало его интересовать.
   Вадим стал в стороне. Снял шлем. Вот такой эксцентричный лунарь. Эстет. Любитель массового искусства. Не обращайте на меня внимания.
   Шум накатывал волнами. Болел живот. Он заметил воришек, промышлявших в толпе, лысую девушку, прижимавшуюся к своему кавалеру-задохлику, и типа с каменной рожей. Тип старательно делал вид, что Вадим его не интересует.
   Это еще кто? Местная полиция? Тайный агент? Просто наводчик, размышляющий, как бы половчее заманить в переулок, треснуть по голове и хотя бы кольцо снять?
   Слопанная утром наркота не впрок пошла: Вадиму стало хуже.
   Люди… коричневый поток мыслящих нечистот с одной кривой беззубой харей. Вадим помотал головой, избавляясь от наваждения, – рожа рассыпалась на сотни маленьких рожиц. Шпион старался принять безучастный вид, но снова и снова оборачивался, и в глазах его появлялась бегущая строка: «Что ты тут делаешь? Возвращайся домой, тварь».
   Вадим подумал, что сейчас упадет. На сцене кого-то убивали, наверное, имела место быть драка Тибальта и Меркуцио. Вадим осторожно отвернулся. И вдруг взгляд зацепился за знакомое лицо. Миг – и девушка, разочаровавшись в спектакле, поковыляла по своим делам. Где ее приходилось видеть раньше? Кто она? Ее тут не может быть, вот точно…
   Светка! Серая мышка, вечная конкурентка по работе. Она тоже здесь! Видимо, лишь благодаря своей серости она до сих пор жива. Блин, ей же, наверное, страшно, ее могут изнасиловать… Забыв об осторожности, об Эйприл – обо всем на свете, – Вадим бросился к ней, окликнул. Девушка глянула через плечо, остолбенела.
   – Света! Ты? – Он схватил ее в охапку, прижал к себе, осторожно погладил по волосам. – Все хорошо, все уже хорошо, я тоже здесь.
   – Нет, – пролепетала она, слабо вырываясь. – Пусти, господин, пожалуйста.
   Вадим встряхнул ее, еще раз встряхнул. Заглянул в лицо. Она зажмурилась. Только когда разлепила веки, Вадим понял, что это не Светка. Точнее, не совсем та Светка. У этой отсутствовал левый глаз. Лицо было грязное, губы шелушились, а брови никогда не знали пинцета. Он вспомнил тонкий розовый шрам на веке Светки-настоящей. Когда она нервничала, шрам краснел.
   – Оставь, я больна, я ничего плохого тебе не сделала!
   – Извините…
   Вадим отпустил ее, и девушка побежала, спотыкаясь. Никто не обратил на нее внимания. Ретируясь, он едва не упал. Уселся на Эйприл и впал в ступор. Память снова и снова прокручивала дурацкую сцену. В таком состоянии его застала Сандра. Положила руку на плечо, легонько встряхнула.
   – Я тут тебе камуфляжик прикупила. Вот, куртку накинь… Эй, Вадик, что с тобой?
   – Пожалуйста, – процедил он. – Не называй меня… Ва-а-адиком…
   – Не пугай меня! Что?!
   – Я только что видел знакомую… Свету. И она меня не узнала. Понимаешь?
   – Нет.
   – Это значит, что у нас есть двойники… или наши продолжения. Или мы их продолжения. Ну, теперь-то дошло?
   – Что именно должно дойти?
   – Что тут есть я! А там есть ты! И у тебя лицо уж больно знакомое, мы, скорее всего, встречались.
   – Ничего себе! А если я умру здесь, что станет с моим дублем? Дуба даст… или нет? Тут же большая часть народу вымерла, а у вас живы все…
   – Тут есть второй я! Нужно его найти, он нам поможет!
   Сандра почесала переносицу и сказала:
   – И где ты его искать будешь?
   – У себя, конечно! У меня комната в коммуналке, от бабушки досталась. Там лет сто уже ничего не менялось. Садись, давай!
 
   Бульвар Вадима вогнал в глубокую тоску: не было деревьев, где он играл в детстве, не было стендов, на которых художники выставляли свои картины, газон зарос бурьяном. Вадиму было интересно, есть ли в этой реальности Храм Христа Спасителя или все-таки остановились на бассейне, но он решил потерпеть. Двойник важнее.
   Дом тоже оказался цел – он пережил революцию и, в мире Вадима, перестройку, а в этой реальности – мировую войну.
   Путь в родной подъезд закрывала решетка, за которой дремал мужик в рваном жилете неопределенного цвета.
   – Да ты богат, – прошептала Сандра, отвечая на жалобный взгляд-вопрос Вадима, – наверное, к барончику прибился и в торгаши заделался.
   – Как нам войти? Тут охрана!
   – Цыц. Веди себя естественно, обними меня… Вот.
   – Что ты задумала?
   – Главное, молчи.
   Девушка попыталась открыть дверь, ударила ее ногой – охранник встрепенулся, направил на нее ствол. Увидел Вадима и разинул рот.
   – Что таращишься, открывай! – прикрикнула Сандра.
   – Так ты минуту назад проходил! – Он выпучился на Вадима.
   – Это ты охраняешь хреново. Распустились вконец! – продолжила наседать Сандра. – Видишь, он уже и выйти успел, и меня встретить…
   – И прическа… женщина… хммм… Прямо настоящий.
   – До трех считаю. И раз, и два…
   Замок щелкнул, и, охранник, чухая в затылке, пропустил жильцов.
   – Мотик заведи внутрь! – велела ему Сандра. – Сопрут – с тебя спрошу!
   – Как скажете… – Холуй согнулся в поклоне.
   С каждой преодоленной ступенькой уменьшалась уверенность в том, что они все делают правильно. У старой двери Вадим замешкался, не решаясь постучать. Этот потертый бордовый дерматин он помнил с детства. Здесь должна быть новая дверь, железная, которую поставили пять лет назад! Вадим будто вернулся в свое детство, когда бабушка была жива. Вот сейчас она выйдет, улыбнется, потреплет волосы…
   – По крайней мере, – прошептала Сандра, – ты… то есть он, живет здесь.
   Скрепя сердце, Вадим постучал и втянул голову в плечи. Донеслись шаги, в квартире завозились, и его собственный голос – боже, какой он, оказывается, отвратительный – прогнусил, растягивая слова:
   – Колечек, ты уже пришел?
   – Э-э-э, открывай! – Вадим попытался придать своему голосу твердость.
   Дверь распахнулась… Вадим словно смотрел в зеркало: перед ним стоял он, с точно таким же удивленным лицом, только он-здешний выглядел постарше, светлые волосы ниспадали на плечи, и в ухе поблескивала серебряная серьга. И одежда… жилет в обтяжку, черные брюки – тоже в обтяжку.
   – Ты кто такой? – Хозяин оправился от шока.
   – Давай мы войдем, а? – Сандра оттолкнула его, не дождавшись приглашения, Вадим поспешил за ней, осмотрел квартиру.
   Здесь, похоже, она принадлежала ему целиком. Вот бабушкин пузатый комод, который отправился на свалку сразу после ее смерти, трюмо с почерневшим зеркалом, скрипучий пол… а вообще, чистенько. Только пахнет чем-то… Немытым телом, застоявшимся потом, грязными носками. Дерьмом тянет из санузла.
   Сандра по очереди открывала двери в комнаты, заглядывала. Обернулась, скорчила удивленную рожицу. Вадим замер напротив двойника. Уперев руки в бока, хозяин с возмущением воскликнул:
   – Да вы… Сейчас охрану позову! Почему вас вообще впустили?
   Сандра подошла к нему сзади, чем-то ткнула в спину – хозяин дернулся.
   – Посмотри на него, и ты поймешь. Не бойся, мы поговорим и уйдем.
   – Ну, знаете… Такие резкие. Давайте присядем. Выпьем. Не надо стрелять, пожалуйста!
   – Заткнись! – Сандра выглянула из-за плеча хозяина и обратилась к Вадиму. – Ты до сих пор уверен, что это хорошая идея?
   – Давайте не будем стрелять? Давайте ласково… Ты… Ты мне кого-то напоминаешь. Ты сердишься, милый?
   – Я – это ты, – брякнул Вадим. – И ни хрена я тебе не милый!
   В глазах двойника вспыхнул нехороший огонек, неожиданно его гнев сменился милостью.
   – Ну что ты, ми… Извини, друг. Чего ты сердишься, что случилось? – Улыбка, сочащаяся дружелюбием.
   – Понимаешь, – начал Вадим. – Я случайно попал сюда…
   – Ага, – перебила его враз помрачневшая Сандра. – Из мира, где войны не было вообще, представляешь? Видишь, как там люди одеваются? Колечко золотое, ты правильно заметил. И туфли… здесь таких нет даже у лунарей, отвечаю! И Москва там… сколько миллионов живет?
   – Если вместе с понаехавшими, то больше десяти.
   – Во-во, десять миллионов. Все обуты, обогреты и накормлены. Хотели тебя туда забрать, но передумали.
   Вадим собрался было возмутиться беспардонным поведением Сандры, но передумал, заметив, что лицо двойника посерело. Она лучше знает правила этого мира, и, похоже, мотивации его собственного дубля для нее – открытая книга.
   – О, друзья… Я просто растерялся! Дружочек, милая, опусти пистолет. Поговорим, выпьем, а?
   И опять эта гадостная улыбка. Вадим глянул в зеркало, попытался ее изобразить. Нет, у него манеры получше.
   – Почему бы нет? С удовольствием! – сказала Сандра, положив пистолет на стол.
   Когда двойник удалился в кухню, она прошептала:
   – Голубец хренов. Шестерка. – Смачный плевок на паркет. – Шлюха.
   – Это я-то – шлюха?
   – Он. Какой он весь мане-е-ерный. «Колечек, дорогой, это ты?»
   – Но ты же не подумаешь на меня… я вообще гомофоб!
   – Понял, что происходит, да? Он разглядел в тебе богатенького и теперь, если пожелаешь, задницу залижет до плоского состояния! Тьфу, гнида! Он нам не помощник, потому что шлюха. А че, рожа смазливая, на вид чистенький.
   Вдруг она запрокинула голову и рассмеялась, аж ногой затопала:
   – О-о-о! «Веди себя естественно… Обними меня». Ох… охранник – на меня… «прямо настоящий». О-о, сейчас лопну! Мы-то не знали… вот удивился мужик!
   – Вы чего тут? – кокетливо проговорил высунувшийся из кухни хозяин. – Уже скоро. Еще чуть-чуть, и вместе посмеемся.
   – Хоть поедим на шару, а то башка кружится, – шепнула Сандра.
   Вадим промолчал. Ему безумно хотелось сбежать от этой пародии на себя. Неужели он, попади в такие условия, тоже стал бы шлюхой-голубцом? Нет, лучше подохнуть от голода!
   – Интересно, если убить, – он кивнул в сторону кухни, и его передернуло, – это, что будет со мной?
   – Убиенный кусочек вселится в тебя, и тебя потянет к мальчикам.
   Теперь сплюнул Вадим.
   Из кухни, виляя задом, вышел дубль с чайником (бабушкиным огромным фарфоровым чайником со слониками!), водрузил его на стол, рядом с бутылью темного стекла. Сел, закинул ногу за ногу, поправил волосы. Вдруг вскочил, убежал и вернулся с тарелкой печенья.
   – Вот, чем богаты. Не побрезгуйте!
   Вадим отправил в рот плюшку – жареное тесто, посыпанное сахарной пудрой. Бабушка такие часто делала, когда он был маленьким, и называла хрустиками. Здесь, наверное, сахар – роскошь. Бедняга дубль, чтобы задобрить высоких гостей, делится последним. Но даже если ему разжевать правду, или не поймет, или не поверит. Вот, с ужасом смотрит на пустеющую тарелку и мысленно подсчитывает убытки.
   – Вадик, – сказала Сандра, прожевав, – а ты только по мальчикам, да?
   И подмигнула. Дубль скривился.
   – Пожалуйста, не называй меня Ва-а-адиком! Не только, но на старых баб не встает, – продолжил он без тени смущения. – Мужики платят больше, и там это не всегда обязательно.
   – Чтоб вставал? – спросила Сандра с интересом.
   – Ну да.
   Комок застрял в горле. Боясь, что сейчас блеванет, Вадим вскочил, схватил Сандру за руку и потащил к выходу.
   – Что ж вы спешите-то? Посидите еще! – причитал хозяин, семеня следом. – Приходите еще!
   – Вернемся, вернемся, – проговорила Сандра, ошеломленная поведением Вадима.
   Дверь захлопнулась.
   – Ты чего? Доесть не дал!
   – Фу, мерзость. Посмотрел бы я на тебя, если бы тебя… не совсем тебя, но…
   – Понятно.
   Охранник покосился настороженно, Вадим кивнул ему и помахал на прощание. На улице перевел дыхание.
   – Вадимочка! – донесся сзади незнакомый голос.
   Сокращая расстояние широкими прыжками, как исполинский кузнечик, приближался странно одетый верзила, сам он был черноволос, но виски – седые, серебряные.
   Налетел ураганом, сгреб Вадима, закружил в объятиях. И в губы поцеловал бы, если бы не рост. Спасла его Сандра:
   – Ты, вероятно, Колечек.
   – А ты кто?
   Она насупилась и пробасила:
   – Петр Иннокентьевич.
   Объятия разжались – Вадим поспешил к мотоциклу.
   – Вадимочка, так нечестно… Мы же договаривались!
   – Дома твой голубец, – сказала Сандра, устраиваясь позади Вадима. – Это его брат.
   Вадим выехал на набережную. Покатались сегодня хорошо, еще немного – и кончится бензин. А в городе он не видел ни одной заправки и подозревал, что их больше нет. Что там Сандра говорила? «Топливо»? Вот что это за топливо, знать бы.
   Храма не было. Бассейна, впрочем, тоже. На его месте была воронка, здоровая такая воронка. Глубокая. На коричневатой поверхности дождевой воды плавал мусор.
   – Куда теперь?
   Сандра слезла с мотоцикла, вытащила самокрутку. Закурила.
   – Без понятия. Твой голубец нам ничем не поможет, разве что тебе в попку даст. Леон… Нам бы пойти к Леону. Правда, я не знаю, где он сейчас. Давай вернемся в бункер, рано или поздно Леон туда заглянет.
   С карканьем пролетела над головой стая ворон. По Москве-реке плыла ладья, поднимались и опускались десятки весел. Сандра проводила ее безразличным взглядом.
   – Решил? Поедешь со мной?
   – Поеду. Давай по дороге еды купим, что ли?
   Сандра рассмеялась.
   – У голубца надо было жрать! Ой, не могу… Ой, нельзя же так… «По дороге»! По дороге ты только крыс настреляешь!
   – Прекрати. – Она, казалось, не слышала, и Вадим повысил голос. – Прекрати! Если бы ты попала к нам, я бы из кожи вылез, чтоб тебе помочь! Я бы, блин, не ржал! Я же ни хрена не понимаю! У меня двойник – пидор! В городе черт знает что! По реке викинги плавают! А тебе смешно?!
   – Прости.
   Он не ожидал, что Сандра легко сдастся.
   – Прости, пожалуйста. Я просто ошалела… сама ошалела, понимаешь? И толком не знаю, что делать. Надо искать Леона, точнее, надо его найти. И поесть, конечно, надо. Ты же привык каждый день есть… Поехали в кабак. Тут недалеко есть кабак, неплохой. А я выгодно сегодня наменялась.

* * *

   Бар назывался «Тоска зеленая». В сравнении с ним любой современный ларек-«реанимация» казался элитным рестораном. В веселые девяностые, когда Вадим только в школу пошел, были ржавые ларьки с кривыми, писанными от руки буквами, где пиво наливали в целлофановые пакеты. «Тоска зеленая» – похожий ларек, разросшийся до немыслимых размеров. Стена железная, стена каменная, закопченные стекла, ржавая труба, из которой валит черный дым. Три тела у входа, удерживающие друг друга. Картина маслом.
   Есть сразу расхотелось.
   – Помни: ты – лунарь. Я – твой телохранитель, – поучала Сандра. – Ты веселишься. Отдыхаешь. Ловишь кайф. Веди себя нагло.
   Вадим огляделся в поисках стоянки. Фиг там! Эйприл пришлось оставить у коновязи. Единственная гнедая кобыла с отвислыми животом била копытом и фыркала на красавицу соседку. Слуга боялся пальцем тронуть чудо-технику. Вадим сдвинул брови у переносицы и велел:
   – Возьми влажную чистую тряпку и протри от пыли. Понял?
   – Да, господин…
   Как только переступили порог, в нос ударил запах стряпни вперемешку с едким дымом. По-видимому, здесь раньше находилось кафе, и столики частично уцелели. А вот кафель на полу истерся, потрескался. В зале было столиков двадцать, из них большая часть пустовала, но ор стоял, будто тут резвилось несколько полков.
   Сандра плюхнулась на деревянную скамью, отполированную тысячами задов. Подоспел «гарсон» – пацанчик лет пятнадцати с сосульками немытых волос, улыбнулся. Вадим поморщился, представив, как из его рта воняет гнилыми зубами. Вместо белой рубашки и черных брюк – фартук, наподобие мясницкого, линялая серая футболка и штаны, смахивающие на спортивные.
   – Простите, а где у вас туалет?
   Официант выпучился, покраснел, булькнул.
   – За дверью, – сказала Сандра вместо него. – Где пожелаешь.
   Официант смотрел насмешливо. Вадим пулей вылетел из зала, завернул за угол…
   – Ну ты даешь. – Сандра стояла за его спиной. – Ты круче пропозориться не мог. Зато теперь все поверят, что ты – лунарь.
   – Ты почему за мной пошла?
   – Я ж твой телохранитель. Заканчивай, обильный ты мой. Пойдем жрать.
   Сандру стоило слушаться. Беспардонная, невоспитанная, но выручает. А могла бы прибить или отравить, забрать золото и Эйприл. Вадим, входя обратно в кабак, заметил, как нежно вытирает ее сверкающее тело слуга.
   Официант сделал вид, будто Вадима еще не видел. Снова поклонился. Вадим ждал меню, но его нести не собирались. Он бросил на Сандру взгляд, полный отчаяния: выручай.
   – Чем кормят? – осведомилась она.
   – Рагу. Лепешки. Есть жаркое.
   – Из крысы?
   – Обижаешь, госпожа, из вороны. Диетическое мясо, легко усвояемое. Еще есть грибы, затируха есть. И яйца, штука – один-эс, нигде не найдете дешевле. Для дорогих гостей – стейки любой прожарки, парная убоина!..
   – Мне – ворону. Зажарь до корочки. А господину… – Сандра посмотрела на зеленого Вадима. – А господин, к сожалению, дал обет не отнимать чужую жизнь и не есть мяса. Поэтому убиваю за него я. Господину – лепешки, грибы.
   – Что пить изволите? Коньяк?
   – Чай.
   Вадим представил Сандру, хрустящую вороньим крылышком, и проклял тот день, когда поехал на Рублевку… Господи, за что?
   – Спасибо, – сказал Вадим Сандре. – А стейки у них из чего?
   – Из собаки, конечно. На торжище крадут псов, разводить – кишка тонка. Поэтому не советую. Неизвестно, откуда та шавка прибежала. Рыбу, видишь, не предлагал – тут приличное заведение, откровенной дрянью не кормят.